Пенелопа Уильямсон "Смертные грехи"

С новым переводом, Костя и Танечка )))
Легкого пера вам, попутного ветра в паруса!
Волнительно, угу. Уильямсон раз, новоорлеанский детектив два, и таки сольный проект нашего единственного мужчины три )) (Стоп, а Мастер же хоть и не переводит, но в Лиге?)
Почитаем.
___________________________________

И когда ждать первую? Сегодня в полночь
___________________________________

Конечно, сегодня.
Но до полуночи тянуть не буду.

Очень заинтересовала аннотация! Начнем читать! Костя, Таня спасибо!
___________________________________

Присоединяюсь к восторгам и поздравлениям Легкого перевода и приятных читателей
А поскольку переводчик у нас мужчина, то это ему для настроения)))



А это дорогому редактору

___________________________________

Ух, вот это круть! И место, и время, и стиль - заинтриговали, одним словом.
Костя, Таня, удачи и легкого слога!
_________________

Костя,Таня - Удачи ,Уильямсон - это качество и стиль . Легкого пера и вдохновения. Жду главы с нетерпением,запишите в читатели
_________________

Люблю подобные книги. Спасибо за выбор произведения.

 » Пролог

ПРОЛОГ

Перевод: blackraven
Редактирование: codeburger



Он стоял обнаженный на покосившемся крыльце старой рабской хижины, и в свете луны его кожа белела, словно мраморное надгробие, гладко отполированное до цвета слоновой кости. Возможно, он ждал тут свою любовницу.

Ночь пахла смертью, тяжело и удушливо. Это было лето в Новом Орлеане, когда по утрам улицы обволакивало паром, а вечерами лило как из ведра, когда коричневая река разливалась мутно и грязно, и повсюду была липкая жижа с гниющими кувшинками и речными раками из заболоченного рукава. На кладбище Сент-Луис, где некогда возвышавшиеся склепы год за годом осыпались и уходили в землю, вода плескалась о тлеющие кости и сладкий запах разложения наполнял воздух, пресекая дыхание возрождающейся жизни. Летняя ночь в Новом Орлеане: тошнотворная жизнь, спелая смерть и вечная жара.

Крыльцо, на котором он стоял, выходило на канал Сент-Джон, едва проглядывавший сквозь густые дубовые заросли. Ленты мха, свисающие с шишковатых ветвей, колыхались в неподвижном, тяжелом воздухе. Вода медленно извивалась, словно серебристая змея, под низко нависшей луной.

Если бы он повернул голову в сторону двора, то увидел бы большой дом. Фамильная обитель из грациозных колоннад и широких галерей, столь же неотъемлемая от него, как его кости и дыхание.

Если бы он обернулся, то мог бы увидеть окно в спальне своей жены, но ему не нужно было смотреть – он и так ее помнил. Льняные простыни, обвившие обнаженные ноги, свет лампы на ее животе. Ресницы, отбрасывающие тени на скулы.

Он дышал, и зной дышал вместе с ним. Представил, как она смотрит сейчас из окна на него, обнаженного в ночи. Развернулся и вошел в лачугу, оставив открытой дверь. Его тень проскользнула внутрь быстрее него в потоке света от медных газолиновых светильников. Хотя уже много лет назад и сюда провели электричество, он любил этот газолиновый свет. Когда-то, во времена его отца, тут жили рабы. Конечно, в те дни пол был покрыт слоем грязи, из мебели имелись только трухлявый стол да пара стульев, а вместо кровати – комковатый матрас, набитый мхом и травой. И, разумеется, не было ни кресел зеленой кожи, ни декоративных бюро, ни большой кровати, отделанной медью. В юности они с братом предавались в этих двух каморках плотским утехам. Прямо вот тут, пока это убежище не раскрыла их матушка, они с Джулиусом вовсю злоупотребляли дорогим бурбоном и дешевыми женщинами. Определенно, в те далекие дни здесь нагрешили немало, и вина в основном лежала на его совести.

Да, большая часть грехов была на нем, но не все. Не все.

Затянутый воспоминаниями, он взглянул через завесу из синих стеклянных шариков в затененную спальню. В серебряном мареве лунного света, сочащемся сквозь прозрачный балдахин, показалась чудесная линия женских грудей.

Его дыхание участилось, и на гладко выбритом лице выступил румянец.
– Милая, это ты? – произнес он.

Всего один шаг, и балдахин потемнел, тень исчезла. Его возбуждение кануло в небытие, оставив после себя только пепел меланхолии. Вдруг захотелось покончить со всем этим одним махом. Зажить без прежних страстей, свободным от стародавних грехов. И от новых. От всего этого хаоса и боли в голове.

Он надел шелковый халат, подняв его с пола, куда сам же и бросил прежде. Подошел к комоду и трясущимися руками открыл плоский серебряный портсигар, полный – нет, не сигарет – очищенного кокаина. Лезвием перочинного ножа наскреб чуточку и ссыпал на тыльную сторону запястья. Поднес к носу и, зажмурившись, втянул порошок.

Гримаса обнажила зубы и глаза широко открылись, когда его накрыло. За открытой дверью шелест листьев-лезвий бананового дерева превратился в рокот. В груди тяжело забухало сердце.

Он вытащил шелковый носовой платок из кармана халата и вытер нос. Наполнил бокал абсентом и приправил кокаином. Один большой глоток – и стакан почти опустел. Его опять накрыло, еще сильнее – до дрожи.

Время исчезло для него, просто перестало существовать. Он стоял, покачиваясь, словно пойманный в сети своих снов. Но вот что-то вернуло его назад, какой-то шум. Цикады в траве пели свадебные песни. Он отхлебнул с глубоким вдохом и почувствовал, как его грудь распирает от силы, как кислород наполняет кровь. Пульсация его крови слилась со стрекотом цикад.
И вдруг все закончилось.

Плетеное кресло-качалка скрипнуло на крыльце. Он дернулся, почти споткнувшись, когда выглянул в открытую дверь. Кресло было неподвижно. Бусы занавеса мягко щелкнули, и он обернулся. Его дыхание успокоилось, он прислушивался, но слышал лишь жужжание вентилятора на потолке да звуки воды, капающей с листьев. А еще свое сердце.

По спине пробежал холодок, несмотря на обволакивающую жару. В этой ночи было что-то опасное, словно древние хищные ящеры тихо крались в высокой траве или летали между деревьев на бесшумных крыльях.
Он засмеялся.

Краем глаза он заметил белую вспышку – это задергался комар, попавший в паутину в соседней комнате. Балдахин распахнулся, и с кровати встала женщина. Ее обнаженное тело отливало серебром, подобно снегу в свете луны. Лунное видение, сказал он себе. Она всего лишь видение.

И все же он шагнул назад от этой нереальной женщины, а она двинулась к нему. Занавес из бус, тренькая и звякая, пропустил ее. В волосах химеры копошились жирные черви, лицо ее было плоским и мертвым, цвета костей, что тлели на кладбище вниз по дороге.

Она подняла руку, и рука эта заканчивалась мачете. Лезвие, длинное и сверкающее, кровоточило красным, жидким огнем.
– Нет, – сказал он, хотя даже сейчас не верил, что все это происходит с ним в действительности.

Она подошла ближе, ледяная женщина с ужасным мертвым лицом, и тогда он понял, кого же видит, и снова рассмеялся.
– Реми, – растянулись в улыбке его губы, – эй, ты решила поиграть со мной, детка?

Он отступил от нее еще на шаг – покачивая бедрами, почти танцуя, она теснила его. Реми любила опасные игры – еще как, – но, в конце концов, это были только игры.
– Ну, давай, давай, попробуй достать меня.

Мачете полоснуло его поперек живота.
Хрюкнув, он посмотрел вниз, где разверзлась рана и показалась кровь густая и черная. Он удивился, почему не чувствует боли, а потом закричал.

Мачете снова нанесло удар, теперь ниже, и его крик превратился в вопль. «Бежать, надо бежать!» – подумал он, метнулся было в сторону, но мачете опять обрушилось на него, в этот раз целя в глаза, и он выбросил вперед руки, защищаясь. Лезвие скользнуло по кисти, и он увидел, как падает его палец, но это было не взаправду, и он засмеялся, а потом смех сменился хрипом, а хрип – всхлипом.
– Пожалуйста, – и мачете снова полоснуло его.

Он разинул рот, и крики, поднимаясь и нарастая, словно большие мокрые пузыри, заполнили горло так, что он уже не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть.

Теперь во влажной тьме, наполненной болью, слышалось только ее тяжелое дыхание. Он хотел, чтобы она перестала, чтобы он снова смог дышать, чтобы он снова смог говорить. Он бы сказал ей, что ему жаль. Он бы сказал ей, что не хочет умирать.

Но вместо этого он упал, а она рубила и рубила. Кромсая своим мачете его сердце.

Он рушился вниз, все глубже и глубже, в горячий черный кокон. Его грудь разрывалась, плавилась изнутри. Глаза застило чернотой, а потом забрезжил свет и он увидел мир новым и прекрасным, как прежде. Ночной дождь все еще стучал по банановым листьям, но камелии за окном уже пахли завтрашним рассветом. Она целовала его нежно, долгими поцелуями, ее губы молили остаться, и он так не хотел уходить.

Он медленно повернул голову и посмотрел в ее лицо. Крики все еще бились в ловушке перехваченного горла, словно мошки о стекло. Он открыл рот, чтобы произнести ее имя. В последний раз.
И оно вырвалось наружу в потоке горячей крови.


продолжение следует

Костя,Таня, Спасибо за Пролог !
Побежала читать ...
___________________________________

Сильное начало! Это его убийство будут расследовать герой и подозревать в этом героиню? Вообще, чтобы так искромсать человека, надо испытывать очень сильные эмоции. А героиня - вдова, покинутая мужем при жизни... Интересно.
Спасибо!
_________________

Вот тута я теперя и поселюся. Дождалась я наконец.
Константин, огромное тебе спасибо! codeburger, мой низкий поклон за прошлый перевод Уильямсон и эту работу!
_________________

Пенелопа Уильямсон, триллер, Новый Орлеан! С удовольствием буду читать.

Константин, Таня, удачи вам и спасибо!

Помню-помню, видел, что ждали перевод.
Наслаждайтесь!

Всем спасибо за "спасибо" )
_________________

Не очень люблю триллеры, но от Пенелопы Уильямсон я готова читать все! Спасибо за такую хорошую новость.
___________________________________