Замечательный день (сборник рассказов)

"Сказка ложь, да в ней намек!"
А. С. Пушкин

Седые космы промозглого липкого тумана медленно плыли над рекой, лениво цепляясь за потемневшие ветви ракитника, свисающие с берега. Холодные крупные капли, срываясь с последних ещё не облетевших листьев, с приглушённым хлюпаньем падали в тёмную воду. Сквозь пелену тумана с той стороны, где находился противоположный берег, тускло просвечивали желтоватые пятна, и доносился невнятный приглушённый шум – вечерний город жил своей жизнью. Сейчас там готовились к гуляниям, особенно молодёжь. Ведь нынче готовились встречать Хэллоуин.
А на этом берегу в полумраке накатившего осеннего вечера нахохлился старый промокший лес.
В просторной яме у замшелых корней древнего дуба-великана, тлел едва приметный костерок, вокруг которого уныло сгорбились три фигуры. Дымок от костра стелился над самой землёй и, придавленный туманом, постепенно растворялся в нём. Одна из фигур выпрямилась и, обернувшись в сторону реки, негромко позвала:
- Эй, Федот, ты что застрял? Долго ещё тебя ждать?
Голос принадлежал женщине непонятного возраста. Была она сухонькой, можно даже сказать несколько отощавшей, но на слегка вытянутом невыразительном лице выделялись живые глаза, в которых проблёскивал озорной огонёк.
- Да иду уже, иду… - раздался приглушённый голос.
На краю ямы появился мужик довольно крупных габаритов, который что-то нёс. Приблизившись к огню, он самодовольно продемонстрировал плетёную из прутьев вершу, до половины наполненную рыбой:
- Я тут рыбца подловил малёхо. Ну, что б так, впустую не сидеть…
- А кто ж потрошить-то будет?
Раздвинув толстые губищи в самодовольной ухмылке, мужик сообщил:
- Так я уж того… всё сделал, ты, Кика, не переживай.
Сноровисто соорудив из веток подпорки, он быстро нанизал на прутья тушки рыбин и, разместив их поближе к огню, устроился возле костра.
- Да, Федот, в рыбном деле ты первый мастер, - одобрительно крякнул крепенький приземистый дедок. – Знамо дело, водяной.
- А ты, дед Лёха, эвон как ловко со зверьём справляешься.
Женщина перевела взгляд с одного на другого, усмехнулась и решительно заявила:
- Ну, всё, хватит, а то ещё захвалите друг друга… забыли, чего собрались-то нынче?!
- Забудешь тут, как же… - насупился дедок. – Мало того, что в наши края пришла эта ихняя цими… цини… ну, как её там?
- Цивилизация, - глухо подсказал, молчавший до сих пор мужчина.
- Вот-вот! – воскликнул дедок. – Так ещё и энти пришлые на нашу голову свалились, чтоб им пусто было! Ты мне, Емеля, скажи: нешто им в своих краях места мало?
Молчун распрямил плечи и обвёл присутствующих задумчивым взглядом. Все замерли в ожидании. Домовой Емельян слыл рассудительным и слов понапрасну на ветер не бросал. К тому же обитал он в городе и первым узнавал о всяческих новшествах в мире людей. Правда и жена его – весёлая кикимора Кика тоже была городской, да только, как и любая женщина, далеко не глядела, а больше на мужа своего полагалось. Ну, так ведь оно испокон веков так повелось.
- Я так скажу, - изрёк домовой. – Во всём люди виновны. Это они к нам пришлых-то приманили. Всё им иностранческое подавай, оттедова – из-за бугра, а своё исконно родное и в грош не ценят.
Он замолк ненадолго, словно обдумывая свои слова. Водяной Федот украдкой перевернул одну из рыбин, чтоб не подгорела, и замер в ожидании продолжения. Дед Лёха вдруг шумно засопел, запустил лапищу в густую бороду и принялся там чего-то вычёсывать, но на него так шикнули, что он застыл без движения и только грозно вращал глазищами из-под косматых бровей.
- У нас в городе прям беда, - снова подал голос Емельян. – Домовые уходят. В этих домах нынешних нам и укрыться-то негде: ни печей нет, ни банных пристроек – один лишь бетон, пластик да стекло…
- Про стекло-то я знаю, - не утерпел дед Лёха. – А те двое других, они кто?
- Не кто, а что, - поправила его Кика. – Это материал такой заместо камня и дерева. Ну, ты дед и темнота… одно слово – леший.
- Мы тута в лесах академиев не кончали, - огрызнулся дедок. – Не то, что вы, городские…
- Да ладно вам, - примирительно поднял руки Федот. – Нашли время для ссор. Пусть Емеля доскажет, куда домовые уходят и почему...
- Чего уж тут досказывать, - пожал плечами Емельян. – Те домовые, которые посноровистее, переквалифицируются в автомобильные – там хоть есть где спрятаться…
- Автомобили – это такие самодвижущиеся телеги, - торопливо пояснила Кика.
Леший и водяной кивнули, мол, ясно и снова посмотрели на Емелю.
- Ну, так вот, - продолжил он. – А остальные подались кто в глубинку, а кто и вовсе за тридевять земель. Краем уха слыхивал, будто Трифон Гаврилыч с Наиной Киевной туда же отправились…
- Не, это я точно знаю, - возразил дед Лёха. – Горыныч со скуки забрался в свою тайную пещеру в Уральских горах и залёг в спячку. А Баба Яга подалась до лучших времён в Лукоморье – у неё тама дача есть, по соседству с кощеевой.
- Ну, да, все в разбег, а мы тута сами с пришлыми разбирайся! – возмутился Федот. – У меня и русалки, хоть какой завалящей ни одной не осталось. Да и, правду сказать, люди-то реку так загадили всякими нечистотами, что и сам с опаской в воду вхожу.
- Чего уж там, - шумно вздохнул дед Лёха. – В нашем лесу из леших, почитай, один я и остался. Слыхал, в Глухом бору ещё Никодим вроде бы обретается, да и то Аука сказывал, будто навострил он лыжи куда-то аж за Енисей, кажись…
- Анчутка вон тоже куда-то запропастился. Ни слуху ни духу не слыхать об нём… эх, что делать-то теперь будем?
Все притихли, вглядываясь в огонь тлеющего костерка, словно надеясь углядеть там ответы. Первой нарушила затянувшееся молчание Кика. Достав откуда-то из складок своей одежонки старенькое чесало, она принялась распушивать жидкие волосы и рассуждать:
- Люди-то, конечно, нынче падки стали до ненашенского.
- Они и раньше тоже того… - многозначительно проворчал леший. – Ишо от царевича Петра, почитай, началось.
- Ну, то давно было, а я за нонешние времена речь веду, - возразила Кика. – Люди, они такие, поддаются влиянию. А энти, пришлые-то поприходили со своими заморскими празднествами. У них там всё с огнями разными, с весёлостями, музыка современная…
- И фелерверки разноцветные, - вставил дед Лёха.
- А чё, у нас вона тоже музыка есть! – напыжился Федот.
- Ага, так ты сейчас молодёжь и проймёшь свирелями да гармошками, - возразил Емельян. – Закисли мы в своих древних традициях, ан время-то новое уж накатило. Нужно что-то делать, осовремениваться что ли.
- А как? Поглядел я давеча на одного пришлого, как его там… зомбя какой-то, шастал тут по моему лесу, - возмутился леший. - Ну, упырь упырём, да и только, ничем не отличается, разве что портки драные из какого-то блестящего матерьялу. Бормотал чего-то там, зубами скреготал, а как я его шуганул, такого дралу дал - токмо пятки засверкали.
- Да уж, они, эти пришлые, нашим не чета, - хохотнул Федот. – Трусоваты, хоть и хорохорятся. Намедни в полночь затеяли ихние гоблины пляску у кострища. Ну, они навроде наших домовых, токмо больно мерзкие. Да, а тут как раз болотник Братша на подпитии откуда-то возвращался, ну, и заглянул к ним на огонёк.
- Тьфу, ты, нашёл с кем якшаться! – возмутилась Кика.
- Так ведь с пьяных глаз не разобрал, - заступился дед Лёха. – Чего на подпитии-то не бывает?
- Ага, у вас мужиков, чуть что – сразу горькая виновата.
Леший с водяным переглянулись, недоумённо пожали плечами и уставились на кикимору с таким выражением, словно она ужасную глупость ляпнула.
- Ты, Кика, молчи, коли не знаешь. Сама непюща, потому и не поймёшь. Болотник хотел, было, пообщаться душевно, за жисть поговорить, а те навалились сворой – только лохмотья в стороны полетели. Только не тут-то было: Братша обиделся такому приёму, взревел, что твой бык, выворотил молодую осину с корнем да и понёс их всех скопом по буеракам. До утра гонял, аж пока заря не зарделась…
Емельян поднял руку, призывая успокоиться, и произнёс:
- Всё это так, разговоры говорить до утра можно, а нам нужно решить, как быть сегодня. Вона в городе молодёжь всю ночь гулять собирается, а что праздновать будут?
- Так ведь этот, как его? А! Хэл-ло-у-ин… тьфу ты, язык сломаешь. Ну и словечко, прости Господи! – в сердцах бросил водяной и тотчас заткнул собственным кулаком рот, испуганно вытаращив глазищи.
- Ну, ты и даёшь, Федот, - сокрушённо покачал головой Емельян. – Знаешь ведь, что нам не положено поминать имя… ну, сам знаешь кого. Ты б ещё перекрестился…
Водяной испуганно затряс головой, всем своим видом выражая сожаление.
- Я вот только чего не пойму, - в раздумье проворчал дед Лёха. – Ведь этот ихний х-х… ну, праздник что ли… чем он лучше нашего? Сегодня ж как раз Велесова Ночь – самая что ни на есть чародейская ночь великой силы, когда истончаются границы между мирами. Духи предков приходят к своим потомкам, дабы благословить их, советом помочь али ещё как. Пошто ж своё праздновать не хотят, а чуждое с радостью?
- Так знамо дело, несть пророка в отечестве своём, - вздохнул Емельян. – Особливо молодёжь на всё иностранческое зарится…
- А сало русское едят! – с горячностью вставил леший.
Внезапно из-за реки донёсся какой-то треск, хлопки. Все дружно привстали и повернули головы на шум. Над противоположным берегом в тумане расплывчатыми цветастыми пятнами вспухали букеты огней и с шипением падали в тёмную воду.
- Ну вот, началось, - буркнул Федот и опустился на место. – Теперича энту, как её… дискотеку всенощную затеют.
Все снова расселись по местам. Кика задумчиво почесала кончик острого носа и с заговорщическим видом спросила:
- А всё отчего?
Не дожидаясь ответа, она быстро затараторила:
- Мы сидим себе по своим укрывищам и в ус не дуем, а пришлые свои правила заводят. Надобно было бы нам по старым традициям перед наступлением темноты костры разжечь, чтоб молодёжь через них сигала, музыку какую нынешнюю сорганизовать, хороводы… опять же таки ряженых там позвать. Вона эта всяка иностранческа нечисть своих попривозили доходяг в блёстках - аж смотреть тошно – всё бледные, зелёные, трясутся. Ещё и тыквы повыдалбливали и внутря огни повставляли – только продукт перепортили. Из тыквы каша хороша, да и семечки полузгать неплохо, а вот так испоганить… нехорошо. Надо с этим что-то делать.
- Ну, и чего ты предлагаешь? – поинтересовался дед Лёха.
- Так ведь ясно ж, - ухмыльнулась кикимора. – Надо на дискотеку идти и там чего-нибудь напроказить так, чтоб пришлых осрамить, а свои, исконные традиции прославить.
- Так уж и прославить, - с сомнением хмыкнул Федот. – И как бы нам это сделать, коли у них, у пришлых-то всё новёхонькое, блестящее, а у нас и нетуть ничего такого.
- А я согласен, - неожиданно поддержал Кику леший. – Только надобно к энтому делу со смекалкой подойти.
- Это как? – полюбопытствовал Емельян.
Дед Лёха хитро ухмыльнулся, подмигнул и пояснил:
- Надо Лярву с Дикой Бабой позвать. Оне нынче без дела маются, так мы их супротив пришлых и навострим.
- Где ж их сыскать-то? Подались, наверное, тоже куда-нибудь за тридевять земель.
- Ан, нет! – торжествующе заявил леший. – На городской свалке оне обретаются.
Все враз оживились, потому как знали, что Лярвой со своей подругой Дикой Бабой такие каверзы были, особливо супротив мужиков, что только держись. А пришлая забугорная нечисть, как на заказ, в основном мужеского полу подобралась. Видать с бабами-то у них там туговато, а у нас – хоть завались.
Чтоб время зря не терять (до полуночи уж недолго оставалось), подались все разом на свалку, на ходу решая, как разговор вести. Да только зря заботились. Лярва с Дикой Бабой как прознали, что супротив пришлых коалиция собирается, враз согласие дали. Не раздумывая, отправились на хэллоуинскую дискотеку…
* * *
В фойе дома культуры было шумно и, как водится, накурено. То тут, то там с сухим треском взрывались хлопушки, осыпая присутствующих разноцветным конфетти. Тщедушный козлобородый ди-джей в огромных наушниках выкрикивал в микрофон что-то неразборчивое. Грохочущие акустические колонки, казалось, нетерпеливо подпрыгивали, норовя сорваться со своих подставок. Они изрыгали жуткие рычащие аккорды, среди которых бился в дикой агонии визгливый голос заморского певца. Пустотелые тыквы с прорезанными щелями глаз и оскаленными пастями угрожающе светились изнутри красноватыми огнями.
Молодёжь в разнообразных костюмах, украшенных черепами, костями и расписанных кровавыми потёками, сбивалась в группы. Все были навеселе, а некоторые и на крепком подпитии. Присутствующие громко разговаривали, выглядели возбуждёнными и даже несколько взвинченными. Казалось, все чего-то ждут. Время близилось к полуночи.
Компания во главе с домовым Емельяном прошла сквозь стену и остановилась у боковых колонн, озираясь по сторонам. Явились они, конечно же, незримыми, чтоб зря не тревожить людей, но полные решимости разобраться с пришлой нежитью и прочей заезжей нечистью.
- Гляди, Емельян, - ткнула пальцем в дальний угол фойе Кика. – Вона, какие "красавчики" у нас тута обретаются…
Все дружно посмотрели в ту сторону, куда указала кикимора, и встретили мертвящие взгляды целой толпы зомби в чудаковатых нарядах. Они были в изодранных цветастых рубахах, таких же портках, с женскими серьгами в ушах, а у некоторых на полуразложившихся личинах видны были следы пудры и тонального крема, да ещё и бусы вдобавок болтались на тощих шеях.
- Ну и клоуны, – в сердцах сплюнул дед Лёха.
- Однако они здесь заправляют, - резонно заметил Федот. – И к тому же эти умеют делаться невидимыми. Видите, людишки-то их не замечают?
Зомби о чём-то посовещались между собой, а затем всей толпой двинулись к вновь прибывшим. Выглядело это несколько необычно: проходя по залу, зомби огибали людей, чтобы не задеть, но при этом они оставались невидимыми, и присутствующие не обращали на них внимания. Лишь некоторые люди, наверное, самые чувствительные слегка ёжились, словно ощутив холодное дыхание, и недоумённо озирались по сторонам.
- Ну что, девки, сейчас ваш выход, - ухмыльнулся леший, обращаясь к Дикой Бабе и Лярве. – Поглядим, на что вы горазды…
Подруги самоуверенно переглянулись и деланно-равнодушно пожали плечами.
- А ты не боись, - огрызнулась Лярва. – Сам только гляди не подвернись, а то приворожу и будешь потом за мной бегать, как собачонка привязанная.
- На меня не подействует, - ответил дед Лёха, но на всякий случай отодвинулся чуть в сторонку.
Зомби приблизились развязной походочкой и, расположившись полукругом, нахально уставились на Емельяна и Федота, словно остальных и не было вовсе.
- Ну что, будем знакомиться? – осклабился зомби с серьгой в ноздре.
- Была б охота, - презрительно скривился водяной.
- Ну, вы же пришли к нам на вечеринку.
– Здесь могут находиться только наши друзья, - с какой-то необычной интонацией в голосе добавил второй зомби. – Ну, что, будем дружить?
Он игриво подмигнул и протянул руку к Емельяну. Домовой отступил на шаг и решительно предупредил:
- Ты грабли-то свои прибери, не ровён час схлопочешь по мордасам!
Зомби растерянно переглянулись.
- Зачем же вы на нашу территорию заявились? – удивился первый зомби.
- Это, с каких же пор здеся ваша территория стала?! – подбоченилась Кика. – Ишь, какие выискались… тута всё нашенское!
Лярва с Дикой Бабой незаметно выдвинулись вперёд, стараясь привлечь к себе внимание. Они игриво поводили плечами, жеманно улыбались, подмигивали. В общем, старались вовсю.
Но зомби, казалось, вообще не замечали женскую половину местной нечисти. Сосредоточив своё внимание в основном на Емельяне и Федоте, они назойливо пытались завязать с ними дружеское общение.
- Чего-то я не пойму, - неуверенно прошептала Лярва на ухо деду Лёхе. – Эти пришлые какие-то заговоренные что ли? Впервой такое со мной, чтоб не могла я мужику голову заморочить…
- Ах, ты, напасть-то какая, - неожиданно пробормотал леший. – Так они же мужеложцы, кажись… оттого на них ваши чары и не действуют.
- Муже… кто? – недоумённо переспросила Дикая Баба.
- Да гомосеки попросту. Тьфу ты, мерзость-то какова! – в сердцах плюнул дед Лёха.
В это время один особо нетерпеливый зомби положил руку на плечо Федоту. Но водяной, не мешкая, раздражённо отпихнул нахала, да так сильно, что тот пошатнулся и едва не упал. При этом зомби по инерции отступил на несколько шагов и толкнул одного из молодых парней, разгорячено спорящего с двумя другими. Со стороны это выглядело так, словно парень кинулся вперёд и ударил противника головой в подбородок. Недолго думая, второй спорщик с размаху влепил напавшему кулаком в ухо. И понеслось, и поехало. Неожиданно вспыхнувшая потасовка, почти мгновенно переросла в общую драку, где уже невозможно было разобраться, кто и с кем дерётся.
Дед Лёха шумно засопел и многообещающе провозгласил:
- Ну, всё, терпению моему пришёл капец!
Он протянул мощную волосатую лапищу и ухватив крайнего зомби за тощенькую шею, сдавил так, что у того бельма на лоб вылезли.
Остальные зомби бросились на выручку своему подельнику и навалились всей гурьбой на лешего.
- Наших бьют! – возопила Лярва и, растопырив когтистые пальцы, прыгнула на спины врагам.
Дикая Баба и Кика последовали её примеру, а домовой и водяной врубились в самую гущу, раздавая пришлым тумаки направо и налево.
Волны безудержной агрессии от невидимой драки нежити и нечисти разливались по всему залу. Вокруг творилось уже нечто невообразимое. Все дрались со всеми, и никто не разбирался, где кто. С грохотом рухнули музыкальные колонки, и визгливый голос певца замолк, словно подавился собственными воплями. Со всех сторон неслись крики, стоны и ругань.
И вот в самый разгар бойни воздух неожиданно загустел, словно кисель. Дерущиеся люди беспомощно замерли в самых неожиданных позах. Емельян с компанией отступили на несколько шагов. Зомби испуганно попятились в другую сторону.
На освободившемся пространстве возникло яркое серебристое сияние, а когда оно померкло, Емельян потрясённо прошептал:
- Деды пришли…
Посреди зала стояла группа древних седовласых старцев – духов предков, хранящих род, традиции и принципы морали. Они строго глядели на присутствующих. Один из них грозно сдвинул брови и произнёс:
- Ну, что тут стряслось? Почему порядок не блюдёте?
Домовой шагнул вперёд и, смиренно опустив голову, ответил:
- Так ведь это всё из-за них, из-за пришлых…
Он ткнул пальцем в сторону зомби, которые сбились в кучу и настороженно таращились на старцев.
Дед сурово глянул на мертвяков, брезгливо скривился и чуть повёл бровью. Полыхнуло пламя, и на месте зомби осталось лишь лёгкое облачко сизого дыма, медленно расплывающегося по залу. Выдолбленные зловещие тыквы, подсвеченные изнутри огнями, в мгновение ока сгнили и оплыли безобразными кучками. Затем старший Дед снова перевёл взгляд на местных.
- Доколе потворствовать будете безобразиям? – строго спросил он. – Ежели так и далее пойдёт, то худо будет. Изгоним вас отседова, а других поставим традиции блюсти. Али у пришлых совета спрашивать придётся, как да что нам тут делать?
Дед хитро прищурился. Леший с водяным придвинулись ближе к Емельяну и с горячностью заговорили:
- Дык нам пришлые не указ! Мы и сами с усами…
- Только малёхо упустили эту, как её… циатиму.
- Инициативу, - поправил лешего Емельян. – Мы всё исправим, обещаем.
- Ну, глядите, - погрозил пальцем старший Дед. – Чтоб такого более не было. А традиции нашенские, славянские возрождать надобно, не то забугорна нечисть тута свои порядки заведёт, тогда вам всем пропасть… да и нам тоже.
- Так мы это всё поправим, - торопливо пообещал Федот. – И праздники нашенские возродим: Кудесы, Ладодение, Зелёные святки там…
- Ивана Купалы ишо, Коляды и Щедрец, - добавил дед Лёха.
- Ладно уж, праздников много – на всех достанет, - смягчился старший Дед. – Бывайте с добром, только не посрамите традиции и память предков.
С последними словами Деды истаяли, как утренний туман.
За окнами начало сереть. Откуда-то издалека донёсся заполошный крик петуха, едва не проспавшего рассвет. Люди начали шевелиться, приходя в себя и растерянно озираясь. Со всех сторон раздавались недоумённые голоса:
- Что ж это за наваждение такое?
– Из-за чего побоище случилось?
- И вонища-то какая, фу… глядите, тыквы все погнили…
Все заторопились к выходу, брезгливо зажимая носы.
Емельян с радостной улыбкой обернулся к своим и объявил:
- Вот так-то! А теперь – за дело…
- Так ведь вроде зомбей прогнали, - удивилась Кика. – Что же теперь-то ещё?
Лярва с Дикой Бабой закивали, соглашаясь с кикиморой. Федот с дедом Лёхой переглянулись и пожали плечами, мол, ну, что с них взять – бабы, да и только.
- А то, - пояснил Емельян. – Традиции возрождать, как Деды наказали. Сегодня Марин день настал, а потому надобно всё подготовить, чтоб к вечеру народ на гуляния собрался. Наших всех собрать, кто ещё не подался в дальние края… а кого, может, и вызвать срочно, чтоб пособили.
- Я с Аукой по лесам клич пущу, - с готовностью отозвался леший. – Пущай наши собираются.
- А я на реке порядок наведу, - пообещал Федот.
- В таком разе и мы своих подруг соберём, - сообщила Лярва.
- И Бабу Ягу вызовем, нечего ей тама на дачах прохлаждаться, - добавила Дикая Баба.
Сказано – сделано. Не откладывая в долгий ящик, занялись приготовлением к празднику. А над городом уже вставала заря нового дня, и в прохладном воздухе веяло сладковатым ароматом романтики, волшебства и обещания чудес.

Некоторые пояснения:

Старинные славянские праздники: Кудесы, Ладодение (праздник весны и тепла), Зеленые святки (с принятием христианства, к этим дням был приурочен праздник Троицы), Ивана Купалы, Велесова ночь, Марин день, Коляда, Щедрец (последний день святок)
Деды — общеславянские духи предков, хранители рода, традиций, морали.
Кикимора — персонаж славянской мифологии, хозяйка избы, жена домового.
Дикая Баба - помощница ведьм и колдунов, очаровывает мужчин, которые попадают под её влияние.
Лярва - астральное существо, порожденное страстями и дурными чувствами.
Анчутка — одно из старинных названий беса.
Аука – дух леса, любит морочить голову, отзываясь сразу со всех сторон.

- Просветите меня, Геральд, почему комиссия допустила этого никому не ведомого исполнителя сразу к финалу? Ведь он даже не принимал участия в отборочных турах!
Представитель отдела информации планетарного сообщества с любопытством смотрел на секретаря-референта по культуре. Тот старательно заполнял последние графы в голограмме графика выступления конкурсантов. На мгновение оторвавшись от своего занятия, секретарь многозначительно улыбнулся и ответил:
- Немного потерпите, Дариус, и сами всё поймёте. Уж поверьте мне: такого ошеломляющего исполнения я никогда прежде не слышал!
Дариус недовольно поморщился – никакой стоящей информации выудить не получалось, и его репортёрская сущность не хотела с этим мириться.
Уже давно планеты содружества напоминали выхолощенные стерильные и полностью автоматизированные ульи. Здесь всё было просчитано до мелочей: содержание микроэлементов в окружающей среде, температура, освещённость, влажность, плотность населения и занятость. Как-то незаметно исчезла живая природа, вытесненная искусственной. В повседневных заботах и погоне за удобствами человечество забыло о мечтах, о несбыточном и непостижимом.
Но, как дань ушедшей эпохе романтизма, раз в десять лет по земному календарю проводился грандиозный музыкальный конкурс, в котором принимали участие лучшие из лучших исполнителей планетарного содружества. Отборочные туры начинались за два года до финала и проводились очень строго. От каждой планеты мог быть всего лишь один представитель, поэтому число участников строго регламентировалось. Однако в этом году, накануне финального выступления соискателей на звание лучшего виртуоза десятилетия, произошло невероятное: отборочная комиссия неожиданно включила в список конкурсантов неизвестного исполнителя. Причём он не являлся представителем какой-либо планеты, а вошёл в финал под статусом независимого. И что самое странное, так это то, что о нём никто ничего не знал, даже сами члены комиссии.
- Геральд, вы можете мне по старой дружбе хотя бы объяснить, на основании чего комиссия в последний момент включила этого неизвестного в список финалистов? Согласитесь, ведь это небывалый случай!
Секретарь мягко улыбнулся, в его глазах появилась лёгкая мечтательная поволока.
- В комиссию пришла индивидуальная заявка. К ней прилагался звуковой файл с фрагментом музыкальной композиции. После его прослушивания члены комиссии единогласно приняли решение о включении в список конкурсантов дополнительного имени. Это была божественная музыка…
Дариус раздражённо мотнул головой и проворчал:
- Но почему в списке стоит просто слово "Музыкант"? Почему нет имени?
- Таково было его условие.
- Странно всё это, ну да ладно, посмотрим, а вернее послушаем, что он из себя представляет…
Сопровождаемый ироничным взглядом Геральда, недовольный Дариус направился в бар. Он решил освежиться бокалом энергайзера, а заодно, если повезёт, услышать что-нибудь любопытное от посетителей. На сенсацию он не рассчитывал – подобного рода материалов никому не удавалось раскопать вот уже несколько десятилетий. Но на небольшую светскую сплетню вполне можно было рассчитывать.
Однако его надеждам не суждено было сбыться. Кроме бармена в уютном зале никого не оказалось.
- Что-то у вас сегодня пустовато… - обратился Дариус к бармену.
- Я бы не сказал. Как раз сегодня гостей больше, чем в любой другой день конкурса.
- Но где же они все в таком случае?
Бармен удивлённо вскинул брови:
- Разве вы не в курсе, что сегодня выступает Музыкант?
- Да. Ну и что?
- Все уже занимают свои места, чтобы не опоздать к началу его выступления. Говорят, это будет что-то совершенно невероятное!
Дариус промычал в ответ нечто невнятное и, одним залпом осушив бокал, направился в ложу отдела информации.
Здесь уже были заняты все места, кроме его. Дариус машинально отметил про себя знакомые лица, кому-то кивнул в ответ на приветствие, и уселся в удобное мягкое кресло.
Огромный амфитеатр Дворца искусств напоминал глубокую чашу, в центре которой на небольшом возвышении находилась круглая сцена. Здание было спроектировано так, что в любом месте, на любом ярусе был слышен звук со сцены, даже если это был шёпот.
Слабое освещение начало плавно меркнуть. Ровный приглушённый гул, наполнявший зал, смолк, словно по мановению волшебной палочки. Под самым сводом пробежала переливчатая световая волна, оповещая о начале выступления очередного соискателя.
Дариус непроизвольно подался вперёд, вглядываясь в материализовавшуюся на сцене фигуру, в белом то ли костюме, то ли накидке. Да, неизвестный соискатель именно материализовался на сцене, а не взошёл на неё. Как это произошло, никто не заметил. Он был среднего роста, худощав, где-то между тридцатью и сорока годами. Русые волосы волнами ниспадали на его плечи, подчёркивая невероятную глубину серовато-голубых глаз. Небольшая курчавая бородка прятала едва заметную улыбку. В руках он держал обыкновенную скрипку.
Этот старинный смычковый инструмент уже давно хранился лишь в музеях искусств. На смену ему, впрочем, как и другим музыкальным инструментам древности, пришли современные полифонические звуковые нейросинтезаторы. Они преобразовывали электромагнитные колебания, возникающие в коре головного мозга, в звуки. Поэтому современные исполнители вообще не играли на музыкальных инструментах. Они просто транслировали напрямую свои ощущения, а синтезаторы превращали их в мощные музыкальные композиции.
- Это что, шутка? – растерянно пробормотал кто-то неподалеку.
Дворец замер в немом ожидании. Все взоры были устремлены на сцену.
Плавным движением Музыкант опустил скрипку на плечо и чуть склонил голову, словно прислушиваясь к ней. Затем он поднял правую руку и легонько тронул пальцем струну.
"Какие у него удивительно тонкие аристократичные пальцы…" – успел подумать Дариус, и тут родился первый звук.
Словно хрусталик росы возник из небытия и с мелодичным звоном поплыл над сценой, мгновенно заворожив слушателей. А Музыкант тем временем, едва касаясь, пробежался пальцами по струнам, пробуждая к жизни множество новых звуковых хрусталиков. Не успели они смолкнуть, как вдогонку им полетели более плотные округлые звуки. Появилось ощущение того, что вот-вот пойдёт дождь.
Дариус замер в изумлении.
Пальцы Музыканта бегали всё быстрее. Уже обе руки принимали участие в таинстве рождения музыки. Пальцы сновали по грифу, словно ткали живую музыкальную ткань. Звуков становилось всё больше и больше. Незаметно в правой руке появился смычок и легко скользнул по струнам. Нежный вздох родился где-то в глубине скрипки и поплыл по амфитеатру. А пицикатто мелькающих пальцев продолжало ускоряться, разбиваясь каплями летнего дождя. Смычок рождал шум ветра, скрип качающихся ветвей, журчание водных потоков…
Дариус прикрыл глаза и расслабился. Невероятная музыка возрождала в нём давно забытые видения детства. Он, словно наяву, видел потоки дождевой воды, напитывавшие корни могучих деревьев и иссохшую почву. И где-то там, в глубине, скрытые от глаз, пробуждались к жизни семена разнообразных цветов и трав. Они пробивались наверх сквозь пласты земли, и тянули ростки к небесам, где раздвигая истощившиеся облака, уже выглядывало ласковое солнце. Тёплый ветерок овевал нежные одуванчики и алые маки, покачивая белоснежные ромашки. Откуда-то, басовито гудя, прилетели пчёлы и принялись деловито сновать по цветочному ковру. А над ними порхали хрупкие бабочки… и пели птицы…
Дариус открыл глаза. Он не заметил, когда перестала звучать музыка. Судя по изумлённым выражениям лиц соседей, они этого тоже не заметили. И тогда он посмотрел на сцену.
Там, освещённый тёплым светом, зеленел островок живой природы! Да, в этом не было никакого сомнения – Дариус был уверен. Зелёные кроны нескольких деревьев на краю небольшой поляны, покрытой пышным разнотравьем. Порхающие бабочки и поющие птицы – всё это было настоящим. А над этим оазисом, словно арка, висела полупрозрачная радуга. И в воздухе витал аромат чего-то необъяснимого. Никто из присутствующих не знал, что так в древности пахло после грозы…
Музыкант исчез. Это было странно. Никто не мог понять, почему он скрылся после своего ошеломительного выступления? Этот вопрос ещё долго волновали всех, кто присутствовал на выступлении. Но ответа на него так и не нашли. Зато на всеобщем референдуме приняли решение возрождать живую природу на планетах содружества.
Один лишь Дариус долго не мог успокоиться. Ему казалось, что раньше он где-то уже видел этого Музыканта. Позже вспомнил: в исторических хрониках, упоминающих о религиозных течениях древности, ему попадался очень похожий образ, но это, безусловно, было просто совпадение…
* * *
В невообразимой дали, среди холодно мерцающих звёзд шагал Музыкант, направляясь к дальней галактике на самом краю Вселенной. Там уже давно ожидала возрождения древняя технократическая цивилизация.

Озеро замерло в послеобеденной дрёме. Молчал старый лес, полукольцом окружавший зеркальную гладь. Даже неугомонный ветерок, казалось, уснул среди ветвей раскидистой ивы, опустившей концы ветвей в прохладную воду. Лишь изредка посвистывала в камышах какая-то неугомонная пичуга. Да ещё толстая лягушка, разомлев на пологом берегу, для порядка нехотя периодически квакала. Ей было лень, но привычка брала своё.
Из-под обрывистого берега, заросшего длинной обвислой травой, осторожно выглянула утка. Повертев головой в разные стороны и убедившись, что опасности поблизости нет, она тихонько крякнула и выплыла на открытое место. Следом за ней нетерпеливой гурьбой выскользнули пушистые утята и тут же затеяли весёлую игру.
День постепенно клонился к вечеру, не предвещая никаких неожиданностей.
Где-то вдалеке возникло неясное гудение.
Утка тревожно крякнула и, собрав малышей, быстро удалилась в заросли камыша. Лягушка нехотя оторвала от тёплой земли брюхо и плюхнулась в тину, настороженно выставив над водой свои лупалки, словно перископы.
Звук постепенно приближался, становясь громче. И вот из-за косогора с рычанием выскочил пятнистый автомобиль. Спустившись к берегу, он на полном ходу круто развернулся за несколько метров от воды и, выбросив из-под широких колёс комья грязи, остановился, как вкопанный. Мотор замолк, и в наступившей тишине, лязгнули открывшиеся дверцы.
Из автомобиля выбрались три мужика в камуфляжной одежде – под стать автомобилю. По-хозяйски оглядев окрестности, они принялись выгружать из багажника сумки и пакеты.
- Говорил же вам, что тут красота, - громко объявил худой и высокий, как жердь. – Я-то здесь уж не впервой отдыхаю со своими сослуживцами, а теперь вот и с вами погудим. Самое место для проведения культурного мероприятия.
- Ну да, знаю я твоё мероприятие, - откликнулся приземистый толстяк Василий. - По рюмочке, по маленькой, чем поят лошадей!
- Ага, а потом давай палить по сторонам из всех стволов, - поддержал его бородач Дмитрий. – Ты, Вадик, хоть сегодня будь поосторожней, а то вместо уток меня с Василием подстрелишь…
- Не боись, - ухмыльнулся худой. – Всё путём будет. Сначала культурная программа, а уж затем охота. Проведём вечерний отстрел, а потом ещё и на утренней зорьке добавим…
Он достал из багажника топорик и уверенно направился к небольшой группе молодых деревцев. Вскоре оттуда донеслись звуки удара топора, хруст и треск ломающихся веток. Вадим заготавливал дрова для шашлыка.
Толстяк извлёк из объёмистой дорожной сумки связку потемневших от частого использования шампуров. Развязав их и разложив на брезентовой подстилке, он принёс из машины капроновое ведро. Открыв крышку, Василий наклонился над ним, принюхался и зажмурился от удовольствия.
- Ну, как мясцо? – поинтересовался бородач.
- Ах, Димон, у меня даже слюнки потекли. Замариновалось на славу.
- Значит, у нас сегодня праздник желудка!
Дмитрий начал сосредоточенно заколачивать в землю металлические колья, на которых должен был крепиться мангал.
- За это не волнуйся – лишь бы выпивки хватило, - самодовольно произнёс Василий. - А то ведь знаешь: сколько водки не бери, а всё равно два раза бегать…
Бородач от удивления даже приостановился и, укоризненно покачав головой, возразил:
- Когда это такое было, чтобы у Вадика водка кончилась?! Да у него запасу дня на три хватит, а ещё и пива пару ящиков.
- Это правильно, - одобрительно хохотнул толстяк. – Водка без пива – деньги на ветер…
Он принялся старательно нанизывать куски мяса на шампуры, чередуя их с кольцами лука.
Через некоторое время, прижимаясь к земле, над берегом потянулся к воде дымок от костра, к которому примешивался запах жареного мяса.
В ожидании готовности шашлыка приятели уселись вокруг брезентовой подстилки, заставленной разнообразными закусками. Пока суть да дело, налили по первой и выпили за удачную охоту. Как говорится, между первой и второй пуля не должна пролететь – пошла вторая. Тут кто-то вспомнил, что третий тост за тех, кто в море…
Вскоре приятели уже вспоминали о своих молодецких похождениях, красочно и беззастенчиво привирая и даже сами уже начиная верить собственным россказням. Их гогот и бессвязные выкрики далеко разносились над озером и глохли где-то в чаще леса.
Солнце постепенно тонуло в перине закатных облаков. Вкрадчиво подступали вечерние сумерки. Костёр давно потух. Шашлыки подгорели, но никто не обращал на это внимания – готовились к вечерней охоте.
Слегка покачиваясь, Вадим вытащил из багажника ружья в брезентовых чехлах и сумку с патронами. Вывалив всё это на землю перед приятелями, он глупо хихикнул и произнёс:
- Ну, всё, пора за дело…
- В смысле, за охоту? – уточнил Дмитрий.
- Какой ты у нас догадливый, - ухмыльнулся Василий. – Предлагаю соревнование…
Вадик и Димон выжидательно уставились на приятеля.
- Кто последним подстрелит дичь, тому штрафную положено, - заговорщически подмигнув, объявил толстяк.
- О! Это правильно, - поддержал Вадим. – А спорим, я первый открою счёт?
- Ты сначала утку найди хоть одну, - отмахнулся бородач.
С грехом пополам зарядив ружья, приятели рассовали оставшиеся патроны по карманам и, пошатываясь, направились в сторону камышей. У самой кромки воды они замерли, старательно всматриваясь в озёрную гладь.
Далеко впереди раздался плеск, и на воде разошлись круги.
- Вон она! Я видел – нырнула! – заорал Василий.
Вскинув ружьё, он выстрелил на звук. Вадик с Дмитрием, не задумываясь, последовали его примеру. Мгновенно грохот ружей сломал заповедную тишину. Дробь вспенивала воду и срезала камыши, создавая шум и гам.
- Вон там, стреляй!
- Нет, там! Туда… туда пали, говорю тебе!
- Да нет же, в камыш пошла, вы что, ослепли оба?!
Пьяные вопли едва не перекрывали грохот. Пороховой дым облаком окутал стреляющих, а они продолжали наперегонки палить в белый свет, как в копейку.
Неожиданно всё смолкло. Выстрелы прекратились так неожиданно, что горе-охотники растерянно переглянулись. В наступившей тишине слышен был лишь тихий шорох осыпающихся камышей, срезанных выстрелами
Похлопав себя по карманам, худой недоумённо посмотрел на приятелей и неуверенно объявил:
- Во, блин… у меня, кажись, патроны кончились…
- И у меня, - пробормотал Василий. – Чего делать-то будем теперь?
Дмитрий на всякий случай порылся и в своих карманах, но ничего не обнаружив, растерянно почесал затылок, потом решительно взмахнул рукой и подытожил:
- Судя по всему, охота кончилась… эх, надо ж было хоть пару патронов оставить на утро.
- Да ладно уж, - беззаботно отмахнулся Вадим. – Зато постреляли вволю, у меня даже в ушах заложило. А теперь - прошу к столу, господа.
Он картинно поклонился, широким взмахом руки указывая в сторону остатков пиршества на брезентовой подстилке.
Побросав ружья на траву, приятели расселись по краям импровизированной скатерти. Вадим извлёк из-под края брезента очередную бутылку с водкой и ловким движением свернул нарезную крышку. Выпили по одной за настоящую мужскую дружбу. Потом повторили, но уже за охоту.
Содрогнувшись от глубокой икотки, Василий покачнулся. С трудом овладев заплетающимся языком, он ткнул пальцем в сторону бородача и строго спросил:
- Вот ты, Димон, ответь мне, только честно: мы хоть одну какую завалящую утку подстрелили в этой, блин, суматохе или нет?
- А чего я? Вон пусть Вадик отвечает. Он нас сюда притащил – с него и спрос!
- Да ладно вам, - ухмыльнулся долговязый. – Попали… не попали… какая разница? Главное, что сидим душевно. А утки – это дело десятое…
- Не… ну, всё-таки…
В наступившей темноте силуэты приятелей раздваивались и теряли чёткие очертания. Василий помотал головой и попытался сфокусировать зрение. Он старательно зажмурился, а потом резко выпучил глаза и строго погрозил пальцем:
- Вот приехали сюда, нагадили, деревья поломали… в живность стреляли… злые вы, безжалостные! А ежели б вас так?
- О, батенька, так ты, небось, защитничек окружающей среды? – изумился Дмитрий. – А чего ж сам-то стрелял во всё, что шевелилось?! Хорошо хоть в нас не попал.
- Нет, ну вот если б вас так, а? – не унимался Василий.
- Нас нельзя, - авторитетно заявил Вадик. – Потому что мы – человеки! А человек кто?
- К-кто?
- Царь природы. То есть, самый главный на этой планете! И поэтому на человека охотиться никто и никогда…
Вадим с важным видом поднял вверх указательный палец, да так и застыл, разинув рот и глядя в сторону тёмного леса.
Не дождавшись от Вадика продолжения, Дмитрий и Василий проследили за направлением его взгляда и с любопытством оглянулись. Хмель сняло, как рукой.
От окраины леса к ним неспеша приближалась мерцающая зеленоватым светом крупноячеистая сеть, примерно, в рост человека. Она охватывала компанию широким полукругом. Сперва показалось, что сеть просто висит в воздухе и движется сама по себе. Но затем за ней проступили тёмные контуры каких-то огромных бесформенных фигур. Донеслось невнятное бормотание замогильных голосов, которое становилось всё громче и громче.
Дрязья сидели, разинув рты. Они словно окаменели и не могли даже шевельнуть пальцем.
- Хорошая дичь, - неожиданно раздался ухающий голос. – Особенно вон тот, жирненький. На нашей планете таких не водится.
- А я себе, чур, длинного возьму. Из него чучело получится неплохое…
- Да ладно, всех заберём. Не пропадать же добру…
Раздался громкий всплеск. Приятели судорожно обернулись к воде.
Над озером, направляясь к ним, медленно двигалась вторая сеть, поддерживаемая смутными фигурами.
- Ч-что это? – лязгая зубами от страха, пробормотал Василий.
- Инопланетяне… - с ужасом прошептал Вадик. – На нас охотятся пришельцы. Помните, как в фильме "Хищник"?!
Неожиданно он подскочил и сломя голову бросился к автомобилю. Дмитрий с Василием тотчас рванули за ним. А вслед приятелям неслось гуканье и улюлюканье:
- Ату их! Лови-хватай!
- Жирненького мне!
- А мне бородатого!
Взревел двигатель, и автомобиль рванул с места, выбрасывая из-под колёс комья земли вперемешку с травой. Бородатый с толстяком еле успели запрыгнуть на ходу. Стремительно набирая ход и подскакивая на кочках, машина скрылась за косогором. Ещё некоторое время доносился быстро удаляющийся звук натужно ревущего двигателя. Но вот и он затих вдали.
Мерцающие сети плавно опустились на землю. Из-за них выступили странные существа разного роста и облика. Это были хранители леса – боровики. От воды подходили омутники и озёрницы. Вперёд выступил старший водяной. Он снял с головы берестяное ведро с дырками, благодаря которому его голос казался гулким, и самодовольно ухмыльнулся.
- А здорово получилось. Теперича они нескоро объявятся в наших краях, - произнёс он.
- Это точно! – подтвердил леший, возглавлявший боровиков. – Твои, Федот, сети из болотной светящейся тины уж очень их напугали.
Оглядевшись по сторонам, он решительно взмахнул рукой и скомандовал:
- Ну, а теперь надобно порядок навести, чтоб до утра и следа не осталось!
Боровики начали собирать разбросанные вещи горе-охотников. Омутники очищали берег от остатков пьяной охоты. Им помогали озёрницы. Они утащили брошенные ружья к центру озера и утопили там в самом глубоком месте.
- Скажи-ка мне, Лёха, - обратился к лешему водяной. – А чего это ты выдумал про какие-то чужие планеты кричать? Нешто мы их и так не испугали бы?
- Уж так и есть, Федот. Нынче люди в нас-то не верят вовсе, говорят, мол, сказки всё это…
- Это мы-то сказки?! – изумился водяной.
- Ага. Люди теперича больше в инопланетников верят, чем в нас. Вот их-то они и спужалися. А про нас бы подумали, что привиделося с пьяных глаз. Ещё и спорить бы начали, разбираться. Так то…
- А ты сам-то, Лёха, веришь в энтих... ну, инопланетников? – полюбопытствовал водяной, аккуратно складывая сеть.
Леший задрал голову, вглядываясь в далёкие звёзды, задумчиво почесал кудлатую бороду и рассудительно ответил:
- Дык, кто ж его знает. Я ихних грамот верительных не зрел, а только шастают здеся всякие…
Он с добродушной улыбкой покачал головой, что-то припоминая, и добавил:
- Давеча вон тоже на такой большущей посудине прилетали какие-то лопоухие, зелёные… навроде нашего болотника, тока попротивнее. Так я их, пришлых-то на всякий случай шуганул, а то мало ли чего – вдруг напакостить тута собрались, как энти…
Леший нахмурился и сердито ткнул корявым пальцем в сторону остывшего кострища.
- И куды ж они подевалися? – заинтересовался водяной.
- Так я ж говорю, что такого драла дали, ажно в небе засверкало… небось, более неповадно будет!

Крохотный пылевой смерч, зародившийся под покосившимся забором от резкого порыва ветра, радостно рванулся, было, к середине улицы, но налетел на стоптанный башмак деда Трофима и бессильно рассыпался.
Сидящий на завалинке старик чему-то усмехнулся и, стряхнув пыль с башмака, лениво поглядел вдоль улицы. Седые кустистые брови, глубокие морщины и помятая бородёнка свидетельствовали о преклонных годах. А потрёпанная одежда в грубых заплатах и грязных пятнах говорила о пренебрежительном отношении к самому себе и чрезмерной склонности к горячительным напиткам. Подтверждением тому служило заткнутое скрученной газетой горлышко поллитровки, торчащее из надорванного кармана пиджака. Однако если б кому удалось в этот момент поймать взгляд старика, то удалось бы заметить, что глаза его чисты, и где-то в их глубине угадывается весёлая искорка.
В конце улицы появилась Агафья Филимонова – чопорная деревенская аристократка. Когда-то в дни своей теперь уже далёкой молодости она приехала по распределению в эту деревню учителем начальных классов, да так и осталась. Годы пролетели незаметно, и теперь былая неприступная красавица, а ныне одинокая пенсионерка доживала свой век, сама себя назначив общественным блюстителем местной морали. Конечно же, дед Трофим для неё являлся средоточием всех мыслимых и немыслимых пороков, и потому был наипервейшим врагом.
Поравнявшись с домом деревенского забулдыги, Агафья остановилась и, поджав сухонькие губы, осуждающе покачала головой.
- Вот ведь, окаянный, уже с утра набрался…
Трофим нехотя приоткрыл один глаз и вяло огрызнулся:
- Твоё-то какое дело? На свои пью, на кровные.
- И где ж ты их только берёшь? Небось, давно всё пропил, а теперича по соседям побираешься...
- Теперича не то, что давеча, - ухмыльнулся Трофим. – А ты, поди – соседей поспрошай, может, чего и разнюхаешь.
- Как тебе, Трофим, не совестно?! – взъерошилась Агафья. – Хоть бы делом каким занялся. Вон, живёшь, словно трутень, спишь да пьёшь беспросыпно, а с виду и не постарел вовсе за столько-то лет, и не болеешь никогда. И за что только тебе Бог здоровье такое даёт?
- А что, небось, завидно стало?! Так ты только скажи, я и тебе плесну малёхо лексиру молодящего… глядишь, мы с тобой ещё любовь закрутим.
Он картинно потянулся за бутылкой, но Агафья сердито отмахнулась и заторопилась дальше, что-то возмущённо бормоча себе под нос и качая головой. Трофим провёл её сочувствующим взглядом до поворота и снова беззаботно развалился на завалинке. Но на самом деле слова Агафьи его обеспокоили.
"Ну вот, - подумал он. – Начали подмечать. Стало быть, снова пора уходить. Только кто ж деревню хранить будет? Нет, пожалуй, повременю ещё чуток, а там видно будет…"
Объявившись в Осташкино более двадцати лет назад, он поселился в заброшенной избе и постепенно завоевал репутацию бездельника, пьяницы и невероятного враля. Местные старались не общаться с дедом Трофимом. Пара деревенских пьянчуг поначалу вроде бы прониклись к нему дружескими чувствами, но после нескольких попоек с последующими ночёвками в навозной куче, куда их Трофим неизменно притаскивал, стали избегать его общества. Мало того, с тех пор они и пить стали поменьше – уж во всяком случае, перешли из разряда никчемных пропойц в обычных любителей выпить иногда по случаю.
Да и вообще жизнь в деревне за несколько последних десятилетий стала спокойнее и умиротворённее. Вот только дед Трофим портил общую картину благополучия. Да видать не зря гласит поговорка "В семье не без урода". Уж с ним и говорили-уговаривали, и стыдили, да всё без толку. Тогда на забулдыгу махнули рукой, а ему только того и надобно было. На самом-то деле Трофим алкоголь на дух переносить не мог, но на людях изображал из себя отчаянного пропойцу. Так ему было легче оставаться в тени и незаметно делать своё дело. А спиртное, которое он употреблял для видимости, Трофим попросту телепортировал из своего организма прямиком в выгребную яму. Но об этом никто не должен был знать.
Жизнь устроена так, что всегда находятся места, в которых по каким-то необъяснимым причинам сосредотачиваются беды: то ли природные катаклизмы часто происходят, то ли плохие люди в одном месте собираются в переизбытке, то ли болезни одна за другой следуют. А простой люд страдает ни за что, ни про что.
Дед Трофим знал всё это наперёд и мог отводить беду. Вот потому-то он и стал тайным хранителем Осташкино. А до этого он оберегал другие селения. Да только всякий раз, как люди начинали подмечать, что он не стареет, приходилось уходить подальше. Так он и мыкался по свету, почитай с того самого тысяча девятьсот восьмого года. Теперь вот уже пришла пора и отсюда уходить. А не хотелось. Привык он тут, да и люди местные, чего уж говорить, душевные и отзывчивые. Эх, остаться бы и жить, как все, не притворяясь.
В Осташкино дед Трофим обосновался как раз перед великим весенним паводком, что случился двадцать лет назад. Тогда тихая обычно Каменка вдруг попёрла из берегов, как окаянная, и быть бы беде, да только каким-то чудом открылся провал у Гиблых болот, куда вся вода враз и схлынула. Отчего и как всё произошло, никто толком сказать не мог. Потом и учёные приезжали, чтоб исследовать феномен. Только разве ж чего найдёшь, коли всё топь поглотила, да так, что и не подберёшься.
А через год в середине лета в самый зной тайга в нескольких местах так полыхнула, что не успели и опомниться, как со всех сторон стена огня подступила. Ну, думали, всё – каюк! Только, вдруг, откуда ни возьмись, налетел шквал с ливнем и за считанные минуты загасил пожар.
Много ещё чего недоброго за прошедшие года происходило вокруг Осташкино – эпидемии всякие, природные катаклизмы, но деревню не затронуло. Только нынешней зимой в феврале чуть было беда не стряслась. Из окрестностей Крабовидной туманности снова, как в далёком тысяча девятьсот восьмом году, для захвата Земли прибыл десантный корабль тектозианцев. В прошлый-то раз при помощи генераторов антиматерии, расположенных в аномальных зонах планеты, удалось незаметно искривить пространственно-временной тоннель, и корабль агрессоров взорвался в таёжной глухомани. Служба зачистки прибыла оперативно и уничтожила все остатки – только поваленный лес не удалось восстановить. Земные учёные и по сей день головы ломают: то ли это метеорит был, то ли загадочные эксперименты Николы Теслы с беспроводной передачей электроэнергии. А нынче дежурные службы дальнего оповещения два не пропустили корабль агрессоров. Но Трофим успел, и в последний момент удалось поймать военный звездолёт в ловушку резонансного деструктуризатора и распылить на небольшие части. Правда, полностью избежать огласки не удалось. Небольшие фрагменты таки упали в окрестностях Челябинска. Но тут уж земные спецслужбы постарались – всё засекретили, а официально объявили о падении остатков метеоритного дождя.
Трофим усмехнулся и осторожно приоткрыл глаза.
В двух шагах прямо перед ним сидел соседский барбос Боцман и пристально смотрел на деда. Он появился в деревне совсем недавно и быстро прижился у соседей. От его взгляда деду стало не по себе. Казалось, пёс читает его мысли и вот-вот откроет пасть и осуждающе скажет:
- Ну, что, потерял форму? Расслабился…
Дед Трофим вздрогнул так, что едва не свалился с завалинки, потому что Боцман в этот момент именно так и сказал. Склонив голову набок, пёс с хитринкой посмотрел на деревенского забулдыгу и добавил:
- Небось, мыслишки мелькают всякие в голове о том, как бы остаться?
Трофим непроизвольно сглотнул, быстро оглядел пустынную улицу, а затем снова уставился на барбоса, который вдруг лениво зевнул и бесцеремонно почесал задней лапой за ухом. Словно потеряв интерес к деду, он разлёгся в пыли и положил морду на передние лапы.
- Эй, это ты сейчас говорил? – осторожно поинтересовался Трофим.
- Ну, я…
Трофим растерянно взъерошил бороду. Если бы он и в самом деле пил, то подумал бы, что это последствия "перебора". Но тут Боцман пояснил:
- Я новый хранитель, твой сменщик. Чего уж тут непонятного?
Трофим облегчённо вздохнул. Теперь всё прояснилось. Но, если прислали нового хранителя, то, значит, пришло время возвращаться на родную планету.
- А почему ты в таком обличье? Ведь раньше мы никогда внешне не отличались от людей.
- Не только внешне, - возразил Боцман. – Но совет хранителей принял решение, что отныне мы не можем быть людьми.
- Но почему?
- Из-за тебя…
Трофим непонимающе уставился на собеседника, ожидая разъяснений.
- Ты же знаешь, что хранители не имеют права вмешиваться в жизнь на Земле, - принялся объяснять Боцман. – Только охранять от вторжения внешних агрессоров…
- А я, что? Я и не вмешивался, - попытался оправдаться Трофим. – Только дважды, когда тектозианцы пытались напасть на Землю. Да и то удалось всё свернуть на метеориты…
- Ну да, Тунгусский метеорит, а теперь вот Челябинский… об этом и речи нет. А кто локальные природные катаклизмы предотвращал, эпидемии всякие? Я уж не говорю, что своим отвратительным примером ты заставляешь людей меняться. Разве это не прямое вмешательство?!
Трофим смущённо почесал в затылке и, пряча глаза, пробормотал:
- Так ведь к лучшему-то меняются. Что ж в этом плохого? Кстати, а почему тебя именно в собачьем облике прислали?
- Да потому что, какая бы собака не была, своим примером она не сможет влиять на людей, значит, и не будет прямого вмешательства…
Из соседнего двора выглянул рыжий облезлый кот. Боцман без особого энтузиазма рыкнул на него, и кот мгновенно исчез.
- Гляжу, хорошо в образ вжился, - ухмыльнулся Трофим.
- Приходится соответствовать…
Боцман поднялся и, подойдя ближе, уселся у ног деревенского забулдыги. Дождавшись, пока проедет на велосипеде Прохор Исаев, он поинтересовался:
- Как уходить будешь?
Трофим задумчиво опустил голову, пробарабанил пальцами по колену замысловатую дробь и осторожно произнёс:
- Привык я здесь. Да и никто меня дома не ждёт…
Это было правдой. На родной планете у Трофима не было близких. Впрочем, и звали его не Трофимом, да и внешне он выглядел совсем иначе. Боцман внимательно посмотрел на хранителя и серьёзно спросил:
- Ты знаешь, что с тобой произойдёт, если примешь решение остаться?
- Да…
Каждому хранителю было известно о последствиях. Если по истечении срока он принимал решение остаться на Земле, то становился самым обыкновенным человеком. Он жил, как все люди, радовался и страдал, старился и умирал, когда приходил срок. Правда, люди не знали о том чистом и светлом пути, который открывался им за гранью. А хранители знали и охраняли колыбель человечества во имя того великого, что было предначертано людям свыше. Ради этого стоило быть человеком.
Глубокие морщины на лице Трофима разгладились. Он улыбнулся и уверенно произнёс:
- Да, я решил.

От аллеи отделилась узкая едва приметная тропинка и змейкой скользнула за высокий пышно разросшийся куст старой сирени.
Виталий замедлил шаг и остановился, с лёгким недоумением глядя на эту, невесть откуда взявшуюся дорожку. Выглядела она давно протоптанной, однако же, прежде её никогда здесь не было – это совершенно точно, ведь он гулял одним и тем же маршрутом изо дня в день уже не первый год. Виталий знал наперечёт все скамейки, кусты, пеньки и камешки в небольшом городском парке. Наверное, если бы напрячься, то смог бы даже высчитать по памяти количество тротуарной плитки, которой была вымощена сама аллея. Получаса вполне хватало, чтобы неспеша обойти всю территорию.
Но сейчас он стоял и глядел на хорошо утоптанную узкую дорожку, которой вчера ещё не было. Собственно говоря, тропинка и тропинка – что в ней особенного? Но она вела в никуда, потому что там, метрах в пятнадцати была высокая ограда, опоясывающая весь парк, между прутьями которой мог протиснуться ну разве что какой-нибудь кот, да и то весьма тощий.
Пока Виталий рассуждал, из-за куста высунулась рыжая остроносая мордашка. Настороженно принюхиваясь, зверёк повернул голову и встретился взглядом с человеком. На мгновение оба замерли от неожиданности, а затем обитатель чащобы быстро юркнул обратно.
- Откуда лисица могла взяться почти в центре города? – вслух растерянно пробормотал Виталий.
- Что вы говорите? – переспросил его старичок, проходивший мимо.
Он остановился с явной готовностью поболтать о чём угодно и выжидательно уставился на потенциального собеседника.
- Там лиса…
Виталий вытянул руку в направлении сиреневого куста. Старичок проследил взглядом, а затем недоверчиво покосился на незнакомца.
- Откуда же здесь, в центре города может взяться лиса, молодой человек? – проворчал он. – Вам наверняка показалось. Скорее всего, это какая-нибудь рыжая кошка…
- Но я же видел собственными глазами.
Старичок настороженно прищурился и с подозрением принюхался. В его глазах промелькнула какая-то мыслишка, а на губах проявилась презрительная ухмылка.
- А зелёных человечков случайно вы ещё не видели? – ехидно поинтересовался он и сердито добавил. – Нанюхаются всякой дряни, а потом видения их посещают…
Потеряв интерес к собеседнику, старый ворчун направился дальше, провожаемый растерянным взглядом. Виталий недоумённо пожал плечами и, подняв руки, понюхал ладони. Всё оказалось очень просто: от левого рукава шёл запах растворителя, которым он недавно отмывал пятно художественной краски. Очевидно, старичок принял встречного за наркомана "ацетонщика".
В этот момент за кустом что-то хрустнуло, и между веток мелькнуло рыжее пятно.
Повинуясь взыгравшему любопытству, Виталий сошёл с аллеи и направился по тропинке к зарослям сирени, не обращая внимания на осуждающие взгляды редких прохожих. Подойдя ближе, он осторожно заглянул за куст.
Тропинка вильнула в сторону и спряталась за старым орехом. Опять что-то рыжее мелькнуло впереди.
"Ну, погоди, - подумал Виталий. – Я тебя всё равно выслежу…"
В нём пробудился охотничий азарт. Став на цыпочки, осторожно подкрался к ореху и резко заглянул за него.
Там никого не было. Вернее, не было лисицы, зато он увидел нечто такое, от чего даже рот приоткрыл.
Сразу за орехом от его корней тропинка превращалась в дорожку, вымощенную старым красным кирпичом, поросшим мохом. Она вела прямиком к небольшому мостику, перекинутому на другой берег весело журчащего ручья.
Виталий несколько раз моргнул, не веря собственным глазам, но ручей с мостиком не исчез. За ним мощёная дорожка плавно заворачивала влево за невысокий холмик, поросший пышным лилово-розовым ковром цветущего вереска. Вправо зелёными островками, пробитыми желтизной первых осенних листьев, уходил орешник, над которым, словно исполинский утёс, возвышался старый дуб. Своей могучей кроной он уходил далеко ввысь. А прямо начинался густой ельник.
Ничего подобного здесь не могло быть. Виталий невольно зажмурился и помотал головой, а затем снова открыл глаза. Видение не исчезло. Он неуверенно отступил на шаг, и тотчас мостик с ручьём, а за ним и весь невероятный пейзаж подёрнулся лёгкой дымкой. Оглянувшись назад, Виталий увидел сиреневый куст на своём месте. Из-за него доносились голоса детей, резвящихся на игровой площадке. Но звучали они слегка приглушённо, словно сквозь вату.
Осторожно отступил ещё на шаг – голоса зазвучали чётче и ближе, но зато загадочное видение мостика и ручья стало размытым и задрожало, словно собираясь исчезнуть. Виталий торопливо шагнул вперёд – видение стало резче.
- Ну и дела, - пробормотал он. – Это что, скрытая камера или ещё какой-то розыгрыш?
На месте ручья должна была находиться кованая ограда из прутьев, а за ней широкий тротуар, отделяющий серой асфальтовой полосой городской парк от проспекта. Но ничего этого в упор не наблюдалось.
Словно завороженный, Виталий двинулся вперёд, отдавшись на волю чувств, которые вкрадчиво нашёптывали о том, что впереди его ждёт что-то невероятное и прекрасное. Ступив на мостик, он замер на мгновение, оглянулся назад, словно прощаясь, а затем нетерпеливо перебежал на другой берег и решительно зашагал в направлении манящего неведомого.
Он был художником. Знакомые говорили, что очень даже хорошим, но и только. Его картины не покупали. Потенциальных клиентов с тугими кошельками интересовали только лишь портреты собственных персон – тут они не скупились. А ещё готовы были платить за знаменитое имя – для них даже не было важно, что именно изображено на холсте. Поскольку такого имени у Виталия не было, а портреты он не писал из принципа, то и никакого интереса к нему толстосумы не испытывали.
Зато пейзажи, натюрморты и цветы он писал, вкладывая в полотна всю душу без остатка. Обычные люди, которым удавалось увидеть эти работы, восхищались, хотя и не имели возможность их приобрести. Если Виталий замечал искренность в их глазах, то просто дарил картины от чистого сердца. За это его потом "пилила" жена, упрекая отсутствием предпринимательской жилки и сетуя на загубленную по его вине собственную молодость. Обычно в такие минуты он старался улизнуть из квартиры и побродить где-нибудь в тишине и, желательно, в одиночестве. Поэтому небольшой городской парк был его самым любимым местом.
Словом, жизнь не удалась. Даже близких друзей у Виталия не было. Увлечённо занимаясь живописью, он постоянно пропускал вечеринки, на которые поначалу его приглашали сокурсники по художественной академии, не ходил с ними в походы и на танцы. Лишь один раз, уже после окончания академии он попал на день рождения к знакомым и там, неожиданно для самого себя, выпил лишнего. Дальше всё было смутно, как в тумане – в результате через некоторое время Виталий оказался женат на Светлане.
Вот так вышло, что на рубеже тридцати лет художник был фактически одинок и ничего не нажил, не считая благодарности владельцев раздаренных картин. Часто, гуляя в парке, он рисовал в своём воображении чудесную уютную долину, находящуюся где-то в безвременье. Там не нужно было никуда спешить, что-то кому-то доказывать, пробиваться к "кормушке", распихивая всех локтями. Там не было лживых политиков с их никогда не сбывающимися обещаниями, не было богатых, бедных и обездоленных. Одним словом – это была его личная утопия. Но, странное дело, возвратившись домой, он никогда не мог изобразить на холсте то, что так ярко представлял в своём воображении. Это относилось лишь к видению дивной долины – всё остальное у Виталия получалось превосходно.
Кирпичная дорожка плавно обегала холм, покрытый цветущим вереском, над которым стоял неумолчный гул пчёл. Они взимали последнюю осеннюю дань с мельчайших цветов-медоносов. Любуясь игрой цветовых оттенков от белоснежного до тёмно-красного, Виталий обогнул возвышенность и увидел впереди пологий спуск в уютную долину. Она была замкнута кольцом пологих холмов, поросших разнообразными пышными деревьями, уже слегка тронутыми первой желтизной и лёгким багрянцем ранней осени.
На мгновение приостановившись, словно не веря собственным глазам, художник впился взглядом в открывшийся вид. Да, это была именно та самая долина, которую так часто рисовало его воображение. Недоверчиво оглянувшись по сторонам, он двинулся вперёд.
Незаметно кирпичная дорожка расширилась и превратилась в дорогу, вымощенную каменными плитами различной формы, но при этом хорошо подогнанными друг к другу. Дорога уверенно устремилась к небольшому посёлку, расположившемуся у подножия одинокой скалы, возвышавшейся посреди долины, словно страж. За ней поблёскивала зеркальная поверхность озера. Издалека были видны тропы, ведущие от селения в самых разнообразных направлениях.
Виталий шагал и вдыхал полной грудью пьянящий чистый воздух. Он не видел ни одного автомобиля, да и, как ему показалось, присутствие любой техники здесь было бы кощунством. Наверное, жители посёлка вообще ею не пользовались, хотя в современном мире без неё нигде не обходились.
"А при чём здесь современный мир, - сам себе мысленно возразил художник. – Это место вообще нереально и почему-то мне кажется, не имеет к нему никакого отношения…"
Он подошёл уже к самой околице посёлка, в который дорога вливалась прямой улицей. У крайнего дома, расположенного посреди сада из раскидистых низкорослых деревьев, возле ульев что-то делал совсем седой, но ещё довольно крепкий на вид старик. Завидев приближающегося путника, он выпрямился и, вытерев лоб рукавом просторной рубахи, приветливо улыбнулся.
- День добрый, - первым поздоровался Виталий.
- Добро пожаловать, - откликнулся хозяин. – Ноги не устали с дороги?
- Нет, я даже и не заметил, как сюда добрался…
Виталий огляделся по сторонам и неуверенно добавил:
- Честно говоря, даже не понимаю, где я оказался и каким образом?
Приглашающе указав на калитку чуть дальше по улице, старик предложил:
- Заходи, Виталий Степаныч, гостем будешь.
Художник направился, было, к калитке, но остановился, как вкопанный. Резко обернувшись, он изумлённо уставился на незнакомца.
- Откуда вы меня знаете? Что-то я вас не припоминаю…
- Ну, так ведь трудновато вспомнить того, кого ни разу не видел, - усмехнулся старик. – Ты заходи во двор, побеседуем.
Виталий подчинился. Хоть незнакомец и обращался к нему на "ты", но в его голосе не чувствовалось превосходства или заносчивости. Это звучало так, как если бы разговаривал дядя с племянником.
Пройдя вдоль забора, Виталий отворил калитку и вошёл во двор.
Рядом с дорожкой, ведущей к дому, под большим раскидистым орехом стоял дощатый стол и скамья со спинкой. Из-под неё резво выскочил рыжий лопоухий щенок. Подбежав к художнику, он весело тявкнул и, недолго думая, вцепился зубами в штанину. Видно было, что делает это он не со зла, а просто ради забавы.
- Трезор, ну-ка отстань немедля!
Хозяин поспешил на помощь. Присев на корточки он отцепил щенка от штанины, поставил его на землю и ласковым шлепком направил в сторону скамейки. Отбежав на несколько шагов, Трезор остановился и задорно вильнул хвостиком. Но его внимание отвлекла пролетавшая мимо бабочка, и он тут же заковылял следом за ней.
- Совсем ещё несмышлёныш, - улыбнулся хозяин, как бы оправдываясь. – Всего-то полтора месяца ему.
- Судя по хватке, хороший сторож будет, - ответил Виталий.
- Да у нас тут и сторожить-то не от кого, - отмахнулся старик. – Ты присаживайся, в ногах правды нет. Может, молочка с мёдом?
- Спасибо, лучше потом… я сейчас в растерянности, не знаю, что и думать…
Виталий шагнул к скамейке и, опустившись на неё, с надеждой поглядел на старика.
- Где я?
- Это долго объяснять, но поверь – место хорошее, сам убедишься. А не понравится, что ж… уйти всегда можно.
Художник неуверенно пожал плечами и поинтересовался:
- Как вас зовут?
- Вообще-то Филимон Гордеевич, хотя все меня попросту кличут дед Филя…
- А фамилия?
Виталий подумал, что, может быть, фамилия напомнит ему о чём-то, что он позабыл. Но старик только рукой махнул.
- Нет у меня фамилии.
- То есть, как? – изумился художник. – У всех есть.
- А у меня нету, да и не было никогда. Она мне ни к чему. Ну, это ты чуток погодя поймёшь…
Виталий открыл, было, рот, собираясь что-то сказать, но дед Филя решительно остановил его:
- Вижу, у тебя вопросов полон рот. Но пока моего медку не отведаешь с молочком, больше ничего не скажу. Посиди чуток, я сейчас принесу…
Старик направился к дому, а Виталий от нечего делать откинулся на спинку скамейки и принялся осматриваться по сторонам.
День был тёплым, безветренным. Солнце сияло ярко. Но орех своей тенью бережно накрывал гостя. Щенок весело носился по двору за бабочкой, которая, словно поддразнивая его, порхала над самой землёй и каждый раз ускользала от шалуна в самый последний момент. В саду возле ульев озабоченно гудели пчёлы, а с улицы доносилось жизнерадостное чириканье воробьёв, купающихся в пыли. Где-то вдалеке хрипло прогорланил петух – ему тут же ответил другой.
Виталию показалось, что он различил голоса людей, о чём-то переговаривающихся дальше по улице. Он прислушался, но в этот момент прямо над ним раздалось хлопанье крыльев и громкое карканье. От неожиданности Виталий вздрогнул и вскочил, задрав голову.
На толстой ореховой ветке, низко нависающей над скамейкой, переступая с лапы на лапу, умащивался большой иссиня-чёрный ворон. Скосив голову набок, он пристально поглядел на художника, открыл большущий клюв и снова каркнул.
- Кузьма, не балуй! – раздался строгий окрик.
От дома возвращался Филимон Гордеевич, неся деревянный разнос, накрытый белым полотенцем. Опустив его на стол, старик погрозил пальцем ворону, который тотчас отвернул голову в сторону, словно он здесь был ни при чём.
- Не обращай на него внимания, - обратился дед к Виталию. – Кузя у нас дружелюбный, только на новичков любит страху нагнать для порядку. Ты ещё с ним подружишься… а теперь мой руки и к столу. Рукомойник и полотенце вон там…
Старик указал в сторону дощатой выгородки в углу двора.
Виталий беспрекословно отправился в указанном направлении. Здесь обнаружился старенький умывальник, мыло на полочке, полотенце и треснувшее зеркальце, закреплённое на стенке выгородки. Вымыв руки и ополоснув лицо, Виталий вытерся и заглянул в зеркало, встретившись взглядом с собственным растерянным отражением.
Зашелестели крылья, и на выгородку опустился Кузьма, с любопытством наблюдая за человеком. Не удержавшись, Виталий подмигнул ему. Ворон удивлённо моргнул, издав какой-то неопределённый звук, а затем снова перелетел на ветку ореха, опередив художника.
- Ну вот, признал он тебя, значит, больше кричать не будет, - удовлетворённо произнёс дед Филя.
Он снял полотенце и указал на угощение. На столе стояла большая чашка, стеклянная банка молока, керамический горшочек с мёдом, узкая деревянная ложка и четверть пышного белого каравая.
Виталий почувствовал аромат свежего хлеба и неожиданно ощутил, что проголодался. Он сел на скамью и потянулся к хлебу.
- Давай, не робей, - подбодрил его старик, наливая молоко в чашку. – Ты у себя там такого настоящего и не пробовал, поди…
Виталий отпил несколько глотков молока и, полив кусок хлеба мёдом, с наслаждением откусил. Одобрительно кивнув, старик отломил от каравая небольшой кусочек и протянул его на ладони ворону.
Кузя вытянул шею и с удовольствием цапнул хлеб. Запрокинув голову, он в несколько приёмов проглотил его и с надеждой посмотрел на Филимона Гордеевича. Но тот твёрдо произнёс:
- Хватит пока, а то разжиреешь и летать не сможешь…
Ворон обиженно каркнул и, снявшись с ветки, полетел вдоль улицы.
Виталий проводил его взглядом, затем вопросительно посмотрел на старика, не зная, с чего начать. Но тот сам опередил его.
- Вижу, невтерпёж тебе. Ну, так ладно, ты жуй да слушай...
Дед Филя на минуту замолк, словно собираясь с мыслями, а затем начал рассказывать. И чем дольше он говорил, тем больше изумлялся Виталий. Он даже и про молоко с мёдом забыл, хотя, признаться, очень любил и то, и другое.
- Стало быть, долина эта необычная, можно сказать зачарованная, - рассказывал старик. – Только создана она не какими-нибудь чародеями-кудесниками, а людьми… вот такими же, как и ты. Но она не рукотворная, а созданная силой мысли. Сюда так просто не попадёшь, и не каждому открывается заветная тропка. Да ещё и не каждый осмелится по этой тропе пройти…
- Я не понимаю, - не удержался Виталий. – Это какое-то другое измерение?
- Какое-такое измерение?! – нахмурился старик. – Я ж говорю: силой людского воображения создана эта долина.
- Всё равно, ничего не понимаю. То ли я сплю, то ли с ума схожу помаленьку… силой воображения ничего создать невозможно, разве что какую-нибудь иллюзорную фантазию.
- Ты, Виталий Степаныч, мудрёными словами не больно-то разбрасывайся, а то ведь я и не пойму, о чём это ты.
Художник взъерошил волосы на голове, словно пытаясь упорядочить мысли, а затем беспомощно развёл руками.
- Да я и не умничаю. Просто хотел сказать, что того, что сейчас происходит, быть не может никак, - признался он. – Всё должно объясняться с точки зрения науки, иначе это просто сказки. Ну, вот хоть убейте меня, не верю... не знаю…
Дед Филя снисходительно усмехнулся и сказал:
- Ну, тогда я к пчёлам, чтоб время зря не терять, а когда определишься – верить или нет, тогда и поговорим.
Он собрался уж, было, идти к ульям, но Виталий остановил его.
- Филимон Гордеевич, не сердитесь на меня, - попросил он. – Я растерян и не знаю, что и думать…
- Кто сказал, что я сержусь? – улыбнулся старик. – Просто не люблю время попусту тратить. А то, что ты растерялся, не удивительно. Поперву все так…
- Кто все?
- Постепенно разберёшься. А пока давай-ка я тебя на постой определю – не век же тебе у меня на подворье сиднем сидеть.
Он снял плетёную корзинку, висевшую на обломанной ветке, сноровисто сгрузил в неё мёд, молоко и хлеб, накрыл всё это полотенцем и, приглашающе махнув рукой, направился к калитке.
Виталий безропотно последовал за ним. Лопоухий щенок увязался, было, следом, но старик строго цыкнул и закрыл калитку перед самым его носом.
Прямую улицу устилали ровные плиты. По бокам стояли чистые ухоженные домики. С одной стороны они были похожи друг на друга, а с другой – в каждом из них ощущалась какая-то скрытая индивидуальность.
Проходя мимо одного из дворов, Виталий обратил внимание на пожилого мужчину, расположившегося в кресле-качалке под соломенным навесом. Его седые волосы были стянуты шнурком на затылке. Аккуратно стриженные усы с бородкой обрамляли плотно сжатые губы. Ритмично помахивая карандашом, словно дирижируя, он внимательно всматривался в раскрытый альбом, лежащий у него на коленях. Этот мужчина кого-то очень сильно напоминал, но Виталий никак не мог вспомнить, кого же именно.
Словно почувствовав любопытствующий взгляд, седой повернул голову в сторону проходивших, чуть улыбнулся и помахал рукой.
- Привет, Фил, это новичок? – слегка прищурившись, поинтересовался мужчина.
- Да, только что прибыл, - откликнулся дед Филя. – А как у тебя успехи, Джонни? Заканчиваешь свою симфонию?
- Вроде бы, да.
- Значит, скоро отбываешь?
- Похоже на то… но я к тебе забегу попрощаться.
- Договорились, буду ждать.
Дед Филя, взмахнул рукой и пошёл дальше. Шагая за ним, Виталий усиленно пытался вспомнить, откуда ему знакомо лицо седого. Невероятная догадка молнией сверкнула в голове. От неожиданности он даже остановился, словно налетел на препятствие.
- Ты чего? – удивился старик, тоже останавливаясь.
- Послушайте, а это случайно не Джон Лорд? – несмело предположил художник.
- Он. Ну и что?
- Но ведь… он же умер...
Старик добродушно отмахнулся:
- Это там. Да и то не совсем так, как ты думаешь. Идём, я тебя устрою, а там уже постепенно во всём разберёшься.
- Погодите, но ведь он говорил по-русски, я же сам слышал.
- А здесь все говорят по-русски. Вернее, каждый думает, что все говорят на его родном языке, а на самом деле это общий универсальный язык. Потом поймёшь…
Высокий дом с большими окнами, к которому дед Филя привёл Виталия, стоял почти на другом конце улицы. Во дворе было чисто. На клумбах красовались разноцветные хризантемы, плотные желтовато-коричневые бархатцы и белые розы с бледным кремовым отливом. А возле входной двери вскипала розоватыми шапками пышная гортензия.
Старик толкнул дверь и вошёл внутрь. Виталий последовал за ним.
Здесь царил свет, благодаря большим окнам, выходящим на две стороны. Комната была обставлена простой, но добротной мебелью. По краям противоположной стены находились две двери.
- Там спальня и ещё одна комната, - сказал дед Филя и, неожиданно подмигнув, добавил: - Думаю, она тебе понравится.
- А кто хозяин этого дома? – спросил художник.
- Теперь ты. Располагайся, а я вечерком к тебе заскочу.
Виталий открыл, было, рот, намереваясь ещё что-то спросить, но старик уже вышел.
Оставшись один, художник ещё раз оглядел комнату, удивляясь, как здесь всё хорошо устроено, словно он сам это продумал. За левой дверью, по словам Филимона Гордеевича, должна была находиться спальня – с этим было понятно. Поэтому Виталий подошёл к правой двери и с любопытством открыл её.
Одного взгляда хватило, чтобы понять, что это мастерская-студия художника. У левой внутренней стены стояли несколько мольбертов разной величины и конструкции. На многочисленных полках широкого открытого шкафа выстроились баночки и тюбики с художественными красками. Керамические вазы ершились кистями всевозможных размеров. У дальней стены располагался специальный стеллаж для сушки картин, а рядом с ним множество чистых холстов на подрамниках.
Правая стена, чуть наклоненная внутрь комнаты, состояла из трёх широких окон, благодаря которым студия была отлично освещена. А справа от двери у стены стоял мягкий уютный диван, на котором можно было при желании даже прилечь отдохнуть.
Виталий с восторгом вертел головой по сторонам. О такой студии он мог только мечтать. Там, дома его художественная мастерская ютилась в маленькой кладовой, больше всего напоминающей колодец, с крошечным оконцем почти под самым потолком. И в этот миг он понял, что никогда не вернётся обратно к вечно недовольной жене, к серым унылым будням, к полунищему существованию и неопределённому будущему. Здесь он мог спокойно заниматься своим любимым делом. Именно здесь имелось всё, чего ему хотелось бы.
- Почти всё, - пробормотал он.
Втайне Виталий всегда мечтал о настоящей нежной и искренней любви. Но не сложилось. Он никого не винил, решив, что, очевидно, это судьба. Да и настоящих друзей тоже не было. Лучшими его друзьями были написанные им картины. В каждую их них художник вместе с красками вкладывал частицы своей души. Наверное, поэтому ему казалось, что картины живые и даже иногда мысленно разговаривают с ним.
Повинуясь внутреннему порыву, Виталий подошёл к холстам, выбрал один из них и установил на мольберт. Усевшись перед ним на стул, он подтянул поближе столик на колёсиках, на котором лежала палитра, несколько тюбиков краски и ваза с кистями. Свинтив крышку с двух тюбиков, художник выдавил краску на палитру и начал её смешивать. Его прищуренные глаза внимательно вглядывались в девственно чистую поверхность холста, словно прозревая там будущую картину. Наконец, умиротворённо вздохнув, Виталий уверенно поднял кисть.

Время шло незаметно. Уже третья картина подсыхала на стеллаже, а на четвёртом холсте появились черновые наброски четвёртой. Сколько минуло дней с тех пор, Виталий не мог сказать. Да его это и не волновало. Новый мир подарил ему свободу во всех смыслах. Он мог творить, не боясь выглядеть смешным или жалким в глазах жены и окружающих. Собственно говоря, Виталий почти забыл о них, полностью отдавшись ощущению свободы, сравнимой разве что с полётом.
Филимон Гордеевич снабжал его продуктами. Изысков не было – обычная деревенская пища: домашний хлеб, молоко, сыр, рыба, фрукты. Иногда старик приносил и хорошее домашнее вино. Овощи, как выяснилось, в достаточном количестве произрастали на огороде позади дома – с ними тоже проблем не было.
Обычно утром Виталию нравилось выйти за посёлок, прихватив карандаш и альбом для эскизов, чтобы прогуляться до дальних холмов по широкой, хорошо протоптанной тропе. Правда, за всё время он никого на ней не встретил, словно ходил тут только один. Здесь, присев на пенёк, словно специально созданный для него, художник делал наброски берёзовой рощи, взбегавшей по холму к вершине. А ещё наблюдал за жизнью большого муравейника, обосновавшегося у корней ближайшего дерева.
Виталию было любопытно, что скрывается по ту сторону холмов, но, странное дело, когда он пытался подняться на вершину, то неизменно возвращался к пню. Словно некая сила незаметно разворачивала его. Решив до поры до времени оставить этот вопрос открытым, художник наслаждался природой, а на обратном пути делал крюк, чтобы заглянуть на берег уютного озера.
На мелководье по краю стены камышей резвились весёлые мальки, сбиваясь в стайки и тут же рассыпаясь в разные стороны серыми росчерками. А самодовольные лягушки, важно надувая щёки, возлегали на ковре из водорослей, как на перинах. Среди камышей порхали вёрткие камышовки и вездесущие воробьи. Чуть дальше от берега по длинной отмели неспеша прогуливались цапли, озабоченно выковыривая что-то у себя из-под ног. На поверхности воды то тут, то там периодически появлялись расходящиеся круги от плеснувшейся рыбины, и снова наступал покой и умиротворение.
Однажды здесь он встретил Киру.
Подходя к мысу, выступающему песчаным языком к центру озера, Виталий услышал тихое пение, доносящееся из-за стены камыша. Женский голос был мягким, переливчатым, и в то же время в нём присутствовали какие-то совершенно необычные оттенки, заставляющие сдерживать дыхание в предчувствии чего-то волшебного, неземного. Голос тихо плыл над берегом, казалось, сливаясь с окружающей природой в единое целое. Виталий замер, чтобы не потревожить звуком шагов чарующее пение и двинулся дальше лишь тогда, когда голос умолк.
Обогнув камыши, он увидел стройную девушку, неподвижно замершую на самом краю мыса, словно тростинка, и задумчиво глядящую куда-то вдаль.
Смущённо кашлянув, художник поздоровался:
- Доброе утро…
Незнакомка обернулась и спокойно улыбнулась.
- Утро и в самом деле доброе, - отозвалась она.
- Извините, не хотел вам мешать, - пробормотал Виталий. – Просто шёл мимо и заслушался.
- Вы и не помешали, - успокоила его девушка. – Я ведь сразу ощутила, когда вы остановились за камышами и слушали моё пение. Вам понравилось?
Вопрос прозвучал так естественно, словно до этого они были знакомы очень давно и свободно общались на любые темы. Виталий впервые ощутил лёгкость – ему не нужно было думать, что и как говорить.
- Знаете, до этого я не слышал ничего подобного, - признался он. – И это не комплимент, а чистая правда…
- Благодарю. Мне очень приятно… кстати, меня зовут – Кира, а вас?
- Виталий…
- Я часто вижу, как вы что-то рисуете там, на склоне холма. Вы, наверное, художник?
Виталий смущённо усмехнулся.
- Наверное…
- Вы не уверены в этом? – удивилась Кира.
- Ну, не то чтобы… просто я до сих пор не смог написать картину, которая полностью удовлетворила бы меня самого. Скорее всего, отсюда и подсознательная неуверенность…
- Что ж, наверное, это хорошо…
- Что ж хорошего? – изумился Виталий. – Вероятно, это как раз свидетельствует о том, что мне не хватает таланта…
- Скорее всего, это говорит о том, что вы находитесь в постоянном поиске, - возразила с улыбкой Кира. – И это хорошо, потому что вы движетесь по пути развития, у которого нет, и не может быть конца. Для творческой личности это самое главное…
Ничего сверхоригинального не было в её словах, но сказаны были они так, что художник воспринял их как откровение. Он и сам в глубине души чувствовал это, но не признавался себе из какой-то ложной скромности. Впрочем, старая истина гласила, что движение – это жизнь. Просто Кира смогла это выразить обыденными словами, которым невозможно было не поверить.
- Значит, вы считаете, что у меня есть надежда? – шутливо поинтересовался Виталий.
- Несомненно, - серьёзно подтвердила Кира. – Иначе вы попросту не смогли бы найти дорогу в эту долину.
- А кстати, что это за место такое необычное? Я до сих пор не понимаю, где нахожусь и почему?
Виталий с надеждой глядел на Киру, словно от неё зависела вся его дальнейшая судьба. Вопрос вырвался неожиданно, однако художник об этом не жалел. Он и в самом деле страстно хотел понять, где находится и главное – почему?
Девушка понимающе кивнула.
- Да, я и сама, когда попала сюда, сперва не могла успокоиться, но Филимон Гордеевич со временем разъяснил… думаю, что и вам вскоре предстоит всё узнать…
Почувствовав, что Кира по какой-то причине уклоняется от прямого ответа, Виталий сменил тему беседы.
- У вас несколько необычная манера пения… любопытно было бы узнать, где вы учились?
- О, нет, - чуть грустно усмехнулась девушка. – К сожалению, меня не приняли на вокальное отделение, хотя я и поступала трижды… так что официального музыкального образования у меня нет.
- Но почему?! – искренне изумился Виталий. - Ведь у вас такой замечательный голос… нет, правда…
Девушка пожала плечами.
- Сказали, что так петь неправильно, потому что это не соответствует классическим канонам. Ну, и вообще…
- Понятно…
Виталий знал на собственном опыте, что означают эти слова. В своё время его тоже пытались "обломать" и подогнать под классические стандарты. Говорили, что он неправильно строит перспективу, не так сочетает цвета, как принято, и палитра у него какая-то неправильная, и глубины то не хватает, то наоборот – чересчур… не говоря уже об выразительности… Дело могло закончиться печально, но ему повезло. За молодого студента совершенно неожиданно вступился старый уважаемый преподаватель художественной академии и взял его под свою личную защиту. При этом он никогда не вмешивался в творчество своего протеже, а лишь всячески подбадривал:
- Дерзайте, молодой человек, дерзайте. У вас необычная смелая манера письма и, что немаловажно, она действительно трогает душу, что в наше время бывает, увы, не часто…
Прошло много лет, но слова старого преподавателя до сих пор продолжали звучать в душе художника.
- Предлагаю сразу перейти на "ты", - неожиданно предложила Кира. – Мы же не настолько стары, чтобы придерживаться всех этих условностей…
Она улыбнулась, и Виталий тотчас кивнул.
- Я полностью поддерживаю и сразу предлагаю: а не продолжить ли нам прогулку вместе? Заодно вы… то есть, ты познакомишь меня с местными достопримечательностями.
- Что ж, да будет так!
Девушка засмеялась, и словно солнечный лучик проник прямо в душу Виталия и согрел её своим ласковым теплом.
С тех пор они каждый день подолгу гуляли по окрестностям, собирая полевые цветы и болтая, казалось, ни о чём. Но после этих встреч Виталий ощущал необычный подъём творческих сил. Казалось, его душу переполняют прекрасные эмоции, рвущиеся наружу, чтобы воплотиться на холстах. Из-под его кисти выходили всё новые картины – с каждым разом всё лучше и лучше.
Однажды он пригласил Киру в студию, чтобы показать свои работы. Девушка внимательно разглядывала полотна, то хмуря брови, то закусывая от волнения губу, то расцветая в лучезарной улыбке. Неожиданно она резко обернулась и спросила:
- А можно мне посмотреть, как ты работаешь? Я не буду мешать, честное слово!
Виталий даже растерялся сперва, но тут же с восторгом подхватил:
- С радостью! Кстати, если ты ещё будешь хоть иногда петь, то это лишь поможет мне…
- Посмотрим…
Кира поудобней устроилась на диване, поджав под себя ноги, и замерла в ожидании. Она с таким искренним любопытством следила за действиями художника, и столько восторженного ожидания было в её взгляде, что Виталий и сам ощутил неодолимую тягу взять в руку кисть сию же минуту.
Он окинул быстрым взглядом загрунтованные холсты, уверенно выбрал один из них и установил на мольберт. Затем взял палитру, кисть и положил первый мазок…
Границы студии раздвинулись и пропали. Время неподвижно замерло. Казалось, руки художника живут своей собственной жизнью. Кисть легко порхала, превращая обычное полотно в мир, наполненный радостными красками.
Где-то на самом краю сознания возникла чарующая мелодия, которую начала напевать Кира. Слов было не разобрать, но песня в них и не нуждалась – мелодия каким-то чудесным образом вплеталась в краски на холсте, вдыхая в них настоящую жизнь. Робко залопотали листья старой берёзы. Защебетали шустрые воробьи, перелетая с ветки на ветку. Хрустнула сухая веточка под копытцем стройной лани, и та стремглав бросилась наутёк, распугивая на своём пути полевых мышей, занятых сбором созревших зёрен.
Внизу, в долине небольшой уютный посёлок на берегу спокойного озера жил своей размеренной сельской жизнью. Доносился отдалённый перестук и чьи-то неразборчивые голоса. Над трубами нескольких домов легко вились дымки – наверное, там пекли пироги. Задумчиво промычала корова. Лениво и совершенно беззлобно залаял пёс где-то на дальней околице, но тут же и умолк, заглушённый раскудахтавшимися курами.
А по широкой тропе, уходящей по склону холма к далёкому горизонту, уверенно шагал путник. Он был налегке, если не считать длинной узорной трости, слегка напоминающей жезл военного дирижёра. Словно почувствовав взгляд, путник, остановился и, оглянувшись в пол оборота, помахал рукой на прощанье, а затем продолжил свой путь в неведомое.
Художник вздохнул и опустил кисть.
За окном царила глубокая ночь. Свернувшись калачиком, как младенец, Кира спала на диване. Бережно накрыв её лёгким пледом, Виталий ещё раз внимательно посмотрел на пейзаж долины, оживший на картине. Да, он действительно продолжал жить своей жизнью уже без вмешательства художника. Притушив освещение, Виталий на цыпочках вышел во двор.
На облупленной скамейке под окном веранды сидел дед Филя, потягивая самокрутку внушительных размеров. Её огонёк умиротворённо алел, словно маячок в ночи. Набегавшийся за день, лопоухий Трезор мирно посапывал у ног старика. Он изредка повизгивал во сне и дёргал лапками – наверное продолжал ловить бабочек.
Нахохлившийся Кузьма восседал на перекладине забора. Увидев художника, он оживился и уж, было, открыл клюв, намереваясь поприветствовать его на свой манер, но дед Филя погрозил ему сухим пальцем, и ворон промолчал.
Виталий уселся рядышком с Филимоном Гордеевичем и устало опустил руки. Он расслабил кисти и только сейчас ощутил, как вымотался, но эта усталость была приятной. Наверное, впервые он остался доволен собственной работой.
- Я так понимаю, Виталий Степаныч, ты закончил картину, которую замысливал?
Старик спросил самым обыденным тоном, словно продолжая недавний разговор. Но художник сразу сообразил, что дед Филя задал вопрос неспроста, и молча кивнул.
- Стало быть, тоже уходите?
И опять Виталий понял, что старик говорит о нём и Кире. Это его тоже не удивило. Но, судя по тому, как задан вопрос, ещё кто-то уходит или уже ушёл… догадка сверкнула молнией – он вспомнил уходящего путника на своей картине.
- Джон уже ушёл?
- Да, днём... закончил, как он сказал, свою главную симфонию здесь и отправился дальше. Кстати, Джонни передавал тебе привет и сожалел, что не посмотрел, над чем ты сейчас работаешь…
- Спасибо. Я хотел с ним побеседовать, да так и не собрался.
- Ничего. Ещё встретитесь… впереди у вас Вечность, и где-нибудь пути пересекутся.
Помолчали. Виталий интуитивно чувствовал, что в словах нет нужды. В молчании ощущалась завершённая форма. Но последний вопрос, мучивший его с первого дня, когда оказался в долине, он всё же задал:
- Гордеич, что это за место такое необычное?
Огонёк самокрутки пыхнул чуть сильнее, на мгновение подсветив лицо старика тёплым багрянцем. Почудилось или нет, словно глаза его на мгновение наполнились чистым светом, и он спокойно ответил:
- Ну… если можно так выразиться, это, некоторым образом, заповедник для художников, писателей, музыкантов и вообще – творческих людей искусства. Действительно творческих!
- А кто определяет достойных?
Не поднимая головы, дед Филя ткнул пальцем куда-то в направлении звёздного неба.
- Не понял… - растерянно пробормотал Виталий.
- Да чего уж тут непонятного? – проворчал старик. – Высший межгалактический совет. Они считают, что человечество уникально по своей сущности, поскольку, как это ни странно, только люди оказались способны создавать и творить прекрасное, в котором очень нуждаются другие цивилизации. Их высокотехнологические общества, достигшие невероятных высот в технике, похожи на современные города из стекла и бетона, напрочь лишённые растительности, цветов и пения птиц. Точный холодный расчет и ни капли эмоций. А люди несут в себе невероятно мощный эмоциональный заряд, духовность и творческий потенциал, способный заполнить все миры своим светом и принести красоту в серые будни. По сути, люди оказались цветами Вселенной. И эта долина является некой пересадочной станцией для истинно творческих личностей.
Художник кивнул. Где-то в глубине души он и сам втайне мечтал о таком, и подсознательно был готов к подобному ответу. Поэтому легко принял слова Филимона Гордеевича.
- Но как же остальные, те, кто не творцы? Что будет с ними после… ну потом…
Художник замялся, подыскивая слова, но дед Филя успокоил:
- Для них существуют свои пересадочные станции, можешь не волноваться. Ведь человеческое племя творческое по своей натуре во всём, даже в технике. Каждый творец создаёт свои миры и когда-нибудь выбирает один из них и уходит туда…
Виталий задумчиво смотрел на звёзды и улыбался. На душе было спокойно и тепло. Рядом, за стеной спала Кира, ставшая такой родной и любимой. И завтра они вдвоём отправятся в неведомое, но манящее будущее… Он почему-то был уверен, что на этот раз тропинка не завернёт их обратно в долину, а поведёт дальше, вперёд, к звёздам…
- Филимон Гордеевич, если эта долина является пересадочной станцией, то вы её начальник?
- Нет, Виталий Степаныч, я простой смотритель.
- Ох, сдаётся мне, не такой уж и простой…
Филимон Гордеевич хитровато усмехнулся и подмигнул:
- А что в жизни просто?!

По разомлевшей от полуденного зноя улице проехал потрёпанный автомобиль. Лениво просигналив, он обогнал вялого велосипедиста и, завернув за угол, скрылся в переулке. Вскоре за ним туда же последовал и велосипедист. Улица опустела, лишь жаркое марево едва дрожало над тротуаром.
Из подворотни напротив выглянул матерый чёрный кот. Он окинул улицу изучающим взглядом и, удостоверившись в отсутствии своих извечных врагов – собак и мальчишек, быстро перебежал улицу. Ещё раз глянув по сторонам, он юркнул в приоткрытую дверь какой-то лавки. Над дверью тускло блестела на солнце чуть позеленевшая по краям бронзовая табличка с витиеватой надписью "Невероятное рядом". Чуть ниже мелкими буквами виднелась ещё одна надпись "возможно всё".
Со стороны переулка донеслось фальшивое насвистывание какой-то незатейливой мелодии. Затем раздался металлический звон, и из-за угла выкатилась ржавая консервная банка. Следом за ней появился рыжеволосый шалопай. Засунув руки в карманы брюк и продолжая что-то насвистывать, он зыркнул по сторонам, затем наподдал пинком напоследок банке, которая перелетела через улицу на противоположную сторону, и свернул направо. Было явно видно, что ему нечем заняться. Фланирующей походкой профессионального бездельника он брёл мимо витрин, без особого интереса разглядывая надписи на дверях.
Поравнявшись с лавкой, шалопай внезапно замер, ещё раз прочёл надпись на вывеске, недоверчиво хмыкнул и, толкнув скрипнувшую дверь, шагнул внутрь.
Над его головой тихо звякнул хрустальный колокольчик. Рыжеволосый тотчас вздернул голову, пытаясь его разглядеть, но над дверью ничего не было. Зато в глубине комнатки, облокотившись на широкий потертый прилавок, дремал седовласый старичок с такими же седыми усами. Судя по всему, он был хозяином этой лавки. Большие роговые очки сползли на самый кончик его носа, и, казалось, они вот-вот упадут и разобьются вдребезги.
Рядом со старичком на прилавке сидел большой черный кот, который при виде вошедшего лениво приподнял голову и, открыв один сверкнувший глаз, вопрошающе уставился им на шалопая.
Рыжеволосый молча погрозил коту кулаком, на что тот выгнулся дугой и недовольно мяукнул. От неожиданности старичок дёрнулся, но очки каким-то чудом удержались. Поправив их, хозяин лавки заметил посетителя, снисходительно наблюдающего за ним.
Кот злобно зашипел и спрыгнул на пол, скрывшись за прилавком.
- Что вам угодно, молодой человек? – спросил старичок, близоруко щурясь поверх очков. – Чем могу быть полезен?
- Да вот, тут у вас над входом написано, что возможно все! Это правда или просто обычный рекламный трюк?
Рыжеволосый снисходительно хмыкнул. Но старичок как-то сразу оживился и с воодушевлением подался вперёд:
- Безусловно, правда! Чистая правда!
Но неожиданно он сник, его плечи опустились и усы обвисли. Он печально взмахнул рукой и уныло добавил:
- Впрочем... все это уже в прошлом...
- Ха! Я так и знал, что это только рекламный трюк!
Шалопай презрительно скривился и повернулся к двери, собираясь уходить, но возмущённый голос хозяина лавки остановил его:
- Нет, нет! Никакой это не трюк! У меня был прибор для материализации идейных фантазий, но его украли…
- А, типа волшебной палочки исполнения желаний? Ха!
- Да, почему-то в вашем мире этот прибор так именуют! И не смейтесь!
Рыжеволосый мгновение поколебался, а затем, решив, что делать всё равно нечего, решительно вернулся к прилавку. Облокотившись на него, он язвительно поинтересовался:
- А вы, дедуля, судя по всему, не здешний? Инопланетянин?!
Хозяин лавки испытующе поглядел на посетителя и совершенно серьёзным голосом коротко ответил:
- Именно.
- Ну, да, так я и поверил... – несколько растерянный тоном старичка, попытался возразить рыжеволосый.
- В этом вы можете сами легко убедиться, - вкрадчиво улыбнулся хозяин лавки. - Верните мне прибор, или, как вы его называете, "волшебную палочку", и я тотчас исполню любое ваше желание...
- Ну и где же она? Небось, за тридевять земель?!
Старичок с подозрением покосился на шалопая.
- А как вы догадались, молодой человек?! По старинному счету девятками как раз и нужно пройти двадцать семь земель, а точнее – временных измерений, чтобы добраться до владений Каргона!
- Сказки все это! – криво усмехнулся рыжеволосый. – Какой-то Каргон… тридевять земель…
- Как сказать... – хозяин лавки хитро усмехнулся. – Это легко проверить, если вам нравятся приключения.
- Как?
- Очень просто: сходить туда и всё увидеть собственными глазами.
- Да?! Ну и куда же идти прикажете?
- О, это совсем рядом...
Хозяин лавки с готовностью сделал шаг назад и приподнял пыльный ковёр, висящий на стене за его спиной. За ковром была совсем обычная дверь. Старичок толкнул ее, и дверь с протяжным скрипом отворилась в темноту.
Сбоку из-за прилавка выглянул черный Кот. Он внимательно посмотрел на Шалопая, словно с насмешкой, а затем скользнул в проём двери.
- Вот сюда пожалуйте...
Хозяин лавки открыл проход в прилавке, сделал приглашающий жест в сторону двери и добавил:
- Если, конечно, не боитесь…
- Вот ещё! – фыркнул шалопай. – Кот же ваш не испугался. А я вообще войду в эту дверь лишь только для того, чтобы доказать, что ваши выдумки мне голову не заморочат!
Он с самоуверенным видом прошёл за прилавок, пренебрежительно пожал плечами и сделал шаг вперёд. Неожиданно рыжеволосый бездельник ощутил, что под ногами нет опоры и он, вращаясь, летит куда-то в темноту. Вокруг него стремительно взвихрился спиралью звёздный колодец, и он отчаянно закричал.
Хозяин лавки, удовлетворённо хмыкнул и затворил дверь, за которой затихал удаляющийся вопль отчаяния. В последнее мгновение из уменьшающейся щели выскочил чёрный кот. Он внимательно посмотрел на старичка и, снова запрыгнув на прилавок, принялся умываться, как ни в чём не бывало.
- Ну вот, Каргон, и на этот раз сработало! – обратился к коту хозяин лавки, потирая ладони. – И всегда срабатывало, ведь никто здесь не верит в трансгрессию…
Кот укоризненно посмотрел на старичка, и тот смущённо отвёл взгляд.
- Ну да, согласен, - пробормотал он. – Это не совсем честно. Но скажи на милость, где бы мы в таком случае набрали поселенцев-добровольцев для освоения новых планет в созвездии Кита? Молчишь?! То-то и оно…

Обычно холодные равнодушные звёзды сейчас мерцали мягко и приветливо. Казалось, они весело подмигивали, словно чему-то радуясь. Да, сегодня всё изменилось. Весь мир перевернулся с ног на голову.
Джереми Флинт с каким-то ранее не изведанным тёплым чувством перевёл взгляд на маленькую голубую планету, окружённую полупрозрачным атмосферным ореолом. В иллюминаторе комфортабельного межгалактического лайнера она казалась хрупкой и беззащитной на фоне чёрного космоса. Это была древняя колыбель человечества.
"Как давно я не был на Земле", - с грустью подумал Джереми.
Почти два столетия минуло с тех пор, когда он – тогда ещё двадцатилетний юноша, записался добровольцем в отряд энтузиастов, отправлявшихся покорять дикую природу недавно открытых планет на краю спиральной галактики в созвездии Волосы Вероники. Разрыв отношений с родственниками и разочарование в собственной любви послужили толчком, забросившим его так далеко от дома. Жизнь в окраинной колонии была нелёгкой, однако именно там он положил начало своей межгалактической финансовой империи. В одном из одиночных разведывательных походов Джереми случайно наткнулся на невероятно богатое месторождение природных алмазов. Он обнаружил его в лабиринте гор Судьбы на планете Тесса. Каким образом его пропустили геологоразведчики первой волны, так и осталось загадкой. Вернувшись на базу, Флинт никому ничего не сообщил. Набравшись терпения, он трудился до ломоты в пояснице, собирая по крохам средства, необходимые на покупку участка в горах и приобретения лицензии на право разработки там полезных ископаемых, если таковые найдутся. Когда пришло время, Джереми за стандартную сумму оформил в межпланетном патентном бюро все полагающиеся документы и стал обладателем обширной и, как тогда всем казалось – абсолютно никчемной, горной территории.
Всего через десять лет "Арлетт Инкорпорейтед" стала известна практически во всей обитаемой части Вселенной. Свою будущую экономическую империю Флинт назвал в честь единственной девушки, которую когда-то любил. Как оказалось, он обладал фантастическим талантом финансиста и всегда точно знал когда, куда и сколько нужно вложить, чтобы наверняка получить прибыль. Корпорация разрасталась, поглощая мелких конкурентов и постепенно приобретая влияние во всех сферах экономики. В настоящее время Флинт мог бы позволить себе купить несколько звёздных систем, но это его абсолютно не интересовало.
С некоторых пор Джереми Флинт ощутил, что теряет интерес к жизни. Обладая невероятной экономической мощью, он финансировал весьма дорогостоящие научные изыскания собственной лаборатории геронтологии. Лучшие умы нескольких галактик работали над этой проблемой и добились определённых успехов. Свидетельством тому скоро должен был стать двухсотлетний юбилей самого Флинта. Пока ещё долголетие могли себе позволить лишь единицы. Но в будущем наука обещала сделать его более доступным.
Однако долголетие не было бессмертием, и мегамагнат всё же постепенно старел. В последнее десятилетие он почувствовал, что устал. Взглянув на свою жизнь отстранённым взглядом, Джереми неожиданно осознал, что не видит в ней смысла. За два столетия он так и не обзавёлся семьёй и детьми, а сейчас уже и не хотел – время ушло. Ему некому было передать то, что он создал за эти годы. Тогда Джереми попытался разыскать хоть каких-нибудь родственников. Но оказалось, что за два столетия дерево рода Флинтов усохло, и он остался один на всём белом свете. Уныние и тоска охватили Джереми, и он начал чахнуть. Известнейшие психологи пытались пробудить в нём интерес к жизни, но они были бессильны, впрочем, как и все остальные, кто пытался хоть как-то расшевелить старика.
Он угасал. Но неделю назад, словно яркая вспышка озарила небосвод его жизни. С далёкой Земли пришло известие о том, что у него есть родственники – внуки его правнуков. Это известие ошеломило Джереми Флинта настолько, что он несколько дней ни с кем не разговаривал.
Оказывается, у Арлетт – его первой и единственной любви был от него ребёнок, а он об этом даже не подозревал. Вот по этой-то неизвестной ему линии и отыскались совершенно случайно очень далёкие потомки. О них было известно лишь то, что это мальчик и девочка, подобранные патрулём внешней косморазведки. Их нашли на краю астероидного поля Крабовидной туманности. Единственные их родственники – родители погибли, успев поместить новорожденных в спасательный модуль. Частная космическая яхта, к которой был приписан модуль, принадлежала семейной паре, являвшейся весьма отдалённой роднёй Джереми Флинта. Настолько дальней, что тогда никому и в голову не пришло сообщать ему об этом.
Теперь же, по прошествии десяти лет, когда мегамагнат пустился в поиски родственников, эта история всплыла. Но узнать имена мальчика и девочки не удалось. Все воспитанники земного Центра для малолетних детей, лишившихся родителей, начинали жизнь с "чистого листа". Им давали новые имена, а данные, предшествующие их появлению в центре, строго засекречивались, чтобы все были в абсолютно равных условиях. Получение доступа к этой информации мог одобрить лишь Трансгалактический наблюдательный совет.
Джереми Флинт решил отправиться на Землю и, во что бы то ни стало отыскать детей. Уже на подлёте к планете-прародительнице он связался по голографическому коммуникатору с ведущим экспертом Института человека – профессором Риши Кумаром.
Посреди каюты возникло трёхмерное изображение мужчины средних лет, облачённого в голубоватую тогу. Доброжелательно взглянув на вызывающего, он приветливо улыбнулся и произнёс:
- Приветствую вас, господин Флинт! Чем могу быть полезен?
- Профессор Кумар, мне нужно выяснить кое-что о воспитанниках земного Центра для малолетних детей, лишившихся родителей.
- А что конкретно?
- Мне нужна информация о том, кто из этих детей является моими родственниками.
Приветливая улыбка на губах профессора погасла и он осторожно возразил:
- Но вы же знаете, господин Флинт, что информация о воспитанниках закрыта.
- Меня это совершенно не интересует, - раздражённо бросил магнат. - Я хочу абсолютно точно знать, кто из них мой потомок.
- Определить, кто именно из воспитанников центра является вашим дальним родственником и возможным наследником, представляется весьма затруднительно…
- Что вы хотите этим сказать, - нахмурился Флинт. – Вы что, не можете провести анализы на степень родства путём сравнения ДНК? Ведь это очень просто.
- Ну, как сказать. Во-первых, для этого необходимо взять образцы ткани или крови у всех детей, так как анализ ДНК является сравнительным…
- Ну, так возьмите. Я оплачу все расходы с лихвой.
Профессор снисходительно улыбнулся и, неодобрительно покачав головой, продолжил:
- Во-вторых: Трансгалактический наблюдательный совет по делам несовершеннолетних никогда не даст разрешения на проведение подобного теста над всеми детьми центра, так как он нарушает святое право каждого человека на личную тайну происхождения.
Флинт от нетерпения даже слегка притопнул ногой и воскликнул:
- Но ведь это особый случай!
Профессор Кумар и бровью не повёл. Заложив руки за спину, он принялся расхаживать вперёд-назад, словно на лекции для студентов, на ходу разъясняя:
- Кроме того, особо не вдаваясь в специфику, хочу добавить, что количество совпадающей ДНК измеряется в усредненных процентах. Скажем, ребёнок и родитель имеют пятьдесят процентов общего ДНК, дедушки и внуки — двадцать пять, двоюродные братья и сёстры, примерно, двенадцать процентов, а троюродные — меньше трёх. Ну, это так, грубо…
Старик протестующе поднял ладонь, прерывая лекцию генетика. Он в задумчивости наморщил лоб, затем неуверенно спросил:
- Значит, получается, что на каком-то этапе родство людей теряется вообще?
Профессор виновато развёл руками.
- Я не понимаю. Объясните, пожалуйста, - попросил Флинт.
- Ну… если сравнивать ДНК прадеда и правнука, то статистическая взаимосвязь со временем перестаёт быть линейной. С добавлением каждой новой степени родства она становится всё более неопределённой…
- Профессор, вы хотите убедить меня в том, что современная наука не может абсолютно точно определить родство?
Риши Кумар строго посмотрел на собеседника испытующим взглядом, обречённо вздохнул и признался:
- Послушайте, господин Флинт, в принципе уже на уровне семи поколений вклад некоторых из предков в генофонд падает до нуля. В генетическом смысле они уже даже не являются предками…
На секунду замешкавшись, словно от неловкости, он всё же выпалил:
- Да не всё ли вам равно, находятся в этом центре ваши весьма далёкие родственники или нет? Ведь вы никогда не общались с их предками и до сего дня даже не имели понятия об их существовании.
- Это моё дело, - раздражённо проворчал Джереми.
- Безусловно. Однако наблюдательный совет никогда не даст разрешение на взятие анализа у всех детей. Но, даже если бы такое произошло, всегда остаётся шанс на ошибку – ведь слишком много поколений сменило друг друга…
Старик в задумчивости опустил голову. Приняв его реакцию за замешательство, профессор язвительно ухмыльнулся и добавил:
- И в самом деле: какая вам разница? По факту все эти дети вам чужие, даже вероятные пра-пра-пра… какие-то там внуки. Я бы на вашем месте даже не задумывался.
- Уж позвольте мне самому решать, - вскинулся Флинт.
- Что ж, благодарю, что вы обратились за помощью в наш медицинский центр, - на лице профессора вновь расцвела дежурная улыбка. - Всегда рады помочь такому влиятельному и уважаемому человеку. Счёт за проведенную консультацию мы отошлём в ваше представительство на Земле…
- Да-да… свяжитесь с ними, оплата будет произведена незамедлительно. Всего доброго.
Профессор открыл, было, рот, собираясь ещё что-то сказать, но Джереми быстро нажал на сенсор, и голограмма погасла. Он снова повернулся к иллюминатору и принялся пристально вглядываться в маленький голубой шарик, подаривший Вселенной человека. В голове старика роились мысли, оттесняя друг друга. Он хмурился, покусывал губы, мял пальцы рук. Внезапно Джереми замер, его взор просветлел, и он спокойно произнёс:
- А ведь профессор и в самом деле прав: какая мне разница?

* * *
Широкая тропинка плавно скользила между стройными деревьями, кроны которых о чём-то перешёптывались высоко над головами двух мужчин, медленно идущих по дендропарку Центра для малолетних детей, лишившихся родителей. Из-за цветущих кустов жасмина доносились восторженные детские голоса, смех и шум искусственного водопада. Одним из собеседников был профессор Риши Кумар. Второй мужчина по имени Джонатан Пасториас оглянулся на шум голосов и мягко улыбнулся.
- Согласитесь, господин Кумар, - обратился он к собеседнику. – Мы с вами совершили во всех отношениях добрый и гуманный поступок, от которого выиграли абсолютно все. Спасибо вам за помощь.
- Рад, что смог быть полезен, - кивнул профессор. – Хотя, честно говоря, вначале я немного сомневался. Но меня привлекло несколько необычное название вашей компании: "Когда жизнь теряет смысл". Почему вы не рекламируете её?
- О, тогда бы это потеряло смысл, простите за каламбур, - ответил Пасториас. – Наша компания организована энтузиастами, главной целью которых является тайная помощь людям, разочаровавшимся в жизни. Мы помогаем им найти новую цель, наполнить жизнь смыслом.
- Да, получилось прекрасно, - согласился профессор. – Кстати, а вся эта история с юношеской любовью и дальними пра-пра… потомками имеет под собой основание, или это всего лишь легенда?
- Этого я не могу вам открыть, - усмехнулся Джонатан. - В нашем деле всегда присутствует некая доля риска. Но в данном случае всё было очень тщательно просчитано по психологической матрице Джереми Флинта. Он и в самом деле сильная и цельная личность, к тому же один из богатейших людей межгалактического содружества. Но одиночество почти сломило его. Зато теперь Джереми Флинт добровольно взял на себя заботу и полное обеспечение земного Центра для малолетних детей, лишившихся родителей. Он нашёл в этом смысл жизни. Знаете, что он заявил репортёрам?
- Нет, последние новости я пропустил…
- Джереми Флинт сказал, что для него нет разницы, кто чей потомок. Он решил взять под свою опеку все центры для одиноких детей и посвятить оставшуюся жизнь тому, чтобы помочь этим детям выйти в большую жизнь. Прожив столько лет, он только сейчас понял, что любые дети – это наши дети. А все люди являются родственниками, пусть и очень дальними, потому что все мы из одной семьи, имя которой - Человечество!

- Ну, допустим, в ваших словах есть какой-то смысл… но всё равно – это ерунда, и быть такого не может!
Мой собеседник самодовольно ухмыльнулся и откинулся на спинку барного кресла, глядя на меня с превосходством – как обычно взрослые смотрят на несмышлёных малышей. Он поднял бокал, лукаво подмигнул сквозь него и, отпив несколько глотков, снова доверительно наклонился ко мне:
- Признайтесь, вы ведь всё это выдумали прямо сейчас?!
В его карих глазах искрился смех и непоколебимая уверенность в своей правоте, и я понял, что снова проиграл.
Вот уже более часа я беседовал с одним из ведущих специалистов исследовательского центра проблем темпоральных аномалий. Наша встреча выглядела случайной, хотя была спланирована загодя. Разузнав о привычках профессора, я заранее пришёл в уютный тихий бар под вывеской "Старый шкипер" и, заняв место у стойки, где он обычно любил проводить субботний вечер, терпеливо ожидал. Когда профессор занял своё излюбленное место, я представился и повёл разговор издалека. Постепенно тема увлекла моего собеседника, однако, надежда на положительный исход нашего диспута начала таять. Профессор напрочь отрицал существование какой-либо цивилизации в пределах солнечной системы, кроме земной. А уж о том, что на Марсе тайно существует древняя высокоразвитая цивилизация, он и слушать не хотел, обвиняя меня в излишнем увлечении фантастическими романами Берроуза.
- Послушайте, профессор, но вы же сами проводите исследования по теме "Гравитационное красное смещение"… кому, как не вам знать о таких понятиях, как локальное замедление времени?! – сделал я отчаянную попытку.
Профессор кивнул головой, словно нехотя соглашаясь, и ответил:
- Да, но это лишь теория… и к тому же она несколько отличается от той версии, которую выдвигаете вы, молодой человек.
Я невольно усмехнулся – знал бы профессор, сколько мне лет на самом деле! Но сейчас не это было главное, а то, что он упрямо не хотел верить и отвергал все мои аргументы. Если мне не удастся его убедить, то миссия вновь отложится на длительное время.
- На самом деле всё довольно-таки просто, - снова начал я. – Представьте себе, что временной поток вокруг планеты сдвинут относительно пространственного вектора буквально на несколько единиц и в таком случае представляет собой некое подобие киноэкрана, на который можно проецировать любое изображение…
- Допустим, - нехотя кивнул мой собеседник. – Но каким образом? Как это осуществляется технически? Мы же с вами не маленькие дети, которые слепо верят в красивую сказку. Теория – это одно, а практика – совсем другое… к тому же, как вы и сами прекрасно знаете, на Марсе уже побывало несколько автоматических станций, которые продемонстрировали всему миру лишь пустынные ландшафты. Скажите на милость: хоть на одном снимке вы видели что-нибудь, напоминающее остатки какой-либо цивилизации? Да какие там остатки?! Хоть бы намёк на них…
Профессор пренебрежительно махнул рукой и снова отхлебнул пива.
- А вы не допускаете вероятность того, что вам, землянам, просто не хотят до поры показать истинную картину? – возразил я. - Что, если вам подсовывают фальшивые изображения?
Профессор некоторое время молча смотрел на меня, словно изучая, затем снисходительно улыбнулся и пожал плечами:
- Я устал спорить с вами, молодой человек… скажу только одно: если бы на Марсе существовала древняя цивилизация, и её эмиссары находились среди нас, то уже давно, невольно обнаружили бы себя. Но где?! Покажите мне хотя бы одного из них?!
И тут я выложил джокера:
- Он перед вами…
- Я бы вам охотно поверил, но…
Неожиданно профессор замолк, в изумлении уставившись на меня, словно увидел привидение. В его глазах сначала промелькнул испуг, а затем какая-то новая мысль заставила его осторожно отодвинуться и несколько неестественным голосом произнести:
- Да-да… конечно… я вам верю…
Судя по всему, меня приняли за сумасшедшего. Снова… впрочем, чего ещё можно было от него ожидать? Чем он отличался от тех десятков просвещённых людей своих эпох, которые смотрели на меня такими же глазами?! Сколько раз после таких вот бесед меня пытались привселюдно сжечь на костре, четвертовать или поместить в психушку. Эх, люди… люди… всё меняется и совершенствуется в этом мире, кроме человеческой косности взглядов – "этого не может быть, потому что быть не может!"
Профессор настороженно поднялся и, кисло улыбнувшись, торопливо откланялся со словами:
- Мы ещё с вами как-нибудь побеседуем, молодой человек, а сейчас, извините, тороплюсь… дела, знаете ли…
Быстро рассчитавшись с барменом, профессор вышел в темноту прохладного вечера. Я проводил его взглядом и тоже направился к выходу.
Свежий воздух остудил моё лицо. В северной части неба низко над горизонтом ярко сияла крупная звезда слабого красноватого оттенка – моя родина. Я подмигнул ей и подумал: "Что ж, значит, время ещё не пришло - придётся подождать, а пока – домой!"
Я шагнул за угол и растворился…

На седьмом этаже в кабинете литературного редактора издательства "Сириус" было тихо, если не считать надоедливого жужжания полусонной мухи, неизвестно как пробравшейся сюда сквозь баррикаду кондиционерных фильтров. Муха снова и снова сердито тыкалась в стекло, пытаясь вырваться в солнечный день. Затем она замирала на некоторое время, чтобы набраться сил, и вновь начинала жужжать.
Начинающий писатель Глеб Ордынский с ненавистью посмотрел на докучливую муху и перевёл взгляд на лысоватого литературного редактора - Ненашева Игнатия Порфирьевича, в данный момент переворачивавшего последнюю страницу новой рукописи. Решительно припечатав стопку листов пухлой ладонью, покрытой жидкими рыжими волосками, редактор поднял взгляд поверх толстых роговых очков и в упор посмотрел на посетителя, замершего в ожидании приговора.
- Ну-с, голубчик, с вашим последним опусом я ознакомился весьма внимательно, - произнёс Ненашев. – Должен признать, достаточно недурственное сочинение.
- Благодарю вас…
Ордынский подался вперёд, намереваясь высказать редактору свою признательность за положительную оценку его творчества, но Игнатий Порфирьевич предупреждающе поднял ладонь и слегка поморщился.
- Погодите, молодой человек, я ещё не закончил, - недовольно пробормотал он. – Это, как бы мнение о романе в целом… так сказать, вообще, но есть некоторые нюансы, которые, как мне кажется, несколько э… не соответствуют.
- Чему? – насторожился Ордынский.
- Ну, как бы это вернее сказать?
Игнатий Порфирьевич поднял глаза вверх, словно надеясь увидеть там, на потолке ответ на поставленный вопрос. Он покрутил в воздухе рукой, как бы выворачивая невидимую лампочку, а затем устало вздохнул и пояснил:
- Не соответствует современным научным представлениям.
- Причём тут научные представления?! – изумился писатель. – Это же фантастический роман. Понимаете? Фан-тас-ти-чес-кий, то есть, плод воображения. Ведь никто же не верит в существование Змея Горыныча или Бабы Яги, однако сказки с их участием до сих пор переиздают.
- Так то ж сказки, - улыбнулся редактор. – Они для детишек предназначены. А ваш роман может потревожить неокрепшие умы нашей мечтательной молодёжи.
- У вас просто предвзятое мнение, - хмуро возразил Ордынский. – Да и чем роман может навредить?
Игнатий Порфирьевич снисходительно ухмыльнулся и шутливо погрозил собеседнику пальцем.
- Ох, только не делайте вид, что не понимаете меня. Вы же, любезнейший, в своём романе так подробно и убедительно описали способ перемещения в межзвёздном пространстве при помощи психокинетической энергии, что кто-нибудь может поверить и попытаться это сделать. И что тогда получится?
- Да ничего не получится, - с горячностью возразил Ордынский. – Вот вы же не верите, и никто не поверит, потому что это фантастика.
- Безусловно, однако, у вас этот псевдонаучный способ описан в таких подробностях и так убедительно, что кто-нибудь всё же может рискнуть и попробовать.
- Ну и пусть пробует. Ведь ничего же не получится.
- А вот тут вы, молодой человек, заблуждаетесь.
Улыбка сползла с лица редактора. Он сдвинул брови и строго произнёс:
- Отрицательный результат, то есть, неосуществление мечты может негативно повлиять на неокрепшую психику молодого организма и вызвать душевное расстройство. Таким образом, получается, что ваш фантастический роман вреден для здоровья. А я, как редактор не могу допустить, чтобы наше солидное издательство послужило объектом для обвинений в предумышленном распространении информации, способной повредить людям.
Глеб Ордынский с изумлением глядел на редактора и не мог произнести ни слова в своё оправдание. Столь бюрократической отговорки напечатать плод его кропотливого многомесячного труда даже и вообразить было трудно. И ведь как хитро всё было подведено…
- Так что же теперь получается, что вы отказываетесь печатать мой роман? – задал писатель прямой вопрос. - Мне, что, в другое издательство обращаться?
Редактор в притворном отчаянии всплеснул ладонями и, откинувшись на спинку стула, огорчённо воскликнул:
- Ни в коем случае! Вы, молодой человек, совершенно неверно истолковали мои слова…
- Но вы же сами сказали, что не можете допустить…
- Я же говорил всего лишь о небольших нюансах, - торопливо уточнил Игнатий Порфирьевич. – Роман в целом великолепен, и мы готовы его издать, но… нужно совсем чуть-чуть подправить. Во избежание всяких кривотолков уберите из текста детальное описание способа перемещения в межзвёздном пространстве – всё остальное нас вполне устраивает.
Глеб Ордынский кисло улыбнулся, в душе уже смирившись с проигрышем, но из принципа поинтересовался:
- Кого это вас?
Взгляд Игнатия Порфирьевича слегка заледенел, и он ответил твёрдым голосом, не терпящим возражений:
- Нас – это редакционную коллегию издательства. И уж поверьте мне, куда бы вы ни обратились, я практически уверен, везде вас ожидает примерно такой же ответ.
- Понятно. Ну что ж, прислушаюсь к вашему мнению. Хоть я и не со всем согласен, и мне, как автору, больно, всё же переработаю некоторые моменты в романе…
- Вот и прекрасно, - оживился редактор и расплылся в доброжелательной улыбке. – Как только всё исправите, милости прошу на подписание издательского договора.
Игнатий Порфирьевич вышел из-за стола, провёл посетителя до двери кабинета и, пожелав ему успехов в творчестве и личной жизни, вернулся на место.
Как только за Ордынским закрылась дверь, душевная улыбка сползла с лица редактора. Он озабоченно потёр подбородок и задумался.
"Вот уж, воистину совершенно неожиданный поворот событий, - размышлял Игнатий Порфирьевич. – Кто бы мог подумать, что простому писателю придёт в голову идея осуществления межзвёздных путешествий. И ведь в каком виде?! Абсолютно точно изложена инструкция и последовательность действий… словно Ордынский сам совершил это величайшее открытие всех времён и цивилизаций, снявшее барьеры времени и расстояний. Теперь практически каждый обитатель галактики мог спокойно отправиться путешествовать в любой уголок Вселенной. Но только не земляне. Их цивилизация слишком молода. Они пока ещё не были готовы принять могущественные знания межгалактического содружества. К тому же эта их врождённая агрессивность, воинственность… нет, пока рановато. Пусть некоторое время ещё поживут в слепой уверенности, что они единственны и уникальны во Вселенной. Хотя, эти земляне такие настырные и у них к тому же феноменальное эвристическое мышление… скоро они обязательно докопаются до истины. А мы не сможем долго сдерживать их экспансию. Хорошо ещё, что этот землянин пришёл со своим романом ко мне… да, нужно срочно доложить на Силлурион. Совет по надзору за развивающимися цивилизациями должен знать о надвигающейся опасности..."
Игнатий Порфирьевич на самом деле уже много лет являлся одним из тайных резидентов межзвёздного содружества Силлуриона на Земле. Занимая пост литературного редактора "Сириуса", специализирующегося на издательстве научно-фантастической литературы, он имел возможность отслеживать смелые идеи молодых авторов. Если возникала необходимость, то Игнатий Порфирьевич умело переключал таких авторов на другие идеи, не грозящие грандиозным прорывом в техническом развитии человечества.
Приняв решение, редактор подошёл к двери и выглянул в коридор. Там никого не было. Тогда он закрыл дверь на ключ изнутри, сосредоточился и… исчез.
Тем временем Глеб Ордынский, медленно спускался по лестнице. По какой-то необъяснимой причине он не любил лифты и старался ими не пользоваться без особой нужды.
"Вот ведь незадача, какая, - огорчённо размышлял он. – Какой-то невзрачный лысоватый человечек, который, наверное, за всю свою жизнь не написал даже и мало-мальски приличного рассказа, решает судьбу романа. Да и не в романе дело-то, а в том, что он, сам того не зная, решает судьбу всего человечества, отвергая величайшее открытие! Всему виной предвзятое мнение землян о том, что перемещение в пространстве возможно лишь при помощи технических средств. Земная цивилизация, к сожалению, пошла технократическим путём, хотя в далёкие средние века были неосознанные попытки отдельных людей проникнуть в психокинетику. Однако тогда таких называли колдунами и ведьмами. По варварскому обычаю их даже сжигали на кострах для устрашения других. В обход договорённости с другими расами содружества Ласторианский демократический союз принял решение тайно подарить жителям Земли знание о межзвёздных путешествиях, чтобы ещё одна молодая цивилизация вступила в межгалактическое содружество. Это нужно было представить так, словно земляне сами случайно совершили открытие. Для этой цели был написан роман, в который умело внесли подробное описание процесса психокинетической телепортации. Но всего лишь один землянин-чиновник из-за своей тупости и чиновничьего крючкотворства лишал человечество такого шанса! Нет, правы были некоторые его друзья из отдела внешней косморазведки, которые говорили, что землян ещё рано принимать в содружество. Пока они не избавятся от бюрократии, путь к звёздам им закрыт…"
Глеб Ордынский, он же оперативник косморазведки Ласторианского союза, спустился до первого этажа и направился к выходу. Настроение было испорчено. Вернувшись в свою квартиру, он намеревался составить подробный отчёт о провалившейся миссии и подать ходатайство с просьбой о переводе его на какую-нибудь другую планету, где не было бы такого засилья бюрократизма.
За потёртой стойкой у пропускной вертушки стоял старенький вахтёр в форменной тёмно-синей куртке и такой же фуражке с зелёным околышем. Опираясь локтями на столешницу, Иван Кузьмич строго смотрел на посетителей, всем своим видом являя образец неприступной и неподкупной службы. Казалось, сейчас он откроет рот и грозно произнесёт: "Пущать не велено!"
Проходя мимо вахтёра, Ордынский машинально кивнул ему и подумал: "Вот ради таких мы и стараемся, а они об этом даже не подозревают. Впрочем, возможно, им всё это и не нужно…"
Он вышел на залитую солнечным светом шумную улицу, оставив за спиной несбывшиеся надежды.
Иван Кузьмич посмотрел вслед писателю, беззлобно усмехнулся в пушистые седые усы и проворчал:
- Ходют тут всякие инкогнито, словно заняться им нечем. За всеми и уследить-то трудно…
Вахтёр окинул взглядом пустое фойе, затем изобразил на лице сонное выражение и осторожно приоткрыл "третий глаз". Тело Кузьмича продолжало жить своей жизнью – со стороны могло показаться, что старенький вахтёр задремал. Но его астральная сущность в этот момент устремилась сквозь распахнувшиеся врата мироздания на совет волхвов – хранителей земного мира. Пришло время решать, что делать с ретивыми пришельцам, которые в последнее время чересчур активизировались. Они почему-то вообразили, что человечество нуждается в их опеке. Что ж, из этого следовало извлечь пользу для Земли…

В комнате за журнальным столиком в низком кресле сидел мужчина в костюме с галстуком. Он сосредоточенно перебирал бумаги, делал в них какие-то пометки шариковой ручкой и периодически поглядывал на циферблат наручных часов.
Приоткрылась дверь и в неё вошёл второй мужчина с кожаной папкой в руке. Робко подойдя ближе, он замер в ожидании, с надеждой глядя на сидевшего за столиком. Но поскольку на его появление не было никакой реакции, второй мужчина решил привлечь внимание к своей персоне:
- Э… здравствуйте!
- День добрый… - откликнулся первый мужчина, не поднимая головы.
- Здесь проводится собеседование?
- Да. Проходите.
Первый мужчина сделал приглашающий жест в сторону кресла с другой стороны столика и снова вернулся к своим бумагам. Второй нерешительно переступил с ноги на ногу и снова попытался обратить на себя внимание:
- Кхм… здравствуйте!
- Ну, как бы здоровались уже…
- Можно присесть?
- Да ради Бога!
- Спасибо.
- Не за что…
Второй присел на краешек кресла, выждал какое-то время и наконец, несмело произнёс:
- Э-э… хорошая погода сегодня, не правда ли?
Первый мужчина с удивлением поглядел на собеседника и раздражённо передёрнул плечами:
- Чего в ней хорошего? Дождь с утра льёт, как из ведра…
За окном действительно шёл монотонный затяжной дождь.
Второй беспомощно улыбнулся, но всё же решил не сворачивать с намеченной темы:
- Но ведь это лучше, согласитесь, чем засуха… по крайней мере, для посевов, - пробормотал он.
- А вы что, агроном?
Второй в растерянности развёл руками:
- Почему вы так решили?
- Ну, вы же о посевах беспокоитесь.
- Я?!
- Ну, не я же.
- Нет, я никакого отношения к сельскому хозяйству не имею. Просто хотел как-то начать разговор…
- А-а…
Первый мужчина снисходительно усмехнулся и, явно потеряв интерес к собеседнику, снова склонился над бумагами, что-то вычёркивая и исправляя.
Второй с тревогой подался вперёд, пытаясь заглянуть в бумаги. Он даже слегка привстал. Его собеседник поднял голову и неожиданно встретился взглядом со вторым, который тотчас смущённо отодвинулся и начал оправдываться:
- Понимаете, я не хотел бы, чтобы у вас обо мне сложилось превратное мнение.
- Какое значение имеет моё мнение о вас?
- Но ведь, некоторым образом, у нас сейчас происходит собеседование. Не так ли?
Оба с туповатым выражением уставились друг на друга. На лице первого проступила извиняющаяся улыбка. Он хлопнул себя по лбу ладонью и воскликнул:
- Ох, извините! Я сразу как-то и не сообразил… закопался тут в бумагах…
Второй сочувственно улыбнулся:
- Да ничего, я же понимаю! Наверное, с утра у вас уже было не одно собеседование?
Его собеседник торопливо возразил:
- Нет, нет… вы первый, с кем я сегодня разговариваю!
Второй с сомнением пожал плечами.
- Странно, а мне казалось, что на эту вакансию должно быть очень много желающих…
- И я так думал, - с готовностью подхватил первый. - Поэтому и постарался, на всякий случай, подготовить по максимуму все бумаги, которые могли бы вас заинтересовать.
Второй смущённо потупился:
- Право слово, не стоило себя так утруждать…
- Ну как же, как же?! Позвольте не согласиться. Если нам придётся работать вместе, на что я, честно говоря, очень надеюсь, то хотелось бы, чтобы с самого начала в наших отношениях всё было открыто и прозрачно. Ведь это, как мне кажется, залог взаимопонимания между начальником и подчинённым?!
- Полностью придерживаюсь точно такого же мнения. Я, например, всегда лояльно относился к руководству…
- И я тоже! Ведь руководитель, безусловно, несёт ответственность за весь коллектив. Ему сложно, и поэтому он нуждается в поддержке и понимании подчинённых…
- Поверьте, вы во мне не разочаруетесь…
- Ах, что вы говорите?! Дай Бог, чтобы вы во мне не разочаровались – и я приложу к этому максимум усилий!
Второй смущённо покраснел и опустил глаза.
- О… о таком начальнике я и мечтать не смел…
Он открыл свою папку, достал из неё несколько бланков и опустил на журнальный столик перед собеседником:
- Вот, пожалуйста…
Первый с готовностью взял их, внимательно прочитал, затем с недоумением взглянул на собеседника и вернул ему бумаги.
- Для чего вы мне это дали?
- Ну… чтобы вы ознакомились с заявлением о приёме на работу… если собеседование закончилось?
- Наверное, вам виднее, закончилось оно или нет… - осторожно заметил первый. – Но я не понимаю, зачем мне нужно читать чужое заявление о приёме на работу?
Второй недоверчиво заглянул в бумаги и снова протянул их первому.
- Это вовсе не чужое заявление, - улыбнулся он. - Вот моё имя, фамилия, подпись, сегодняшнее число…
- В каком смысле?
- В самом прямом. Это моё заявление о приёме на работу в ваше учреждение. Кажется, я всё правильно написал…
Первый снова пробежал взглядом заявление, затем изумлённо откинулся на спинку кресла и воскликнул:
- То есть, вы хотите сейчас сказать, что сами явились сюда на собеседование?!
- Безусловно. Насильно меня никто не приводил…
- Нет, я имею ввиду, что вы тоже соискатель на должность?
От этих слов у второго медленно отвисла челюсть. Он растерянно пробормотал:
- А разве не вы начальник?.. Неужели тоже…
В это время дверь приоткрылась, и в комнату заглянула дородная секретарша. Окинув присутствующих прохладным взглядом, она строгим голосом осведомилась:
- Кто следующий к руководству на собеседование? Кирилл Иванович уже заждался…