Шах и Мат//Сыграем в Любовь? (СЛР, 18+)

 » Пролог

 
Весна в этом году, выдалась очень холодной и дождливой. Интересная насмешка судьбы или скорей, жизненное совпадение.
Когда-то давно Вика ужасно не любила зимы и отдавала свое предпочтение весне. Когда мир, казалось, просыпается от спячки, начинает играть красками зелень, цветы распускаются и радуют глаз. Солнце греет теплее, свежий ветер приносит долгожданное освобождение от зимних печалей и хлопот.
Теперь весну она стала ненавидеть. Люто. Как февральские морозы и ветра. Интересно получается.
Месяц, который она люто ненавидела в ее родном языке имел именно такое название. Лютый. Февраль.
Теперь еще и апрель к нему в компанию прибавился.
За окном моросил противный мелкий дождь, на участке слякотно и сыро.
И она стояла и смотрела на это.
Тучи серые закрыли собой солнце: ни лучика света не видно. Только серая промозглая темнота.
Прямо как у нее на душе.
Сколько лет она не плакала,- было ощущение, что слезы давно закончились. И даже когда хотелось, казалось, легче от слез станет,- не могла.
А вот сейчас прорвало плотину.
Тихо и без крика, истерики. На них просто не было сил.
Она не могла отойти от окна, чтобы сесть на стул или лечь на пол. Не могла пошевелить рукой и вытереть свои щеки от слез. Не могла пойти и сделать хоть что-то, чтобы прекратилось это поганое ощущение в груди.
Жжение затухающих углей. Вроде не так больно, но только от того, что гореть там уже просто нечему.
Все покрылось золой и пеплом.
Будто умирала медленно, минута за минутой.
Не видела стрелки часов, сумерки за окном, как включился фонарь, реагирующий на движение и отодвинулись ворота.
Она, будто в вакууме находилась,- вокруг не было даже воздуха. Только пустота. Абсолютная.
Раньше она ее боялась – пустоты. Сейчас рада. Пустота станет для нее анестезией, потому что оторвать от себя половину и обойтись без боли – это нереально. Но, в хирургии встречаются ситуации, когда просто необходимо отрезать больше, чтобы не началась гангрена, чтобы не умереть и суметь жить дальше.
Не стала поворачиваться на звук открываемой двери и хозяйские уверенные шаги: Сава всегда был уверен в своих поступках и решениях. Никогда не давал себе слабины или возможности усомниться в правильности своего поступка.
Он ошибся. И за эту ошибку платить придется ей.
 
- Ты чего в темноте сидишь? – чуть хриплый и настороженный голос проник в каждую клеточку, заставил съежиться и замереть в ожидании.
Саве стоило только зайти в дом и он сразу понял, что с ней что-то не так. Этой мысли Вика улыбнулась. Еще день назад это приводило ее в бешенный восторг: Сава угадывал ее настроение, он его собственной кожей, казалось, ощущал, знал на вкус ее грусть, ее печаль и радость. Теперь же ничего, кроме пустоты, оберегающей ее же собственный рассудок, не было.
Она вздрогнула, когда чуть холодные ладони прижали ее к крепкому телу, а шеи коснулся жаркий поцелуй.
- Кажется не видел тебя целую вечность, так соскучился! – отросшая за день щетина приятно царапала кожу, и Вика начала дрожать уже отнюдь не от боли. От отвращения на саму себя. Тело реагировало на него. Ей было больно, душа кровавыми язвами покрылась, не успевшими затянуться как следует, а желание в теле возникло сразу… от одного касания, от его губ, от его запаха резкого, но такого родного, от жёсткой щетины, царапнувшей оголившиеся нервы.
- Тебе конверт принесли, - сухо проговорила и оттолкнула его руки от себя. И поворачиваться к нему, лицом, не стала.
Этих слез он не увидит. Не заслужил!
Сложила руки за спиной и сцепила их в замок, кажется до хруста в суставах.
- Конверт?
- На столе лежит, - от плотной бумаги у нее на пальцах остались невидимые, но чересчур ощутимые ожоги, до сих пор подушечки горели огнем, трескались и кровоточили.
- Что происходит? – он резко развернул ее к себе, не обратив и малейшего внимания на тот конверт, - Ты плачешь?
Как бы она хотела сейчас потерять память. Вычеркнуть из своей жизни пять лет лжи. Забыть и не чувствовать никогда этой поганой любви к нему. К его карим глазам, насупленным бровям и этим упрямым губам. Как бы хотела не помнить тепло и ласку его рук, силу его страсти, -доводящую ее до слез,- нежность. Ничего не хотела. Только забыть его навсегда.
- Нет, не плачу, - тихо прошептала, - Я оплакиваю.
Лицо его закаменело.
- Бабушка? – он видимо решил, что кто-то умер.
- Она, слава Богу, в порядке.
- Ты можешь нормально объяснить, что с тобой творится, а не говорить загадками? – этим спокойным тоном он ее пугал больше чем, когда орал. Мороз пополз по коже.
- Не могу, потому что ничего нормального в этой ситуации нет, - резко отрезала.
- В какой ситуации, Вика!? – рявкнул и взял в руки конверт, - Ты читала, что в нем? Кто принес?
Он наконец добрался до сути проблемы, и она не сумела скрыть гримасу боли на лице, отчего Сава дернулся было подойти к ней еще ближе, но она отступила на шаг назад, увеличивая между ними пространство.
- Тебе знакома Шахова Ирина, Сава?
Он не занервничал, не стал оправдываться или извиняться. Только глаза выдавали его с головой, точнее он позволял ей увидеть, что внутри него начала просыпаться буря, что эмоции на какое-то время заволокли и так темные глаза, делая их еще темнее.
Против воли на губах появилась улыбка.
Он не изменится. Упрямый, для этого, слишком.
Она не ждала от него каких-то оправданий или обещаний, но и молчания тоже не ждала.
Сава смотрел на нее и молчал. Может, пытался подобрать слова или собирался с мыслями, хотя поверить в то, что ему нечем себя оправдать довольно трудно.
- Почему ты молчишь? – голос ее звучал жалко и вся она сама выглядела глупо и жалко. Плакала. Позволяла ему видеть, что ей настолько больно.
- Я не знаю, что тебе сказать и не причинить еще больше боли, чем уже есть.
- Может скажешь почему ты мне врал, глядя в глаза, пять лет?
- Я не врал.
- Не врал?
- Я люблю тебя! Тебя и никого другого!
- Ты женат! Сава, ты женат! Ты считаешь это не ложь?
- Это не имеет значения! – он снова приблизился и больше не собирался давать ей шанса на побег, - Послушай, мой брак – это формальность. Я и Ира давно не вместе, еще задолго до встречи с тобой мы перестали жить вместе.
- Ты думаешь этот факт как-то все исправит? Не имеет значения? Для кого? Для тебя?
Наверное, она поцарапала себе ладони ногтями, потому что физическая боль ее отрезвила, всколыхнула, и слезы прекратились.
- Для тебя. Ты моя женщина, что бы ты сейчас не думала по этому поводу, но ты моя. Ни она, ни кто-то другой, а ты.
- Она твоя жена, Сава. Жена. Она твоя, перед законом людским и божьим! А я… лю…лю-любовница, - она хотела бы выплюнуть это слово презрительно, но начала заикаться и заговариваться.
- Не смей! – последний шаг и он оказался рядом, схватил руками и обнял так крепко, как мог позволить себе, - Не смей унижать себя, я тебя люблю, понимаешь?! Никого никогда не любил. Только тебя. Всегда.
Оттолкнула его, испачкала белую рубашку, собственной кровью. Плевать. У него жена есть, постирает.
- Уходи!
- Что?
- Я сказала: уходи!!! – она закричала прямо ему в лицо, не сдерживая себя. Колотила руками, кулаками и кричала «Уходи!».
Только он ее держал крепко. Прижимал к себе, перехватив руки одной ладонью, а второй успокаивающе гладил спину.
Но она не могла успокоиться. Она умирала. Он ее отравил своей любовью, своей близостью.
Никогда не обещал ей жениться. Только всегда быть рядом. Не врал, получается. Это она, дура, поверила ему и разрешила остаться.
- Я не звала тебя в свою жизнь, ты сам пришел, - из нее вырвался хриплый надсадный шёпот, - Но теперь прогоняю. Ты должен уйти, Сава. Отпустить меня!
Они оба понимали, что она говорит не про сейчас, не про сильные любимые руки, покрытые татуировками. А вообще.
Видела это понимание в горящих, яростным огнем, глазах.
- Никогда.
- Не отпустишь, я сама уйду, и ты не сможешь меня удержать!
Оба знали, что она врет. Она не сможет его отпустить. Как можно вырвать из себя половину и выбросить за дверь? Как можно вытравить его из собственной крови и костей? Если он внутри, под кожей. Если сердце для него бьется?! Она слабая, не сумеет выжить, если от нее останется только половина. И он об этом знает, не уйдет.
Ее подруга Марина всегда говорила: «Мы живем в мире мужчин. В мире, где правят сила и власть. Стоит мужику заговорить и все замолкают, слушают. Женщинам сложнее. Нам нужно добиться уважения. Набраться сил и смелости и заговорить так, чтобы нас услышали. Не кричать. Не орать. Не плакать. А говорить. Показать свой голос.»
Вика собиралась заговорить. Показать свой голос. Обнажиться перед ним полностью, чтобы ОН увидел, какой отвратительной она стала внутри за каких-то пару часов. Чтобы видел вспоротые вены и артерии, кровоточащие язвы, гной. Всю мерзость, в которую превратилась ее душа из-за любви к нему.
- Ты… ты один. У меня был только ты один. Я всегда думала, что могу услышать от тебя правду, не важно, о чем. Но ты всегда говорил мне правду, откровенно, грязно, как есть. Ни отец, ни братья, а ты. Они обманывали меня, все. Но не ты… - ком в горле мешал говорить, глаза жгло от слез, но она даже не пыталась себя сдержать, вытерла рукавом рубашки слезы, сопли, размазала остатки помады… тушь тоже потекла отвратительными разводами, но ей все равно уже было, - Я доверяла тебе. Всегда. Во всем. Думала о нас, мечтала замуж за тебя выйти. Дура, да?!
- Я этого хотел всегда. С самого начала хотел, веришь? Жениться на тебе, сделать своей, никогда и ни с кем не делиться твоим вниманием, тобой.
- Сколько лет твоему сыну? – резко бросила в него словами, словно тесаком в него швырнула, - Сколько?
- Ему пять. – мужчина выдавил из себя ответ.
- Пять? Родился значит, примерно, когда мы познакомились, да? Столько лет, Сава, столько лет врать???Каждый день. Ночь. Каждую минуту врать. Тебе самому от себя не противно?
- Мои слова что-то изменят? Ответь! Ты ведь уже приняла решение. Поставила диагноз и собралась лечить, так? – Сава начал метаться по залу, кричал, никого не боясь напугать, - Тебе плевать на мои оправдания, ты уже все решила. Тебе же даже легче от этого, так? Тебе со мной жить было намного тяжелее, чем решить, что мы расстаемся!
- Не надо валить на меня все это! Не смей! – Вика тоже не сдерживалась, кричала, шипела на него змеей, но руки прятала за спиной, слишком сильно было желание схватить фруктовую вазу и швырнуть ему в голову, или ножом садануть по груди, чтобы прочувствовал, чтобы понял, как ей больно от его слов, от его вранья.
- Хочешь сказать, я вру? Ты не хотела жить со мной! Ты не хотела спать со мной! Ты не хотела меня любить! – Сава бросался в нее обвинениями, она ведь не хотела отношений с ним, он ее окучивал, уламывал, давил, пока она не поддалась его напору, - Я был тебе не нужен. А сейчас ты нашла весомый повод, чтобы вернуться к прежней жизни. Спокойной. Уравновешенной. Правда? Ты ни разу за пять лет так и не сказала…
- Чего не сказала?
- Что любишь. Так и не сказала. Ни разу.
- А тебе любовь моя нужна? Нужна? Скажи, нужна она тебе? – заорала во все горло.
- Нужна! – решительно дернул ее к себе, прижал, обвил руками, словно канатами к себе ее привязывая, но никакие канаты ее больше не удержат.
Она подняла голову выше, заглянула в темные глаза, где уже зрачок не отличить от радужки,- настолько он перестал себя контролировать, что все читалось в глазах, что по развороту плеч она могла читать его настроение, его эмоции.
Вика знала о нем все.
Не угадывала настроение, вкусы, поведение, следующие шаги.
Она знала. Ощущала под кожей. Сердцем.
Раньше.
А теперь видела глазами. Чувствовала, зажатым в тиски, телом. Лопнувшими, под тонкой кожей капиллярами, на местах которых позже проявятся синяки.
Слышала бешеный пульс его сердца. Видела дрожащую жилку сонной артерии на шее.
- Ты любишь ее? Скажи честно, любишь? – отчаянно зашептала, сглатывая мешающий говорить ком в горле.
Сава наклонился к ней ниже, носом провел дорожку от ушка до виска, вдохнул знакомый родной запах ее духов и волос, напряжённо выдохнул:
- Нет, не люблю.
- Она жена потому что родила тебе сына, а я любовница, потому что не смогла?
Глупый вопрос. Оба об этом знали. Но Вика не могла не спросить, а Сава не мог не понять почему она об этом спросила.
- Нет, не поэтому.
Он смирился. В этот конкретный момент он смирился с ее истерикой. С ее болью. С ее решением.
Помнил, как сейчас, будто вчера все было. И она его предупреждала: с ней может быть только все, или проваливай.
И он выбрал все. Жил с ней на полную катушку каждый день, каждую ночь. Всегда выбирал «все» только с ней, только для нее.
И она, его Вика, его Золотце, выбирала рядом с ним «все». Ломала себя, выстраивая свою жизнь заново, рядом с ним. Жила с ним. Любила его. Молча. Без оглядки. Любила. Он это знал и чувствовал, но сейчас должен был надавить, зацепить чем-то.
Но поздно. По глазам голубым видел, – поздно. Не отступит теперь.
- Я люблю тебя! – она смотрела ему прямо в глаза, в саму душу, своим взглядом вгрызалась, резала его по живому без наркоза, даже, не дав предварительно водки глотнуть, - Я люблю тебя. Я без тебя умру. Сдохну. Но ты не дал мне выбора. Ты сам решил. И я сама решу. Я буду без тебя подыхать, истекать кровью, задыхаться. Но буду делать это. Буду. Потому что ты мне больше не нужен. Ты нужен своей жене и своему сыну. Мне ты больше не нужен!
- А если ты нужна мне?
Прижал ее к себе еще крепче, притиснул, пытаясь слиться с ней кожей, стать одним целым.
- Это не имеет значения, - она качнула головой, уткнулась в его плечо, глубоко вдыхая любимый запах, пытаясь надышаться впрок, чтобы вся им пахла.
Вика не испытывала сейчас ненависти к нему,- ни за обман, ни за любовь его. Она с ним прощалась. Хотела запомнить. Заполнить все свое существо его запахом, ощущением его рук на своем теле, теплом его объятий.
- А что имеет значение, Золотце?
- Ты. Мне. Больше. Не. Нужен.
По слогам сказала. Выделяла каждое слово специально. Ножами ему их в сердце вгоняла по самую рукоятку. И проворачивала. Сердце ему на куски крошила. В фарш перемалывала. Мстила.
Он простоит так еще пару минут, а может, часов. Не скажет ей и слова.
Он принял свою вину. Сам виноват. Сам все разрушил.
Возможно, она его простит, когда-нибудь, а может нет. И тогда этот вечер будет для него последним, когда он пришел в свой дом и держал в руках свою женщину.
Сава вскрыл ее нутро. Своей любовью. Своим присутствием в ее жизни. Вскрыл и переделал так, как ему казалось правильным.
Но забыл. Забыл, что жизнь та еще сука, и все может закончиться.
Сейчас она дала им возможность попрощаться людьми, любящими друг друга. Вика дала им такой шанс, потому что ей самой нужно будет за что-то цепляться чтобы не захлебнуться в своих чувствах, в своей ненависти к нему.
Она будет его ненавидеть. Будет.
И он будет ее ненавидеть. За себя. За любовь. За боль. За все.
А потом ему останется только ждать. Просто ждать.
Поцеловал ее макушку. Еще раз вдохнул свежий аромат духов и нежный запах ее собственной кожи, ее запах.
- Я люблю тебя.
Нехотя, с титаническим трудом разжал руки.
Отошел на шаг.
Еще на шаг.
Отвернулся от голубых стеклянных глаз, полных слез.
Медленно прошел к двери и остановился у прихожей. Столик и его связка ключей на нем.
Спиной чувствовал сверлящий пронзительный взгляд и ее ожидание его действий.
Сейчас Вика не могла предугадать его решение и поступки. Она проехалась по нему, как танк, размазала своими словами, сделала больно. Выгнала его. Или он дал ей это сделать?
Смотрела в застывшую каменную спину, обтянутую белой сорочкой и ждала.
Сава звякнул ключами, положил их в карман брюк и вышел за дверь, тихо ту прикрыв.
Взял ключи.
Взял.
Значит он верит, что есть шанс. Что она сможет пережить. Отпустить и начать заново. Опять себя переломает, через мясорубку пропустит и позволит вернуться в свою жизнь.
Ноги занемели, подогнулись и она сползла по стене на пол. Легла, прислонившись горячей щекой к прохладному дереву.
- Я люблю тебя…
Теперь она ненавидела весну.
_________________

 » Глава 1

 


Сейчас. 2017 год.
 
Это очень странно: хоронить кого-то в такой погожий летний день. Очень странно и очень больно. Смерть – это всегда неожиданно, некрасиво и адски больно. Она не выбирает подходящего времени, просто приходит,- и все. Забирает дорогого человека в лучший мир, а может в пустоту или космос,- не важно. Главное, что забирает и уходит, а то, что будет происходить с живыми, с теми, кто остался, ее не волнует. Живые – не ее забота.
Сколько смертей Вика видела, пока училась и работала в больнице. Много, мало?
Люди рождаются и умирают, это совершенно естественный процесс, как и старение людей, увядание растений.
Смерть – это естественно.
Но Вика оказалась к ней не готова. Совершенно. Она бабахнула по ней, сбила с ног, вышибла все мысли из головы.
Ее бабушка, любимая и обожаемая бабушка, умерла. В прекрасный погожий день, когда солнце стоит высоко-высоко и сладко греет воздух, небо голубое и ясное, в кружевах белых облаков. Птицы поют и щебечут.
Отличный день для похорон.
Вика долго не верила. Даже, когда бросила все дела, работу, и примчалась в другую страну, за тысячи верст от дома, не верила. Когда прочитала заключение патологоанатома, не верила. Когда помогала с организацией поминок, звонила в ритуальное бюро и сообщала всем многочисленным родственникам, – не верила.
А сейчас, слушая заунывную речь священника, глядя на толпу абсолютно не важных, для нее лично людей, поверила. Осознала.
Но, почему-то не прониклась горем, не отличала нового оттенка боли в своей душе от потери, а смерть такого человека, как Екатерина Михайловна, это будто смерть целой эпохи и что-то внутри должно было у нее поменяться.
Или она настолько привыкла к страданиям за эти годы, что уже просто не ощущает ничего?
Почему ей не больно?
Грустно и печально, да. Но, почему смерть женщины, которая была ей ближе матери, воспитала ее, не затронула и не сломала ее?
Может, она какая-то ненормальная стала?
Интересная мысль. Но, как-то немного… запоздалая. Очень бы хотелось, чтобы все это было лишь выдумкой воспаленного мозга или сознания, но только реальность может быть настолько жестокой.
Возможно, дело в том, что Вика себя морально готовила к этому дню? Подсознательно понимала, что еще пара лет, и ей позвонят и скажут, что бабушки больше нет?!
Бабуля храбрилась, и по телефону всегда отвечала бодро и весело, но… Ей было восемьдесят пять. Она родила пятерых сыновей, помогла вырастить всех своих внуков, похоронила мужа, с которым прожила шестьдесят лет душа в душу. Она была старой. Ходила с палочкой, и с каждым годом «росла вниз», как сама говорила. Память подводила все больше, а за последние полгода она стала всё забывать, путалась в датах, именах, событиях.
Она медленно умирала, и никто не мог этого изменить.
Поэтому ли ей не больно? Вика, как единственный врач в их семье все понимала, видела и подмечала, готовила себя морально к этому дню, смирялась?!
Твердая и сильная рука брата опустилась на ее плечо, и она подняла на него взгляд. Он тоже храбрился, стиснул зубы так, что желваки заиграли, но подбородок обиженно дрожал, и глаза были полны непролитых слез.
- Пойдем, - он мягко обхватил ее плечи и потянул за собой, но она и шагу не сделала.
- Езжай, Максим, а я еще побуду, мне надо… тут побыть.
Он какое-то мгновение всматривался в ее лицо, что-то искал и пытался увидеть, но, по-видимому ничего не нашел, отпустил ее плечи и отошел на шаг:
- Звони, я потом тебя заберу, ладно?
- Хорошо, - кивнула, - Иди.
И брат ушел, не оборачиваясь. Ему тоже было тяжело смотреть, как могильщики засыпают могилу землей. Невыносимо было ему слышать, как бьются рыхлые комья земли о крышку гроба.
Вика снова опустилась на каменную лавочку возле кованного маленького забора, ограждающего могилы ее семьи от остального старого кладбища.
Вздохнула, впитывая в себя запах цветущих рядом фиалок. Дедушка их очень любил, и бабушка их тут посадила давно. А теперь нужно будет посадить ландыши – их любила бабуля.
Так странно было сидеть и наблюдать, как мужики работают лопатами. И думать совершенно о других вещах.
На нее накатывали воспоминания, но абсолютно другие и неуместные. Правда, останавливать этот поток мыслей и чувств, не могла, а может и не хотела.
Бабуля, наверное, была Викой разочарована и недовольна, хотя и умерла, не зная, что оставляет внучку совсем одну. Так и не нашла в себе сил рассказать бабушке про Саву, что они уже два года, как не вместе. Катерина Михайловна была б от таких новостей в гневе, жутком и очень сильном. Назвала бы Вику курицей глупой, и сказала бы что за «свое» нужно драться, зубами и ногтями рвать. А может быть и не вспомнила кто это такой – Сава, Савушка.
- Я смотрю, как тебя хоронят, а думаю о мужчине, - проговорила вслух, - Надеюсь, ты на меня не сердишься? Хотя, наверное, сердишься. Ты всегда хотела погулять на моей свадьбе и понянчить правнуков. А видишь, как получилось? Точнее, не получилось. И слез нет. Снова не могу плакать. Из-за тебя не могу плакать, а из-за него могу, как так?
Она точно какая-то ненормальная.
Но перед глазами у нее стояла не только что зарытая могила и сырая земля, а совсем другая страна и город, весна и человек… мужчина.
 
***
Тогда. 2010 год.
 
Их встреча была неминуемой. Катастрофой. Армагеддоном. Для ее души и тела. Для нее. Но Вика не жалела о том дне и той встрече. Никогда.
Была весна, начало мая и у нее рвало крышу от своих студентов, от их непроходимого тупизма, и нежелания учиться. А еще от их святой веры в то, что она позволит им сдать все их долги за одну неделю или, того хуже, за один день проставит им минимальный проходной бал в зачетках, и со спокойной душой выпустит на сессию. В этом году ей с первым курсом не повезло. Набор оказался невероятно разочаровывающим, но у нее была радость и гордость,- второй и третий курсы. Отрада для души преподавателя, взлелеянные плоды ее трудов и их желания учиться, становиться специалистами. И все было бы прекрасно, если бы не этот первый курс. С борзыми студентами, и не менее борзыми, безголовыми родителями, предлагающими взятки, или с угрозами увольнения и так далее. Конечно, она встала в позу. Еще бы она не встала. Не на ту напали!
Но неделя была испорчена. Даже погода никак не радовала – хотя на улице тепло, свежо и ярко. Обожала весну, надышаться не могла таким воздухом. Только нервы никак не могла успокоить… вот и согласилась на приглашение своего бывшего преподавателя и очень хорошего наставника.
Приехала к нему на работу, ее без вопросов пропустили на территорию НИИ Вишневского, только паспорт посмотрели и все, открыли шлагбаум на въезде и подсказали, где она машину может поставить.
Вот это сервис, вот это она понимает: рады дорогому гостю.
А дальше началась ахинея и бесовство, как в фильмах ужасов.
Кузьмич, ранее такими шутками не был известен, так что она и не заподозрила ничего. Спокойно поднялась в ожоговую реанимацию, ее встретили, выдали хирургический костюм, халат и бахилы, дали спокойно помыть руки и обработать их антисептиком, сопроводили в палату.
А там сам Кузьмич и поджидал, тоже в костюме и халате, хотя, судя, по накрытому простыней телу на больничной койке, такие меры предосторожности были лишними. Пациент был мертв. Не работали приборы, не было привычно знакомого писка мониторов. Сам Петр Кузьмич выглядел больше задумчивым, чем расстроенным. И Вика двинулась к нему навстречу, как вдруг вся вздрогнула и, чуть было не заорала от ужаса. Пациент то жив! Живой! Лежал под простыней неподвижно, и даже дыхание не было видно и слышно, как вдруг застонал и у нее волосы на затылке дыбом встали, тело мурашками от ужаса покрылось.
- Твою мать, ты Петр Кузьмич, хочешь, чтобы я копыта раньше времени откинула?! – полушёпотом заговорила зло, смотря на ухмыляющегося наставника, - Чуть кондрашка не хватила, блин!
- Что тебе станется-то? – спросил и подмигнул, - Молодая, здоровая, худая правда, но это дело такое, наживное, - нагло заявил мужчина и залихватски подкрутил свои усы.
- Что за шутки, Кузьмич?
- Да, какие шутки, Вика, дорогая! – воскликнул он, - Я к тебе с личной просьбой, обязан буду, ты меня знаешь.
- А я-то думала, ты значит, с любимой ученицей решил чаю попить, за жизнь поговорить. А ты с просьбой, значит?
- Я, кроме тебя, сейчас верить никому не могу, - мужчина вмиг сделался серьезным, и ее весь веселый язвительный настрой тоже пропал сразу.
Она могла по пальцам одной руки пересчитать ситуации, когда видела своего бывшего наставника и доброго друга с таким выражением лица и глаз. Сколько знала его, всегда веселый, с черным юмором, рот не закрывается, и подкалывает всех постоянно. В операционной стоит, человека режет, а балагурит хуже клоуна. А тут серьезный. Взгляд резкий, решительный и мрачный, но где-то глубоко горела надежда, что она, Вика Золотарева, согласится и ему поможет.
Кивнула, что готова его слушать, и заметила, как старый друг облегченно выдохнул.
Подошел к койке, стянул простынь и на нее вновь взглянул. Выжидательно так, типа «Давай, красота моя, покажи, что умеешь».
А Вика уже на него не смотрела, глаза не отрывались от мужчины, лежащего на кровати.
Бледный, что не удивительно. Относительно молодой – лет тридцать пять, может чуть меньше. Красивый. Сильное, развитое тело, мускулатура в тонусе, татуировки на руках. Массивный лоб и соболиный росчерк бровей, глубокая морщина на лбу, больше похожа на очень тонкий порез, мягкие высокие скулы, упрямый подбородок и сжатые от боли, видимо твердые, на вид, губы. Щетина трехдневная. Несколько шрамов на теле: старые, больше пятилетней давности, от глубокой рваной раны на предплечье, и парочка глубоких порезов на животе. Тут же, заклеенный стерильной повязкой, новый, в правой подреберной области, и еще один слева на груди, под ключицей.
Она спокойно обнажила красные рубцы, оценила ровность стежков. Руку мастера узнала.
- И что ты хочешь от меня услышать? Швы не воспалились, но пока рано об этом,- еще не все потеряно, - весело хмыкнула, отработанным жестом проверила пульс на запястье, потом на шее, - Пульс в норме.
Стянула с шеи наставника стетоскоп, послушала дыхание: ровное, без хрипов и затруднений.
- Дыхание чистое. Все с твоим пациентом в норме.
- Без тебя знаю, нашла, чью работу проверять! – язвительно прокомментировал ее действия, - Я тебя не для этого звал.
- А для чего?
- Ему здесь быть нельзя!
- Что значит нельзя? Где его карта, кстати?
- Тебе вот какая, на х*ен, разница, где его карта? Он здесь неофициально! И его надо увезти!
- Ты на старости лет спятил, что ли? – она задохнулась от собственного возмущения и догадок, а еще от его тона, - Умом тронулся?
- Вика, его убить пытались, понимаешь? И я не хочу, чтобы вторая попытка увенчалась успехом!
- Вызывай ментов, это их епархия, или ты в шпионов поиграть захотел?
- Ты не понимаешь! – взвыл наставник, схватился руками за голову, покрутился вокруг своей оси, выдохнул и заговорил уже спокойно, - Ты за новостями не следишь, тебе некогда. Это большой человек с большими возможностями. Я давно с ним связан, очень давно. И об этой связи могут узнать,- и найти его станет не так трудно. Ты должна его увезти, тебе я его доверю.
Сказать, что она в тот момент охре*ела — это ничего не сказать. Впервые в жизни, в такую ситуацию попала, когда вроде знаешь, что и как правильно надо делать, по закону. А с другой стороны, напротив тебя стоит твой наставник, друг, растерянный и обеспокоенный… Человек, который много раз помогал и выручал, научил всему. И этот человек просит о помощи.
И она уже согласна. Пусть и не сказала этого вслух, но в уме зрел план, как его лучше вывезти из больницы и дотащить до машины, незаметно чтобы. На заднем сидении его можно положить, и лучше прихватить пару подушек, чтобы полулежа, он смог полностью поместиться. А там, доедет домой… только вопрос как она его сама из машины в дом дотащит и, при этом, сделает это так, чтобы швы не разошлись?
Это все у нее в мозгу вертелось, а спросила она только одно:
- Кто он тебе?
- Это Савелий Петрович Шахов – мой сын, милая. Этой мой сын.
Она уже в который раз за день потеряла дар речи и невежливо вылупилась на старого друга: она то всю жизнь считала, что у него детей нет. А тут, вона как оказалось. Вика пригляделась к лежащему в беспамятстве мужчине внимательней,- может, надеялась увидеть какие-то общие черты, сходства, -но, по правде, просто отупело пялилась на этого красавца и не могла мысли в собственной голове по полочкам разложить.
- Надо машину ближе к корпусу подогнать, запасной выход у вас рабочий?
Кузьмич кивнул радостно, подошел, резко обнял ее, сжал в могучих своих руках и отступил сразу.
- Иди машину подгоняй, а я его быстренько на коляску усажу и вывезу.
Она уже, когда из корпуса вышла, только тогда заметила, что практически все отделение ожоговой реанимации было пустое, пациенты находились только в двух крайних палатах, были без сознания, но возле них суетились, дежурившие две медсестры и санитарка. На нее они не обращали внимания. Видимо, новые пациенты,- только привезли. Удачно все складывалось.
Вика думать не хотела, в какое дерьмо влезала на самом деле, но дала себе зарок, что теперь новости будет слушать. По радио или по телевизору, без разницы, но будет слушать. Так, на всякий случай, а то вдруг скоро Армагеддон приключится, а она и не в курсе? Вот неожиданность получится.
Руки едва заметно подрагивали, и вся она была на взводе, в каком-то нервном предвкушении всей этой шпионской катавасии, но отступать или отказываться даже не думала. Правда, с трудом представляла, как объяснит появление постороннего раненого мужика в ее доме любимым племянникам и сестре.
Ладно, что-то придумает. Главное, чтобы они рты на замке все держали,- остальное не существенно.
Подогнала машину и только вспомнила, что Кузьмичу не сказала про подушки, у нее в багажнике то только спортивная сумка с чистым комплектом одежды и полотенцем. Под спину этому Шахову не подложишь. Но, Кузьмич тоже сообразил, подушки лежали на ногах бессознательного сынка ее старого друга.
Как они эту тушу в машину затолкать умудрились и, при этом, ни один шов даже кровить не начал, одному Богу известно, но упахалась она знатно, вспотела вся. Вот вроде спортом занималась, бегала по утрам, танцами увлекалась, еще в бассейн ходила, а поди ж ты, руки от усталости тянуть начало.
Утрамбовали пассажира на заднее сидение, прикрыли казённым пледом и захлопнули дверь.
- Долго он у меня куковать будет? Ты его хоть предупредил о смене места дислокации? Он меня не удавит, с перепугу?
- Язва! – беззлобно ругнулся, - Три дня, не больше, как проснется, сам все расскажет. Ты только не бушуй, он у меня с придурью, потерпи его три дня, а потом проси, что хочешь. Я даже этого твоего парня соглашусь взять.
- Не разводи мне тут сопли, Петр Кузьмич, парня моего ты и так возьмёшь, талантливый. А про остальное забудь, это же ребенок твой… как могу не помочь?
Не хотела, чтобы горечь в голосе слышна была, но прорезалась,- услышал старый лис, грустно улыбнулся.
Открыл ей дверцу переднюю, помог сесть.
- Доедешь, позвони мне, а потом режим молчания, поняла.
- Поняла-поняла, черт ты старый, впутал меня в историю, - недовольно буркнула, закрыла дверцу, посмотрела в зеркало заднего вида, хмыкнула тому, что взрослый мужик так умилительно губы во сне поджимал, повернула ключ в замке зажигания и повезла Савелия Петровича Шахова к себе домой, в свою крепость.
 
Вот чего не представляла и не смогла предусмотреть, когда только речь зашла о строительстве ее жилища, так это специальных рам для коляски (новорожденных или инвалидов у них в семье не было давно).
Но справилась же, ступеней было не много, а вот дверных проемов и порогов оказалось, пруд пруди, и не задумывалась особо, что есть перебор с дверями. Мужик, пока она совершала все эти перемещения, только постанывал,- если приходилось его резко поднять, дернуть или приобнять для удобства, - но в сознание не приходил, и хорошо. Еще испугался бы, кому оно надо, страх его?
Хотя, это она себя так успокаивала просто, что он испугается и занервничает. Нет. По нему сразу видно – привык командовать, отдавать приказы и чтобы все исполнялось сразу, без лишних вопросов и споров. Был в его лице этот отпечаток властности и жесткости, но готова поспорить, что в любой другой ситуации она бы ничего такого увидеть не сумела. Мужчина, привыкший контролировать все: себя, других, мир вокруг. Так что, вместо лица, у него маска. А сейчас он слаб и не способен скрыть свою сущность от кого бы то ни было.
От таких мужиков лучше бежать, сломя голову и не оглядываться. Сожрут. Проглотят. От Шахова веяло опасностью. Нарушением правил и всяческих границ. Он сам устанавливал для себя свои правила и свои ограничения, не только для себя, но и для других. И точно карал тех, кто посмеет его правила нарушить.
Но, при всем при этом, он ее привлекал. Завораживал. Манил чем-то.
Необычная реакция, совсем для нее не типичная. Можно подумать, она никогда мужиков красивых и властных не видела, да она с таким всю жизнь росла. Целое семейство альфа-самцов пыталось контролировать ее жизнь, но как только она получила паспорт, махнула всем ручкой на прощание и ушла в свободное плаванье от дорогого семейства. Так что, на своем веку повидала и не таких индивидов.
Только это отговорки все.
А факт в том, что сейчас, разглядывая его полуобнаженное тело, лежащее на ее диване в гостиной, она сгорала от жгучего мощного желания потрогать немного смуглую кожу, провести губами дорожку от выпирающего кадыка до впадинки пупка, пальцами ощутить, как от ее действий сокращаются мышцы пресса.
Тряхнула головой, отгоняя от себя эти мысли.
Только кровь уже вскипела от желания, загорелась, дыхание участилось, а между ног стало жарко и очень влажно, низ живота скрутило сладкой болью, и сердце застучало бешено, губы пересохли.
Впервые такая реакция на едва знакомого мужчину.
Но в мыслях она уже видела картины их близости. Жаркие сладкие стоны, хрипы. Ощущала кожей, его дыхание на себе,- на губах, шее, на груди.
Боже, что за хрень с ней творится?
Это буйство гормонов или просто весна?!
Отошла от дивана, от греха подальше. Пару раз моргнула, чтобы прогнать эти чертовы картины из головы. Подышала. Постояла с закрытыми глазами и сосчитала до десяти.
Немного помогло.
«Вот так, Вика Леонидовна, вот так. Дыши. И не пялься на него больше, некрофилией ты раньше не страдала, и сейчас не лучшее время начинать!»
Включила телевизор и немного прибавила громкости, чтобы на кухне было слышно. Она всегда начинала готовить, если нервничала. А сейчас она определенно была на нервах, так что привычно двинулась на кухню и чуть носом не поцеловалась со стеной, когда из телевизора услышала знакомую фамилию. Вернулась обратно к дивану, и начала слушать репортаж про нападение на крупного бизнесмена и его людей. А еще намекнули, что это ему «привет» из незаконного прошлого.
Отлично.
Просто отлично! У нее в доме лежит раненый криминальный авторитет.
И только она собралась звонить Кузьмичу и высказать все, что думает по этому поводу, неприятным секретам и не менее не приятным личностям, как эта самая личность очнулась и прохрипела:
- Воды!
Вика спокойно отложила телефон на журнальный столик и стойко встретила наглый требовательный карий взгляд.
- Воды Вам много не рекомендуется, так что выпьете совсем чуточку.
Быстро на кухне набрала воды в стакан, сунула коктейльную трубочку и отнесла Шахову.
Тот смотрел на нее, подозрительно щурясь, и как-то так нагло, что этот самый стакан с водой сразу захотелось ему на голову одеть. Ни следа не осталось от ее гормональной вспышки. Она разозлилась на этого «короля» жизни, привыкшего всеми повелевать. Сунула ему стакан под нос, подождала, пока он рукой тот крепко обхватит, и только после, снова схватилась за мобильник.
- Очнулся твой пациент, жив, здоров, - уведомила Кузьмича, - Только, в следующий раз, предупреждай меня сразу, что у меня в доме может обретаться бывший криминальный авторитет! – не сдержалась и начала шипеть сквозь зубы.
Шахов наблюдал за Викой все с большим интересом и любопытством, невозмутимо сделал два глотка и поставил стакан на столик перед диваном, лег удобней и уставился на нее темно-карими глазами, в которых явно начал сквозить неподдельный мужской интерес.
- Я ж говорил, ты сильно не бушуй, и потерпи пару дней, а потом забудешь о нем и все. И спасибо, что не выгоняешь его.
А после старикан бросил трубку, не дав ей, как следует душу отвести в словах.
- Так ты, значит, та самая Золотарева, любимица бати моего? – хрипло спросил кареглазый и снова нагло улыбнулся, осматривая оценивающим взглядом с ног до головы.
Ну да, выглядела она не очень: волосы не мешало бы уложить нормально, сделать маску для лица, а то бледная и мешки под глазами, переодеться не успела так и шастала в синем хирургическом костюме, скрывающим все ее прелести, что радовало. Однако, Шахова ничего из выше перечисленного не смутило и не огорчило. Он ее, глазами наглыми, уже раздел мысленно и начал вытворять те самые вещи, о которых она сама недавно думала.
Она вся вспыхнула вновь. За секунду. Губы, неосознанным жестом облизнула и заметила, как он это движение увидел и глаза еще больше почернели, а под пледом недвусмысленно начал выпирать бугор, свидетельствующий о его желании.
Твою мать, а! И она должна три дня провести с этим человеком в замкнутом пространстве дома, где в воздухе так и летает сексуальное напряжение?
- Мы с Вами не давние знакомцы и на «ты» не переходили, так что выберите другую форму обращения, - язвительно ответила и, плевать, что голос хрипел и выдавал с головой ее жгучее желание.
 
***
Сейчас. 2017 год.
 
Такой была их первая встреча и первый диалог. Но она не жалела, что помогла тогда и Саве, и Кузьмичу.
Возможно, хотела бы сделать что-то по-другому. Не реагировать на его слова. Не ощущать того бушующего бешеного желания к нему.
Но никто не мог дать гарантии, что не помоги она тогда старому другу, его сын остался бы живым. Никто. И она согласна переживать всю их жизнь и всю ту боль, что осталась после, снова и снова, зато уверенная, что Сава живой.
Вика задыхалась.
Сидела на этой проклятой лавочке и задыхалась. Не могла спокойно сделать вдох. Сердце давило, и реветь хотелось, кричать. От несправедливости. От боли.
Выть хотелось.
Но, она только судорожно сжимала края скамейки, до боли в руках, и держалась.
Она не имеет больше права быть слабой. Не имеет. Не здесь и не сейчас.
 
***
Сава гнал последние пятнадцать часов машину на максимальной скорости. Обгонял и подрезал другие авто, но с*ать было на остальных.
У него все внутри узлом скручивалось от страха и беспокойства за свою девочку. Он только узнал, что ее бабушка умерла, и рванул в другую страну.
Знал, что ей плохо, что она не сможет даже слезинки уронить, потому что в голову свою глупую втемяшила, что не имеет права на слабину.
Потому мчался, как бешеный, к ней. Знал, что опоздал на сами похороны, но и неважно было это. Главное, оказаться рядом с ней. Увидеть глазами, убедиться, что она держится, что может крепко стоять на ногах и ее эта смерть не сломает окончательно.
Его вина, что она может не справиться. Он ее надломил, больно и слишком сильно. И достаточно толчка совсем слабого, чтобы она сломалась полностью и навсегда. И тогда не будет больше его любимой девочки, его Золотца, будет другая женщина: несчастная и сломленная. Он будет ее любить все равно, но скорей пустит себе пулю в лоб, чем позволит такому произойти с ней.
Бросил машину возле старого кладбища и бегом побежал, подгоняемый страхом и ужасом за нее. Внутри все похолодело и замерло, когда увидел сжавшуюся темную фигуру, сидящую на лавочке.
Она вся сгорбилась, закрылась, обхватив себя руками. Пыталась ровно дышать и пережить накатывающую панику и боль.
Ему было жаль, что Катерина Михайловна умерла, жаль. Но от того, что его девочке сейчас невыносимо больно и она не может дышать и плакать, он готов был убивать, и проклинать хорошую женщину только за то, что она умерла и сделала Золотцу больно.
 
Вика ощутила, что за спиной кто-то совсем рядом стоит и на нее смотрит. Хотя, почему кто-то? Она прекрасно знала кто. Чуяла всем телом его приближение, трепетала вся в ожидании его касаний: собственнических и властных, но при этом мягких и иногда нежных. Даже сейчас она ждала его приезда, где-то глубоко внутри, в самых закромах сознания, она молилась, чтобы он приехал.
Приехал.
Не бросил.
Подошел, тихо ступая по траве, молча сел рядом и, властным жестом взял ее за руку, крепко стиснул ладонь, затем поднес к своим губам и одарил сухим горячим поцелуем. А потом, ничего не говоря пересадил ее к себе на колени, обхватил всю руками так же молча и, не отрывая своего карего взгляда от ее дрожащих рук.
- Мне жаль, милая, мне очень жаль! – тихо проговорил ей на ухо, обжигая дыханием ее щеку, коснулся губами в нежном касании к коже, и начал с ней на руках легонько раскачиваться.
- Она умерла, Сава, - вырвался из нее хрип, - Она умерла, а я думаю о тебе! Это неправильно! Я вспоминаю нашу встречу, что думала, что говорила. Переживаю заново. А должна думать о ней! Вспоминать о ней! – она вдруг вскинулась на него и заставила ей в глаза смотреть, - Я какая-то не нормальная, да?
 
У него все внутри задрожало от ее тона: такого слабого и безвольного, пустого. Что он мог ей ответить? Кто-то мог посчитать ее поведение действительно странным и ненормальным. А он не мог. Ни осуждать. Ни судить.
Он сам думает о ней постоянно. Живет этими мыслями. Воспоминаниями. И тоже переживает все заново.
Правда, уверен, что их первое знакомство они помнят по-разному.
Сава в нее втрескался сразу: без подготовки и долгой раскачки. Услышал ее голос теплый и насыщенный, сильный и полный язвительных ноток, и сразу запал. Влюбился, как мальчишка. В голос ее. В ее ехидные комментарии. Она ему понравилась. А уж когда увидел… Мама родная, у него башню снесло и тело все, слабое, прямо маякнуло, чего и кого оно хочет.
Те три дня стали самыми лучшими за последние годы. Пусть ему было хреново и мутило от слабости, сознание, туманом болезни было затянуто, но он кайфовал от каждого ее слова, взгляда, касания.
И уже тогда решил, что она будет с ним. Неважно, долго или нет. Но главное, что с ним.
Ту встречу они помнят по-разному. Но чувства, возникшие после, абсолютно одинаковые у обоих.
- Ты нормальная! – заявил со всей возможной убежденностью в голосе, стиснул ее руками, сильней, и еще крепче к себе прижал. Мог бы, чтобы она ему под кожу вросла,- сделал бы, - Ты просто боишься, что не справишься. Но я здесь, я рядом, ты можешь…
- Уже можно, да? – тихо прошептала и вцепилась своими руками в его плечи, царапая ногтями кожу.
- Уже можно, - кивнул он и прижался губами к ее виску, чувствуя, как вена на виске у нее снова вздулась и запульсировала, своими руками ощутил, как она вся замерла на миг, а потом содрогнулся от ее дикого раздирающего его на куски, на молекулы, воя.
Она выла. Ревела. Захлебывалась слезами. Задыхалась.
 
Как-то давно Сава заметил, что слезами радости она делится со всем миром, без всяких усилий. Могла расплакаться от того, что в романе прочитала, или кино посмотрела. Могла рассмеяться, до слез, от выходки своих племянников. Или разреветься от счастья за своего брата или подругу.
Но, чтобы показать свои слезы или вообще уронить хоть слезу, когда ей самой по-настоящему больно… Такого за семь лет можно по пальцам одной руки пересчитать. И почти каждый раз она плакала из-за него.
И сейчас тоже он виноват.
Потому что приехал, и теперь ей не нужно быть сильной и стойкой. Теперь она может реветь и выть, проклинать весь мир и его, в частности.
С ним она позволяла быть себе слабой. Доверяла ему свои страхи и боль. Потому что у нее был только он, а у него была только она.
Сава бы с огромным удовольствием зажал себе уши, только бы не слышать ее плач, ее боль. Но боялся разжать руки и отпустить ее.
Он никогда не отпустит ее.
Всегда будет приезжать и держать в своих руках, даже если завтра она прогонит его прочь и скажет, что ненавидит.
Он все равно будет приезжать.
Потому что, несмотря на всю ее ненависть, обиду и боль, знал: его Золотце по-прежнему его любит и нуждается в нем.
_________________

Вика, большое спасибо за начало!
___________________________________

Я тоже в терпеливом внимании..С новой темой,Вика!
___________________________________

Поздравляю с открытием новой темы
Действительно не порядок, ты там мучаешся с новыми героями, а мы не в курсе
_________________

Вика, с новой темой. Начало очень понравилось. Желаю вдохновения!!!!
___________________________________

Ааааааа какая радость! Дождалиииииись!
Викуля...я тебя обожаю!

Какой накал с первых строк! Страшно читать и переживать! Меня всю аж трясло!
Сава.. Боже, какой мужчина, а? я от него в восторге, хоть он и засранец ещё тот, но такой пусечка!
Не знаю, что нас ждёт дальше, но я уже в нетерпении!
Эта история будет нереальной, зная тебя Вик, нас ждёт тонкая психологическая драмма, море слез, боли, любви и страсти
У меня вопрос... Вик, у тебя есть какие-то песни для вдохновения к этой истории или может стихи?! Интересно))
_________________

Спасибо большое за начало нового произведения, я с вами, как постоянный читатель. Вдохновения автору.

С Новой темой!!!Интересная пара ,просто жаркая...до мурашек!!!
_________________

Вика, с открытием новой темы!
Присоединяюсь к вам.
_________________

Интересное начало!
Красивые обложки!
Спасибо!

Вика! Прочитала очередную главу "солнца..." и увидела,что у Вас уже открыта новая тема. Я Вас поздравляю и конечно же
всех читателей. Эти два героя наверное будут одними из интереснейших,две очень сильных и самодостаточных личности.
Вика! Удачи Вам,успехов и новых работ.

Поздравляю с открытием новой темы
_________________

Присоединяюсь к читателям!

В восторге от начала. Буду читать
_________________