Дивье Поле

Санкт-Петербург. Всемирная выставка цифровых технологий

У меня перед глазами все еще полыхало розово-рыжее зарево, когда я вдруг отчетливо осознала, что сижу в удобном кресле, но при этом кисти моих рук просто судорогой сведены.
С трудом разжав вцепившиеся в подлокотники пальцы, я рывком стащила с головы шлем и испуганно огляделась.
Я находилась в том же помещении, в котором была до переноса на перекресток четырех дорог. Все было точно таким же, как и раньше: ряды удобных кресел, люди в шлемах… Стены, пол, потолок… Павильон «Дивье поле»! Здесь все, как обычно… Значит, все закончилось? А это хорошо или плохо?
На миг мне показалось, что у меня в голове снова спорят два разных сознания. Петербурженка радуется, что снова дома, в безопасном и уютном мире, где из озер не лезут синекожие страшилища, а отвратительные кикиморы не тянут к тебе свои крючковатые пальцы, а зазовка горько плачет, чувствуя, что в этом мире деревья слабеют и теряют силу, а озера отравлены химией и замусорены.
Мне пришлось пару раз вдохнуть и выдохнуть, чтобы отделаться от ощущений, принесенных из виртуального мира.
Но от одного ощущения мне отделываться совершенно не хотелось. От ощущения сильной руки, бережно, но надежно сжимающей мою ладонь. От спокойствия и уверенности, которые дарило присутствие рядом Фил… Федора.
Я соскользнула с кресла и встретилась глазами с умным и немного задумчивым взглядом парня.
Несмело улыбнувшись, я сделала шаг к нему, а он вдруг схватил меня в охапку и закружил, совсем как тогда, в избушке на берегу озера.
- Ты самый лучший на свете! – выдохнула я, прижавшись щекой к его груди, когда снова оказалась стоящей на полу. – А я, между прочим, уже не ядовитая! – хихикнула, поднимая взгляд.
_________________

Слова Велимира похожи на эхо, что так и звучит, не замолкая.

«Если обратно вернемся, со мной уйдешь оттуда».

Рада и хотела этого, и боялась. Там совсем все другое, а здесь в сказке они оказались, хоть и недолго. И вспоминать она будет мир этот с теплом. И какой себя рядом с Велимиром чувствовала. Желанной.

«А там, в реальности, я тебе не нужен буду?»

Нужен. Очень нужен, единственный, в ком так нуждалась. И хочется тоже ему нужной быть.

Под потолком забилась Жар-птица, что с Елисавой и Филимоном в деревню проклятую прилетела, и оживать все стало, как в том тереме. Краски возвращаться начали, что совсем другими были, не рассветными и грязными, а светлыми, как-будто солнце наконец взошло.

Исчезло проклятие, стали духи плоть обретать, яствами угощаться, что они для них сготовили. Улыбнулась Рада, за руку Велимира осторожно, как-будто боялась чего, взяла. Он ее от проклятия тоже избавил, когда целовал так сладко, как никто и никогда не целовал. Вспоминала она то, что испытывала в прошлой жизни, к которой вернуться желала, где было все иначе, где Велимир был Давидом, и понимала, нет больше тягот проклятия, что над ней власть имело. А власть иная совсем над ней была, и принадлежала она Велимиру.

Они добрались до Дивьего поля, что зарей освещено было. Макошь их встретила, поблагодарила за все, да предложила остаться, кто того желал. Но Рада не желала. Оставляя позади сказку, что они на двоих с Велимиром делили, хотела все с нового листа начать. Там, в жизни настоящей.

- Спасибо тебе, - шепнула, улыбаясь, а сама так крепко его за руку взяла, как-будто впрямь боялась, что он исчезнет…

УТРЕННИЙ СУМРАК. Дивье поле

Пустующий, покрытый пылью и паутиной терем начал преображаться. Исчезли грязь, пауки, нагло шмыгающие по утрам, затхлый запах. Аромат вкусной горячей пищи распространился по всем горницам. За веселым пением Жар-птицы становились неслышными завывания умертвий и хохот кикимор. Треск свечей и огня в очаге добавлял уюта. Запах трав устремлялся под потолок.
Вскоре прибыли и гости. Тихий стук в дверь, и вот уже призраки вкушают горячие яства, запивая хмельной медовухой.
Велимир держался подле Рады, все время прикасаясь к ней. Он и сам не знал, чего боится – странных призраков, мрачно поедающих угощения, или же того, что все может слишком скоро закончиться. Не будет больше их двоих… Там, в реальном мире, они будут совсем другими людьми. И Велимир сильно сомневался, что сможет понравиться Раде. Ане…
Велимир устало потер глаза. Ничего, он что-нибудь придумает. Их ведь учили находить выход. Ориентироваться. Он обнял Раду, стремясь получить объятие. Пусть даже оно будет последним. В ответ на эту мысль, мир вокруг начал преображаться…
Велимир удивленно огляделся: они опять стояли на поле, и Макошь собирала воедино все, что им удалось собрать. Вот и все. Странное, пугающее путешествие завершалось прямо сейчас, а Велимир судорожно пытался придумать хоть что-то, чтобы продлить последние минуты с Радой.


Велимир удивленно взглянул на Раду, чувствуя, что время утекает. Он еще успел обхватить ладонями ее плечи, прижать к себе и поцеловать. Сладкий горячий рот пьянил и возбуждал. В груди развивалось странное дикое чувство. Удержать… Удержать ее рядом. Не отпускать. Не отдавать. Она должна принадлежать только ему. Удержать… Яркий мир вокруг расплылся и потух. Осталась только темнота выключенного экрана. Удержать…
_________________

Снежные покои. Конец сказки


Как накинулась Сеня на Филата, Варваре аж страшно стало. Не видала бы перед собой вилу-красавицу, так и правда поверила, что мужик злой да грозный этого дурня потряхивает, мозги ему на место вправляя. Ай да, Поликсения, молодец!


- Права ты, Сеня! Еще как не понравится! Филат этот, хоть и отмороженный, да все же красавец. А Королева Снежная падка на таких, – вон как на Касьяна жадно поглядывала. Как прознает она, что пленник ее на волю вырвался, да с любимой воссоединился – несдобровать будет. И лучше скрыться из дворца до того, как это случится.

Понеслась Варя за Поликсенией следом, бежит, а сама думает, как бы не упасть на полу скользком, да на ступенях ледяных не расшибиться. А то в этом склепе ледяном наверняка аптечки никакой нет. А травки, что в мешочке у нее припасены, вряд ли помогут, когда руки-ноги целыми быть должны, чтобы быстрее да дальше скрыться отсюда.

Выбежали на улицу – тишина. Словно теплее стало после того, как утих ветер. Вот только куда двигаться дальше, непонятно, клубка, что на место это привел, нет. А следы их прежние давно снегом замело.

Но тут зазвенел в морозном воздухе колокольчик звонкий: девица, что Филата обнимала, предстала перед ними, да проговорила, слезы счастливые растирая по бледному лицу:
– Благодарствую, люди добрые, что помогли суженого моего от девы ледяной избавить, а меня – от чар ее злых. Не бывать нам вместе, кабы не вы. Век с Филатом поминать будем о том, чем обязаны вам. А теперича за мной идите: как опомнится Яра, тяжко укрыться от нее будет. Я ход тайный знаю, не проникнет она туда, а для вас дорога эта спасением станет.

И подвела их к стене кристальной, что на заднем дворе замка была.

- Пока я ветром вокруг летала, все уголки разведала.

Прикоснулась Пелагия к стене, и от тепла рук ее растаял снег, и увидала Варя, что в стене той дверца потайная есть. Легко подалась она, открылась беззвучно, и теплом оттуда сразу повеяло, да лучи солнечные проглянули, к себе маня.

– Поспешите, – улыбнулась девица, опустив голову на плечо Филата, что к ним подошел. – Как зайдете в дверь эту, закроется она крепко-накрепко, и никакая Яра догнать вас не сможет. Да и нам пора домой возвращаться, чтобы с ней никогда не встречаться боле.

Кивнула Варя им, да рукой помахала на прощанье. И в дверцу эту шагнула, зажмуриваясь от удовольствия, когда солнечные лучи теплом ее окутали.

Давид снял очки виртуальной реальности и зажмурился. На мониторах мелькали яркие картинки. На лицах некоторых посетителей павильона застыло удивление. Давид подозревал, что он выглядит точно так же. Рядом стояла Аня. Ее яркие рыжие волосы были растрепаны по плечам, рот слегка приоткрыт, грудь тяжело поднимается и опадает. Давид сглотнул. Его снова прошибло возбуждение. На этот раз осознанное и какое-то болезненное. Там, в игре, это казалось нормальным, естественным. Но сейчас… Они по прежнему были едва знакомы и встретились по чистой случайности. Но именно здесь, в реальности, его чувства были обострены до предела. Подобное напряжение он испытывал лишь на выездах. Когда нужно было сконцентрироваться, собрать все силы и действовать.
Давид понимал, что сейчас именно такой момент. Пожар. Опасность. Пятая категория. Собрана вся техника. Со всех районов. Сборы – минута. Выезд – минута. Прибытие на место – до десяти минут. Уже в машине он натянет боевку и наденет каску.
Павильон наполнился шумом и гомоном голосов. Из динамиков доносилась этническая музыка. И Давид вдруг очнулся. Черт! Он только что прокручивал в уме реальный выезд, будто сравнивал пожар с самой Аней. Но в его мозгу она и стихия стали неотделимы. Она была такой же горячей, обжигающей и непокорной. Он, который ненавидел чужие прикосновения и готов был на стенку лезть от любого нечаянного контакта, теперь сходил с ума. Сходил с ума от желания вновь ощутить на себе Анины руки. Как это было в баре, как это было в игре.
Пусть бы рассказывала ему о совершенных статуях, масках и чем-то еще, в чем он ни черта не смыслил, но при этом трогала его. Водила ладонями по коже, путалась пальцами в волосах, целовала мягкими теплыми губами. Он слишком увлекся фантазиями. Возбуждение нахлынуло резко. На коже выступила испарина. Твою мать! Он ведь предчувствовал, что выставка не принесет ничего хорошего. Насколько проще было жить, не зная никакой Анны, которая считала себя «скучной собеседницей». Он сам усложнил себе жизнь. Теперь ведь не сможет уйти отсюда без нее. Не сможет забыть. Не сможет заставить себя не думать о ней.
Давид оставил попытки бороться с собой. Какой смысл, если он заранее знает, что они не принесут результата?
Пока на ней еще были надеты очки, Давид наклонился и коснулся носом ее волос, втянул пьянящий запах. Ему кажется, или они и вправду пахнут травами? Пока у него был шанс, пока Аня не могла его остановить, он встал рядом с ней, обнял, положив руку на теплую талию. Его прошибло адским разрядом. Сейчас она была более реальной, чем в игре. Настоящей. Теплой. Дышащей. Стояла рядом с ним. И никто не мог ему помешать… Давид опустил ладонь на ее бедро, притягивая ближе к себе. То, что с ним творилось, было неправильно. Непривычно. Но он не собирался сопротивляться. Он просто хотел Аню. И он ее получит. Сделает все, чтобы получить.
Пусть он не те статуи, которые приводят ее в восторг. Но он придумает, чем ее заинтересовать. Вторая ладонь легла на ее живот, поднялась к ребрам, застыв под грудью. Обязательно придумает.

Санкт-Петербург

Фёдор поднялся из кресла, бездумно отвечая что-то на вопросы менеджера игрового зала. В лицевом щитке снятого шлема отразилось собственное ошарашенное лицо. Пропали сверхъестественные навыки, но память осталась. Что с ним такое было? Бред, фантазия, сон? Чем бы это ни было, это изменило его и останется с ним навсегда.
Рядом девушка стаскивала шлем. Ния... Помнит ли она то, что случилось в игре? Или короткое замыкание приключилось только у него? Фёдор напряженно-внимательно смотрел, ждал ее реакции.
Растерянно улыбнувшись, шагнула к нему и Фёдор понял, что она с ним. Игра подарила чувства, которые хотелось разделить. Фёдор подхватил девушку, прижал, закружил, вспоминая знакомые ощущения ее тяжести на своих руках.

Рассмеялся.
- Ты уверенна? Надо испытать, - сказал он, целуя в улыбающиеся губы. - Ты знаешь, не разобрал, видимо, нюх пропал. Надо проверить еще.
Спустя некоторое время, немного отстранившись и переводя дух, шепнул в припухший рот:
- Вранье, чем больше целую, тем больше хочется продолжать. Но я не буду искать противоядия.

3 месяца спустя

Короткое северное лето покидало Петербург. Для Фёдора оно было полно величественным городом в сумраке белых ночей, когда в уютном молчании бродишь по розовеющей Дворцовой площади. Горячим песком у Трубецкого бастиона и ангелом в голубом небе, на которого так удобно смотреть, когда голова лежит на Нийкиных коленях. И дождями, от которых прячешься под одним зонтом и один бок вечно оказывается мокрым.

Мотоцикл остановился на Университетской набережной, напротив здания филологического факультета. Сентябрьское солнце золотило речную дорожку и Фёдор вспомнил другую дорожку и, распахнувшего крылья лебедя над неподвижным озером.
Со ступенек навстречу к нему сбегала девушка, поправляя шарф:
- Привет, я освободилась. Зачем ты заставил меня одеть его? Еще же тепло.
- А в дороге, Ася, будет холодно. На, куртку одевай.
- Мы поедем кататься?
- Поедем, ты же хотела. Только не говорила.
- Но ты же не возишь никого.
- А тебя повезу, и не спорь со мной. Лучше скажи, про что тебе сегодня рассказать, про гильбертово пространство или когерентную суперпозицию?
- Не буду спорить, - засмеялась она. - Если брать этимологию слова...
Тут уже рассмеялся Фёдор и, наклонившись, поцеловал прохладный рот, согревая его своим дыханием.
Через некоторое время он тихо сказал в порозовевшее ухо:
- Стой, дай мне немного времени.
Идея сесть на мотоцикл уже не казалась ему столь удачной, но налетевший ветер с Невы, охладил и привел в чувство.
Фёдор помог Асе забраться, поправил шлем, чмокнул в нос и, глядя в озорные глаза, пообещал: "Потом..."

Скорость. Мощь. Слияние.
Привычные ощущения, но он сам не подозревал, что они неполны. Присутствие любимой женщины, которая разделяет гонку и восторг скорости, по настоящему делало его счастливым.

Неслись мы по ледяному дворцу быстрее ветра, ну мне так казалось, по лестнице чуть не съехал на заднице, каток он и есть каток. Сейчас до Яры дойдет, что случилось и будет нам пушной зверек. Прокатившись через весь холл, вылетел на улицу.
А вот и наши голубки расколдованные, сидят милуются. Ладно, пусть сами разбираются со своей любовью. Нам то как на следующий уровень перейти?

Как вовремя! Проскочил я в эту дверцу и оказался на поле давешнем. Тепло, хорошо. Идет к нам обещанная Дива за вещами найденными.


- Благодарствую за предложение щедрое! Да только хочу домой, к невесте. Разделите нас с Поликсенией снова. У нее свой путь, у меня свой.
Не хочется ни силы волшебной, ни волос огненных. Хочется снова стать мужчиной, пичкать дома электроникой, любить женщину, а не чтобы меня любили как женщину.
Оставить ли воспоминания? Пожалуй, оставить.
Кот, Кася, вы там где?

– Дии-и-на-а-а-а!!! – кто-то тряс ее за плечо и звал так громко, что этот голос перекрыл музыку в наушниках.

Стащив с головы шлем, Дина тотчас столкнулась с растерянным и немного недовольным взглядом Кирилла.
– Ну ты даешь! Я звоню тебе, звоню, телефон молчит. Уже не знал, что думать. Решил было, что ты меня не дождалась, сделала все и ушла. А тут людей столько. Заглянул – и тебя увидел. Вот уж не думал, что ты любительница поиграть!

Посмотрела на шлем в своих руках, откладывая его на столик, потом пробежала взглядом рекламную надпись на стенде: «Гарантируем полное погружение в волшебный мир игры!»

Вот уж действительно полное погружение. Дина поежилась, словно все еще ощущала холод ледяного замка. Огляделась по сторонам, высматривая знакомых. Касьян, кот, рыжая Сеня, другие люди… Никого. Народ в павильоне шумел, переговаривался, обменивался впечатлениями, но среди них не было никого из тех, с кем она провела столько времени… Где? В сказке?

– Дин, ты не представляешь, что со мной случилось, – затараторил Кирилл. - Я вообще думал, не доберусь сюда, столько всего сразу, с самого утра. Ты не представляешь…

Еще совсем недавно Дина возмутилась бы, уверенная, что парень придумывает для себя очередное оправдание. Но теперь его слова вызывали лишь улыбку. Ведь она только что убедилась сама, что случиться может многое.Даже то, что совершенно невозможно.

– Нет, это ты не представляешь, что СО МНОЙ случилось. Идем уже скорее, нас заждались.

Еще раз оглянулась назад, на павильон «Дивье поле», из которого продолжала звучать музыка. Машинально поправила прическу. Пальцы наткнулись на тонкий стебелек, запутавшийся в волосах.

– Ландыши? – Кирилл в недоумении уставился на нее. – Откуда?

Дина пожала плечами в ответ и, достав из сумки рабочий блокнот, спрятала цветок между страничками. Просто так, на память.

Санкт-Петербург и далее...

На один краткий, яркий миг вспыхнула в сознании мысль - не хочу, чтобы эта сказка кончалась.
И вот я уже понимаю и чувствую, что сижу в удобном кресле в очках ВР, вокруг голоса, и в некоторых из них слышны созвучные мне сейчас нотки растерянности, удивления.
Подрагивающими руками я рывком стянула с головы очки и, уронив их на колени, замерла с зажмуренными глазами. Вдруг, если посмотрю вокруг, то не увижу того, что хочу увидеть? Точнее, кого хочу увидеть.
Нервно рассмеявшись своим мыслям - как же хорошо мне знакомо это возникающее порой детское желание спрятаться, закрыв глаза - повернула голову и встретилась взглядом с Игнатом.

До того, как он все это произнес, у меня мелькнул вопрос - а видел ли он то же самое, что и я? Может, нам разные миры привиделись, и я прожила только свою сказку, которую успела тайно намечтать. А у Игната совсем другая реальность, и сказка другая, в которой нет меня.
- Привет, змей золотоглазый, - улыбнулась я. - Материал собрала... - покачала головой, - неслыханно и невиданно... эксклюзивный. Не просто на обзор хватит, а на целую книгу. И тебе уже точно не отвертеться от роли главного героя. - И добавила: - Чай сам разумеешь.

- Нет, хватит и с меня на сегодня иллюзорных миров. Хотяяя..., - протянула задумчиво. - Мне все очень понравилось, и я бы когда-нибудь повторила. А предложение прогуляться по Питеру принимаю с огромным удовольствием. Пошли.

- Опять извиняешься! - вздохнула я. - Кое-что не меняется нигде.
Мы вышли в фойе, я взяла Игната за руку и увлекла его в сторонку от толпы.
- Ты понравился мне еще когда пирожными накормил, - сказала я, беря его руку в свои. Погладила пальцами тыльную сторону его ладони и добавила: - И если это бред, то мне нравится так бредить.

- Кажется, я поймала в силки крупного... зверя, - отозвалась я, пряча лицо на его груди. - И сама в них же угодила. И, знаешь, выбираться мне из этих силков совсем не хочется, так что, держи меня крепче и не отпускай.
Вдохнула украдкой - от него уже знакомо пахло весенним лесом, прохладной водой, древесными нотками и немного горьковатым дымом. Точно, как в сказке.
...Мы гуляли по Питеру, и впервые я смогла по-настоящему рассмотреть и почувствовать этот город. Еще оценила юмор Игната, которым он слегка завуалировал свои далеко идущие планы. Против которых, впрочем, я ничего не имела.

- Сынуля-дракончик? Прикольно. Хотя с трудом представляю себя в роли драконьей несушки, - со смехом согласилась я, рассматривая открытку. - Но у меня имеется и свое видение перспектив в этом вопросе, совсем не оригинальное, знаешь ли, видение. Вижу двух вихрастых пацанят и одну шуструю девчонку. И вдруг природа преподнесет сюрприз, и у кого-то из них будут янтарные глаза.
А открытку с дракончиком я у Игната отобрала и спрятала в сумку.

- Соглашусь ли с тобой на прыжок с парашютом? - я откинулась на спинку стула, задумчиво посмотрела на улицу в окно кафе. Перевела взгляд на Игната, пристально смотревшего на меня в ожидании ответа. - С тобой согласна сразу на затяжной прыжок и прямо сейчас! Ты еще сомневаешься?
На улице была уже почти ночь, а утром мне снова на поезд. И усталость давала о себе знать, но расставаться с Игнатом и идти в гостиницу мне совсем не хотелось. Мы вышли из кафе и медленно двинулись по улице.

Я слушала его, молчала и улыбалась. Прижималась к нему, и всем телом ощущала тепло Игната и то, как он пытался подстраивать свой размашистый шаг под мои мелкие шажки.
- Тебя не обманули насчет кофе, - сказала я. - А знаешь что? - остановилась, развернулась в объятиях Игната и обвила его талию руками. Черты его лица в свете уличных фонарей казались резче, а в глазах плясали золотистые блики. - Поехали со мной в Москву, если ты не очень занят? У меня дома отменная кофемашина есть, и я покажу тебе, где и как живу. И с кем.
При этих моих словах Игнат нахмурился. Молчал, пристально изучая меня.
- А поехали, - ответил он, наконец. - Прямо сейчас. Только за машиной моей на стоянку заскочим.
В общем, этой ночью я убедилась, что Бильбо из «Властелина колец» был прав, говоря, что выходить за порог опасное дело, и если дать волю ногам, то неизвестно куда может занести. Получилось так, что я вышла за порог чего-то в самой себе и позволила не ногам, а чувствам руководить мной. И примерно через десять часов в пути по ночным трассам и утренним московским улицам я входила в свою однокомнатную квартирку, крепко держа за руку человека, всего за один день перевернувшего мою жизнь на сто восемьдесят градусов.
Но теперь я точно знала, чего хочу.

...С какого-то момента в голове моей все звучала и звучала одна старая песня, которую часто крутили в баре, где я подрабатывала. Песня мне очень нравилась, под нее чудесно мечталось и работалось, а сейчас я будто открыла в незамысловатой мелодии и простых словах новый смысл: я ощутила себя той самой "too much", рядом с которой был парень, способный сказать те самые слова:

Выставка. Санкт-Петербург

Аня стояла, даже не предпринимая попыток совладать со сбившимся дыханием, что было последствием всего произошедшего. Она не торопилась снимать очки виртуальной реальности, опасаясь, что обнаружит себя одну среди выставки, и рядом не будет Давида. И Велимира тоже не было. Зачем она поспешила покинуть то сказочное место?

Она почти собралась с духом, чтобы поднять руку и снять очки, что словно тонкая невидимая ниточка соединяли два мира, но замерла, почувствовав прикосновения и узнавая их из миллиона.

Губы Ани приоткрылись, с них сорвался неслышный стон. Она замерла, покорно принимая те ласки, что сейчас расточал Давид. Запах дождя и дыма, горечи и влаги, что так щедро проливалась на землю в этом городе белых ночей. Давид… Один он мог, словно искусный скульптор, вылепить из нее то, что ему было нужно. Одному ему она желала принадлежать. 
Страх стал исчезать вместе со сказкой, что растворялась, став воспоминанием. Анна могла понять секундой позже, что все случившееся в игре она придумала, но это уже не пугало. Давид был рядом, и его касания сводили с ума, сбивали с толка чувства, а привычную жизнь с орбиты.

Анна не знала, что ждет их впереди, но хотела узнать. Решившись, она сняла очки, что через секунду с глухим стуком упали на пол. Обернулась к стоящему позади Давиду, не видя никого и ничего вокруг них. Для Ани существовал только этот мужчина, что мог увидеть ее красоту, даже если она была надежно скрыта. Повернувшись в его руках, Аня потянулась к губам Давида, сама, не боясь, что он оттолкнет. Дыхание хотелось с ним на двоих делить, и на вкус его поцелуй попробовать. Не такой, каким Велимир Раду целовал, а настоящий, что опьянит.

- Давай уйдем отсюда. Прямо сейчас…

***

Давид замер. Оцепенел. Аня подняла руки, чтобы снять очки. Сейчас она избавится от них, увидит его, и… все закончится?
Она прогонит его. Разочаруется. Поймет, что он какой-то не такой. Давид уже приготовился к тому, что придется мучительно долго доказывать ей, что он имеет право на нее. Даже посла пары часов знакомства. Неужели нужны годы, чтобы понять, чего хочешь?

Давид напрягся. Пальцы впились в ее талию. Он не собирался отпускать Аню просто так. Может она примет его за маньяка или кого-нибудь еще, но уйти он ей не даст. Пусть даже не пытается. Он хотел ей что-то сказать… Сам, правда, не решил что именно, но Аня разбила в пух и прах его способность соображать. Она приподнялась на носочках и потянулась к его лицу. Почти соприкоснулись. Теплое дыхание искушающе мазнуло по губам, и Давид не удержался: облизал, надеясь, что сможет почувствовать вкус… Но ощутил лишь шероховатую обветренность своих собственных губ. Кажется он даже поморщился от разочарования. Ему не осталось на память даже ее вкуса, - чтобы как-то продержаться до тех пор, пока он не доберется до нее. А это обязательно случится.


Ее слова заставили сердце биться быстрее. Пульс подскочил. На секунду он даже забыл, где они находятся. Но шум музыки на экранах и возбужденные голоса, заставили опомниться. Он взял Аню за руку и почти потащил за собой. Она хочет уйти?.. Может рассчитывает, что он отведет ее еще в один бар или ресторан? Конечно, потом он обязательно ее сводит, куда она захочет. Но только после того, как получит ее. Хотя бы на несколько часов.
Давид знал, что просто не будет. Просто не бывает никогда. Особенно, когда встречаешь кого-то, кто с первой минуты знакомства кажется настолько важным. Безумно важным. Ведь нет сил отпустить, отойти или просто подождать. Дать время, чтобы все шло своим чередом. С Аней он так не хотел. Не мог. Не мог ждать и терпеть. Не мог рисковать. Возможно, через месяц, неделю, день появится кто-то более достойный. Тот, кто будет разбираться во всем, что она любит. Кто сможет не только слушать ее с открытым ртом, но и поддержать разговор, рассказать ей что-то интересное.
Он же ни хрена не соображал в том, чем она занимается. Он даже до конца не понял, в чем именно заключается ее профессия. Зато он умел принимать решения. За всех. Возможно, на выезде это и необходимо, а с Аней лишнее, но он не мог допустить того, чтобы «все шло своим чередом». Слишком короткая жизнь. Слишком много всего, что может им помешать. И если за такое короткое знакомство она еще не поняла, с каким психом связалась, то у Давида появлялся шанс…
Молча, он обхватил хрупкую ладонь, которая потерялась в его руке, и повел Аню за собой. В выставочном центре бурлила жизнь. Люди сновали туда-сюда, шумели, переговаривались. Запахи пластика и поп-корна перемешались. Каким-то чудом Давиду удалось отыскать в запутанном лабиринте павильонов выход. На парковке было пусто и прохладно. Отыскав свой внедорожник, Давид щелкнул сигнализацией. Фары радостно мигнули. Открыв дверь, он помог Ане взобраться на подножку и сесть в машину. Просторный салон тут же поглотил ее хрупкую фигуру. Давид сглотнул. Аня, сидящая в его машине, оказалась диким искушением. Рыжие волосы ярко выделялись на фоне бежевой обивки сидений. Едва не срываясь на бег, он обошел машину и занял свое место. Тихо заурчал мотор, включилось радио, раздражая натянутые нервы каждым звуком. Едва не проделав в экране дыру, Давид выключил радио и вырулил с парковки. За окнами мелькнуло вечернее солнце. Знаменитые летние ночи вступали в свои права. Город погружался в золотисто-оранжевое сияние. Совсем скоро закат.
Давид сильнее надавил на газ. У них есть ночь, пара часов, прежде чем ему придется уйти, чтобы разбираться в последствиях вчерашнего пожара и воевать с уймой отчетов. Пара часов, чтобы убедить Аню остаться и дождаться его. Салон заполнился ее запахом, ее ароматом. Ветер, влетающий а открытые окна разбрасывал в стороны рыжие пряди. Несколько раз они мазнули Давида по щеке, наталкивая на мысли, которым сейчас не было места в голове. Он должен попытаться взять себя в руки. Не наброситься на нее, едва смолкнет шум мотора.
Наконец, показался его дом. Невысокое старинное здание с огромными квартирами, обладатели которых больше всего на свете ценили тишину и спокойствие. Припарковавшись, Давид помог Ане выйти и повел за собой. Мой дом – моя крепость. Это про него. В квартире не была ни Юля, ни даже родители. Выудив из кармана ключи с тем самым жетоном, который он теперь будет хранить вечно, Давид отпер замок и пропустил Аню вперед. Его квартира – пространство серого, черного и белого. Здесь почти не было других цветов. Но Аня словно разорвала на куски его спокойный обустроенный мир. Ее рыжие волосы, яркие глаза и нежная кожа подчиняли себе. Смотреть на нее было физически больно. Больно от того возбуждения, что он испытывал. Брошенная на полу одежда, разобранная кровать, болтающаяся в стороны занавеска и дождевые лужи на полу… Если она попытается сбежать, он поймет. Но не отпустит. Давид стащил пиджак и посмотрел на Аню:
— Прости, не успел прибрать.
Она выглядела такой удивленной и испуганной, что Давид на секунду замер. Он не мог понять, что испытывает. Ему бы нужно успокоить ее, попытаться понравиться, напоить гребаным чаем. Сделать хоть что-нибудь. Но он испытывал лишь… Возбуждение. Дикое. Какое-то нездоровое. За которое было стыдно. Оно пробиралось в каждую вену, в каждую артерию, в каждый сосуд. Оно отравляло. Как будто надышался угарным газом. Он хотел… Хотел знать, какова Аня на вкус, как пахнет. Как стонет. И как кричит. Что ей нравится. И чего хочет, боясь даже себе признаться в этом.
Он толкнул ее к стене, прижимаясь всем телом, почти навалившись сверху, чтобы никуда не сбежала. Впился в ее рот, зажимая мягкие губы между зубов, оттягивая, всасывая. Язык ворвался в горячий рот, хозяйничая. Давид тяжело дышал, с каждой секундой соображая все хуже. На вкус ее рот был потрясающим. Давид отстранился и несколько раз лизнул припухлые губы. Мягкие, упругие, хранящие вкус коктейля, который она пила в баре. Он мог почувствовать каждую трещинку. Но этого мало. Чем больше пробовал, тем больше хотелось. Он уже слабо контролировал себя. Ладони легли на округлые бедра. Давид начал задирать вверх Анино платье, почти ненавидя ткань, скрывающую ее от него. Наверное, именно это значит быть одержимым. Оставив низ платья в покое, Давид едва ли не сорвал его с плеч, обнажая красивую идеальную грудь. Розовые соски выделялись на бледной коже. Он хотел попробовать их на вкус. Теперь по-настоящему. Наклонившись, ладонью сжал грудь, прижался ртом к другой, обхватывая губами сосок. Язык кружил вокруг маленькой вершинки. Давид не смог сдержать стона – какой же потрясающей она была. Теплой, мягкой… Он втянул в рот набухающий сосок и тут же его резко выпустил. Сжал пальцами и немного потянул, где-то на грани боли и наслаждения. Кажется, он окончательно сходил с ума. От ее вкуса. От ее аромата. От ее тепла. От самой Ани.

Под задницей что-то вибрировало. Несколько минут соображал, что это может быть. Телефон! Оказывается, успел отвыкнуть. Давили очки виртуальной реальности, значит меня вернули домой. Первым делом пощупал грудь, нет ее. В смысле, нет женской груди. Я снова мужчина, какое счастье.
Телефон завибрировал снова.
- Ты где? Я двадцать минут звоню, но абонент не абонент, - всего двадцать минут? Прошло пару дней, не меньше.
- Возле павильона "Дивье поле".
- Нет, все таки странно, что твой телефон был не в сети. Ты же его никогда не выключаешь, даже ночью!
- Катя, сколько мы с тобой жених и невеста? Пол года-год?
- Два. Ты это к чему?
- Сегодня едем за платьем, - я подошел к ней сзади и обнял. - А завтра распишемся.
- Ты здоров? - Катя пощупала мой лоб. - Все хорошо?
- Замечательно. А потом едем в теплые края. Развратничать в медовый месяц.

Потому что свое нужно держать при себе. Особенно любимую женщину.
_________________

Ее жизнь была обычной и тусклой. Анна сама раскрашивала ее теми красками, что были понятны только ей. Но сейчас, когда рядом с ней был Давид, ей хотелось быть для него особенной. Запоминающейся. Яркой.

Желанной.

Он затопил собой всю ее, заставил желать едва знакомого мужчину с такой силой, что это начинало пугать. Всюду был только он. В ее мыслях, потребностях, желаниях. В жажде, что вынуждала Анну цепляться за его плечи и одежду.

Это сводило с ума и убивало, чтобы возродить ее снова, когда он целовал так, как не целовал никто и никогда. Она ощутила ревность, что змеей свернула свои кольца вокруг сердца. К Раде ревновала. К самой себе. Только ее он имеет права целовать, даже если это ложь, что утром растает как дым от костров. Если даже завтра они расстанутся, чтобы больше никогда не встретиться.

Квартира Давида была им сейчас тем местом, где они могли укрыться друг с другом, где все прошлое становилось незначимым. Анна не успела осмотреться, когда Давид толкнул ее к стене, нависая сверху. Вены обожгло жаждой прикоснуться, узнать, почувствовать. Не как в той сказке, что уже стала воспоминанием, а по-настоящему. В реальности все было острее, кислорода лишало, когда Аня чувствовала вкус губ Давида на своих губах. И когда запахом его дышала, в попытке заполниться им до краев.

Руки скользнули под одежду, прикоснулись к горячему сильному телу, сначала несмело. Холодный мрамор каменного изваяния не смог бы соперничать с идеальностью ощущений, что рождались от этих касаний. Идеальный Давид, ее целиком и полностью.

Анна теперь и сама целовала его в ответ, стремясь поделиться той жаждой, что сжигала изнутри. Если Давид не горел, она хотела, чтобы чувствовал пожар, что разгорался в ней все сильнее.

- Я тебя хочу. Безумно хочу, - шептала она, стаскивая с него одежду, чтобы снова и снова касаться обнаженной горячей коже. И на вкус его попробовать хотела, везде, чтобы аромат запомнить.

Они оказались в его спальне, что идеально ему подходила. Полумрак, запах дождя, что оставил свои следы во всем. В тонах и цветах, как-будто был художником, прикоснувшимся к обстановке комнаты.

Анна устроилась сверху, смотря на Давида, в глазах которого полыхало пламя, что не хотелось притушить. Наоборот, Аня готова была все сделать, чтобы разжечь его сильнее.

Провела ладонями сверху вниз, почувствовала как каменеют под ее пальцами мышцы. Он был таким сильным…

Проложив дорожку поцелуев, что были невесомее ветра, Анна расстегнула ремень на брюках Давида и высвободила возбужденную плоть. Он рождал в ней совсем другую женщину, порочную и свободную ото всего, что раньше казалось запретным. Медленно наклонив голову, Аня провела вдоль всего ствола языком, обхватила его рукой и чуть сжала.

Она не смотрела на Давида, решив, что он остановит, если ему что-то не понравится. Осмелев, как-будто ей нужно было решиться на большее, Аня вобрала головку в рот и пососала, наслаждаясь терпким и пряным вкусом. Она могла чувствовать под пальцами каждую венку, что выступали под горячей, бархатистой кожей. Снова вобрав головку, Анна опустила голову ниже, погружая член глубже и начала размеренно двигаться. Медленно, тягуче неторопливо, сходя с ума от этой медлительности.

Ей так хотелось быть для него особенной, сделать что-то, чего он не испытывал никогда с другими женщинами. Стать той, что затмит собой всех, кто был в жизни Давида до нее. И если были эти грани, с ним она готова была переступать их раз за разом.

Давид втянул в себя воздух, наполненный Аниным ароматом. Прикосновение ее прохладных ладоней доставляло почти боль. Боль, которой он наслаждался. Сладко и больно. Ее руки скользили по телу, воспламеняя. Давиду казалось, что еще немного, еще секунда их контакта, и кровь начнет закипать в венах. Он почти ожидал агонии, ожогов, волдырей. Как же хорошо… Его трясло мелкой дрожью. Если бы можно было остановить этот момент, задержать его навсегда, Давид бы так и поступил. На щеках Ани появился нежный румянец, волосы растрепались, а на лице застыла неуверенность. Она сомневалась в том, следует ли остаться? Но Давид понимал, знал, что не отпустит ее. Даже если она потребует уйти. Он не сможет… С того самого момента, как столкнулся с ней – она уже принадлежала ему.
Давид грубо сдернул с Ани платье. Ткань оглушительно затрещала. Этот звук ржавым лезвием прошел по венам. Возбуждение, дикое, сумасшедшее, нахлынуло волной. Давид прижался бедрами к Аниному животу. Он хотел быть внутри. Хотел слышать ее стоны. Хотел стереть с нее налет отстраненности и равнодушия. Чтобы с ним она была не такой, как со всеми.

— Я твой. Бери и пользуйся.
Он пытался как-то ей сказать, что согласен на все, лишь бы Аня осталась рядом. Задержалась с ним дольше, чем на пару часов виртуальной реальности, дольше чем она, возможно, планировала.
Аня пыталась стащить с него одежду, а Давид лихорадочно придумывал, как удержать Аню. Когда их тела соприкоснулись, Давид послал к черту все мысли. Он не мог размышлять, когда ее нежное тело прижималось к его. И тут же отстранялось. Давид сжал Анины предплечья и прижал к себе, сходя с ума от ощущения ее мягкой груди и горячего дыхания.
С трудом они добрались до кровати, падая на холодные простыни.

Давид сжал зубы. Он сжал рукой спинку кровати и впился взглядом в потолок. Все, что угодно, лишь бы не сорваться. Ему хотелось лишь одного – намотать яркие рыжие пряди на кулак и ворваться так глубоко в горячий и влажный рот, чтобы Аня задохнулась. Он рассматривал чертов потолок, боясь даже взглянуть на Аню. Ее язык не спеша скользил по стволу, губы слишком нежно обхватывали головку. Едва слышные звуки будоражили, доводили до отчаяния. В конце концов он не выдержал.
Давид опустил взгляд и тихо застонал. Аня медленно проводила языком по его члену. Ее губы смыкались вокруг головки – ничего более возбуждающего Давид еще не видел. Он протянул руки, собрал волосы Ани в кулак, открывая лицо, чтобы видеть каждое ее движение. Она не смотрела ему в глаза. Не хотела? Боялась? Ей было неприятно?
Давид едва не до скрежета сжал зубы. Только бы не прекращала… Ее ладони мучительно медленно скользили по влажному стволу, вызывая едва ли не судороги во всем теле. Давид понял, что не сможет содержаться. Как мальчишка, он кончит Ане в рот, и ему даже не будет стыдно. Бедра дернулись вперед, и Давид не стал себя сдерживать. Резко он вошел глубже, чувствуя, как головка упирается в горло Ани. Несколько рваных движений, и все будет кончено… Он увидит, как Аня будет задыхаться, заглатывая сперму, как ее губы будут покрыты белой влагой… Этих мыслей оказалось достаточно, чтобы подвести его к границе. Нет. Он не позволит всему закончиться так быстро.
Давид обхватил ладонями талию Ани и подтянул ее вверх, заставив развести ноги по обе стороны от его груди. Коснувшись пальцем горячих набухших складок, он ощутил, какая она влажная, шелковистая. Идеальная… Он вошел в ее лоно двумя пальцами. Аня была тугой и невозможно горячей. Идеальной. Лучше, чем он мог вообразить. Давид обхватил губами Анин сосок и обвел его языком. Какая же она вкусная… Невероятная. Убрав пальцы, Давид коснулся ими Аниных губ, заставляя их блестеть от ее собственной смазки.
Он подтянул Аню еще выше, чтобы ее бедра оказались по обе стороны его лица, а открытое лоно прямо над губами. Приподнявшись, он коснулся языком набухших складок, обхватил губами и немного потянул. Ее вкус был сумасшедшим. Пьянящим. Все мысли вылетели из головы. Давид провел языком по малым губам, слизывая горячую смазку, наполняя себя Аниным вкусом. Он вошел в нее языком, пальцами сжал влажный сосок и слегка покрутил, чтобы боль смешалась с наслаждением. Губы втянули в рот набухшие складки. Язык несколько раз прошелся по клитору. Какая же она вкусная… Совершенная…
Нужно войти в нее. Оказаться внутри. Немедленно! Давид почти грубо дернул Аню вниз, обхватил ладонью член и резко насадил Аню на него. Он ворвался в нее до упора. На всю длину. Не давая Ане пошевелиться, Давид с силой вбивался в нее, удерживая над собой. На несколько секунд он замирал внутри, не двигаясь, чувствуя, как ее мышцы сжимаются вокруг его члена, так плотно, что это почти причиняло боль. Наконец, отпустив ее, Давид коснулся пальцем ее клитора, обводя по кругу, другой рукой сжал подрагивающую от каждого движения грудь. Он хотел видеть, как Аня двигается на нем, как покрывается испариной ее кожа, как липнут к лицу влажные волосы, как вздрагивает грудь. Он хотел… Чтобы все длилось вечно. Не заканчивалось никогда.
Давид смотрел на Аню, со всей отчетливостью понимая, что не отпустит ее. Не позволит уйти. Удержит возле себя любым способом.