Фантазм

Да, он хотел меня напугать. Намеренно провоцировал, действуя то нарочито грубо, но дерзко, а то, наоборот, слишком интимно. Но я пока не могла понять, для чего. Какой резон был ему в моем страхе? Или это всего лишь привычная манера действий? Опасаясь за своих сестер, он держал их в страхе, но могла ли я предположить, что он так же действует в отношении меня?
– Верно, не знаю. Но я привыкла бояться вполне конкретных опасностей, а не чего-то эфемерного. И с чего вы взяли, что ваши мысли должны меня напугать?
Он действительно был ближе, чем того позволяли приличия, но его близость не пугала. И не отвращала. Скорее, удивляла. Я не могла понять, почему позволяю ему так себя вести и почему мне это нравится.

И как же мне тогда обращаться к вам? Я не произнесла этого вопроса вслух, задумавшись о вариантах. Но по сути, их не было. Он представился, но не для того ведь, чтобы я называла его по имени. Или, напротив, как раз для этого, и это очередная попытка смутить меня?

Мой спутник выдал свое раздражение, удивляя еще больше. Что скрывалось за его не очень удачной попыткой быть грубым? Я кивнула официанту, называя первое попавшееся блюдо в меню и совершенно не представляя, что именно я заказываю. Это было не столь важно. Гораздо более важным казалось понять этого странного человека.

– В самом деле, откуда мне это знать… , – задумчиво проговорила я, переводя взгляд на какой-то причудливый цветок, расположенный немного в стороне от нашего столика. Его белые, тонкие лепестки покачивались от легкого движения воздуха. Он казался таким хрупким – лишь тронь, и сломается от одного прикосновения. Хотя я была почти уверена, что в действительности он намного прочнее, чем кажется.

– Ты должна научиться подчиняться, маленькая дрянь. Запомнить раз и навсегда, кто на самом деле главный в этом мире. Поверь мне, так для тебя же будет лучше. И сейчас, и потом, когда выйдешь замуж. Мужчины любят послушных женщин. Не надо сопротивляться… Ты ведь не хочешь, чтобы я что-нибудь тебе сломал? Кому потом ты будешь нужна в таком случае?
Я знала, что кричать бесполезно. Бесполезно плакать и звать на помощь, пытаться придавить чем-то посильнее дверь, чтобы ОН не смог войти. Будет только хуже. ОН все равно справится с любой преградой. А потом… Нет, ОН никогда не бил меня. Но я предпочла бы удары и боль тому, что ОН делал. Его омерзительным рукам, щарящим по телу и забирающимся в те места, где я сама не осмеливалась к себе прикасаться.
– Я ведь о тебе забочусь! Ты же хочешь научиться угождать будущему мужу. Потом еще мне спасибо скажешь.
Я дважды пыталась умереть и бессчётное количество раз – сбежать. Но глупо надеяться на успех, когда у тебя нет ни пенса, а каждая собака в округе готова выследить тебя и вернуть отцу.
Отцу? Я не называла его так никогда в жизни, с тех пор, сколько помню себя. Только ОН. С того самого мгновенья, как поняла, что ОН на самом деле из себя представляет. Что за личиной щедрого, благородного и добропорядочного милорда кроется монстр, при одной мысли о котором у меня перехватывало дыхание и начинали дрожать колени.
Ему никто не осмеливался перечить, ни мать, ни мои сестры, ни тем паче слуги, в то время как в обществе ОН пользовался славой идеального мужа и отца.
Я часто думала о том, как ему удавалось так успешно скрывать свою подлинную сущность от всех. Ни день, ни неделю – годы. Когда пыталась говорить с матерью, она лишь плакала, целовала меня и шептала что-то неразборчивое, закрывая мне рот трясущимися ладонями, будто нас кто-то мог подслушать. Впрочем, наверно мог. ОН все мог тогда.
И я до сих пор не знаю, что ОН делал с моими сестрами. После того, как они вышли замуж и уехали из Брайбурга, мы виделись лишь дважды, и ни Брин, ни Ванесса не проявили ни малейшей заинтересованности в разговоре со мной. Словно хотели забыть обо всем, что было в прошлом. Брин за несколько лет замужества из юной цветущей девушки превратилась в старуху, рожая одного за другим детей и существуя беззвучной тенью своего супруга. А Ванесса так и не смогла забеременеть. Муж винил в этом ее, она – весь остальной мир, но так или иначе, никаких связей со своими родными сестра категорически не хотела поддерживать.
Человек, которого ОН привел в дом и представил, как моего будущего мужа, был старше меня на четыре десятка лет. Я была уверена, что и от собственного брака не стоит ждать ничего хорошего. Как и вообще от жизни. Что вообще могло быть доброго там, где заправляют мужчины? Где они берут на себя право и власть вершить чужие судьбы?
Не знаю, каких чувств во мне было больше: ненависти или страха. Наверно, и того и другого – в избытке, потому что я даже не запомнила церемонию венчания, поглощенная роем собственных эмоций. Пришла в себя лишь спустя несколько дней, когда стояла на палубе судна, уносившего нас прочь от берегов Империи. Ветер трепал мои волосы, наполняя легкие неведомой прежде свежестью и свободой, вокруг простиралось бескрайнее море неописуемого изумрудного оттенка, а до меня только дошло, что брачная ночь так и не состоялась. Мой супруг находился рядом, но при этом не делал никаких попыток ни приблизиться ко мне, ни тем более затащить в постель.
– Жизнь – это не только страх. Не только боль. Не только предательство и унижение. Тебе надо научиться испытывать и другие чувства. Позади нет ничего, кроме прошлого. А впереди – вот такое же бесконечное море, как то, что ты видишь сейчас перед собой. Оно не будет всегда спокойным, и штормов не избежать, верно. Но ни они одни только придут в твою жизнь. Там будет любовь. Разумеется, если ты этого захочешь.

Да, я любила мужа. Сначала это была благодарность за то, что брак с ним избавил меня от кошмара прошлого, а потом поняла, что в его чувствах ко мне – не только забота. И он стал для меня не только тем отцом, которого я никогда не имела, но мужчиной, который научил меня уважать себя и помог перестать бояться. Я никогда не спрашивала, была ли случайной гибель человека, в доме которого я выросла. Знала ли ответ, или догадывалась о нем, но кошмары оставили меня гораздо раньше. Когда вместе с любовью мужа приняла истину о том, что все в жизни имеет свою цену. И все однажды заплатят за то, что сделали.

Все эти воспоминания пронеслись перед глазами, и я сглотнула подступивший к горлу горький ком. И сама не ожидала, что всего лишь одна фраза может так разбередить душу. Но ведь ничего не изменилась. Я все та же Одри Лейн, которая усвоила преподнесенные ей жизнью уроки, а мужчина рядом со мной может считать меня кем угодно. Избалованной куклой, не знающей горя и печали. Пусть думает, что я такая же хрупкая и изнеженная, как этот цветок. Я не собиралась его разубеждать. Во всяком случае, не теперь.
Я моргнула несколько раз, стряхивая набежавшие на глаза слезы, и вновь обернулась к Маркусу, вслушиваясь в его слова.

– Думаю, вы и не узнаете об этом, пока я не узнаю эту вашу правду. Не хотите попробовать?
Я была уверена, что он откажется и не станет мне ни о чем говорить, но его следующие слова и удивили меня, и разозлили одновременно.

- А вы и в самом деле любитель все держать под контролем, – я улыбнулась, глядя ему в глаза. – Даже пытаетесь решить за меня, что мне интересно, а что нет. Если бы я хотела услышать кого угодно, я бы и спросила, кого угодно. А мне хотелось узнать именно вашу версию. Но не буду настаивать. Ваше молчание и так позволило мне многое узнать. Не спрашивайте, что именно, я пока приберегу эти выводы для себя самой.

Я задумалась. Родители? Я не знала истинного значения этого слова, что говорить о каких-то там секретах от них? Все мое существо, все переживания и мысли были тайной, но потому лишь, что им не было дело до того, что я действительности думаю или чувствую. А вот иметь секреты от мужа я бы вряд ли захотела… вернись он в мою жизнь хоть ненадолго. Горничная? Это звучало даже забавно. На какие секреты намекает Маркус Хван, чтобы их нужно было скрывать от слуг? Или рассчитывает услышать о каких-то пикантных подробностях моей личной жизни? В таком случае почему бы не дать ему их?
– Ненавижу спать в ночной сорочке. Она так стесняет движения… – я поморщилась, будто мне и сейчас было тесно и неуютно, и продолжила шепотом, потому что мои следующие слова предназначались только для его ушей: – Моя горничная была бы в совершеннейшем шоке, если бы узнала, что как только она выходит из моей спальни, я избавляюсь от этой неудобной тряпки.

— Потому что вы выглядите слишком чистой. Кажется, что любая моя мысль может вас запачкать.
За ее словами крылось что-то большее. Не просто страх, а хорошо знакомое мне отчаяние. Такое, когда осознаешь ,что из миллиардов людей живущих на свете нет ни одного, способного тебе помочь.
Но может, я просто выдумал себе все это. Нафантазировал то, чего нет.


Ее взгляд остекленел. Тело осталось тут. Но душа и разум… Она больше не была со мной. Где бы ни находилась, я видел – там ей ужасно. Я хотел вырвать ее из воспоминаний. Вернуть обратно. Словно почувствовать, что рядом не просто пустая оболочка, а живой человек.
Я хотел… чтобы все было иначе. Быть правильным. И все сделать правильно. Родиться в правильной семье и при правильных обстоятельствах. И, быть может, встретить ее на годы раньше.
Эти идиотские мысли вызывали злость.
Я всегда стыдился того, кто я есть. Боялся этого. Считал, что виноват. Что ущербный. Что не достоин всего того, что есть у остальных.
Однажды мне удалось справиться с этим. Я думал, что навсегда вырвал из себя чувство вины.
Но я ошибался. Сейчас оно вылезло на поверхность вновь, показав, что я остался таким же слабаком, каким был всегда.
Я даже не способен был завладеть ее вниманием. Вызвать ее интерес и удержать его.


Ее глаза заблестели от слез. Что бы она ни вспоминала, в этом не было ничего хорошего. И я снова ощутил себя уродом. На этот раз я заставил ее думать о плохом.
Почему мне вообще есть до нее дело? Почему эта женщина стала важна за несколько минут с момента нашего знакомства?
Я не хотел этого знать.
Мне не нужен никто.
Я всегда был сам. Сам по себе.
И так будет всегда.



Я должен был согласиться. Промолчать. Позволить ей самой решить. Она ведь уже сделала какие-то выводы. Это было правильно.
Но я никогда не был правильным. В моей жизни все состояло сплошь из ошибок.
Нужно было промолчать.
— Моя правда, миледи заключается в том, что я вор. Ворую с детства. Впервые я украл в шесть лет. – Я чуть ослабил шейный платок и вытащил наружу длинный шнурок с серебряной подвеской. Вороненок с рубиновым глазом. – Это моя первая кража. У человека, который вышел из… здесь это называют «дом терпимости». Он был пьяным и сонным. Я знал, что его легко будет обчистить. Потому выбрал своей жертвой. Я шел за ним до рынка. У одного из прилавков он остановился и начал рассказывать торговцу, что ему нужен подарок для жены. Что-то красивое, чтобы она не ругалась из-за того, что ночь он провел не с ней. Хотел убедить ее в том, что работал. Я дождался, пока он купит подвеску, а после стащил ее и кошелек. – Я мстительно улыбнулся: – Чтобы не смог больше ничего купить обманутый жене.
От этого воспоминания на тыльной стороне ладони начался зуб. Меня тогда, конечно же, поймали. Повезло, что я был ребенком – били только по рукам. Шрамы давно побелели и почти не видны. А вот воспоминания неожиданно яркие и красочные. Деньги забрали и вернули тому ублюдку. Но вороненка мне удалось сохранить.
Я налил вина графине, а затем наполнил и свой бокал.
— Я воровал очень много, чтобы открыть свое дело и стать богатым. – Я усмехнулся этой детской мечте, когда считал, что деньги могут решить абсолютно все. – Но иногда я крал совершенно бесполезные вещи. Никому не нужные. Дешевые. Видел что-то и понимал, что должен обладать этим. Понимал, что эта вещь должна принадлежать именно мне. Что я ее законный хозяин. Все эти… сувениры хранятся у меня дома. В особой комнате. Я могу рассказать историю каждого из них. Где, когда и у кого он был украден.
Я посмотрел на нее прямо. В упор.
— Я не воровал уже давно. Не видел ничего, что хотел бы получить достаточно сильно. Но сегодня я нашел то, чем хочу владеть. Я знаю где и когда украду. Но не знаю, у кого…


Я сделал глоток вина, чтобы хоть чем-то занять себя. Но даже не ощутил вкус напитка. Ложь или правда, но ей удалось заставить меня потерять контроль. Почти. Вокруг все еще были люди. Но там, в своем больном воображении, я уже мог рассмотреть даже мельчайшие подробности того, о чем она говорила.
Каждую маленькую сладкую деталь.
Потребовалось огромное усилие, чтобы улыбнуться. Я сам загнал себя в эту ловушку. Хотел ли я из нее выбраться? Нет.
Она говорила тихо, едва слышно. Только для меня. Теплое дыхание долетало до моего лица и касалось губ. Я пытался прогнать яркие картины того, что она описала, но разуму было все равно, а телу тем более. Мне нравился каждый из сотен вариантов того, что я представлял.
— Вам просто нужно сменить горничную. – Во рту пересохло и пришлось сглотнуть вязкую голодную слюну. – На того, кто поможет вам готовиться ко сну так, как вам нравится. – Мой хриплый шепот был едва слышен. Но я знал, что она расслышала. – Мой секрет не такой интересный. – Я коснулся рукава сюртука чуть выше манжета. – Мой народ ужасно суеверный и повсюду развешивает и прячет талисманы. А я рисую их вот здесь. – Я указал на место над запястьем, где расположились несколько черных символов. – Каждый раз перед чем-то важным или просто, чтобы за день не случилось ничего плохого. Какой-нибудь талисман. Прачка считает, что я колдун или демон, потому что все мои рубашки покрыты сажей из самого ада.

Мэри размышляла, сколько имперских крон потрачено графом Ромни на то, чтобы приглашенным на бал казалось, что хозяин дома сказочно богат. Стол ломился от яств, большей частью экзотических и привозных. «Стерлядь паровая», «Ботвинья с осетриной и балыком», «Волованы», - значилось в меню. Вряд ли осетрина водится в грязной и дурно пахнущей Диуре, а стерлядь выловлена в заливе Сирен, подумала баронесса и попросила лакея подать для начала «постные щи».
Ожидая, когда ей подадут блюдо, она рассеянно переговаривалась с маркизом и, старясь делать это незаметно, разглядывала наряды сидящих напротив неё дам. Сердце её при этом наполнялось грустью и даже завистью. «Неужели я превращаюсь в желчную старую деву?», - подумала Мэри и вздохнула. – «И всё, что мне останется в жизни, это наполнить дом кошками и посвятить себя служению им…»

Бал

Кое-кто с головой на плечах и высоко задранным носом не видит разницы между Лапландией и Гренландией. Что поделать, бывает. А у моих ботинок отсутствуют глаза, чтобы они могли в толпе отличать ковер от волочащегося по нему шлейфа.
И почему мне должно быть не все равно, замужем она или нет?
– Мой отец – герцог Нортроп, - заявила леди, вскинув подбородок.
Произнесено с интонацией, с которой говорят: «Я – королева Империи».
Я скользнул взглядом по ее лицу, задержался на губах. Нежные, красиво очерченные, но всю их прелесть портит гримаска, выражающая допустимую приличиями и воспитанием норму высокомерия.
Сколько лет этой папенькиной дочке? Ее кожа еще издалека показалась мне безупречной, а вблизи она гладкая и сияющая, как лепестки лилии. Плечи, волосы, осанка, очертания фигуры и рук – все указывало, что передо мной юная девушка, значительно моложе меня. Но ее взгляд, манера держаться и говорить наталкивали на мысль, что особа или одержима фанаберией, или очень хочет, но никак не может выйти замуж, оттого ее нрав безвозвратно портится.
Или все куда проще – именно ее нрав причина того, что она все еще не замужем. И это не дает ей покоя. Немудрено, что для нее каждый бал как штурм, как последний шанс на победу. Может быть, она и шлейф свой нарочно таскает так, чтобы ловить на него потенциальных мужей.
- Еще раз прошу простить мою неловкость и невнимательность, - я изобразил учтивый поклон. – Как вы совершенно справедливо заметили, я почти год ходил исключительно по снегу и камням, а вместо шлейфов и фраков видел лишь шкуры, все разнообразие которых состоит в том, что одни носят мехом внутрь, а другие - наружу. Я успел одичать и многое позабыть. Но, безусловно, знаю вашего батюшку, достопочтенного лорда Нортропа, и помню вас, леди…
Черт побери, имя ее вылетело из головы. А я вообще его знал? Должен был, конечно, но…
Лютеция? Фелиция? Каденция? Нет, это точно совсем из другой оперы.
- Позволите мне повторить вопрос и задать новый? – поинтересовался я.
Мне искренне хотелось загладить неловкость, все же не так часто я топтался по подолам бальных платьев первых красавиц Империи, чтобы вовсе перестать обращать на это внимание.
- Конечно, Ваша Светлость, спрашивайте, - высочайшее позволение подтверждено величественным наклоном головы.
- Вы не ответили мне на вопрос, не желаете ли чего-нибудь прохладительного. Напиток или сорбет?
- Питье из барбариса. Благодарю вас.
- И вынужден признать еще одну вину перед вами – я не могу вспомнить вашего имени.
- Леди Флоренция Говард.
Что ж, я почти угадал.
- Леди Флоренция, - я предложил даме руку.
Мне показалось, или она колебалась, прежде чем положить свою затянутую в перчатку ручку на мое предплечье? Я успел понадеяться, что она откажется, и я смогу наконец отправиться к карточному столу.
Она пила нарочито медленно, маленькими глоточками, время от времени бросая на меня короткие взгляды, потом отводила глаза и с вежливо-равнодушный видом посматривала по сторонам. Я стоял рядом как болван, не зная, о чем с ней говорить, мечтая побыстрее вернуть эту заносчивую особу ее папеньке и убраться подальше от волочащихся шлейфов, притворного смеха, мелькания перьев, вееров и навязчиво лезших в нос ароматических композиций, соединивших в себе запахи духов, ваксы, которой были начищены сапоги армейских чинов, и странного русского пойла, именуемого квасом. Его наливали за одним из буфетов, черпая прямо из деревянной кадки.
Прошла вечность, пока леди Флоренция утолила наконец жажду. И тут я снова наступил на шлейф. Точнее, сотворил еще одну глупость – пригласил даму на танец. Конечно, предварительно поинтересовавшись, нет ли у нее свободного танца. Ведь наверняка у такой невозможно прелестной особы все расписано и от желающих танцевать с ней нет отбоя.

Сколько себя помнила Мюриэль, ей всегда твердили, что это она причина смерти леди Амалии, матери девочки. Кто-то говорил это открыто, упрекая девочку, от кого-то она слышала это случайно. Слова гадалки повергли девушку в шок. Ей хотелось верить в слова шарлатанки, она устала жить с бесконечным чувством вины, но для того чтобы в эти слова поверить она должна была спросить своего брата. Мюриэль догадывалась, что виконт Бэдфорд не обрадуется, если сейчас она оторвет его от игры. Поэтому около библиотеки она остановилась, глубоко вдохнула, верее попыталась глубоко вдохнуть, но корсет был слишком туго затянут, успокоилась.

Мюриэль зашла в бальный зал в тот самый момент, когда скрипка девушки издала первые восхитительные звуки. Несколько мгновений Мюриэль слушала прекрасную музыку, но вспомнив для чего она пришла в бальную зала, окинула присутствующих взглядом и, найдя свою компаньонку, направилась к ней.

ps Хочу пить, курить и веселиться, если кому-то скучно и одиноко я готова поддержать любой кипишь, даже голодовку.

Диана впервые была на балу и ей не с чем было сравнивать свои ощущения от происходящего, но то, что она чувствовала нельзя было описать словами. Ее штормило и бросало из крайности в крайность, от страха и волнения до радости и надежды. Это можно было бы списать на гормональный фон, но ничего такого. Она просто впервые оказалась в незнакомом месте, поражающем своим богатым убранством и среди малознакомых людей высшего сорта, к коим себя уже, даже не смотря на прекрасную древнюю родословную, не относила. Какая разница какого цвета твоя кровь, если, возможно, уже завтра тебе нечего будет есть?
Зал, где высшая знать наслаждалась необычными кушаниями поражал своей изысканностью и тонкой работой мастеров по лепнине и ковке. Посуда, что стояла на столах, стоила целое состояние, в воздухе витали запахи жареного мяса, выпечки и чего-то еще, пробуждающего аппетит даже у нее, взволнованной новыми знакомствами и не представляющей, как сможет проглотить хоть кусочек. Она все время внимательно рассматривала лордов, с которыми ей предстояло сесть за один стол, пытаясь тщетно считать их эмоции, и только в какой-то момент бросила взгляд за окно, где царила темнота. На короткий миг, потому что ее вновь начинал охватывать страх, а она не хотела этого и всячески от себя гнала, стараясь выглядеть увереннее.

Официант,что обслуживал их был очень необычным. Живой взгляд и французское происхождение выделяли его из толпы. Диана заметила, что тот не слишком уверенно и ловко обращается с подачей блюд, будто делает это впервые, но оставила свои наблюдения при себе. Каждый из нас когда-то и что-то делает в первый раз, учится чему-то. Просто было странновато, что этого человека наняли сегодня, просто она немного почувствовала с ним схожесть в чем-то, в том,что они дебютирует этим вечером. Конечно, каждый по-своему.

Диана мельком заглянула в меню, чтобы ознакомиться с труднопроизносимыми названиями, но не смогла на чем-то остановить свой выбор.


- Я буду то же, что и вы, лорд Эгертон. Доверяю вашему вкусу.
Диана уже настроилась на трапезу и возможность пообщаться с лордом Вильерсом, как в одной из комнат зазвучала музыка. Надо отметить, это была красивая мелодия и исполнялась она замечательно, но она сломала все планы и намерения девушки, поскольку лорд Вильерс предпочел ее пище насущной.

Глупо. Как глупо поддаваться чьему-то обаянию в первый же момент и придумывать себе невесть что. Куда ей тягаться с с такими красавицами и музыкальными гениями? Она ничего не умеет, кроме как чертить схемы и придумывать то, что пока не удалось поднять в воздух или спустить на воду. Диана бросила взгляд на опекуна и отложила вилку. Есть расхотелось от слова совсем.
- Раз уж мы остались наедине, то я хотела бы задать вам вопрос личного характера. Если позволите. За те две недели, что я провела в вашем доме, мы очень сблизились с Лили, полагаю, ей очень не хватает если не матери, то подруги, которую она обрела в моем лице. Расскажите, что случилось с вашей супругой и почему на эту тему вы не разговариваете, будто есть табу. Моя мать умерла, как вы знаете, упав с лошади, и мы чтим и вспоминаем ее практически каждый день, а у вас это не заведено... Простите, если эта тема вам неприятна, мне просто хотелось бы понять...

Я рассматривала подвеску с черным птенцом, смотрела на жесткую улыбку мужчины, куда больше напоминающую оскал, и думала. Какой реакции на свои слова он ждал? Возмущения? Негодования? Что я сейчас же сорвусь с места и в ужасе убегу прочь? Все, что он рассказывал, действительно было ужасно. Ужасно, что маленький мальчик находиился не дома, в тепле и с любящими родителями, а был вынужден скитаться по улицам и воровать, терпеть боль от наказаний и копить в своей душе те шрамы, которые не заживают так хорошо, как физические. Маркус Хван не сказал об этом, но я прекрасно понимала, что не от хорошей жизни беззащитный ребенок решился на такой шаг. И если кто-то и заслуживал наказания, то только тот, по чьей вине все это случилось.

Я вдруг поняла, что хотела бы увидеть эти трофеи. За его напускной бравадой таилось много больше, и, возможно, узнав, какие вещи в тот или иной период жизни могли казаться ему ценными, я узнала бы и то, о чем он умолчал. Проникнуть не в скрытую от посторонних комнату его дома, но в потаенную комнату души, где поселились призраки куда более страшные, чем мои собственные. Тем более, что с моими мне почти удалось расстаться, а его по-прежнему продолжали терзать и мучить.

Было что-то такое в этой его фразе, что заставило мое сердце забиться быстрее. Мужчина как будто ждал, что я стану что-то уточнять, но я не смогла произнести ни слова. Боялась услышать его ответ. И одновременно боялась ошибиться, если бы вдруг оказалось, что я поняла его неправильно.

Его шепот коснулся кожи, будто проникая под покровы одежды, и заставил меня вздрогнуть. Взгляд помимо воли задержался на его руках, больших, с проступающими венами и загрубевшей кожей. Ножка бокала с вином в его гибких, сильных пальцах казалась совсем тоненькой: надави посильнее – и переломится. Но мне отчего-то безумно нравилось, как выглядело хрупкое стекло в его руках. В это мгновенье показалось, что мужчина не слова произносит, а в буквальном смысле дотрагивается до меня. Моя горничная так подолгу возилась с многочисленными застежками и завязками на платье, а сколько времени на это понадобилось бы ему? И зачем я только вообще заговорила об этом? Я словно наяву представила всю ту картину, о которой он говорил. Которую зачем-то придумала сама, а сейчас не знала, как справиться с разыгравшимся воображением.

У каждого из нас свой ад... Я замерла, переводя взгляд на место, которое он указал. Рассматривала сплетение вен на его запястье и черные символы, нанесенные на кожу, значения которых я не знала.
– И как, этот метод работает? Ваши талисманы действительно помогают избегать неприятностей? Например, вот этот, – протянула руку и коснулась кончиком пальца крошечного замысловатого рисунка у самого края манжета. Кожа мужчины оказалась бархатистой и теплой, и мне показалось даже, что я различила биение пульса. Я вздрогнула и одернула руку, будто обжегшись. И так позволила себе непростительно много. И в поступках, и, тем более, в мыслях. Теперь бы хоть как-то привести их в порядок.
– Слуги всегда любят придумывать разные истории про своих хозяев, – проговорила, отводя глаза от рисунка на руке. – И в большинстве случаев их выдумки не имеют ничего общего с действительностью.
Надо было как-то отвлечься от своих собственных выдумок, перестать думать о том, на что я не имела никаких прав.
– Но вы почти ничего не съели, – взяла листок с меню, пытаясь сосредоточиться на обозначенных там названиях. – Жаркое из глухаря. Это должно быть вкусно. – Я заставила себя улыбнуться и снова поднять взгляд на Маркуса Хвана. Может быть, если сменить тему, напряжение уйдет само собой? – Вы любите охоту?

Ужин был великолепен. Маркиз не утруждал себя выяснением, что означает название того или иного блюда, поскольку был абсолютно не силен в русской кухне, но вкус все имело отменный, чем он не замедлил поделиться с баронессой

- Блюда выше всяких похвал, не находите? - он кивнул головой на то, что подал лакей. - Не могу выговорить названия, но не важно, как оно называется, если это божественно вкусно.
После ужина Август проводил даму в бальную залу, намереваясь откланяться и отправиться играть в карты, когда неожиданно всем была представлена молоденькая родственница графа Ромни.

И девушка заиграла на скрипке
Маркиз был небольшим любителем классической музыки и бывало даже засыпал на домашних вечерах, поэтому всегда выбирал место в тени и подальше от играющих, но сейчас игр юной девушки или незнакомая мелодия его просто заворожили.
Похоже, игра дебютантки понравилась не только ему
- Это было великолепно, - сказал Август, - жаль, что быстро закончилось. Маркиз, вы что-то говорили про карты? Кажется, я вполне дозрел до ломберного стола.

После ужина маркиз Кройчестер сопроводил Мэри в бальную залу и с извинениями оставил её, намереваясь сесть за ломберный стол с маркизом Вильерсом. Баронесса понимала, что провести весь вечер рядом с ней не входило в планы лорда Кройчестера, да и она сама более не находила общих тем для разговора с этим джентльменом, а потому восприняла с облегчением уход маркиза. Впрочем, она подумала, что знакомство с ним оказалось полезным и приятным.
Тем временем гостям представили мисс Иду Лейбурн, племянницу графа Ромни, и девушка весьма недурственно сыграла на скрипке. После возобновились танцы, и Мэри, чтобы скоротать время, направилась в дамскую комнату, желая привести себя в порядок. Там неожиданно для себя она застала старую подругу, с которой не виделась несколько лет, после того, как та вышла замуж. Леди Ровена Милтон кинулась расспрашивать Мэри о том, чем она занимается, и баронесса вынуждена была удовлетворить хотя бы частично её любопытство. «Ну вот, - с тоской подумала она, - завтра же по Брайбургу будут гулять сплетни обо мне». Однако леди Ровена поделилась с ней новостями, от которых пришла бы в ужас любая женщина. Ей стало известно (разумеется, из достоверных источников!), что в Империи стали пропадать девушки из знатных семей, а после их обескровленные тела находили в самых неожиданных местах, далеко от родного дома.
Эти новости вселили тревогу в сердце баронессы дю Роз. Она и представить себе не могла, что случилось с этими несчастными…

Бал
Кажется пора расписать пульку


- Рад это слышать, - искренне воодушевился маркиз Вильерс, предвкушая отличную игру. - Прошу нас простить, леди Дю Роз, но вынужден лишить вас ненадолго столь блистательного кавалера. О чем искренне сожалею и готов компенсировать сею непростительную наглость любым приятным вам образом. Скажем, прогулкой по чудесному саду, или же по знаменитой картинной галереи лорда Ромни. Признаться, я не большой ценитель живописи, но есть там истинные шедевры, которые трогаю даже мое далёкое от искусства мужское сердце.

В библиотеке собралась блестящая компания джентльменов. За игральным столом как раз нашлось несколько мест, будто нарочно поджидая игроков.
Заказав себе бренди, маркиз Вильерс с превеликим удовольствием окунулся в мир азарта и удачи. Быть может сегодня капризная господа Фортуна на его стороне?

— Не нужно смотреть на меня с жалостью. – Я хорошо видел в ее глазах это чувство. – Сожаление и сочувствие – последнее, чего я заслуживаю. И вы обязательно скоро это поймете.


В ее глазах мелькнуло… любопытство? Не отвращение, не брезгливость. И не возмущение. Кажется, леди де Пон и в самом деле было любопытно, что я украл и спрятал от посторонних глаз.
Я и сам не знал, зачем рассказал ей об этом. Никто не знал об этой привычке, превратившейся в странную болезнь. Никто, кроме нее. Едва знакомая женщина, которую я увидел впервые в своей жизни, владела, пожалуй, самым главным моим секретом.
Надеюсь, она об этом не догадается никогда.


Странным внимательным взглядом она окинула мои руки. Я что-то делаю не так? Или мои пальцы не похожи на пальцы аристократов? Скорее всего и первое, и второе.
— Вы так строго смотрите… – Я сделал еще глоток и отставил бокал. – Как будто я провинившийся ученик. – Сдержать улыбку не получилось.
На ее щеках появился едва заметный румянец. Совсем бледный, с трудом различимый в полумраке. Но я видел его отчетливо.
— О чем вы сейчас думаете?


Я не ожидал, что она прикоснется… Такое быстрое, едва ощутимое столкновение ее пальцев и моего запястья. Там, где она провела подушечкой пальца кожу обожгло. Я с трудом подавил болезненное шипение. Это было… до ненормального приятного. Слишком приятно. Ее бледная и нежная кожа на фоне моей – смуглой и грубой, покрытой черными линиями.
Красиво…
Я инстинктивно потянулся за ее рукой, но успел отдернуть пальцы в самый последний момент. Она и так думает, что я дикарь.
Я сглотнул и снова потянулся к вину. Нужен глоток, а иначе точно сойду с ума. Одно-единственное прикосновение опалило так, будто я сунул руку в ворох горячих углей. Прямо в пламя. Больно до черных точек перед глазами и одновременно хорошо. Сладко. Безумно. До шума крови в ушах. До бешеной циркуляции во всем теле.
Я с трудом прохрипел:
— Да…
Я представил, как ее пальцы медленно вынимают запонку из петель и двигаются вверх по коже, скользят по руке, забираясь все выше и дальше под широким рукавом рубашки.
Это было очень опасное видение. Дико опасное.
Нужно сосредоточиться.
Но вместо этого я зачем-то тихо прошептал ей:
— Они очень действенны. Рискните и проверьте их силу.
Я представил, как веду мягкой кисточку по ее коже, оставляя черные вязи символов и знаков.
От этой картины стало так жарко, будто меня сжигали живем на костре. Я практически ощущал себя привязанной к столбу. Слышал треск и запах влажного хвороста. А от дыма першило в горле.
Только вместо гари был аромат ее духов, который я никогда не смогу забыть.


Я все еще пытался взять себя в руки и вернуть ускользающий рассудок.
— Так и есть. Но их болтовня полезна.


Она искала новую тему для разговора, и это было… не то, чего бы я хотел.
Я знал, что мы знакомы слишком мало. Даже смешно. Я никогда не доверял людям. Никому. Но сейчас было плевать.
— Не вижу в ней смысла. Если только не охотиться для собственного пропитания. Вам действительно это интересно? – Я смотрел на нее, пытаясь понять, что кроется за совершенным лицом и почти кукольно-идеальными чертами. В ее голове было столько всего… А еще больше в душе.
И я хотел знать об этом. Обо всем.
Но кажется, ей не нравился контроль. Не нравилось, что кто-то может распоряжаться ее жизнью.
А я всегда пытался контролировать все вокруг себя.
Но я слишком привык бороться за то, что хотел получить. Если не получилось купить, я крал. Любым способом, но то, что мне нужно, должно принадлежать мне.
— Леди де Пон… – Я ждал, пока она посмотрит на меня. – Мы ведь с вами не дети. И нам не нужно стараться соблюдать все правила приличия. Если вы боитесь за свою репутацию, то я могу быть в стороне. Никто даже не догадается, что мы знакомы. Но этот вечер… и эту ночь… я хочу провести подле вас. С вами.

Предложение маркиза перекинуться в карты было встречено положительно
Мужчины раскланялись с баронессой и отошли к карточным столам. За одним из них как раз освободилось место. Август, как он и говорил, играл скорее для азарта самой игры, после выходя в отставку ему не хватало адреналина, его отсутствие восполняла охота и карты как некий способ пощекотать нервы. Это же так азартно - не знать, какие карты у противника, предвкушать выигрыш, ждать его и не получить... Но такие проколы бывали у маркиза редко - он был хорошим игроком, впрочем, он все привык делать хорошо, потому и умел следить, какая карта вышла, что осталось на руках, ждать флеш-рояль или готовиться проиграть. Рулетка в этом смысле была более интересна, там все зависело от ее величества фортуны и очень мало - от самого игрока, в картах же можно было просчитать выигрыш с очень большим процентом вероятности.
Август положил в банк деньги, спросил сигару и бокал вина, посмотрел на свои карты - игра началась - и все было не так и плохо.

Бал.
Фартуна - дама капризная и ее лучше не искушать.


Проиграв несколько раз к ряду, маркиз разумно решил остановиться. Увы. Карты капризны и порой не идут в руку. И тут уж приманивай удачу или не приманивай, но не все в твоей власти.
Серия неудач немного подпортили настроение маркизу, а если учесть как азартно и красиво играл лорд Кройчестер. Вот уж где опытный волк!

Осушив свой бокал, маркиз Вильерс, извинился перед столом, посетовав на свою фатальную неудачу, и оставив щедрые чаевые расторопному официанту, покинул библиотеку.
В бальном зале было по-прежнему шумно, и уже порядком разгоряченые быстрыми танцами гости, громко смеялись, подчас перекрикивая друг друга.

Маркиз Вильерс, вдруг ощутил себя лишним на этом празднике. Захотелось тишины и уединения, вдали от всего этого буйства красок и чужих эмоций.

Вспомнив о своем совершенно оскренеем обещании леди Дю Роз, Джордж решил поискать ее, в надежде что уговорит на небольшую прогулку или же обещанную картинную галерею.

Избавившись, наконец, от назойливого внимания леди Ровены Милтон (и как только она могла считать её своей подругой?!), Мэри направилась по внутренним покоям первого этажа к бальной зале и едва не столкнулась с маркизом Вильерсом. «Определенно, мне сегодня везёт на маркизов», - подумала баронесса, когда маркиз рассыпался в извинениях.
- О! Не стоит извиняться, - заверила его баронесса, - в этом нет вашей вины - это я несколько рассеянна.
Она улыбнулась, не сводя глаз с маркиза. В её глазах этот человек представлял собой великолепный образчик мужской породы. Мэри хотелось, чтобы он оказался женат, иначе она рисковала влюбиться и плакать по ночам в подушку из-за несчастной любви, потому что мужчины, подобные лорду Вильерсу, не женились на старых девах. Баронессе вдруг пришло в голову, что он может знать, где в доме графа Ромни находится знаменитая коллекция картин.
- Вы случайно не знаете, милорд, где граф прячет коллекцию картин старых мастеров? – спросила она. – Я занимаюсь живописью, и мне бы очень, очень хотелось увидеть эти знаменитые полотна.

Господа
Август Паулет
Джордж Дарлоу
Маркус Хван

Дамы
Мери Доусон
Виолетта Кромер
Одри Лейн

Вы любите синематограф? Этот новый вид искусства прочно завладел умами публики.
Приглашаем вас проследовать в специально отведенную комнату, где будет демонстрироваться фильма под названием «Цыганский табор».
Пожалуйста, занимайте лучшие места, сеанс начинается.
В комнате гаснет свет, на белом экране появляется движущееся изображение, а вместе с ним перед зрителями возникает силуэт гадалки. Она взмахивает руками и начинает медленно танцевать под тихую, доносящуюся откуда-то издалека музыку. Образ цыганки постепенно тает, будто растворяется, а музыка становится все громче. И вот уже можно различить голоса, поющие протяжную, берущую за душу песню на непонятном языке.
Вы слышите потрескивание дров в костре, видите сидящих вокруг него цыган. Вокруг вас бескрайняя степь, а над головами звездное небо.
Можете не верить своим глазам и ощущениям, но вы больше не в особняке графа Ромни, вы оказались в самом настоящем цыганском таборе.
Вашему появлению никто не удивлен, напротив. Старейшина приглашает вас присесть у костра и заявляет, что вас послали сюда не случайно.
Вам поведают историю о том, что завтра в таборе должна была состояться свадьба – цыганский барон выдает свою красавицу дочь за богатого юношу. Но вот беда. Внезапная хворь подкосила жениха накануне свадьбы. Юноша впал в состояние мертвого сна. Разбудить его не смогли, как ни старались, даже колдун оказался бессилен, но древняя магия открыла ему истину: во всем виновата коварная ламия - демон в женском обличье, завлекающий молодых мужчин своими чарами и прекрасным голосом.
Жених в беспамятстве лежит в кибитке. Его кожа посерела, он что-то шепчет на непонятном языке, а тело его покрыто странным символами и знаками. Вы можете обследовать кибитку. Возможно, среди находящихся в ней вещей есть подсказка о том, под чьей личиной скрывается ламия.

Ваша задача: Разберитесь во всем. Может быть за всем этим кроется какая-то непростая история страстей человеческих. Как только найдете виновного и расскажете все старейшине, колдун вернет вас обратно в особняк графа Ромни.