Фантазм

Баронесса предложила странную идею
в этой кибитке можно было подцепить насекомых и какую-нибудь дурную болезнь, эти цыгане так нечистоплотны - маркиз брезговал прикасаться к вещам цыган, но при трезвом размышлении идея показалась ему не такой уж плохой - можно там просто осмотреться, ничего не трогая руками, вдруг и в самом деле это что-то даст
- Может быть. вы и правы, леди Доусон, но только не надо ничего трогать руками, мало ли что, - слегка скривился Август, - вот только что нам даст эта иголка, даже если мы ее найдем? Не думаю, что стоит ее вынимать... Или как в сказке - смерть колдуна в игле? стоит ее сломать, и колдун испустит дух?

Бал

Мне нравилось, что она отстаивает себя. В этом было что-то… что-то, что бросало мне вызов. Она не хотела, чтобы кто-то решал за нее. А меня тянуло сделать именно это. Не давать ей право выбора. Просто забрать с собой. Сначала на ночь. А когда она потеряет бдительность, оставить навсегда.


Это не было на меня похоже. Ничто из происходящего сегодня не было на меня похоже. Но откуда-то я знал, что не должен отпускать ее. Нельзя позволять ей уйти. Нельзя позволять забыть обо мне. Нельзя отпускать от себя.
Мне уже точно было известно, что даже если мы сейчас просто разойдемся, я не смогу ее забыть. Кого бы я не встретил, всегда будет присутствовать она. Преследовать меня, как призрак. Потому что в ней было что-то, идеально подходящее именно мне.
Но понял я это только сейчас. Все равно, какое у нее имя, какая внешность, каково положение в обществе – что-то внутри нее притягивает меня. Неодолимо. Я бы мог этому сопротивляться и, наверное, буду. Но это не имеет смысла. Я все равно проиграю.
— Леди Одри… – Я позволил себе назвать ее по имени, нарушая границы и устанавливая новые, которые хотел перейти как можно скорее. – Вы можете узнать о моей жизни все, что захотите. Для этого достаточно лишь пойти со мной.
Нужно просто заманить ее в свое логово, привязать к себе. И тогда я смогу понять, что происходит в ее голове и душе. Смогу влезть ей под кожу и стать необходимым. Стать ее привычкой, если большим стать не получится.

Табор
Сначала я подумал, что это новое развлечение. Появилась знакомая уже цыганка, которая гадала Николь и Анетте, а вместе с ней клубы дыма.
Прямо за нашими спинами, на стене, возникло черно-белое дрожащее изображение модного сейчас синематографа.
Я даже не придал всему этому значения, пока клубы дыма вокруг нас не запахли холодной влажной моросью и сырой листвой.

Мы оказались… под открытым небом. Вокруг шумел цыганский табор, трещали костры и ночные птицы.
Я потянулся к Одри, и в этот момент она оказалась в моих руках. Мы притянулись, словно два куска магнита, и не смотря на дикую ситуацию, я ощутил… странную радость от того, что она держалась за меня.
Мы оказались здесь не одни. Еще несколько гостей. Ни Николь, ни Анетты рядом не было, и оставалось надеяться, что произошедшее их не коснулось. Что бы это ни было.
Я обвил рукой хрупкие плечи графини, притягивая ее к себе
— В вине ничего не было. – Это я знал совершенно точно. Но от этого все только больше запутывалось. – Не отходите от меня. – Я пристально посмотрел ей в глаза. – Будьте все время рядом.

— Мы даже не были в одном месте. Если бы это были галлюцинации, мы бы… видели знакомых людей. Или хотя бы тех, с кем недавно общались.



Я вырос, сражаясь я чертовой грязью. Видя ее постоянно. Ощущая на языке. И как бы ни пытался походить на аристократов, знал, что никогда не буду таким, как они. Меня не пугали возможные болезни, насекомые и все, что могло оказаться в этой кибитке.
У меня был только один страх. Которого я не ожидал. Но который стоял рядом и ужасно правильно ощущался в моих руках. Графиня.
— Я могу пойти.

Завтра буду мало. Отдаюсь в руки графини. Можно нежно пользоваться моим телом и отыскать все, что нужно)

Маркиз еще раз осмотрелся. Их было шестеро - три девушки и трое мужчин. Кроме Вильерса Август знал еще одного, видел как-то в клубе, говорили, что он внебрачный сын покойного графа Томаса Винтертона, но имени его маркиз не помнил. Его спутницу Август вообще не знал, зато он знал третью девушку, баронессу Кромер, вернее, ее покойного брата Эдмонда. И как они все сюда попали с бала? То что они все вместе были на балу, маркиз знал отчетливо.
Поэтому он и ответил спросившему
- В одном месте мы как раз все и были - на бале у графа Ромни. С вами конкретно мы не общались, но в зале я вас видел, нас представляли в клубе, но, простите, имени не запомнил, маркиз Кройчестер к вашим услугам. И вашу спутницу я в зале видел, с остальными дамами и маркизом Вильерсом я знаком. С покойным Эдмондом Кромером мы вместе служили.
Тут как раз баронесса дю Роз предложила поискать в кибитке нечто, что поможет оживить жениха, и Август услышал
- Вы уверены? - он поал плечами как бы говоря, что не возражает.



когда буду, не знаю, можно тушкать, приду, подстроюсь

Механическая комната

Придя на бал, я не предполагал, что мне так повезет. Эта комната была сокровищницей Али Бабы, Граалем для инженера. Словно у мальчишки в лавке сладостей у меня разбегались глаза. Над головой бесшумно пролетела игрушечная модель. Ее удалось схватить, забравшись на стул, и я в обалдении чуть не уселся мимо этого самого стула. У меня в руках был работающий двигатель паролета. Под легким фюзеляжем размещались: паровая машина, котел и бак с водой. Игрушка ощутимо подрагивала у меня в руках и я выпустил ее, чтобы не сломать – в отсутствии движения котел стад ощутимо нагреваться.

Какой гений воплотил идею в жизнь? Насколько я знал, все усилия запустить паровой двигатель в небо закончились созданием дирижаблей. Ни один паровой самолет так и не смог оторваться от земли, а здесь он летал бесшумно и свободно, словно насмехаясь над всеми моими знаниями.

Я специализировался на создании оружия. Через несколько поставных лиц мои образцы попали сотрудникам полиции и благодаря легкости скорострельности быстро завоевали популярность. Наладить массовое производство я не мог, и моим уделом осталось торговля мелкими партиями и идеями. Последнее время мой интерес стал смещаться в сторону бытовых машин. Часто приходилось помогать матери и если к шитью меня не допускали, то пару раз постирав в тазу белье, придумал совместить металлический бак и центрифугу, что значительно упростило дело.

Разглядывая собранные в комнате диковинки, осознал, что довольно давно здесь нахожусь. Пора было возвращаться, пока не застукали. Но как я не старался найти дверь в которую вошел, ни малейшего зазора на стене или спрятанного рычага мне не попадалось. Пришлось уходить в другие двери, в надежде выбраться из особняка и покинуть бал. Практически мгновенно я заблудился и, войдя в другое помещение, не мог с уверенностью сказать, откуда пришел. Надо было отмечать свой пусть знаками, но мела с собой не было, да и кусок хлеба не догадался захватить. Я уже бродил по лабиринту, когда услышал голоса. Я дернулся в сторону, чтобы спрятаться. Не хватало еще наткнуться на гостей, а то и на самого хозяина. Объяснить мое появление здесь будет трудновато.

Я отпрыгнул с дороги и попытался спрятаться за колонну, но нога провалилась в какой-то люк в полу, который я не заметил и, не смотря на все усилия, освободить ее я так и не смог.

Механическая комната


Лорд Эгертон недоверчиво следил за девушкой, все больше убеждаясь, что она не притворяется, ей действительно нравятся все эти механические диковинки, и весь ее восторг – настоящий и искренний. Но разве бывает такое, что глаза молодой леди горят не от драгоценностей, не от ярких лент или духов и пудры, а от искусно соединенных пружин и шестеренок? Мисс Стентон удивляла его всё больше. Какие еще секреты она хранит?
И заметно было, что ей ужасно хочется все потрогать, изучить, но вместе с тем она боится сломать или как-то иначе повредить сложный механизм. Даже отказалась прикоснуться к ящику гадалки, что позабавило Джона. Это ведь всего лишь устройство для развлечения, не боле.
Он все же решил уговорить Диану попробовать погадать, но ее внимание привлек некий шум.

Так они не одни здесь?
Комната была заставлена предметами, углы тонули в темноте, и рассмотреть что-либо издали было невозможно.
- Мисс Стентон, держитесь позади, - велел он, подхватил с одной из полок фонарь в кованом корпусе и двинулся на звук.
Его источник обнаружился быстро, за колонной.
- Как, вы тоже здесь? – с веселым изумлением спросил лорд, узнав того парня с французским акцентом. – Неожиданная встреча. И что же вы тут делаете, позвольте узнать?
Парень принял самый безмятежный вид и развел руками:
- Заблудился.
- Заблудился, - внятно повторил Джон и поднял фонарь повыше, чтобы лучше рассмотреть застрявшую в люке ногу. – Интересно. И как зовут этого заблудшего? Пора бы это узнать, раз мы постоянно оказываемся в вашем обществе.
- Ник Жаме, милорд, - неохотно ответил тот, безуспешно пытаясь высвободиться. – А вас я знаю, и леди тоже.
- Тогда будем считать, что знакомство состоялось. Не дергайте ногой, вы себе что-нибудь сломаете. Мисс Стентон, будьте добры, подержите фонарь. - Он присел и осмотрел люк. – Похоже, крышка сместилась и ее заклинило. Попробую сдвинуть.
Спустя пару минут ему это удалось.
- Вы свободны, мистер Жаме.
- Благодарю, - со вздохом облегчения он пошевелил ногой и выпрямился.
- Итак, если уж вы непременно находитесь рядом сегодня, то искать выход отсюда тоже будем вместе, - подытожил лорд Эгертон. – Дверь, через которую мы сюда попали, странным образом исчезла, и остается только гадать, как отсюда выбраться. Гадать… - он прищелкнул пальцами. – А давайте спросим у того, чьей работой является гадание.

Монетка, дребезжа, провалилась в прорезь в основании будки, и некоторое время было тихо. Джон уже начал сомневаться в том, что механизм рабочий, но в недрах будки что-то зажужжало, тонко зазвенело, и зазвучала скрипучая мелодия, как в старых музыкальных шкатулках. Шёлковый тюрбан затрясся, и гадалка медленно подняла голову, заставив зрителей отшатнуться от стеклянной стенки – глаза на восковом разрисованном лице были сделаны столь искусно, что казались живыми. Смотрелось это несколько… жутковато.
Улыбающийся рот приоткрылся и послышался механический голос:
- Что почтенные господа желают узнать у скромной мадам Мирелы?
- Как нам выйти из этой комнаты?
Плечи гадалки затряслись, раздался кудахтающий звук, и Джон не сразу понял, что это смех. Он оборвался так же резко, как начался, и мадам вдруг взмахнула ресницами – плавно, как живая женщина. Рот снова приоткрылся.

Четыре предмета откроют вам двери
Один вы найдете в мечте этой леди, -

нараспев произнесла она и в упор посмотрела на Диану.

Найдете в глазу второй вы предмет,
Пусть даже потратите тысячу лет, -

Из ее рук рассыпался веер карт.

Кто слушать умеет – тот и найдет:
Про третий предмет вам птица споет.
Ищите четвертый средь стрелок часов
Поможет открыть он старый засов.

Гадалка развела руки в стороны.

А кто посчитает всё шуткою глупой,
Тот станет и сам механической куклой!

Она хлопнула в ладоши, и за стеклянной стенкой упал красный бархатный занавес, скрывая мадам Мирелу от глаз зрителей.

Механическая комната

Поначалу я подумал, что наткнулся на одну из многочисленных коллекций редких вещиц, до которых был охоч граф Ромни. Поговаривали, что во всех его поместьях были размещены подобные мини-музеи, в которые он мало кого допускал.
Я и сам был ценителем диковин, поэтому ступил за порог комнаты, с любопытством озираясь вокруг и не сразу понял, что оказался в ловушке. Дверь за моей спиной захлопнулась и исчезла, будто ее тот час стерла невидимая рука. Не осталось и намека на вход – ни пазов, ни вмятин, ни каких-либо слабо проступающих контуров.
Хорошо, будем считать, что это какая-то игра. Развлечение, придуманное специально для таких же как я заскучавших гостей, отправившихся бродить по особняку. И раз уж я здесь оказался, воспользуюсь возможностью и осмотрю тайную "сокровищницу" графа.
Признаться, хозяин этого великолепного дома не вызывал у меня симпатии. Мы с ним были знакомы давно, но сколько-нибудь дружеских или просто теплых отношений между нами не сложилось. А ведь Виктор Делорен когда-то считался учеником моего деда.
Я поморщился, вспомнив страстное и крайне странное увлечение воспитавшего меня с детства родственника. У него были золотые руки Мастера. Именно так, Мастера с большой буквы. Дед мог собрать, разобрать и починить что угодно. И, помимо прочего, он создавал кукол. Изящные шарнирные творения, исполненные шокирующе детализировано, с выразительными лицами, хрупкими и тонкими, как у эльфов телами и наделенные чуть ли не душой, неизменно пугали меня.
Маленьким мальчиком я даже боялся заходить в мастерскую деда, в которой он проводил многие часы. Зато постоянно бывавший в нашем доме Виктор Делорен со страстью мне непонятной упорно и весьма охотно постигал науку изготовления механических игрушек под руководством моего деда. Помнится, я обижался и ревновал, претендуя на ту долю внимания, которая была уделена не мне, родному внуку, а чужому, слишком серьезному подростку с пронзительным взглядом.
Задумавшись, я бродил между экспонатами, пока что не волнуясь о том, что дверь, через которую я вошел, исчезла. Ведь очевидно, что раз есть вход, то где-то непременно найдется и выход.
Я с интересом осматривал экспозицию: здесь были размещены поразительно достоверные модели поездов, двигающиеся по закольцованной железной дороге со сложными разветвлениями путей. Макеты выполнил кто-то настолько искусный и пристрастный к деталям, что я мог разглядеть листочки на миниатюрных деревьях и пальцы на руках у крошечного механического стрелочника. На стенах были развешаны картины, с изображениями, менявшимися в зависимости от ракурса, под которым на них смотрел зритель. А противоположную исчезнувшему входу стену украшала огромная рельефная карта мира, выполненная опять же с удивительной детализацией.
Я приблизился к ней и коснулся рукой Северной горной гряды, отделявшей Империю от континента. Мое прикосновение изменило что-то или так было задумано невидимым устроителем аттракциона, но стена вдруг раздвинулась, пропуская меня дальше, в кромешную темноту.
Я заколебался, не испытывая особого желания идти вперед, но моя неуверенность испарилась, едва я услышал долетевшие откуда-то звуки и различил вдалеке тусклый свет.
Я шагнул вперед, ступая осторожно, но стараясь прислушиваться к странному, скорее механическому, чем принадлежащему человеку, голосу. Стена за моей спиной тот час закрылась, на этот раз почти не вызвав удивления, и я двинулся дальше без колебаний.
Преодолев фрагмент пути, пролегавшего практически в полной темноте, я оказался в помещении, где увидел троих людей и застал конец напевной фразы, произнесенной механической гадалкой в будке.

Ищите четвертый средь стрелок часов
Поможет открыть он старый засов.
А кто посчитает всё шуткою глупой,
Тот станет и сам механической куклой!

- Господа! Леди, - поприветствовал я двух мужчин и молодую женщину, стоящих возле говорящей куклы-гадалки.
Одного из присутствующих я знал. Джон Эгертон лорд Блакмер владел крупнейшим в Империи металлургическим заводом. Насколько я знаю, он был вдовцом и воспитывал маленькую дочь. Леди и молодой человек были мне незнакомы.
- Гидеон фон Марк, - представился я, опуская свой титул. В данных обстоятельствах он казался неуместным. - Кто-то может мне пояснить, что здесь происходит и что за странную экскурсию устроил граф Ромни?

Я думала о том какими неведомыми силами нас перенесло в это место. Так не могло и не должно было быть. Но все-таки было. Если дело не в вине, и это не галлюцинации, значит, случилось что-то страшное. Об этом говорил мой рассудок, а чувства находились в смятении. И в этот момент Маркус озвучил свою готовность отправиться внутрь кибитки.

– Я пойду с вами, – я произнесла эти слова, почти не размышляя. Поступить так показалось единственно правильным. Я не была готова расставаться с ним и не хотела этого. А еще не хотела оставаться рядом с цыганами, которые хоть и вели себя пока весьма дружелюбно, но могли оказаться совершенно непредсказуемыми. Было похоже, что и остальные наши спутники, что прибыли из особняка Ромни, тоже не испытывали особого удовольствия от нахождения здесь. Наверняка, как и я, сбежали бы при любой возможности, сделали бы все, чтобы вернуться назад. Только возможности такой ни у кого из нас не было.
Я практически ничего не знала ни о цыганах, ни об их жизни. Об этих людях в Империи ходило немало легенд, но те всевозможные истории, которые приходилось слышать, меня мало занимали. В историях, скорее всего, мало что соответствовало действительности. Людям свойственно приукрашать и преувеличивать то, чего они не понимают. Но то, что цыгане могли оказаться опасны, не вызывало сомнений. Особенно в той ситуации, когда в их жизнь постучалась трагедия, а спасение никак не приходило. Кто знает, что в действительности на уме у этих людей и почему они ждут помощи от нас.

Внутри кибитка оказалась значительно более просторной, чем казалось снаружи, возможно, за счет боковых стенок, расширявшихся к крыше. Здесь царил полумрак, но неяркого света нескольких ламп хватило, чтобы понять, что находится вокруг. Помещение было будто поделено на две части, и первая, расположенная ближе к входу, где мы и очутились, видимо, использовалась как кухня. Здесь была небольшая печь, дымоход которой проходил прямо в крышу, несколько сундуков по углам, а на резных деревянных стенах – разная утварь. Примерно с середины кибитки стены были увешаны коврами, ковер лежал также на полу, простираясь до самой кровати, расположенной в дальней части фургона.
Воздух был спертым и тяжелым, после свежей прохлады зимнего сада и душистой степи, здесь дышалось с трудом. Я взглянула на Маркуса Хвана, стоящего в шаге от меня и рассматривающего скудное убранство кибитки. Он молчал и все больше хмурился, как хмурился и старый цыган, сопровождающий нас. Я подумала о словах леди, к которой маркиз обращался как к леди Доусон.

Что же, если ведьма и правда оставила где-то здесь иголку, то найти ее среди множества самых разных вещей будет очень нелегко.

Да и вопрос маркиза Кройчестера теперь казался еще более уместным. Вряд ли справиться с колдовством можно было бы так просто.
Но и оставаться на месте в ожидании тоже было недопустимо. Я сделала несколько шагов вперед, приближаясь к постели и рассматривая лежащего на ней юношу. Сзади тотчас раздались шаги, и я вздохнула с облегчением: Маркус двинулся следом за мной, и осознание того, что он рядом вселяло уверенность и придавало сил.
А вот то, что сил почти не осталось у лежащего на постели, не вызывало сомнений. Даже мне, совсем не осведомленной в вопросах врачевания, было понятно, что жизнь едва теплится в его теле. Он никак не реагировал ни на наше присутствие, ни вообще ни на что, тяжело дышал, то вскрикивал, то стонал, то бормотал что-то невнятное. А потом вдруг заметался на постели, пытаясь сбросить укрывавшее его одеяло. На обнажившихся плечах я рассмотрела какие-то странные символы. Цыганский барон что-то говорил о магическом вмешательстве ламии. Получается, это она оставила на теле жениха эти замысловатые знаки?
Их было много, очень много, и в изгибе линий что-то показалось мне знакомым. Я задумалась, вспоминая, что совсем недавно изучала другой рисунок – на запястье стоящего позади меня мужчины.
Они были абсолютно разными на первый взгляд, эти символы. Но никаких других вариантов все равно не существовало. Я понятия не имела, где может быть спрятана эта иголка и есть ли она вообще, поэтому решила проверить хотя бы то, что хоть как-то было доступным.
Я повернулась к Маркусу:
– Вы позволите еще раз взглянуть на ваше запястье?
На его лице отразилось недоумение, но он все же протянул мне руку. И это снова оказалось для меня куда большим испытанием, чем все перемещения, встречи с цыганами и их загадки. Я, как тогда, в зимнем саду, оказалась во власти своих неуемных фантазий. Пальцы дрогнули, когда я опустила руку и коснулась его ладони. Поддаваясь неудержимому порыву, провела по грубоватой, шершавой коже, прочерчивая нанесенные самой судьбой линии на ней. И снова ощутила, как мучительный, тягучий жар растекается по телу. Мужчина не двигался, ничего не говорил даже, а я представила, как уже он прикасается ко мне. Обводит контур лица, перебирает волосы, трогает губы… Картинка в моем сознании получилась такой яркой и отчетливой, будто все это и правда происходило. Я вздрогнула и отшатнулась, машинально облизывая внезапно пересохшие губы. Совершенно недопустимый поступок для леди в присутствии других людей, но я ничего не могла поделать с собой. Со своими чувствами, мыслями и желаниями. И была совсем не леди сейчас, но женщиной, которая отчаянно нуждалась в его присутствии, его…
Я покачала головой, пытаясь отогнать наваждение. Менее подходящего места, чтобы предаваться подобным мыслям, представить было себе невозможно. Мы находились у постели умирающего, от нас требовалось разгадать тайну, к которой не существовало никаких зацепок, а я совершенно потеряла голову от той колдовской власти надо мной мужчины, о существовании которого еще несколько часов назад даже не знала.

В этот момент юноша на постели снова забормотал что-то, возвращая меня в реальность. Пламя стоящей подле лампады взметнулось и тут же опало, почти угасая, словно кто-то что есть силы дунул на него. Внезапно пришедшая в голову мысль заставила меня похолодеть...

Ночь с 20 на 21 ноября 1896 года
Брайбург, Нортроп-хаус

Все же герцог Клевский – очень странный человек! Если он на самом деле не знал о решении моего отца, тогда я вообще отказываюсь понимать, что это сегодня такое было. А если знал, зачем солгал? Решил надо мной подшутить? Или опять какое-то нелепое пари? Давненько ничего подобного не случалось…

Отец начал вывозить меня в свет скандально рано – едва мне минуло четырнадцать лет, и сразу же объявил, что не желает выдавать своих дочерей замуж до совершеннолетия моего брата - Бернарда. Это эксцентричное решение занимало умы высшего общества на протяжение двух Сезонов, но постепенно скандал утратил актуальность, появились новые поводы для сплетен, и сейчас, по прошествии восьми лет, обсуждать странный поступок герцога Нортропа уже никому не было интересно. Со временем я поняла, что это был не промах одинокого вдовца, а вполне взвешенный и расчетливый поступок.
Бернард родился настолько слабым, что доктора с самого младенчества предрекали ему скорую смерть. Борьба за жизнь и здоровье единственного сына стала целью жизни нашего отца, с течением лет приобретя параноидальные формы. Отец панически боялся, что если согласится на мое обручение, то жених непременно захочет избавиться от слабого ребенка, чтобы я стала наследницей, потому отказывался даже говорить о возможной помолвке. А предложения были, и весьма выгодные, но герцог Нортроп не имел привычки менять своих решений.
В свет я начала выезжать, едва оторвавшись от любимых кукол, а потому на светских раутах смотрела не столько на мужчин (они все мне казались ужасно взрослыми, почти как папенька), сколько на наряды, прически и манеры барышень постарше. Когда же я немного повзрослела – уже прекрасно понимала, каков характер моего отца. Если бы я опозорила себя и имя герцога Нортропа, отец не стал бы прикрывать скандал поспешным браком, а отправил бы меня в монастырь замаливать грехи. Если бы решилась сбежать с кем-то и тайно обвенчаться – отец отрекся бы от меня и применил все свое влияние, чтобы отомстить тем, кто осмелился пойти против его воли. В этом случае мое положение в новой семье оказалось бы весьма незавидным. Пока же я не пыталась сопротивляться отцовскому решению, могла вести привычный образ жизни и пользоваться куда большей свободой, нежели другие девушки из высшего общества.
Кроме того, отец рано начал приучать меня к ведению домашнего хозяйства, затем к делам благотворительности, а позднее и к деловой переписке. По вопросам благотворительности я часто сталкивалась с тем, что обычно скрывают от юных девушек – с пороками. Я видела, какое разрушительное действие на положение семьи оказывают пристрастия мужчин к вину, азартным играм или опиуму, видела избитых в кровь женщин и детей, слышала рассказы этих несчастных о тирании глав семейств. Мой отец тираном не был. Да, если бы ему пришлось выбирать между нашими с Венди жизнями и жизнью Бернарда, он выбрал бы сына, но я не сомневалась, что и свою жизнь отец без колебаний променял бы на жизнь наследника. Зато отец был щедр и никогда не поднимал на нас руку. Скорее всего, когда придет время, отец выделит мне хорошее приданое, а желающих породниться с герцогом Нортропом и через пять лет будет предостаточно, так что остаться старой девой я не боялась. Единственное, я предполагала, что моим мужем, скорее всего, станет вдовец с детьми. В двадцать семь лет я окажусь старше подавляющего большинства неженатых молодых людей, а кроме того, у меня останется не так много времени, чтобы родить своего ребенка – моя мать умерла вторыми родами в двадцать пять лет, а многие дамы не переживали и первых. А любовь, о которой так много пишут в книгах, встречается редко, брак по любви – и того реже. В любом случае, я предпочла бы неказистого внешне, но заботливого и доброго человека порочному красавцу, способному превратить мою жизнь в непрестанный кошмар.
На мужчин я уже давно привыкла смотреть как на череду портретов в картинной галерее – мы видим, что изображен уродливый старец или прекрасный юноша, но не влюбляемся в полотно лишь за то, что на нем нарисовано. В моем положении любовная привязанность вообще была лишней и опасной роскошью, потому я старалась держаться с мужчинами отстраненно и ни с кем не сближаться, лучше даже о них не думать.
Вот и мысли о причинах странных поступков лорда Клевского вылетели из моей головы раньше, чем карета доехала от особняка графа Ромни до Нортроп-хауса. Отец внял моей просьбе и отправил меня домой по причине недомогания.

Моего возвращения в такое время не ждали, и горничная ушла отдыхать. Я попросила не будить девушку, благо крючки на платье располагались спереди, и я могла без труда расстегнуть их самостоятельно, а распустить шнуровку корсета гораздо проще, чем затянуть.
Стараясь ступать как можно тише, чтобы не потревожить чуткий сон Венди, я осторожно шла по коридору второго этажа, когда сквозь тонкие бальные туфельки почувствовала явственный холод. Сквозило из-под двери спальни сестры. Неужели Венди уснула с открытым окном? Глупая девочка, ты же простудишься!
Уже не заботясь о шуме, я распахнула дверь и перешагнула порог комнаты Венди.
На фоне распахнутого настежь окна отчетливо выделялся чей-то темный силуэт.
Я механически дернула шнур, включающий верхнее освещение, и у темной фигуры появилось лицо.
- Вы? Что вы…
Договорить я не успела, поскольку на меня внезапно обрушилась непроглядная тьма.

Цыганский табор
Ищем злодейку или злодеев


Все были в смятении. И подобная пренеприятная ситуация рождала самые жуткие варианты возможного исхода.

- Лорд Кройчестер, боюсь что мне не чем вас обнадежить. Вся эта история выглядит весьма прискверно. На мой взгляд мы несколько дилетанты в подобного рода вопросах. Это я сейчас имею ввиду магию и шаманство. Так что увы, но лишь везение нам может помочь, либо счастливая случайность. Посему, мыслю что пути отхода, в сложившейся ситуации, нам просто необходимы.

Пока мужчины думали как избежать потерь и уцелеть а этой переделке, дамы приняли самое деятельное участие в судьбе несчастного жениха.
Леди Дю Роз, предложила обследовать кибитку.

А молодой джентльмен, который к слову не представился, по-видимому в силу нервной обстановки, вызвался добровольцем и его спутница отчаянно пожелала ему помочь.


И вот мы все, в сопровождении старого цыгана подошли к кибитке, где был жених.
Отчаянные молодые люди сразу ринулись исследовать кибитку на предмет магических или каких-либо иных странных вещей. А мы остались снаружи, не в силах помочь с поисками в столь небольшом пространстве.

В какой-то момент из кибитке послышались голоса, и я смог разобрать, что юная леди делала увидеть запястье джентльмена, вызвавшегося и а поиски.

Надо отдать должное, это была весьма необычная просьба и маркиз, заинтригованный происходящим, решился подойти ближе и попытаться рассмотреть что же привлекло юную леди в запястьях этого молодого джентльмена.

Мэри с нарастающей тревогой наблюдала за тем, как один из мужчин, чье имя она так и не успела узнать, согласился первым войти в кибитку к несчастному цыгану. Решительности ему было не занимать, как и его очаровательной спутнице, оказавшейся графиней де Пон. Баронесса могла бы поклясться, что между этими двумя есть какая-то связь, но Господь всемогущий, разве графине не страшно?! Мэри начала бить нервная дрожь. Возможно, ламия вошла в тело жениха, и завладела им, переваривая изнутри? А если цыган одержим демонами, то следует прочесть заклинание…Но Мэри не могла вспомнить ни одного. Порядочной леди никогда не рассказывают о подобных вещах, чтобы не нарушить их хрупкую психику.
В состоянии крайней взвинченности Мэри принялась ходить вокруг кибитки.

Ночь. Цыгане.
Кибитка с женихом.


Пока молодые люди рассматривали что-то в кибитке и на запястьях, леди Дю Роз начала заметно нервничать.

А потом ещё и ходить вокруг кибитки.

Джордж не смог равнодушно за этим наблюдать, и поэтому постарался успокоить леди, для начала преградив ей путь, чтобы когда она с ним поровнялась, он мог обнять ее за плечи и попытаться успокоить. Но внезапно что-то звякнули под его тростью. Маркиз остановился и принялся внимательно рассматривать землю там, где на что-то наткнулась его трость.

- Подайте сюда огня, - ни к кому не обращаясь обратился маркиз. - Похоже здесь что-то есть. Что-то металлическое и круглое. Возможно медальон, - Джордж из внутреннего кармана извлёк платок и попытался, не прикасаясь голой кожей к вещи, рассмотреть находку в свете огня.

Это действительно был медальон в виде сердца и скорее всего он принадлежал романтичной деве, и похоже медальон открывался и что-то в себе хранил.

- Не уверен, что сия находка имеет какое-то отношение к трагедии, но быть может судьба нам благоволит. У кого-нибудь есть нож, чтобы взглянуть что там внутри? - обратился маркиз к присутствующим.

- Огня сколько угодно..в костре, - устало махнула баронесса в сторону.


- Осторожно, лорд Вильерс! – воскликнула Мэри и подбежала к маркизу. В глазах её отразился неподдельный ужас. – В медальоны часто прячут пряди волос! Это может быть опасно: волосы наделены магической энергией…
Мэри, как и многие другие особы женского пола, свято верила, что волосы хранят в себе силу человека и связаны с его здоровьем и душой. И если их срезали с головы без твоего ведома, тайно, это могло привести к болезни или несчастьям.
У самой баронессы были чудесные длинные белокурые волосы, которыми она очень гордилась и старательно ухаживала за ними.
- Послушайте, милорд, - уже мягче произнесла Мэри, касаясь плеча маркиза, - риск, конечно, благородное дело, но будьте осторожны…

Нет! Что бы ни находилось внутри кибитки, я не хотел, чтобы Одри это видела. Одри… я не имел на это никакого права, но уже называл ее так про себя. Мне нравилось, что в моей голове я могу назвать ее по имени. Интимно. Как не всегда общаются даже муж с женой.
Она была твердо намерена идти следом. Меня это и восхищало, и злило. Эта ее самостоятельность и независимость. Я словно стеснялся того, что она увидит меня… иначе. Сколько бы ни пытался походить на аристократа, я никогда им не был. А что если она поймет, что мое место среди чего-то подобного?
Но пусть лучше она пойдет со мной, чем останется снаружи. Да, здесь были и другие гости, но… но я хотел забрать ее с собой. Забрать себе. Пусть будет рядом.
Так я хотя бы смогу оправдать свои прикосновения к ней.
Внутри было мрачно. Спертый затхлый воздух, пропитанный болезнью и безумием.
На узкой кровати метался молоденький парнишка, который выглядел так, словно доживал последние часы.
И что мы должны были найти? Я осмотрелся. Кто вообще такие эти ламии? Еще одно мое отличие от этих людей. Мое образование… не походило на от того, какое получали в Империи. Да и на родине. Меня учили писать и считать совсем не учителя.

Она явно что-то заметила и поняла, но мне было странно наплевать на это. Главное, что сейчас идеальная графиня дотронется своими тонкими пальцами до моей кожи.
Я протянул ей руку. Ждал, когда она сама задерет манжет, вытащит запонку. Дыхание застряло в горле. Я забыл, где нахожусь. Забыл вообще обо всем. Были только ее прохладные дрожащие пальцы, скользящие сначала по линиям на ладони, а потом и по венам на запястье.
Со мной что-то случилось. Она ведь просто рассматривала черные, немного стершиеся линии моих талисманов, наивной суеверной привычки, но я представлял совсем другое.
Как бы ее ладони смотрелись на моем теле? Везде. В воображении тут же зажглись картины того, как она прикасается ко мне. Совершенно обнаженная, укрытая лишь румянцем на щеках. Как бы ее пальцы скользили по моей коже? Быстро? Медленно? Едва прикасаясь? Или вкрадчиво, почти до боли ощутимо?
Резко видение оборвалось. Пришлось очнуться. Графиня отпустила мою руку, и я понял, что рубашка прилипла к спине от напряжения. Одно ее прикосновение, а я плавится, как металл в кузне.
Графиня ничего не сказала, просто отпустила мою руку, а я почувствовал себя преданным.
Я заставил себя отвернуться и невидящим взглядом начал обшаривать тесное пространство кибитки. Чего здесь только не было. А я даже не знал, что именно мы ищем.
Не оборачиваясь к графине, я постарался как можно равнодушнее спросить:
— Кто такие ламии?

Внутри стало совсем темно, но снаружи слышались голоса. Кажется, кто-то просил огня. В кибитку забралось несколько огненных бликов. Сначала я не придал этому значению, но потом присмотрелся.
На одной из полок за спиной леди Одри стояли стеклянные бутыли. Полки были занавешены выцветшей грязной тканью, но из-за сквозняка, задувшего пламя, ее край зацепился за край.
Я взял одну из бутылок. Она была покрыта пылью, ее явно давно никто не касался. Стерев серый слой я рассмотрел внутри что-то напоминающее паутину…
В трех других бутылках было тоже самое.
Почувствовав вопросительный взгляд графини, я пояснил:
— Это змеиная кожа…
Вернув бутылку на место, я снял с полки простую деревянную плошку. Одного взгляда хватило, чтобы определить, что в ней. Леди Обри попыталась тоже заглянуть, но я быстро поставил плошку на место.
— А там… змеиные глаза.
Парнишка снова застонал.
— Непонятно только, зачем ему это…
В сумраке кибитки, все еще глядя на мечущегося в бреду мальчишку, я осторожно коснулся пальцами пальцев графини. Сжал ее ладонь. Слишком крепко, но ничего не мог с собой поделать.
— Будьте рядом, Одри…
Я знал, что не имею права, но все равно назвал ее по имени. Даже если ей это не понравится, я все равно буду звать ее так. Потому что в этой странной кибитке, рядом с бредящим женихом, это было самым правильным. Это было самым правильным в моей жизни – называть ее так.

Его голос прозвучал так отстраненно и холодно, словно все, что было до этого, привиделось мне. А может и правда, привиделось. С чего я решила, что интересую его? Только потому, что сама безумно этого хотела?
Я ответила, изо всех стараясь, чтобы мой голос не дрожал.
– Ведьмы. Еще говорят, что это демоницы, вампирши, пьющие кровь своих жертв. Они предстают в образе красавиц, перед которыми нельзя устоять, увлекают за собой, обольщают, а потом лишают жизни. Правда, я всегда думала, что это только легенды.
И снова подумала про символы на его запястье. Маркус сказал, что наносит эти символы перед какими-то важными событиями. Какими? Что именно было важным для него настолько, чтобы запечатлеть напоминание об этом на собственном теле? Работа? Бизнес? Или, может быть, женщины? Только что мне было жарко от собственных фантазий, а сейчас от них же стало так холодно, будто я оказалась раздетой на улице в разгар зимы. Липкий, колючий страх пробрался до самого сердца, сковывая изнутри и мешая свободно дышать. Если ему удалось так воздействовать на меня, то в его власти вполне могли оказаться и другие женщины.
Другие… Сколько их было рядом с ним? Которые так же, как я плавились от его взгляда, слов, сходили с ума, мечтая ощутить его прикосновения? Сколько из них были важны для него настолько, что ради них он оставлял эти отметины? Как бы я хотела оказаться на месте кого-то из них. Стать важной… нет, стать незаменимой. Единственной, кто занимал бы все его мысли и чувства. Единственной, кого он хотел бы помнить. Кто мог стать бы вот такой меткой, только не на руке – на сердце, метке, что не стерлась бы и не ослабела с течением времени.
Второй раз за этот странный вечер я почувствовала, как глаза защипало от близких слез. Хорошо, что здесь было достаточно темно, да и мужчина смотрел не на меня, а оглядывал кибитку. Допустить, чтобы мое состояние стало ему заметным, я не могла. Я снова посмотрела на больного юношу. Теперь письмена на его теле воспринимались совсем иначе. Какой смысл вложила колдунья в эти знаки? Оставила их как символ своей власти над ним? Хотела показать, что этот юный красавец принадлежит только ей?

Не ему, а ей.
– Я слышала, что ламии могут доставать свои глаза, когда ложатся спать. И только тогда они беззащитны.
Еще одна легенда, услышанная когда-то давно, я не могла припомнить, от кого и где. Но все происходящее с нами так мало походило на реальность, что даже легенды уже не казались абсолютной бессмыслицей. Кто знает, может быть все это и вправду что-то значит?

Он назвал меня Одри. Я не помнила, когда меня последний раз называли по имени. Разве что близкие подруги, но это было совсем другое. А чтобы вот так мое имя звучало из уст мужчины, наверно, такого не случалось вообще никогда. Во время ужина в особняке Маркус сказал, чтобы я не обращалась к нему «милорд». Обозначил то, что ему было неприятно. Я же сейчас не остановила его, никак не поправила. Выходит, это обращение, такое откровенное и интимное, было мне приятным. Более чем. И он сказал, чтобы я была рядом… Мне хотелось этого больше всего на свете. Быть рядом с ним. Не только здесь, в этом душном, чужом месте, но вообще рядом. Завтра. Спустя неделю. И потом тоже, почему-то абсолютно точно зная, что мне это не наскучит. Вот только какое значение вкладывал он в те слова, которые произнес?
Маркус стиснул мои пальцы, так что стало больно, но эта боль не заглушила ту, что жгла изнутри. И я понятия не имела, как избавиться от нее. Надо было как-то отвлечься, отстраниться хоть немного от тех мыслей, что обрушились на меня. Я протянула руки к плошке, что только что держал мужчина, и, заглянула в нее. Меня тряхнуло, а к горлу подступила тошнота – зрелище было действительно мерзкое. Страшное. В другое время я бежала бы прочь от таких омерзительных вещей и уж точно не стала бы специально их рассматривать. Но сейчас какая-то неведомая сила словно подсказывала, что я – на верном пути. Что не случайно эта посудина с отвратительным содержимым находилась здесь.
Два небольших склизких желтовато-зеленых шара перекатывались по иссохшей деревянной поверхности, слегка сплющиваясь, когда касались один другого. Мне показалось, или при этом в самом деле от них исходило слабое свечение? Борясь с тошнотой, я присмотрелась. В вытянутых в почти вертикальную щель зрачках отражались тени, сплетаясь в цельные картинки, как волшебное зеркало, впитав в себя все то, что видели прежде.

Погожий день, столь непривычный для нашей туманной и мрачной имперской осени. Та же степь, в которую забросило нас провидением, но только залитая лучами солнца. Кибитки цыган в стороне, и юная девушка, прячущаяся за стогом сена. Густая копна иссиня-черных волос, разметавшихся по плечам, смуглая кожа, массивные кольца браслетов на руках и пышное, цветастое платье выдают цыганку. Цыганку удивительной красоты – я не встречала подобных ей и среди светских дам. Но девушка явно расстроена, покрасневшие глаза выдают, что она плакала совсем недавно. И я понимаю вдруг, что увижу мгновенье спустя.
Того самого юношу из кибитки, только здорового и полного сил. Молодого красивого жениха, обнимающего на ковре из душистой травы явно не свою невесту. Кто она, эта красавица, с белокурыми косами, с такой страстью и нежностью откликающаяся на его ласки? Девушка из окрестных деревень, не устоявшая против его чар?
Шары-глаза в плошке снова столкнулись, и мне стало отчетливо видно лицо цыганки. Боль и обида сменились злостью и такой неприкрытой ненавистью, что мне стало страшно. Красивые губы девушки изогнулись, шепча только одно слово: «Мой!».

Я ведь на самом деле ничего не знала о цыганах. И о ламиях. И о том, что месть оскорбленной женщины из этого племени может быть настолько страшна. А жених наверняка и представить не мог, кто на самом деле скрывается за обликом его невесты и что цена неверности окажется настолько высокой.
Я почувствовала, как дрожь сотрясает все тело. Как бы жутко это не звучало, но я понимала эту девушку. Не оправдывала ее и сама никогда бы не осмелилась претендовать на свободу и, тем более, жизнь дорогого для меня человека, но понимала всю ту боль, что вывернула ее душу наизнанку, превращая в монстра. Я вернула плошку на место, где та стояла, и обернулась к Маркусу. Прошептала, чувствуя, как слезы все же сорвались из глаз и обжигают щеки.
– Это сделала его невеста. Чтобы он не принадлежал больше никому. Мы должны все рассказать старейшине, и пусть он решает, что делать дальше.

Ночная кибитка

"Милый друг, твой верный слуга снова с тобою. Престранная мысль посетила меня нынче вечером. Быть может, мне стоит отныне писать в направлении нового и, не побоюсь этого слова, несколько скандального искусства? А именно размещать на страницах "Имперского вестника"... романы с продолжением. Да-да, ты не ослышался, мой верный почитатель. О, это будут сказания о разных странах, а может быть даже любовные романы. И не удивляйся, если увидишь на страницах имперских изданий те имена, о которых ты уже успел услышать благодаря тому, что я неустанно был с тобою...
Феликс Уайт."

Какая несусветная глупость! И пришла в голову именно теперь, когда баронесса оказалась бог ведает где! Одна! Силы небесные. Сознание Виолетты словно бы плавало в стороне от нее, став немым призраком. Но следовало за нею, и только за это стоило вознести хвалу Всевышнему. Где-то слышался треск костра, какая-то мелодия... Может быть, Виолетта просто упала в обморок от слишком тугого корсета, посему сейчас прибывала в небытие? Какой скандал!
- Есть здесь кто-нибудь? - тихо спросила она ни к кому не обращаясь. Подхватила юбки и направилась куда-то, опираясь исключительно на свое наитие. А иногда оно все же ей помогало, надо признать.


- Слава всем святым! Я не одна! - едва не наткнувшись на маркиза Вильерса, проговорила Виолетта, когда вышла к остальным. - Вот! Возьмите шпильку, я читала, что преступники...
Запнувшись, баронесса протянула маркизу означенное орудие и добавила, стараясь, чтобы голос не дрожал:
- Я не понимаю, где мы, но уже очень хочу выбраться отсюда.