Laskiell

Старый флис

С Ольгой мы дружим больше десяти лет. Я даже не помню, как мы познакомились. Хотя она утверждает, что тесная дружба началась с того, что я нахамила ей в школьной столовой, а она в ответ кинула в меня пирожком с повидлом. И если уж повидло, на глазах у одноклассников растекающееся по новой блузке, не встало тогда между нами, что говорить о других жизненных неурядицах. Ни разу за это время мы не поругались больше чем на полчаса – ровно столько времени требуется, чтобы доехать от меня до нее. Естественно, расставшись с очередным парнем, я бросилась звонить Оле, плакаться в жилетку. Но слезы и утешения пришлось отложить, так как дружное семейство Бобровых отдыхало за городом, куда пригласили и меня. Взвесив баньку с медовой маской на одной чаше весов, а унылый поход в супермаркет за шпинатом и мытье холодильника на другой, я недолго думая собралась и рванула на электричку.
После теплого приема, шашлыков, и смородиновой настойки, которую Бобров-старший гнал сам, мне стало совсем хорошо и беззаботно. Немного беспокоило лишь задумчивое лицо Олиного брата. Димка был младше нас на два года и обычно представлялся мне назойливым мальчишкой, который смущался, оставаясь со мной наедине. Чуть позже он превратился в угрюмого подростка, но по-прежнему краснел и хмурился, когда мы, не стесняясь, обсуждали при нем своих кавалеров. Потом Дима уехал учиться, вернулся, чуть не женился, передумал, нашел новую работу и сейчас сидел напротив меня. Я нервно ерзала на скамейке, а он, казалось, точно знал, о чем я думаю, потому что то и дело его губы кривились в едва заметной усмешке. Теперь я чувствовала себя школьницей и боялась покраснеть, когда он по-дружески обнял меня в знак приветствия. От неуверенного в себе подростка не осталось и следа: на меня смотрел взрослый мужчина, который точно знал, чего хочет. А вот чего мне хотелось – загадка. Уж точно не ссоры с лучшей подругой, которая очень трепетно относилась к братишке и всех его бывших называла глупыми метелками. Я была уверена, что в нашем негласном кодексе существует правило не крутить романы с младшими братьями, поэтому весь вечер маялась, не находя себе места, и боялась остаться с Димой наедине. А он, словно почувствовав мое настроение, шутил, вспоминал школьные годы, рассказывал, как сох по мне в старших классах, и однажды даже написал признание в любви в стихах. Все смеялись. Отец семейства хлопал меня спине, одобряюще гудел, мама подкладывала салатик, и только Леля недоумевала, глядя на веселящееся семейство и мое непривычное смущение.
Спать нам с Олей постелили на веранде. Я неуверенно переминалась с ноги на ногу, когда она вошла в комнату и, не глядя на меня, бросила на кровать ночнушку из полинявшего флиса.
- Мама просила тебе передать, ночи уже холодные.
- Лель...
- Эта рубашка принадлежала еще бабке. Есть семейное предание, что если надеть ее и лечь спать на новом месте, во сне увидишь своего суженого, - перебила она, залезая под одеяло.
- Спасибо, я...
- Давай спать, а? - подруга отвернулась к стене и выключила ночник.
Всю ночь я ворочалась, рубашка путалась вокруг ног и мешала спать. Вместо суженного передо мной мелькали сюрреалистические картины: мы с Димой целуемся, Оля входит в комнату, конец нашей дружбе, я рыдаю, с горя уезжаю на ПМЖ в Израиль, меняю вероисповедание и выхожу замуж за пейсатого Мойшу.
Проснулась от холода, одеяло сбилось в кучу, а подруги рядом не было. В доме стояла тишина, и я, как есть в ночной рубашке, побрела на кухню. Оля стояла у стола и заваривала чай.
- Будешь? - Она достала еще одну кружку. Я кивнула в ответ.
Я грела руки о горячую кружку, над которой вился легкий дымок. Мы молчали. Когда мне на плечи легло что-то мягкое и защекотало шею, я вздрогнула.
- По утрам здесь дикий холод. - Дима наклонился, завязывая в узел концы пледа.
- Кто тебе снился? - вдруг требовательно спросила Ольга..
- Действительно, кто? – Дима ухмыльнулся, видимо, он тоже был осведомлен о рубашке-прорицательнице, сел рядом и по-свойски приобнял меня за плечи.
- Пейсатый Мойша? – робко начала я, глядя в серьезное лицо подруги.
- Ты уверена, что не высокий блондин, с родимым пятном на щеке и шрамом на левой ноге от падения с велосипеда? – спросил Дима, поворачивая к себе мое лицо.
Я покосилась на Диму и его родинку, а потом на Олю, которая внимательно смотрела на нас.
- Не уверена, - проблеяла я, боясь поднять глаза на подругу. Та помолчала, пожевала губами и сказала:
- Знаешь ведь, что я против. До сих пор помню, как он страдал, пытаясь найти рифму к слову «любовь», а ты тогда его просто не замечала. Но если ночью тебе приснился он... Дим, не помнишь, нашего двоюродного прадеда случайно не Иосифом звали?
Я улыбнулась. Она улыбнулась в ответ. На кухню вошли Бобровы-старшие.
Мама внимательно на нас посмотрела.
- Значит, рубашка помогла? Я ведь говорила, а ты все ворчал, мол, дети сами разберутся! Проверенные методы еще никогда не обманывали, вот моя тетка рассказывала...
Но мы трое уже не слушали, а громко смеялись. Леля утирала слезы, Димина рука лежала на моей талии, а я мечтательно разглаживала складки на старой рубашке. Кажется, иногда чтобы услышать и понять друг друга хватит и такой вроде бы обыденной вещи, как старый флис.