Не знаю точно, когда началась моя точка ноль.

В тот момент, когда я увидел лицо моего убийцы с пистолетом в руке, направленным на меня... Или когда пуля пятизарядного револьвера тридцать восьмого калибра разорвала кожу на моей груди, мышцы, расколола ребро и застряла в сердце...

Но точно знаю, что именно в тот момент я понял – это конец.

От удара я упал на холодный пол клуба, в котором находился, жадно глотал ртом воздух, ощущая ожог в самом теле. Смотрел в размытые лица тех, кто меня окружил, и думал, что попал в ад.

Не знаю, из-за спиртного, или из-за колес, которыми я надрался после концерта, или из-за того, что почти издох, лица тех, кто сжал круг возле моего лежащего в крови тела, казались дьявольскими. Лучи прожекторов мелькали на их фигурах, словно огонь на демонах. Я не сомневался в том, что попаду именно в преисподнюю: всю жизнь делал то, что нельзя... и получал удовольствие от этого.

Уши заложило, я не слышал ничего, но видел, как надо мной склонилась блондинка. Руки ее были все в крови, и она орала. И, глядя в ее глаза, полные ужаса и слез, я подумал: «Наконец-то».

Если бы вы прокрутили мою жизнь от точки ноль назад, знали бы, что эта кричащая от ужаса блондинка – моя жена.

Она модель. Такая настоящая модель... Лицо ее любой журнал мечтает снять на обложку. Ее называют музой моды. Она виртуозно умеет надувать губки на камеру и скрывает, что ее грудь – искусственная.

Внешность моей жены весьма неоднозначна, но ее считают красавицей. Когда-то я тоже так считал. Помню, смотрел на ее старые фото, сделанные в дешевой студии для первого портфолио, черно-белые, с отличной игрой света и тени. Меня не привлекали ни ее сиськи размером с кулак, ни ляжки, которые она демонстрировала, чтобы повысить стоимость фото и себя на нем. Меня заманили ее глаза. Неестественно большие, голодные, готовые вот-вот пустить слезу. Она же не смотрела ими. Она ими кричала. Мне тогда показалось, что она знает что-то. И хочет кричать так же, как я кричу в своих песнях. И, если говорить откровенно, тогда я и захотел ее. И жил после с постоянным желанием взять ее маленькое лицо в ладони и трясти ее до тех пор, пока она не завопит, не заорет своими черными глазами, открывая то тайное, что я заметил в ней когда-то.

У нас с ней весьма странная любовь. Ее можно сравнить с боем на ринге двух тяжеловесов. Я выводил ее тем, что бухал и глотал колеса. Целовал взасос фанаток на камеру, зная, что, если она это увидит – глотать колеса и жрать виски будет уже она. А она отвечала снимками, где щеголяла без белья. И уродовала свое тело. Силикон в грудь... В задницу... ботокс в губы. Рвота в сортире ресторанов, в которых до этого ела моллюсков. В общем, мы знатно веселили друг друга, выбивая дурь, которая накопилась.

Я желал сорвать с нее слой плоти, в который она укуталась, пряча ту настоящую себя. Она же... играла жертву.

И вот сейчас, лежа на полу, почти мертвый, я радуюсь, что хоть так я увидел ее настоящую. А она позже будет кайфовать от роли неутешной вдовы.

Если бы вы были на моем месте, вы бы узнали, что время, когда ты умираешь, растягивается, словно резина. Тянется и тянется, и ты ждешь, когда же оно лопнет... И все закончится... В висках я слышу собственный пульс...

«Стук. Стук. Стук», – звучит в висках, как в вакууме.

Медленные, тягучие секунды, отведенные мне на смерть. Я знаю, что скорая не успеет. Знаю, что умираю. Сердце на самом деле бьется с бешеной скоростью, разгоняя кровь в теле. Оно сжимает в кулаке мышц пулю, та обжигает плоть в ответ. И истеричное сердце хочет выскочить из запертой костями грудины. Это происходит не только из-за количества адреналина, выпущенного мозгом, чтобы спасти мое тело. Прибавьте к этому кучу колес, которых я наглотался, чтобы поднять свой зад после концерта и пойти жить. Вот она, ирония жизни: я глотал колеса, чтобы жить. И не надо считать меня наркоманом. Я не колюсь. Может быть, травка. Но колеса я употребляю вполне легальные. Видите ли, у меня истощение души. Так говорит мне мой психотерапевт. Мне его назначили, когда я порезал себе вены. Я не хотел жить. А мне решили лечить душу. Возможно ли вообще вылечить душу?

Мне говорят... Ты столько еще можешь сделать. Ты – гений.

А я чувствую, что уже все, что мог, выкричал. Загоняю в темный угол остатки своей души. Глотаю колеса.

Потому что кто-то сказал, что мне надо жить и что-то еще делать. Я же гений.

Я давно потерял тот момент, когда из того, кто что-то делает, потому что хочет и его прет, стал тем, кто должен что-то делать, потому что... он – это он. Он должен.

А сейчас у меня немеют ноги и руки. Покалывают пальцы. Я не могу дышать. Я задыхаюсь.

Понимаю, что действительно еще ни хрена не сделал.

Боже, я столько должен был сделать...

Боже, не забирай меня к себе!

Скорая не успеет. Когда они приедут, я буду уже официально мертв. Но на место происшествия очень быстро доберутся репортеры. Их не сможет сдержать охрана клуба. И наутро фотография моего тела сделает одного репортера знаменитым. На самом деле, я благодарен ему. Честно. Его снимок будет самым популярным. Потому что сделан не на сотовый телефон, а на хорошую камеру.

Куда хуже обстоят дела с видео из ютуба. Вы знаете, сколько просмотров собрал мой хит на ютубе? Больше двух миллионов. Знаете, сколько просмотров соберет видео с моими судорожными всхлипами перед смертью? Пять...

Пять миллионов людей будут смотреть, как я подыхаю. Кто-то из них будет плакать. Кто-то – вздыхать и называть меня нариком. Кто-то понесет к моему дому цветы и плюшевых мишек.

Даже после моей смерти шоу продолжится.

Этому не будет конца.

Шоу должно продолжаться.

Моя жизнь была рейтингом. Рейтингом песен. Рейтингом клипов. Даже рейтингом того, как я посылаю кого-то в задницу.

Моя смерть мало чем отличалась от жизни.

Телепрограммы. Новости. Шоу.

Я – главный герой.

Мое имя – брэнд. Я приношу деньги даже после смерти.

Обо мне льют слезы незнакомые мне люди.

Меня обвиняют во всех смертных грехах те, кого я называл друзьями.

И эта шарманка никогда не закончится.

Слишком много наследил при жизни.

Слишком много всего оставил.

Песни.

Иногда кажется, что ими я вскрывал себе вены и душу.

Когтями слов ковырялся в том потаенном, что было скрыто от всех. Перебирал кусочки своей души. И собирал из них слова.

От того они были настоящими.

Я же не пел. Я кричал.

Выплевывал все, что хотел. И все, что накопилось.

Меня слушали. Мне подпевали. Говорили, что я залез в их головы, прочитал мысли, сложил их в стихи и музыку.

На концертах в меня словно вселялись демоны.

Под шум толпы. Под вопли фанатов я жил.

Я помню, как смотрел на поднятые руки тех, кто пришел на мой концерт. Их было так много.

Так много поднятых рук. И я сходил с ума, понимая, что мои слова, мои песни, могут вести всю эту толпу за собой.

Это никогда не было обыденным. К этому я никогда не смог бы привыкнуть. Я этим жил.

И дико боялся потерять.

Потому глотал колеса. И так глубоко копался, рвал душу ради песен, что однажды она порвалась окончательно.

Не помню, когда началась моя точка ноль.

В тот момент, когда я увидел лицо моего убийцы с пистолетом в руке, направленным на меня?

Или когда первый раз разрезал вену и смотрел, как кровь окрашивает воду в красный цвет?

Когда вдохнул в себя кокс?

Когда услышал «люблю тебя» от жены, или когда сказал ей, что ненавижу ее просто за то, что так сильно любил.

Когда же наступила моя точка ноль?

Post Scriptum

Джон Леннон, Игорь Тальков, Курт Кобейн, Элвис Пресли, Бобби Дарин, Виктор Цой, Владимир Высоцкий, Джин Моррисон, Дженис Джоплин, Джими Хедрикс, Бом Марли, Майкл Джексон, Тупак Шакур, Эми Уайнхаус, Британи Мерфи, Фредди Меркьюри ... 

Слушать и видеть