Метафора любви

Гийом заглянул в полуоткрытую дверь, посмотрел на сгорбленную фигуру хозяина, сидящего в кресле напротив эркера, перевел взгляд на освещенный со всех сторон витраж. Изображение притягивало, казалось живым, а сюжет странным. Ни страстей Христовых, ни орнаментов. Двое играют в шахматы. Он и она. Красавица, одетая по моде пятидесятилетней давности, на голове рогатый атур. Знатная дама. И мужчина, этакий молодой щеголь. Слуга, засмотревшись, слегка толкнул дверь. Заскрипели петли, выдавая любопытного парнишку.

- Это ты, Гийом? – окликнул резкий и скрипучий голос.

- Не угодно ли чего, сир? – сразу нашелся слуга.

- Принеси мне глинтвейна! - сварливо потребовал сюзерен. - Только скажи кухарке, пусть положит больше кардамона. Она знает, как я люблю. - Хозяин смерил взглядом паренька и добавил: - И закрой дверь поплотнее. От этих сквозняков у меня обостряется подагра.

Когда за дерзким мальчишкой закрылась дверь, граф де Биссе тяжело поднялся и подошел к центральной части эркера, которую занимал витраж. Коснулся рукой края стеклянного платья, провел рукой по изящной ножке, скрытой длинным подолом. Вспомнил, как ступня в тонкой бархатной туфле коснулась его ноги невзначай. Потом прошлась по голени, отвлекая от игры. А в этот момент сама госпожа Жанна сделала ход ладьей и слегка дотронулась проворными пальцами до пышного рукава его камзола. Лиса! Граф отчетливо помнил, что больше играть уже не мог, а только смотрел зачарованно на любимую женщину.

- Ну что же ты, Франсуа? – осведомилась красавица, слегка наклонив голову. - Продолжим игру, и я через два хода объявлю тебе шах. - Жанна, слегка наморщив выбритый лоб, принялась рассматривать фигуры, оставшиеся на шахматной доске.

- Сдаюсь, моя госпожа! Я весь в твоей власти, - прохрипел граф, тогда еще просто Франсуа, младший брат графа де Биссе.

Женщина расхохоталась:

- Нет, играем дальше! Не смей сдаваться, Франсуа, и удача повернется к тебе!

- Продолжим, госпожа, - согласился он, довольно улыбаясь. - Шахматы называют метафорой любви, и в эту игру я готов бесконечно играть с тобой. – Франсуа посмотрел прямо в глаза своей возлюбленной, давая понять, какой жар снедает его изнутри. – Я хочу заказать картину Ван Эйку. Пусть нарисует, как мы играем в шахматы.

- Пустое, Франсуа, - пробормотала Жанна, отмахнувшись. Она будто замялась, подбирая слова. Франсуа недовольно фыркнул.

- А что скажет твой брат? – живо поинтересовалась Жанна. – Он частенько в письмах называет тебя транжирой.

- Мне, конечно, влетело за те рубины, что подарил тебе на Рождество, но Анри отходчив, и все-таки я его любимый младший брат. – Франсуа засмеялся и счел за благо перевести тему. – А какие вести от Ги, вашего высокородного супруга?

- Он еще при дворе в Нидерландах. Пишет, что Филипп Добрый пока не собирается возвращаться в Бургундию. – Жанна взмахнула рукой, давая понять, что разговор о супруге ей не по нраву.

Франсуа не стал донимать любимую вопросами и радостно воскликнул:

- Да продлит Господь дни герцога Бургундского! - Он приподнял королеву и внимательно посмотрел в глаза возлюбленной. - Мат, моя дорогая.

Жанна удивленно воззрилась на него. И снова ее ступня заскользила по его ноге.

- Сдавайся, любовь моя! - прошептал Франсуа, прекрасно понимая, чего добивалась плутовка и чего хотел он сам.

Граф уткнулся морщинистым лбом в холодное стекло, искореженные артритом пальцы прошлись по золоченому переплету, сделанному из меди. Пусть Жанна и возражала, но он, пылкий влюбленный, все равно отнес эскиз мастеру. Заказал витраж вместо картины. Вышло дешевле. Да и на работу Ван Эйка у него не хватило бы денег. А когда через пару недель слег с лихорадкой старший брат, Франсуа пришлось нестись сломя голову в Вильфранш, надеясь застать Анри живым. Покидая Дижон, он успел чиркнуть лишь пару слов и передать Жанне записку с Гийомом, дедом нынешнего слуги-пройдохи. Через месяц, похоронив Анри, Франсуа вступил в наследство и получил титул. Став графом де Биссе, он сразу помчался в пригород Дижона, в твердой уверенности объясниться с Ги и увезти Жанну с собой.

Граф постоял еще немного около эркера и, хромая, вернулся в кресло. Взор затуманился, фигуры на стекле расплылись. Нет, не от слез. Глупости какие! Просто от яркого света, бьющего в глаза. Он словно со стороны увидел себя, взбегающего по ступеням замка. Вместо знакомого старика-мажордома наткнулся на здоровенного детину в супервесте цветов Ги, графа де Форе.

- Граф никого не принимает! - рявкнул охранник. Франсуа мог поклясться, что услышал в его голосе угрозу.

- А госпожа Жанна? – упрямо поинтересовался новоявленный граф де Биссе.

- Графине нездоровится, - пробурчал сквозь зубы стражник, выпроваживая Франсуа.

Уже около конюшен кто-то схватил его за рукав. Мария - камеристка Жанны.

- Госпожа велит вам покинуть Дижон и больше никогда не возвращаться!

- Пусть скажет мне это сама! - зло огрызнулся Франсуа. Все его мечты и надежды обратились в прах. – Я хочу видеть ее, Мария!

- Она под домашним арестом, - зашептала, оглядываясь, служанка. Если граф прознает, что вы здесь, он убьет вас. И самой госпоже навредите. Пожалуйста, уезжайте!

- Я больше не побеспокою ее, – сдержанно пробормотал Франсуа, стараясь совладать с собой. – Но передай ей, Мария, что я люблю ее.

- Она знает об этом, месье, - кротко и печально сказала служанка. – И заберите витраж у мастера, увезите его из Дижона. Слишком похоже нарисовал он вас и госпожу!

Граф оторвался от воспоминаний и снова посмотрел на витраж. Прекрасная работа. Изящная роспись по стеклу в черных и белых тонах называлась гризайль. Позолоченные переплеты придавали объем, а разная толщина стекла оживляла картину, где они с Жанной снова сидят за шахматной доской, а за окном бурлит жизнь, до которой им нет никакого дела.