|
* * *
Он вернулся первым. Медленно приходило чувство действительности, сначала - первое ощущение прохладного воздуха, потом теплоты и тяжести прильнувшего к нему тела, потом пришла первая самостоятельная мысль. Она была о той, что вместе с ним прошла весь путь. Нежность к ней захлестнула его до боли в сердце. Ты - это я. Без тебя я не стал бы тем, что я есть теперь. Но ты не принадлежишь мне. В этом мире мы врозь. Первым движением было объятие, каким прощаются навсегда. Она шевельнулась в его руках и чуть застонала, потом удобнее устроила голову у него на плече, словно собиралась спать дальше, и положила руку ему на грудь. Услышав ровное биение сердца, она удовлетворенно вздохнула. Они молча лежали еще какое-то время, как лежат утром в постели, услышав будильник, и когда хочется еще хоть минутку понежиться в теплых объятиях. Потом она сказала шепотом: “Встаем?” и он ответил: “Пора”. Они начали сосредоточенно выполнять комплекс йоги.
|
|
часть третья Андерс. Колдовство Гималаев.
Чтоб в буре дней стоял один – как дуб, Один – как Бог в своем железном круге! М. Цветаева
Вряд ли на одного человека может обрушиться столько сведений, потрясающих основы бытия, а уж если такое произошло, то ждать от него невозмутимости и стоического пренебрежения произошедшим не приходится. Между тем все родственники - мать, которая была для Андерса горячо любимым существом, а теперь стала вроде бы и не матерью, новоприобретенный брат, который, не успев найтись, опять может быть утрачен, и наконец - самое главное - Инга, то ли племянница, то ли возлюбленная, потерянная навсегда, - все они в один миг, одним словом, произнесенным матерью, стали вдруг чужими и никакого уже отношения к Андерсу не имели. Его мама Пилар - вовсе не его мать. Андерс возблагодарил бога, что не узнал об этом раньше, все-таки в сорок лет выяснить, что ты сирота, значительно легче, чем в десять. Признание матери так сильно ударило по сердцу, что одну минуту Андерс ни о чем больше не мог думать. Даже то, что это открывало ему путь к Инге, отошло на мгновение на второй план. Почти полгода сердце его давало мучительные сбои при воспоминании о днях, проведенных с Ингой, о разговорах и молчании вдвоем, об удивительной духовной связи, об их путешествии в Катманду и о той ошеломляющей близости, которая приковала его к этой непостижимой тогда женщине, непонятным образом похожей на его мать, если бы ту можно было представить с лучистыми серыми глазами вместо ее черных, всепроникающих и бездонных. Получить это сокровище после шести лет тайной тоски было самой большой удачей в его жизни, хотя на судьбу он и раньше не мог пожаловаться.
Андерс был единственным сыном состоятельного датского коммерсанта, и после его смерти получил достаточное наследство, чтобы заниматься любимым делом. Родился и вырос Андерс в Непале, это предопределило его жизнь. Он окончил Копенгагенский университет и уехал в Гималаи изучать основы философии и религии Тибета. Это было как возвращение на родину. Не были забыты ни языки, ни та жизнь. В детстве Андерс рос, как все окружающие мальчишки, даром что был из европейской семьи. Они вместе играли в тени деревьев сирис с пахучими белыми цветами, позади отцовского дома. Соседские дети любили собираться в их саду, потому что мама Пилар никогда не ругала и не гнала их. Раху, любимая ручная обезьянка Андерса, на тонкой цепочке бегала среди них, гримасничая и клянча лакомства. Играли в камешки, нанизывали цветы в гирлянды, которые потом носили к храмам продавать. Мальчишки все были не из бедных семей, но слаще лакомств, купленных на эти деньги, Андерс тогда не пробовал. Стайкой мальчишки возвращались в свой квартал, наполняя рты вяленой дыней или сушеными бананами. Начинались шумные игры, переходящие иногда в потасовки. С веток самого большого дерева свисали несколько веревок с палками, привязанными на конце, и на этих веревках было замечательно раскачиваться, отталкиваясь босыми ногами от теплой пыльной земли, взлетая высоко-высоко. Детство Андерса было окрашено счастьем, и частью его была мама Пилар. Самой большой радостью для него были поездки в горные селения, куда Пилар ездила учиться у старых лекарей и собирать лекарственные растения. Андерс дожидался очередного похода за травами, как путешествия вокруг света - так заманчиво было лазить вместе с матерью по горам, собирая нужные ей растения. Некоторые были очень редкими, и они радовались, обнаружив какой-нибудь стебелек, словно находили слиток золота. Подолгу они разговаривали с каждым лекарем в каждом горном селении, куда попадали. Как-то на вопрос Андерса Пилар рассказала, как однажды тибетский лама вылечил ее от серьезного заболевания (“вылечил мою душу” - сказала мама). Теперь она искала неизвестный рецепт, расспрашивая всех подряд. Андерс был увлечен этими поисками не меньше матери, воображая, что они ищут что-то наподобие “амриты” - напитка богов. Этот ажиотаж поиска сохранился у Андерса на всю жизнь, а Тибет так и остался той волшебной шкатулкой, в которой хранится тайна амриты. По характеру Андерс напоминал скорее авантюриста и совсем не походил на своего отца, который был воплощением скандинавской невозмутимости. Отец вообще мало влиял на сына. Пока они жили в Непале, Якоб Видст был в постоянных разъездах по делам фирмы, уезжая на несколько дней то в Дакку, то в Рангун, то в Бангкок. Названия эти для Андерса, ездившего с родителями только в Патан, что в тридцати километрах от Катманду, звучали как музыка дальних странствий. Он просил отца взять его как-нибудь с собой, но отец отшучивался. Путешествие в Данию на огромном океанском лайнере было волшебным приключением, возместившим все разочарования от насмешек отца. Мальчишки страшно ему завидовали. Мама Пилар заранее показала на карте маршрут плавания из Калькутты, мимо острова Цейлон, по Индийскому океану в Красное море и Суэцким каналом прямо к Европе. А там еще мимо всех стран: маминой Испании, Англии и Франции прямо в Копенгаген и оттуда в папин Эльсинор. Все это заставляло гореть глаза Андерса в предвкушении невероятных приключений. Наконец, одетый в новый полотняный костюмчик мальчик помахал пришедшим проводить его мальчишкам и уехал на аэродром, чтобы лететь до Калькутты. Все было впервые и Андерс дал себе клятву, что когда вырастет, будет всегда так путешествовать, летать на самолете, плавать на огромных кораблях и конечно же ездить на автомобиле, что еще увлекательней. Особенно если разрешат сесть за руль. Школа в маленьком чопорном Эльсиноре Андерса не увлекла. Его удивляло, что одноклассники знают один только датский язык и на нем с трудом читают и учатся писать. Андерс свободно говорил на хинди и непали, на датском - с легким акцентом, который скоро исчез, а еще у них с матерью был их “тайный” язык. По-испански они говорили, когда оставались одни, и прелесть сообщничества и тайны окутывала их самые невинные разговоры. На испанском мама Пилар пела ему песни и читала стихи, которые заставляли сжиматься сердце от непонятной тоски по неизвестному и прекрасному миру гордости и страсти, миру тореро и цыган, танцев, музыки и смерти, миру Габриэля Гарсия Лорки и мамы Пилар. Испания была тайной любовью Андерса, но он так и не побывал в ней, окунувшись после школы в университетскую столичную жизнь, впервые ощутив как бы раздвоение от желания испытать все прелести молодежных вечеринок и свиданий с подружками и от целенаправленной страсти к познанию того, что еще необходимо было для выполнения главной цели в жизни. Цель же у Андерса определилась еще тогда, когда они с матерью выведывали у старых непальских лекарей секретные рецепты лекарств. Андерс поклялся найти тот таинственный эликсир, который вернул матери утраченное душевное равновесие. А может быть, вернул и утраченную молодость? Пилар никто не давал ее пятидесяти семи лет и Андерс никогда не помнил, чтобы она болела. Приехав в Эльсинор, Пилар устроилась работать в онкологический хоспис. Андерс знал, что больные очень ее любят не только за легкий и спокойный характер, но и за умение снимать боль, подержав руки на нужном месте. Несколько человек, совершенно безнадежно больных, она вылечила, давая свои особые травяные настои и подолгу держа руки над опухолью. Сенсацией это не стало только потому, что Пилар пресекала все попытки предать эти случаи гласности. Как бы там ни было, Андерс верил, что чудодейственное тибетское лекарство совершило с его матерью чудо, дав ей в жизни второе дыхание. Пилар никогда не рассказывала сыну о жизни до своего позднего замужества в тридцать шесть лет, но Андерс был уверен, что жизнь эта была непроста. Отец и мать были ровесниками, но ко времени смерти в семьдесят четвертом году отец выглядел значительно старше жены. Овдовев, мать продолжала работать в хосписе, отказавшись переехать к Андерсу в Копенгаген. Андерс, впрочем, получив отцовское наследство, дома почти не бывал, используя появившуюся возможность самому планировать экспедиции в Гималаи и Тибет и почти не зависеть от субсидий университета.
Сначала Андерс занялся изучением санскрита и тут же увлекся йогой. В Мадрасском университете его принимали за индийца. Андерс действительно совсем не походил на отца. Его облик, когда он отрастил гриву угольно-черных волос, напоминал черного ангела, а легкая изящная горбинка носа и глаза, окруженные ресницами, вызывающими зависть копенгагенских подружек, завершали впечатление роковой южной красоты, не несущей, впрочем, отпечатка вульгарной театральности, присущей, например, итальянцам. С женщинами у Андерса всегда было много проблем. Датские студентки не давали ему прохода и все шесть лет учебы он лавировал между жаждущих обладать им поклонниц. Некоторыми из них Андерс увлекался не на шутку, но всегда чего-нибудь не хватало, чтобы решиться на серьезный шаг и выбрать одну. Ни одна из них не отвечала его представлениям о женщине, с которой он мог бы связать свою жизнь. Смутный образ девушки, похожей на его маму Пилар, засел в его сознании еще с тех пор, как подростком, в ночных бессонных бдениях над книгами, Андерс воображал себя героем всех любовных эпизодов. И та, которой он обладал в мечтах, которую любил в эти минуты со сладостной болью пробуждающегося молодого тела, была черноволоса и смугла, и голос ее, низкий и певучий, вызывал дрожь. Молодые датчанки были без комплексов, напористы и смелы, они жаждали удовольствий и не требовали большего. Андерса это устраивало и уик-энды с какой-нибудь сероглазой блондинкой, любительницей тенниса или гребли, бывали очень привлекательны. Секс являлся продолжением спорта и приятным завершением дня. И все-таки что-то удерживало его от слишком частых любовных приключений. Он верил, что главное - еще впереди. В Мадрасе Андерс пристально вглядывался в индианок, которые бывали очень хороши, но обычаи страны останавливали его от более близкого с ними знакомства. В группе студентов, изучающих систему йоги, было больше иностранцев, и девушки из Европы и Соединенных Штатов, принимая Андерса за индийца, жаждали глотнуть местного колорита и заигрывали с ним с западным напором. Когда на заре начинались занятия и под красивым, раскидистым, покрытым красными цветами священным деревом ашок студенты рассаживались на подстилках перед гуру, Андерс вызывал всеобщее завистливое внимание мощной фигурой, которая обладала, несмотря на свои габариты, гибкостью истинного индийца и йога. Физическая часть упражнений, асана и пранаяма, мобилизующие тело и дыхание, давались Андерсу необычайно легко. Может быть потому, что включилась память тела и вспомнились детские попытки копировать позы отшельников у храмов в Катманду. Упражнения сосредоточения, дхарана, давались труднее, но Андерс был упорен. Американки, которым вскоре надоедали занятия, начинали отвлекать его и гуру с интересом наблюдал, как Андерс все упорней сопротивляется соблазну отвлечься. Сначала нужно было преодолеть пять препятствий: желания, страх, лень, ненависть и сомнения. Потом наступала первая стадия дхьяна, сосредоточенности - спокойствие и прекращение желаний. Андерса охватывало блаженное состояние ожидания, теперь можно было переходить ко второй стадии, освободиться от внешнего мира, когда исчезает осознание окружающего. Это было потрясающим чувством радости. Андерс растворялся в эфире сияющего счастья, отрываясь от всего земного. Вступить в третью стадию дхьяна, когда радость должна смениться невозмутимостью, доводящей сосредоточение до совершенства, Андерсу не удавалось. Остальные ученики не могли достичь и этого. Четвертая стадия дхьяна, при которой наступает полная невозмутимость, исчезает весь мир, а вместе с ним все радости и страдания, недоступна почти никому. Должно наступить состояние созерцания бесконечности пространства, бесконечности сознания и откроется мир за пределами сознательного и бессознательного. По традиции Будда вступил в нирвану на этой стадии. Где уж им всем до Будды! Но Андерс упорно старался приблизиться к такому состоянию, открывающему двери к более высокому духовному уровню, в том числе паранормальныму сознанию и необычным физическим способностям. Андерс знал, что кое-чем из этого обладает его мать, и стремился открыть в себе такой же дар к ясновидению и сильной энергетике рук. Гуру внимательно следил за его тщетными усилиями достичь невозмутимости третьей стадии дхьяны и однажды посоветовал поехать в буддийский монастырь в Гималаях или Тибете и медитировать там, в специальных условиях, созданных монахами. Андерс пообещал себе, что обязательно поедет в монастырь после того, как закончит работу в Индии, он собирался посвятить еще несколько месяцев изучению свода медицинских знаний древней Индии - Аюрведы. Санскритом он к тому времени овладел достаточно. Но один разговор имел непредвиденные последствия, задержавшие Андерса и изменившие очень многое в его жизни. Разговор же был весьма приятной фривольной болтовней с очаровательной американкой Кэти Чен. Кэти давно строила Андерсу глазки, сидя в позе лотоса под деревом напротив него. Кэти услышала его разговор с гуру об изучении Аюрведы и догнала у выхода на улицу, предложив посидеть в садике напротив университета. Они устроились на скамейке в тени цветущего жасмина и Кэти спросила, правда ли, что Андерс интересуется медициной. - Я интересуюсь не медициной, а текстами Аюрведы на санскрите, - ответил Андерс и вдруг спохватился, - Послушай, Кэти, ты ведь врач? Ты тоже изучаешь древнюю медицину? - Ну, не только древнюю. Приемы дыхательных упражнений, которые у тебя получаются значительно лучше меня, могут помочь, например, при астме или гипоксии... А некоторые положения рук - мудра - влияют на нервно-психическое состояние больных. И есть еще масса рецептов лекарств из растительного сырья и так далее. А что интересует в Аюрведе тебя? - Я пока не знаю. Тексты на санскрите послужили основой свода тибетских медицинских трактатов “Джудши”. Тибет - моя специальность. - И ты, как буддизм, решил прийти в Тибет из Индии? - засмеялась Кэти. Андерс любовался Кэти. Американка китайского происхождения, она всегда ему нравилась: изящная, с шелковистой кожей золотисто-оливкового цвета, с яркими черными глазами из-под угольной челки и всегда улыбающимся ртом, вызывающим в памяти китайские акварели своей изящностью розового лепестка. В палящем зное она оставалась свежей, словно только что вышла из прохладного бассейна. Андерса это всегда восхищало, сам-то он с детства привык к полдневной жаре. Очень быстро их разговор превратился из делового в легкую пикировку, закончившуюся тем, что Кэти предложила заняться изучением древних эротических канонов и съездить вдвоем в знаменитые храмы для ознакомления со скульптурными изображениями. - Чтобы повторить это, нужны ведь двое! - со смешком закончила она, - Так легче освоить, да? Вся йогическая отрешенность от земных соблазнов вмиг слетела с Андерса. Предложение было заманчивым. и они быстро договорились, что поедут на следующей неделе, через три дня. Гуру заметил, что в эти дни Андерс не мог сосредоточиться даже для первой дхьяны. Лукаво усмехаясь, он рассказал, как небесная апсара соблазняла бога Брахму и он вынужден был подчиниться ее желаниям, прервав свои занятия медитацией. - Ну что же, - с притворной покорностью вздохнул Андерс, - раз пришлось покориться великому Брахме, что говорить обо мне! Ученики захихикали, получив возможность расслабиться и отвлечься от занятий. Они завидовали Андерсу, добившемуся наибольших результатов, и теперь с удовольствием веселились на его счет. Андерс сохранял невозмутимость, но под конец не выдержал и тоже расхохотался. Он испытывал облегчение оттого, что в его целенаправленном стремлении освоить йогу наступает перерыв. Все-таки он изучает принципы, но не рожден, чтобы отдаться медитации целиком, он слишком любил жизнь и материальный мир, окружающий его. И путешествие с Кэти в мир древней индийской эротики обещал быть восхитительным. Они уехали сначала в Санчи, а потом в Кхаджурахо, прихватив с собой санскритские тексты “Кама сутры” и “Рати рахасьи”, которые решили досконально изучить на практике, используя храмовые барельефы, как учебные иллюстрации. Кэти оказалась знатоком и обставляла все с восточной изысканностью. Она обожала индийские благовония и от нее всегда исходил тонкий и тревожащий запах жасмина и гелиотропа. Тут же она обошла все лавки торговцев благовониями и составила специальные смеси масел, которыми они с упоением натирали друг друга, доводя естественное молодое желание до вершин восточного сладострастия. Они нравились друг другу, были сильны и оба прошли подготовку йоги. Осмотрев очередную порцию барельефов, Андерс с Кэти спешили в отель, чтобы закрепить новые впечатления и испробовать изощренную технику древних эротических обрядов. В постели они напоминали молодых и красивых животных, отдавшихся инстинктам природы, тигра и тигрицу, или двух молодых пантер, резвящихся на солнечной полянке в джунглях. Кэти была неутомима и изобретательна, с ней всегда было весело, и Андерс радовался, что она придумала это замечательное путешествие. В Мадрас Андерс вернулся один, Кэти нужно было ехать в Дели продолжать исследования. Нежно поцеловав ее на прощание, он заметил: - Хорошо, что мы расстаемся. Кэти, ты яд, дающий иллюзию наслаждения. Я начал замечать, что ты становишься для меня необходимой, как наркотик, а таким привычкам нужно или отдаваться полностью, уничтожая себя, или сопротивляться с упорством, на которое у меня не хватит силы воли. Но ты опасна. Я чувствую, что ты опасна для меня, я не хочу быть уничтожен. Прощай, дорогая! Было здорово! - Прощай, мой черный принц! С тобой было восхитительно! Я не опасна для тебя, дурачок! Если тебе захочется усовершенствовать свое умение любить - всегда к твоим услугам! Только позови. Я тебя не забуду.
Снова они встретились через полтора года в Катманду. Андерс только что вернулся из тибетского монастыря со странным чувством нереальности произошедшего с ним преображения. Наконец-то решив последовать совету мадрасского гуру, Андерс выбрал монастырь Сакьяпа на границе с Китаем, у перевала по дороге в Лхасу, чтобы провести там месяц. Монахи приняли его сдержанно, но довольно доброжелательно, узнав, кто послал его. Две недели его готовили к обряду испытания темнотой. Питался Андерс теперь только водой и лепешками из горного тибетского ячменя. Его удивляло, что эта еда оказалась удивительно сытной, крохотной по европейским меркам порции хватало, чтобы не только чувствовать сытость, но и удивительную бодрость, словно энергия бурлила в теле. Монахи ели цзамбу, муку из поджаренных зерен, просто разводя ее водой, но для Андерса пекли лепешки, сомневаясь, что он сможет питаться мучной похлебкой. Помногу часов Андерс занимался гимнастикой йоги и медитировал, сидя на открытой террасе , куда выходила его крохотная келья, подстелив войлочный коврик и раздевшись до пояса. Был разгар лета и в долине Катманду днем стояла сорокоградусная жара, но здесь, в высокогорье, солнце лишь нежно пригревало, давая жизнь чахлой растительности на камнях. К разреженному воздуху Андерс уже привык, только чаще дышал, как выброшенная из воды рыба. Наконец в день испытания Андерса повели в храм под звуки огромных труб - радонгов и рокот барабанов. Началось моление. Ламы в желтых халатах, с бритыми головами, опустились на каменный пол, по которому стелился ароматный дымок курильниц. Настоятель в красном капюшоне сделал знак и монахи сняли с Андерса халат, оставив обнаженным. Настоятель бросил на угли горсть вещества, похожего на соль, и повалил дым с ароматом сандала и можжевельника, сквозь который Андерса провели три раза, очищая его от чужих дурных мыслей, дурных действий и дурных взглядов, которые могли остаться на нем в жизни. Андерс проходил сквозь строй монахов и они кланялись ему, дотрагиваясь рукой до плеча. В конце коридора темнело отверстие входа в келью испытаний. Андерс протиснулся сквозь узкий проход и сразу же в отверстие был вставлен камень, закрывший ему путь к отступлению. Андерс не боялся, так как заранее договорился, что срок его заключения будет не более месяца. В стойкости своей психики он был уверен. Андерс намеревался за это время “убить двух зайцев”, собираясь продумать работу, которую начал писать, используя собранные в странствиях по Индии и Гималаям материалы, а также попытаться все-таки достичь в медитации третьей стадии дхьяны и попробовать идти дальше по пути совершенства. Получится ли что-нибудь из его планов? Первые “дни”, проведенные в полной темноте и тишине, еще воспринимались как дни, но потом все слилось в единое время, постепенно замедляющееся и наконец остановившееся. Андерс потерял все ориентиры земной жизни. Свежий воздух, кувшин с водой и лепешка, которые появлялись в нише - это было все, что связывало его с миром. Андерс начинал обдумывать отчет по собранным материалам, но мысли ускользали, растворяясь в тишине, глохли, словно звуки в помещении, обитом войлоком. Андерс начинал медитировать, переходя постепенно к отрешенности от земного бытия, но тело протестовало против этого, приобретая все более обостренную чувствительность к окружающему. Неуловимая свежесть воздуха, запах ветра со снежных вершин, влажность прошедшего дождя стали доступны обонянию. Кожа приобретала сверхчувствительность, и как Андерс ни пытался представить, лежа на войлочной подстилке, что его тело парит в темноте без края, верха и низа, он чувствовал шерстинки подстилки каждой клеточкой кожи. Тяжесть земного притяжения распластывала его на каменном полу. Вкус воды и лепешки был божественно прекрасен. Андерс чувствовал, как пища превращается в энергию, растекаясь по членам и наполняя его жизнью. Первое время вспышки света озаряли его внутреннее зрение цветными сполохами, но потом все пропало. Андерс перестал ощущать грань между сном и бодрствованием и разозлился, что теряет способность мыслить. Он старался отключиться от тела, подавившего своими ощущениями его ум, не слушать его импульсы жизни. Вдруг начались звуковые галлюцинации и какое-то время его мучили мерные звуки гонга в храме. Наконец усилие прекратить растительное существование и отключиться от власти тела дало результат и Андерс вдруг ощутил себя чистой мыслью, способной проникать в тайники логики и знания. Все разрозненные сведения, полученные в экспедициях сложились в связную работу, которую можно было бы сразу записать, будь такая возможность, но Андерсу показалось, что не стоит тратить на такой пустяк обретенную способность мыслить. Он подумал о тайной цели своих поисков, стал обдумывать возможности неизвестного эликсира, “амриты” его детских фантазий, и наконец начал размышлять о том, что могло произойти с организмом матери после того, как она пила таинственное лекарство тибетских лам. Безусловно, она выглядит моложе своих лет. Пилар нельзя было дать больше пятидесяти, а ведь она родилась в пятнадцатом году. Второе - она совершенно здорова и Андерс не мог вспомнить, чтобы мать когда-нибудь болела серьезнее, чем легким насморком в то время, когда всю страну валил с ног жесточайший грипп. О ее душевных силах говорит оказавшаяся бы непосильной для слабого человека труднейшая работа с умирающими людьми, которым она приносила облегчение. Не значит ли это, что тибетский эликсир перестроил иммунную систему Пилар, дав защиту от болезней, и оптимизировал обмен веществ, затормозив процессы старения? Андерс оторопел от этих мыслей, его поразило, что он думает о тех предметах и в таких выражениях, которые никогда не употреблял, биологию он знал в общеобразовательном объеме, а с медициной вообще столкнулся впервые, читая санскритские тексты Аюрведы. Дальше с ним произошла поразительная вещь. Он словно видел некоего человека насквозь, со всеми его органами, кровеносной системой, мозгом, и точно знал, что происходит в ключевых местах организма, весь цикл жизнедеятельности стал ему понятен и пояснения, “услышанные” им, уже не удивляли. Стоило ему подумать о непонятной части процесса, как знания об этом вливались в сознание словно извне. Андерс постигал сложнейшую биологическую систему под названием “человек” и поражался, как сложно и в то же время гениально просто все устроено - кем, Природой ли, Господом Богом? - нащупывая ключевые места, те несколько гормонов, от которых кругами расходилась стройная система биохимического равновесия. Жизнь и смерть этого гипотетического человека была в руках Андерса и он понимал теперь, на какие “кнопки” нужно нажать, нарушая равновесие, чтобы убить его или, вылечив, продлить существование до легендарных пределов. Это новое знание не пугало Андерса, но изумляло своей внезапностью. Это было то, что называют озарением. Яблоко Ньютона. Или больше подходит история о том, как русский химик Менделеев во сне увидел свою знаменитую таблицу элементов? Может быть я могу теперь все? - подумал Андерс, может это и есть четвертая стадия дхьяны? И я обрел сиддхи - (сверхъестественные способности) - и могу теперь все: проходить сквозь стены, предвидеть будущее и левитировать? Но он не мог даже предсказать, сколько времени находится взаперти и скоро ли выйдет отсюда. Андерсу уже не хотелось скорее очутиться в отеле, в теплой ванне. Еще так много нужно было узнать и понять. И загадка эликсира пока оставалась неразгаданной. Где искать его рецепт, Андерс так и не понял. За ним пришли слишком рано. Несколько дней, проведенных в затемненной келье вернули ему способность жить в нормальном мире. Вечерами Андерс выходил на террасу и смотрел в звездное небо, ощущая неуловимое кружение небесной сферы, и ему казалось, что Вселенная вращается вокруг него. Ему не было стыдно за свой эгоцентризм, он понял, что заслужил его. В лунном свете горные пики серебрились снежными вершинами или сливались с черным небом. От террасы гора уходила ущельем далеко вниз и в ночной тишине слышно было, как шумит глубоко внизу горный поток. Андерс решил дождаться восхода солнца и долго сидел, любуясь россыпью звезд на постепенно светлеющем небе. Наконец контуры вершин на востоке окрасились алым, потом, словно нимбом святости, окружились сиянием, и первые лучи упали на снежные склоны, позолотив их. Зрелище было поразительно красивым, у Андерса захватило дух от восхищения и он подумал, что теперь будет острее воспринимать окружающее и наслаждаться всем, на что раньше не обращал внимание, считая обыденностью. Утро наступило стремительно - первое утро после месяца тьмы. Через неделю Андерс уехал в Катманду.
Возврат к цивилизации был приятен. Андерс снял дорогой номер и долго лежал в ванне с ароматической солью, наслаждаясь почти забытым ощущением свежести, побрился, надел новую рубашку и отправился в ресторан, чтобы впервые за полтора месяца побаловать себя изысками кулинарии. Тут и бросилась к нему на шею Кэти Чен. - Мир тесен, мой принц! Хотя, - Кэти внимательно вгляделась в его лицо, - ты сейчас больше напоминаешь мне отшельника-йога, такая же сумасшедшинка в глазах. Ты рад меня видеть? Тогда расскажи, чем ты занимался без меня и что успел узнать. Мы ведь с тобой работаем в разных областях и не конкуренты? Ты по-прежнему увлечен древней медициной? Андерс рассмеялся и попросил пощады, объяснив, что только что вернулся из тибетского монастыря и лишь приступил к адаптации. О делах - через два-три дня, а сейчас он рад, если Кэти присоединится к нему в поисках наслаждений жизни. Они чудесно провели вечер в ресторане, потом пошли потанцевать и Кэти затащила его в Казино. Андерс добродушно наблюдал, как она азартно делала небольшие ставки в рулетку и уговаривала его попробовать. Наконец Андерс поддался на уговоры и поставил, почти не глядя и долго не раздумывая. Он выиграл. Сумма выигрыша была пустячной, и Кэти начала просить его поставить еще раз, убеждая, что новичкам везет. Андерс сделал ставку еще раз и опять выиграл. После этого он повел Кэти пить кофе в кафетерий своего отеля и естественно получилось, что потом она оказалась в его номере и в его постели. Кэти не изменилась за это время, сохранив тот же энтузиазм и страсть первооткрывателя. Эта ночь стала чудесным завершением возвращения Андерса в нормальную человеческую жизнь. - Знаешь, Кэти, - улыбаясь сказал Андерс утром, выходя из ванной и опять падая на постель рядом с Кэти, лежащей, закинув руки за голову, отчего все тело ее подобралось и груди задорно торчали вверх, - ты восхищаешь меня своей энергией и неутомимостью. Такое впечатление, что ты черпаешь ее из космоса. Или еще откуда-нибудь? Признайся, ты раскопала какой-нибудь старинный рецепт любовного напитка? Или это твои благовония так приворожили меня? - Благовония... - Кэти посмотрела на него из под ресниц, - Да, ты знаешь, что можно стимулировать любовное желание определенным набором запахов? Это известно давно. Жасмин и роза, пачули и сандал, и еще кое-что - и твоя любовь у твоих ног! - Пока сквозняк не уничтожит запах?! Кэти коварно засмеялась. - Главное - уложить неприступного и самоуглубленного йога в постель, а там уж - помогай нам Бог! Знаешь, древние китайцы тоже понимали толк в любви! Есть еще особые точки... - Кэти, я сдаюсь! Если ты раскроешь все свои секреты, я умру от разочарования! Вся прелесть в твоей непредсказуемости. Ты долго еще будешь в Катманду? Я задержусь, чтобы побыть с тобой. - Я улетаю сегодня вечером. Так ты мне расскажешь, что новенького ты разыскал за эти полтора года? Тебя все еще интересуют тибетские медицинские книги? - Да, я обследовал несколько монастырских библиотек, но в основном там переводы Аюрведы или классические тексты “Джудши” одиннадцатого века в редакции тибетских врачей Ютогба и комментарии к ним Санджая Джамцо “Голубой лазурик”, это семнадцатый век. Книги рецептов - джоры - изучены здесь, в Непале, вдоль и поперек. Придется пробираться в китайский Тибет. Я стремлюсь в Лхасу, как крестоносцы к Гробу Господню. Придется ехать домой в Копенгаген и просить университет похлопотать о визе в Китай. А ты что-нибудь нашла? - Не больше тебя. Так это сидение над книгами в монастыре привело тебя в такое состояние? - Нет, я проходил в монастыре Сакьяпа обряд испытания темнотой, затворничества. У Кэти расширились глаза, то ли от восхищения, то ли от любопытства. - Расскажи! Ты - первый человек из моих знакомых, кто решился на такое. Зачем ты это сделал? И что ты чувствовал? Андерс открыл рот рассказать Кэти о том необъяснимом прозрении, которое снизошло на него в келье и не смог. Что-то удержало его. Андерс вдруг понял, что Кэти не та женщина, которой ему захотелось бы открыть душу. В шутливой форме он рассказал о неудачных попытках достичь третьей степени дхьяны, о цветовых и звуковых галлюцинациях - и все. Вечером Андерс посадил Кэти на самолет и отправился в монастырь кармелиток к своей крестной матери, настоятельнице матери Марии, которую всегда навещал, когда бывал в Катманду. Мать Мария была старой подругой его матери и раньше заведовала монастырской лечебницей. Андерс знал ее всю свою жизнь. Она так же ласково, как мама, звала его “Чанда”, что на хинди означало сынок, поила мятным чаем со льдом и всегда интересовалась его работой. Мать Мария как всегда спросила, есть ли у него девушка и скоро ли он женится, чтобы родить Пилар внуков. - Ты один у нее, мальчик мой, подарок Господа за ее страдания и золотое сердце, - она положила свою сухую старческую руку на его плечо, - Порадуй ее одиночество, как твое появление спасло ее от тоски. - Мама мне ничего не рассказывала. Что с ней случилось, крестная? - Раз она тебе не говорила, я скажу только, что у нее была семья и она ее лишилась во время войны. Страдания жены и матери, потерявшей всех близких, были вознаграждены твоим появлением. Люби ее превыше всего на земле. Да не забывай про свою крестную мать! После Господа я люблю больше всего вас обоих, нет у меня никого на свете ближе Пилар и тебя, дружок. Я молюсь за вас каждый день. Андерс взял ее руку и поднес к губам. Как она стара - подумал он, - это конечно жаркий климат, но она ведь всего на несколько лет старше мамы! И Андерс опять подумал о том, что нужно искать заветный эликсир. Несмотря на то, что большую часть жизни Андерс проводил теперь в Азии, только в Эльсиноре, в старом доме отца, сидя напротив матери за круглым столом, сервированным к чаю, он чувствовал себя дома. Женщина, сидящая напротив, заботливо подливая ему душистый горный индийский чай, была тем идеалом, который не могла превзойти ни одна молодая красотка, что бы она ни выделывала в постели, какими секретными восточными благовониями ни пыталась приворожить его к себе. Андерс боготворил свою мать и искал в каждой женщине ее черты. Как всякий мужчина, видящий в первую очередь внешнее, Андерс наверняка пропустил не одну сильную и цельную девушку, с которой был бы счастлив, как его отец, но колдовской облик андалузской цыганки затмил в его глазах все и Андерс почти перестал надеяться, что встретит когда-нибудь похожую. Психоаналитик наверняка нашел бы множество скрытых мотивов в его постоянной занятости, мешавшей ему съездить в Испанию, где можно было бы встретить такую же черноволосую, черноглазую испанку, но Андерс к психоаналитикам не обращался и считал, что в тридцать лет рано еще думать о женитьбе. Его работа поглотила его целиком. Кроме своего конька - тибетской медицины, Андерс вскоре заинтересовался древними добуддисткими верованиями тибетцев и погрузился в изучение первоисточников, отчетов старых экспедиций и трудов выдающихся знатоков Тибета.
В Лхасу удалось попасть только в 83 году, два года его прошение об экспедиции ходило кругами по министерствам иностранных дел Дании и Китая, обстановка была не особо располагающая к научным изысканиям, но наконец Андерс получил визу и улетел в Лхасу. Вот он наконец у него перед глазами, сказочный дворец Потала на скале, совсем такой же как ему рассказывала мать, только бело-красная окраска стен выцвела, потускнела с годами, смылась чередой дождей и снегопадов. В коммунистическом Китае не заботились о древних шедеврах, а ведь Потала был самым гигантским и величественным сооружением семнадцатого века, первым “небоскребом” в тринадцать этажей. Андерс представил, как молодая черноглазая женщина в монашеской одежде и теплом пальто стоит, запрокинув голову, рассматривая стены, словно вырастающие из скалы и сверкающие золотыми кровлями. Ламаизм с бегством Далай-ламы из Китая приходил в упадок. Лхаса превращалась в заштатный городок в горах. То же Андерс наблюдал в Индии, где рядом с небольшой нищей деревушкой десятки великолепных и обветшалых храмов напоминали о былом величии этих мест. Древнейший центр тибетской медицины, манба-дацан Лхасы располагался на горе Чагпори. Богатейшее собрание медицинской литературы в библиотеке дацана было уже основательно изучено, но джоры - книги рецептов - во многом были недоступны пониманию. Рецепты записывались с использованием местных названий трав и минералов и даже джоры разных монастырей отличались друг от друга. Разобраться в этом было чрезвычайно трудно. Скорее всего, секреты лекарств передавались устно и заучивались во время пятнадцатилетнего обучения искусству лекарства. Все расспросы Андерса не привели ни к чему, то ли никто уже не помнил ничего, то ли не хотел говорить, а может, знатоки скрылись вместе с Далай-ламой. Андерс все-таки очень хотел поездить по старым монастырям в надежде разыскать неизвестные еще записи. В гостиницу Андерс приходил только поесть и спать. Когда утром в холле на глаза ему попалась миниатюрная фигурка в желтых брючках и пестром свитере из пуха горных коз, он опешил лишь на секунду. Кэти Чен почувствовала его взгляд затылком и повернулась к нему с очаровательной и непосредственной улыбкой. - Ну, что, малыш, - сказала Кэти, в которой было сто шестьдесят сантиметров, Андерсу, казавшемуся рядом с ней гигантом на все метр восемьдесят пять, - Ты опять попался мне на дороге. Может, поговорим? Нашел что-нибудь интересное? - Кэти, птичка, ты изменилась, профессиональные интересы начинают заслонять у тебя все остальное! - Заработалась, прости! Но ты ведь знаешь, что я всегда рада тебе. Ты раз и навсегда поразил мое сердце, принц йоги! Вечером посидим у меня? У нас ведь есть, что вспомнить... - Отлично, до вечера! - Андерс помахал ей рукой и вышел из гостиницы, все еще улыбаясь: встреча с Кэти Чен всегда сулила массу приятного. Европейцев в Лхасе было немного и все друг друга более или менее знали. Но к Андерсу вдруг подошел незнакомый местный житель лет пятидесяти, хотя европейцу трудно судить о возрасте жителей Южного Тибета. Вполне вероятно, что он был непальцем. Лицо его было незнакомо Андерсу, как он ни напрягал память, думая, что это может быть один из медиков, которых он опрашивал накануне. Незнакомец попросил выслушать его и Андерс замедлил широкие шаги, чтобы тот успевал идти рядом. - Вы знакомы с Кэти Чен? - спросил мужчина и, не дожидаясь ответа, задал еще вопрос, - Вы занимаетесь древней тибетской медициной, не так ли, и она интересуется вашей работой? - А что в этом такого? - удивился Андерс, - мы друзья и говорим о своей работе. Почему вас это интересует и кто вы такой? - Вас зовут Андерс Видст? Мы работали с вашим отцом, я был тогда совсем мальчишкой. Но об этом потом. Кэти Чен работает в научном отделе ЦРУ и интерес ее к вашей работе и к вашей семье... - Моей семье?! - Да, к вашей семье. Ваш отец, Якоб Видст, работал во время войны на английскую разведку и продолжал сотрудничать с нами до пятьдесят восьмого года, пока не вышел в отставку. Скорее всего, в ЦРУ подозревают, что вы тоже работаете на нас. - О, Господи! - только и мог сказать растерявшийся Андерс, резко останавливаясь и поворачиваясь к незнакомцу, - Но что их может интересовать в моей персоне?! - Не останавливайтесь, пожалуйста, - ровным голосом попросил мужчина, - Вы сын своего отца и своей матери, они подозревают, что ваш интерес к тайнам тибетской медицины связан с ней. Андерс похолодел и подавил желание остановиться, схватить его за плечи, как следует встряхнуть, чтобы тот быстрее выложил, что хотел этим сказать. - Зачем вы сообщили Чен, что Пилар Видст лечилась у тибетских лам? Может вы решили сотрудничать с ЦРУ? - Да ничего я никому не говорил и не собираюсь ни с кем сотрудничать! - закричал Андерс, уже представляя жаркий день в университетском парке и легкую болтовню с прелестной Кэти. Да, кажется, он тогда обмолвился, что решил найти лекарство, которым вылечили его мать, - Но ведь мы говорили об этом так давно, неужели она и тогда все делала ради шпионажа? Видст вспомнил их поездку к древним храмам и чудесные свидания, полные любовных игр, распаляющих молодую страсть. Руки его непроизвольно сжались в кулаки. Это не могло быть притворством - или он придушит ее, когда увидит еще раз! - Спокойнее, прошу вас, Андерс! Я понимаю, что вас так волнует. Чен приехала в Мадрас для совершенствования после окончания колледжа. Ее обучение финансировал научный отдел ЦРУ. Когда она познакомилась с вами, она еще не знала, что будет работать параллельно над одной темой. Но когда пришла пора, она вспомнила, что вы рассказали ей о своей матери, и это заинтересовало их настолько, что были предприняты некоторые действия. Я прошу вас, Андерс! - вскрикнул он, видя, что тот опять повернулся к нему, готовый в возбуждении учинить скандал. - Что они сделали с матерью? - еле сдерживаясь, выкрикнул Андерс, - Прошу вас, не тяните, рассказывайте все! - Ну что они могли сделать с Пилар! Помните, в прошлом году врач посоветовал ей пройти обследование, намекая на опасность нарушений функций печени? Врачу сообщили фальсифицированные данные ежегодного обследования УЗИ, которое аккуратно делает ваша мать, как и все пожилые люди в стране. Врач направил ее в клинику на биохимическое обследование. Уверяю вас, ей было сделано самое полное обследование. Все оказалось в полном порядке, что ей и сообщили к всеобщей радости. Но некоторые биохимические показатели могли заинтересовать только специалистов, они и заинтересовались - и очень сильно, поверьте мне. Я не врач и не биолог, я не могу рассказать вам подробности, но скажу только, что организм вашей матери подвергся удивительной метаморфозе и причиной этого могло быть только лекарство, которое ей давали в Лхасе. Я думаю, что подробности вы в свое время узнаете. Поймите, мы следили не за вами, нас интересовала Чен, но я знал вашего отца и, когда она снова встретилась с вами... - Да, она удивительно регулярно попадается на моем пути... - задумчиво сказал Андерс, - но что же вы хотите от меня? Мне очень многое нужно узнать у вас, но боюсь, что сам ничем помочь не могу, информации у меня почти никакой. Вас же не интересуют этнографические подробности? Я вообще не верю во всю эту историю, как в дурной сон! Вы придумали все, чтобы... - Чтобы что? Зачем вы нам нужны, если вся история - дурной сон? Ваш отец Якоб действительно был резидентом Интеллидженс Сервис в Индокитае. В мае пятьдесят седьмого года мы ездили с ним в Рангун на встречу с агентами, работающими в зоне конфликта Вьетнама и Камбоджи, бывших ранее Французским Индокитаем. Американцы уже тогда сильно интересовались освобожденными колониями... Якоб купил в Рангуне круглый аквариум с парой золотых рыбок для сына. Дорога была трудной и привез в Катманду он только одну. Андерс улыбнулся воспоминаниям. Этот аквариум стоял у него на столике рядом с кроватью и, просыпаясь, он всегда наблюдал, как рыбка кружит в стеклянном шаре, посверкивая золотисто-оранжевым боком. Когда они уезжали в Данию, Андерс подарил рыбку вместе с обезьянкой Раху лучшему другу Ромешу. Значит все это правда и его отец, тихий, скучный, исполнительный трудяга, для которого престиж фирмы был превыше всего - шпион. Это не укладывалось в голове. Интересно, знала ли об этом мама? - Я понимаю, что вам все нужно обдумать. Я только прошу вас быть осторожней с Кэти Чен. Ее шеф в Катманду - Джон Беллингхем, резидент ЦРУ. Я думаю, они попытаются вас завербовать. Не ходите с ней в Катманду по злачным местам, в Казино, например, - улыбка прорезала его лицо, похожее на маску, обтянутую сухой кожей. Андерс тоже непроизвольно хихикнул, вспомнив, как они с Кэти испытывали судьбу у рулетки. Так вот зачем все это было на самом деле! Андерс подумал, что вряд ли теперь сможет спокойно смотреть Кэти в глаза. Но ведь она смотрит! И не только смотрит, но и получает от этого удовольствие! С другой стороны, Кэти редко смешивала работу и развлечения, и это несколько утешало. Возможно все-таки, что он интересовал ее сам по себе. Девочка работает и старается делать свое дело как можно лучше. Он ищет секретный рецепт, она ищет секретный рецепт... Что в этом плохого? Но как вероломно они поступили с Пилар! Андерс вспомнил, как мать позвонила ему в Копенгаген и попросила отвезти ее в клинику. Андерс испугался тогда и успокоился только после заверений врача, что все в порядке. Андерс тогда впервые осознал, что его мать - старая женщина и не будет рядом с ним вечно. Это было потрясением. Тридцатилетний Андерс, бесстрашно исследующий загадки Востока, был все еще привязан к матери, как пятилетний ребенок. Их духовная связь не удивляла его только потому, что была у них всегда и привычна, как замечательно вкусный кофе Пилар. Они словно угадывали мысли и всегда знали, когда надо поднять настроение или поддержать друг друга. Андерсу ужасно захотелось оказаться сейчас в Эльсиноре, в гостиной Пилар, с чашкой ее кофе и поговорить обо всем, что он узнал об отце. Его собеседник словно понял, что Андерс узнал слишком много для одного раза. - Завтра я буду в манба-дацане, если вы захотите поговорить еще, найдите меня. Я чиновник социальной службы из Катманду Шенраб Намджал, - он коротко поклонился, но Андерс остановил его. - Постойте! Вы что, тоже хотите завербовать меня? - Мы хотим, чтобы вы не наделали глупостей. И потом, послушайте, вам не кажется, что Америка и так слишком богата и благополучна, не пора ли и остальному миру позаботиться о своем здоровье и процветании? - Я встречусь завтра с вами, - задумчиво пообещал Андерс и опять оживился, - А вы много общались с отцом? Я хотел бы поговорить о нем. - Мы специально встретимся в Катманду, - пообещал Намджал. В этот день Андерс был рассеян и рано вернулся в отель. Кэти словно его поджидала, но когда он вошел в холл, она помахала рукой и продолжала разговаривать с тибетцем средних лет. Андерс сел в кресло поодаль и стал разглядывать ее, думая об их отношениях и о том, почему его так неприятно поразила эта история. Кэти очень нравилась ему. Еще там, в Мадрасе, он обратил внимание на девушку, в которой сочетались раскованность и озорство западной женщины и удивительная работоспособность и пытливость азиатов. С Кэти можно было отлично поговорить и провести чудесную ночь. Пожалуй, это то, что нужно мужчине в жизни. Не захотелось ли Андерсу подумать о конце своей холостой жизни после новой встречи с этой прелестницей? Андерса рассердила эта мысль и он посмотрел на Кэти почти с неприязнью, но тут же улыбнулся в ответ на ее улыбку. Он решил отдаться на волю волн и посмотреть, что из этого получится. В конце концов, если бы его не разозлило вмешательство в дела его семьи, сам факт работы Кэти в ЦРУ Андерса не смущал. Кэти ученый, а в этой организации прекрасная научная база, огромное количество ученых, знают они об этом, или нет, работают под крышей ЦРУ. Андерс сразу успокоился и уже с нетерпением ждал, когда Кэти закончит разговор со своим собеседником, чтобы увести к себе или пойти в ее номер. Андерс знал уже, что Кэти предпочитала вести разговор в постели, где чувствовала себя комфортно. Он, правда, не задумывался, только ли с ним она там решает все дела. - Кэти, крошка, расскажи, что ты узнала новенького? - предвосхищая ее вопрос, спросил Андерс, - Нашла Эликсир красоты? Эликсир молодости тебе искать еще рано! - Нахал! Ты хочешь сказать, что с красотой у меня уже не все в порядке?! - смеясь воскликнула Кэти и, наклонившись к нему, сделала вид, что душит. - Вот этот пальчик чуть левее, - поправил Андерс ее руку у горла, - иначе не получится быстро и эффективно. - Ты думаешь, я не знаю! - засмеялась Кэти, - Так что насчет эликсира красоты? Думаешь, уже пора искать? И откуда ты, кстати, знаешь тайные приемы? - Для йога нет тайных приемов. А ты по-прежнему прелестна, малышка. И полна тайн. Что у тебя за тайны, Кэти? - Женщина без тайн перестает быть женщиной! - нравоучительно произнесла она, - Но тебе я открою все. Я нашла несколько рецептов, которые не встречала в других джорах. Ты поможешь мне их расшифровать? - Давай посмотрим, - заинтересовался Андерс, - мне пока не попалось ничего нового. Лхасские рукописи все изучены вдоль и поперек! А те, что нужно расшифровать, не в моей компетенции. Тут нужны специалисты ботаники и медики. Я ведь могу помочь только как этнограф. Кэти потянулась за папкой с бумагами, лежащей на столике у постели, касаясь Андерса обнаженной грудью, на что он тут же отреагировал, прижавшись к ней губами. - Ах, ну подожди же! - отстранилась Кэти, - займемся для разнообразия делами! - Никогда не слышал, что дела могут внести разнообразие в эротику. Ты прочла об этом в Кама сутре? - Ты можешь быть хоть чуточку серьезнее? - Нет, пока у меня не пропало желание и не иссякли силы. Кстати, Кэти, тебе не попадались рецепты эликсира, повышающего половую активность? Кэти расхохоталась, уткнувшись в его плечо. - Дурачок, разве тебе он нужен? - Нужно ко всему быть готовым заранее. Всегда полезно иметь под рукой что-нибудь, дающее стопроцентную гарантию. - Надейся, что к тому времени, когда ты утратишь свою силу, мы найдем волшебное средство. Я обещаю, что ты будешь первым, кому я раскрою секрет. Я ведь в этом заинтересована не только теоретически! - Кэти, ты выйдешь за меня замуж? - вдруг спросил Андерс, подчиняясь внезапному порыву и одновременно ужасаясь собственной глупости. Кэти на минуту стала серьезной и внимательно посмотрела на него. - Милый, это самое заманчивое предложение в моей жизни! Но я ведь всю жизнь думаю: а вдруг там, за углом, меня ждет волшебный принц! Я вечно стремлюсь к недоступному впереди и часто при этом теряю нечто замечательное рядом. Такая уж я есть! - Ты очень изящно отказала мне! - Ты не обиделся? - Я разочарован, но не обижен. Ты ведь не откажешь мне в утешении? - Никогда! Я жажду тебя утешить! Поцелуй меня и будем утешать друг друга. Утешали они друг друга три дня и уехали в Катманду вместе. Андерс встретился еще раз с Шенрабом Намджалом и тот предложил обстоятельно поговорить в Катманду. Андерс колебался, не понимая, почему он должен выбрать одну из соперничающих сторон. Он не хотел иметь дело ни с одной. Он ученый-этнограф. При чем тут разведка! Но в Катманду события начали развиваться динамично. В ресторане отеля к ним подошел моложавый американец, чью национальную принадлежность выдавала спортивная подтянутость, которую фанатично культивируют только там. - Знакомься, Андерс, это мой друг Джон Бэллингхем, он очень помогает мне в работе. Андерс был готов к этому, но все равно испытал шок. Он тайно надеялся, что все это - розыгрыш и на самом деле Кэти просто его подружка из Мадраса, и нет шпионов, интересующихся его матерью и им самим, нет слежки и дурацкого выбора, с кем же он. Подсознательно он уже выбрал сторону своего отца и теперь оправданием этому стала обида на Кэти, которая все-таки играла с ним. В дураках Андерс оставаться не любил. Он сухо поздоровался и дальше настороженно наблюдал, как Бэллингхем пытается завязать дружескую беседу. Андерс старался разыграть из себя простачка, этакого наивного ученого, не видящего дальше своего носа и ничем не интересующегося, кроме проблемы, которая занимает еще пять-шесть человек в мире. Наверное у него хорошо получилось, но Бэллингхем все-таки спросил, не хочет ли Андерс работать с ними над расшифровками тибетских медицинских книг. Андерс поблагодарил, сослался на то, что начал писать книгу о влиянии различных буддийских сект на культуру средневекового Тибета, и посоветовал найти специалистов: филологов, минералогов и биологов, в одиночку не разобраться. Когда они вернулись в отель, Кэти спросила: - Ты правда пишешь книгу? Как жаль, что ты не можешь работать со мной! У нас все так замечательно получается, что я надеялась, стоит нам только взяться за проблему вдвоем, и мы все узнаем. - Я желаю тебе успеха в твоей работе, Кэти, девочка, но для меня это слишком узкая проблема. Я этнограф, меня интересуют целые народы и их культура. - Как жаль! - повторила Кэти разочарованно, - Я улетаю через день в Женеву, полетишь со мной? Проведем несколько дней у озера. - Спасибо детка, я бы рад, но я должен еще съездить в монастыри Сакьяпа и Каджудпа, ознакомиться с летописями. Наши пути все время пересекаются. Я надеюсь, мы еще встретимся! Андерс проводил Кэти в аэропорт и только после этого пошел на встречу с Намджалом, спиной ощущая, что за ним следят все агенты ЦРУ Южной Азии. Наконец он рассмеялся, решив для себя, что откажет в сотрудничестве всем. Он ученый и ему наплевать на политику. Пусть убираются к черту! К Намджалу он пришел в несколько раздраженном состоянии, готовый дать отпор его настойчивой вербовке, но тот не собирался ничего ему предлагать. Они долго разговаривали о Якобе Видсте и Андерс к своему стыду понял, что знал об отце слишком мало и совсем не интересовался его делами, когда тот был жив. Правда, и отец особо не располагал к откровенным беседам. Последние годы они тихо жили с Пилар в Эльсиноре, и когда Андерс приезжал к ним на каникулы из Копенгагена, чаще заставал их за чайным столом, за тихими беседами или молчанием. Пилар пила свой неизменный черный и крепкий кофе, но Якобу заваривала ароматный горный индийский чай, как он любил. О чем они вспоминали вечерами в Эльсиноре? Андерс дал слово, что приехав домой, обязательно поговорит с матерью об отце. Намджал вспоминал разные случаи, происходящие с ними, когда они уезжали на встречи с агентами, ничего героического, просто мелочи жизни, которые, как он считал, будут интересны сыну. И Андерсу действительно было интересно. Отец приобретал в его глазах совершенно другое значение, становился ближе и человечнее, жизнь у него была полна если не приключений, то увлекательной работы, и был он, оказывается, человеком не только ответственным, но рискованным и отважным. Андерс был очень благодарен Намджалу за то, что тот так изменил его представление об отце. Намджал, кстати, показал ему ксерокопию договора о сотрудничестве с Интеллидженс Сервис, подписанного Якобом Видстом в сорок втором году, когда Дания была оккупирована немецкими войсками. - Андерс, мальчик мой, вы простите мне такое обращение? - сказал напоследок Намджал, - Я не буду уговаривать вас стать нашим штатным агентом, вам это ни к чему, правда? Но если вам посчастливится обнаружить то, что изменило иммунную систему вашей матери, сделав ее неуязвимой к любой инфекции, - постарайтесь, чтобы эта информация в первую очередь не попала в руки ЦРУ. Это слишком важно для всего человечества, чтобы стать секретом одного государства, а ЦРУ умеет хранить свои секреты. - Я хотел бы узнать, что обнаружили врачи при обследовании моей матери. Мне очень важно знать это, - настойчиво сказал Андерс, вспоминая свои видения в темноте монастырского затворничества. Он хотел проверить свои догадки о том, что все это и было механизмом действия на организм чудесного эликсира. - Да, да, я передам твое пожелание. С тобой свяжутся в Копенгагене. Знаешь, я рад, что познакомился с тобой. Якоб должен бы гордиться сыном! И тебя ведь тянет сюда, в Непал, правда? Детские впечатления самые сильные. Ну, прощай! - и Намджал первым вышел из комнаты.
Андерс вернулся домой в Копенгаген и сразу поехал в Эльсинор к матери. Они всегда очень нежно относились друг к другу. Разговаривали, когда бывали вдвоем, они по-испански или на том цыганском наречии, которому Пилар научила ее бабушка, и которое было почти санскритом. Андерс знал, что Пилар приятно поговорить на родном языке. - Мама! - сообщил Андерс, садясь на подушку у ног Пилар, - Со мной кое-что произошло. Я встретил старого знакомого отца по Непалу Шенраба Намджала и он много рассказал мне об отце, - Андерс вопросительно посмотрел на Пилар, но та так же спокойно сидела, отпивая из чашки кофе, - Ты знала, где работал отец? - Он был представителем электротехнической фирмы. Я не знала никого из его коллег. - Мам, погадай мне! - резко меняя тему попросил Андерс, целуя матери руку. - Чанда! - засмеялась Пилар, ероша ему волосы на затылке, - а вдруг я скажу правду и ты поверишь?! - Ты всегда говоришь правду и я верю ей. Погадай! Я хочу узнать, что еще мне ждать. - Еще? Что с тобой произошло? Ты встретил свою женщину? Андерс, мальчик мой, у тебя ведь не написано ее имя на руке. Ты сам должен определить, та ли это женщина, что предназначена тебе. - Мама, просто посмотри, что мне суждено, и скажи, определю я сам. - Ну, хорошо! Посмотри мне в глаза, - Пилар взяла лицо Андерса в обе ладони и всмотрелась, - Думай о том, что с тобой случилось и что ты хочешь узнать. Пилар сидела, глядя в глаза и держа ладони на его висках. Андерс, как завороженный, уставился на нее, ее черные зрачки притягивали взгляд, гипнотизировали, он уже не видел ничего вокруг. Наконец Пилар отвернулась и взяв его левую ладонь, погладила пальцами и стала водить по ней, прослеживая линии, кивая, то хмурясь, то удовлетворенно хмыкая. - Чанда, ты бессовестный Дон Жуан! - воскликнула Пилар с притворным гневом, - Твоих женщин не сосчитать на пальцах одной руки! Это правда? - Ну, мама, что говорить об ошибках молодости! Мне ведь тридцать второй год. Но все это в прошлом, а что будет? Будет у меня самая главная женщина? - У каждого есть самая главная женщина, но не каждый узнает ее и не всегда получает. - А я свою получу? - У тебя три женщины. Одна принесла тебе разочарование, вторая принесет тебе разочарование, третья разочаруется в тебе. Но вторая будет с тобой всю жизнь. - Я разочаруюсь в своей жене? Господи, что ж она натворит!? - Нет, ты не женишься на ней. Она не для тебя. Может быть... Чанда, я не знаю, что тебе еще сказать. Видишь ли, ты проживешь всю жизнь с любовью, это главное. Любить будешь ты. И это самое лучшее, что выпадает на долю мужчины. - Ах, мамочка, все-таки лучше любить вдвоем! Скажи мне, а ты так любила? - Да, Чанда, - Пилар надолго задумалась, - Я любила своего главного мужчину. Я и сейчас, через сорок четыре года, люблю его. Память всегда сохраняет нас молодыми, как в тот счастливый миг любви. - Это ведь был не отец, да? - Это был мой муж. Нас разлучила война. Судьба. Пилар нежно провела по щеке сына и Андерс поцеловал ее руки. - Ты уже разочаровался в ней? - спросила Пилар между тем и Андерсу было понятно, кого она имеет в виду. - Да, я в ней разочаровался. - Почему? Может, из-за пустяка? - Она обманула мое доверие. После этого я предложил ей выйти замуж и она отказалась. Вот так. Но она мне очень нравилась, мы чудесно бы с ней жили, и она умница. - Но ты не любил ее. - Мама, что такое любовь? Разве женщина, с которой замечательно работать, а потом проводить ночи, приносящие радость и ей и мне - это не любимая женщина? - Чанда, тебе скоро тридцать два года, но ты словно неразумный ребенок. Раз ты не знаешь, что такое любовь, поговорим об этом позже. - Когда? - Через год, два, три... Когда ты будешь любить. - Знаешь, мама, - со смехом сказал Андерс, - вряд ли я найду такую же женщину, как ты, поэтому я, скорее всего, останусь холостяком. Пилар шутливо хлопнула его ладонью по лбу. - Продолжим разговор через пять лет! Постепенно все, что произошло с Андерсом в Лхасе и Катманду, начало забываться. Он действительно начал писать книгу по тем материалам, что собрал в Индии, Непале и Китайском Тибете. Молодая библиотекарша из университетской библиотеки помогла забыть о вероломстве Кэти. Карен была неглупа и Андерсу нравилось проводить с ней время, уик-энды на взморье бывали веселы и приятны. Карен увлекалась верховой ездой и Андерс быстро научился так же лихо держаться в седле. Они совершали длительные конные прогулки по воскресеньям, когда позволяла погода, а в дождь шли потанцевать или оставались дома. Карен устраивалась с книгой на диване и Андерсу нравилось, что она не мешает ему работать, назойливо требуя внимания.
Зима подходила к концу, когда Андерс встретил человека, который мог рассказать ему подробности медицинского обследования Пилар. Это оказался довольно молодой человек, прекрасно говорящий по датски, но что-то неуловимое говорило, что он иностранец. Он подошел в университетской библиотеке и заговорил о работе Андерса. Андерс даже решил сначала, что перед ним такой же фанатичный специалист по тибетской медицине, так компетентен оказался собеседник. Он представился как Джон Смит, имя было настолько тривиальное, что сразу вызывало мысль об искусственном происхождении. Смит обрисовал в общих чертах результаты биохимических анализов Пилар, давая пояснения на довольно наивные вопросы Андерса, не обладающего специальной подготовкой. Но несколько его вопросов насторожили Смита и он спросил, почему Андерс интересуется функцией желез внутренней секреции. - Ну... Я где-то читал об этом. Мне показалось, что именно в них основа иммунной системы, или я не прав? - Вы глубоко копаете. Это вопросы для специалистов. Железы внутренней секреции - это слишком тонкая биохимия организма, чтобы о ней говорить без специальной подготовки. Я думаю, что наше дело - раздобыть все возможные варианты лекарственного воздействия, а уж дело медиков - проверить и оценить их. Ваша мать имеет иммунную систему, способную справиться с любыми нарушениями баланса и вторжением инфекции. Жаль, что не мы проводили обследование. Я, например, обязательно сделал бы тест на вирус СПИДа. - Вы думаете, - спросил пораженный Андерс, - что она может справиться и с этим? - Вы ведь слышали, что есть так называемые носители, которые сами не болеют, просто вирусы живут в их крови, не размножаясь. Носители имеют мощную иммунную систему, контролирующую жизнедеятельность вируса в своем организме. Мне хотелось бы узнать, по такому же принципу будет реагировать ваша мать на вирус, или ее организм сможет уничтожить его полностью. Это было бы фантастически перспективно. - Я надеюсь, вы не хотите проверить это, заразив ее СПИДом?! - Нет, - улыбнулся Смит, - хотя это чертовски привлекательная возможность сразу все узнать! Мы будем опекать вашу мать, чтобы противная сторона не соблазнилась такой перспективой. Не волнуйтесь, мистер Видст, с вашей матерью ничего не случится. Сейчас она единственный известный нам образец искусства тибетских лекарей и ее нужно беречь, как зеницу ока. Возможно, через какое-то время с вашего согласия и под вашим контролем мы проведем еще одно обследование, но это потом. Интересно получить результаты, дающие представление о динамике процессов. Давайте поговорим о вашей работе. Может быть вам нужно наше содействие в исследованиях? У нас обширные связи и возможности. - Благодарю вас, но я не хочу пользоваться вашими услугами, - поспешно отказался Андерс, - Материалы вполне доступны и требуют только расшифровки. - Я знаю о вашем желании сохранить независимость, - засмеялся Смит, - и все же имейте в виду, что при необходимости вы можете обращаться за помощью. Кстати, вы в курсе? Появились любопытные публикации в научном журнале в Советском Союзе. Вам знакомо имя этнографа Болотова? В его статье о тибетских монастырях на Алтае упоминаются старые книги, в том числе и по медицине. Это совершенно неизвестные нам материалы. Мы попытались выяснить, что это за книги и есть ли возможность их получить, но нам не удалось это сделать. Вы стали известны благодаря вашей книге, может Болотов будет более откровенен с вами, как коллега с коллегой? - Вы меня заинтересовали, где я могу ознакомиться с его статьей? - Я пришлю ее вам. Вот по этому телефону вы всегда можете оставить для меня сообщение. Я был рад познакомиться. До свидания. И держитесь подальше от женщин из ЦРУ, мой вам совет. Это опасные создания. Моральных принципов у них меньше, чем вы можете вообразить. - У меня такое впечатление, что мой роман с мисс Чен обсуждают все разведки мира! - Я вас утешу. Это роман мисс Чен с вами обсуждают разведки. К счастью, лично вами заинтересовались пока не все. Наша удача, что в Лхасе был наш агент, который вас узнал. - Теперь вы будете за мной следить? - Зачем? Вы ведь не собираетесь скрываться и тайно работать на ЦРУ? Если будет необходимо, мы обеспечим вашу безопасность. - Спасибо, но в этом не возникнет необходимости. Я обыкновенный этнограф и не представляю, какая опасность мне может грозить. - Будем надеяться, что так и будет.
После выхода книги о Тибете Андерса пригласили прочитать курс в университете. Всю зиму он в свободное время пытался расшифровать известные книги рецептов и нащупал кое-какие пути к этому. Сложность расшифровки состояла в том, что на протяжении веков менялись названия растений и минералов, в каждом районе и долине были местные названия и привести все это к системе классификации Линнея, например, было почти непосильной задачей. Особым искусством было использование в лекарственных препаратах животного сырья и с этим так же были свои трудности, так как анатомические представления тибетцев были весьма своеобразны. Андерс увлекся проблемой и работал с энтузиазмом Шампольона, расшифровавшего египетские иероглифы. Карен пыталась ему помогать, но безуспешно. Иногда Андерс останавливал задумчивый взгляд на Карен, пытаясь решить, является ли она одной из его роковых женщин, предсказанных Пилар. Он даже повез ее в Эльсинор показать матери, чего раньше никогда не делал. Пилар была приветлива и ровна, но вечером, когда они собирались уезжать, сказала Андерсу: - Милая девушка. Но не пытайся убежать с ней от судьбы, она неумолима. В Союз удалось попасть только в восемьдесят пятом году, прибегнув к помощи Смита. Как тот добился разрешения на въезд - его проблема, но было это не проще, чем в свое время получить разрешение на посещение Лхасы. Андерс, прилетевший прямо в Ленинград, был очарован городом. Поселившись в новой гостинице на краю города, у моря, Андерс поехал в Институт этнографии и залюбовался изумительным видом широкой реки с рядом дворцов на противоположном берегу. Шпили и купола храмов золотились в солнечном морозном воздухе, мосты над рекой изогнулись широкими дугами, две огромные терракотовые колонны, украшенные фрагментами кораблей, стояли на страже у покрытой льдом и снегом реки, посередине которой чернел водой след ледокола. Датчане гордились, что сто лет назад их принцесса Дагмара приехала в Петербург и стала русской императрицей, и всегда чувствовали какую-то общность с этим большим и красивым городом, что бы там не происходило в стране. В институте Андерс познакомился со всеми сотрудниками, занимающимися проблемами Монгольского и Китайского Тибета, Памира и Алтая, Непала и Индии. Среди них он сразу отметил черноволосого мужчину с открытым мужественным лицом, который напоминал испанца разлетом черных бровей и необычной для здешних мужчин грацией движений кажущегося на первый взгляд громоздким тела. Они встретились глазами и у Андерса появилось странное ощущение, словно он смотрит в глаза матери, так похоже пристально, почти гипнотизирующе, они оба могли смотреть на собеседника. Общая беседа закончилась и администратор подвел Андерса именно к нему, представив как Арсения Петровича Болотова. Болотов оказался удивительно эрудированным человеком. Говорили они сначала на английском, а потом перешли на тибетский, которым оба владели в совершенстве. Болотов рассказывал о своем учителе, который с детства увлек его загадками горной страны и заинтересовал буддизмом. Андерс рассказал о своем детстве в долинах Гималаев и рассказах матери о ее посещении Лхасы во время войны. Они находили все больше общего в интересах и к вечеру были совершенно покорены друг другом. На другой день по просьбе Андерса Болотов показал ему свои книги. Их было три: знаменитый “Голубой лазурик”, комментарий к основному труду по медицине “Джудши”, “Лхантхаб” - практический лечебник и джора, книга рецептов. Ценность их заключалась в том, что в отличие от известных южнотибетских вариантов, это были северотибетские лечебники, отличающиеся от других. Андерса поразило, как спокойно Болотов раскрывает источники своих научных изысканий, готовый поделиться ими с желающими. Тот пояснил на замечание Андерса, что его жизни не хватит для обработки содержимого этих книг, и он не откажется от помощи. Андерс сообщил о своей работе по расшифровке южнотибетского справочника рецептов, которой он занимался последний год. Говорить об этом они могли до бесконечности. В середине такого специального разговора, для разнообразия, Андерс рассказал о своем посещении буддийского монастыря Сакьяпа. Болотов слушал его с огромным интересом, а потом надолго задумался. - Мистер Видст, вы не откажете мне в одной несколько необычной просьбе? У меня есть одна знакомая. Это молодая женщина, которая четыре года назад перенесла тяжелую травму и потеряла зрение. Состояние ее сейчас очень тяжелое, я имею в виду ее психическое состояние. Ничто не может вывести ее из глубокой апатии. Я подозреваю даже, что ее преследует мысль о самоубийстве. Сама она никогда не скажет, но я думаю, что это так. Эта девушка мне очень дорога. Я сейчас слушал вас и мне показалось, что ваш рассказ о пережитом в монастыре может ее как-то встряхнуть, или хотя бы просто заинтересовать. Вы не отказались бы попробовать? Давайте представим все так, словно нам требуется переводчик. Она блестяще владеет скандинавскими языками. Пусть переводит мне ваш рассказ. Вы согласны? - Давайте попробуем, - согласился Андерс, гадая, что это за девушка, которая так дорога Болотову - его любовница? Болотову было около пятидесяти, хотя ему могло быть и меньше, печальные глаза выдавали сильные переживания, состарившие раньше времени. Трагедия с любимой женщиной? Возможно. Андерс готов был помочь, чем сможет.
На другой день Андерс приехал в Институт этнографии и увидел, как Болотов за руку ведет в кабинет молодую женщину. Она равнодушно кивнула, когда ей представили Андерса и начала бесцветным голосом переводить вопросы Болотова и его ответы. Язык она знала в совершенстве, интересно, откуда? На вид ей было года двадцать три-двадцать четыре, и если она уже четыре года слепа, значит это случилось с ней, когда она была совсем девочкой. Андерс решил расспросить Болотова. Голос и мягкие интонации делали датский в ее устах таким же мелодичным и певучим, как и у его матери, хотя несколько по-другому. Сначала она не произвела на него впечатления. С черными длинными прямыми волосами, тонким прозрачным, но чуть смуглым лицом, изящным носом и очень длинными и густыми ресницами опущенных глаз, она механически переводила, особо не вникая в содержание беседы, но когда Андерс начал вкратце рассказывать о месяце, проведенном в темной келье и о тех приемах йоги, которые помогли ему в медитации, она несколько оживилась. - Например вам, фрекен Инга, - сказал Андерс, обращаясь прямо к ней, - значительно легче пройти буддийскую процедуру познания мира и себя в нем, потому что вы все время находитесь в подходящих условиях. Вы можете постоянно совершенствовать свое восприятие мира и достигните в этом высот, недоступных нам, слабым европейцам, выдерживающим значительно меньше времени в этом испытании. Тут она подняла на него глаза и он обомлел. По всем законам природы у нее должны были быть черные глаза под цвет волос, но они лучились серыми перламутровыми переливами, в окаймлении черных ресниц они сияли загадочным светом, походили на лунный камень и притягивали взгляд. Андерс уставился на нее, потом смутился, вспомнил, что она не видит этого, не поверил и беспомощно оглянулся на Болотова. Тот же, не замечая ничего, смотрел на нее, как на божество, со слезами в глазах и такой пронзительной печалью, что Андерсу стало не по себе. Он подсмотрел что-то, не предназначавшееся для посторонних. Боже, как он ее любит! - пронеслось в голове и внезапно Андерс почувствовал, как у него сжимается сердце от сожаления, что у него в жизни не было чувств, так переворачивающих душу. Он потерял нить разговора и смущенно смолк. Девушка, не замечая производимого впечатления, спросила о подробностях его затворничества, получила путаный ответ и попросила, если это возможно, встретиться с ней еще раз и рассказать все, не спеша и во всех подробностях. Андерс с радостью согласился. Болотов с чувством пожал ему руку, а когда они встретились после обеда, сообщил, что потрясен результатом, первый раз за четыре года Инга заинтересовалась хоть чем-то. - Мне кажется, что вы один можете ей помочь. Вы заинтересовали ее. Первый раз за четыре года она сама захотела встретиться с кем-то и поговорить. Если вам удастся вернуть ее к жизни, я буду обязан вам всем! - Вы любите ее ? - спросил, не удержавшись, Андерс и не надеялся, что получит ответ. - Это все, что у меня есть в жизни, - тихо ответил Болотов и Андерс почему-то решил, что он очень несчастлив и любовь его безнадежна. На другой день Болотов проводил Андерса к Инге. Сам он не вошел, а остался стоять у входа в дом, глядя вслед. Андерс чувствовал некоторую растерянность, все ожидали от него чего-то особенного и он боялся, что не справится с возложенной на него задачей. Поэтому он преувеличенно бодро начал рассказ о своих приключениях в монастыре, разглядывая при этом девушку, которая вчера поразила его своими глазами. Сегодня она была в джинсах и свитере, облегающем ее фигуру, а фигура у нее была великолепная. Такие фигуры были у испанских танцовщиц, которыми они любовались с Пилар, когда в Копенгаген приезжал на гастроли фольклорный балет: очень тонкая талия, пышные бедра и грудь, которая и под свитером казалась роскошной. Да ведь это же “Обнаженная маха” Гойи, осенило Андерса. Ему даже показалось, что на индийских храмовых барельефах изображены почти такие же женщины. Андерс увидел ее лицо с нервно подрагивающими губами и ему стало стыдно, что он так откровенно ее рассматривает. Ее глаза были устремлены прямо на него и Андерс забывал, что она слепая, настолько выразительны они были. Он рассказывал ей о своем пребывании в храме очень подробно, переживая заново все ощущения, что испытал там и она слушала его с широко раскрытыми глазами. Андерсу вдруг захотелось быть откровенным с ней и он рассказал о том, что никому не рассказывал, о своей связи с чем-то высшим, давшим ему прозрение. Инга не была удивлена этим фактом, это ее не шокировало и не рассмешило. Она была взволнована и, протянув руку, нащупала его ладонь и сжала ее в своей. Когда он кончил, Инга предположила, что Андерс включился в сферу разума, как она ее назвала - ноосферу. Андерса очень заинтересовали ее слова об учении Вернадского, русского ученого, который предположил, что существует всемирный разум. Андерс решил, что обязательно разыщет и прочитает труды Вернадского и побывает в этом монастыре еще раз, чтобы провести в келье больше времени и испытать еще раз это необыкновенное ощущение озарения. К концу разговора Инга выглядела оживленной, расспрашивала его о занятиях гимнастикой йогов и о подготовке к занятиям медитацией. Андерс посоветовал ей научиться делать упражнения йоги, это очень поможет управлять телом, сделать движения точными и уверенными. На прощание он вдруг попросил разрешения написать ей. Она удивленно подняла брови и заметила, что вряд ли удастся ответить, даже если найдет кого-нибудь, кто сможет прочитать ей письмо по-датски. - Я пришлю вам письмо, которое не надо будет читать! - заверил ее Андерс, - и вы мне так же отвечайте, хорошо? Давайте продолжим наш разговор о ноосфере и обо всем остальном. Инга неуверенно улыбнулась ему и лицо ее настолько преобразилось, что Андерс даже опешил. Перед ним была красавица с загадочной улыбкой и сияющими глазами, глядящими чуть вдаль, словно ей было видно что-то еще, недоступное остальным. Андерс был очарован и с тех пор ее лицо преследовало его во сне и наяву. Андерс прекрасно понимал Болотова. Устоять перед таким обаянием не смог бы никто. Она напоминала ему Ундину из народных легенд, русалку, притягивающую взоры и околдовывающую сердца. Кто ее раз увидит, не забудет никогда. Вот я и влюбился! - подумал Андерс, сидя в самолете, летящем в Копенгаген, - и все это совершенно безнадежно! Теперь я буду сохнуть по ней так же, как Болотов - и с той же мизерной надеждой на успех. Интересно, предвидела ли это мама? Андерс вздохнул и уткнулся в записи, которые делал у Болотова, просматривая его тибетские книги.
Дома все было по-прежнему, размеренно и просто. Лекции в университете нужно было довести до конца семестра. Андерса ждала работа над расшифровкой, которую он начал полгода назад. По воскресеньям они с Карен, как и раньше, выезжали на прогулку или, если была плохая погода, оставались дома и проводили время за книгами, слушали музыку, Карен готовила обед и пекла пирог. Она потихоньку старалась завоевать позиции в доме Андерса, но он даже не замечал этого, его уже обуяла жажда сменить обстановку. Гималаи притягивали его, и Андерс решил, что ему будет лучше работаться там, в тиши монастыря. Он брал с собой начатую работу и все, что удалось достать из трудов Вернадского, переведенных на английский язык. Накануне отъезда Андерс поехал к матери. Пилар вздохнула, услышав, что он хочет провести в Гималаях не меньше полугода и улыбнулась. - Потянуло на родину, Чанда? Ты ведь там родился, тебе всегда там будет лучше. Поезжай, убедись, что от себя не убежать. - Откуда ты знаешь, мама? - Что я знаю? - Откуда ты знаешь, что мне хочется убежать от себя? - Дорогой мой, это написано у тебя на лице! Что с тобой произошло? Ты этой зимой как зверь в клетке - не находишь себе места. - Неужели это так заметно? - Нет, потому-то я и поняла. Ты так старался скрыть то, что внутри... Я рада, что ты уезжаешь. Там ты разберешься в себе. Тебе тридцать три года, пора уж. Перед отъездом Андерс позвонил в Ленинград Инге. Она не только вспомнила его, она очень обрадовалась его звонку. Андерс рассказал о своих планах и Инга спросила, не хочет ли он повторить свой эксперимент в монастыре. Когда Андерс подтвердил, она помолчала, а потом серьезно пожелала достичь того состояния, которое даст ему желаемый результат. - Я бы очень хотела узнать, что у вас получится. - А я хотел бы узнать, как вы живете, приходите ли понемногу в себя... Фрекен Инга, можно, я позвоню вам еще раз из Катманду? - Звоните, меня вы всегда застанете дома. Мистер Видст? Я начала заниматься гимнастикой йогов. И учусь жить самостоятельно. Спасибо вам, это вы спасли меня! - Я счастлив слышать это. Фрекен Инга, зовите меня по имени. Я для вас просто Андерс, хорошо? - Я постараюсь, - и она засмеялась живым грудным смехом, который вдруг напомнил Андерсу смех матери. В Непале Андерс устроился отлично, его пригласил пожить старый настоятель монастыря в окрестностях столицы. Андерсу отвели помещение в нижних строениях для приезжих, но настоятель также разрешил пользоваться кельей, выходящей на верхнюю террасу. Оттуда открывался вид на горную гряду, за которой Джомолунгма уходила ввысь, теряясь в дымке. Андерс корпел над своими записями, вечерами выходил на террасу и подолгу сидел, глядя на звезды, появляющиеся на быстро темнеющем небе. Его тянуло на воспоминания и он каждый вечер думал о своей жизни, о родителях, о том, что повлияло на выбор пути, о всех девушках, с которыми у него были интрижки или романы, о Кэти, о Карен... Наконец он понял, что все это мысленно рассказывает девушке с глазами русалки, чья улыбка перевернула ему душу, Инге. Поехав в Катманду за необходимыми для работы книгами, Андерс купил магнитофонных кассет и теперь каждый вечер наговаривал на магнитофон свои мысли и воспоминания. Наконец пришел ответ из монастыря Сакьяпа, его приглашали через месяц на обряд очищения темнотой. Андерс задумался над разницей в названии обрядов: в первый раз это было испытание темнотой, теперь - обряд очищения. Может это намек на то, что так он очистится от суетных событий жизни и обретет новое качество? Каждое утро Андерс упорно проделывал все положенные упражнения, добиваясь контроля над телом и дыханием. Даже если там это ему не поможет, чувствовать власть над телом было приятно.
Путь к монастырю Андерс решил совершить пешком. Дорога вилась по горному ущелью, потом вскарабкалась на склон горы. Опять Андерс чувствовал разреженный воздух Гималаев, чистый и прохладный даже в полдневный зной. Видно было далеко вперед, небо неправдоподобной синевы сливалось с серыми камнями склонов, придавая им такой же синий оттенок. Андерс присел у стоящих вдоль дороги четырех больших камней, на которых были высечены красивой вязью четыре слова: “Ом мани падме хум”. Эти слова божественной, обладающей чудодейственной силой молитвы, славящей “Рожденного в лотосе” Будду, повторялись бесчисленное количество раз на всех дорогах и тропинках Тибета, достигая иногда гигантских размеров. Андерс непочтительно привалился спиной к камню “падме”, “лотосу”, и закинул руки за голову. Мысли его свободно блуждали, перескакивая с предстоящего испытания на непонятное слово в рецептах нескольких лекарств, которое может означать все, что угодно, от маленькой травки, что растет на камнях у дороги, до желчи горного козла или рогов двухлетнего яка, потом на последний разговор с матерью, потом мысль об Инге вытеснила все остальные и Андерс начал вспоминать ее лицо с высокими скулами и нежной линией подбородка, черные, как вороново крыло, волосы, точно такие же, как у матери, и такие же брови над прекрасными глазами русалки. Ее четко очерченный, но нервный рот, чуть подрагивающий в улыбке, будил в Андерсе страстное желание дотронуться до него, провести пальцем по шелковистому изгибу, нежно коснуться губами, ощущая горячую пульсацию крови... Андерс почувствовал, как его сердце, и так бившееся учащенно на высокогорье, застучало в груди и кровь прилила к щекам. Интересно, - подумал Андерс, - смогу ли я теперь так легко отрешиться от всего земного в медитации? Женщина - помеха всему, это точно! Но в тантрическом учении, распространенном в Тибете, Тантре “левой руки”, утверждается, что мужские божества становятся воистину могучими и мудрыми только благодаря экстазу соединения с женскими божествами. Из четырех тел Будды самым истинным тантризм признает четвертое, плоть блаженства. Оно держит в вечных объятиях свою шакти, божественную супругу Тару. Черноволосую, нежную Тару с сияющим взглядом серых глаз... Андерс рассмеялся и начал делать упражнения, регулируя дыхание. Затворничество на этот раз не произвело на него столь ошеломляющего впечатления. И результаты были сомнительны. Андерс прилагал все усилия к волевой концентрации мысли, надолго впадая в транс сосредоточенного созерцания. Но постоянное ожидание встречи с разумом, посетившим его в прошлый раз, присутствовало в нем всегда. Может быть это и не давало ему добиться желанного результата. В видениях, которые его мозг не мог изгнать, он чувствовал присутствие посторонней силы, завладевающей его существом, его мыслями, волей, его сердцем. Сила эта была - женщина. Она окружала его со всех сторон, раздваиваясь или сливаясь, и Андерс не мог понять, сколько же женщин вокруг него. Он ощущал ее как Мать всех будд, Держательницу мира, но когда понимал, что их две, вторая была шакти, женской половиной божества в вечных объятиях своего мужчины и этим мужчиной был он. Андерс недостаточно владел магическими мантрами (заклинаниями) и ритуальными телодвижениями и жестами, чтобы с их помощью попытаться достичь того, что в тантризме называется истинным познанием. Он временами ощущал тщетность усилий и в то же время чувствовал, что все, что с ним происходит, имеет какое-то важное значение, нужно только понять. Андерс досадовал на то, что мысли о женщине мешают ему отрешиться от всего и слиться наконец с Дхармой, частью всего сущего. Что важнее, отказаться от всего: суетных удовольствий, которые приносит благоустроенная жизнь, и радости секса, от удовлетворенного честолюбия, но познать недоступное - или же отказаться от этой возможности в надежде на эфемерное счастье? На решение этого вопроса ушло все оставшееся время. Лежа в келье с повязкой на глазах в ожидании ночи, когда можно было выйти на террасу, Андерс задумался, не зря ли он потратил два месяца на бесплотные поиски пути, тогда как смысл обряда был в очищении. А кстати, от чего? Когда Андерс смог переносить дневной свет, его пригласил настоятель. Они долго беседовали о том, чего Андерс смог достичь, и настоятель успокоил его, пояснив, что ничто не совершается впустую. Размышления о пути были необходимы и Андерс выбрал путь тантры. Найдя ту, что станет для него шакти, божественной половиной, и даст ему недостающее, он сможет постичь эзотерическую часть магии и шагнуть дальше. - Тебе ближе два аспекта великого космического тела Будды: будда Вайрочана (“Светильник”) и будда Амитабха (“Безграничный Свет”), ты стремишься к познанию и должен слиться с космическими силами вселенной, чтобы влиять на них, - сказал ему настоятель, - Ты не должен стремиться к нирване, ты, как бодхисаттвы, оставлен на земле для помощи людям, уничтожения несчастий и несправедливости мира. Только пройдя путь тантры до конца, ты получишь возможность познать парамиту параджию - наивысшую мудрость. Это даст тебе знание дальнейшего. - Гуру, ты считаешь, что я, европеец, достоин? - Для Будды не имеет значения национальная принадлежность, каждый, кто пройдет - достигнет. В тебе есть сила и знание. Совершенствование зависит от тебя самого. Приезжай, когда почувствуешь необходимость.
Вернувшись в Катманду, Андерс сразу позвонил Инге. Ее голос, искаженный расстоянием, был плохо слышен, но они оба были рады. Андерс пообещал позвонить из Копенгагена, как только приедет, и сообщил, что у него скопилось больше десяти часов откровений о себе и мыслей о мировых проблемах. Он пришлет кассеты сразу же по приезде. - Я прочитал Вернадского и у меня есть по этому поводу некоторые соображения. Я бы хотел вам рассказать. Фрекен Инга, я очень хотел бы вас увидеть еще раз. Если удастся, я приеду к мистеру Болотову. После двух месяцев затворничества вы первая женщина, с которой я захотел поговорить. - Я рада слышать вас! Приезжайте, я буду ждать! Эта фраза прозвучала, как музыка. Андерс летел домой и ее слова “Я буду ждать!” пели в нем, придавая возвращению волшебство невысказанных обещаний. Он уже не задумывался, что он чувствует к этой девушке, виденной им дважды. Ему было приятно сознавать, что она существует на свете, и Андерс отдавал себе отчет, что впервые ему хочется рассказать все о себе. Дома работа затянула его в свой круговорот. Карен за полгода успела завести себе нового друга, преподавателя-историка, но Андерса этот факт не опечалил. Карен осталась в прошлом и в Гималаях он ни разу не вспомнил о ней. Сразу же по приезде Андерс послал в Ленинград кассеты. Инга ответила ему. Первую кассету он прослушал несколько раз, прежде чем начал вникать в смысл ее рассказа. Андерса отвлекал ее голос, который был удивительно похож на голос матери, только акцент был чуть другой. Инга рассказывала, как она начала учиться жить в темноте, как тренирует чувствительность рук и слух, как увлеклась ароматами и их влиянием на состояние человека. Она рассказала немного о себе, сначала вспоминая о прошлой жизни несколько скованно, но постепенно увлекаясь. Говорила она о себе с юмором и иронией, дающей надежду на восстановление здоровой психики. Похоже, что дома Инга была окружена любовью. Младший брат очень нежно относился к ней, у нее были друзья. О Болотове Инга не упоминала и Андерс подумал, что их отношения не имеют для нее решающего значения. Он вспомнил взгляд, каким тот смотрел на Ингу, и пожалел его. Как странно устроен мир: любовь не может связать этих людей, так нуждающихся в ней. Андерс не отдавал себе отчета, что рад тому обстоятельству, что Инга никого не любит. О своих чувствах он не задумывался, да и назвать это неосознанное внутреннее волнение при мысли о ней чувством было нельзя. “Переписка” их продолжалась почти год. За это время Андерс существенно продвинулся в расшифровке лекарственных рецептов из южнотибетского сборника. Теперь ему захотелось еще раз взглянуть на книги Болотова. На этот раз устроить поездку удалось значительно проще и в конце марта Андерс прилетел в Ленинград. Город весной смотрелся совсем по-другому, чем в прошлый приезд, растаявший снег, оставшийся кое-где серыми ноздреватыми кучами, обнажил грязь тротуаров, немытые всю зиму окна смотрели подслеповато, но все так же золотились под весенним солнцем купола и шпили. Город словно проклюнулся из скорлупы, в которой зимовал, и сбросив ненужные скорлупки, собирался встряхнуться, обсушиться на солнышке и предстать во всей своей красе. В воздухе пахло весной. Возле метро продавали мимозу и Андерс купил букетик, который ему страшно не понравился своей сухостью и желто-зеленым цветом, но пахли цветы прелестно и Андерс решил, что Инге это должно доставить удовольствие. Дверь открыла незнакомая девушка, удивленно посмотрела на Андерса и с опаской предложила войти. Она крикнула что-то и вышла Инга, сияя улыбкой и протягивая руки. Андерс виновато сообщил, что не знал о том, что нужны два букета. Инга взмахнула утешающе рукой и пригласила Андерса в комнату. Держалась она в доме совершенно свободно и уверенно, села в кресло и предложила сесть Андерсу. Девушка принесла вазу с водой и Инга поставила мимозу в воду. По комнате разлился аромат. Инга улыбнулась. - Раньше я терпеть не могла мимозу. Она сухая, будто искусственная, гадкого желтого цвета, похожего на горячечный бред, и никогда не доставляла мне удовольствия. Мне всегда казалось, что мимоза - это те желтые цветы, которые выбросила в канаву Маргарита при первом знакомстве с Мастером. Впрочем, вы ведь не читали Булгакова? Но теперь я не вижу самих цветов и запах их просто обворожителен. - Я читал Булгакова и мне тоже не понравились эти цветы. Цвет горячечного бреда - это замечательно точно. Но когда я закрыл глаза, я словно попал в Индию. Этот аромат оттуда. Мне показалось, что вам понравится. - Спасибо, мне действительно нравится! - Инга опять улыбнулась и у Андерса дрогнуло в груди, - Расскажите же мне, зачем вы приехали, и еще - о той тайне, которая открыта вами, вы мне писали, помните? - и Инга опять засмеялась, - Я все никак не могу отвыкнуть от этих слов: читала, видела, мне пишут... - Ничего, если это вас не расстраивает больше, то какая разница! Я приехал еще раз ради тибетских книг Болотова. Мне хотелось бы сравнить те тексты, которые я уже расшифровал в южнотибетских книгах рецептов с его северотибетскими. Это может дать очень любопытные результаты. А что же касается тайны, то это долгая история. Это уходит в основы буддийской философии. Если хотите, я вам расскажу. Прослушайте краткую лекцию. Я изучал в Гималаях тантрический буддизм. Он имеет свой взгляд на строение и организацию вселенной. Считается, что она состоит из многочисленных космических сил, которые пронизывают абсолютно все: человека, землю и так далее. Это космическое тело Будды, Ади-Будда, - и есть единственная истинная сущность и реальная действительность. Космическое тело Будды состоит из шести первоэлементов: земли, воды, огня, воздуха, пространства и сознания. Человек с помощью магического ритуала, особой медитации, может слиться с этими силами и обрести полнейшую общность с истинной сущностью вселенной и даже влиять на нее. - Я правильно поняла? Человек может слиться с сознанием Будды? - Интересно, правда? А вам это ничто не напоминает? - Ноосферу Вернадского! Сферу разума, мировое сознание, - Инга схватила Андерса за руку и крепко сжала, - Интересно, знаком ли он был с буддизмом, когда писал свой труд? И это значит, Андерс, - Инга даже перешла на шепот, - это значит, что вы тогда включились в сознание Будды? - Инга, - засмеялся Андерс, довольный ее реакцией, - вам так хочется, чтобы это произошло? Ведь я не уверен, что это было на самом деле. Хотя... Многое из того, что пришло мне в голову, раньше я не знал. В биологии и медицине до последнего времени я был полный профан. - А теперь? - Теперь приходится изучать некоторые аспекты, без них я не смогу работать над медицинскими книгами. - То, чем вы занимаетесь - потрясающе интересно. Хотела бы я иметь в жизни такое же дело, захватывающее меня целиком. Кстати, я ведь тоже пошла работать! Совсем недавно, я не успела вам сообщить. Я работаю переводчиком в шведском консульстве. И вообще я теперь замечательно живу. Я считаю, что это только благодаря вам. Вы тогда спасли меня от смерти, даже если бы я и не нашла смелости покончить с собой. Андерс покраснел под ее откровенно восторженным взглядом и смешался. Когда Инга была рядом, он забывал, что она слепая, так выразительно было ее лицо и глаза всегда были направлены на собеседника. - Я рад за вас! - с чувством сказал Андерс, - а как продвинулись ваши занятия йогой? И они углубились в разговор с одинаковым удовольствием, Инга - потому что хотела похвастать достижениями, а Андерс наслаждался ее близостью и оживленным видом, причиной которого был он сам. Всю неделю, пока он находился в городе, они встречались вечерами. Они сходили в оперу, гуляли по городу и много разговаривали. Инга познакомила Андерса со своими друзьями, супружеской парой Таней и Ильей. Все вместе они уговорили Андерса пойти с ними в клуб йоги и продемонстрировать свое умение. Когда все разделись в раздевалках и Андерс вышел к ним, раздался восхищенный шепоток. Его крупное тело не поражало развитой мускулатурой, но чувствовалась скрытая сила под гладкой смуглой кожей. Тренированная, с изумительными пропорциями, фигура Андерса как всегда произвела впечатление. Только Инга стояла рядом с безмятежной улыбкой, ожидая, когда понадобятся ее услуги переводчика. Андерс решил показать дыхательные упражнения, которые дают заряд энергии и позволяют регулировать кислородный обмен организма. Он показывал приемы дыхания на Инге. Положив руки ей на диафрагму и на грудь и ощущая ее тело под пальцами, Андерсу пришлось собрать свою волю, чтобы не показать чувств, вдруг нахлынувших под воздействием ее близости. Инга послушно дышала под его рукой, напрягались и расслаблялись мышцы и Андерсу нужно было сделать усилие, чтобы оторваться от этого и продолжить занятие. В конце его попросили продемонстрировать свои возможности и он показал несколько эффектных упражнений, которые, как он знал, всегда производили впечатление, но сказал при этом, что это умение - не самоцель, а лишь средство бессознательного управления своим телом при длительной медитации. Андерса забросали вопросами и он долго рассказывал о своих занятиях в центре йоги при мадрасском университете. Провожали его восхищенные взгляды женщин. - Как жаль, что я не видела того, что остальные, - грустно сказала Инга по дороге домой, - мне кажется, вы произвели на всех неизгладимое впечатление. Все-таки, как бы я ни пыталась жить как раньше и сколько бы не убеждала себя, что эта жизнь ничем не отличается от прежней, я много потеряла! - Но вы и много приобрели. Вы стали более чуткой, и если подумаете, то поймете, что мыслить вы стали по-другому, чем раньше. Суета жизни отвлекала вас, а сейчас появилась самоуглубленность, способность к анализу... - Откуда вы так хорошо знаете, какой я была раньше? - Это нетрудно представить, вы красивы и были слишком молоды, чтобы предаваться философским размышлениям, ведь так? - Мне шел двадцатый год, когда я попала в аварию. Конечно, я только начинала жить и мне в голову не приходило задумываться о смысле жизни. Но так и должно быть. Жаль только, что я не пришла к нынешнему состоянию естественным путем, а меня швырнуло одним движением и я сильно ушиблась при этом. Андерс молча поднес ее руку к губам. Инга улыбнулась. - Никогда не знаю, что ждать от мужчины. - Ждите хорошее. - Спасибо, - прошептала Инга, подняв на Андерса свои огромные сияющие глаза, - Я всегда жду хорошее от вас. Я верю, что мне вас послал Господь, и не возражайте! Днем Андерс приезжал в Институт этнографии, куда Болотов для удобства принес свои книги, и они работали, сравнивая тексты с расшифрованными Андерсом. Болотов был таким же фанатиком своего дела и они так увлекались, что если бы Андерс не знал, что его ждет по вечерам Инга, они сидели бы в институте днями и ночами. - Вы ведь встречаетесь с Ингой, мистер Видст? Как вам показалось, она полностью пришла в себя? - спросил однажды Болотов, разминая затекшие от долгово сидения мышцы, и добавил, с завистью поглядывая, как Андерс делает несколько движений йоги с той же целью, - Я завидую вам, вы можете восстанавливать силы значительно эффективнее! - Да, успех фрекен Инги поразительный! У нее очень сильная воля. Я не ожидал, что она так быстро адаптируется. - Это все благодаря вам. Она попросила принести ей литературу по йоге и просит почитать вслух всякого, кто приходит в дом. Просила меня достать вашу книгу о Тибете. Вы ее кумир и непревзойденный авторитет. - Это экзальтация выздоравливающего человека, это пройдет. Я счастлив, что смог помочь ей. Она удивительно напоминает мне мою мать. Продолжим? Перед отъездом Андерс решил поговорить с Болотовым о книгах. Он уже предлагал ему продать их за любые деньги и получил вежливый отказ. Теперь он решил предостеречь Болотова. Вкратце рассказав, как его пыталось завербовать ЦРУ, Андерс предупредил, что разведки некоторых стран заинтересованы в получении этих книг любой ценой. Болотов лишь посмеялся над его мнительностью.
Когда Андерс вернулся в Копенгаген, их “переписка” с Ингой с помощью кассет продолжалась. Андерс ждал очередную посылку с нетерпением и слушал кассету по нескольку раз. Они становились все откровеннее друг с другом и в один прекрасный момент Андерс услышал рассказ Инги о том, что у нее появился любовник, мало того - Андерс вспомнил этого молодого мужчину, Илью, который вместе со своей женой Таней сопровождал их в клуб йоги. Да, бесспорно, он был привлекателен. Русая челка и темно-серые глаза, ямочка на подбородке, подтянутое тело спортсмена. Он был чуть ниже его ростом, но достаточно высок, чтобы носить Ингу на руках. И он был безусловно молод, лет на десять младше Андерса. И еще он был все время рядом с ней. У него были все козыри на руках и он ими воспользовался! Андерс усилием воли отогнал видение Инги в объятиях другого. Он не будет даже представлять ее в своих объятиях, хватит грез! Через две недели Андерс опять уехал надолго в Гималаи. Вернувшись в Европу Андерс решил, что излечился от своей болезни под названием “Инга” и опять поехал в Ленинград. Книги Болотова притягивали его, как магнит. Он был уверен, что именно они заключают в себе тайну тибетского эликсира. Это была непонятная убежденность в том, что эти книги связаны с Ингой и должны принести ему удачу. Почему они связаны с Ингой - да просто потому что находятся в одном городе. Вот так. Самолет прилетел поздно вечером и процедура таможенного досмотра проходила ужасно медленно. Таможенники переходили с места на место, уходили совсем, возвращались, по нескольку раз перекладывали вещи в чемоданах пассажиров, Андерс вышел из очереди к стойке и сел в стороне с книгой, которую прихватил в дорогу: “Биохимические проблемы эндокринологии”. Второй год усердных занятий медициной и биохимией человека сделали его пусть и не большим, но специалистом в вопросах, связанных с иммунологией. Шел уже второй час в аэропорту, толпа у стойки не рассасывалась, тут еще как назло приземлился самолет из Цюриха и надежда на скорое освобождение еще уменьшилась. Андерс углубился в книгу, а когда поднял голову, встретился глазами с непроницаемым взглядом восточных глаз, показавшихся ему знакомым. Андерс наклонился вперед, выглядывая из-за спины стоящего перед ним мужчины и узнал в толпе у стойки мисс Кэти Чен собственной персоной. Он улыбнулся ей и помахал рукой. Первая гримаска досады тут же сменилась задорной улыбкой и Кэти протолкалась сквозь толпу швейцарских туристов, штурмовавших таможенную стойку. - Мой черный принц! Какими судьбами? Вот уж не думала, что тебя можно встретить так далеко от Тибета! - Моя слава докатилась и сюда! Приглашен Институтом этнографии, - Андерс инстинктивно скрыл истинную причину приезда и тут же спросил, - А ты что здесь делаешь? Только не говори мне, что ты в стаде этих швейцарских пенсионеров. - Господи, ну конечно нет! - засмеялась Кэти, - я прилетела в Москву на стажировку в Институт нейрохирургии и решила посмотреть заодно Ленинград. Говорят, красивый город. - Да, - не поверив ни одному ее слову, подтвердил Андерс, - Город красив. Я здесь уже второй раз. Кэти бросила на него быстрый взгляд и Андерс подумал, что не надо было врать, она явно знала, что он прилетел третий раз. Да и почему бы не сказать правду? Андерс смутился, но быстро поправился: - Или третий? Я уж забыл. После Гималаев Европа действует на нервы, так и хочется забиться обратно в монастырь, в тишину и темноту. Завтра давай погуляем по городу? - Хорошо, завтра созвонимся, - уверенно пообещала Кэти, даже не спросив, где он остановится. Тут как раз вышли сразу несколько таможенников и очередь стала интенсивно рассасываться. Кэти прошла контроль первой и, помахав Андерсу рукой, направилась к выходу. Андерс облегченно вздохнул и поставил свой чемодан на стойку. О конспирации Андерс знал из немногих шпионских фильмов, увиденных в жизни, поэтому принял очень простое решение. Он отправился в гостиницу на Васильевском острове, где всегда останавливался, а утром поехал в Институт этнографии, как и сказал Кэти. Болотова в институте не оказалось, он был в экспедиции на Алтае и утешало только то, что он должен был вернуться еще неделю назад, значит, скоро будет. Андерс с чистой совестью позвонил Инге и вечером был у нее с букетом ранних хризантем, пахнувших тревожно и терпко. - Я обожаю этот запах! - воскликнула она, опустив лицо в цветы, - Запах заката. - Как-как? - удивился Андерс. - Декаданс. Запах осени, запах заката, запах опавшей листвы... - Запах конца? - подхватил Андерс, - Я понял. Вы поэт, Инга. Вы иногда удивляете меня тонкостью ощущений и ассоциаций. - Вы меня - тоже. А еще тем, что часто раньше меня говорите то, что я собиралась сказать. - Мне иногда тоже кажется, что мы мыслим в унисон. Андерс разглядывал Ингу и замечал в ней новые черты - уверенной в себе женщины, которая знает, что нравится мужчинам. Это было не кокетство, а неуловимое превосходство, сознание того, что она желанна - так определил это для себя Андерс. Инга расцвела и фигура ее стала еще обворожительней, приобретя мягкую уверенность и точность движений. Она словно танцевала неведомый танец под слышную ей одной музыку, ее жесты, повороты, наклон головы сводили Андерса с ума красотой и соразмерностью движений. Инга попросила показать ей движения рук - мудра - которых было в йоге великое множество и каждое имело свое значение, так что можно было разговаривать с помощью рук. Андерс взял ее руки в свои, сгибая пальцы определенным образом и называя полученные фигуры, а сам чувствовал ток энергии исходящей от ее ладоней. Эта энергия заставляла вибрировать каждый его нерв, Андерс на расстоянии кожей чувствовал руки Инги, и если бы он сейчас тоже ослеп, то мог бы точно сказать, далеко ли она от него находится. Инга со сложенными в индийском ритуальном жесте руками так напоминала ему храмовые барельефы, что он не удержался и сказал на хинди: Ты в утро вселенной возникла из моря, из пены курчавой - Чаша амриты в правой, а в левой - чаша с отравой... - Что это? - спросила Инга, подняв брови, - похоже на стихи? - Да, это переведенные с бенгальского стихи Рабиндраната Тагора, называются “Урваши”. Самая прекрасная из апсар, соблазняющая всех богов, райское блаженство с отравой пополам, - и Андерс перевел Инге строки из стихотворения, - Но там есть еще одно место, которое у меня всегда вызывает неосознанную тревогу: Мысли отшельников - коврики для твоих лучезарных ног, Перед очами твоими все три мира томимы тоской сладчайших тревог. Ароматами веет пьянящими ветер, тобой упоенный... Но тебя уже нет, - в звоне браслетов исчезла в легкой одежде своей Ты, что молний быстрей! - А почему это рождает тревогу? - с любопытством спросила Инга, - потому что она вызывает чувства более сильные, чем мысли о Будде? Я так и представляю прекрасную и озорную девушку, которая со смехом танцует на разноцветных ковриках! - На мыслях, а не на ковриках! - рассмеявшись, сказал Андерс, - Вы правы, но никому ведь не хочется, чтобы весь труд рук или ума был растоптан существом, более могущественным от природы, наделенным силой красоты. Но здесь есть еще второй смысл. В тантре божественная женщина важнее всего, и мыслей, и поступков, только она может, слив свою любовь с силой йога, дать ему последнюю недостающую частицу этой силы для перехода в новое состояние. Но что потом? Перестанет ли она быть нужной после этого? Или быстрее молнии сама уйдет к другим вершинам? “Месяц восторга угас, не вернется держащая чаши...” - Андерс, - тихо сказала Инга, положив ладонь на его руку, - вас тревожит выбор между любовью и истиной? Вы думаете, что, познав истину, отказываются от любви? - Этого никто не знает. А может, любовь отказывается от познавшего истину? И остается только обряд... В тантрах ничего об этом не говорится. Это уже за пределами. Я размышляю сейчас только об этом. Мне надо решиться... - Рискнуть? - Да. Инга, мне немало лет и я никогда не любил так, чтобы пожалеть об утрате. Может, поэтому так тревожны сомнения? - Я понимаю. Терять то, что непознано, стократ тяжелей, чем пережитое. - Да, вы понимаете! Они надолго замолчали. Инга сидела, задумавшись, а Андерс рассматривал ее снова, удивляясь, чем она его приворожила, ибо это действительно больше было похоже на колдовство. В ней ощущалась какая-то магнетическая сила, связывающая его по рукам и ногам. С каждой встречей Андерс все больше подпадал под ее обаяние и то, что он узнал о ее любовных отношениях с другим, вызывало у него не ревность, а безумную зависть к мужчине, который мог хоть каждый день видеть ее, держать в объятиях, чьи ласки и поцелуи воспламеняли ее сдержанность и превращали в страстную любовницу. Ему тоже хотелось доставить ей восторг и наслаждение, довести до такого состояния, что она забудет о своей слепоте, потому что им не нужно будет видеть друг друга, когда они сольются в единое целое. Андерс понял, что не расслышал ее вопроса и встряхнул головой, возвращаясь к действительности.
Вечером в гостинице к нему пришла Кэти Чен. Андерс впервые посмотрел на нее открытыми глазами. Самоуверенность, раскованность, умение идти напролом. А ведь она почти моя ровесница - подумал Андерс, скользя взглядом по ее лицу, - ей не меньше тридцати пяти. Выглядит она все еще соблазнительно, но Андерс заметил чуть пергаментную кожу на скулах и висках, сразу делавшую ее похожей на китаянку не первой молодости. Пожалуй, Кэти скоро придется менять методы работы, со смешком подумал Андерс. Ему стало жаль ее и он весь вечер был с ней преувеличенно нежен. - Ну, что у тебя в Институте этнографии? - спросила Кэти небрежно и Андерс улыбнулся про себя. - Здесь довольно приличные специалисты по Индии и Монгольскому Тибету, мы сравниваем наши результаты. Данные по Китаю у них устарели, Китай до недавних пор с неохотой пускал к себе, ты же знаешь. Я зондирую почву на предмет совместной комплексной экспедиции, но пока не получил никаких конкретных откликов на предложение. Я хотел бы повторить маршрут экспедиции русского художника Николая Рериха. Он у них входит в большую моду, так что, чем черт не шутит! Для меня это возможность попасть в центральный Тибет, где я не был еще. А ты не хотела бы присоединиться? - Это очень заманчиво, долгое время быть с тобой! Я подумаю. Знаешь, мне ни с кем не было так хорошо, как с тобой, - Кэти подошла к Андерсу вплотную и закинула руки ему за голову, дразняще теребя волосы на затылке, - И я все еще хочу тебя, как тогда! Может, мы и займемся чем-нибудь более соблазнительным, чем научные разговоры? Я завтра должна быть в Москве. Умения своего с годами Кэти не растеряла и Андерс, в полусне удовлетворенно подумал, что зря он почти два года пренебрегал сексом, забывая об этой важной по тантрическому учению стороне жизни. Про Ингу он в этот вечер не вспоминал, это было совсем другое. Утром Кэти укатила в аэропорт, а Андерс отправился в Институт этнографии, где наконец увидел Болотова. Болотов был рассеян и сначала вежливый разговор об алтайской экспедиции не мог оторвать его от каких-то своих мыслей. Только когда Андерс, улыбаясь, заметил, что понимает его нежелание возвращаться в город из любезных сердцу гор и ему самому порой сложно оторваться от исследования каких-нибудь монастырских манускриптов, Болотов оживился и заявил, что хотел бы поговорить с Андерсом об одном деле, связанном с их давним разговором. Андерс удивился, он не помнил никаких разговоров кроме как о тибетских книгах Болотова. Они прошли через мост, по набережной мимо Эрмитажа, в кафе Дома ученых и там сели в уголок. Болотов молчал, пока им не принесли немудреную еду и официантка не отошла к другому столику. - Мистер Видст, я хочу напомнить вам тот разговор накануне вашего отъезда, когда вы предупреждали меня относительно моих книг. - Что-нибудь произошло? - встревожился Андерс, - Надеюсь, книги целы? - Книги целы по чистой случайности, если приходили именно за ними. - Кто?! Кто приходил? Расскажите подробнее, пожалуйста. И что с книгами, они в надежном месте? - Вы так взволнованы!.. А я уж, честно говоря, начал подозревать вас. В прошлый ваш приезд тоже был случай, но я не придал значения. Но вот вы приехали опять и у меня опять неприятности. - Я прошу вас, мистер Болотов, расскажите мне все. - Придется. Но сначала расскажите все вы и хорошо бы так, чтобы я вам поверил. Похоже, что вас не очень удивляет, что со мной происходят разные истории. Эти книги у меня двадцать пять лет, но началось все четыре года назад, после вашего приезда. - Началось все чуть раньше, после вашей статьи в научном журнале, где вы упоминаете источник ваших сведений - тибетские медицинские книги. Но если быть еще точнее, все началось еще раньше, одиннадцать лет назад в Мадрасе, где я сболтнул лишнее одной очаровательной девушке. Она оказалась не только большой специалисткой по части секса, но и работала на ЦРУ, поэтому мои слова были проверены самым беспардонным образом и за мной стали следить сразу две соперничающие разведки, ЦРУ и Интеллидженс Сервис. Меня пытались завербовать и те и другие. Но англичане относились ко мне доброжелательнее в силу некоторых обстоятельств. Ну хорошо, я вам скажу. Мой отец в годы второй мировой войны работал на английскую разведку, Дания была занята немцами, так что сами понимаете... Он был резидентом в Непале, когда я там родился. Моя мать во время войны была проездом в Лхасе и ее лечили ламы. С тех пор она не болеет. Совсем. Вы понимаете? Обследования показали, что ее иммунная система - само совершенство. Я ищу рецепт того эликсира, а все разведки мира ждут, когда же я найду его. Это упрощенно, конечно. Интеллидженс Сервис ко мне наиболее лояльна, должно быть в память о заслугах отца. Кстати, именно они обратили мое внимание на вашу статью и помогли первый раз устроить поездку к вам. ЦРУ то ли шло параллельно, то ли следило за моими передвижениями. Недаром мисс Кэти Чен опять встретилась мне именно здесь и была не очень рада, когда я ее заметил. - Мисс Чен? Она приезжала к нам в институт два года назад. И кажется, как раз перед самым вашим приездом. - О, Господи! И за кого же она себя выдавала? Хотя она отличный специалист по восточной медицине и могла выступать от своего имени. В тибетской медицине она разбирается. - Да, мне тоже показалось, что она весьма компетентна. Она приехала как представитель Всемирной комиссии здравоохранения в Женеве. - И что же ей было нужно? - Она играла в открытую. Ей нужны были мои книги, но я отказался их продать. Я сказал ей, что публикую все этапы расшифровки и она может с ними познакомиться в научных журналах. - Вы показывали ей книги? - Да, правда только первую, остальные лежали в институтском сейфе. - И вы ей об этом сказали? - Нет, не помню... Кажется - нет. Но мы уже стали говорить обо мне. Скажите, для чего вы разыскиваете рецепт того лекарства, которым лечили вашу мать? - Знаете, мне было четыре года, когда мать стала брать меня с собой в горы собирать лекарственные растения. Она в этом разбирается, а в Катманду работала в лечебнице монастыря Сердца Господня. Мне она рассказывала о волшебном лекарстве, излечившем ее “от разбитого сердца”. Во время войны она пережила трагедию и потеряла любимого мужа, видимо это повлияло на ее психику. В Лхасе лама дал ей эликсир, который она принимала больше месяца. Прозрачная жидкость с запахом растений. Если ее накапать в воду, та становится молочно-белой... - Значит, там присутствовала настойка семян лимонника, - перебил его Болотов, он слушал Андерса заинтересованно и совершенно доброжелательно, словно окончательно поверил ему, а может быть и так? - Она как раз дает такой эффект, я знаю. И действие ее многогранно, в том числе и на нервную систему, но довольно хорошо изучено. - Да, возможно. Но я подозреваю, что там был еще целый “букет цветов”, а может и не только цветов. Не вам мне рассказывать, как они лечат. Короче, я еще ребенком там, в Непале, поклялся, что найду этот эликсир. Но это были детские мечты. Когда я кончил университет и получил возможность завершить образование в Индии, я и встретил первый раз Кэти Чен, - и Андерс самым подробным образом рассказал обо всем, что с ним произошло за все эти годы, не коснулся он только своих попыток медитировать и промолчал об Инге. Это никого не касалось. - Хорошо, - шумно вздохнул Болотов, - а теперь моя часть истории. Я уже сказал, что мисс Чен приезжала раньше вас. - Но возможно, тогда я уже заранее заказал билеты и хлопотал о визе. Они решили опередить меня. Продолжайте, пожалуйста. - Она просила продать ей книги, необходимые для исследований, я отказался. Потом приехали вы, мы так продуктивно поработали с вами над расшифровкой, я потом применял вашу методику сравнительного анализа разных текстов. Накануне отъезда состоялся наш с вами разговор, который меня скорее удивил. Меня и сейчас продолжает удивлять, что мы сидим и разговариваем об интересах и действиях международных разведок, как в плохом шпионском фильме, и главное - совершенно серьезно! Вот что поразительно! Это же абсурд! Все сценарные ходы налицо, присутствует даже шпионка с академическим образованием и наружностью голливудской актрисы. - О, вы не знаете еще всех достоинств мисс Чен! Я настолько попал под ее обаяние, что даже хотел жениться на ней, увы и к счастью - был отвергнут. - Был у нас певец Владимир Высоцкий, мне вспомнилась одна его песня, попробую перевести вам, хотя колорит теряется, конечно: “Там шпионки с крепким телом, ты их в дверь, они в окно!” - Вот это - точно про Кэти! - захохотал Андерс, - так что же случилось потом? - Да, так вот. Как вы помните, мы с вами работали тогда в институте и книги я привез туда. В день вашего отъезда мою квартиру пытались обокрасть. Соседка-старушка зашла с просьбой сходить в аптеку. Она знала, что я должен быть дома, а меня как раз вызвали в институт, там сейф не могли открыть, потеряли ключи, а у меня дома есть запасной. - Это интересно, почему ключи у вас дома? - Ключи есть у всех сотрудников отдела, кто работает с материалами, хранящимися в сейфе: рукописями, ценными документами, которые выдают из хранилища. Так вот, пропал ключ из стола начальника отдела, потом нашелся, конечно... Сразу позвонили мне, я живу близко, за мостом. Я принес ключ и забрал, кстати, книги. Прихожу домой, а там соседка тревогу подняла: дверь в квартиру оказалась нараспашку и никого. Я точно помню, что дверь закрывал. В доме ничего не пропало, но видно, что в кабинете кто-то побывал, все чуть не на своих местах. Но я не придал тогда значения , да и не показалось ли? - А в сейф институтский тогда не залезли? - Не знаю, по-моему - нет, я бы услышал. Ничего не пропало. - Раз книг уже не было, так ничего и не пропало. И что же было дальше? - Да вот, вернулся я вчера из экспедиции, зашел в квартиру - и обомлел. Все верх дном, искали, видно, основательно. Со вчерашнего вечера приводил квартиру в порядок, пока расставил все книги... Утром узнал, что неделю назад в институте взломали наш сейф. - Взломали? А что же ключом не воспользовались? Прошлый раз он не зря ведь пропадал, наверняка дубликат сделали. - Так месяц назад нам поменяли все сейфы, наш теперь стоит в бухгалтерии, а нам поставили побольше размером. Ключи еще не продублировали, поэтому просто сдают один на вахту вместе с остальными ключами, чтобы не потерять или не забыть дома. Наша расейская безалаберность, но попортила им кровь, я думаю, - засмеялся Болотов, - однако не остановила, пришлось, наверное, искать специалиста по сейфам. - За них не волнуйтесь! - зло усмехнулся Андерс, - Так вот для чего приезжала мисс Чен! Принимать заказанный товар - и уехала ни с чем. Да, самообладание у нее потрясающее, я ведь провел с ней почти сутки и не заметил ни печали ни разочарования... Но где же книги? - с любопытством спросил он. - Представьте себе, их спасла случайность! Перед отъездом в экспедицию я носил книги в редакцию к фотографу. Нужно было сделать несколько снимков для журнала с моей статьей. На обратном пути я зашел попрощаться с Юдиными, Ингой и Олегом. Уходя, я забыл у них пакет с книгами, представляете?! Дома спохватился, позвонил, попросил припрятать подальше до моего возвращения. Вечером заеду, заберу. - У фрекен Инги?! - взволнованно воскликнул Андерс, - Ах, как неосторожно! Ее нельзя подвергать такой опасности! - Да-да, конечно, - Болотов задумчиво посмотрел на Андерса, - Мне нужно найти другое безопасное место. - Кроме того, мне кажется, вам нужно обязательно снять копии с текста. Береженного Бог бережет! - Да, верно. Но я не могу понять одного: зачем им все-таки мои книги? Что так привлекает общество с высокоразвитой фармацевтикой в старых рецептах? - Я уже сказал вам, что иммунная система моей матери стала совершенной, ее организм не подвержен никаким внешним воздействиям, ей не страшны инфекции, вирусы уничтожаются в ее теле, предполагают, что и вирус иммунодефицита тоже. - Это что же, СПИД? Да, это уже серьезно. - Кроме того, поверьте впечатлениям сына, она стареет значительно медленнее, чем люди ее возраста, а ведь ей за семьдесят. Один человек, убеждая меня сотрудничать, сказал: это слишком важно для всего человечества, чтобы стать секретом одного государства, а ЦРУ умеет хранить свои секреты. На меня эти слова произвели впечатление, но я распространяю это на все разведки мира, в том числе и на ваше пресловутое КГБ. Я буду действовать так, чтобы о моей работе знали многие. - Вы меня убедили. Ну что же, будем корпеть над текстами дальше?
Следующие два года Андерс провел в экспедициях по Гималаям и Тибету, куда наконец получил доступ. Международная экспедиция, повторяющая маршрут Рериха, откладывалась, но Андерсу позволили пройти его часть. Из индийского Кашмира маленькая экспедиция студентов Копенгагенского университета через высочайшие горные перевалы Каракорума вышла в Ладак и обследовала эту горную страну Юго-западного Тибета, а потом пробралась на край пустыни Такла-Макан в китайском Тибете, чтобы попасть в оазис Хотан, где в свое время останавливалась экспедиция Рерихов. Обо всех своих путешествиях Андерс подробно рассказывал Инге, передавая ей с уезжавшими домой студентами кассеты. Домой Андерс возвращался на месяц - другой и опять уезжал в Гималаи. Он ощущал необъяснимую тягу быть там. В Гималаях он думал и чувствовал совсем по-другому, чем в Европе. Мысли становились ясными, у него появлялось фантастическое впечатление предвидения будущего, и это приводило его в состояние душевного подъема. В Гималаях его работа продвигалась значительно быстрее. Наконец Андерс решил, что пора съездить к Болотову и сравнить результаты, а заодно взять у него еще несколько страничек рецептов для продолжения работы. В Копенгагене Андерса задержала срочная работа в университете. Ему предложили написать статью для сборника по этнографическим исследованиям университета. Когда Андерс ее закончил и сдал в печать, он вздохнул с облегчением и заказал билет в Ленинград, сразу ощутив приступ лихорадочного возбуждения от предвкушения встречи с Ингой. Перед отъездом он как всегда приехал попрощаться с матерью. - Чанда, мальчик мой, опять ты уезжаешь от меня, - потрепала она Андерса по щеке, - Кстати, ты ведь едешь туда, где живет эта слепая девушка, в которой ты принимаешь участие? Почему бы тебе ни пригласить ее к нам в гости? Мне хотелось бы на нее посмотреть. - Почему, мама? - Ну, во-первых, ты возбудил во мне любопытство своими рассказами о ней, во-вторых, я посмотрю, можно ли ей помочь, она ведь слепа не от рождения? - Нет, мама, она попала в автомобильную катастрофу, я ведь говорил тебе. - Привези ее, Чанда. Бедной девочке полезно сменить обстановку. - Она теперь совсем не бедная девочка. Знаешь, у нее удивительно твердый характер. Я не перестаю поражаться, откуда она берет силы справляться с утратой зрения. Она, правда, все время твердит, что это все благодаря мне, мне даже неловко... - А мне кажется, что тебе это очень приятно! - засмеялась Пилар, шутливо трепля Андерса за ухо. - Мама, ну почему ты считаешь меня все тем же мальчишкой! Не дразни меня! Да, мне очень приятно, что она так считает. Я постараюсь уговорить ее путешествовать со мной.
Был конец июня и Андерс поразился перемене, произошедшей с городом. В зелени деревьев и призрачном свете белых ночей он выглядел так же загадочно, как и женщина, которая в нем жила, не видя его красоты. Дом Инги выходил на набережную канала недалеко от Конюшенной площади. Андерс предложил погулять и Инга, позвав своего поводыря, красивого черного редривера Шери, повела их в садик позади Михайловского дворца. Они сели на скамейку в тенистой аллее. Андерс невольно любовался лугом, видным среди деревьев, но, подумав, что Инге все это недоступно, перестал обращать внимание на окружающее. Они говорили о путешествиях, и Андерс увидел в этом отличную возможность уговорить ее поехать к нему в гости. К его удивлению, Ингу не пришлось долго уговаривать. Она старалась осваивать все новые возможности чувствовать себя самостоятельной и свободной в желаниях и планах, не признавая в себе какой-нибудь ущербности. Это было прямо противоположно ее настроению во время их первого знакомства и немного беспокоило Андерса упорным стремлением не обращать внимания на слепоту. Но Андерс был так рад, что Инга согласилась поехать с ним в Копенгаген, что отмахнулся от тонкостей психологии и взялся за дело с небывалым рвением. Через два дня он устроил в консульстве визу, добился быстрого оформления загранпаспорта, якобы на срочное лечение в Дании, и заказал билеты на теплоход. Андерс решил повезти Ингу морем, уже предвкушая прелести неспешного путешествия. Сложнее было с собакой, но Инга даже слышать не хотела, чтобы оставить Шери одного на месяц, да и сама чувствовала себя с ним значительно уверенней, они были вместе уже шесть лет. Разрешение на ввоз животного Андерс все-таки получил и предвкушал путешествие вдвоем, где Инга будет зависеть только от него и уж он приложит все силы, чтобы это путешествие запомнилось им. Настал день отплытия, Инга приехала в порт с братом и своим другом Ильей. Андерс с застывшим лицом смотрел, как она одинаково нежно поцеловала одного и другого. За все четыре года, что длилась их связь, Инга никогда не говорила Андерсу, что любит Илью, но тот все же не мог спокойно смотреть на мужчину, которому она досталась. Андерс подумал, что ему было бы значительно легче, если бы она была с Болотовым. В чем причина его антипатии к этому приятному молодому человеку - Андерс понять не мог, но факт тот, что он с трудом его выносил. Андерс уверенно завладел ситуацией и повел Ингу в каюту, радуясь, что теперь она будет только с ним, и собираясь извлечь из этого максимум выгоды для себя. Он не надеялся, что Инга полюбит его, но его чувства к ней были уже настолько сильны и определенны, что искали выхода, и смутные надежды на взаимность волновали, как в юности, во времена первой любви. Андерс с наслаждением опекал Ингу, следя за каждым ее движением, помогая, предупреждая желания, всегда готовый помочь. Наконец она взмолилась дать ей больше свободы: - Андерс, не надо суетиться. Мне нужно иногда стукаться лбом, чтобы чувствовать окружающее. - Хорошо, я умываю руки и подхвачу тебя только в том случае, если ты будешь падать за борт. Тебя это устраивает? - Андерс улыбнулся и подумал, что она этого не видит, - Послушай, а ты чувствуешь, когда я улыбаюсь или в дурном настроении? Или мне все говорить тебе? - Про дурное настроение лучше не надо, - засмеялась Инга, - Ну конечно, я слышу улыбку в голосе, интонации. Я довольно хорошо определяю настроение собеседника, его эмоциональный фон. Знаешь, мне кажется, что я всегда его чувствовала, но теперь это во мне сильнее - чувствовать человека. Хотя я совершенно не верю во всякие дурацкие парапсихологические выкрутасы. А ты? - Не знаю. Хочется верить, что человек может все. Раз он может такое придумать, значит такое можно сделать! - Да, конечно: вечный двигатель, телепортация, - в тон ему подсказала Инга, - чтение мыслей. Это все запросто! - А знаешь, что, когда йог входит в четвертую стадию созерцания, он приобретает способности, выходящие за рамки обычных? - И начинает летать по воздуху! - не выдержав, Инга звонко рассмеялась, - А ты, какой стадии достигаешь ты? - В медитации я могу войти в третью дхьяну. - Значит, все еще впереди. Тебе этого очень хочется? - Инга вопросительно дотронулась до его руки. - С этим связано очень многое, вероятно, меняется психофизиология. Я не знаю, что там ожидает, может быть, смерть в нашем понимании. Может быть человек, достигший состояния будды, существует в другом измерении, может быть, сливается с космическим сознанием Будды и перестает быть личностью. Последнего не хотелось бы. Но вообще - это манит меня, и когда-нибудь я решусь. Инга посмотрела на Андерса расширившимися глазами и крепко сжала его руку. Андерсу захотелось сказать ей, что пока она рядом, он никогда не отважится рисковать и потерять ее. Но это было бы признанием в любви, а он первый раз в жизни боялся сказать об этом вслух. Как только они тронулись в путь, отношения их незаметно изменились. Они все время были вместе и Инга вела себя настолько открыто и доверчиво, что Андерсу приходилось прилагать усилия, чтобы сдерживать себя, видя ее рядом. Андерс не сводил с нее взгляда, не только готовый помочь, но и наслаждаясь ее близостью. В Хельсинки они пошли погулять по набережной и мимо рыбных рядов, благоухающих свежей салакой, прошли к цветочным рядам. Инга по запаху попыталась определить цветы и Андерс, увлекшись игрой, подносил ей все новые и новые, а она нюхала их и сообщала название, счастливо улыбаясь, если угадала правильно. Когда они дошли до рядов с розами, она растерялась от обилия неуловимо разных ароматов. Андерс подавал ей розы разных сортов, Инга нюхала каждый цветок, а Андерс описывал, как они выглядят. Чайные розы она узнала сама, этот ни с чем не сравнимый аромат легкого золотистого чуть терпкого напитка невозможно перепутать. Одна роза была точно цвета ее губ и Андерс, не удержавшись, провел цветком по ее щеке. Инга прикрыла глаза в наслаждении - непонятно, то ли запахом, то ли мимолетной лаской, - и сказала, что эта роза должна быть розовой. Такой продолговатый бутон с лепестками, сложенными, как девичьи губы. Андерс еще раз провел цветком по ее лицу, думая, что когда она закрывает глаза и не видно их серого сияния, она похожа на испанку с нежным, смуглым и страстным лицом. Он подавил желание попробовать на вкус эти розовые приоткрытые губы и приколол розу к ее волосам. Вернувшись, Инга попросила провести ее на мостик и стала расспрашивать помощника капитана о том, когда они будут проплывать мимо Аландских островов. Андерс знал, что там родилась ее бабушка, которую Инга очень любила. Помощник начал показывать им маршрут и объяснил, что они проплывут мимо Аландов рано утром, около шести. Инга заявила, что хотела бы быть в это время на палубе и Андерс взял с нее слово, что она не будет выходить одна и разбудит его. На море с вечера начиналось волнение и он боялся выпускать ее на палубу без присмотра. Рано утром, услышав негромкий стук, Андерс вскочил, мгновенно перейдя от расслабленности к бодрому состоянию, и быстро вышел к Инге. Они прошли на палубу и тут же окунулись в шторм. Похоже, что Инге это очень понравилось. Она с наслаждением подставила лицо ветру и водяным брызгам. Перегнувшись через поручни и откинув голову назад, она была похожа на скульптуру на носу корабля. Ветер развевал черные волосы, на губах блуждала улыбка, словно она знала то, что еще неведомо никому. Андерсу очень хотелось спросить, что она видит там, в неизвестной дали будущего. Качка усиливалась и Андерс придерживал Ингу за плечи, прижимая к себе, чувствуя, что злоупотребляет ее доверием, но ничего не мог с собой поделать. Они поговорили немного о том, о сем, но не разговоры занимали его, а близость ее тела и лицо у плеча. Ветер швырял ее волосы, пропахшие морем, ему в лицо и Андерс приглаживал их, задерживая руку на затылке. Инга предложила идти в каюты и еще поспать, но ему хотелось вот так стоять и стоять, держа ее в объятиях, о чем он и сказал, придав голосу как можно больше убедительности. Теплоход сильно качало и порывы ветра крепчали, Андерс прижал ее, обеими руками закрывая от ветра полами своей куртки и почувствовал прикосновение ее лица к коже выше воротника свитера. На секунду он потерял контроль над собой и, боясь спугнуть ее, надеялся, что она не заметит его сбившееся дыхание и хриплый голос. Может быть, Инга ничего и не почувствовала, но со свойственной ей чуткостью заметила, что нехорошо преступать границу простых дружеских отношений. - Но ведь мы их сохраняем? Я шокирую тебя? - спросил Андерс с упавшим сердцем, страшась ее категоричного “да”. - Ну что ты, нет. Так хорошо, - прошептала она, уютно устраиваясь у него на груди, - Но ты не подумаешь... - Что ты просто заигрываешь со мной? Нет! - Андерс, тебя не удивляет, что мы будто читаем мысли друг друга? И это не первый раз! Меня всегда изумляло ощущение, что ты словно являешься моим продолжением, или наоборот. Твоя проницательность ставит меня иногда в тупик. Я вижу тебя насквозь, потому что люблю - подумал Андерс и перевел разговор на другое. Но Инга, вернувшись к размышлениям об их внутренней связи, призналась вдруг, что не представляет, как выглядит Андерс. - Ты для меня только голос! Какой ты? Я тебя не вижу! - спросила она. - Из тайного досье Андерса Видста, - засмеялся Андерс, за шуткой скрывая, как ему безумно хочется, чтобы Инга увидела его со всей его любовью к ней - Тридцать девять лет, холост, рост выше среднего, спортивное телосложение, волосы черные, глаза карие, кожа смуглая, особых примет нет. - Странный для датчанина вид, правда? Отличное прикрытие для разведчика. Ты случайно не занимаешься шпионажем? - Нет, - ответил он, справившись с шоком, вызванным ее словами, и шутливо добавил, - Хотя не прочь попробовать, это занятие для настоящих мужчин! Моя мать - испанка, я больше похож на нее, отец-то был голубоглазым блондином. Инга протянула руку и спросила, можно ли ей дотронуться до его лица. Андерс кивнул, сообразил, что она не видит его жест, и молча опустил лицо в ее ладонь. Мимолетная ласка ее легких прикосновений ко лбу, щекам, пальцы на губах, нежно, почти неуловимо гладящие их, ошеломили его. Андарс потянулся к ее губам и в этот момент водопад холодных брызг обрушился на них, вызвав у Андерса нервный смех. Природа была против него. Уже в каюте, переодевая мокрые свитер и рубашку, Андерс констатировал, что совсем сошел с ума. Стал бы он раздумывать, можно ли поцеловать девушку, которую держит в своих объятиях, ласкающую его лицо, если бы это была не Инга? Промелькнули все подружки, за которыми он лихо ухаживал в молодости, он заметил, что думает об этом, как о прошедших временах, с позиции возраста, и с грустью понял, что ему почти сорок и половина жизни прожита. Но настоящая любовь была впервые, теперь это было ясно. И что теперь делать, как завоевать ее, он не знал. Андерс удивлялся, что ведет себя как растерянный мальчишка. Ситуация вообще была для него необычная, но это как раз и приводило его в восторг медлительностью событий и призрачностью надежд. Он решил, что все должно идти своим чередом. Из-за шторма весь день они провели в каюте, Инга расспрашивала Андерса о Гималаях и Тибете, о буддизме, он рассказывал ей о своем детстве и о матери. На другой день в Стокгольме, после обеда в ресторане, Инга была весела, читала по-русски стихи, блестя глазами и улыбаясь, словно дразня его. Андерс не выдержал и быстро поцеловал ее в губы, но тут же тревожно спросил, не обиделась ли она. Инга тут же перевела все на шутку. Какое-то время они дурачились, шагая по улицам к порту. Андерс выпрашивал у нее поцелуи, и она милостиво обещала подарить еще несколько в обмен на комплименты, которыми он ее награждал. Но когда Андерс назвал ее очаровательной девушкой, Инга вдруг остановилась и нерешительно взяла его за руку. - Андерс, а я действительно очаровательна, или это гипербола? Я помню себя в девятнадцать лет, но с тех пор убежало столько воды! При этом у Инги был очень неуверенный вид, и у Андерса сжалось сердце от жалости. Она даже не представляет себе, какое впечатление производит на мужчин, она десять лет не видела своего лица в зеркале. Как это должно быть тяжело для женщины! Андерс с жаром стал убеждать ее, что она красива, перечисляя ее достоинства. Опять развеселившись, они вернулись на теплоход и поднялись на верхнюю палубу, пустынную и неуютную от сваленных штабелями и закрепленных перед штормом шезлонгов. Андерс подвел Ингу к поручням и они стояли, подставляя лица ветру. Волосы ее разметались под его порывами, Андерс приглаживал их, а потом повернулся так, чтобы закрыть Ингу от ветра. Теплоход вышел из порта и сразу же сильно накренился под ударами волн. Андерс схватил одной рукой поручни, а другой придержал Ингу, которая, не удержавшись, почти упала в его объятия. Вскрикнув одновременно, они рассмеялись и Андерс на миг прижался к ее улыбающимся губам, увидел близко-близко ее лицо с полузакрытыми глазами, услышал полувздох - полувсхлип и мир перестал существовать для него, растворившись в страсти, с какой она отвечала на его сумасшедший поцелуй. Именно это придало происходящему нереальность. Ее руки, зарывшиеся в волосы на затылке, крепко прижимали его голову, не отпуская из плена, который так не хотелось покидать. Лицо ее было закинуто навстречу его лицу, дыхание смешивалось в поцелуе, и время замедлилось в блаженном восторге соединения. Инга почти повисла у него на руках с легким стоном и Андерс испугался, что она потеряет сознание, чуть отстранился и взглянул в ее лицо. Они одинаково тяжело дышали, но лицо Инги выразило сомнение и растерянность, она помотала головой, словно освобождаясь от наваждения, и Андерс, немедленно расслабившись, быстро убрал одну руку и теперь просто придерживал ее во время качки. - Ну что, пора ужинать? - спросил Андерс, прижав руку Инги к губам для того, чтобы голос звучал как можно естественней. Он возблагодарил Бога за то, что она не может видеть его лица, еще искаженного страстью, чувствуя, что это может ее шокировать и напугать. Сидя за столом напротив Инги, Андерс вспомнил вчерашний разговор о возможном развитии их отношений. - Инга, а ты могла бы влюбиться в меня?- спросил тогда Андерс с надеждой. - Я ничего не знаю. Мне только очень спокойно и хорошо с тобой. Мы знакомы шесть лет, но мне кажется, что всю жизнь. Без тебя я погибла бы. - Ты слишком экзальтированна, когда говоришь обо мне. Инга, мне хочется, чтобы ты видела во мне обыкновенного человека. Ты не можешь представить себе, что мы могли бы попробовать?.. - Нет, не могу представить себе такое. Я не вижу обыкновенного мужчину. - Но я обыкновенный мужчина! - со вздохом сказал он тогда, а в ответ у Инги вырвалось: - Как жаль, что я не могу сейчас тебя видеть! - И тогда Андерс взял ее руку и прижал ладонь к своему лицу. Она легко провела пальцами по щеке и когда скользнула к губам, он поцеловал ладонь, задержав ее своей рукой. И вот на другой день все изменилось - и опять стало по-прежнему, он приобрел желаемое и тут же потерял. Что с ней произошло? Испугалась ли она своих чувств или его неприкрытой страсти? И есть ли у Инги хоть какие-нибудь чувства к нему, кроме той восторженной благодарности, о которой она все время твердит? Андерс впервые пожалел, что уговорил ее ехать с собой, осознав, какой мукой будет ее постоянное присутствие рядом. Нет сомнений, что все безнадежно для него - решил Андерс и поклялся никогда не смущать ее покой. Свой же покой он уже потерял.
В Копенгагене Андерс старался вести себя так, словно к нему в гости приехала кузина из провинции, которой нужно показать город и достопримечательности. Это было практически невозможно, потому что он все время видел рядом ее лицо, светящееся восторженной улыбкой. Инга не могла любоваться городом, но ощущение новизны окружения, датская речь вокруг, присутствие Андерса, всегда готового развлечь разговором, прогулкой, концертом, радовали ее, как ребенка. Андерс отвез ее в клинику, где ей сделали полное обследование мозга, и пока они ожидали результата, повез навестить мать в Эльсиноре. К удивлению Андерса, Пилар была потрясена видом Инги. Когда Андерс попросил ее погадать девушке, та согласилась, не споря. Она выставила Андерса из комнаты, но тот немного постоял у двери, мучаясь любопытством, и потом все-таки решил, что лучше ничего не знать заранее. Вечером, проводив Ингу в ее комнату, Андерс постучался к матери. - Заходи, Чанда. Я знала, что тебе не терпится поговорить. Хочешь узнать, что я скажу о твоей гостье? Я не скажу тебе ничего. Это слишком серьезно, чтобы говорить об этом попусту. - Мама, скажи только, это моя женщина? Которая из трех, что ты нагадала мне? - Чанда, не настаивай! Я не скажу ничего. Но я хочу узнать о ней как можно больше. Я чувствую в ней нашу кровь. Может быть не мою, но нашу, цыганскую. Расспроси ее, Чанда. Кто ее родители, кто дед, кто бабушка, откуда она родом. Но послушайся моего совета, Андерс, даже не смотри в ее сторону. Ты меня понимаешь? Я желаю тебе добра. Больше Пилар ему ничего не сказала. На другой день Инга по ее просьбе рассказала о себе и своих родителях. Ничего особенного в них не было, все были определенно русские люди кроме бабушки, которая родилась в Швеции на Аландских островах. Андерс с удивлением заметил, что мать все время старается быть рядом с Ингой, взять за руку. Несколько раз она проверяла ее биополе, держа руки на расстоянии от головы и отвлекая разговором, потому что Инга чутко реагировала на руки Пилар, приближающиеся к ней. Когда Андерс сообщил, что им пора уезжать, Пилар отпустила их с большой неохотой. В Копенгагене они сразу же поехали в клинику узнать результаты обследования и Андерс был обрадован возможностью сделать Инге операцию и получить шанс восстановить зрение. Когда он восторженно раскрывал перед Ингой перспективы, она спокойно слушала и, похоже, это не вызывало в ней такого же оптимизма. Наконец Андерс нашел занятие, которое могло их объединить. Инга постоянно просила его заниматься своими делами и меньше времени тратить на ее развлечения. Андерс уже третий месяц пытался писать книгу, которую ему заказало издательство. Их интересовало легкое и занимательное изложение его работы в тибетских экспедициях и этнографические наблюдения, привлекательные для широкой публики. Андерс прочитал Инге несколько отрывков, чтобы узнать ее мнение. Инге понравилось, но она дала несколько советов, поправила стиль, сказала, как бы она описала один эпизод. То, что она подсказала Андерсу, носило несомненную печать незаурядного таланта. Андерс вспомнил, как Инга рассказывала , что мечтала до аварии писать роман. В конце концов Андерс стал зачитывать все подряд и так они работали над текстом, пока через неделю не позвонила Пилар и не попросила Андерса сопровождать ее в Катманду к заболевшей матери Марии. Она была встревожена не на шутку, последний раз они виделись семь лет назад, матери Марии было уже за восемьдесят. Чтобы расстаться с Ингой раньше времени, не могло быть и речи, поэтому Андерс помчался в непальское посольство получать визу для нее. Шери пришлось устроить в гостиницу для собак и через день они уже садились в самолет. После перелета через Европу и Азию, над высочайшими горными вершинами мира, с заснувшей у него на плече Ингой, Андерс вышел в аэропорту с радостным чувством возвращения на родину, да еще с двумя самыми дорогими женщинами. Они в такси, прокаленном зноем, приехали в монастырь Сердца Господня и их провели к матери Марии. В келье было прохладней, но Андерс уже заметил, что Инга прекрасно перенесла поездку в полдневной жаре, кожа ее была свежа и прохладна, как у него и Пилар. Мать прожила в Непале много лет и имела отличную терморегуляцию, сам Андерс не взмок только благодаря йогической выучке и способность Инги легко переносить жару привела его в восхищение. Мать Мария лежала на узкой кровати и ее легкое старческое тело под белым покрывалом казалось совсем детским. Она радостно перекрестилась, увидев их, и еще раз, когда Пилар сказала, что побудет с ней неделю. Потом она протянула руку Андерсу и на хинди попросила его прийти к ней поговорить перед отъездом. Андерс поцеловал ее руку, как делал всю свою жизнь. И тут мать Мария заметила Ингу. Она удивленно подняла брови и посмотрела на Пилар. - Ты тоже заметила, что она нашей крови? - спросила та по-испански. - Мне со стороны видно больше. Если бы я не была уверена, что ты не можешь скрыть от меня столь важное событие, я подумала бы, что ты тайно родила дочь. Откуда она взялась? Впрочем, поговорим об этом позднее. Андерс, мальчик мой, скажи девушке, чтобы она подошла ко мне. - Она слепая, матушка, - подсказал Андерс, подводя Ингу к постели и вкладывая ее руку в протянутую руку матери Марии. - Пресвятая Дева Мария! И ты ничего не можешь сделать, Пилар? - Мы сделаем все возможное. Ей нужна операция. Она будет видеть. Благослови ее, сестра. Андерс удивленно посмотрел на мать, услышав такое категоричное заявление. Но раз мать говорит, значит так и будет. Инга поцеловала руку, давшую ей благословение, и они с Андерсом вышли. Андерс отвел ее в отель, бессознательно выбрав тот, в котором не бывал с Кэти. Водить Ингу по Катманду было для него удовольствием. Они обошли весь старый город, и Андерс рассказывал Инге обо всем, что их окружало. В первую очередь они зашли в магазин купить ей подходящую для жары одежду. Андерс заставил принести все, что у них было и долго перебирал, прикладывая, блузки и платья всех цветов, и соблазняясь то ярко алыми, в которых Инга выглядела как индийская принцесса из “Махабхараты”, то голубыми, которые делали ее глаза почти синими. Но наконец здравый смысл возобладал и он купил все-таки белое платье с большим вырезом и попросил продавщицу помочь Инге одеться. Когда она вышла к нему, он понял, что это самое лучшее, что можно было придумать. Андерс подвел Ингу к прилавку с украшениями и одел ей браслеты из сандала с перламутром и ожерелье из тигрового глаза, зная, что здесь это считается амулетом, дающим острое зрение. Он готов был скупить все украшения и поймал себя на том, что одевая и украшая, он играет с Ингой, как с куклой. Андерс прекрасно понимал, что любит незаурядную женщину, умную, талантливую, с сильным характером, женщину, которая произвела впечатление на мать, а это что-то да значит, но получив возможность быть все время рядом, он не мог отказать себе в удовольствии играть сильного и доброго джина при маленькой, нежной и беспомощной красавице. Поздно вечером, засидевшись у себя в номере за работой, которую всегда возил с собой, Андерс собрался уже спать, но доставая из шкафа теплое одеяло, без которого ночью, составляющей разительный контраст дневной сорокоградусной жаре, было холодно, задумался, достал ли такое же одеяло Инге. Забеспокоившись, он решил проверить и пошел в ее номер. Не зажигая свет, он прислушался к дыханию Инги и нащупал на шкафчике у кровати сложенное одеяло. Андерс старался действовать как можно тише, но когда накрыл ее одеялом, она поблагодарила его совсем не сонным голосом. От неожиданности Андерс провел в темноте рукой по ее лицу, почувствовал нежный пушок щеки и наклонился, ощущая неодолимое желание поцеловать ее, но опомнился и быстро вышел. В своем номере он сел за стол и долго смотрел на листки своих записей, не понимая, что там написано. Надо что-то делать, подумал он. Скоро я совсем свихнусь. Но ему доставляло радость постоянное возбуждение, в котором он пребывал с Ингой. Он чувствовал себя молодым и влюбленным, это было непривычно, но Андерс почему-то был уверен, что без этого мужчина не может считать себя состоявшимся. На другой день Андерс водил Ингу в индуистские храмы, а потом повез в буддийский монастырь в окрестностях Катманду. Резкие звуки ротонги и раковин были слышны издали, потом их сменили мерные удары барабанов и звяканье колокольчиков. Монахи читали молитву низкими рычащими голосами. Андерс немного перевел Инге. Потом они сели на каменную скамью и Инга задумчиво перебирала бусины ожерелья, а Андерс смотрел на ее изящный профиль и думал о том, что теперь никогда не осмелится снова попытаться войти в четвертую дхьяну и, вероятно, потерять даже возможность видеть ее и сидеть вот так рядом. Словно в ответ на его мысли, Инга протянула руку и сжала его ладонь. Андерс почувствовал от ее прикосновения нечто, похожее на удар током. Ему иногда казалось, что между ними протянут провод, по которому струится энергия, потому что в присутствии Инги Андерс ощущал прилив сил. Может быть и она тоже? Но он не спросил об этом из какого-то суеверия. Не хотелось услышать ее смех и слова, что все это ерунда. Навестив в монастыре Пилар и узнав, что матери Марии не становится хуже, Андерс с Ингой пошли в отель по улочкам старого города. Инга была задумчива и не слушала, о чем говорил ей Андерс. Интересно, что ей сказала мать, задержав на минуту у себя? Чтобы отвлечь Ингу от ее мыслей, Андерс предложил прогуляться, и они стали обходить лавочки торговцев сувенирами, благовониями, украшениями. У прилавка ювелира Андерс спросил, в каком месяце Инга родилась, и узнав, что в марте, под знаком Рыб, посоветовался с торговцем, который всегда должен быть знатоком в этих вопросах. Кроме браслетов с голубой и белой бирюзой, Андерс выбрал кольцо с аквамарином, который очень благоприятен для тех, кто рожден под знаками Воды, на правую руку нашел красивое серебряное кольцо с малахитом, создающим, как пояснил торговец, гармонию, вдохновение литераторов и поэтов, и подвеску в виде четырехлистного клевера, вырезанного из нежно-зеленого нефрита. Торговец тут же объяснил, что нефрит нельзя носить постоянно, но когда он на теле, сулит перемены в жизни и помогает найти выход из тупика. Нефрит переводит жизнь на новый уровень, - сказал он и Инга заинтересованно переспросила: - Новый уровень? Это что значит - оденешь кулон и станешь совсем другим человеком? - И достигнешь четвертой дхъяны, - улыбаясь, подсказал Андерс, но Инга не улыбнулась в ответ, сосредоточенно нахмурив брови. Торговец, сообразив уже, что Инга не понимает непали и Андерс переводит ей их разговор, таинственным голосом предложил Андерсу амулет, который поможет добиться любви красавицы. Он выбрал из кучки колец и протянул ему одно, с овальным камнем, пояснив, что это змеевик: если кольцо с ним носить на левой руке, то обольстишься тем, кто подарил его, а если одеть на правую руку, то камень будет раскрывать обман. Андерс нерешительно повертел кольцо в руке, а потом сунул в карман. Торговец, почувствовав, что сегодня у него удачный день, предложил кольцо подороже, из тех, что не лежали открыто на прилавке, и стал уверять, что женщине, родившейся под знаком Рыб необходим изумруд, он станет ее ангелом-хранителем. - Это будет камень ее космической матери, которая дарует помощь человеку, поддержку, прояснение запутанных ситуаций. Но здесь нужно быть "на пути", в противном случае она ничего не получит, - зашептал торговец таинственно, вертя в толстых пальцах серебряное кольцо с чернением, в центре которого густой зеленью отливал камень, обработанный кабошоном, то есть гладко полированным куполом, - Это камень магов и священников. Он хорошо действует на Рыб. Он концентрирует их тайные мысли, и внутренняя энергия этих люде накапливается в нем, как в трансформаторе. Изумруд - камень чистых людей с абсолютной ясностью мыслей и чувств. Он не терпит двойственности и спутанности, не терпит лжи, лживым людям он приносит не только несчастья, но и болезни, и не только физические, но и душевные, - и торговец вопросительно посмотрел на Андерса, словно ожидая клятвы в том, что Инга - образец добродетели и достойна обладать таким сокровищем. Андерс рассмеялся и перевел все Инге. - Ты думаешь, мне можно носить этот камень, раз он такой особенный? - нерешительно спросила она. - Ты же не веришь в сказки? - поддразнил он и добавил, - Но ты человек с абсолютной ясностью мыслей и чувств и смело можешь одеть кольцо. Андерс вдруг увидел, как смуглые щеки Инги залил румянец и подумал, в чем же она засомневалась - в своих мыслях или чувствах. Он решительно надел кольцо на ее левую руку. - А вам, господин, я хочу предложить кольцо особое. Гематит концентрирует тантрическую силу, вы ведь понимаете, что это значит? - он со значением посмотрел на Андерса, - Но носить его нужно только на правой руке. Скажите мне ваш знак, и я предложу вам ваши камни. - Я - Стрелец. Так что там насчет гематита? - О, Стрелец! Ваш камень - сапфир, камень Юпитера. С ним вы будете непобедимы. А гематит - вот он. Но это женское кольцо, я сейчас поищу большое. Пока торговец рылся в коробочках, Андерс рассмотрел кольцо, в светлом серебре которого цветом запекшейся черной крови темнел камень круглой формы. Безотчетное желание толкнуло Андерса надеть кольцо на правую руку Инги. - Андерс, это слишком много, хватит колец, я никогда не ношу сразу несколько, - запротестовала Инга. - На Востоке принято носить их на каждом пальце, тем более, что все эти кольца - запомни - не только украшения, но и талисманы, - и Андерс, достав из кармана, одел ей рядом с изумрудом кольцо со змеевиком, - Не снимай их, пока мы здесь И тут среди украшений на прилавке он увидел овальный камень, переливчатый, словно светящийся и меняющий цвет на солнце и в тени, как ее глаза. Это было то, что притягивало взгляд. Камень был закреплен на плетеном кожаном шнурке. Торговец заметил, как Андерс протянул к нему руку и поспешил предупредить, что ему опал ни в коем случае носить нельзя. - Этот камень опасен всем стихиям, кроме Воды, это камень иллюзий, магии. - Значит, тем, кто по зодиаку Рыбы, носить его можно? - Конечно, ведь Рыбы - это всегда немного колдуны и ведьмы, Это они создают иллюзии, а остальные попадаются на это. Андерс одел опаловый кулон Инге на шею, и они пошли дальше, стараясь попасть в неширокую полоску тени от домов. - Андерс, а почему здесь так серьезно относятся к колдовству? - Как и везде на Востоке. Только здесь колдовство, магия - это часть жизни: это астрология, это магические ритуалы Тантры и Буддизма, расширяющие возможности тела и сознание. - Ты веришь в это? - Я не могу тебе сказать точно. Грань между верой и неверием слишком тонка. Суеверие и магия переплетаются, но магия... это совсем другое. Я верю в магию. Помню, еще ребенком я видел здесь настоящих магов, это не фокусники, это что-то недоступное пониманию. - Ах, да! Я забываю, что ты вырос в Гималаях. Твое мироощущение должно отличаться от нашего. - Мне было шесть лет, когда я переехал в Европу. Но память осталась, ты права. Хотя я воспитывался в совершенно европейском доме и крещен в католической вере. Вот моя мать... Я иногда верю, что она колдунья! Но теперь для этого придумали новые научные термины: паранормальные способности. - Я знаю, я читала однажды описание настоящей колдуньи, очень правдоподобное. Есть рассказ писателя Куприна, а ты, кстати, мог видеть французский фильм по этому рассказу, там играет Марина Влади. Внезапно Инга остановилась и крепко сжала руку Андерса. Он удивленно заметил, что она стоит, прикрыв глаза в блаженстве, учащенно дыша. - Андерс, ты слышишь? - почему-то шепотом сказала она, - Какой запах! Сказка Шехерезады! Я хочу его купить. Они подошли к прилавку и торговец тут же быстро заговорил, расхваливая свой товар, убеждая, что он первосортный и, когда ночью любовь их удесятерится и превзойдет все мечты, они останутся довольны и придут к нему еще. Говоря это, он провел стеклянной пробкой у Инги между бровей и дотронулся до ямочки внизу горла. Андерс узнал запах благовоний, которые усиливали желание, такие всегда использовала Кэти, которая была знатоком в этих вопросах. Андерсу стало не по себе от воспоминания об этом. Он нехотя купил флакончик масла и повел Ингу дальше, но не удержался и спросил: - Ты знаешь, что это такое? Это смесь благовоний для любовных свиданий, они действуют так же, как любовный напиток. - Ты хочешь сказать, что он может возбудить чувства даже у того, кто не любит? - Похоже на то. Инга сказала несколько слов на русском, а потом перевела: - “Скажи, правда ли, что ягоды мандрагоры помогают в любви? И ответил ей Соломон: - Нет, Суламифь, в любви помогает только любовь”. В детстве я тайком читала мамину любимую книгу, в ней была закладка на истории царя Соломона и Суламифи, - и Инга процитировала: - “Так посетила царя Соломона - величайшего из царей и мудрейшего из мудрецов - его первая и последняя любовь” Эти слова были подчеркнуты фиолетовыми чернилами и на полях написаны две буквы: А и Б. Мою мать звали Анной. Но что означает Б? Андерс увидел смятение в ее лице и пожалел, что завел этот разговор. Когда они дошли до отеля, Инга нервничала все больше, Андерс видел ее подрагивающие губы, румянец на щеках и грудь, приподнимающуюся порывистым дыханием. Андерс и сам начинал чувствовать необъяснимое волнение. У двери Инга остановила его, собираясь что-то сказать, и махнула рукой, не находя слов. Андерс чуть обнял ее, чтобы успокоить, но близость ударила в голову с силой, не дающей сосредоточится. Он видел уже только лицо с маслянистым пятнышком на лбу, дотронулся до него пальцем и провел по ее губам. Неожиданно они раскрылись с нежным вздохом, и Андерс прижался к ним губами. Поцелуй их был таким же захватывающим, как тогда на теплоходе. Почувствовав руки Инги, легкими взмахами, словно крылья птицы, ласкающие его волосы, и вдруг с силой сжавшие его плечи, Андерс уже не помнил себя. Какое-то время они стояли, наслаждаясь близостью губ и тел, тесно прижавшись друг к другу и сгорая от внутреннего огня, дрожью пробегающего по жилам, пока Андерс не подумал, что Кэти... Кэти? Андерс вздрогнул. При чем тут она? Но ведь это ее он сейчас целовал, ее ароматом упивался! Андерс резко отстранился, увидел полное страстного ожидания лицо Инги с полузакрытыми глазами и догадка, что она тоже сейчас мысленно была не с ним, ожгла его, как хлыстом. Проклятый запах! Он свел их с ума, тем больнее оказалась действительность. Андерс, пробормотав извинения, выбежал из номера, понимая, что в следующую секунду у него уже не хватит сил оторваться от нее. Последнее, что он заметил - растерянное лицо Инги. У себя в номере Андерс бросился на кровать и, стиснув кулаки, с силой ударил ими друг о друга. Боль в разбитых костяшках привела его в чувство, но не дала облегчения. Несколько часов он мучился мыслями о том, что сам все испортил, ведь может же быть, что Инга хотела именно его. Проклятая Кэти! Освободится ли он когда-нибудь от этой женщины, которая как злой гений кружит вокруг него, норовя выхватить из рук все, что ему дорого! Он был несправедлив к ней, но хотелось сорвать на ком-нибудь зло. Простит ли его Инга, что она подумает о его внезапном бегстве? Встретившись перед ужином, Андерс с испугом заметил у Инги разбитую бровь, начавшую наливаться синяком. Осторожно потрогав синяк пальцем, Андерс легко коснулся ранки губами, но поцеловать снова в губы не решился и ни о чем не спросил. Он чувствовал мучительный стыд. Два оставшихся дня они обходили молчанием произошедшее и, прилетев в Копенгаген, вели себя, словно ничего не случилось: работали над книгой, вечерами ходили на концерты, в ресторан, танцевали в дансинге. Инга была спокойна и весела, но Андерс не находил себе места. Приближался день ее отъезда и он не знал, что ей сказать, нужно ли говорить о любви, которая после того случая в Катманду, стала для него мучительным наваждением. О том, что сказала ему Пилар - даже не смотреть в ее сторону - Андерс и думать забыл. Накануне отъезда Андерс повез Ингу на взморье. Ее пес Шери носился по дюнам, гоняясь за чайками, потом прибегал, чтобы лизнуть Инге руку, и опять кружил вокруг них, взметая песок. Инга сняла босоножки и шла, загребая ногами песок и подбрасывая его вверх. Они зашли в воду, которая оказалась холодной. Инга вскрикнула и рассмеялась. Андерс взял ее на руки и вынес из воды, чтобы она опять не запачкала в песке ног. Держа легкое тело в руках, он испытал такой восторг, что задохнулся на мгновение и сел на камень, не выпуская Ингу из рук. Они впервые поцеловались, медленно и нежно, Андерс опять почувствовал легкую ласку ее рук на своих волосах и сам чуть касался ее затылка, поддерживая голову. Он бережно опустил Ингу на песок и наклонился навстречу протянутым рукам. Она не хотела отпустить его ни на минуту и Андерс, вспомнив последние сомнения в Катманду, спросил шепотом: - Ты со мной? - Я с тобой! - ответила Инга, поднимая на него колдовские сияющие глаза. Андерс впервые растерялся. Ему хотелось сжать ее в объятиях так, чтобы почувствовать все тело, волнующее своей недоступностью, зацеловать губы, тянущиеся к нему, сорвать ненужную теперь одежду и ощутить, наконец, под ладонями ее шелковистую кожу, но он испугался своего нетерпения, которое могло оттолкнуть Ингу. Тут прибежал Шери, с громким лаем стал требовать своей порции ласк, тычась носом и стараясь лизнуть хозяйку в лицо. Инга засмеялась, отталкивая собаку, а Андерс, ничуть не раздосадованный, предложил поехать домой, чтобы им никто не мешал. В машине он еще раз поцеловал ее бесконечным поцелуем. - Андерс, почему ты никогда не говорил, что я тебя привлекаю, как женщина? - спросила Инга, когда они мчались к городу. - Я хотел, чтобы ты сама это увидела. - Как странно, твоя мама говорит так же: “разве ты не видишь?” А я не вижу! - Андерсу показалось, что в ее голосе он услышал слезы, - Поэтому сильнее желания, чтобы ты любил меня, желание почувствовать тебя так близко, чтобы увидеть наконец. Андерс в изумлении посмотрел на нее. Вот так признание в любви! Но только сейчас до него стало доходить, как сильно отличаются ее чувства и восприятие от зрячих людей. Кого она представляет, когда он рядом и имеет ли этот воображаемый Андерс хоть чуточку сходства с ним самим? - Инга, а ты уверена... - Что увижу? - Нет, что ты хочешь увидеть? - Да! Больше всего на свете! Ты мне нужен - и я хочу получить тебя всего и знать, что я получила! Андерс ввел ее в дом торжественно, как невесту в восточных сказках - держа за кончики пальцев, и с тем же чувством благоговейного предвкушения восторга поднял на руки и положил на кровать. Инга замерла в ожидании, и Андерс решил, что должен собрать все силы и умение, чтобы затмить ее прежнюю любовь и сделаться желанным и необходимым. Когда он раздел ее и увидел смуглое тело, лежащее в позе Венеры Джорджоне, но более совершенное в пропорциях гибкой талии и бедер, пьянящее страстное нетерпение ударило в голову, и Андерс забыл все свои благие намерения. Потом уже, лежа без сна рядом с мягко прильнувшим к нему женским телом и вслушиваясь в тихое дыхание, он вспоминал подробности того, что пронеслось как вихрь и казалось тогда одной бесконечной секундой, а теперь в воспоминаниях всплывало массой божественных подробностей, вызывающих в теле горячую волну нового желания. Впервые в жизни он, охрипнув от волнения, в ответ на ее умоляющий вскрик: “Скажи мне что-нибудь!”, прошептал о своей любви, потому что в самый сокровенный миг говорится только правда. Господи, смогу ли я ее удержать? - думал Андерс, понимая, что теперь уже не представляет другую рядом с собой. Невольно он вспомнил такую же ночь с Кэти, когда изощренность сексуальной игры доставляла наслаждение, как наркотик, а наутро не оставляла памяти. Инга же дарила ему себя, податливо следуя его желаниям и это было восхитительно, потому что в ней чувствовалась скрытая сила и умение, которые она ради него сдерживала. Голова опять закружилась от воспоминаний и Андерс усилием воли успокоил бешено застучавшее сердце и постарался заснуть хоть на несколько часов. Открыл глаза он уже утром, когда комнату стали заливать первые лучи солнца. Инга лежала на боку, спиной к нему, и Андерс опять восхитился линией ее тела, плавным переходом от очень тонкой талии к бедру, крутым изгибом напоминавшему амфору. Он тихонько, чтобы не разбудить ее, провел рукой по этому изгибу, еще раз подумав, что у нее совершенно испанская фигура. Инга вздохнула и повернулась во сне к нему лицом. Он рассмотрел ее лицо с густой тенью черных ресниц и чуть приоткрытыми губами, скользнул взглядом по шее с ямочкой у основания, которую ужасно хотелось поцеловать, и глядя на грудь, подумал, что идеальной по древним канонам она считается, если может заполнить собой мужскую ладонь. Андерс осторожно подставил ладонь, охватывая тяжелое полушарие с нежно розовым кружком на вершинке, и заметил, как непроизвольно выгнулось от ласки ее тело. Поднялись ресницы и глаза ее засветились, словно включились фонарики. Андерс поцеловал их и начал покрывать поцелуями все лицо, шею, грудь, шепча любовный бред, который сам шел на язык, хотя раньше Андерс не говорил такого женщине. - Андерс, мне нужно уезжать! - проговорила Инга, чуть отталкивая его голову, лежащую на ее груди, но уже отзываясь дрожью возбуждения на его ласки. Андерс не ответил, занятый поцелуями, на которые она отвечала порывистыми вздохами, и тут он посмотрел в ее лицо и резко отстранился. - Что-нибудь не так? - спросил он, беря ее лицо в ладони и всматриваясь в него с тревогой, - Инга, у тебя такое лицо, словно ты страдаешь. Милая моя, ты не хочешь меня? Скажи что-нибудь! И тут Инга расплакалась, уткнувшись в его плечо и крепко сжав руку у плеча. Потом Андерс нашел в этом месте синяк. Андерс понимал, что эти слезы вызваны сложностью ее чувств и связаны с неуверенностью из-за слепоты. С прежним жаром он стал уговаривать приехать поскорее на операцию, больше не проявляя настойчивости, и скорее дружески обняв Ингу за плечи. Постепенно она пришла в себя и благодарно улыбнулась деликатности, с которой Андерс накинул покрывало на ее обнаженное тело. В аэропорт они приехали в последнюю минуту, и когда Андерс поцеловал ее у стойки, Инга неожиданно для него так же страстно откликнулась, как делала это накануне. Это вселило в него надежду.
Две недели Андерс прожил в мучениях, все время прокручивая в голове последние события и пытаясь понять, что же будет дальше. Работа валилась у него из рук, к матери он тоже не хотел ехать, словно боялся, что она по его лицу поймет, что с ним произошло, и опять скажет безжалостно, как тогда: “Не смотри в ее сторону”. Андерс не мог понять, почему Пилар впервые так жестко вмешалась в его личную жизнь, ведь раньше она давала полную свободу и не заходила дальше шутливых вопросов о его девушках. Он решил скрывать то, что он полюбил, сколько будет возможно. Наконец Андерс не выдержал неизвестности и позвонил Инге. Узнав, что через неделю она будет в Копенгагене, он возликовал. Андерс встретил Ингу у трапа самолета, жадно вгляделся в ее улыбающееся лицо и поцеловал в обе щеки. Инга так нежно обняла его за шею, что он осмелился предположить, что ему будет позволено продолжить с того, чем они закончили прошлый раз. Заметив краску смущения на щеках Инги, Андерс обрадовался. Ее тоже волнует эта мысль! Когда Инга заявила, что хочет кое-что ему рассказать, он решил, что разговор пойдет о них. Но то, что Инга рассказала ему, поразило. Узнав, что Болотов ее родной отец, Андерс вспомнил, как тот постоянно следил за ней тоскующим взглядом. Сразу стала понятна любовь, что светилась в его лице при Инге. Те моральные страдания, что отец пережил, видя свою слепую дочь и не имея возможности выказать ей всю свою любовь и сочувствие, потрясли Андерса и вызвали уважение. Андерс почувствовал, что, как отец Инги, Болотов нравится ему еще больше, и отметил с удивлением, что никогда не ревновал Ингу к Болотову, словно знал, что тот ему не соперник. Пока они разговаривали, ужинали в кафе, ехали домой, Андерс замечал в Инге нарастающую нервозность и колебался, стоит ли форсировать события, но когда они сели рядом на диване и ее лицо оказалось совсем близко, он не отказал себе в удовольствии поцеловать ее в улыбающийся рот. Это совсем легкое касание губ, на которое Инга ответила таким же поцелуем, ударило Андерсу в голову, и дальше он перестал сдерживаться, заметив, что Инга словно ждет от него такой неистовости. Она была великолепна! Любовь с ней вызывала в Андерсе чувство совершенства, он понимал, что лучше просто не бывает и этот вечер - самое чудесное, что отпущено ему в жизни. Она была нежной и страстной, самозабвенно отдаваясь его фантазии. Андерс не задумывался, что Инга ему кажется совершенной любовницей просто потому, что он любит ее и не ждет от нее больше, чем сам стремится дать ей. Он находил упоение в том, что дарил наслаждение своими ласками, и не думал, что это как раз и отличает влюбленного мужчину, для которого возлюбленная - смысл жизни. Наконец силы их иссякли, и они замерли, бурно дыша. Рука Андерса еще гладила ее тело, приводившее в такое восхищение, губы еще ласкали лицо, шею, задержались на мочке уха, и это вызвало у Инги радостный смех, отозвавшийся в нем ликованием. Ему показалось, что все теперь будет хорошо и Инга любит его так же, или хотя бы немного, хотя бы чуть-чуть - и этого ему достаточно, чтобы быть счастливым. Опять он не спал, лежа рядом, и прислушивался к сонному дыханию, а потом задремал, прижав лоб к ее плечу. Господи, спасибо за эту женщину! - мелькнула последняя мысль, и Андерс провалился в сон. На другой день Инга попросила отвезти ее в Эльсинор. День операции уже назначили, и Андерс согласился, надеясь поездкой отвлечь Ингу от волнений ожидания. Пилар, увидев Ингу, снова расцвела непонятной Андерсу радостью. Завладев ее руками, она уже не отпускала девушку от себя. После обеда, встав из-за стола, Пилар усадила Ингу рядом и велела Андерсу включить кофеварку. Инга начала рассказывать свою историю и Пилар слушала со все возрастающим вниманием. Инга не видела возбужденного блеска ее глаз, но ее тоже удивил тон, каким Пилар переспросила имя ее нового отца. Инга посмотрела вопросительно на Андерса и тот подошел к матери - как раз вовремя - в тот момент, когда она обмякла в кресле почти в обмороке. Андерс страшно перепугался, ибо никогда не видел мать такой слабой. Первый раз он подумал о том, что ей все же семьдесят пять лет. Он попросил Ингу поддержать голову матери и бросился к телефону звонить их домашнему врачу. Врач жил рядом и пришел почти мгновенно, он сам был удивлен и испуган состоянием Пилар, но быстро выяснил, что ничего страшного не произошло, просто она немного понервничала. Андерс на руках перенес мать в спальню, врач сделал инъекцию легкого транквилизатора и подождал, пока она заснет. Он пообещал зайти завтра и ушел. Инга не понимала, что произошло, и от волнения тихо сидела в гостиной со слезами на глазах. Андерс поспешил ее успокоить. Когда Инга передала ему слова матери, сказанные по-русски, Андерс тоже сел в изумлении. Это был день сюрпризов. Он не подозревал, что мать может говорить еще и по-русски. Это Андерсу было непонятно. Видя, как волнуется Инга, Андерс решил повести ее немного погулять к морю. Взяв Шери на поводок, они пошли переулками к пляжу, совершенно пустынному осенним вечером. Было еще очень тепло, Инга в свитере и широкой юбке с накинутой на плечи ветровкой легко шла рядом, удивляя Андерса умением не видя попадать в ритм его шагов. Они вышли к морю и резкие крики чаек напомнили Андерсу, как они плыли по Балтике. Сказав об этом Инге, он обнял ее, просовывая руку под свитер и проводя по нежной коже под грудью. Она засмеялась и сказала, что его прикосновения сводят ее с ума. Андерс, приподняв, посадил Ингу на камни ограды так, что ее лицо оказалось на одном уровне с его губами. Он целовал ее с нарастающей чувственностью и его руки, сдвинув вверх юбку, нежно гладили ее бедра. Я превращаюсь с тобой в безмозглую чувственную куклу, - прошептала Инга дрожащим голосом, выдающим возбуждение страсти. Голос Андерса так же дрожал от сдерживаемого желания. Инга задохнулась от поцелуя и с силой прижала его тело к своему, отдаваясь его любви. Они не замечали окружающего, чувствуя только друг друга. Едва Андерс поправил на ней одежду, как мимо прошла компания молодежи. Инга положила голову на плечо Андерса и с облегчением засмеялась, вторя его тихому смеху. На следующий день утром Андерс зашел посмотреть, как там мать и не нашел ее в спальне. Пилар вышла к завтраку вместе с Ингой, с которой проговорила все утро. Дальнейшее еще больше удивило Андерса. Пилар настойчиво попросила немедленно связаться с датским консульством в Ленинграде и просить их помочь быстро оформить визу и выездные документы Арсению Болотову. Андерсу была непонятна заинтересованность матери в приезде Болотова, хотя сам Андерс подумал, что это хорошая идея. Когда Инге сделают операцию, присутствие отца будет большой поддержкой для нее. Да и самому Андерсу было о чем поговорить с Болотовым. У них была общая работа и общая любовь. Андерс надеялся получить одобрение отца на замужество дочери. Как только Инга очнется после операции зрячей, он собирается сделать ей предложение и был уверен, что она не откажет ему. Они составляли замечательную во всех отношениях пару. Оставшиеся до операции дни Андерс был очень нежен с Ингой, но, видя, что она сильно нервничает, терпеливо ждал ее выздоровления. Наконец вечером он отвез ее в клинику и, скрывая волнение, очень бодро и весело попрощался, пообещав заехать завтра сразу после того, как она придет в себя от наркоза. Утром его не пустили к ней, и Андерс поехал в аэропорт встречать Болотова. Он нервничал, страшась плохого исхода операции, о такой возможности, пусть ничтожной, его предупредили в клинике. Болотов тоже был взволнован, и сразу после обеда они ждали в клинике хоть каких-то результатов. Наконец к ним вышел хирург и сообщил, что операция прошла удовлетворительно и поводов для беспокойства нет, функции мозга не нарушены. “Она видит?” - сразу же задал мучивший его вопрос Андерс, но хирург пояснил, что это будет ясно через несколько дней, когда будет снята повязка. Им разрешили пройти к Инге, и Андерс увидел ее в постели с перебинтованной головой. Он испугался, что ее прекрасные волосы обстрижены, но успокоился, заметив, что из-под бинтов выглядывали черные пряди. Инга была еще слаба, ей давали транквилизаторы. Она держала руку отца, и они о чем-то тихо переговаривались. Андерс почувствовал себя лишним. На следующий день он принес с собой работу и попросил Ингу помочь ему дальше с книгой. Инга, которой было скучно лежать одной в палате, с радостью согласилась и три дня они писали его книгу, как делали это раньше. Врач им не мешал, считая, что это не может повредить ей. Наконец ей сняли бинты и когда они с Болотовым пришли в палату, Инга сидела в кресле в темных очках, улыбающаяся, с зачесанными назад волосами, прикрывающими операционный шов,. - Инга, ты видишь?! - бросился к ней Андерс, опускаясь на колени перед креслом. Инга сняла очки и, протянув руку, дотронулась до его лица, потом подняла голову и поманила Болотова. Она вся светилась радостью. - Я вижу вас! Смутные тени, но это вы! - Как, смутные тени! - воскликнул Андерс разочарованно, - Разве ты не видишь моего лица? - Я пока вижу туман и в тумане вы, как сгустки темноты. Не все сразу, Андерс. Возможно, постепенно зрение улучшится. Но даже и так - этот туман после десяти лет мрака - волшебное зрелище! Завтра меня отпустят, нужно только будет явиться на осмотр. Андерс все же был так разочарован, что Болотов заметил это. Когда они ехали из клиники, он положил ему руку на плечо и слегка пожал. - Андерс, вам нравится Инга? - заметив кивок Андерса, он осторожно добавил, - Я хотел бы дать вам совет: выбросите ее из головы. Пока не поздно и ваши отношения не зашли далеко - забудьте, что она есть, и вы убережете себя и ее от огромного разочарования. Поверьте, у меня есть причины так говорить и вы их скоро узнаете. - Мать мне сказала так же: даже не смотри в ее сторону! - с горечью сказал Андерс, - Вы словно сговорились. Но поздно уже! Я люблю ее, и она откликается на мою любовь. Она тоже должна полюбить меня - когда увидит такого, как я есть. Она обещала! - Вы... Вы были близки? - Болотов посмотрел на Андерса почти с ужасом, - О, Господи, какое несчастье! Забудьте об этом! Андерс, откажитесь от этого безумия! Бедная девочка, как ей будет тяжело! Ах, я всегда ждал, что с вами у нее будет связана трагедия, - в сердцах Болотов стукнул кулаком по сидению. - Я знаю. Когда мы плыли в Копенгаген на теплоходе два месяца назад, Инга ощущала ваше беспокойство. Но почему?! Вы не хотите, чтобы Инга выходила за меня замуж? Я сделаю ее самой счастливой, я клянусь! Я люблю впервые в жизни и она - единственная, кого я люблю. Такое бывает только один раз. - “Так посетила царя Соломона - величайшего из царей и мудрейшего из мудрецов - его первая и последняя любовь”, - тихо сказал Болотов и Андерс дернулся, как от удара, - Мне это знакомо. Мне вас жаль, с этим тяжело жить всю жизнь, поверьте мне. Но надеяться вам не на что, вы скоро поймете. - Это загадка. Вы не проясните мне все? - Нет пока. Вам все расскажет мать. - Что расскажет?! - Андерса начинал раздражать этот бесплодный разговор, - Вы мне можете объяснить вашу таинственность? - Нет, - опять печально повторил Болотов, - но скоро вы все узнаете. Андерс? Я на вашей стороне, знайте это. Но если бы это могло помочь! - и он опять ударил кулаком по сидению. Следующий день стал одним из самых страшных дней в жизни Андерса. Кода они заехали за Ингой в клинику и привезли в Эльсинор, Пилар усадила всех в гостиной и начала рассказывать о своей жизни. Андерс слушал с интересом и удивлением. Таких подробностей он не знал. Пилар вообще старалась не рассказывать о своем прошлом до замужества и рождения Андерса. То, что его мать была замужем за русским и жила до войны в Союзе, изумило его, но когда она назвала имя своего мужа, Андерс впал в шок. Она была замужем за Петром Болотовым и ее сына, оставшегося там, в Ленинграде, звали Арсением Болотовым. Андерс был так поражен, что не сразу понял, что из этого вытекает. Но когда Болотов встал со словами: “Так значит, мы с Андерсом братья? Ну иди, обнимемся, братишка!” - все вдруг стало ясно и Андерс пошатнулся в объятиях Болотова. Тот поддержал его за плечи и шепнул на ухо: “Все проходит, пройдет и это...” Андерс за его спиной увидел Ингу и порадовался, что она не может разглядеть его лицо. Ему пришлось собрать всю свою волю, чтобы не выдать чувств, которые разом обрушились на него. Это был конец света. С каменным лицом Андерс сидел в гостиной, заставив себя думать о проблемах расшифровки тибетской фармакопеи. Он мысленно восстанавливал тексты и подбирал возможные варианты перевода. Его никто не отвлекал, все были заняты разговором и воспоминаниями. Андерс осмелился взглянуть на Ингу и не заметил в ее лице каких-либо признаков волнения. Она, вероятно, еще не поняла, чем обернулось для них это неожиданное родство. Все пять дней до отъезда Инги Андерс избегал ее. Он чувствовал, что стоило им оказаться вместе, его горечь выплеснулась бы наружу в сумасшедших поступках, и облегчения это никому бы не принесло. Его мать была счастлива в кругу обретенной семьи, и он не мог испортить ей радость. Бесстрастность давалась ему тяжело. Смог бы Андерс сейчас совершить переход в третью дхьяну, отрешившись от земной суеты, и достичь полной невозмутимости? Даже играть эту невозмутимость было мучительно трудно, но он надеялся, что у него получилось. О том, что с ним твориться, похоже, догадывался только его новоиспеченный брат. Арсений тревожно следил за ним глазами и был полон сочувствием. Заговорить об этом Андерс осмелился только раз. Он попросил Болотова последить за Ингой и помочь пережить этот удар. - А что же собираешься делать ты? - Я уеду в Гималаи. Меня теперь никто не держит здесь. Поеду в монастырь, может там удастся уйти от этой боли. - Поверь мне, от этого не уйти никуда. Это надо пережить, - тихо сказал Болотов и Андерс вспомнил, что у того тоже была единственная, сильная и несчастная любовь. - В нашей семье, похоже, любовь никому не приносит ничего хорошего! - с горечью заметил он и тут же поправился, - Но мы любим - спасибо за это Господу! Все мои мысли сейчас занимает Инга. Только бы ей было хорошо, но об этом пусть позаботятся другие. Если бы не мать, я не возвращался бы в Европу. - Не отчаивайся так, со временем все пройдет, - попытался утешить Болотов и сам в отчаянии махнул рукой, - Нет, ничего не проходит. Ты знаешь мою историю? Инга, наверное, тебе рассказала. Чувство меняется, позволяет жить почти свободно, но стоит только вспомнить - и опять кружится голова, как много лет назад. Я и мертвую люблю ее так же! Ах, да что там... У меня хоть есть Инга. Не утешил я тебя?! - Нет, спасибо! Ты мне очень помог. Понимаешь, когда мы так недолго были близки, это заслонило мне любовь, я больше думал о сексе, но что остается мне теперь? Только любить ее!
Болотов с Ингой улетели домой. Андерс так и не смог поговорить с ней, не хватило духа. Через неделю он сам отправился в Гималаи. Андерс поселился все в том же монастыре, но настоятель, поговорив с ним, не позволил затвориться в келье. Андерс проводил время в работе над книгой, которую раньше они писали с Ингой, бился над тибетскими текстами, пытаясь проникнуть в тайные рецептуры, подолгу разговаривал с настоятелем о Тантре левой руки и тонкостях буддистской медитации. Они беседовали о Сутрах Совершенной Мудрости и учении Махаяны. Андерс все больше втягивался в философское созерцание мира, отодвинув - но не забыв! - произошедшее в угол сознания. Он спросил как-то настоятеля о том, как сейчас можно соотнести веру с современным миром, в котором живут большинство людей. - Тебе, шравака (ученик), нужно подумать над “Сутрой о Вималакирти”. Мирянин, не принимая монашеского пострига, может достичь высокой степени просветления и вести жизнь по принципам бодхисаттвы. Для того, чтобы достичь просветления, совсем не обязательно очищать сознание от того, что его волнует. Сказал Вималакирти: “Для медитации совсем не обязательно сидеть. Не выходить из сосредоточения, но при этом вести себя достойно - это и будет медитация. Не покидать пути учения, но при этом заниматься в мире своими привычными делами - это и будет медитация. Не отсекать волнений, но при этом вступить в нирвану - это и будет медитация. Всякий, кто именно так сидит в медитации, обретает печать Будды”. Войти в Башню Будды может каждый, ибо она в тебе самом. Это духовное состояние. Совершенная Мудрость пребывает за пределами бытия и не-бытия, личный же опыт превосходит любую мудрость, полученную из сутр. - Но гуру, мне хотелось бы забыть некоторые чувства и волнения. То, что волнует и тревожит меня, затмевает все, не давая сосредоточиться. - Это твой личный опыт. Ты должен его пережить и использовать в познании истины. С чем связаны твои переживания? - С женщиной, гуру. - Женщина может стать шакти на твоем Пути. Подумай о ней, переживи все еще раз, и ты поймешь, дает ли это силу или забирает ее. Андерс не сразу решился пережить все снова, и вначале вспоминал произошедшее со стиснутыми зубами. Но чем дольше он думал об Инге, тем больше убеждался, что если не вспоминать о тех моментах - а их было так мало - когда они были близки телесно, то время их духовной близости будит в нем ощущение счастья. Постепенно даже воспоминания их краткой и бурной любви стали вызывать умиление. Видение ее лица с припухшими от поцелуев губами и чувственным блеском в незрячих глазах рождало уже не жгучее желание, а горячий толчок в сердце. Андерс окончательно понял, что любит Ингу и, чтобы ни случилось, его любовь сохранит ту же силу и выстраданную чистоту. Так, должно быть, любили Мадонну рыцари-крестоносцы: целомудренно, но страстно, как пылкие любовники. Инга была дочерью его родного брата, она была недоступна для него, как Мадонна. Но, Боже, как он ее любил! Андерс медитировал на площадке монастырской стены, обращенной к горам. Панорама снежных вершин, грядой уходящих вдаль - и ввысь - каждый раз рождала разные чувства. Теперь это было ощущение непреодолимой преграды между ним и Ингой, но, помня разговор с настоятелем, Андерс не подавлял боль утраты, а начинал думать о том, что ему осталось в этой жизни. И выходило, что очень многое: ведь Инга теперь будет всегда рядом, близкой и родной. Андерс вспомнил, как несколько лет назад, еще не зная Ингу, мать сказала ему, что вторая женщина, принесшая ему разочарование, будет связана с ним всю жизнь. Андерс еще раз подивился, какая его мать колдунья. Так он расслаблялся в потоке сознания, перескакивая мыслями с одного на другое, и словно по кругу возвращаясь к ней, пока не впадал в состояние полной отрешенности от мыслей, которые не исчезали, а отодвигались в глубину. Но уверенность, что Инга всегда с ним, внутри него, придавала блаженное чувство удовлетворения и покоя. Через несколько месяцев Андерс мог размышлять о ней и себе без прежней боли. К Рождеству он должен был вернуться к матери.
Сколько себя помнил, Андерс проводил рождественские каникулы дома с матерью. Когда он был маленьким, они развешивали вдвоем гирлянды и венки зеленых листьев и украшали их красными лентами и колокольчиками, ставили везде букеты белых душистых цветов. Дом становился нарядным. Утром Андерс всегда находил под подушкой подарок, а потом они с мамой шли в монастырь Сердца Господня на праздничную мессу. С тех пор прошло много лет, Андерс увидел европейское Рождество с нарядно украшенной елкой, рождественским гусем, горячим пуншем и подарками в роскошной упаковке, но красные ленты и колокольчики на листьях пальмы и фикуса, аромат тропических белых цветов, смешанный с запахом кедровых ароматических палочек, и подарки, радующие маленького мальчика: деревянные фигурки животных, пахнущие сандалом, модель самолета, привезенная отцом, сладости из орехов с медом и цукатов - навсегда запечатлелись в памяти как истинный праздник Рождества. Андерс приехал в Эльсинор в предвкушении праздничных хлопот с установкой елки, с аппетитными кухонными запахами. Он привез в подарок от матери Марии коробку непальских лакомств и кедровые палочки - и в удивлении оглядел чистый, пустой и какой-то нежилой дом. В холле стояли чемоданы. Пилар вышла к нему еще более энергичная, чем всегда. - Чанда, милый, у нас еще масса дел. Я заказала билеты на завтрашнее утро, но ты мне должен помочь выбрать подарки. Поедем прямо сейчас? - Билеты - куда, мама? - Ну, в Ленинград, конечно! Мы поедем к Сенечке и Инге. Я так волнуюсь, сколько же я там не была? - Пилар пошевелила губами, словно пересчитала каждый год, - Пятьдесят два года! Чанда, ты еще не пришел в себя после самолета? Ты странно выглядишь. Давай выпьем кофе. - Мама, я нормально выгляжу, - решительно сказал Андерс, - И не хочу кофе. Ладно, поедем за подарками. Андерс отвез мать в торговый центр и скоро сам увлекся, разыскивая мелочи, приятные Инге. Он купил духи, потом еще одни, стараясь не думать, как будет благоухать ее тело, и кто насладится этим. Потом решил купить лазерный проигрыватель и несколько пластинок, Инга говорила, что любит Моцарта. Он разыскал глазами мать и обомлел. Пилар со счастливой улыбкой выходила из отдела игрушек с самым большим меховым медведем, какой там нашелся. - Знаешь, Чанда, я ни разу не купила своему сыночку игрушку, - заявила она на его удивленное восклицание, - У него была сначала погремушка, а потом я сшила медведя из коричневой тряпочки и набила его ватой. Он получился такой страшненький, но Сенечка его очень любил! Через пятьдесят два года я подарю ему нового настоящего медведя. - Ты сошла с ума, мама! Но я тебя понимаю. Хотел бы я тоже когда-нибудь обрести утерянное, как ты! - в тоне его не было горечи, Гималаи вытравили ее, оставив только томительную тоску по невозможному. Пилар ничего не сказала, потрепав сына по плечу. Утром они улетели в Ленинград. Андерс не думал, что ему все так же тяжело будет увидеть Ингу. В аэропорту она, расцеловавшись с бабушкой, подошла к нему и потянулась к его щеке. Андерс окаменел в усилиях казаться невозмутимым, и она это поняла. Сидеть в такси, чувствуя ее тело рядом, было мучительно. Андерса как в лихорадке бросало то в жар, то в холод. Тщетно он вспоминал свое приобретенное в Гималаях спокойствие. Стоило ее увидеть - и все вернулось с новой силой. Инга прекрасно владела собой. Но когда они оказались одни в комнате и Андерс попросил у нее прощения за ту холодность, которую вынужден был разыгрывать при посторонних, Инга отказалась говорить на эту тему. - То, что произошло с нами - я не хочу обсуждать это даже с тобой! Это слишком несправедливо! - сказала она, не поднимая глаз. Но когда Андерс взял ее за плечи и приподнял лицо, чтобы в последний раз увидеть его близко, глаза у нее расширились и дрогнули губы. Она не отводила взгляда, пока Андерс не поцеловал ее, тогда она оттолкнула его и заплакала в бессилии перед жестокой судьбой. Андерс испугался. Он не хотел делать ей больно, ему казалось, что в его объятиях Инга хоть на миг забудет обо всем. В комнату вошла мать и внимательно посмотрела на растерянного Андерса, стоявшего, стиснув руки. Она подозвала Ингу и увела ее с собой. Когда она вышла к сыновьям, она, казалось, приняла какое-то решение. Пилар попросила всех сесть и объявила, что расскажет последнюю неизвестную страницу своей жизни - тайну рождения Андерса. После всего, что произошло с Пилар, и что она рассказала им в Эльсиноре, Андерс мог ожидать всего, что угодно. Но даже он был ошеломлен известием, что он приемный сын Пилар со всеми вытекающими последствиями. Ему показалось, что обрушился мир, окружающий его всю жизнь, мир, что поддерживался руками матери. Известие, что эти руки не материнские, разрушило стройное здание жизни, выдернув самый нижний камень, и он остался стоять среди обломков с пустотой в сердце. Он не перестал любить Пилар больше всех на свете, такую любовь не разрушить словами, но эта любовь отодвинулась в его сердце, освобождая место с надписью “родная мать”, которое осталось пустым, потому что ее не было. Андерс с отчаянием посмотрел на Арсения (который теперь и не брат вовсе?) и перевел взгляд на Ингу, отметил ее потрясенное лицо и истина вспыхнула в нем, как молния. Они могут теперь любить друг друга! Они совершенно чужие люди, насколько могут быть чужими два человека, живущие в полную силу только в объятиях друг друга. Боже, такого рождественского подарка он еще не получал за всю свою жизнь! Андерс опустился на колени перед матерью и поцеловал ее руки. Сейчас она вызывала в нем почти священное чувство: она отказалась от него, чтобы вернуть его к жизни. До вечера Андерс наблюдал за Ингой, которая была задумчива и выглядела несколько растерянной. Ему хотелось обнять ее и поцелуями развеять остатки печали. Он верил, что стоит только ей оказаться в его объятиях, и все прежнее будет восстановлено. Но рядом всегда были его мать и ее отец. На другой день Андерс не выдержал и попросил Болотова оставить их с Ингой наедине. Когда они стояли с ней с бокалами вина в тихой и пустой квартире, ликующая радость наполнила Андерса оттого, что ничто больше не разделяет их, не стоит между ними неумолимым роком родства. - Выпьем за удачные обстоятельства моего рождения! Ничто не помешает больше нашей любви! Андерс притянул Ингу к себе, опустившись лицом в волосы, пахнущие, как волшебный сад. Он не видел ее лица, но был уверен, что она испытывает такое же облегчение и так же счастлива, как и он. Андерс проводил ладонями по прижатому к нему телу, узнавая его очертания, вспоминая его таинственную магию, сводившую с ума, и замечал, что Инга так же замирает в наслаждении его ласками. Отбрасывая мешавшую одежду, но не разжимая объятий, они опустились на диван. Мы будем любить друг друга всю жизнь, - подумал он, - потому что обе стороны любви мы постигли, и то наслаждение, что мы сейчас испытываем, дополняет любовь, заполняющую наши сердца. Наконец они оторвались друг от друга, нежно лаская усталые тела. Инга посмотрела на Андерса, рассматривая черты лица, которое до недавнего времени составляло для нее загадку. Она ласково проводила пальцами по бровям, лбу, щекам, обвела контуры губ и Андерс улыбнулся ей, полный нежности и покоя. Он подумал, что именно сейчас мог бы сказать, как Фауст: остановись, мгновенье, ты прекрасно! Вечером, сидя за столом между матерью и Ингой, Андерс спокойно поглядывал на Илью, который сидел рядом с ней с другой стороны. Ни злорадства, ни удовлетворения он не испытывал, вспомнив, как он страдал, когда был уверен, что Инга утрачена навсегда. Андерса заполнила острая жалость к этому молодому красивому парню, которого ждет разочарование. Он наблюдал, как Инга разговаривает с ним, положив узкую ладонь на его руку, как мать пристально разглядывает его и долго держит его руки в своих, как внимателен и доброжелателен с ним Болотов, и сердце Андерса пело от сознания, что Ингу все же получит он сам. Вечером Андерс думал, что не заснет, так бурлила в нем радостная энергия, но заснул он мгновенно и спал, как убитый. Вот он, день Рождества, он будет самым счастливым в его жизни! Андерс проснулся с детским ощущением праздника. Захотелось, как в детстве, босиком пробежать в спальню матери и, забравшись к ней на кровать, сунуть руку под подушку, где всегда в этот день лежал маленький подарок для него. Андерс счастливо улыбнулся. Сегодня он получит самый замечательный подарок на свете, он попросит Ингу выйти за него замуж и она конечно согласится. Пора вставать! На рождественский обед к Инге они пошли пешком вдоль набережной и по мосту через Неву. Несколько последних дней лили дожди, но в сочельник чуть подморозило и выпал снежок. Пилар была счастлива, вспоминая полузабытые улицы, по которым давным-давно водил ее муж. Она видела его рядом с собой, словно живого, очень высокого и сильного, со смеющимися влюбленными глазами, и чувствовала его руку в своей руке. Сын вел ее под руку, нежно придерживая за локоть, и тоже улыбался. Судьба была милостива к нему в этом году, вернув дочь и подарив утерянную мать. Андерс же не замечал ничего вокруг в счастливой лихорадке. Дома у Юдиных заканчивались хлопоты последних приготовлений, из кухни тянуло аппетитными запахами, брат Инги с молодой женой накрывали на стол, расставляя хрустальные рюмки, Илья вышел из кухни, подвязанный полотенцем наподобие фартука, и объявил, что рождественский гусь готов. Инга пригласила всех к столу. Андерс запомнил все происходящее в деталях: что они ели, что пили, о чем говорили, как Инга смеялась, когда мужчины попросили добавки, съев по куску торта. Инга была так красива в платье цвета спелой вишни, с такими же яркими губами и румянцем возбуждения на щеках, что Андерсу становилось страшно за то счастье, которым его одарила судьба. Все подошли к елке рассмотреть подарки, которые накануне сами же потихоньку положили на столик. Пилар ахнула, увидев старинное распятие, вернувшееся к ней через пол века, память о ее бабушке. Она со слезами поцеловала его, а потом так же прижала к себе сына. Инга рассматривала привезенные ей подарки, но подбежала к отцу, который разворачивал огромный пакет, подаренный ему матерью. Когда был извлечен медведь, все засмеялись, но смолкли, увидев лица матери и сына. Болотов прижимал к себе медведя с таким же восторгом, как это делает маленький ребенок, получивший желанную игрушку. - Откуда ты знаешь, что в детстве у меня был любимый самодельный медведь? - тихо спросил он у матери. - Глупенький, это я тебе сшила того медведя. А потом всю жизнь жалела, что не могу купить тебе все игрушки мира. А где тот медведь? - Он остался во время войны в Ленинграде и пропал в блокаду. Когда мы вернулись домой, я был уже большой и не вспомнил о нем. Только позже, когда думал о детстве, я думал об этом медведе с нежностью. Я тогда мог заснуть только с ним. Тем временем Андерс развернул свой пакет с подарком и ахнул: там лежала тибетская книга рецептов, самая ценная из трех, что были у Болотова. Инга подошла посмотреть и тоже удивленно взглянула на отца. - Как тебе удалось сохранить ее? Ведь ты продал все книги! - Я продал только одну, ту, что уже изучил полностью. А остальные деньги мне для тебя дал один знакомый, я пока не буду называть его имени. - О чем вы говорите? - Андерс сжал руку Болотова, - Как, продали книгу? - Успокойся, Андерс, ты держишь в руках то, что хотел иметь. - Да, сегодня у меня день счастливых событий и сюрпризов! Андерс поискал глазами Ингу, решив не откладывать разговор и прямо сейчас спросить, выйдет ли она за него замуж. Инга стояла рядом с Ильей, что-то рассказывая о подарке, который он разворачивал. Она обняла его за талию, прижимаясь всем телом, и что-то спросила, отчего Илья вспыхнул счастьем, чуть не выронив из рук медного слона с поднятым хоботом. На его громкий вскрик обернулись все. Пилар поманила Ингу и Илью к себе. - Голубка моя, похоже, ты сделала выбор? - спросила она таким тоном, словно все знала заранее и не удивлена, что Инге пришлось выбирать. - Синьора Пилар, - ответил за Ингу Илья, ликование прорывалось в его голосе, - Ваша внучка сделала мне предложение. Вы не возражаете, если мы поженимся? - Ну конечно, милый, - улыбаясь сказала Пилар и протянула им руки, - Я давно знаю, что вы будете жить вместе всю жизнь. - Мама! - больше всего Андерса поразило предательство матери, она радовалась чужому счастью, которое отнимало у него все, - Инга, я не понимаю, что происходит! Ведь мы с тобой любим друг друга! Андерс повернулся к Инге и всмотрелся в ее лицо. Чего он ожидал? Что она улыбнется и скажет: ну, конечно, милый, я люблю тебя одного, мне просто стало жалко этого мужчину, который страдает от моего равнодушия? Ее разрумянившееся лицо вдруг покрыла бледность и у Андерса упало сердце. Так вот к чему я готовился почти полгода в монастыре: к этой муке, что разрывает мне сердце. То, что случилось раньше, было просто генеральной репетицией, там нас вынудили к разрыву, а теперь она сама бестрепетной рукой всаживает мне нож в самое сердце. Андерс опустил глаза, чтобы не видеть ее лицо, полное растерянности, раскаяния и счастья. - Смирись, Чанда! - нежно, но непреклонно велела ему мать и сочувственно добавила на хинди, чтобы никто больше не понял, - Так надо, сынок, пути господни неисповедимы... А Инга всегда любила не тебя. Ты просто вскружил ее, как вихрь, но сердце ее уже было отдано. Инга не может притворяться. А ты, Чанда, не для нее, ты вообще ни для кого, мой мальчик, у тебя своя дорога. Ты разве еще не понял? Андерс сжал кулаки и затих, приходя в себя после потрясения. Его выучка выручила и на этот раз, усилием воли он отключился от настоящего, на какое-то время заставив себя думать об отвлеченных вещах. Болотов тоже попытался утешить его, зайдя вечером перед сном в его комнату. - Андерс, я понимаю, что тебе сейчас тяжело, но выслушай меня. Ты не должен думать, что Инга играла тобой или намеренно обманывала. Я много с ней разговаривал с тех пор, как признался, что я ее отец. Она металась в сомнениях, но нерешительность эта была не в выборе между вами двумя. Она сомневалась, что хорошо тебя узнала, чтобы быть объективной. И вот наконец она все для себя решила. Она честная девочка, и если бы у нее были хоть какие-то колебания, она не торопилась бы. - Но ведь он же не любит ее так, как я! - Важно, что она поняла, кого любит сама. А Илья очень сильно ее любит, еще со школы. Знаешь, когда встал вопрос об ее операции, и мы не смогли найти деньги, я начал искать покупателя для своих тибетских книг. Я с легким сердцем отдал бы их за то, чтобы Инга видела. И вдруг приходит Илья и дает мне почти все нужные деньги. Я удивился, откуда они, и почему он принес их мне. Оказалось, что он продал свою квартиру, которая досталась ему от бабушки, и живет теперь в маленькой комнатке в коммунальной квартире. И он попросил меня отдать деньги от своего имени, чтобы Инга не знала, откуда они. Он боялся, что из благодарности она может решиться выйти за него замуж. Инга до сих пор не знает, кто дал эти деньги, Я сказал ей, что продал все три книги. Это замечательный человек, Андерс, и любит Ингу по-настоящему. Она будет с ним счастлива. - Умом я принимаю твои слова, но сердце... - Ах, наше сердце... Все беды от него! Я не желаю тебе спокойной ночи, вряд ли ты заснешь. Я желаю, чтобы ты обрел мудрость и уверенность, что жизнь не кончена. Утром пришла Инга, с испугом посмотрела на его лицо со следами бессонницы вокруг глаз и попросила поговорить с ней. Андерс сел на ручку кресла и поднял ее лицо в ладонях, впитывая до боли необходимый ему образ, запоминая черты, ставшие колдовским наваждением. Зачем он это делал? Разве не помнил он каждую черточку: нежный пушок на щеках, почти незаметную родинку у левого глаза, высокие скулы, холмиками приподнимающиеся при улыбке? Он мог закрыть глаза и видеть это лицо с такой же ясностью. Он не мог забыть его, даже если бы захотел. Андерс провел кончиками пальцев по ее губам. Лицо ее исказилось от усилия сдержать волнение. Он шептал ей слова любви, которые так и не успел сказать, но она остановила его, просто сказав: я люблю другого. Андерс застонал сквозь зубы от бессилия удержать ускользающее мгновение обоюдного влечения, что вспыхнуло на краткий миг. Инга обняла его, по-матерински прижав голову к груди, а потом, чуть оттолкнув и глядя прямо в глаза, сказала слова, которые долго еще звучали в нем, давая облегчение: - Ты научил меня, что одна утрата не есть крушение всей жизни и в мире еще много прекрасного, ради чего стоит быть. Перестань желать меня с таким упорством и мы, как прежде, станем угадывать мысли друг друга и чувствовать одинаково. Тогда мы поедем в Катманду и напишем нашу книгу. Ты сын моей бабушки и всегда будешь дорогим мне человеком. Ты разве не понял, что она придумала все про твою мать, чтобы ты не страдал от судьбы и не винил ее? Она ведь догадывалась, кого я люблю, и ничем не рисковала. Голос ее был глубоким и размеренным, глаза пристально смотрели прямо в его глаза, и Андерс почувствовал легкое головокружение. Он не мог понять, что с ним происходит, но решил, что это бессонница дает о себе знать. Когда до него дошел смысл последних слов, он пораженно отшатнулся от Инги. Она придумала все это, чтобы меня утешить - было первой мыслью. Но Инга напомнила, как они чувствуют друг друга, угадывая недосказанное. Мы одной крови - сказала она, и Андерс вдруг поверил ей. Да, мать знала все заранее и не скрывала этого. Андерс взял руки Инги и прижался к ним лицом. Подняв голову, он увидел, что она плачет, закусив губу. Снова в сердце его стало горячо от любви и нежности. Он любил ее еще больше, чем когда она отдавала ему свое тело. - Ты не бросишь меня? - прошептал Андерс, вытирая слезы, скатывающиеся по ее щекам к подбородку, - Я тебя прошу, будь со мной всегда, без тебя я перестаю существовать. Думай обо мне, я услышу. Я желаю тебе счастья. Пройдет немного времени, и я смогу, может быть, видеть тебя без боли. А сейчас - прости, это выше моих сил. Завтра я улечу. Мама! - крикнул он в соседнюю комнату, словно хотел передать Ингу из рук в руки, но сам вышел, не дожидаясь, когда придет Пилар.
Андерс улетел на другой день. Провожал его только Болотов. Утром Андерс договорился с ним, что тот найдет Инге с Ильей новую квартиру. Это будет его свадебным подарком. Тибетская книга в кожаной обложке, подаренной Ингой, лежала в его дорожной сумке. Они с Болотовым крепко пожали друг другу руки и потом обнялись. Андерс сидел в самолете, прикрыв глаза, и вспоминал Ингу. Он позволил себе это последний раз. День за днем проходили все их встречи, путешествие в Копенгаген и Катманду, их разговоры и молчание, мелочи, которые теперь стали приобретать священное для его памяти значение. Видения Инги, полной страстного огня в его объятиях, Андерс не допускал. В реальность его вернуло что-то мокрое и холодное на коленях. - О, ради бога простите! Я помогу исправить это! - женщина, выплеснувшая на него стакан томатного сока, извинялась на чудовищной смеси русского и английского языков. Женщина была испугана, она терла мокрые брюки маленьким носовым платочком и растерянно оглядывалась по сторонам. Подошла стюардесса и провела Андерса в рабочий отсек. Женщина, причитая, семенила за ними. Брюки промокнули полотенцами и обработали пятновыводителем. Андерсу было жалко расстроенную туристку, явно впервые летящую за границу и попавшую сразу в неприятную ситуацию. Андерс попробовал успокоить женщину, но страх стоял в ее глазах, хотя им удалось привести брюки в довольно пристойный вид. Андерс поцеловал у ошеломленной женщины руку, поблагодарил стюардессу и пошел на свое место, досадуя только на то, что прервали его мысли. Приехав в свою копенгагенскую квартиру, Андерс принял душ, надел чистые джинсы и свитер, сварил себе кофе и сел обдумать дальнейшие планы. Его тянуло в Гималаи, но желания скрыться там на всю жизнь уже не было. Андерс не был трусом и не бегал от трудностей, к тому же он прекрасно понимал: от того, что случилось с ним, не убежать никуда. Он поедет в Гималаи. Но то, что он собирался сделать - скрыться в монастыре и попытаться достичь, наконец, желанного состояния, он сделает не сразу. Андерс вдруг понял, что не хочет, чтобы это походило на бегство. Да, должно пройти достаточно времени, чтобы притупилась боль в сердце, и отчаяние уступило место грусти, которая теперь будет сопровождать его всю жизнь. Когда-нибудь Инга выполнит свое обещание и поедет с ним в горы, и тогда они напишут свою книгу, главную книгу в жизни. Андерс будет ждать. Андерсу стало легче от этого решения. Он отставил кофейную чашку и, решив поработать до ужина, открыл дорожную сумку. Кроме рубашек, белья, полученных в Рождество подарков, там ничего не было. Тибетская книга Болотова исчезла.
|
Мне понравилось!