 |
|
|
Вот, дорогие читатели, мы и вернулись к герою моего повествования – поэту и писателю, певцу шотландской истории Вальтеру Скотту.
Итак, в первой части очерка я оставила своего героя в переломный момент жизни. Семья Скоттов уже второй год жила на новом месте, строительство замка Эбботсфорд шло полным ходом. Но главное, увидел свет первый прозаический роман Скотта в трёх томах «Уэверли, или Шестьдесят лет назад». Он открыл новую эпоху не только в жизни писателя, но и в мировой литературе, надолго определив направление её развития и породив множество последователей и подражателей почти во всех станах мира. Несмотря на огромный успех романа, имя автора было известно только близким друзьям – роман был опубликован анонимно. Кстати, и в дальнейшем романы также выходили без имени автора, даже когда это имя перестало быть для всех секретом.
В чём же состояла «революционность» романов Скотта? Он впервые начал писать философско-исторические романы, в которых народ и страна были такими же действующими лицами, как и исторические персонажи, и вымышленные герои. Он рассказывал о жизни шотландцев в переломные моменты истории Шотландии, когда именно народ оказывался носителем справедливости, верности и подлинного человеколюбия. Герои Скотта – не идеализированные оперные персонажи, а вполне реальные люди, занимающиеся тяжелым трудом ради куска хлеба, говорящие на своем диалекте, самоотверженные, религиозные, смешные, трогательные, гордые, то есть воплощающие все грани национального характера. То, что постороннему в шотландских нравах могло показаться одиозным и даже смешным – гордость, доходящая до кичливости, воинственность, рваные одежды, босые ноги девушек и особый диалект – становилось под доброжелательным пером Скотта трогательно наивным и очаровательным. Важны были также правдивость и точность описаний как места действия, нравов и обычаев, так и отдельных персонажей. «Прикрасы поэтического вымысла скорее оскорбляют величие истории, чем отдают ей дань уважения», – говорил писатель. Поэтому «исторические персонажи можно вводить лишь эпизодически и так, чтобы не нарушать общепринятой истины».
Несмотря на то, что в романах писателя всё-таки встречаются исторические неточности, он очень ответственно подходил к подготовке материалов для своих произведений. Изумительная память позволяла ему удерживать в голове тысячи различных фактов и деталей, поэтому он почти не пользовался дополнительной литературой, но обязательно посещал места, в которых происходило действие его книг. Так, после выхода в свет «Уэверли» он отправился в морское путешествие на яхте под командованием капитана Стивенсона, деда будущего писателя Роберта Льюиса Стивенсона. Скотт посещает аббатство Арброт (Аберброток), в котором он некогда побывал совместно с Вильяминой Белшес, затем Оркнейские, Шетландские и Гебридские острова. Там он знакомится с памятниками старины и местными достопримечательностями. Эти впечатления он использует в работе над поэмой о Роберте Брюсе «Повелитель островов» и позднее над романом «Пират». Поэма «Повелитель островов» выходит в свет 18 января 1815 года, а всего через месяц уже публикуется роман «Гай Мэннеринг, или Астролог». И если поэма несколько тускнеет на фоне растущей популярности Байрона, то роман читатели принимают очень хорошо.
Жизнь Вальтера чрезвычайно насыщена. В марте с женой и дочерью Софией он едет в Лондон, где его встречают с большим интересом не только как прославленного поэта, но и подозревая в нём автора «Уэверли» и «Гая Мэннеринга». Сам он упорно скрывает своё авторство. В Лондоне он останется до лета. В это время он встречается со старыми друзьями, знакомится с известным химиком Хэмфри Дэви, обедает с принцем-регентом, будущим королем Георгом IV, причём восхищает его своим искусством рассказчика, а также, наконец, лично знакомится с Байроном. Вот тогда-то и происходит
В конце августа – начале сентября 1815 года Скотт со своими друзьями совершает поездку во Фландрию, где ещё недавно шли сражения с французами, затем едет в Париж, где как раз собрались европейские монархи и полководцы, победители Наполеона. Скотт встречается с Александром I, с казачьим атаманом Платовым, с Веллингтоном и Блюхером. «Этим утром, – пишет он своей приятельнице Джоанне Бейли, – я видел грандиозный военный парад – около двадцати тысяч русских проходили торжественным маршем перед всеми королями и правителями, которые ныне собрались в Париже. Император, прусский король, герцог Веллингтон с многочисленной свитой из генералов и штабных офицеров расположились в центре площади, носившей имя Людовика XV, почти на том же месте, где был обезглавлен Людовик XVI... Отряд казаков с пиками нес охрану, и их воинственный вид еще усиливал необычность зрелища».
В октябре того же года Скотт публикует поэму «Поле Ватерлоо». Гонорар он передает в фонд помощи сиротам и вдовам солдат, павших при Ватерлоо. Не правда ли, в этом поступке мы уже узнаём его характер? И в конце этого же года Скотт приступает к работе над одним из своих лучших романом «Антикварий», который будет опубликован менее чем через полгода – летом 1816 года. А ведь работать пришлось буквально в антисанитарных условиях – в доме велось интенсивное строительство. Кстати, в характер главного персонажа романа Джонатана Олдбока писатель вложил очень много личного, и это самый симпатичный зануда с великолепным чувством юмора в художественной литературе. А ещё Скотт выкупил у своего компаньона Дж. Баллантайна его долю в фирме «Баллантайн и Ко». Не для того, чтобы стать единственным владельцем типографии, а чтобы избавить того от долгов, поскольку Джеймс собрался жениться (!). При этом Скотт нанимает Баллантайна управляющим в типографию (!).
Скотт много ездит по стране, публикует очерк «История 1814 года», статьи о творчестве Байрона, выпускает первую серию «Рассказов трактирщика», в которую вошли романы «Чёрный карлик» и «Пуритане». В своём письме издатель Джон Мери поздравляет Скотта с огромным успехом у читателей и сообщает: «Лорд Холленд, когда я спросил его мнение о книге, воскликнул: "Мнение! Да у нас вчера ночью вся семья глаз не сомкнула, – так никто и не спал, кроме моей подагры!"» Между прочим, именно «Пуритан» читал Печорин в «Герое нашего времени» перед дуэлью.
А вот ещё интересный момент, связанный с деятельностью Скотта как литературного критика: в
Писатель очень любит своё поместье и неустанно занимается его благоустройством и расширением. Он скупает множество участков, прилегающих к границам его владений, причём землевладельцы, зная о его стастной и щедрой натуре, заламывают за свои участки немыслимые цены. Покупая даже болотистые участки вересковых пустошей, он ухитрялся облагородить и благоустроить их. В новых имениях он поселял своих друзей и делал их управляющими, чем обеспечивал им спокойную и безбедную жизнь, а себе – приятную компанию единомышленников. К концу 1816 года владения Скотта разрослись со ста до почти целой тысячи акров. И около половины площади было занято деревьями, собственноручно посаженными Вальтером. Документально подтверждены закупки и посадка тысяч дубов, тополей для болотистой почвы и лесного орешника для лощин, трёх тысяч ракит, такого же количества шотландских вязов и конских каштанов, двух тысяч кустов шиповника, груд остролиста и ста тысяч берез. Он писал: «Деревья – те же дети, чужим они интересны, когда подрастут, а родителям и садовникам – сызмальства. Вы и представить не можете, какое это беспримерное наслаждение: сажальщик подобен художнику, который накладывает краски на холст, – он каждую минуту видит воочию результат своих трудов. С этим не сравниться никакому занятию или искусству, ибо здесь воедино слиты все прошедшие, сущие и будущие удовольствия. Я вспоминаю, когда тут не было ни одного дерева, только голая пустошь, а сейчас оглядываюсь и вижу тысячи дерев, и за всеми, я бы даже сказал: чуть ли не за каждым в отдельности я лично ухаживал... Обещаю вам, что мои дубы переживут мои лавры»
Скотт по-прежнему обожает животных, которых в Эбботсфорде было великое множество. От собак там просто проходу не было. По
По свидетельству самого писателя, он не мог есть мясо тех животных и птиц, которых ему случалось погладить или сказать им ласковое слово. Потерял он также и интерес к охоте, так и не сумев забыть глаза подстреленного им когда-то тетерева.
Дом, который рос одновременно с владениями писателя, постепенно превращался в «Заколдованный замок», как назвал его сам Вальтер. Он втянулся в процесс строительства с тем же упоением, как и в посадку деревьев. Он называл свой замок «Дом-роман», «Великое столпотворение», а архитектурные украшения именовал «этим дурачеством». И хотя он явно подсмеивался над собой, но Эбботсфорд воплотил в землях и камне его неистребимую любовь к романтике, так же как она воплотилась в его стихах и романах. Как написал Х. Пирсон: «Он не стремился копить деньги – ему нравилось их тратить, чтобы осуществлять свои мечты или облегчать жизнь другим. Может быть, самая привлекательная форма тщеславия — покупка поместья: это позволяет человеку наладить связь с матерью-землей и повысить ее плодородие, а также помочь своим ближним, если он к тому расположен. Скотт был образцовым лендлордом». Конечно, Эбботсфорд стоит отдельного разговора. Экскурсии по этому замку, в котором теперь размещается музей, я посвящу отдельную статью и дам на неё ссылку, когда она будет готова.
У каждого лендлорда, если повезёт, должна быть соответствующая леди. Была ли Шарлотта Скотт достойной этого звания? Быть женой
Энергии Вальтера хватало на всё. В том числе и на литературное творчество (к началу 1817 года выходит в свет поэма «Гарольд Неустрашимый»), и на написание статей, рецензий и обзоров, и на путешествия по местам действия своих будущих произведений, и на написание путевых очерков. Беда, как говорится, пришла неожиданно. В марте 1817 года у писателя случился тяжелейший приступ желчнокаменной болезни, который, несмотря на лечение, фактически не прекращался до конца года, а затем болезнь несколько лет напоминала о себе другими тяжёлыми приступами. Лечение было чуть ли не страшнее болезни. Весь в ожогах от раскалённой соли, с изрезанными руками и страшной слабостью от постоянных кровопусканий, одурманенный препаратами опиума в качестве обезболивающего, Скотт, тем не менее, продолжал работать над романом «Роб Рой», диктуя его своему секретарю, очерком «История 1816 года», статьёй «Рыцарство» для Британской энциклопедии, второй серией «Рассказов трактирщика» Летом этого же года в Эбботсфод приезжает «зализывать» душевные раны леди Байрон, покинутая мужем, там гостят американский писатель Вашингтон Ирвинг, английский художник Уилки.
В течение следующих двух лет в свет выходят «Эдинбургская темница» в серии «Рассказов трактирщика»; том энциклопедии со статьёй «Рыцарство»; рецензия на роман Мэри Шелли «Франкенштейн»; много публицистических статей; ряд топографических и исторических очерков «Местные достопримечательности Шотландии»; романы «Ламмермурская невеста» и «Легенда о Монтрозе» в третьей серии «Рассказов трактирщика»; роман «Айвенго»; два собрания сочинений Скотта – 10-томник стихотворений и поэм и 12-томник романов и повестей; статья «Драма» для энциклопедии Констебла. Не забудем, что Скотт в силу своей профессии периодически вынужден ещё участвовать в судебных сессиях в Эдинбурге. Он работает буквально на износ! Кроме того, в Эбботсфорде летом 1819 года гостит бельгийский принц, будущий король Бельгии. При этом писателя периодически мучают жестокие приступы болезни, продолжающиеся до 10 часов кряду, иногда он от боли теряет сознание. Вот, например, такой факт. В период обострения болезни он диктует секретарю роман «Ламмермурская невеста», а впоследствии забывает всё, что диктовал во время болезни, и читает этот роман как совершенно незнакомую книгу. То же касается и «Легенды о Монтрозе». Когда секретарь умолял его «немного отдохнуть», он отвечал: «Нет, Вилли, нет, ты только проследи, чтобы двери были закрыты. Как говорится, визгу много, да шерсти мало, однако пусть всё это останется между нами. А работать я брошу лишь тогда, когда переселюсь в мир иной». Неоднократно он думал, что умирает, а однажды в такую минуту даже благословил детей. И всё же он продолжал жить и работать. В довершение всего в декабре 1819 года в одну неделю умирают мать писателя, её брат профессор Резерфорд и её сестра Кристиен Резерфорд, любимая тётка Скотта. Чтобы заглушить боль этих тяжёлых потерь, Вальтер ещё больше (!) погружается в работу. В том числе в 24 часа организует из добровольцев отряд Метких стрелков для поддержания порядка в Восточной Шотландии и Нортумберленде (впоследствии он был преобразован в Легион Баклю). Ему было очень тяжело возглавить отряд лично, но его рекруты и слышать не желали о другом капитане. Ради него они пошли бы на смерть.
Его писательская слава в это время достигает вершины: первое издание «английского» романа «Айвенго» расходится за неделю, Эдингбургский театр ставит инсценировку по роману «Роб Рой», Скотта избирают профессором древней истории в Королевской академии в Эдинбурге. Постепенно восстанавливается его здоровье, но былая физическая сила им утрачена. По свидетельству современников до болезни Скотт был шести футов ростом (183 см), на голове – шапка рыжевато-золотистых волос, атлетическая фигура, напоминающая Геракла, но правая нога его была укорочена – он едва доставал до земли кончиками пальцев, поэтому вынужден был опираться на крепкую трость. Теперь же он чудовищно исхудал, ссутулился, одежда висела на нём как с чужого плеча, лицо осунулось и пожелтело, волосы поредели и стали белее снега. Однако он просил, чтобы его усаживали верхом на пони и отправлялся на верховую прогулку, хотя его приходилось поддерживать, чтобы он не упал. Вальтер понял и прочувствовал, что по-настоящему здоровым ему уже не бывать. В таком настроении однажды тихим осенним вечером на холмах к югу от Эбботсфорда он сочинил одно из своих лучших стихотворений: «Печальная перемена»
Зеленый холм покоем дышит, Садится солнце за него, И вереск ветерок колышет, Лица касаясь моего. Равнина предо мной простерта В румянце гаснущего дня, Но яркость прежних красок стерта, Она не радует меня.
Я равнодушными очами Гляжу на серебристый Твид И храм Мелроза, что веками В поверженной гордыне спит. Лощина. Озеро в тумане. Деревья. Утлая ладья. Ужель они не те, что ране? Иль то переменился я?
Да, холст изрезанный не в силах Художник кистью воскресить! Разбитой арфы струн унылых Перстам певца не оживить! И взор мой пуст, и чувства немы, Кладбищем мнится сад в цвету... Долину светлого Эдема Здесь я вовек не обрету!
(Перевод Г. Шмакова)
Тем не менее, в начале 1820 года в свет выходит роман «Монастырь», а Скотт начинает работу над «Аббатом».
Вернувшись домой, Вальтер Скотт выдал замуж за своего молодого друга, литератора и будущего биографа Джона Гибсона Локхарта старшую дочь Софию. Локхарт был красивым и умным человеком, но имел удивительную способность портить отношения с людьми влиятельными и создавать впечатление обладателя язвительного и желчного характера, будучи на самом деле человеком весёлым и добрым. Позже их сыну Джонни писатель посвятит «Рассказы дедушки».
А ещё Скотт задумывает и осуществляет новое издание – серию собраний сочинений английских романистов со своими вступительными статьями, и начинает с Филдинга и Смоллетта.
Годом позже, в 1821-м, Вальтер Скотт побывает на торжественной коронации Георга IV и напишет отчёт об этой церемонии для «Эдинбург уикли джорнал».
Двухнедельный визит короля был очень насыщенным и плодотворным, он дал возможность писателю многое сделать для Шотландии, но я не буду подробно на нём останавливаться. Отмечу в качестве примера, что Скотт добился возвращения в Эдинбургский замок знаменитой пушки Монс Мег, вывезенной в Лондон после якобитского восстания 1745 года. Эта пушка работы французских или фламандских мастеров XV века треснула в 1682 году во время салюта, но шотландцы чтили ее как национальную святыню. Правда, при этом писатель отказался написать текст нового государственного гимна Король, впрочем, об этом не узнал.
Летом 1823 года выходит в свет роман «Квентин Дорвард», который в Англии был принят довольно прохладно, но зато во Франции неожиданно произвел такой же фурор, какой в свое время «Уэверли» – в Шотландии, а «Айвенго» – в Англии. Французские модницы принялись шить наряды из шотландки цветов дома Стюартов – a la Walter Scott. Германия и Италия не остались в стороне. После этого резко поднялся интерес к роману и в самой Англии. Публикуются романы Скотта и в России, неизменно вызывая интерес читателей.
Когда в 1824 году умирает лорд Байрон, Скотт пишет статью-некролог. Это не первый друг, которого он потерял за прошедшие 2 года. Сам Вальтер, несмотря на болезнь, продолжает работать, работать, работать
Наконец-то приближается к концу строительство Эбботсфорда, продолжавшееся 12 лет. Скотт занят отделкой замка. Приводятся в порядок библиотека, коллекции предметов старины. Отовсюду прибывают подарки для его музея – редко кто из писателей пользовался такой любовью читателей! Как отметил Пирсон: «Скотт ко всем умел найти подход – пленял женщин чувствительными пустячками, развлекал мужчин солеными анекдотами и баловал детишек романтической чепухой». И вот 25 декабря 1824 года Скотты устраивают грандиозный праздник по случаю новоселья. Праздник продолжается всю ночь при свете газовых рожков. Это новшество было применено одним из первых в Англии. Кстати, именно работа при свете газовых рожков сказалась на здоровье писателя самым негативным образом.
Работоспособность и широта интересов Вальтера Скотта поражают воображение. В течение 1825 года он написал и опубликовал романы «Обручённая» и «Талисман», начал работу над «Вудстоком», задумал книгу «Жизнь Наполеона Бонапарта», работал над новым проектом по ежемесячному выпуску большими тиражами дешёвых книг для массового читателя, написал биографию английской писательницы Чарлот Смит (1749-1806), писал вступительные статьи и комментарии к различным изданиям. Кроме того, он вместе с дочерью Анной и своим зятем и другом Локхартом совершил большую поездку в Ирландию (Дублин): там проходил службу капитан Вальтер Скотт, старший сын писателя. Ирландская общественность устраивает ему пышную встречу, Тринити-колледж присуждает ему степень доктора прав. Торжества продолжаются в течение всего месяца пребывания писателя в Дублине.
Интересная встреча ожидала Скотта по возвращению в Эбботсфорд. Его навестил продолжающий образование в Шотландии русский студент Владимир Давыдов, племянник знаменитого поэта-партизана Дениса Давыдова, чей портрет висел в спальне писателя. Денис Давыдов, узнав об этом, писал Скотту: «Признаюсь Вам, что за всю мою военную карьеру и даже за всю жизнь не было для меня ничего более лестного! Быть объектом интереса со стороны первого гения эпохи, самым страстным и пылким поклонником которого я состою, – это не только честь, это, я бы сказал, подлинное счастье, о котором я никогда не смел и подумать...» Скотт ответил Давыдову: «Немалая честь для меня, живущего на покое, быть предметом столь лестного мнения человека, справедливо вызывающего восхищение той патриотической доблестью, с которой он служил родине в час грозной опасности...» Позднее Скотт послал Давыдову свой портрет, а Давыдов Скотту оружие кавказских горцев для его коллекции.
Но закончился этот насыщенный год для писателя печально. Разразившийся глубокий экономический кризис роковым образом отразился на делах фирм, связанных с Вальтером Скоттом. А под самый новый год у Скотта начинается очередное обострение желчнокаменной болезни. Тем не менее, в середине января 1826 года он вынужден переехать в Эдинбург. В результате целой серии банкротств на писателя обрушивается огромный долг почти в 120 тысяч фунтов стерлингов! Тогда существовала практика частичной выплаты долга, что и делали другие обанкротившиеся коммерсанты. Королевский банк предложил ему помощь, но щепетильный Вальтер Скотт отказался, как и от займа, предложенного кем-то из друзей. Безрассудное благородство сэра Вальтера Скотта заставляет его принять на себя обязательство выплатить всю сумму долга за счет своего писательского труда. Потому что «никто не должен потерять ни одного пенни по его вине». Специальное совещание кредиторов Скотта обсуждает проблему возмещения его долгов. Из уважения к писателю подписывается соглашение, по которому ему оставляют здание и земли Эбботсфорда и даже не накладывают арест на его жалованье шерифа и секретаря эдинбургского суда. Теперь, чтобы расплатиться по долговым обязательствам, он должен работать вдвое больше, чем обычно. Кроме того ему приходится расстаться со своим домом на Норт-касл-стрит в Эдинбурге, где он прожил двадцать восемь лет.
А хотите знать, каким был Вальтер Скотт в качестве шерифа? Вот пара примеров, приводимых Х. Пирсоном: «Многие кляузы, какие ему доводилось разбирать, с точки зрения здравого смысла не имели оправдания, и он тратил время, пытаясь уговорить тяжебщиков взяться за ум. <> У Скотта слово не расходилось с делом; он снисходительно относился к ворам, когда сам становился их жертвой. Как-то в Ньюарке, по дороге на пикник, у него стащили корзину с завтраком на всю компанию. Через две недели корзину вернули – вилки, ножи, тарелки и штопор были аккуратно завернуты и уложены вместе с запиской следующего содержания: «Надеюсь, сэр Вальтер простит кражу этой корзинки, и, будьте уверены, ее содержимое радовало меня целых пять дней». Скотт сказал, что вор оказался честным человеком и ему бы хотелось с ним встретиться – не для того, чтобы наказать, а чтобы наградить за возвращение краденого. Не обижался Скотт и на брань, когда бывал ее мишенью. Однажды на проселке его виртуозно обложил какой-то возница: его телега и экипаж Скотта сцепились колесами. Скотт пригрозил, что притянет возницу на суд к шерифу. Обидчик возразил, что шерифом у них сэр Вальтер Скотт и он его отпустит; чтобы это доказать, он заявился в Эбботсфорд собственной персоной. Скотт посмеялся, когда обалдевший возница его признал, и дал ругателю полкроны «за изысканные обороты речи по дороге к шерифу».
А теперь, дорогие читатели, сделаем небольшую остановку и вдохнём поглубже. Вальтеру Скотту предстоят нелёгкие времена. Пожелаем ему мужества и постараемся пройти их рядом ним (ссылка на третью часть статьи: https://lady.webnice.ru/little_alba/?act=article&v=531 ).
Конец второй части.
|
Если вы читали первую часть моего очерка (вот ссылка: 
знаменитый обмен подарками: Скотт дарит Байрону старинный кинжал, украшенный золотом, а Байрон Скотту – афинскую серебряную погребальную урну с прахом древнего грека. До конца пребывания Скотта в Лондоне они будут встречаться почти ежедневно.
свидетельству биографа Скотта Х. Пирсона: «После смерти Кемпа его любимцем стал Майда, помесь борзой и мастифа, с косматой, как у льва, гривой, шести футов от кончика носа до копчика хвоста и такой огромный, что когда он сидел за обедом рядом со Скоттом, то мордой доставал до верха хозяйского кресла. Могучий пес мог одолеть волка или свалить матерого оленя, однако кот Хинце не давал ему воли. Как-то Скотт вышел на его жалобный вой и обнаружил, что собака «боится пройти мимо киса, который расположился на ступеньках». Внешность Майды привлекала бесчисленных художников, рвавшихся писать со Скотта портреты, так что пес фигурировал на нескольких таких полотнах, а в ряде случаев выступал моделью сам по себе.<> В конце концов пес решительно отказался позировать, и один только вид кистей и палитры заставлял его подниматься и уныло удаляться из комнаты. Но он не мог помешать хозяину «списать» с себя двух придуманных псов — Росваля в «Талисмане» и Бивиса из «Вудстока». Между хозяином и собакой существовало удивительное согласие».
человека с таким живым, общительным и склонным к филантропии характером как у Вальтера, было нелегко. Их дом всегда был полон гостей, покидавших его с большим сожалением. Постоянно происходили шумные застолья, частенько продолжавшиеся до утра. К жизни писателя проявлялось большое любопытство и со стороны совершенно посторонних людей. Сама Шарлотта, которой приходилось управляться с бесконечным потоком гостей, говорила, что Эбботсфорд – самый настоящий постоялый двор, с той лишь разницей, что на нем нету вывески и не надо платить за постой. Вот что пишет об этом Пирсон: «Как-то раз в доме оказалось одновременно тринадцать чужих горничных. Шарлотта была идеальной хозяйкой, очень гостеприимной и столь обязательной, что ни один из гостей, похвалив за столом какое-нибудь блюдо, не уезжал от нее без рецепта. Ее легкий акцент и маленькие странности в речах и поведении кое у кого вызывали смех, а «синие чулки», разумеется, считали, что она недостойна такого великого мужа: «И что он в ней нашел?» и т. д. и т. п. Но самого Скотта ее равнодушие к его увлечениям, работе и занятиям древностями ни капельки не беспокоило; он только посмеивался, когда она заявляла: «Голубчик, написал бы ты новый роман, а то мне нужно новое платье». В кругу семьи и ближайших друзей он величал ее «Маменькой», неизменно был к ней внимателен и однажды прервал сеанс у художника, академика Ч. Р. Лесли, который писал его портрет, чтобы поспеть к жене до грозы: Шарлотта боялась грома. <> Но Скотт знал все ее достоинства и утверждал, что у нее «самое честное, щедрое и преданное сердце, какое когда-либо билось под солнцем». Не забудьте, дорогие читатели, что к этому времени у Скоттов было уже четверо детей от 11 до 16 лет – два сына и две красавицы-дочери.
12 марта 1820 года Вальтер Скотт в Лондоне приветствует по случаю восшествия на престол короля Георга IV, с которым познакомился несколько лет назад и очаровал того как великолепный рассказчик. Король заказывает художнику Томасу Лоуренсу портрет Скотта для галереи в Виндзоре, а скульптор Фрэнсис Чантри работает над созданием его бюста. Скотт захотел позировать для портрета вместе со своим любимым псом Майдой, добавив, что должен же на портрете быть хоть один красивый мужчина. А 30 марта в газетах публикуется сообщение о пожаловании писателю титула баронета, что немало позабавило Скотта, но дало ему возможность писать перед именем «сэр». 
Интересно, что ещё годом позже, в августе 1822 года, король нанесёт Скотту ответный визит в Эдинбург. Организацией приёма Скотт будет заниматься лично. Посмотрите, как это живописно показано у Пирсона: «Его превратили в нечто вроде главного консультанта и представляли ему на рассмотрение каждую мелочь. С семи утра и до полуночи его дом напоминал ярмарку: в день к нему за советом приходило не менее шести десятков людей, и он был вынужден разрешать ссоры, сглаживать трения, смягчать предубеждения, выбивать деньги и поддерживать тесные постоянные связи со всеми мыслимыми светскими, религиозными, профессиональными и общественными институтами Шотландии. Английская знать тоже причиняла немало хлопот, требуя, чтобы всё делалось так, как хотелось бы англичанам; однако в конце концов всё было сделано так, как хотелось Скотту. Около трёхсот шотландцев спустились с гор во главе со своими вождями, полностью оснащённые оружием и волынками. Вожди вступали между собой в бесконечные раздоры, поэтому всех горцев отдали под начало к Скотту, и каждый день они у него пачками маршировали по Замковой улице с волынками и знаменами. Горожане опасались, не слишком ли большая роль отводится в церемонии горцам и не оттеснят ли они всё остальное на второй план; но вид у горцев был весьма живописный и романтический, а Скотт умел показать товар лицом. Целый месяц он с невозмутимым добродушием и неколебимым тактом потел над порученным ему делом, но сумел и тут выкроить время, чтобы показать развалины часовни святого Антония и курган Масгета, увековеченные в «Эдинбургской темнице», поэту Джорджу Краббу, который приехал к Скоттам погостить за неделю до предполагаемого прибытия короля». Здорово, да? Вот такой он был, сэр Вальтер Скотт.
Мне понравилось!