– Ну, скажи, скажи мне, черт возьми, чем тебе не нравится эта каша? – В бешенстве спрашиваю я, откидывая ложку вбок.

– Ты лугнулся пли лебенке, – детский обиженный голос вторит мне.

– Элли,– пытаясь успокоиться, продолжаю я поучать ребенка, – кашка полезна, вырастишь большой и сильной, как твой папа. Давай, детка, – я умоляюще смотрю в голубые глазки малышки, которые грозно взирают на меня.

– Я девочка, я не долфжна быть такой больфой, как ты, – сложив маленькие ручки на груди, малышка соскочила со стула. – И вообще, я хочу к маме! – прокричав последний так часто повторяемый лозунг, Эллисон бросилась вон с кухни.

– Я тоже хочу... – задумчиво протянул я, поднося ко рту новую ложку с кашей, – твою мать!

Резко вскочив, я выплюнул содержимое обратно, наспех запивая кофе.

Няни отказываются с нами сотрудничать, сетуя на непокладистый нрав ребенка. Только утром мы проводили очередную гувернантку, которая чуть ли в слезах убегала из нашей квартиры. На вопрос «Что случилось?» она дрожащей рукой показывала на ребенка, который покорно стоял, потупив взор.

– А еще мне ее суефь, – повернувшись, я замечаю стоявшую в дверях дочь с мишкой на руках, – сам есть не мофжешь.

– Знаешь, Эл, когда ты знала меньше слов, мне жилось легче, – достав сырные крекеры, я высыпал их в тарелку и поднес к девочке, – перекуси... А я подумаю, где нам взять новую няню, надеюсь, ты не всех их довела в этом городе.

– Я хочу к маме! – пронзительный крик отдается в стенах дома, – пливеди мне маму.

Оттолкнув меня ручками, девочка вновь оставила меня одного. Устало опустившись на табуретку, я запустил пятерню в волосы, но вновь детский голос не дал мне подумать.

– Масло, ты забыл дать мне алахисовое масло, – бравым солдатиком девочка снова примаршировала в кухню, пододвинув табурет, полезла за очередным лакомством.

– От него ты точно станешь похожей на меня, – с улыбкой замечаю я, как маленькие ручки осторожно ставят банку назад, и девочка аккуратно спрыгивает с табурета.

Тихо ступая, малышка подошла, забралась ко мне на колени, обвивая мне шею ручками и кладя головку на плечо. Поглаживая шелковистые волосики, я прикрыл глаза, представляя, как повернулась бы наша жизнь, если бы Сабрина не солгала, если бы я не повел себя, как тупица, а просто выслушал, дал шанс. Поверил. Но уязвленное самолюбие застило мне тогда глаза. Я слышал, только, что она вышла замуж, пусть во благо, но для меня это послужило последней каплей в нашей с ней истории.

Ни одна женщина после не могла заменить мне тех голубых глаз, что так часто преследовали меня ночами, того звонкого смеха, что сопровождался очередной проделкой Элли. Я и не хотел замены. Мне была нужна она.... Женщина, которую я любил, но так и не смог сберечь.

– Папа?

Я поворачиваю голову и смотрю почти в такие же глаза. Удивительно, но Эллисон была больше похожа на Сабрину, нежели на Андреа – свою настоящую мать.

– Что, малыш?

– Нам пола возвлащать маму, – маленькой ладошкой проводит по небритому лицу.

Мамой она называла Сабрину, зная, что за последние месяцы именно она ей была настоящей матерью.

– Зайка, я слишком много наделал глупостей, она меня не простит,– тихо произношу я, зарываясь носом в пушистые волосики.

– Папа, ты мофешь ее уговолить, – серьезно произносит малышка, обеими ладошками обхватывая мое лицо, – ты уговолил меня съесть тли лофки кафы, а сам не смог ни одной. Ты умеефь уговаливать, да, да.

Ничто, так не вселяет уверенность в человека, как простые детские слова и вера самого ребенка в большого человека, который думает, что знает как лучше. Но на проверку оказывается, что именно эти маленькие существа знают, как правильно. Именно у них мы должны учиться жить.

– А если не плостит... – продолжает Эллисон, – тут дело за мной, – на лобике появились задумчивые морщинки, вызывая непроизвольный смех.

– Собирайся! – поставив малышку на пол, я быстро вскочил, хватаясь за телефон.

– Юхууу, – с кличем девочка выбежала из комнаты, и через секунду послышался открывания и закрывания шкафов.

– Женщины, – закатив глаза, я раз за разом набирал номер Сабрины, но один и тот же голос мне отвечал, что телефон выключен.

– Вот гадство, – в сердцах отбросив телефон, я смотрю на появившуюся в дверном проеме дочку в кофте, одетой задом наперед, и вижу ее глаза, в которых лучится надежда. Разве могу я лишить самого дорого человечка этой пресловутой надежды, хоть и сам потерял ее давно.

– Но няня все равно тебе нужна, – приседая на корточки, говорю я, переодевая свитер на малышке.

Подняв девочку на руки, я вышел из квартиры, захватив почту из ящика. Усаживаю Эллисон в детское сиденье и сажусь за руль.

Мысли хаотично вертятся в голове. Я ума не мог приложить, где может быть моя голубоглазка. Чем она сейчас занимается, есть ли у нее кто-то? Последнее пугало меня больше всего. Что я мог опоздать, опоздать на несколько месяцев из-за своей дурости.

– Если мы будем и дальфе так сидеть, мама не плидет, – голос с заднего сиденья вывел меня из задумчивости.

Обернувшись, я убедился, что малышка хорошо пристегнута, и тут мой взгляд скользнул на нераспакованную почту. Судорожно откинув газеты и счета, в руке я держал почти точно такой же конверт, как и полтора года назад – приглашение на очередной бал. Дежа-вю? Второй шанс? Я не стал разбираться, а лишь с улыбкой смотрю на свою непогодам умную дочь.

– Как насчет того, чтобы наведаться на бал?

– А там холофо колмят? – непосредственно интересуется девочка, хрустя крекерами.

– Каши там точно нет, – со смешком отвечаю я, заводя двигатель.

– А мама там? – с надеждой продолжает допытываться Элли.

– Я очень надеюсь на это, детка,– серьезно отвечаю я, глядя в голубые глаза малышки.

– Поехали! – выкрикнула малышка, и машина резко рванула вперед.

Через несколько часов нас встречали огни огромного поместья Стенхоуп-парк. Я будто перенесся в то время, когда на Мерседесе и в смокинге, а не как сейчас в джинсах и рубашке, заруливал в поместье к Таунсендам. Улыбка появилась на губах, когда я вспомнил знакомство с Сабриной. Ее неловкость и безумную сексуальность, которую она источала. Как чуть не занялся с ней любовью за цветком в зале полном народа. Ее голубые глаза метали молнии, но ярче них не был даже свет солнца на небе.

Остановившись, я аккуратно отстегнул Элли, беря ее за ручку и поднимаясь по ступеням к открытым дверям. Пока обычная процедура отвлекала меня, Элли успела вырваться, и пронзительный крик с одним единственным словом заставил меня замереть:

– Мама!!!

И казалась, даже музыка смолкла.....