От любви до безумия пара шагов.

Та же пара шагов от порока до власти.

Счастье - это когда понимают без слов.

Если этого нет - значит, это не счастье.

От любви до потери - минута в пути,

И минута в пути от разлуки до встречи.

Счастье - это когда ты не можешь уйти.

Если можешь уйти - значит, это не счастье.

От любви до безумия- сутки бежать,

Друг до друга бежать, распадаясь на части.

Счастье - это когда тебе нечем дышать.

Если это не так - значит, это не счастье.

(с) Яна Бражник

Любовь... Что это? Непередаваемо чувственные сонеты Шекспира? Будто проникающие в душу классические переливы мелодий известных композиторов, отличающиеся плавным, неспешным звучанием? Будоражащие воображение картины великих художников? Огромный букет кроваво-алых роз, перевязанных атласной лентой? Бушующая огнем страсть, что превращает в заложника своей стихийной силы? Постель со смятыми белоснежными простынями из дорогого китайского шелка? Игривость и фривольность поведения, томный взгляд темнеющих от желания глаз, вызывающие мурашки прикосновения, повторяющие изгибы тела, которым жаждешь обладать? Любовь - всего лишь слово, умелое сочетание шести букв, обладающее сакральным смыслом. И каждый из нас воспринимает его через призму собственной индивидуальности. Это разительно отличаемые от привычных чувства и ощущения, которые однажды проворной змейкой вползают в сердце. Заставляя колотиться так бешено, будто бы ему тесно в темнице из ребер.

А впрочем, что я могу знать о любви? Ведь мне не с чем сравнить, ибо за всю мою долгую жизнь ни одна эмоция и ни одно пристрастие так сильно не въедались в душу, пылая в груди огненным цветком. Так уж сложилось, что я действительно никого и никогда не любила. Разве что родителей, герцога и герцогиню де Рош-Вилльер, и младшую сестренку Анику, да питала легкую привязанность к тем, кто был близок мне по духу и мог считаться другом. Но не более. Наверное, поэтому в ярком и пестром калейдоскопе за мной всегда следовали молчаливые тени: пресловутое одиночество, бесцельность собственного существования и обыкновенная хандра.

Мне всегда чего-то не хватало. Того, что не позволяло в выгодном браке, заключенном по всем канонам сделок меж богатыми семьями восемнадцатого века, стать благоразумной и добродетельной женой одного из видных бонапартистов. Того, что гнало прочь из изысканного дома, погрязшего в шике и лоске, лишь бы как можно дальше от мужа, к которому не испытывала ничего кроме презрения. Того, что заставляло одну за другой менять европейские столицы, словно в попытке вырвать из сердца февраль, холодную зимнюю ночь, укрытую вьюгами и снегами. Так и не найдя искомого, я умерла, чтобы воскреснуть в иной ипостаси и вкусить вечность, столкнувшись с демонами вампирской меланхолии и одиночества, потому как старуха с косой настигала всех, в чьих смертных душах гнездились тепло и свет.

Но однажды все изменилось. В мою порядком опостылевшую бесконечность ворвался Эдвард, да так стремительно, будто прорезающий бархат ночного неба метеор, умело и упрямо, как, пожалуй, не смог бы даже самый известный обольститель Казанова. Мне трудно назвать определенный момент, непозволительно откровенный взгляд или двусмысленную фразу, когда был сделан первый шаг навстречу к нему, за черту обычного ни к чему не обязывающего и ничего не обещающего флирта. И уж тем более не вспомнить и не постигнуть своим умом всех хитростей крестового похода, целью которого стало завоевание моего сердца. Однако же никогда я не забуду тот миг осознания, когда разуму пришлось принять приговор и уяснить, пути назад уже не существует, ибо тех деревянных мостов уже коснулась искорка полыхающего в груди пожара, подгоняя только вперед. Вселенная вокруг становится еще более наполненной, красочной и глубокой; свобода, меняя привычные границы и рамки, плавно перетекает из одной формы в другую; периодизация жизни делится на два отрезка: историю до него и то, что ожидает рядом. Тогда-то и понимаешь, что любви не искала, но нашла...

Венеция, словно сошедшая с полотен Каналя, под шум плескающихся вод, качаясь на волнах голубой лагуны, казалась мне насквозь пропитанной атмосферой романтики и любви. Солнце золотило пенные барашки, с шумом разбивающиеся о гранитную набережную близ Дворца Дожей, заливало усталым вечерним светом просторную площадь, которую облюбовали упитанные белые голуби, воркуя и попрошайничая у туристов угощения, и тянулось под навесы уютного уличного кафе, где за круглым столиком сидели мы с Эдвардом. Ветерок на легких невесомых крыльях приносил едва различимый запах морской соли и ласкал слух звуками далекой мелодичной музыки. Мужчина, предварительно изучив предложенную услужливым официантом винную карту, заказал Шато-Мутон-Ротшильд урожая 1947 года и, взглянув на меня, протянул руку, накрывая своей ладонью мои пальцы. Со временем я привыкла к тому, что рядом с ним вовсе не обязательно озвучивать свои мысли, достаточно лишь думать чуть громче, чем окружающие нас смертные. И, признаться, в какой-то мере мне это нравилось. Взор, отыскав среди иных далекие очертания собора Сан-Джорджо Маджоре, увенчанного статуями ангелов, успевая лишь скользнуть по высокой башне с колоколами, обратился к вампиру. Он знал, что я уже нашла ту самую церковь, где мы совершенно случайно встретились короткой южной ночью.

- Я помню это, - блеснув бездной темно-карих глаз, заверил он и улыбнулся. – Ты была загадочной и эгоистичной.

- Как будто ты вел себя лучше, - в шутку поддела я, не сдержав при этом лукавую ухмылку.

- Конечно, ведь каждый день я дарю малознакомым девушкам цветы, - подхватив мой игривый настрой, в той же манере парировал Эдвард.

Шустрый официант принес заказ и поспешил удалиться, оставляя нас одних в тени навеса наблюдать за ярким багровым шаром солнца, закатывающегося за горизонт, скрываясь в морских пучинах до нового дня. Воздух вмиг наполнил дивный, тонкий букет красного вина, насыщенным рубином разливающегося в ограничении прозрачного стекла. Обхватив хрупкую хрустальную ножку, я подняла бокал, дожидаясь, когда мужчина оторвет свой от горизонтальной поверхности столика, и, нежась в давно зачаровавшем, согревающем пламени его глаз, произнесла:

- За управляющее нашими судьбами провидение...

Под звон бокалов, словно по волшебству заиграла музыка, под которую мы танцевали на крыше Сан-Джорджо Маджоре, когда символ романтики и любви, именуемый Венеций, утопал в шумном праздновании в честь Спасителя. Тогда я еще не осознавала, что мое счастье будет заключаться в мужчине, один взгляд которого, проникая в ледяную душеу, дарит тепло и покой, тишину, сглаживающую заостренные линии любого беспокойства, и, взрывается желанием чувствовать его каждой клеточкой своего тела, каждым нервным окончанием и эмоцией. Сгорать под его прикосновениями, понимая, что этого полымя, сотканного из нежности и страсти всегда будет мало, и без страха вверять ему свое сердце, только для него пылающее в груди сверхновой звездой.

Чтобы просто быть его Цветочком...

Все еще хотите знать, что такое любовь? Тогда не ищите ответы на поверхности в ее вторичных проявлениях, коими зачастую служат романтика стихов-посвящений прекрасной Лауре, родившихся под пером Петрарки, памятники архитектуры, как знаменитая снежно-мраморная усыпальница Тадж-Махал, и бесчисленное множество картин, отражающих всю прелесть того, что в свою эпоху художники считали неподдельным идеалом. Ведь верно однажды написал Антуан де Сент-Экзюпери «Зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь».