| |
 От холода сводило ноги, а ведь была ещё только ранняя осень. Хотя любое время года покажется немилосердным, когда у вас из одежды только рваные чулки, поношенная юбка, сползающая с бёдер, тонкая кофта да дырявая телогрейка, утащенная с рыночного прилавка несколько лет назад. За это время Тилли успела немного подрасти, и ватник стал ей мал, но девочка упорно продолжала донашивать его, так как другой теплой одежды у неё не было. Конечно, можно было бы распороть сам ватник и пустить на рукавицы, но мерзнущие руки – ничто по сравнению с мерзнущим телом.
Погода предвещала невыносимо холодную зиму, чего Тилли и её семье совсем не нужно.
Зато зимой на фабрике работалось ещё ожесточеннее. Тилли повезло: она вместе с другими чумазыми ребятишками трудилась в помещении. Они стояли возле печи и били большим молотом по негодной породе. Уже после четвертой партии руки наливались свинцом и дети боялись, что они могут оторваться, но останавливаться было никак нельзя – иначе мастер, весь какой-то сальный, потный и злой, начнёт на тебя орать и лишит заработка. А уходить без денег хуже, чем быть случайно перемолотым в шестернях рабочего крана: Тилли один раз видела, как мальчишка, её ровесник, заснул на такой работе, и его тело порезало на ленточки. Столько кровищи было, ужас! А звук-то, звук-то какой! Но пацана и не осудишь, всем очень хочется спать. А тот мальчик должен был приходить ещё раньше... Когда он погиб, семья его так и пропала: других мужчин не было (отец умер ещё раньше, потому что он много дышал свинцом, и от этого он осел у него в животе), мать работать не могла, а сестра была слабоумной, и серьёзной работы ей не доверяли...
Хотя что же, у Тилли в семье тоже мужчин никаких нет. Кому это надо, с «глазачами» связываться. С проституткой и то проще: той хотя бы можно по морде надавать, украшения подарить всякие, любовь пообещать, она и выйдет за тебя, ещё и детёночков народит, а «глазачи» – это куда серьезнее.
Бывает, смотришь на девушку, а она на тебя нет, потому что видит она за твоей спиной тень берёзового Гилли Ду. Тогда «глазач» понимает, что жить-то тебе осталось самое большее три дня, потому что пройдёшь ты мимо берёзы, решишь прикорнуть у её корней, а Гилли Ду вцепится когтями в твоё тело и душу всю высосет. Или ещё: все вперёд смотрят, когда идут, а «глазачи» от земли глаз не отрывают, чтобы, не дай бог, не наступить на какого-нибудь сприггана или другую фею...
Впрочем, не только фей умеют видеть «глазачи». Сама Тилли мёртвых ни разу не видела, но её матушка, женщина без обоих глаз, рассказывала, как однажды она заметила мечущийся по дому дух старика Уайкса, который разбрасывал вещи и жутким голосом кричал: «Моё! Моё! Никому не отдам! Моё!!!». А утром его сыновья обнаружили, что всё их наследство – деньги, бумажки, столовое серебро, дорогие стеклянные вазы и прочее – разбито, сожжено и истоптано. Они на злодеев подумали, которые семью Уайкс никогда не любили, но мама-то знала, что это дух старика закапризничал и богатствами делиться не захотел...
Но глаз она лишилась в другой раз. Однажды она гуляла по базару и вдруг увидела, как водный дракон Таргатос, который тогда подъедал местный скот, стоял невидимым и выбирал, какого ребёночка съесть. Она окрикнула его, и её посчитали совсем сумасшедшей, а Таргатос позже поймал её и вырвал оба глаза, чтобы больше не могла видеть никого из волшебных тварей и существ.
Тогда-то Тилли и пришлось пойти работать. Ей не было и шести, и обычно таких маленьких девочек никуда не брали, но мама ослепла, а Тилли не могла позволить старшей сестре Жоанне тащить все на себе. Вот и ушла сначала к прядильщицам, а затем на фабрику – там больше платят. И теплее намного. Конечно, вставать рано очень тяжело – в семье Тилли никогда не было никакой скотины, а огород рядом с фабрикой особенно не разведешь, – но зато в день можно заработать по два, а то и по четыре шиллинга. На них можно и мяса купить. Если ноги до базара дойдут, что совсем не так легко, как кажется, особенно после работы.
И всё-таки слишком холодно. Если так пойдёт и дальше, то всю зиму им придется жить впроголодь, ведь, как известно, чтобы согреться, нужно не только кутаться в одежду и топить печку, но и хоть иногда есть досыта.
Хотя что такое «есть досыта», Тилли не знала – за день в её желудке обычно оказывалось всего-то пара ломтей хлеба (и хорошо, если это будут ломти, а не только корки), картошка да одна селёдка, если с деньгами, конечно, повезёт. Иногда сестра могла принести сарделек, но это если ей выдавали премию. А так – жри да радуйся, что вообще сегодня поел.
 «Глазачей» народ не любит. Не только потому, что они видят то, чего не должны: ходят слухи, что «глазачи» якобы способны накликать беду. И это действаительно так – порой феи и прочие твари любят показываться на глаза людям, а иногда их способны видеть только «глазачи». Например, если феи или ещё какие твари, прикрываясь наложенным заклятием, творят худое: воруют зерно, портят одежду, похищают сущности... И, главное, непонятно, зачем им всё это надо, но тем не менее – воруют, и весьма охотно. Был, например, сыр. Похитили у него сущность, и только оболочку одну оставили. Теперь этот сыр и есть нельзя, и в воде он не тонет, и даже запаха никакого от него не останется.
Но ладно сыр. Хуже, когда точно так же скот воруют, или людей. Люди, понятное дело, нужны: хочешь – раба из них сделай, хочешь, женись на них и в племя своё обрати, а хочешь – просто съешь. Это-то всё нормально. Но зачем им коровки да овечки, Тилли не понимала: она не раз видела, как прекрасные водные девы Гврагедд Аннвн выгуливали великолепный фейский скот – белых коров с черными ушками и таких же прелестных козочек и овец. Ведь феям не нужен человеческий скот, так зачем они их воруют и оставляют на их месте деревянные колоды, которым с помощью магии придают вид живого существа?
Тилли этого не понимала. Но предпочитала помалкивать: когда ты видишь то, чего видеть нельзя, об этом лучше всего молчать, а то останешься без глаз, как мама Тилли, её бабушка и прабабушка...
На самом деле, молчать очень тяжело. Приходится, конечно, жить-то хочется... Но порой видишь, как боуги (а на фабрике у них целое гнездо: странно, ведь феи не любят ни механизмов, ни людскую толпу, но этим почему-то очень полюбился машинный отсек) делают гадость кому-нибудь, и рвешься предупредить, что сейчас происходит что-то ужасное, а не можешь. Приходится молчать, а не то и тебя как сумасшедшую осудят, а потом и сами феи накажут.
И хорошо, если потеряешь только глаза: Тилли знала историю о бедной женщине с холмов Гамп, что лежат по ту сторону реки. Она тоже умела видеть фей. Те приходили и брали у неё муку, а потом не возвращали. И вот как-то раз женщина рассердилась на них за такие проказы и не оставила им ничего, а те отдали её Паучьему Королю – самому страшному из злодеев Гант-Дорвенского леса.
Или вот история про девушку Лиззи, в которую влюбился фейский принц... Он пришёл к ней под видом красивого человеческого юноши, а она увидела его в истинном обличии и закричала. Тот оскорбился, и тогда вся Ночная Охота потащила её в самую бездну Ада...
И чего отказывалась, дура? Вот если б к Тилли, или, лучше, к её сестре пришёл какой-нибудь такой же фейский принц, она бы не закричала. А чего кричать-то? Во-первых, если рассуждать по-умному, то жить среди фей всяко лучше, чем существовать вот так, как живут они – не принятые ни волшебным миром, ни своими собратьями-людьми. А во-вторых – это, опять же, если рассуждать по-профессорски – то такой крик попросту неразумен. Ведь, если у Лиззи действительно было волшебное зрение, то она за всю свою жизнь перевидала бы столько всяких-разных омерзительных тварей, что не испугалась бы какого-то фейского принца. Ну да, говорят, у них то один глаз, то сразу несколько по всему телу разбросаны, спина находится там, где перед, и кожа зеленая... Это ещё не страшно. Всё равно все феи, кроме самых красивых и самых жестоких, выглядят именно так. Женятся же люди на плотоядных коровоподобных хюльдрах, и ничего...
Эх, а вот им с сестрой ничего не грозит. Никогда.
Никто не будет давать работу девчонке со странным взглядом, которая может видеть духов и нечисть.
Никто не женится на девушке, у которой в роду все мужики либо умирали, либо сбегали от ослепленных жен.
И ждёт их печальная жизнь, холодная зима и вечный голод...
От таких невеселых мыслей у Тилли заболела голова и свело живот. Хотя второе, скорее, от недоедания, чем от глубокого отчаяния. Тело охватила мелкая дрожь, и Тилли плотнее закуталась в телогрейку, как вдруг её внимание привлекло какое-то движение. Она повернула голову и ахнула.
На самом краю улочки, ближе к лесу, стоял дом одного из мальчиков, с которыми она работала. Его семья была не такой бедной, как у Тилли, но им всё равно не хватало средств, чтобы отправить сына на обучение в школу, и он вместе с отцом и старшими братьями вкалывал на фабрике. Получал чуть побольше, так как он ещё и следил за огнём в печи, а не просто бил пустую породу, и поэтому Тилли слегка недолюбливала его. Она сама бы смогла справиться с этим заданием, но девчонок никогда не ставили на такие ответственные работы, боясь, что они подпалят себе волосы. Недавно в семье этого мальчика появился ещё один ребёнок, и это стало настоящей мукой для всей семьи: ведь они же почти накопили на новый домик, а теперь придется все потратить на новый рот... Об этом Тилли узнала из разговоров других мальчишек. Она радовалась, так как теперь этот паренёк наравне со всеми, но внутри сочувствовала и ему, и его семье. Девочка не могла представить, как бы они прожили, будь у них ещё кто-нибудь из младших...
К тому же их дом был знаком Тилли не только этим: частенько их жилище подвергалось атакам фей, и поэтому на дверях висели целые связки трав, призванные отпугивать эту заразу. Но, по-видимому, в этот день они забыли про одно окно, и теперь Тилли видела, как оттуда вылетают танцующие человечки. Совсем маленькие, не больше трех дюймов в высоту, они были одеты в красные и желтые одёжки. От каждого их движения в воздухе оставался красный или желтый след, а листья, на которые садились эти озорники, окрашивались в цвета осеннего леса...
 «Спрайты», – моментально догадалась Тилли. Они были не так опасны, как другие феи их местности. Тилли спокойно прошла бы дальше, отвернув голову от увиденного зрелища, если бы не заметила, как за ними следом из окна выползает малыш.
Сомнений никаких не осталось: спрайты решил оставить вместо ребенка одного из своих стариков. И теперь человеческий малыш будет расти у фей, превращаясь в такого же, как они, а подменыш станет изводить родителей ором, капризами и неудачами, а затем и вовсе умрёт, оставив их в печали и безысходности...
Тилли не хотела вмешиваться в это дело.
Тилли слишком хорошо знала, к чему ведёт раскрытие тайны. Она каждый раз взирала на свою кроткую, несчастную мать, ходящую по миру с повязкой на чёрных дырах вместо вырванных глаз, и её сердце обливалось кровью.
Когда-то Тилли дала себе слово, что сделает всё, чтобы не остаться слепой, как мама, бабушка и прабабушка.
Но рука, словно сама собой, схватила палку, а горло выкрикнуло:
– Эй, пошли прочь, паразиты! Дьяволы! Вот я вам покажу!!!
Она замахнулась, и спрайты разлетелись во все стороны, смешно ругаясь своими писклявыми голосами. А мальчик, словно очнувшись, упал бы на землю, если бы в полёте его не поймала Тилли.
И, глядя на ревущего малыша, ощущая его вес на своих руках, Тилли осознала весь ужас ситуации..
Она посмела раскрыть тайну своего волшебного зрения.
Она дала понять всему фейскому народу, что она их видит.
Она помешала им совершить ужасное дело, которое для фей вовсе не было ужасным.
Какая же она дура!
И теперь этот малыш плакал у неё на руках, а из дома выглянул растрепанный отец мальчика, готовый в любую минуту дать отпор обидчику.
И прежде, чем Тилли приняли за похитительницу детей, она, поняв, что ей всё равно после этого не жить, закричала:
– У вас в доме фейский подменыш! Вашего ребенка чуть не украли феи! Феи!
Если бы подменышу хватило мудрости не выдавать себя и лежать и дрыгать ногами, как все младенцы, то люди подумали бы, что Тилли просто спятила и где-то украла дитя. А потом её забили бы камнями. Или отвели к голове. Но для этого им следовало успокоиться, а как успокоиться, когда видишь безумицу с похищенным ребёнком? Тогда бы и подкидыш остался целым, и предательницу-«глазача» уничтожили, причем всей деревней.
Но, к счастью Тилли, фейский подмёныш оказался вовсе не таким прозорливым. Как только она выкрикнула эти слова, внутри избы раздался невыносимый свист, от которого заложило уши даже у Тилли, а ребёнок на её руках заплакал пуще прежнего. Раздался женский визг, и на улицу прямо по спинам проснувшихся выбежал старый и уродливый спригган – они славились своей дружбой с тонкими и воздушными спрайтами, умевшими летать и ткать одежду. Бешено вращая огненными глазами, он закричал на Тилли, да так громко, что она чуть не упала на землю:
– Проклятая девчонка! Вот погоди, доберётся до тебя Паучий Король, и даже косточки от тебя не оставит! И тебя уничтожит, и всю семью твою, а деревню эту сожрут драконы! Вот тогда-то и вспомнишь, что ты наделала, дрянь! Мерзкая вонючая поганка!
Прокричав всё это, он ударился о землю и растворился в белом дыму, а Тилли стояла на том же месте и мелко дрожала – не то от страха, не то от больших волнений. Она знала, что ей не простят этот поступок, что феи пойдут и нажалуются на неё главному чудовищу леса. И как быть? Что же ей делать? И ведь в самом деле, он может разозлиться на них на всех и уничтожить всех разом! Ни единого домика не пожалеет!
Если, конечно, она сама не пойдёт к нему и не попросит, чтобы он наказал лишь её, а остальных и не думал есть. А не то все умрут, и Тилли будет тому виной, и тогда её в рай не пустят – скажут: «Эта девочка связалась с нечистой силой, из-за неё погибло много добрых людей и славных ребятишек! Не будем её брать!». И она будет вечно мучиться в Аду...
Б-р-р, и представить такое страшно!
Пока испуганная Тилли думала об этом, из дома высыпали все взрослые; дети выглядывали из окон и сонно щурились, понимая, что утром они придут на фабрику совсем уставшими. Тем не менее событие взбудоражило всех: мать забрала из рук девочки малыша и осыпала его поцелуями, отец на всякий случай взял рогатину, хотя в лес не собирался... Все они о чём-то говорили и хлопали Тилли по спине, а она не обращала на них никакого внимания, словно в забытье глядя куда-то вдаль...
Надо идти. Надо отправляться, пока не поздно, пока спрайты не рассказали обо всём Паучьему Королю, и он не решил съесть всю деревню.
Она пошла вперёд; кто-то попытался её задержать, хватая за руки, но она выскальзывала и говорила:
– Не трогайте меня! Спокойной ночи!
И затем шла дальше, преисполненная решимости и мутного страха перед грядущим. Однако тому мальчику, с которым она работала вместе, удалось догнать Тилли; он поблагодарил её и сунул что-то в карман в знак благодарности, а она кивала, думая о своём. Её не интересовали ни горячие слёзы благодарности этого мальчишки, ни его обещания помочь – да какая, дурень, может быть помощь, если к утру их всех может не быть?
– Оставь меня, – резко произнесла Тилли. – Не ходи за мной, плохо тебе будет. Понял? Я иду к Паучьему Королю, и попрошу его никого, кроме меня, не есть.
– О чем ты говоришь?! – воскликнул изумленный мальчишка.
– Дело я говорю, а ты, дырявая башка, не слушаешь. Оставайся с роднёй, и пускай всюду развесят зверобой, камни с отверстиями, желуди и колокольчики. Найдётся плесень с церковного двора – совсем хорошо. Спрячь нож под подушку, носок под кровать, а на пол положи лён: они его любят и отвлекутся от дел. Увидишь муравья – дави его немедленно: это мурианы, фейские собаки. Они будут насылать на вас видения и жуткости, чтобы отвлечь ваше внимание и украсть ребёнка, а вас самих слопать, как куриц на праздник! Ясно тебе? И шагу делать не смей вслед за мной! Нечего тебе меня преследовать, дома тебя ждёт работа поважнее.
Тилли говорила об этом очень серьезно и резко, словно отдавала приказы, а мальчик слушал её с широко раскрытыми глазами. Он, конечно, верил в фей, но, как и любой другой житель их посёлка, не относился к ним серьезно, а Тилли с семейкой считали просто сумасшедшими и странными. И теперь, когда его младший брат чуть не стал одним из спрайтов, а его место едва не занял отвратительный мерзкий дух, он боялся пропустить хоть слово, что ему говорила Тилли. И он покорно кивнул, а она пошла вперёд, глубоко в лес, в другую сторону от своего дома, дергаясь от каждой встреченной ею тени. Девочка прекрасно понимала, кто может в них прятаться, и меньше всего ей хотелось, чтоб её затанцевали до смерти, пока она не доберётся до Паучьего Короля.
***
Городской житель не боялся леса, так как не имел понятия, какие силы скрываются в нём. Для него лес – это средоточие природы, мирной, неопасной и доброй по отношению к людям. Горожанам казалось, что лес – это место, в котором можно скрыться от тревог и коварства. Тилли знала, что это совсем не так.
Она заметно продрогла, пока рыскала в ночной темноте: идти к Паучьему Королю по тропинкам бесполезно, так как люди обходят его логово стороной. Они, правда, не ведают, где оно находится, но считают, что где-то глубоко в лесу, там, куда заходят лишь дикие звери, которым не страшны феи, Мёртвое Воинство и прочие твари. Тилли впервые подумала о том, что она может и не дойти до Паучьего Короля – ведь волки в эту пору достаточно люты, хоть и не так, как зимой...
«Надо было взять с собой хоть какую-нибудь рогатину», – в отчаянии подумала девочка. Феи, конечно, не боялись дерева, но ничего металлического в их доме просто не было. Кроме, разве что, топора, но и тот проржавел за старостью лет, так что им даже колоть дрова очень сложно...
А если она очутится в медвежьем логове? Или, как герой баллады о великом Уртиге, упадёт в нору к драконам? Б-р-р! Даже думать об этом не хотелось.
«Хотя тебе же всё равно умирать, так что какая разница, как: от яда Паучьего Короля или в драконьей пасти?».
Тилли внимательно посмотрела вокруг: никаких признаков фейских кругов или отвода глаз. Единственное, чем полезен её дар – девочка всегда могла распознать, правду она перед собой видит или колдовство. Там, где люди верили нечисти, она распознавала обман и уходила, и даже их танцы никогда на неё не действовали.
Ну, наверное. Феи никогда не танцевали перед Тилли, но девочка была твердо уверена: она бы не поддалась. Ведь должно же быть хоть что-то хорошее в её даре...
Однако прошёл битый час, может, с четвертью, а никаких признаков фей не было и в помине. Ни холма, ни света, ни какой-нибудь избушки. Только осенний холодный лес.
«Может, я себя обманываю? – подумала Тилли. – Может быть, всё не так страшно, и феи не рассердились на меня? Иначе они бы давно меня убили, едва только я вступила в лес».
Но она тут же одёрнула себя: ишь чего размечталась, дура! Ведь если её маме не простили, так ей-то за что? Да, феи не столь кровожадны, как драконы, которым только и есть дело, что поедать несчастных, но они не менее обидчивые и мстительные.
И вообще, раз она не может ничего найти, то это значит (если рассуждать по-профессорски), либо тут ничего и нет, либо спрятано так, что даже её волшебные глаза не в силах найти.
Тилли опустилась на землю, так как знала, что её сложней всего заколдовать: проще навести “отвод глаз”, чем наложить чары на то, к чему постоянно прикасаешься... И вообще, земля не пол, она древнее и могущественнее, и на ней всегда остаются хоть какие-нибудь следы.
Как в воду глядела.
Девочка провела ладонью по опавшим листьям и подняла руку, принюхиваясь. Её всю аж передернуло – от земли пахло старой кровью и какой-то слизью, которой не бывает на палых листьях. Что-то такое мерзкое и вонючее, похожее не то на животный жир, не то на раздавленного клопа.
Значит, она на месте.
– Паучий Король! – крикнула Тилли. – Эй, Паучий Король, я пришла к тебе!
И тут она едва не закричала от ужаса.
 Обстановка вокруг неё сменилась: теперь деревья вокруг возвышались над ней, как камыш над букашкой. Толстые, столетние, сплетенные корнями, они все были странного серого цвета и казались не настоящими, а пришедшими из какой-то страшной сказки. Сама Тилли стояла на поляне, а вовсе не в чащобе, но не это самое удивительное и ужасное из того, что пришлось ей увидеть.
С деревьев свешивалась гигантская паутина. Прозрачная, с осевшими капельками росы, она казалась похожей на туман, если бы только её нити не были толщиной с человеческую руку. Иные деревья были обмотаны ею, как саваном, но в основном она просто висела и заполняла собой все свободное пространство между стволами так плотно, что Тилли поразилась тому, как она в неё не попала.
А в паутине были люди.
Хотя вряд ли это можно было назвать людьми: от них осталась лишь запутавшаяся в нитях кожа с одеждой и волосами. Как будто кто-то высосал их изнутри, оставляя лишь невкусный покров, который даже сейчас был облеплен мелкими паучками и летающим гнусом. И эти жалкие останки висели везде; иные лежали, но тоже укутанные со всех сторон паутиной, как коконом. Даже костей не осталось, вот ужас-то! Только пустые оболочки, в которых раньше бились сердца и прятались желудки...
Тилли никогда не видела ничего подобного, и только оцепенение мешало ей потерять сознание. Она непременно упала бы на землю, если б не была так поражена увиденным. К тому же она пыталась разглядеть в обезображенных складках кожи кого-нибудь из своих безвестно пропавших знакомых.
«Сколько трупов, – думала она. – И он их всех слопал?! Один?!»
Тилли старалась не шевелиться. Она боялась даже смотреть по сторонам, полагая, что от своих неосторожных движений точно попадёт в сеть паутины, из которой, конечно же, не сможет выбраться. Ведь если не смогли эти взрослые люди, то о ней и речи быть не могло...
– Сколько лет живу, а никогда не видел, чтобы мясцо само в рот приходило!
Тилли вздрогнула, но не пошевелилась: она по-прежнему очень боялась оступиться и попасть в сети, а то и прямиком в лапы к Паучьему Королю.
Гигантская чёрная тень, которую девочка поначалу приняла за крону дерева, спускалась вниз по паутине. Тилли задрожала от страха: она и не представляла, насколько огромным может быть такое существо. Лапы казались очень длинными, никак не меньше десяти ярдов, а тело такое толстое и круглое, что на нём можно было спокойное ездить верхом, как на лошади...
И от этого становилось страшно. Очень страшно.
Следуя природному чутью, Тилли делала больше умных вещей, чем глупых: уж так получалось. Она была как дикий зверёк, привыкший жить начеку: когда случается что-то страшное, обычно нет времени на раздумья, нужно только действовать быстро, полагаясь на удачу.
Так оно и произошло: Тилли упала на одно колено, словно поклоняясь чудовищу, хотя на самом деле причина была в другом – она очень испугалась увиденного и, не рискуя отворачиваться, опустила голову перед Паучьим Королём. Если это, конечно, был он.
– Я пришла просить прощения, – громко, не слыша свой голос, произнесла Тилли. – Я помешала спрайтам забрать ребёнка, и я...
– Я знаю это. Тебе нет нужды рассказывать о том, что ты натворила.
Гигантская тень нависла над Тилли, но она побоялась подняться. Ведь если девочка испугается, то лишь приблизит свою кончину, а ведь она только сейчас начала потихоньку осознавать, как это страшно – умирать...
– Однако возрадуйся: какая-то смертная удивила самого Паучьего Короля! Мухи не залетают в рот лягушкам сами, знаешь ли. Если только не от глупости!
– Я хотела, чтобы ты наказал только меня! – закричала Тилли: ей было неприятно, что её назвали глупой. А ещё страх так сильно одолевал бедную девочку, что она не думала над тем, что делает... – Я прошу, чтобы ты не трогал остальных, а съел только меня!
– Только тебя? Хм.
Неожиданно раздался звук рвущейся ткани, и Тилли всё-таки вскрикнула – когти больно процарапали её кожу и вцепились в спину. Её подняли за шкирку, как котёнка, и Тилли стоило больших трудов удержать на весу юбку и не потерять сознание: высоты она боялась ничуть не меньше чудовищ...
Хотя нет. Конечно же, меньше.
Тилли пришлось поднять голову, чтобы посмотреть на Паучьего Короля. Взглянув на него, она на миг потеряла способность дышать.
Он в самом деле оказался так велик, как она и думала, даже, наверное, чуть больше – теперь девочке казалось, что его ноги, пожалуй, длиной целых тринадцать ярдов, а на чёрном паучьем брюшке можно прокатить целую семью. Но вместо того, чтобы заканчиваться уродливой головой, как это принято у пауков, тело становилось человеческим, хоть и непомерно длинным, а шершавое и покрытое ядовитыми волосинками брюшко – чёрной тканью пальто... Он нависал над ней, не то человек, не то ядовитая тварь, с паучьим туловищем, длинными руками со множеством локтей (их было не меньше двух, как и у паука), и в чёрной одежде, словно вырастающей из его ужасающей плоти.
Паучий Король приблизил к ней своё лицо с тёмными немигающими глазами: одна пара их казалась вполне человеческой, с белками и ресницами, а остальные три шли по обеим сторонам головы, спускаясь к длинной, почти змеиной шее. И это было так жутко, что Тилли не могла отвести от него взгляда: должно быть, именно так и погибают несчастные бабочки, попавшие в лапы к ужасным паукам, покорные, безвольные и завороженные...
– Ты выглядишь не слишком сытно, – наконец произнёс Король, и по телу Тилли побежали мурашки. – Хватит лишь на один зубок. Даже кровь твоя не пахнет вкусно.
Тилли только в этот момент осознала, как болит у неё то место, за которое её поднял Паучий Король: он, должно быть, в самом деле вцепился в неё до костей...
Но он не хотел есть только её. Он хотел насытить своё прожорливое брюхо кем-нибудь ещё.
Надо что-то придумать, чтобы спасти остальных.
– Но я, признаться, поражён твоей безграничной смелостью, – продолжил он. – Я ни разу не видел смертных, которые добровольно отдавали себя на съедение мне. Видишь этих людей? – Он широким жестом окинул поляну. – Они попали в паутину. Люди глупы, намного глупее, чем любой из моих детей. Паутина приводит их сюда: могу без ложной скромности заявить, что они сами помогают мне её плести – своей корыстью, страхами, глупостью...
– Но разве ты не можешь поймать их самостоятельно? – неожиданно спросила Тилли.
Она тут же пожалела о своем вопросе: лицо Паучьего Короля, и без того бледное и обескровленное, стало почти прозрачным, а он выпрямился и заговорил так громко, словно гроза спустилась прямо на землю.
– Ты смеешь сомневаться в силе Паучьего Короля?! Ты действительно так стремишься умереть, что дерзишь мне?!
– Нет, – Тилли была оглушена и не слышала своего голоса. – Но я знаю, что другие сомневаются в твоём колдовстве за пределами леса. Они говорят, что только твои дети, да ещё и феи, могут выбираться из него, а ты просто приманиваешь путников к себе, как лентяй. Они так говорят, не я. Я пришла сама, и я...
Тилли не успела договорить – её сбил хохот Паучьего Короля. Его лицо изменилось, стало весёлым и почти что человеческим. Он смеялся так громко и так искренне, что Тилли не могла не поддаться его искренней веселости и не ответить слабой улыбкой.
Хотя её и пугали мысли, над чем он может смеяться.
– Уж сколько лет живу, – и свободная рука Паучьего Короля, в белой перчатке и с торчащей из-под рукавов белой рубашкой, смахнула невидимые слезы, – уж сколько лет живу, но ни разу не видел, чтобы меня пытались так глупо обмануть!
Сердце Тилли ёкнуло: девочка поняла, что он не поверил ей, и, вероятно, она теперь обречена. Ведь она действительно пыталась провести его – его, повелителя фей всего Гант-Дорвенского леса! Ну разве она не дура, разве не глупая курица?! Теперь её точно съедят, её и весь посёлок вместе с ней...
– Но я ценю твою храбрость, смертная, и даже готов немного смилостивиться.
Он отпустил её, и Тилли упала на землю. Она больно ударилась, юбка почти совсем слетела с бёдер, но это её не пугало: она, морщась от боли, тем не менее была обнадежена и оттого радостна. Смилостивится!.. Смилостивится! Девочка понимала, что старый дух её просто дурачит и придумает ловушку, но всё равно не могла сдержать слёз радости: неужто он не тронет её родных, маму и сестру?
– Если ты проиграешь, ты не умрёшь. Но умрут все, кого ты знаешь, а сама ты будешь вечно служить мне и всему Неблагому двору, выполнять самую чёрную и неблагодарную работу.
И вновь сердце Тилли сковали страх и отчаяние: они полностью сместили собой радость от освобождения. А ведь она надеялась!.. Почему он просто не может съесть её, как любого из этих несчастных? Ведь она, глупая девочка, не может состязаться с королём Гант-Дорвенских духов!
– Если ты уйдёшь, скажем, за семь дней... или нет, это слишком мало, ведь ты смертная, а вы все слабее, чем мы... Хорошо, если до того момента, как луна сделает полный круг по всему небу, ни я, ни мои дети не поймают тебя, я заберу только тебя, и больше не буду трогать никого из твоей жалкой деревни. Если не сможешь убежать – неважно, где мы тебя поймаем, в своём лесу или за его пределами – то я съем всех людей, каких ты знаешь в лицо, а ты служишь мне до скончания веков. Подчеркиваю, людей! А чтобы ни у кого не искала помощи, я сделаю так, что всем, кто решит тебе помочь, ты будешь приносить ужасные несчастья, будь то смерть, боль при касании и прочие неприятности. Думаю, это справедливо, ведь я поспорил только с тобой, а не с этими людьми, вот ты и должна от меня спастись.
Тилли внимательно слушала его и всё больше и больше предавалась тоске и унынию. Девочка знала, что не выполнит такое задание: ведь она уже находилась в Гант-Дорвенском лесу, переполненном духами, демонами и прочими тварями, и прекрасно понимала, что справиться со всеми ними она не сможет, сколь бы осторожной ни была!
Надежды не оставалось, как и спасения. Неоткуда было их ждать.
– Я согласна, – сказала она тоскливо.
Паучий Король улыбнулся, и всё вокруг исчезло: не было ни поляны, усеянной трупами безвинных прохожих, ни столетних толстых деревьев, ни гадостного запаха гниения и паутины, ни Паучьего Короля. Только осенний лес, тёмный и беспощадный ко всем, кто в него попадёт.
И Тилли заплакала: громко, навзрыд, не сдерживая чувств.
Продолжение следует...
|
|