Прихватила галогенный фонарь и побежала к подружке на выручку. Лиза не могла оторваться от абрикоса. Длинные локоны паутиной запутались в сучковатых ветках. Без приставной лестницы никак, поняла я и отправилась на поиски. Садовый инвентарь нашелся за Мишкиным домом — плашмя лежал на отмостке. Приноравливаясь, как бы взяться поудобнее, без лишнего шороха, и при этом в темноте углы не задеть, я внезапно услышала:
— Как говорится, тиха украинская ночь, но сало лучше перепрятать... Быстро ты оклемалась. Позавчера в бреду, сегодня резвая. Поднимайся. Не бойся, я детей не ем. Фонарик подбери, лестницу оставь.
Зачем я его выслушиваю, почему он распоряжается, возмутилась приказному тону Роберта. И вовсе я не боюсь, просто спина задеревенела от напряжения. Хозяйка здесь я, а он без году неделя приезжий из Питера. Пусть катится к себе и там командует.
— Где Миша? — Перекинула волосы за спину и не подумала оборачиваться.
Проигнорировав вопрос, он тихонько присвистнул.
— Что за шум, а драки нет? — В окно выглянул его приятель.
— Герыч, спасай свою Рапунцель. Пока твоя невеста сопли жует, та на собственной косе повесится.
Спотыкаясь о бордюры, я помчалась к Елизавете. Проломилась через кусты самшита, зацепилась за торчащий поливочный кран и ласточкой спикировала на газон. Через меня кто-то перемахнул и скрылся, а кто-то, жестко схватив за шкирку, поставил на ноги и тоже исчез. Впереди маяком вспыхнул луч, прихрамывая и потирая зашибленное бедро, я дошла до цели. Там уже развернулась спасательная операция. Роберт светил, Георг, втиснувшись между ветками и обхватив ногами ствол, распутывал Лизу. Он напомнил мне врача-стоматолога из детства: ласково доверительно заговаривал зубы и освобождал прядки. К концу операции он меня едва не усыпил. Очнулась, когда попросил принести ножнички.
— Элизабет, я совсем чуть-чуть, ты и не заметишь, — пообещал он. Лизка, просидевшая все это время ни жива ни мертва, согласно кивнула.
Закончив, он мягко, как кот, спрыгнул и помог ей спуститься. Потом, словно фокусник, раскрыл ладонь, а там конфета. Дал ее подружке, мне — ножовку и ножницы. Проводил нас к дому, поставил на порог фонарь и, сказав «бай-бай», улыбнулся и растворился в ночи.
— Лиз, я не думала, что так получится, — извинилась, раскладывая кресло-кровать. — Зато ты сама убедилась, что я сказала правду. Ну, приукрасила немного, но ты же меня знаешь.
Подружка расчесывалась и загадочно улыбалась. Чему там радоваться, не понятно. Подумаешь, «Белочка» конфетной фабрики имени Крупской, у меня лучше есть. То, что он плел ей на дереве про симпатичные сережки с зеленым камешком под цвет ее глаз, так он и мне лапшу на уши вешал.
— Лизка, давай меняться: я тебе коробку «Грильяжа», ты мне «Белочку».
— Забирай безвозмездно... — эхом отозвалась она, лежа в кресле-кровати и мечтательно уставившись в потолок.
Мечтать и я люблю. Сунула в рот питерскую конфету и представила, что сижу на абрикосе вместо Лизки. Ноймара заменила Монастырским, зажмурилась... и получилась картина маслом: Миша с ножовкой и Неля с отчекрыженной косой. И никаких тебе воркований, что он понимает, как это красиво — длинные волосы у девушки, и он постарается, чтоб ни один лишний волосок не упал с ее головы... Эх... Где ты бродишь, Миша? Наверное, с очередной кикиморой. Шоколад сделался горьким, мелкие орешки показались скрипучим песком...
— Мишу не видела? А где Лиза? — проснувшись, спросила у Поли. — Кресло собрано, ее нет, и «хонды» не видно... Кстати, «вольво» тоже.
— Соня-засоня, ты как в фильме «Пока ты спал». — Тетка поставила передо мной творог и какао.
«Ой-ой, а сама!» — прыснула я, вспомнив ночное приключение, но выслушав Полину, поняла, что прозевала много интересного. Герыч пожаловал на нашу половину проводить «Элизабет». Из окошка заметил, как она на «хонду» садится. Ага-ага, так я и поверила, партизанить и я могу, еще неизвестно, кто из нас больший шпион. Пускай я не умею ходить как кошка и не занимаюсь спортивной гимнастикой или воздушной акробатикой, зато у меня теперь полевой бинокль есть! У папы попросила. Когда у меня температура, он все готов отдать.
Георг подрегулировал мопед, сорвал на клумбе георгин и подарил Лизке. Очень символично, я прям таю!.. Что-то я медленно таю, надо уменьшить количество конфет... Приятель его рядом подкачивал на теткиной машине колеса и комментировал: «Улыбнулись сонные березки, растрепались шелковые косы. Шелестят зеленые сережки, и горят серебряные росы».
— Поля, он Есенина читал?! — Я поперхнулась какао. — Где поэт Сергей и где циник Роберт.
— С чего ты взяла, что он циничен? — удивилась тетка.
— Да так, показалось...
— Неля, ирония и самоирония – защитный механизм от страхов, они есть у каждого из нас. Форма защиты от самого себя. Ничего плохого в этом нет.
— А назвать твою «таврию» шайтан-арбой – это тоже приступ изящной словесности?
— Он же в шутку. А ты – язва.
— Я? Да он противный, как пенка на молоке! Бе-е-е.
— Пенка, наведи порядок в комнате, у тебя там черт ногу сломит.
Я начала со шкафа. Вывалив на кровать вещи, нашла бутафорский меч, который появился у меня после просмотра сериала «Зена — королева воинов», и индейский головной убор Сержа, сохранившийся с тех времен, когда он и Мишка играли в индейцев и охотились за поросенком для ужина на вертеле. Я не хотела становиться ничьим ужином и отстреливалась из рогатки. Перед зеркалом водрузила на голову корону из перьев, поставила меч между ног, сложила ладони на рукояти и вздернула подбородок.
— Твое счастье, Боба, что ты уехал в город, не то сняла бы с тебя скальп!
Зашла Поля, сказала, что я похожа на ацтекского подпаска, и за мной приехала мама. Я быстро собралась. В комнату ее пускать нельзя, увидит кавардак, будет неделю всех песочить. Интересно, посмел бы Роберт обозвать арбой мамин «порш». Экстремальный турист... у самого-то — что за душой? «Зеленые сережки»... не хочу зеленые, мне нравятся с фианитами.
К концу дня я поняла, что хотеть буду долго. День вообще пошел коту под хвост. Мама выговаривала за внешний вид, настаивала, чтоб я дома переоделась и смыла с ногтей жуткий черный лак. Куда смотрела Полина, когда я отрезала себе челку? Теперь и филировочные ножницы не спасут мой вид. Оказалось, что с трудом, но спасли. В маминых умелых руках. Подарок крестного назвала безвкусицей. Уши проколоть нельзя, я обязательно стану вдевать в них болты или гайки. Приличные серьги я потеряю, или на тренировке вырвут с мочками. А то, что малявка Белка, которой и четырех нет, но уже с сережками, так Иза слушает маму и не перечит. И я не должна перечить, а ехать с ними в Италию, нечего сидеть на берегу болота и кормить комаров. Она уже путевки купила. И не надо стонать, мы едем к портнихе на примерку школьной формы, а не на пытки. Она не пустит меня на занятия в вульгарной джинсовке, снятой с пленного румына.
— Что тебе делать на даче? — спросила мама, когда вернулись с примерки. — Изображать из себя Эли Коэна и прятать под подушкой фантики от шоколадных конфет? Весь лоб в прыщах.
С конфетами она меня подсекла. Я охнула и бегом к зеркалу... Мама вечно преувеличивает. Один, маленький, и под челкой не видно. Я же не просто так ее отрезала.
Леонид Маркович в кабинете готовился к предварительному слушанию «дела». Я взяла энциклопедию и нашла статью про ацтеков. Оказалось, те же индейцы, только из древней Мексики. Прикольные у них были обычаи — приносить человеческие жертвы. Артефактов после себя оставили кучу. Жаль, Мексика далеко, на машине не добраться, а так бы с удовольствием вместо Италии полазила по пирамидам и поныряла в сенотах — пещерах с подземными реками.
Нашла и про Коэна.
— Замучаются сирийцы меня разоблачать и вешать, — пробормотала я, узнав о судьбе знаменитого израильского разведчика прошлого века.
Мама отсчитывала в стакан успокоительные капли. Отчим дипломатично заметил, что демонстрации — бич жителей Крещатика. Крики за окном «президента вон!» не для подростковой психики, возле Днепра свежее воздух. Отложил бумаги и отвез меня на дачу. Я дотемна просидела с книжкой на качелях, но в Мишином окне свет так и не загорелся. Соседский коттедж был пуст...
На следующий день позвонила Лизка, «обрадовала» — идет в Дом офицеров на «Мировых звезд аргентинского танго». Я сидела на топляке в конце пляжа, и мы с ней долго болтали по телефону, обсуждали предполагаемые платья и сценический макияж. Тетка подходила, что-то говорила, поняла лишь — на плите кукуруза, и наконец-то Миша приехал. Настроение тут же взметнулось, Елизавета сразу догадалась, кто послужил причиной, хотела что-то сказать, но в моем мобильном сел аккумулятор. Побежала ставить на зарядку, и хотелось поскорей увидеть Монастырского...
Увидела и споткнулась. Откуда они только взялись на мою голову, как без них было хорошо. Спасатели, блин морской, и с собой привезли... спасательниц. Стройные, высокие, словно сошедшие с глянцевых страниц модных журналов. Две блондинки — крашеные, и ежику понятно, и одна шатенка. Одеты с небрежным кокетством — маечки, топики, брючки а-ля вторая кожа, на тонких запястьях браслеты, на шеях цепочки, ногти сантиметра по три. Интересно, как они ручку держат такими когтями. Лица... с такими лицами хоть сейчас на витрину или конкурс красоты.
Поздоровалась со всеми. Мишка и Герыч улыбнулись, даже Боба и тот кивнул, а эти селедки — три грации, небрежно мазнули по мне взглядом, мол, а это кто такая, дочка кого-то из прислуги? Иди-иди, не путайся тут под ногами, девочка. Я и пошла. Оторвала штекер от антенного провода к моему телевизору и вернулась:
— Миша, помоги, пожалуйста.
Мишка увидел «аварию» и съехал:
— Белоснежка, тут надо паять. Серж приедет – сделает. Почитай что-нибудь, кино потом посмотришь.
Положил возле телека насадку на кабель, приподнял мой подбородок и сменил дружественный тон на строгий:
— Неля, постарайся, чтобы больше ничего не сломалось. Обойдемся без твоих фокусов, договорились?
— Не знаю, что ты подумал, но я ни при чем.
Следовательно, и договариваться не о чем.
— Хочешь кукурузу? Горяченькая, маслице так и растекается, а сверху солью чуть-чуть.
— Надеюсь, початок не окажется совершенно случайно в выхлопной трубе, — обломал он перед уходом мою задумку.
С тарелкой силоса из мелконашинкованной капустки и огурцов я устроилась на подоконнике и давилась слюной от шашлычного запаха из мангала. У них внизу из распахнутых дверей «вольво» Кинчев пел про трассу Е-95, слышался женский щебет и реже — мужские голоса. Взяла театральный бинокль. Листва теперь не мешает, и все как на ладони.
Одна из блондинок сидела возле моего Миши и лапкой то плеча касалась, то, смеясь, запрокидывала голову и под столом по его бедру когтями возила. Монастырский потерся носом о ее лебединую шейку. Налил ей красное вино и поздравил:
— С новосельем, Юля.
Так вот ты какая, Юля... Он собрался ее здесь поселить?! Да я ее за день выкурю!.. Фух, нет, папа-депутат купил дочери отдельную квартиру.
Вторая блондинка, вылитая Барби, жеманилась возле Роберта и рассказывала интересные вещи. Кое-что я взяла на заметку. Боба слушал, играясь кружевной бретелькой ее топика.
— Мужчина должен знать три слова: люблю, куплю, поедем.
— И тогда ему дадут. А если у мужчины как у латыша – только член и душа, что в этом случае делать? Заниматься рукоблудием?
Барби подавилась вином, я — капустой. Ничего себе заявочки! Что он себе позволяет?!
Георг поворачивал над углями шампуры и сбрызгивал мясо. Шатенка училась читать по его татуировке: произносила буквы и каждую гладила коготком.
— Ты Жорик, Герыч или Георг? — Поправила рукав его тенниски, одолев весь текст на предплечье.
— Я и на Бонифация откликаюсь. Я очень отзывчивый. Особенно, если ко мне обращается красивая девушка, — подмигнул шатенке.
Я бы посоветовала ей не обольщаться, он и мне подмигивал. У него, наверное, глаз дергается. Нервный тик. Боба, наигравшись с бретелькой, похоже, попробовал ее на вкус: «Сладенькая, иди, покатайся на качельках».
— Если меня при этом хорошо кормят, то могу и по хозяйству что-нибудь сделать, — расписывал свои достоинства Герыч. — Не веришь? Спроси у Роберта или Миши. Я такой.
Ага, спроси, а то Мишка больно увлекся, уже в обнимочку сидит... Так, вторая блонда-колор куда направилась?.. «Качельки»?.. Этот Робин Бобин Барабек отправлял Барби на мои качели?!.. Блин морской! Она и впрямь пошла...
Стянув шорты и майку, я надела свободные спортивные брюки, безразмерную футболку и вылетела во двор.
— Я разрешаю качаться только лучшей подруге. Пожалуйста, встаньте с кресла, — попросила гостью.
Она не восприняла мою просьбу всерьез. Смерив пренебрежительным взглядом, скинула модельные босоножки и уставилась на свой алый педикюр. Я тоже уставилась и засмеялась:
— Ну и пальцы, ну и длина... октаву охватит! Вы ими музицируете?
— Скройся с глаз, упитанный пони со стриженой челкой, — отшила меня блондинка, любуясь колечком на мизинце ступни.
«Хрясь!» — сломался один каблук, босоножка улетела на газон. «Хрусть!» — лопнул супинатор на второй, и она составила пару предыдущей. Изумленная Барби поднялась, я только этого и ждала.
— Эй-эй! Нелька! Остановись! — крикнул Монастырский.
Я не собиралась его слушать. Схватила девушку за руку, дернув на себя, вывела из равновесия и пошла на бросок... Они успели первыми и не дали закончить. Миша оторвал меня от несостоявшейся жертвы и закинул на плечо, Боба подхватил свою Барби.
— Когда Неля не спит, ее живой характер не сдержать никакими условностями, — извинился перед гостями Мишка и занес меня в дом.
За закрытыми дверями началось открытое противостояние.
— В чем дело? Что за жлобство? — Он был взбешен, но голоса не повышал.
Поджав губы, чтобы не дрожали, я смотрела на него исподлобья.
— Ты, как кукушонок, выталкиваешь из гнезда неугодных, но всему есть предел, Белоснежка.
— Зачем ты их привел? Не нужны они тут! Пусть убираются! — кивнула в сторону ворот.
— Я поступаю так, как считаю нужным, — навис надо мной.
— Я здесь такая же хозяйка, как и ты! — топнула, уперев руки в бока.
— Хозяин – твой отец. Ты можешь распоряжаться на кухне или в своей комнате. Не хватало, чтоб подросток указывал взрослым. Что за поведение, что за вид, Неля? — потянул за край футболки. — Ты босяк-беспризорник? С четырнадцати лет наступает уголовная ответственность за хулиганство. Объясни мне, что произошло?
— Ничего! — Ябедничать и жаловаться – не по-нашему. — Какая-то... расфуфыренная курица тебе дороже, чем я... твоя крестница!
— А ну-ка, поподробнее, — остановил возле лестницы наверх.
Испугавшись, что сболтнула лишнее, и Мишка сейчас раскрутит всю подноготную и узнает про подслушивание и подглядывание, я прикусила язык. Он задавал наводящие вопросы и смотрел так пристально, будто сквозь сетчатку сканировал. Я видела, как шевелятся его губы, которыми он целовал за ушком Юлю, напевала однообразный мотивчик и старалась, чтобы не дрожал голос. Не добившись результата, Монастырский сходил к столику с журналами и газетами.
— Неля, или ты рассказываешь, или это, — помахал продолговатым белым конвертом, — отправляется в урну.
Пожала плечами: поступай, как хочешь, мне все равно. Мишка порвал конверт, я продолжала монотонно бубнить под нос. В наше противостояние вмешался Сережа. Едва появившись, он оценил напряженную обстановку и хотел свести все к шутке.
— Рано-рано два барана повстречались на мосту... Миха, Нелька, вас нельзя оставлять одних. Сверлите друг друга взглядами, из ноздрей пар, из ушей дым.
— Нелли, шагом марш в комнату, — процедил сквозь зубы Монастырский.
Протопав как слон, поднялась по лестнице. Сымитировав, громко хлопнула дверью и опустилась на верхнюю ступеньку. Глаза пекло от непролитых слез, ныло под левой лопаткой.
— Тебе не кажется, что перегибаешь палку? — заступился за меня Сергей.
— Надоели мне Нелькины фокусы. Поезда и рейсовые автобусы должны ходить по ее расписанию, — обвинил Мишка.
— Сочувствую... — Короткий смешок. — Выявил у Нельки свои же собственные недостатки? И как, раздражают? Делай скидку на ее возраст.
— Серж, протри очки. Белоснежка, как и все женщины, врожденный мастер манипуляций и провокаций. Сначала они действуют по наитию, инстинктивно, потом – осознанно... Воспитывали, воспитывали и получили законченную эгоистку.
— А что ж ты хотел, Нелька с пеленок привыкла к безраздельному вниманию. Идеал только во Франции, в Палате мер и весов... Миш, не смешивай умысел с глупостью. В Нелькиной голове порой настоящий ветер, но она знает, когда надо включить мозги. Они у нее есть, можешь мне поверить. Не понимаю, как это сочетается.
— Белоснежку анализировать бесполезно, такой она уродилась, — подобрел Монастырский и попрощался: — О’кей, пойду получать эстетическое удовольствие.
— Видел, видел, — понимающе усмехнулся Сергей. — Длинные ноги, пухлые губы.
Сердце сжалось от мысли: уведут, не сегодня так завтра, эти ноги уведут под венец моего Мишу...
Улыбаюсь проглянувшему в просвет облаков весеннему солнцу, вспоминаю с легкой горечью послевкусия и по зернышку смакую кисло-сладкий гранат...
Я лежала на кровати, в наушниках звучал ирландский рил, грудь сотрясали рыдания, похожие на хрип, сухие глаза смотрели в одну точку. В порванном конверте находились билеты на концерт. Обрывки билетов. Клочки. Жалко, обидно до крика, но контрамарки все равно оказались бы в мусорном ведре. Даже если б я внимательнее слушала Полю и узнала, что Миша перед шашлыками зашел к нам и отдал конверт тетке: «Скажи Белоснежке, через полторы недели идем на Riverdance», это ничего бы не изменило. Я сама себя загнала в тупик. Качели и Барби тут ни при чем, они лишь послужили спусковым механизмом.
Постучавшись, в комнату зашел Сережа, принес паяльник и коробочку с припоем: «Миша позвонил, сказал, у тебя поломка. Где он сам? Не знаю. Никого нет. Уехали... Выше нос, Нелька, и в следующий раз будь уступчивее». Ему легко говорить, не его же мечты уплывают из рук...
Я драила с порошком плетеное кресло после наглой «пианистки» и набиралась решимости для разговора с Мишкой. По заливу носились на гидроциклах, я слышала шум двигателей. Последний месяц лета, люди загорают на городских пляжах, снимают для отдыха коттеджи на территории яхт-клуба. Цвели флоксы, и пролетала паутина, собирались в стаи перелетные птицы. Скоро в школу.
Набрала номер Монастырского — «абонент не отвечает»... От внезапной догадки выронила щетку, побежала домой и с полевым биноклем пробралась на чердак к слуховому окну. Приникла к окулярам и отпрянула от неожиданности. Мощная оптика приблизила противоположный берег вплотную. При желании можно сосчитать травинки, рассмотреть песчинки, прочесть кличку на ошейнике огненно-рыжего сеттера и узнать, что делается в «Казачьем затоне».
Скутер заложил вираж, подняв тучу брызг, скрылся за островком и снова попал в угол обзора. У меня во рту пересохло: Лизка, прижимаясь к спине Герыча, мчалась с ним на «ямахе» по фарватеру вдоль буйков. Девушка повернулась, и я поняла, что обозналась, она гораздо старше, ввели в заблуждение ее волосы. Это была все та же шатенка.
Юля загорала в шезлонге, правее от нее увидела Мишу — стоял ко мне спиной возле гриля и общался с работником ресторана. Третью пару не обнаружила. Снова набрав Мишку, не сводила с него бинокль — он даже не шелохнулся.
— Монастырский, ответь... Ну, возьми же ты трубку! — заклинала его затылок, находясь за сто пятьдесят метров.
Стало ясно, зачем он ходил в яхт-клуб после того, как мы ныряли с баржи. Бронировать места. База с весны до осени пользуется спросом — и на природе, и цивилизация рядом. Гулянку, значит, затеяли. Отец с дядей Юрой как-то отправились туда на разведку, в кафе-ресторан, потом пригребли на лодке «тепленькими».
От наблюдения отвлек Сережка, пришлось срочно прятать оптику и спускаться вниз. Приехала его Татьяна. По сравнению с предыдущими гостьями — небо и земля. Перед тем как что-нибудь взять, спрашивала и смущенно улыбалась. Классная девушка, и одета невызывающе. Я ей все разрешила и подбила на ранний ужин. Не могла я с ними долго зависать, у меня Миша в яхт-клубе без присмотра.
— Тэк-с, дети мои, — подражая отцу, поднялась из-за стола на террасе. — Оставляю вас одних и надеюсь на вашу совесть. Найду незадекларированный груз – оштрафую.
Ботаничка выпала в осадок. Серж незаметно пихнул меня под столом.
— Тили-тили тесто, жених и невеста, — показала язык. — Я почитаю и спать. Всем пока.
За время моего отсутствия на наблюдательном пункте обстановка в лагере условного противника изменилась. На стоянке добавилось машин, на базе — отдыхающих. «Ямаха» покачивалась на волнах недалеко от пришвартованных к пирсу яхт. Гонщик теперь ездил по межушному пространству шатенки, в тщетных попытках найти там извилины. Девушка хлопала кукольными ресницами и гнула свое: «Жорик, ты на Мальдивах был? А в Куршавеле? В Коробицыно не хуже? А где это? Жорик, расширяй свой кругозор». Ага-ага, конечно, и ее не забудь взять, а то потеряешься по дороге. «Жорик, шрамы – татушки выводил?.. Девушку от хулиганов защищал? Вау!».
Соперница, отнявшая у меня Монастырского, сидела с ним в беседке, стилизованной под казацкий курень... и предлагала ему переехать к ней! «Зачем тебе родительская дача и квартира? Мы прекрасно разместимся в моих апартаментах». Забыв, что не одна, едва не выкрикнула в окно: «Миша, не-е-ет!». С замершим сердцем и похолодевшими руками ждала, что ответит Монастырский. Он смотрел на лес, окружавший базу с трех сторон, подсолнухи, растущие вдоль декоративного забора, крутил зубочистку и о чем-то думал.
— Мишенька, не надо, — умоляла его, — здесь же твой дом. Тебе его дед завещал. Здесь же я...
В поле видимости появилась знакомая парочка. Шли от стоянки мимо одноэтажных гостевых мини-коттеджей, направляясь к беседке. Я заскрежетала зубами: из-за них и стряслась беда! Если б не этот самодовольный гусь, спровоцировавший конфликт, я бы вскоре сидела рядом с Монастырским в партере во Дворце «Украина» и была бы на седьмом небе от его общества и огненной феерии на сцене!
— Что я вижу, мы купили даме новые краги? — Я рассматривала замену раскуроченным босоножкам. — Бедолага, раскрутили тебя. Шузы явно не из дешевых, ее попроще были.
Боба подвел свою Барби к беседке, она тут же стала делиться впечатлениями: продавцы в бутике нерасторопные, и если б не толерантный Роберт, не сносить им головы — накатала бы жалобу, и всех бы уволили к чертовой бабушке.
— Да ты сама не успеешь сносить новую пару, как я до тебя доберусь, — прошипела, почувствовав зуд в ладошках. — «Один дома» видела? Готовься!.. Ой-ой, девушка, разве вы не знаете, что нельзя кушать на ночь сырые помидоры, об этом еще товарищ Бендер предупреждал Шуру Балаганова, — забеспокоилась я, глядя на Барби, заедавшую стресс дольками томатов. — Хотя, это не моя болячка, пусть Боба расхлебывает, заслужил. До ночи время есть, может, еще и пронесет...
Бинокль прыгал в руках, я давилась смехом и пропустила момент, когда Монастырский и Шалимов оказались возле причала. Последний передал другу телефон.
— В машине нашел. — Он усмехнулся: — Два раза горнисты «пионерскую зорьку» протрубили.
— Выпал из кармана, когда ссаживал Юльку. — Миша нажимал на кнопки.
— Ты бы внимательнее с ним обращался, останешься без контактов.
— Основной телефон всегда при мне. А эти контакты, — Монастырский прижал трубку к уху, — некритичны и восстанавливаются в течение часа...
На подоконнике «сименс» проиграл «марш тореадоров». Ответила упавшим до шепота голосом. Обидно узнавать, что твой номер числится у Мишки как незначимый, и тот факт, что Юля в том же списке, особо не утешал. Если ссаживал, то, видно, на коленях у него сидела, когда на базу ехали. Монастырский решил, что я хочу запоздало объясниться, и сказал: «Неля, дорога ложка к обеду, а сейчас извини, поезд ушел. Слышу, ты сонная. Спокойной ночи».
Полукилограммовый бинокль показался пудовым. Ужасный день, всё против меня... Нетушки, я просто так не сдамся!
— Еще неизвестно, кто из нас упрямее, — пробормотала, приложив к глазам оптику. — О-о-о... на базе наметилась движуха.
Молодые люди взяли из стопки шезлонги, собрали их креслами на деревянном настиле пляжной зоны, разложили столик под уличным зонтом и расселись: Герыч анфас, его друзья в профиль. К ним подошел официант и частично закрыл обзор. Питерский гость добавил к заказу: «Раки», и я будто снова оказалась в аптеке «Мегамаркета» и наступила на его «пуму»... Он и сам как большая пума — повадки, походка. Подумала и отшатнулась от окна. Была уверена, что с такого расстояния увидеть меня физически невозможно, и линзы с антибликовым покрытием, но жутковато стало, когда Боба, словно почувствовав, что за ним наблюдают, повернулся и посмотрел в упор.
— Уф, ну и взгляд...
Я заняла удобное положение и от возмущения чуть бинокль не выронила: Мишка курил! От тех кренделей можно всего ожидать, но Монастырский... В запотевших фирменных бокалах пенилась янтарная жидкость. Миха, прикусив сигарету, прищурил глаз от дыма и лущил фисташки.
Одна за другой, три фифы в шикарных бикини продефилировали к пирсу, помахали молодым людям и по сходням спустились в воду. Ноймар, отхлебнув пива, растянул губы в улыбке. Монастырский и Шалимов проводили их плотоядными взглядами.
— Как бабуины, — расстроилась я.
Пора переходить к активным действиям. Можно подплыть на лодке и веслом аккуратненько по Юлиной голове тюкнуть, или за ногу ее и под воду... Понятно, что никогда так не поступила бы, но когда затрагивают мои интересы, мечты становятся кровожадными.
— Что ж делать-то? — Почесала макушку, давая отдых глазам и рукам.
Волосы в косу заплетать, пришла подсказка, и «столбить» свой «золотой прииск». Герыч в шутку говорил, а у меня все серьезно, я Мишу пять лет ждала, и что ж теперь, молча смотреть, как крашеная селедка покушается на мое? Сейчас, разбежалась, если сидеть у окошка, то поезд действительно уйдет, и останется лишь помахать платочком. Не пустить его к Юле я вряд ли смогу, но обломать планы — запросто! Подловлю его в состоянии «рудиментарных остатков совести» и признаюсь в чувствах, а знание — это сила. Сила притяжения. Мыслями он будет постоянно возвращаться ко мне, будет знать, что я по нему страдаю почти четырнадцать лет и будущего без него не представляю.
Алгоритм действий практически выстроился, я вернулась к наблюдению для корректировки подпунктов. В заливе плавала парочка отдыхающих, три русалки куда-то подевались с горизонта. На двоих мне чихать, а на Юлю... а Юля вон она, мелькнула среди деревьев... Я перевела окуляры левее, к столику. Как ни странно, но Мишке больше идет, когда он хмурится, чем когда смеется. У Роберта, даже когда он веселится, из глаз не пропадает злость, словно он радуется кому-то назло. И глаза у него при этом черные, прожигающие, в ореоле темных ресниц. Так и притягивают бинокль, мешая следить за артикуляцией. Судя по ней, под зонтом начались интимные откровения.
— Чувствую, пока ее заведешь, у самого все опустится. — Тенниска на груди Ноймара натянулась: он вздохнул. Взгляд опечалился. — Может, ну ее? — посмотрел на друзей.
— Герыч, кого ты разводишь? — рассмеялся Боба. — Кто мне в дороге рассказывал, что хохлушки – второй тренд нации? Быстрей бы добраться до Киева и слить баллоны.
— А первый тренд? — Миша удивленно поднял брови.
— Приехали. — Боба откинулся в кресле. — Кто лучше тебя должен знать? — Он повторил мимику Монастырского.
— Ноймар, что ты ему навешал? — спросил Мишка.
— Правду. — Подкинув креветку, Георг поймал ее ртом. — На первом месте домашняя колбаса – сакральный продукт, прячется от посторонних глаз. — Он прикрыл веки, лицо приняло мечтательное выражение.
— Шерше ля фам? — Монастырский посмотрел на Шалимова. — Не от колбасы же он тащится.
Боба пожал плечами: не знаю. Постучал зажигалкой по столику:
— Герыч, спустись на землю...
— Не шуми, — перебил Георг. — Перегрелся центральный процессор.
Приложив к виску бокал, он держал его с отсутствующим видом. Миша и Роберт сочувственно на него поглядывали и чистили раков. Подошел официант сменить пепельницу. Я сбегала попить водички и остудить горящие щеки и уши.
— Порядок в танковых войсках. — К Герычу вернулся осмысленный взгляд, в карих глазах появился живой блеск.
— Для полного восстановления сходи разгрузись, — с ухмылкой сказал Монастырский.
— Герыч, не стесняйся, ты же не зубную щетку у нее попросишь, а всего лишь перепихнуться, — поддержал Шалимов.
— Вы меня ни с кем не путаете? Кто буксовал из-за девчонок и мерился писюнами? — Сомкнув руки в замок, Ноймар напряг мышцы, имитируя удушающий борцовский прием.
— Очнулся. Ты б еще ясельную группу вспомнил! — Смеясь, Миша толкнул питерца в плечо.
— Слушай, — обратился к нему Герыч, — крестница твоя технично сработала. Не поспей ты вовремя, грохнула бы о землю без страховки. Малышка, а сильная.
— Есть в кого. Нелькин дед лом восьмеркой завязывал и дядь Вова силой не обижен. Представляешь, что тебя ждет? Ап, и тигры у ног моих. Прыжки по тумбочкам.
Георг завис.
— Боба, мы его теряем.
— Герыч, одумайся, пока не поздно, — подключился к трагикомедии Шалимов.
Ноймар, глянув за его спину, расплылся в улыбке:
— Роберто, к вам... — Пальцами он показал шагающего человечка.
Тут и я его заметила. Барби несла себя с таким видом, словно цену не могла сложить. Терпение, наверно, истощилось, или набойку на своих ходулях потеряла и пришла жаловаться Бобе. Что она ему говорила, я не видела — она стояла ко мне спиной. Герыч с Мишкой налегали на пиво, пряча за бокалами улыбки и скрывая азартный блеск, вроде, кроме перебродившего солода, их ничего не интересовало, и сидели так, пока девушка не утопала.
— Поздравляю, Боба, ты делаешь успехи. — Ноймар выбирал из раков жертву покрупнее.
— Я должен быть польщен?
— Ты должен быть начеку, — предупредил Монастырский. — Не успеешь оглянуться, как тебе свяжут копыта и поволокут в пещеру.
— Давно не брал я в руки шашку, братцы. — Закинув руки за голову, Шалимов потянулся.
— Правильно, — одобрил Мишка. — Как говорят испанцы, делайте женщину такой, какой вы ее полюбите.
— Воспитывают, когда помещается поперек кровати, — блеснул познаниями Боба. — Когда уже вдоль – кто девушку танцует, тот на ней и мучается... В общем, пару раз можно использовать симпатичную куколку по прямому назначению, а после... — Он засмотрелся на выходящую из воды фигуристую брюнетку.
— Обзаводись сексодромом, чтобы и вдоль, и поперек помещалась, и применяй жесткие методы. — Георг оторвал раку усы.
— Дельное предложение. Следователь потом инкриминирует зверства, — посмеиваясь, поддел Шалимов, глядя на Монастырского. — Не с нашим образом жизни, Змей, тратить время на воспитание.
— Смотря какие зверства. Если просто ата-та...
Миша хотел внести ясность, но, осекшись, достал телефон, который я раньше не видела, слушал и произносил короткое «да». Возле столика появилась хостес и закрыла обзор. После того как она удалилась, я заметалась по подоконнику: что у них происходит? Спетое трио распалось на части — попробуй уследить. В голове пунктирная линия.
— Соберитесь вы в кучу, блин!..
Собрались. Герыч жонглировал номерными ключами, Боба и Мишка на лету перехватили и направились к беседке. Хорошо хоть в профиль поворачивались, и я смогла буквально по крупицам наклевать, что сегодня они «идут в отрыв», так как Мише выходить на службу, и он будет «как стамбульский ишак, нагружен возом проблем».
Новая информация перечеркнула весь алгоритм и послужила сигналом «на старт». На всякий случай обзвонила родных, пожелала спокойной ночи и стала собираться. От напряжения в висках стучали молоточки, от волнения заболел желудок. Ничего, вытерплю, удача любит сильных и смелых. Поправила талисман под черной футболкой и натянула черные лосины. Повязав банданой Полину темную косынку, закрепила на предплечье чехол с телефоном, повесила на шею ключи от дома и выскользнула во двор.
С непривычки управлять лодкой оказалось не так-то просто: для весел не хватало размаха рук и слаженности действий. Плоскодонка крутилась на месте, виляя, будто собачий хвост. Такими темпами и до утра не догрести, пришлось использовать надувной матрас. Сразу же подмокла, но плыла лицом вперед и свободно маневрировала. От нервного куража я хихикала, представляя, как привяжу Юлю к дереву, стащу у Миши ключи от коттеджа, и когда он там появится... надеюсь, повинную голову меч не сечет.
Гирлянда огней над пирсом в сгущающихся августовских сумерках служила маяком, из «Казачьего затона» доносилась музыка. Я брала левее, к лесу — вдруг охранник или дежурный спасатель засечет. На середине залива отдохнула, вспомнила из русской народной сказки: «А я Мишка, вашему терему крышка». От себя сочинила: «А я Нелли, выдам вам гантели» — и вторую половину пути гребла, похрюкивая от смеха. Бодрилась, заглушая сомнения — то ли я крутая разведчица, то ли клиническая идиотка...
У противоположного берега матрас заскользил по ковру из листьев водяной капусты. Нашла проход в зарослях осоки, выбралась на рыбацкий помост, на нем же оставила плавсредство и кеды. Хоженая тропинка привела к высокому плетню, за ним располагались беседки. Мелкими перебежками подобралась к забору, заглянула в просветы между переплетенными ветками. Повисла, испытывая на прочность — выдержат. Лишь бы глиняные горшки, надетые на колья, не сбить. С той стороны над плетнем возвышались желтые головки подсолнухов и приветливо кивали, словно приглашая: перелазь, не сомневайся, мы скроем.
Перелазила за последним куренем, ближе к воде. Народу в нем битком и все веселые — шумели, гоготали, произносили тосты — отмечали чей-то день рождения. Спустилась тихонько — связка ключей не звякнула, и по-пластунски, замирая и прислушиваясь, стала пробираться к цели. Проползла метров двадцать и под кустами слилась с землей. Напротив меня за ажурной перегородкой сидела компания из шести человек. По непринужденной обстановке определила, что девушки раскрепостились. Барби настолько, что была готова танцевать на столе. Ее убедили: «Там, где едят, ногами не ходят». Вроде не совсем пьяные — языки не заплетаются и речь осмысленная. Блондинку и шатенку отправили «давать джаз» в караоке-бар. Миша дошел до нужной мне кондиции.
— Юляша, ты же у меня умничка, да?.. Присмотри за подругами, в сауну сходите, на массаж, в бассейне поплавайте... Совершенно верно, потом ждешь в коттедже... Ключи не потеряйте, — раздавал он указания.
И вы уходите, мысленно просила я приезжих. Идите к своим девушкам, в ресторан, к черту на кулички, только оставьте Монастырского одного. Хоть на пять минут. Пожалуйста. Ну не могу я при вас... Прогретая за день земля расставалась с теплом, снизу подхолаживало, но я боялась пошевелиться и выдать себя. В соседней беседке резали слух — бренчали на гитаре, засоряя эфир пошловатыми куплетами... Смолкли. Гитара отозвалась совсем рядом, кто-то перебирал струны. Абстрагировалась от посторонних шумов — переговаривались все трое. Если сейчас подняться, выйти к ним на свет и, виновато улыбнувшись... Нет, я ни в чем не виновна... или виновна со дня моих крестин. Встану и исполню сольную партию: «Не волнуйся, Миша, дома ничего не случилось. ЧП лично у меня. Георг, Роберт, миль пардон, но дело семейное».
Гармоничный союз темноты, инструментальной пьесы и мужских голосов действовал усыпляюще. Я досчитала до десяти. Потом дала себе слово, что как только гитара стихнет, сразу поднимаюсь. В беседке под музыку шло обсуждение Мишиной дальнейшей судьбы.
— В «сапоги» или «театралы»?
— Какая разница, Боба? У него обязательный контракт и рапорт: согласен проходить службу в любом регионе страны. Заткнут Мишкой дыру в каком-нибудь Запопинске. Прослужит пару лет опером в местном гарнизоне и переведется домой в территориалы. Котелок варит, амбиций вагон – карьерный рост обеспечен.
— Герыч, контракт – лажа. Захочет уйти – уйдет.
— Кто, Монастырь? После того как пять лет учился защищать безопасность страны? Ты на него посмотри, сидит и хитро улыбается: свистите-свистите, ваш трёп мне приятен... Колись, куда направили?
— На Кудыкину горку. — В Мишином ответе усмешка.
В курене за круглым столом замолчали, звуки ноктюрна плыли по воздуху, смешиваясь с сигаретным дымом. По оголенной ступне что-то ползало и щекотало, хотелось стряхнуть, но я терпела и думала, где искать Монастырского, если вдруг уедет, и кто меня отпустит. Разобью копилку и сбегу...
— В Крым? — нарушил молчание Георг. — Во время Отечественной на Кудыкиных горах располагалась зенитная батарея.
— Версия состоятельная, но подозреваю засаду. Чтоб чекист и без подвоха – не поверю. — В интонациях Роберта азарт бывалого игрока. — Владимирская горка в столице? Здание Земской управы, наследие Родины. Времена и вывески меняются, адрес ведомства остается прежним.
Мишка не ответил ни одному, ни второму, и Герыч подвел итог обсуждения:
— Мюллер бессмертен, как бессмертен в этом мире сыск.
Меня смех разобрал. Прикусила щеку. Они там рассуждали и не подозревали, что все под колпаком у Мюллера, который лежит под забором. А лежать было холодно, продрогла в мокрой одежде, и дождик стал накрапывать. Как бы ни чихнуть. На память пришло письмо пращура, участника военных операций Донской дивизии в Манчжурии, написанное с ижицами и ятями. В нем упоминалось о «драгунском мундире с двойным слоем сукна, прикрывающим самые важные органы — грудь и живот». Сюда бы сейчас этот мундир.
Где-то неподалеку залаяла собака. На яхте с глухим рокотом завелся двигатель. Компания, отмечавшая день рождения, хором желала имениннику «еще три раза по четвертаку». Монастырскому скоро стукнет двадцать два. Пригласит или нет? Оттает или пойдет на принцип?..
В беседке наступила музыкальная пауза, прозвучало пожелание «хватит греть пузырь, наливай, и вздрогнем», но я и не подумала вставать, осознав глупость своей затеи. Не будет Мишка слушать о том, что он предназначен мне с рождения. Увидит — офонареет, еще больше разозлится и за ухо отведет домой. Отцу не расскажет, но Сержа поставит в известность, и как насядут вдвоем с перекрестным допросом... В шпионских романах такие истории плохо заканчиваются, лучше я еще потерплю и вернусь домой. Когда-нибудь они уйдут, не до утра же зависли. Их дамы ждут...
Мишке и его друзьям нравятся искусственные материалы. Разве не понятно, что соблазнительные холмы под топами тощих селедок — импланты, а пухлые губы, нашпигованные биогелем, неестественно смотрятся на худых лицах. Хотя откуда им знать. У них же нет Давида, пятиюродного кузена Леонида Марковича. Пластического хирурга, который приходит в гости и забывает профильные журналы. В них фотографии со стрелочками, сносками и пояснениями.
За столом еще раз «вздрогнули», закусили, и Роберт спросил ни с того ни с сего:
— Миш, ты изучал порядок расстрела перед строем?
Мне тоже захотелось спросить: водка сорвала тормоза, и не хватает экстрима?
— Естественно, — на полном серьезе ответил Монастырский. — Курс спецдисциплины длился полгода. Хватали возле академии зазевавшихся работяг, человека по два на каждую группу, и расстреливали.
— Понимаю, черный юмор, звиздеть – не мешки ворочать. А в военное время по приговору трибунала? Или паникера?
— Мы не воюем, нам влом. У меня умственная работа.
— Боба, Миша хороший мальчик и попадет в рай. Нас туда не возьмут, когда мы умрем, — спокойно и как-то обыденно произнес Георг.
— Оно и к лучшему, — так же равнодушно отозвался Роберт. — В аду компания должна быть куда интереснее. Да и не тянет меня шляться с арфой по облакам, ни голоса, ни слуха.
Зато у меня музыкальный слух, и я решила быть справедливой. Он прибеднялся или не понимал, голос у него есть, он, пожалуй, даже красив. Такой... мужской, со звучными обертонами. Когда не говорит гадости, то можно и послушать... Дождик прекратился, над ухом пищали комары, лезли в глаза. Зажмурилась. За перегородкой возобновились гитарные переборы. Теперь ясно. Боба самокритичный. У Мишки из музыкальных инструментов — свисток, которым он судил наш любительский пляжный волейбол. Играл Герыч.
— Никто не умрет девственником, жизнь поимеет всех, — резюмировал Монастырский.
— Так с детства же приучают. Вспомни Хрюшу, Каркушу и Степашку с рукой по локоть в попе, — рассмеялся Георг.
— Насчет Каркуши спорно, — вторил ему Шалимов. — Может, и не там.
— Ого-о-о... — присвистнул Ноймар, пройдясь по струнам финальным аккордом. — Пеленг объекта: северо-северо-восток.
— Люкс, — одобрил Монастырский, после дружного молчания.
— Герыч, действуй, — дал команду Боба. — Твою кису чем-нибудь займем.
— Он потянет двоих?
— Монастырь, не завидуй. Мужики, я пошел, гитару вернете соседям.
— Осторожнее, не намотай на винт.
— Роберто, не учите отца делать детей. У меня усиленная броня.
— Герыч, а если дама откажет?
— Михаил, что я могу вам сказать по этому поводу. Девушка, убил бы такую, имеет право передумать даже за пять секунд до высадки десанта сперматозоидов. Ну что, помолимся и в койку. Завтра сбор, как условились. Все, меня ни для кого нет.
Удаляясь, он напевал: «Эй, красотка, хорошая погодка. Мне не нужна водка, мне нужна любовь»...
— С ним все ясно. У тебя какие планы? — спросил Мишка.
— Не люблю загадывать наперед. Останемся живы – посмотрим.
— Куда ты денешься, — уверенно сказал Монастырский, добавив рифму: — Влюбишься и женишься.
— Этот гемор не для меня. В кровати покувыркаться – как пионер, всегда готов, но пускать в свою жизнь незачем. Не нравится – я никого насильно не держу.
— Понял, одобряю. Плохо, что мало погостили. Если б раньше приехали.
— Нормально, Миш. Ты на службу, мы прокатимся в Крым.
— Герыч намылился в Затерянный мир?
— Так точно. Штирлица рвало на родину... Пошли?
В беседке погасло освещение. Уходили посмеиваясь.
— Верхняя голова мужчине для чего дана? Я знаю священную молитву и в неволе не размножаюсь.
— Боба, эту молитву и я знаю... Тебе попадались с нулевым пробегом?
— Взламывать целку? Бог миловал. Встрянешь по самое не балуй...