В коттедже Монастырских пахнет пчелиным воском. Испорченный ковер давно заменили. Мишина мама настаивала и на смене интерьера, но хозяин попросил не трогать. Поднимаю жалюзи, приоткрываю окна. Цветы поливать не надо. Их здесь нет. Не уживаются с Мишкой.
Захожу в его комнату. Я ошиблась: возле телевизора приютился крошечный кактус. В остальном та же обстановка. На прикроватной тумбочке латунный бюст и наручные часы с гравировкой — подарок от коллег на тридцатилетие.
— Привет, Сервантес. Ты не похудел. — Взвешиваю в руке свой давнишний презент. — Узнаешь меня?
Ставлю на место и смеюсь. Заливисто, до слез.
— А я себя не узнаю.
Во мне словно кто-то поселился и неумело управляет настроением и самочувствием. Во рту привкус медного пятака, на душе тоскливо, и хочется плакать. Сажусь на Мишину постель. Хозяин не рассердится, не спросит, как сказочный медведь: «Кто лежал на моей кровати и смял ее?»...
После случая с отцом, Мишка стал доступнее. На мои звонки по возможности отвечал и сам звонил. В конце осени отпраздновали получение паспорта. Обмывали мой документ в «Аризоне барбекю». Монастырский — бокалом пива, мы — фруктовыми коктейлями. С порцией стейка вдвоем с Лизкой еле управились.
На зимних каникулах Елизавета навострила лыжи в Питер. По приглашению Герыча.
— Одна едешь? — Я встала у станка в первую позицию.
— Нет, конечно. Что обо мне подумают его родители? С Максом.
— Круто он взялся, уже с семьей знакомит. Того и гляди, совсем из Киева сманит. Бросишь ты меня, Лизка.
— Я еще никуда не уехала, а ты со мной прощаешься.
— То есть такая возможность не исключена?
— Нелька, мы до вставных челюстей будем с тобой как шерочка с машерочкой, — сострила подружка, отбивая батманы на занятии по классическому танцу.
— Ты после студии куда?
— К репетитору. А ты?
— В райский уголок.
— Свершилось?
— Ага. А у вас?
— Мама согласилась на Палладина. Академгородок.
— Ничего себе. Другой конец.
— Это лучше, чем наше общежитие имени монаха Бертольда Шварца, и метро рядом с домом.
Зимой, в начале 2004-го, у нас был актуальным квартирный вопрос. Коммуналку, где жила подружка, расселяли. Она внезапно сделалась аварийной. Ненароком может и пол под ногами провалиться, и кирпич на голову упасть, и короткое замыкание не исключено.
С недвижимостью Кофманов дела обстояли несколько иначе. Все уперлось в статус дома. Городской историко-архитектурный памятник, приватизировать квартиру нельзя. Отчим задействовал связи, ему намекнули: через год подует ветер политических перемен, и вот тогда... Мама не могла столько ждать — на август намечен отъезд — и предложила выход. Посовещалась с Леонидом, провела переговоры с моим отцом. Пришли к согласию, и с ее стороны наконец-то прекратилось давление.
— Ты не в меня, Неля, — вздыхала мать, отдавая мой паспорт на регистрацию по новому месту жительства. — Нет в тебе дальновидности.
— Мне и здесь хорошо. Что я там не видела?
— Высокий уровень жизни, широкие возможности.
— Со средствами – тоже самое и тут.
— Здесь нет основного – стабильности и социальной защищенности.
В Израиле волновалась Лея, наследница половины квартиры.
— Леечка, она ответственная девочка, на нее можно положиться, — успокаивала по телефону мама, удостоив меня комплиментом. — Лёня обеспечит юридическую поддержку и контроль. Ты ничего не теряешь. Сдадим в аренду, часть денег будет поступать на твой счет. После реализации получишь свою долю.
Пластический хирург Додик с детским стоматологом Женей под видом «проходили неподалеку, зашли узнать, как у вас с носовыми перегородками и зубным налетом» расхаживали по родственной цитадели, приценивались к музейному антиквариату и давали советы. Надо забирать только те вещи, которые умещаются в ладонях: золото, бриллианты и прочие драгоценности.
Я прикидывалась молью. Не вылезала из шкафов, примеряя мамины шубы, грызла ванильные сушки и отнекивалась от визита к специалисту по фобиям. Летать я могла лишь в пределах города. Миша позвонит: «Белоснежка, мы Сержем в Протасовом яру», и я упархивала кататься на лыжах.
Елизавета переехала в Академгородок. Созванивались часто, но виделись на танцах и в редкие выходные. Учеба и дополнительные занятия поглощали много времени. На весенних каникулах с братом она снова отправилась в Санкт-Петербург, на День открытых дверей в высших учебных заведениях. В том, что она переберется туда окончательно, я уже не сомневалась. Грустила, но не обижалась. Личная жизнь у каждого своя. Дружить можно и на расстоянии. Питер не дальний свет, транспорт курсирует регулярно.
В конце весны из Флориды поступил тревожный сигнал. Мирочка сообщила, что у Дова пошаливает сердце, и объявилась какая-то новоиспеченная родня, нацелив вилки на американский пирог. Едва прозвенел последний звонок, и портниха закрепила последнюю нитку на моем выпускном платье, мать поменяла дату вылета. Началось великое переселение народов.
Жилплощадь на Левом берегу пока что занимали квартиранты. Я съехала на дачу. С нее калачом не выманить. Миша утром, Миша вечером, и никаких посторонних девиц. Люсинда не считается. Увидев Монастырского, она передернула плечами:
— Взгляд как рентген. Сразу вспоминаешь все свои грешки. Кем он работает?
— Э-э-э... Следователем. — Я спрятала улыбку за тетрадкой с задачами.
— Фи-и. Мент... Блин, рука в банке застряла.
— Это тебе наказание! — хохотнул Серж. — Люда, разожми руку, отпусти грушу.
— Молдаванка! — прыснула я.
— Передохнули? Поехали дальше. — Сергей гонял нас по общему курсу физики. Готовил к экзамену.
С химией помогла ботаничка. Татьяна обвыкла, меня не стеснялась, и оказалась дотошной учительницей. Я удрала от нее на вышку. Пришла, поставила раскладной стул.
— Повторим тему об углеводородах, — поправила очки.
— Сейчас, Тань... Ворота закрою. — Скатилась вниз, навстречу авто.
— Над чем корпишь? — поздоровался Мишка.
— Органика. — Вытряхнула из шлепки камешек.
— Ммм... Спирты?
— Si. Пообедаешь?
— Недавно от маман.
Я вернулась к формулам с уравнениями.
— Нелька, ты травмоопасна. Он вывихнет шею и сломает ноги об ступеньки, — хихикнула девушка.
— Миша?
— Командировочный. Зимой останавливался у соседа. Не выглядывай, не отвлекайся, он зашел в дом.
Позже Монастырский мыл «шкоду», я поливала цветы. Протарахтела маршрутка. Во дворе появился молодой человек с приятными внешними данными, нес пакет из «Мегамаркета».
— Миш, ну будь ты человеком, познакомь с блондиночкой. — Он достал вафельный рожок.
— Лесом, Витек. Семь верст лесом и без компаса.
— С ней я бы с удовольствием.
— За нее вышибу мозги не глядя.
Прикрутив воду, Мишка забрал предназначенное для знакомства мороженое.
— Понял, не тупой, — отступил командировочный эсбэушник.
— Волокёшь в сладком. — Монастырский откусил кремовый конус.
Выбравшись из зарослей шпалерных роз, я взлетела на второй этаж и позвонила Елизавете.
— Лизка, моя мечта сбылась! — Кружилась по комнате и подпрыгивала, выписывая антраша.
— Поздравляю, — убитым голосом произнесла подружка.
— Что случилось? Завалила экзамен? — Плюхнулась на кровать.
— Герыч снова на Кавказе.
— Блин морской... По телеку передавали – там вроде тихо.
— Много тебе в новостях скажут правды.
— Лиз, не переживай, он везучий. Все будет хорошо... Я за него прошу боженьку.
— Я тоже.
— И за Шурика. Его призвали в резервисты. Вешает лапшу по телефону, я делаю вид, что верю.
— Аналогично, Нелька. У меня вермишели – годовой запас... Ладно, пойду, мать зовет.
Органическая химия надоела, разбавила ее географией. Открыла «Атлас мира». Северный Кавказ...
За день до отлета мы с мамой поругались.
Сдав последний экзамен, я прибыла в центр города на инструктаж. Квартиру не узнала. После благородного инкрустированного дерева стильная современная мебель «Икеа» смотрелась непривычно и легковесно. Из пяти две комнаты под замком. Леонид Маркович представил своего коллегу: «Нелечка, Рудольф – твой помощник, советник, консультант. Все вопросы через него». Рудик покажет, где мне расписываться, поняла я, спрятав его визитку, и закрылась с мамой в Лёнином кабинете.
— Храни отдельно. — Мать отдала дубликаты ключей и файл с распечатанными листами.
— Реквизиты, адреса, фамилии... А это, что за таблица с датами и суммами?
— Средняя стоимость аренды твоей квартиры в течение семи лет.
— И зачем мне? Финансами заведует Поля.
— Ты должна знать.
— Сколько требовать? С родной тети?
— Деньги любят счет. Они по праву твои.
— Они папины. У меня язык не повернется... Ты попрощаешься с отцом?
Мамины идеальные брови отразили недоумение, на идеальных скулах вспыхнул румянец.
— Я только и слышу: отец, папа, отец, папа. Везде – он. Я хоть что-то значу для тебя?
— Ну, зачем ты так? Я вас одинаково люблю. Просто папа...
— Твой папа нас бросил ради другой женщины и чужого ребенка.
Я знала подоплеку, но не могла сказать, не подставив себя и тетку.
— Если б ты меня действительно любила, давно вылечилась бы от аэрофобии. Но ты даже не собираешься. Не хочешь со мной жить.
— Ты задушишь меня наставлениями и контролем.
— Правильно говорят, что умные ехали в Афганистан заработать, глупые – воевать.
— Я догадываюсь, к кому ты его причислила. Он исполнял свой долг.
— Почему он не спился, как некоторые его бывшие сослуживцы? Не работает сторожем или дворником? — сожалела она. — Тогда ты говорила бы по-другому.
— Ага, у тебя нет рычагов давления, и ты устраиваешь вырванные годы! — Мне изменила выдержка. — Я наконец-то поняла, почему ты его ненавидишь. Отец посмел добровольно выйти из твоей свиты, отказавшись быть пажом, и смог неплохо вписаться в гражданскую жизнь!
— С меня довольно, Нелли.
— С меня тоже. Встретимся завтра в Борисполе. Если у меня не поднимется температура.
— Не шантажируй. Из-за меня она никогда не поднималась. Ищи другую причину. Спроси у своего драгоценного папы, чем он переболел в Афганистане. Про гепатит, тиф, про малярию спроси. — Мать открыла папку с документами. — Завтра не опаздывай.
Покинув квартиру, я вытерла слезы и направилась в ювелирный магазин. В отделе серебра, пересчитав наличность, купила сережки с бирюзой. Проколоть уши не хватило денег. Потом проколю, решила я. Улетит, и сразу пойду в салон...
Помирились в аэропорту. За столиком в кафе-баре международного терминала.
— Спасибо, что оделась как девушка. Не приехала Гаврошем в джинсовом рубище. — Похвалила платье, балетки и клатч. Последний – особенно: — У женщины сумки должны быть маленькими. Баулы в стиле «never full» делают из нее ломовую лошадь. Большими могут быть поля у шляпки.
— Я запомню. — Едва не покраснела. Именно в «рубище» и собиралась проводить. Тетка отговорила.
— Следи за питанием. У тебя красивая фигура, но ты склонна к полноте. Полные женщины выглядят старше своего возраста.
— Ага. — Потягивала через трубочку сок.
— Избавляйся от вульгаризмов и всевозможных «блинов».
— Oui, maman.
— Основы я заложила. Все, что могла, сделала. Остальное зависит от тебя.
— Не беспокойся, мам. Я же не одна остаюсь. Не пропаду, не подведу. — Накрыла ее ладонь.
— Надеюсь, Неля, — пожала в ответ.
Объявили посадку на рейс. Обняла отчима, сестричку. С мамой соприкоснулись щеками. Знаю по опыту, ее идеальная одежда плохо переносит мои объятия. Подождала, когда они пройдут таможенный и пограничный контроль, и выпорхнула на улицу. Размахивать сумочкой, издавая радостный клич «Ура! Свобода!», мешали толпы людей и закрученные накануне гайки.
На даче, на террасе, собрались близкие дорогие мне мужчины. Отец с крестным к маминому отъезду отнеслись философски, Мишка чересчур трезво смотрел на жизнь и не скрывал своего видения картины мира. Оно для меня не новость, как и то, что романтики в моем кумире кот наплакал. Папино: «Я получил Нелю» — растрогало до кома в горле. От Мишиного: «Нелька – чудо из чудес» — хотелось захлопать в ладоши.
— Белоснежка, хватит нюхать сирень, — позвал Монастырский-младший.
— Какую принцессу вырастили. — Дядя Юра усадил рядом. — От женихов не будет отбоя.
— Сначала высшее образование, — безапелляционно заявил папа.
— Само собой! — заверила я, подумав, что женихи, кроме одного, нужны мне, как маме во Флориде меховые шубы.
В мое отсутствие организовали рыбалку на Десне. Мишку начальство отпустило на неделю. Первый раз за три года. Дождались Любу, Сережу с ботаничкой, Валерия Алексеевича с семьей и компанией поехали на турбазу. Будь моя воля, сидела бы там до конца лета. Фрисби, больше похожее на регби, куча мала, смех. Попытки справиться с быстрым течением реки. Вечерний клев, уха, костер и сверчки по ночам. Неизбежные столкновения с Мишей, в пылу борьбы за летающую тарелку. Подножки, падения и вихрь проснувшихся гормонов. Взгляды украдкой на Монастырского в плавках. Сокровенные мечтания под лунным светом сквозь тонкие занавески на окнах щитового домика. О его поцелуе... От дальнейших мыслей горели щеки. Томления добавил подсмотренный разговор по телефону.
— Не знаешь, что делать? Возбуждайся... Не в этом смысле, — усмехнулся Мишка. — В рамках норм Уголовно-процессуального кодекса. А за нарушение третьей заповеди опера схватишь трендюлей... Я не нарушаю, с агентессами не сплю. Ни с кем не сплю... Да черт его знает почему, — взъерошил он волосы. — Что-то сдерживает...
Если б не Полина, я бы произвела в школе фурор, явившись за аттестатом с головой полной песка, в купальнике, шортах и вьетнамках. Накануне хорошо посидели с рыбаками-соседями. Играли в карты, травили байки и анекдоты, пели песни и в ус не дули, что кому-то куда-то зачем-то надо.
Спозаранку примчалась тетка, навела шороху. Вытянула меня из кровати и затолкала в «таврию». Из домика, где жило мужское население, раздавался богатырский храп. Ушица и окунь на гриле вчера особо удались.
В парикмахерской только по записи. Хотела уйти, но практикант «подай кофе, подмети мусор» предложил услуги. Я не привередливая. Длину укоротить до лопаток, проколоть уши и вдеть сережки. Локоны и пуделиные букольки, замурованные лаком, мне не нужны. Маникюр сама сделаю.
Выдача документа о среднем образовании не уступала вручению премии «Оскар». Ковровая дорожка, фотовспышки, аплодисменты, изысканные, порой вычурные наряды. Я была в жемчужно-сером платье: силуэт по фигуре, руки открыты, горловина лодочкой, подол чуть выше колен. Классические туфли, чулки. Впервые надела капрон с ажурной резинкой и почувствовала себя ужасно взрослой. Из украшений — бирюзовый гарнитур. Косметики минимум, штрихами. Волосы собрала в низкий хвост под бархотку в тон платью.
После торжественной части повезли в ресторан «Семейный». Предварительно проверили сумки, пакеты и карманы пиджаков. Найденное спиртное конфисковали. Одноклассники неунывающе перемигивались: после «сухого» банкета сбор в Гидропарке, и зажигаем до утра без родительского надзора.
Мой родитель, выбритый, одетый с иголочки, с военной выправкой и гордой улыбкой за дочь-выпускницу встретил у заведения Мишкиной мамы. «Тряхнув стариной», папа вальсировал со мной, классной руководительницей и девчонок приглашал.
— Огурец твой папахен, — восхитилась запыхавшаяся Люсинда. — Моего домкратом с дивана не поднимешь.
— Нель, давай вместе в Институт Соломона, на медицинский, — предложил верный портфеленосец Борька.
— Прицкер, зачем ей расчлененка и колбочки с мензурками? — вмешалась Люда.
— Боря, я пока не определилась, но медицина точно не мое призвание.
В отличие от меня, одноклассница, кропавшая статьи в школьную стенгазету и районную «Вечерку», давно определилась. И Лизка уже выбрала специальность — иностранная филология. Аттестат получила заранее, чтоб успеть подать документы в первую волну. Укатила с матерью в Питер, прошла собеседование и была допущена к вступительным экзаменам в университет.
Последние поздравления, напутствия, пожелания, и мы разъехались по домам. Переодеться и состыковаться на центральном городском пляже. В девять вечера еще светло. Асфальтовая дорога вдоль дачных участков фиолетовая от раздавленной колесами спелой шелковицы. Над заборами нависали яблоневые ветви, созревал «белый налив». В каждом дворе благоухание жасмина. Пьянящее, зовущее в летнюю ночь...
Отец парковал машину. Тетка понесла в дом цветы. Между кустами сирени мелькнуло светлое пятно — Монастырский направлялся к заливу. Жаль снимать выпускное платье, не показавшись Мише. С туфлями и чулками с радостью бы рассталась, но потеряется завершенность образа. «"Совершенство" улетучится», — вспомнила гору комплиментов на банкете и хихикнула.
Из «Казачьего затона» доносилась музыка. Он сидел на нижней ступеньке. Присела за ним ступенью выше.
— Как отпраздновали? — Мишка смотрел на противоположный берег.
— Супер. Изобилие деликатесов. Танцы. Приглашенные артисты. Спасибо Нине Александровне.
— Поедешь встречать рассвет?
— Ага. Ну, то есть да.
— Проводы «Мейфлауэра» не прошли бесследно. Как Анестезия, долетела?
— Конечно. Добралась, знакомится, входит в колею.
— Побудь дома. В городе массовые гульбища. Полно дурачья...
— С нами парни.
— Да ну. Семнадцатилетние юнцы? До первой рюмки. — Футболка натянулась на плечах, он забросил в воду камешек. Булькнуло далеко. У него необыкновенные плечи. — Ты рано встала. Заснешь под кустом. — Повернувшись ко мне, смерил снизу вверх. — Украдут, обидят.
— Меня?.. Мишка! — Расхохоталась, запрокинув голову. — Я абсолютно не хочу спать!
— А я хочу, Нелька, и хочу спать спокойно. Зная, что ты сегодня дома.
— Кто рискнет со мной связаться? Я же готовый бодигард... О! Пойду учиться в вашу контору. Как тебе идея? — улыбнулась я. — Еще и станцевать могу. Хоть «хабанеру», хоть «польку бабочку».
— Категоричное нет, Мата Хари, — отрезал Мишка.
Только сейчас заметила, что не расположен шутить. Обняв мои колени, уткнулся в платье и глухо проговорил:
— Среди скотства и грязи ты самое чистое, что у меня есть.
Склонилась над ним. Кулон-незабудка коснулся мужских волос. «Судьба подает мне знак. Надо лишь шаг сделать».
— Миш, я никуда не пойду. — Погладила темный затылок...
Коттеджи погружены во мрак, во дворе чуть светлее от уличных фонарей. В тишине прошуршал кто-то. Ежик. Отдаленный лай потревоженной собаки. Запасные ключи не понадобились, у Монастырских не заперто. Помедлила у входа. В памяти с фотографической четкостью вспыхнула картинка: Мишин выпускной, заплаканная девушка и носовой платок в пятнах ее крови... Спустя восемь лет пришло понимание. У нас с Мишей все будет по-другому. И кровь тоже. Но не из ладони, уколотой шипами роз. Я не такая как она...
Сердце бухало на весь дом. Затаив дыхание, открыла дверь в его комнату. На прикроватной тумбочке светился зеленым циферблат электронных часов. Мишка спал на животе, прикрытый простыней... Заходи, кто хочет, выноси, что хочешь. Так можно и хозяина вынести. Вдруг он притворяется, чтоб напугать? Сейчас как вытянет из-под подушки пистолет: «Руки вверх!»... Подавила нервный смешок. Ответственный момент, а в голову чепуха всякая лезет. Подушка вон она, в стороне лежит, а Мишка действительно спит.
Руки и коленки дрожали, словно украсть собралась. Я сильная и не боюсь. Скинув шорты, осталась в футболке и трусиках. Что дальше делать? Я ведь даже еще не целовалась ни с кем. Осторожно, точно на доску с гвоздями, опустилась на кровать, вытянулась с краешку. Когда на песок падали, отбирая друг у друга фрисби, чуть ли не сплетались в объятиях. Воспринималось, как будто так и надо, а тут робость напала. Все никак не решалась дотронуться и разбудить.
Была не была. Повернулась к нему, прикоснулась к спине. Он не пошевелился. Крепко спал. Пододвинулась вплотную и замерла. В висках пульсировало. Я в постели с мужчиной. И там, под простыней, он голый. Возбуждение не похоже на то, что испытывала в домике на Десне, представляя, как это все должно произойти. Скорее от нервов. Но это же не просто мужчина, это Миша. Знакомый с детства. Родной человек. С ним так хорошо рядом. Напряжение отпустило, и сразу веки отяжелели. День был длинный и насыщенный, а ночи в июне короткие. Срубило моментально...
Снилось, что обнимает питон. Здоровенный и говорящий. «Малышка, я соскучился». Смыкает кольца, ни вырваться, ни продохнуть. Отворачивалась от деспотичных губ, требовательного языка. Он проламывался, раздвигал ноги, стягивал одежду. Уперлась пятками, пытаясь встать на голову в борцовский мост и сбросить навалившуюся тяжесть. Он ослабил хватку. Выпростав из колец руку, шарила вокруг. Что-то нащупала. Схватила, с размаху ударила, и тут же ударил питон. Треск, грохот. Влепилась, больно стукнувшись, и проснулась.
Панель радиатора холодила в спину. Выступ подоконника давил на затылок. Почему-то ныли и зудели уши. Монастырский, обмотанный простыней, сидел на краю кровати и щурился от света ночника.
— Идиотка... А если б убил?
От злости щурился. Половина лица освещена, вторая в тени, и та, освещенная, покрыта нездоровым лихорадочным румянцем. Ситуация принимала паршивый оборот. Губы дрогнули. Сглотнула.
— У тебя кровь.
— Ясно, что не вода.
Отер висок. Поднял с ковра латунный бюст, усмехнулся зло:
— Это ж надо... словить Железным Феликсом.
— Почему железным? — не поняла я.
— Потому что Дзержинский.
Понадобилось время, чтоб переварить и усвоить. Зашлась смехом на грани слез.
— Символично! — Порывалась встать.
— Заткнись и не двигайся, — приказал тихо.
Вдохнула, выдохнула. Задрожал подбородок.
— Размазывать нюни будешь у себя дома. Сейчас отвечаешь. Кратко. Кто надоумил?
— Никто. Я сама.
— Долго думала?
— Нет. Спонтанно.
Мишка кивнул: принято к сведению. Смотрел на сжатые кулаки, молчал, и его молчание мне не нравилось. На часах зеленым мигали нули, разделенные двоеточием. Штепсель выдернулся, подумала отстраненно, а батарейка не тянет.
— Разочаровала ты меня, — сказал, наконец. — Очень разочаровала. Вывод напрашивается довольно печальный... Не рановато начинаешь?
— Чтоб ты знал, возраст согласия у нас с шестнадцати лет, и готовность – мое личное дело, — буркнула, наливаясь обидой и жгучим стыдом. Глупо вышло, по-дурацки.
— Допустим. Но и ты знай: вторгаясь во взрослый мир, получаешь по-взрослому. Я не согласен и не готов иметь с тобой отношения. Никогда не собирался и не собираюсь, — одним махом срубил он под корень.
Задохнулась. Хватала ртом воздух.
— Поразительная черта: что ни скажи, что ни сделай, для тебя все приобретает особый смысл, — выкорчевывал остатки. — Простые естественные слова и поступки ты умудрилась перевернуть с ног на голову.
Было ощущение, что выбили табуретку, но забыли накинуть петлю, и я трепыхалась между полом и потолком.
— Учу жизни один раз. Слушаешь внимательно и запоминаешь. — Прижал ладонью кровоточащую бровь. — Мужчина, если он нормальный, не кастрированный мамашиным воспитанием мазохист-подкаблучник, всегда выбирает сам. Ломать его через колено – расшибешь лоб, но ни черта не добьешься. Что там вбили себе в голову девушки, либо привиделось им, это их трудности и раздутое эго.
Он проколол шарик, я спустилась на землю. Вспомнилась плачущая Юля. Облезет Монастырский, чтоб я перед ним разревелась. «Малышка, я соскучился»... видать, какая-то новая завелась.
— Попробуют твои пассии зайти или заплыть на мою территорию, вылетят в два счета. Ты меня знаешь. — Скрутив жгутом волосы, спрятала под вырез футболки. — Промискуитет устраивай за пределами дачи...
Осеклась, наткнувшись на Мишкин взгляд. Ледяной, предостерегающий. Отползла к двери.
— Смотри, как мы заговорили. Качаем права? — Он поднялся, придерживая простыню. — Панькались с тобой. Как же, принцесса растет. Принцесса выросла, корона, надетая в детстве, не дала мозгу развиться. Твой мир состоит из коротких причинно-следственных связей «хочу – дай». — Поддел шорты, кинул мне. — Побирушка любви, напоследок: ключ, открывающий любой замок, – хороший ключ. Замок, вскрываемый любым ключом, – хреновый замок.
Прошел мимо меня, направляясь в ванную комнату.
— Вернусь, чтоб духу твоего не было!
Потрясенная, опрокинутая на обе лопатки, разбитая на голову, покинула его коттедж. Мир, казавшийся незыблемым, рухнул в одночасье. Я срослась с мечтой о Мише, теперь вместо нее обрывки нервных волокон и холодная пустота. Словно лунатик в полнолуние без цели колесила по спящим улицам дачного поселка. Оказалась в лесу, а как — не помнила.
Перекличка птиц, осока по пояс, грибная предутренняя сырость. Велосипед лежал в траве, я на рыбацком помосте. Не везет мне с талисманами. Первый посеяла, второй... Видимо, бирюза не мой минерал. Обмотала камень цепочкой с подвеской-незабудкой, размахнулась шире и выкинула в залив. Следом полетели сережки. Воспаленным мочкам сразу полегчало. Сбросить бы еще камень с души.
«Никогда не собирался»... Никогда... Страшное слово. Бесповоротное, как смерть.
Слез за прошедшие годы, подавленных, мучительных, тайных, скопилось столько, что можно рыдать без остановки несколько дней. Так и встретила свой выпускной рассвет — захлебываясь слезами и распугивая рыбу. Дяденька в соломенной шляпе покосился, смотал удочку и налег на весла, подальше от рыдающей русалки.
Природа не терпит пустоты. Освободившееся место заполнилось горем. Соседа с той ночи не видела. На даче он не появлялся. Дома старалась держать лицо: «Ничего не произошло. Что вы всполошились?». Отец посматривал с тревогой: задиристую хохотушку подменили безучастным меланхоликом. Тетка вообще заявила, что я похожа на мученицу, приготовленную для сожжения. Решили, что по маме скучаю. Днями я просиживала на качели. Со справочником городских ВУЗов, для отвода глаз, чтоб не донимали вопросами. Родственники повременили наседать с документами.
Ботаничка вытянула в студенческий городок на дискотеку для старшекурсников и аспирантов. Мимоходом, ненавязчиво, показала абитуриентов. Я не представляла себя студенткой Политеха и не проявила энтузиазма. Одну высшую школу я уже окончила. Миша выдал диплом.
В клубе ди-джей, разогретая публика и веселье. Под потолком вращались стробоскопы, рассыпая зеркальными гранями снопы искр. У меня перед глазами мигали зеленые нули. Конец отсчета. Время истекло. Танцующие парочки целовались и обменивались нежностями. «Попрошайка любви» ядовитым шипом застряла в сердце. «На самом деле Мишка так не думает, это он от злости, — пыталась я вытащить отравленную колючку. — Из-за того, что поступила наперекор ему». Но внутри будто маховик раскручивался: принцесса-попрошайка, принцесса-попрошайка... Я напилась. В хлам. И себя чувствовала ненужным хламом...
Кто-то ласково: «Надралась, чучело», поднял за шкирку, повел на свежий воздух и выговаривал:
— Куда ты смотрела? Она же в зюзю.
— Честное слово, я не ожидала и не предполагала, — оправдывалась ботаничка.
— Придержи тело, достану ключи...
Разлепив веки, оторвалась от подушки, осмотрелась и принюхалась: комната незнакомая, пахнет вкусно. На запах приплелась в маленькую кухоньку.
— Утро, Серж. Мы где?
— Обед, пьяница. У Тани, в общежитии для молодых сотрудников. — Выкладывал на тарелку яичницу с помидорами. — Отца предупредил, что ты со мной. О попойке он не знает. Надеюсь, это разовая акция. Голова болит или болеть нечему?
— Разовая, клянусь. Я в порядке. — Уселась за стол.
— Умойся сначала, свинтус.
— Непременно. Потом. Серж, не будь занудным преподом. Выпила всего два коктейля, просто с непривычки и залпом, вот оно и...
— Непонятна мотивация.
— Парень, который мне нравится, стал встречаться с другой девушкой... Вдобавок поругалась с Мишкой.
Приготовив бутерброды и чай, он сел напротив.
— Нелька, сомнительно. С твоей закалкой это пустяки. Мы с тобой партизаны со стажем, рассказывай.
— Сильно поругалась. В пух и прах. — На глаза навернулись слезы. — Сереж, я выжила его с дачи. Он носа там не показывает.
— Не смеши, выжила она Монастырского. Новый анекдот... Курильщики, заразы! — Выкинул залетевший в открытое окно дымящийся окурок. — Миша в Ираке.
— Как это? Зачем? Когда? — уставилась на него.
— С нашим миротворческим контингентом. Улетел после твоего выпуска, на следующий день.
— Ага... да... Значит, моя совесть чиста.
Допивала чай и думала, хорошо это или плохо, что Мишки нет в стране. Выходило, что в сложившейся ситуации для меня одинаково.
— Сереж, можно вопрос?
— Хоть сто. Но сразу скажу: чем больше занимаюсь квантовой физикой, тем чаще посещает мысль, что наука не может ответить на все вопросы. Это прерогатива Бога.
— Не, у меня попроще. Татьяну ты сам выбрал?
— Естественно. Как иначе?
— Почему именно ее?
— Интуиция, Нелька, — улыбнулся он. — А еще – эндорфины, допамины и прочие эндогенные факторы, влияющие на гипофиз. Ты же изучала биологию.
— Поумничай, щас подеремся, — предупредила, составляя посуду в мойку.
— Да или нет – решается в первые секунды зрительного контакта. Но не каждый из нас провидец, к сожалению. Бывает, что сильные чувства со временем оборачиваются разочарованием и опустошением. Выбор, безусловно, остается за мужчиной, но и мы, Нелька, не совершенны. Можем ошибаться.
— Это точно. Вам до совершенства как до Пекина на четвереньках. — Вытерла руки и повесила полотенце.
— Не вздыхай. Встретишь другого парня, а с Мишкой помиритесь. Первый раз, что ли. Всему свое время. Экклезиаст говорил...
— Иконников, ты достал! Врежу!
— Кстати, Терминатор, к нам Валера заходил в гости. О тебе спрашивал. Давно не видел на тренировке.
— Потом как-нибудь... Когда настроение появится. — Проверила карманы. — Дай жетон на метро. Вчера прокутила всю наличность.
Он провел до стоянки такси.
— Эй, подруга дней моих суровых, ну ты совсем потухла. — Задержал перед открытой дверцей машины.
— Я не знаю, как дальше жить, — призналась ему.
Монастырский был маяком. Он погас, и я потеряла ориентир.
— Ты приблизилась к точке бифуркации, — просветил Серж.
— А ты – к границе моего терпения.
Сергей, верста коломенская, снял очки, закатал рукава и согнулся в три погибели, приготовившись к драчке со мной. Водитель обомлел. Я невольно засмеялась.
— Вот так-то лучше. В нелинейной динамике – бифуркация – эволюционный момент системы. Устойчивое развитие заканчивается, наступает период поиска новых направлений. Момент критический, но кратковременный.
Я забралась в салон. Перед тем как захлопнуть дверцу, Серж на человеческом языке добавил:
— Универсального совета нет. Слушай себя, свою интуицию. Все равно ошибок не избежать. Если тебе это нравится – делай. Не нравится – ищи то, что по душе.
Неделю или полторы я прослонялась по даче. Сорняки выдергивала, цветы сажала, вышку перекрасила. Навела порядок на чердаке и таращилась в потолок, лежа на надувном матрасе. Интуиция молчала, стрелка внутреннего барометра замерла на отметке «полный штиль», подсказку между балками крыши никто не написал.
«Lonely Lisa!» — ожил мобильный телефон. Поменявшись ролями, ответила подружке похоронным голосом.
— Поздравляю, студентка.
— Пролетела со вступительными? — поинтересовалась Лизка актуальной темой.
— С Мишей.
— Поделишься?
Умолчав о постыдных фактах, выдала приукрашенную и немного переиначенную действительность.
— Я вывела Мишу на откровенность и узнала, что не вхожу в его матримониальные планы... Ни в какие планы не вхожу. — Шмыгнула, слизав соленую каплю. — Расстались очень скверно.
— Взорвала его дом? — предположила Елизавета.
— Треснула Серван... Лизка, мне простительно, но тебе? Как ты могла обознаться, приняв бюст кровавого гэпэушника Дзержинского за испанского классика?
В трубке затихло. Подружка вспоминала.
— Ну... они похожи, — отозвалась после паузы. — Разве он был во френче? Не в гофрированном воротнике?
Я задумалась.
— Не обратила внимания, Лиз.
— Я бы на твоем месте и с Мишкой поступила так же – перестала его замечать. На нем свет клином не сошелся. И с подарком ты не промахнулась.
— Да уж...
На брови, возможно, останется шрам. Машинально потрогала свободное от телефона ухо. Дырочка от сережки заросла. Следа не осталось. Может, и пустота когда-нибудь затянется. Как выбитое плечо, поболит и отпустит... Все же к лучшему, что его нет поблизости. Пословица «с глаз долой – из сердца вон» возникла не на пустом месте...
— Нелька, у меня звонок на второй линии, я тебя позже наберу. Ты, главное, долго не страдай. Поднимай тухес с кровати и выбирайся в город. Не кукуй на даче, — быстро-быстро, на одном дыхании, проговорила Лиза. — Пока!
Ежику понятно, кто к ней параллельно дозванивался. Везет некоторым новоявленным петербурженкам. Три года назад кто бы мог представить, что так обернется. Спустилась вниз, положила в рюкзак кимоно и поехала на тренировку. Лежать — все равно ничего не вылежишь, только родных лишний раз беспокоить, наталкивая на догадки.