Карта ролевой игры "Любой обманчив звук..."

К смерти привыкаешь. К смерти близких - никогда.

Жизнь - хренова сложная штука. Жизнь под землёй с необходимостью выживать - штука ещё более хреновая и сложная. Штефан столько раз сталкивался со смертью тех, кто только сегодня был рядом и рука об руку с ним шёл вперёд, что начинал к ней привыкать. Привыкал к тому, как падает брат, друг, соратник. Привыкал к удивлению в широко распахнутых глазах, смотрящих в небо. Привыкал видеть в мёртвом взгляде немой вопрос: "за что?".
И никак не мог привыкнуть к боли, которая стала его извечным спутником. Она была тупой и жила где-то в подкорке. И она становилась неизменной.
Но назавтра наступал новый день, а вместе с ним необходимость смириться с этой болью и идти дальше.
Они не забывали.
Ни Мишу, ни Сергея, ни восемнадцатилетнюю Оленьку. Ни Славу, ни Машу, ни Кристину.
Они не забудут и Кирилла.
Они были живы. И в их мыслях и чувствах жили те, кто ещё вчера шёл с ними вперёд. Рука об руку. Спина к спине. Как учил их Штефан.
Как учили его те, кто впоследствии пал и начал жить в их воспоминаниях.

Дойдя до его комнаты - скромной клетушки, в которой только набросанные в беспорядке вещи и узкая, по-военному заправленная тонким одеялом койка, Штефан оставил там Нину. Прежде, чем выйти, притянул к себе, прижался губами к её виску и шепнул, что скоро вернётся. У него был к Нине серьёзный разговор. От которого могло зависеть всё.
А после просто вышел, зная, что его женщина находится в относительной безопасности. Прислонившись к двери, прикрыл глаза. Всего на минуту. Места слабостям не было. Позже они соберутся вместе, помянут Кира, вполголоса обсудят то, что узнали сегодня. Позже.
Сейчас Штеф направлялся в лабораторию Жюи, чтобы проследить за тем, что ребята планировали делать с пойманным зомберком. Он частенько задавал себе вопрос: что будет с тем, кто вновь станет человеком? Сможет ли этот новый вид живого существа смириться с мыслью о том, что он убивал людей? С мыслью о том, что, возможно, когда только переродился, разорвал в клочья свою мать, отца, ребёнка?
Нет. Рубануть по голове - вот был самый гуманный способ общения с такими тварями.

Дойдя до лаборатории, Штеф опёрся плечом о стену и сложил руки на груди. Поглядел на Бланку, которая планировала попасть в сознание пойманной твари. Скептически хмыкнув, приготовился ждать, чтобы после расспросить девушку о природе багровой волны. И о том, что могло ждать их дальше. Она явно что-то знала. А Штеф планировал узнать всё то, что было известно ей.

- Чем? - Штеф пожал плечами. - Если боишься, что он вдруг придёт в неистовство: не волнуйся. Грохнем. Опыт есть. В остальном - я уверен, что он мёртв. И обладает только одним инстинктом - убивать. Если ты внедришься в его сознание и увидишь это, то ничего нового для себя не откроешь, правда? Хотя, я могу и ошибаться. Я всего лишь командир группы обеспечения. Если у тебя есть какие-то знания об этом, которые помогут нам всем, например, избежать вероятного заражения в будущем, самое время влезть в черепушку этой твари. - Он кивнул на зомберка и повернулся к профессору: - Не волнуйтесь, Гаспар. Я рядом и если что вмешаюсь. А Бланка бы не стала лезть куда-то, будучи неуверенной в успехе. Она же не камикадзе. Ну а потом... у вас есть целый образец для исследования. Нужно будет отпилить от него только голову - без проблем. Обращайтесь.
Похлопав себя по карманам, Штеф вынул пачку сигарет и закурил.
- Никто не возражает? - уточнил он запоздало. - А ты, приятель? - насмешливо обратился к зомберку. - Он не возражает. Вот и отлично. Начинай, Бланка.

Штефан не без интереса наблюдал за тем, что делала Бланка. Его тело было напряжено, как перед прыжком. Впервые они притащили тварь в Убежище, и от желания прикончить зомберка мышцы сводило судорогой. С другой стороны, Штеф был терпеливым. Переводя взгляд с профессора на зомберка и на Бланку, а потом в обратном порядке, он ждал. В том, что сказала ему Бланка, не было ничего нового. Вернее, того, что хоть как-то воздействовало на Штефана и избавило его от усталости. Или избавило от груза ответственности, лежащей на плечах командира.
- Это всё прекрасно. Но у меня как-то сейчас нет ни сил, ни возможности создавать нечто вроде радиационного излучения. Плыть по Припяти, чтобы взорвать ко всем чертям очередной реактор, как раз сегодня я не готов. И кстати. Это ведь не всё, правда? Эта самая багровая волна, которая так мило гуляла по всей земле пару лет назад - это же не радиация в чистом виде? Если так, то что это? Ты должна быть в курсе, - он не спрашивал. Утверждал. - Что бы то ни было, у нас пока нет возможности воссоздать эту багровую волну.

- А теперь мы переходим ещё к ряду вопросов. Первый: действительно, почему мы остались иммунны к волне - неясно. Профессор, вы сможете это выяснить? Второй: если удастся ещё раз отправить Багровую волну в путешествие по всему миру, какова вероятность, что мы все не передохнем?
Он пожал плечами. Подошёл к валяющимся в беспорядке инструментам, выбрал тот, что подлинее и поострее и направился к зомберку.

- Ничего. Берите у него кровь или что там нужно, остальное я сделаю сам.

Прости, Ди, опять кишки)

- Говорила мне мама в детстве, что 90% людей на Земле - психи. Была права, - хмуро констатировал Штефан. Многое встало на места после рассказа Бланки, но что с этим всем делать, он пока не знал. И знать пока не хотел. - Насчёт облучения... Думаю, что излучение имело место быть. Иначе как объяснить то, что оно проникло везде?
Кое-что о подобных видах разработок он знал по долгу службы. Ещё давно, в другой жизни. Что им это давало сейчас и давало ли - вопрос.
Он послушно подержал тварь, пока профессор брал образец крови, потом равнодушно смотрел, как самому ему зажгутили руку и набрали щедрую порцию крови.
Вернувшись к зомберку, он хладнокровно ударил его прямиком в глаз, пробивая мозг. Тварь дёрнулась и затихла.
- Гаспар, если от зомберка что-то нужно, оставляйте его себе. Если уже ничего - я попрошу его убрать.
Взяв сероватую простыню, валяющуюся подле инструментов, Штефан набросил её на труп и потёр ладонью подбородок.

- Минут через двадцать в столовой предлагаю помянуть Кира. Потом, если хватит сил, обсудим всё, что узнали сегодня утром. Извините, пока пойду.

И больше не прибавив ни слова, направился в столовую.
Кайзер лежал на том же месте, что и всегда. Глаза прикрыты, на вошедшего не среагировал. Штефан присел возле пса, погладил лобастую голову, вспоминая Рема. Он лишился мохнатого друга, а этот мохнатый друг, что лежал под столом, сегодня лишился всего.
- Сейчас организуем кое-что, - проговорил Штефан, вымыл руки и начал готовить нехитрую снедь.
Нужно было помянуть друга. Брата.
Кирилла.

Короче, вместо того, чтобы писать пост, командир своими мозолистыми растущими из одного места руками сварганил вот что:

Выпили не чокаясь. Каждый молчал. Когда уходили друзья, братья, товарищи - слов не было. Зачем говорить что-то, если всё ясно и так? Думали тоже каждый о своём. Но для Штефана смерть Кира была точкой. Больше никто не должен погибнуть. Они рискнут и отправятся на этот чёртов остров. Он лично отправится туда первым, чтобы понять, можно ли перевозить туда людей. А если погибнет сам, так тому и быть. Но больше никто не должен погибнуть.
Молча ели и поминали Кирилла долго. Кайзер тихо лежал под столом, и даже самые лакомые кусочки, отданные ему девчонками, его не интересовали. Им всем, в который раз предстояло свыкнуться с мыслью о потере. Ещё одной.
В столовую вошла Нина, Штеф молча притянул её за руку на колени, устроился удобнее, откинувшись на спинку стула и прикрыл глаза. За столом тихий разговор потихоньку перетёк на обсуждение острова. Несколько раз посмотрели краткий экскурс на планшетнике, сначала хмурясь, словно боялись поверить увиденному. Потом снова вполголоса говорили о возможности отправиться на остров.
Решено было сначала переправить туда тех, кто однозначно хочет покинуть Синедольск. У остальных было время на принятие решения. В любом случае, им всем предстояли тяжёлые деньки. И множество вопросов: что делать с теми, кто останется? Кто и как будет обеспечивать их необходимым? Сплошные как? и что?
Но и на это у них было время. Немного времени.

Чуть позднее Штефан поднялся из-за стола, привычным жестом переплёл пальцы Нины со своими и пожелал всем спокойных снов, зная, что они таковыми будут вряд ли. Детальное обсуждение как переводить первую группу на остров оставили на завтра. Сегодня Штефу и Нине предстоял серьёзный разговор. И ночь, которая, как надеялся командир "Сапсана" уж точно не будет рядом с нею спокойной .

И это не эпилог. Пока не кончаем

Синедольск. Станция "Заводская". Новый 2037 год.

Это был их первый Новый год, который они если не праздновали, то, по крайней мере, пытались это сделать. Умытые, нарядные дети, зевающие, но терпеливо ждущие полуночи, с гораздо большей жадностью смотрели на жёлтые яблоки, нарезанные аккуратными дольками, чем на гору игрушек, лежащих под ёлкой. Да, у них была и ёлка, и несколько гирлянд, и подарки малышам, и ускользающее ощущение, которое Штефан не мог пока осознать. То ли прощались с прошлой жизнью, то ли робко приоткрывали дверь в новую реальность. Где должен быть Новый год. Этот, следующий, и после него...
Стол тоже был довольно праздничным и богатым. Свежий хлеб, который девчонки приноровились готовить в хлебопечках, несмотря на то, что мощности генераторов хватало не всегда. Даже икра. И красная, и чёрная, и заморская баклажанная. Какое-то подобие оливье, рецепт которого изобретали едва ли не всей женской половиной Убежища, и даже попытались втянуть в изобретение Штефана риторическим вопросом: "Что будет, если положить вместо "Докторской" пару банок ветчины?". На стенах дети развешивали снежинки из цветной бумаги, вырезанные вместе с Лидией Павловной, преподавателем музыки одной из школ Синедольска.
Всё это вместе навевало ощущение праздника.
А Штеф мечтал о мандаринах.
Садясь за один из праздничных столов вместе со всеми, понимая, что скоро закончатся эти краткие мгновения преддверия волшебства, которые казались тенью, но всё-таки были, командир отряда "Сапсан" взял одну из бутылок шампанского с каким-то незнакомым ему названием. Дождался, пока девчонки с сияющими лицами по привычке тихо начнут обратный отсчёт, и усмехнулся. У них даже была речь Президента. Правда, одного из лохматых годов, но ведь была же. И бой курантов, когда можно было представить, что где-то там, за этими стенами станции живут люди, собравшиеся сегодня за праздничными столами. Ожидающие все того же волшебства, что и они. В которое хочется поверить, несмотря на то, что ты двухметровый бородатый мужик, а не парень Витя четырёх лет, уже спящий на руках матери и зажимающий в ладошке надкусанную дольку яблока.
Но Штеф мечтал даже не об этом. Ему до одури хотелось мандаринов.
Всё же он всегда был слишком человеком...

Станция "Заводская". Осень 2037

Всё то, что составляло привычное времяпрепровождение Штефана, закончилось. Обычно он возвращался к себе, падал на узкую койку и просто отключался. Всегда тревожно, подспудно прислушиваясь к каждому шороху. Сейчас всё изменилось. В голове роились десятки вопросов, каждый из которых неизменно был связан с Ниной. Штеф скорее чувствовал, чем видел то, что ощущает Нина сейчас. Растерянность. Зеркально отображающую то, что рождала её близость внутри Штефана. Между ними стояло четыре года разлуки. И хрен с ней, с задетой гордостью, которую командир "Сапсана" уже научился запихивать куда поглубже. Его волновало совсем другое. Что будет теперь? Какая жизнь их ждёт? Уйдёт ли Нина с ним туда, где ему самое место? И будет ли себя чувствовать на своём месте в этом случае? Что с ним будет, если однажды он опять услышит от Нины, что она хочет его покинуть?
Закрыв за собой дверь, Штеф указал кивком головы на свою постель, где, скорее всего, она уже успела обустроиться и поспать, быстро спрятал мелькнувшую на губах улыбку и подошёл к заваленному всякой ерундой металлическому столу.
- Что думаешь об этом острове? Решать, конечно, будем завтра, все вместе. Но вдруг ты знаешь что-то, чего не знаем мы?
А, чёрт. Всё не то.
На Нину он не смотрел. Молча взял со стола пачку сигарет, придвинул стул ближе к койке, повернул его и перекинул через него ногу, устраиваясь так, чтобы опираться руками на спинку. Также молча закурил, наконец, позволив себе, прищурившись от дыма, посмотреть на сидящую на его постели женщину. Часть вопросов о том, что с ним будет, если она уйдёт, отпала сама по себе. Ничего не будет. Он просто продолжит жить дальше, а в своём сердце похоронит ещё часть прошлой жизни. Огромную часть. Которая, пожалуй, только и оставалась живой, наперекор всему, что с ним происходило. И больше не будет ни на что надеяться.
И верить, пожалуй, тоже перестанет.
Даже в то, что когда-то его дети смогут попробовать на Новый год мандарины.
Она была растеряна. Но, наперекор желанию встать с этого чёртова стула, подойти, обнять, сказать, что он просто рядом, Штеф продолжал смотреть на Нину и молча курить, уничтожая сигарету огромными тягами.
Четыре года разлуки. Внезапная встреча, в которую уже давно перестал верить, вихрь чувств, которые считал давно похороненными заживо, водоворот сомнений. Крышесносный секс, который всегда был только с ней. Её запах везде. Тот родной аромат, что не способны были стереть из его памяти все женщины, успевшие перебывать в его постели после Нины. И растерянность, поделенная пополам. Как всё то, что всегда было между ними. Они всё всегда делили на двоих. Кроме того решения, которое приняла Нина давно.
Четыре года разлуки назад.
- Почему ты ушла тогда? И почему вернулась сейчас?
Тихо, почти шёпотом, два вопроса.
Всё же он не только всего лишь человек. Он ещё и всего лишь мужчина.

Ты нужна мне, Нина...
Раз за разом Штеф прокручивал в голове собственные слова, сказанные его женщине. Его ли? В этом не было сомнений. И в то же время он сомневался. Имел ли он на это право? Вполне. Как любой человек из плоти и крови. Которому сомнения совсем не чужды.
На слова Нины лишь ответил слабой улыбкой и покачал головой, давая понять, что не захочет. И дело вовсе не в том, что он не доверяет. Совсем в другом. В том, что она ему нужна. Рядом. На этот раз без права на то, чтобы покинуть его. И их. Снова отпустить её куда-то, при этом зная, что собственным решением подвергает опасности - непомерная цена за благополучие и безопасность людей, которых ты должен защищать.
И всё же сейчас было не время отвечать на заданный вопрос. Он и она имели право ещё и на обсуждение того, что касалось только их двоих. В идеале, конечно, все эти мыльнооперные беседы можно было заменить парой-тройкой часов хорошего секса, но у Штефа не было уверенности в том, что после он не захочет вернуться к желанию услышать ответы на те вопросы, что он задавал сам себе последние четыре года. Почему она ушла и вернётся ли она к нему хоть когда-то?
Хоть когда-нибудь.
Не просто окажется рядом. А вернётся. К нему.

Он тихо выдохнул, затушив окурок и отбросив его куда-то в сторону. Слушал Нину, не перебивая, просто следя взглядом. Всё же парой-тройкой часов секса они бы точно не обошлись. У обоих накопилось так много всего, что нужно было сказать друг другу, что никакая постель их не спасла бы точно. Штефан предполагал... нет, даже знал, что причина крылась именно в этом. Но наивно надеялся, что Нине будет важно только то, что есть между ними. А между ними всегда было так много... То, как она понимала его, кем была для него, какое место занимала в его жизни. Это то, ради чего стоило сражаться за них и за то, чтобы быть вместе. Была ли вина Штефа в том, что не понял, насколько всё серьёзно, не предвосхитил события, не принял как данность страхи и боль Нины? Сейчас ему казалось, что только он один и был в этом виноват. Его оправдывали только две вещи: он никогда не относился к ней так, как делали "недавние знакомые", и теперь всё было иначе. Два чёртовых года из четырёх всё было иначе. Но пока он просто смотрел на Нину, безотчётно сжимая побелевшими пальцами спинку стула, и слушал. Давал ей возможность сказать то, что нужно было наконец озвучить. Зная, что и он сам не сможет промолчать в ответ.

- Даже трети из всего этого достаточно, чтобы не уходить, - тихо ответил, стоило Нине замолчать. - Знаешь, ты всегда была той единственной, кто рождал внутри меня настолько полную гамму чувств и эмоций. Наверное, они и есть - жизнь. Жизнь рядом с тобой. И я наивно полагал, что тебе важно только то, что думаю, чувствую и ощущаю я. По отношению к тебе. И тебе важно только то, что есть у нас. А не где-то там в пьяных бреднях какого-то му*ака. Я ошибался. Ошибался в том, что не дал тебе возможности почувствовать и понять, насколько ты важна и ценна для меня.
Сделав новый глубокий вдох, будто кислорода в комнате было чересчур мало для них двоих, и он хотел отдать свою порцию Нине, стараясь дышать как можно реже, Штефан поднялся и подошёл к девушке. Встал за её спиной, в нескольких сантиметрах, которые сейчас казались слишком бесконечными. Провёл руками вдоль её тела, медленно, осторожно, будто боялся причинить боль или поломать. А после развернул лицом к себе.
- Я сто раз уже сказал тебе, что всё изменилось, - голос Штефа звучал приглушённо и хрипло. - И всё действительно изменилось. Того мира, в котором мы жили раньше, нет. Бесспорный факт, правда? И тем не менее. Нет ни того самого пресловутого пьяного му*ака, ни тех, кто будет считать тебя ниже из-за того, что ты другая. - Штефан невесомо провёл по предплечью Нины, касаясь того места с "меткой", которое было скрыто рукавом футболки. - Нет и нас. Тех, что были четыре года назад. И у меня, Нина, тоже нет ничего. - Его тихий голос стал громче, а чувства, которые он так умело научился скрывать, обнажились. Прежде всего, перед ним самим. - Это всё, что у меня осталось, слышишь? Вот это всё, - Штеф неопределённо махнул рукой, в особенности никуда не показывая и зная, что Нина поймёт, о чём он. - Больше у меня ничего нет. А последние пару лет у меня не было и тебя. И я, чёрт побери, научился жить с этим осознанием. Несмотря на "огромное количество прилипчивых девчонок", о которых ты мне тут толкуешь, я был один.
В последних трёх словах было всё то, что угнетало его эти пару лет. Чувство полного одиночества. Груз ответственности, который он добровольно взвалил на себя, стараясь заместить им пустоту. Сейчас он в ответ на признание Нины, словно маленький мальчик, упорно настаивал, что его обиды важнее и его страхи сильнее. Вернее, так могло показаться кому угодно. Кроме Нины. Она же, как надеялся Штефан, поймёт, что кроется за его словами.
- Я был один, слышишь? Все эти чёртовы два года я был один. И теперь у меня только один вопрос между тем, что останется в прошлом, и тем, что будет или не будет у нас с тобой в будущем.
Снова глубокий вдох, - желание оставить Нине весь кислород, если она сейчас скажет, что снова уйдёт.
- Я БЫЛ один?
И в этом прошедшем времени всё. Прежде всего желание услышать, что отныне всё будет иначе. Что он был один. А теперь их снова стало двое.

В жизни иногда наступает тот момент, когда ты понимаешь, что вот-вот пройдёт секунда-другая, и ты уже никогда не будешь прежним. Пусть даже ты и врал самому себе, что ты изменился давно. Однако стоит тебе понять и принять тот простой факт, что есть какое-то важное обстоятельство, без которого никакие изменения не могли на тебя повлиять, как ты осознаёшь, что стоишь на пороге перемен именно сейчас. В данную секунду.
Штеф так часто говорил Нине о том, что изменился, что уже и сам не мог прочувствовать: то ли он пытается убедить в этом её, то ли - самого себя. И только когда они сказали друг другу самое главное, когда он услышал от неё слова о том, что всё это время она его любила, пусть и на расстоянии, Штефан понял, что они оба стоят в начале пути, который будет кардинально отличаться от той прошлой жизни, что сегодня они оставляли позади. Вместе. И облегчение от этого простого осознания стало для командира "Сапсана" тем спасительным маяком, который он безуспешно пытался разглядеть во тьме последних четырёх лет жизни.

Прошлый Штеф принялся бы возмущаться. Для начала - тому, что Нина сделала выбор за обоих. После - за то, что она осознанно обрекла и себя, и его на ненужные мучения. Новый Штефан лишь только слушал, что она говорила. Внимательно следил взглядом за каждым оттенком эмоций на любимом лице. И принимал как данность то, что ему говорила Нина. Это, разумеется, не исключало данного самому себе обещания впредь измениться настолько, чтобы подобного с ними не повторилось. Он не хотел больше ни позволять Нине решать всё за двоих, ни принимать подобных решений со своей стороны. Они будут делать эти шаги вместе. По той простой причине, что у них есть такое право, такая возможность и это самое "вместе". И ему нравилось, как звучит это слово. Словно точка в том, что раньше причиняло боль. Точка перед новым предложением.
Он дал ей возможность сократить последнее расстояние, которое можно было перекрыть единственным вдохом, разделённым на двоих. Всё также смотрел на неё, чувствуя, что его выдержки надолго не хватит. И в то же время не торопясь оканчивать этот момент. Не было никакого мира, кроме того, в котором находились они оба. И Штеф с Ниной заслужили эту возможность быть только друг для друга. Хотя бы на эти бесконечные несколько минут.

Сегодня они сказали друг другу едва ли не больше, чем за всё время, пока были вместе. Важного и настоящего. Единственного, что имело значение. И тогда, и сейчас.
- А мне нет, - прижимая к себе Нину, мягко улыбнулся Штефан, чувствуя ещё и то, как с его плеч падает невыносимый груз. - Я уже говорил тебе, что никогда не пожалею о том, что ты со мной и мы вместе. Или не говорил? - прошептал, вдыхая её аромат. Чувствовать прикосновение её губ казалось настолько закономерным, что Штефан знал и верил: то, что говорит Нина - единственная из всех возможных истин. Она всегда была с ним. Во всём, что происходило с ним, была она. Как яд в крови, то медленный, отравляющий невозможностью осязать ту, кого любишь больше жизни, то убивающий быстро, стоит только вспомнить, каково это - быть рядом с ней и принадлежать одной Нине. - И значит, раз мы всё это время были друг у друга, мне не жаль.

- Похоже, мы оба чертовски устали, да, кошечка?
Его взгляд потемнел, когда он обхватил ладонями её лицо, наклоняясь к губам Нины, и прошептал прежде, чем жадно поцеловать:
- Но с тобой я могу уставать часы напролёт.

Чуть позже, когда в их маленьком мире, где царствовал почти непроглядный мрак, Штефан перевернулся на спину, усаживая Нину сверху и довольно ухмыляясь, слыша её усталый стон, который он тут же поймал губами, начиная насаживать женщину на себя снова и снова, он осознал, что ему всегда будет её мало. И того, как его взгляд жадно проходится по идеальным изгибам её тела. И того, как его широкие ладони ложатся на её талию, когда он хочет быть как можно глубже, надевая Нину на себя. И того, как его плечи саднит от того, что Нина впивается в них ноготками.
И всё же пара-тройка часов хорошего секса - лучшее окончание того дня, который изменил твою жизнь на до и после.

Эпилог. Остров с неясными когда-то координатами

Штефан любил сидеть на побережье, вглядываясь в бескрайнюю водную гладь и стараться ни о чём не думать. Выходило обычно хреново. Мысли были, причем самые разнообразные, которые подбрасывали командира отряда "Сапсан" как на американских горках. Частенько он задумывался о том, что его жизнь, о которой он уже мало что помнил, закончилась в октябре 2035. И началось новое существование. Которое измерялось на данный момент двумя с половиной годами, прожитыми в мире, где царил хаос. С тех пор, как они оказались на острове, минуло всего шесть месяцев. И всё это время Штеф не мог вдохнуть свободно и спокойно, словно каждую секунду ожидал какого-то очередного подвоха. Даже когда увидел на лицах ребят облегчение, свидетельствующее о том, что они научились главному - доверять. Всё равно каждую секунду он ждал подвоха.
Мир мало изменился за эти полгода. Вернее, не изменился вообще. Лишь только вплелось в кругозор тех, кто когда-то прятался в метро, осознание, насколько глобальной была катастрофа. Там, в Синедольске, они могли пару лет самообманываться и убеждать себя в том, что когда-нибудь мир снова будет прежним. Сейчас же, посещая новые места, где они искали выживших, они понимали, что шансов у них нет. По крайней мере, не сейчас. Не стоило рассчитывать на то, что Земля в обозримом будущем вновь станет тем домом, в котором человечество привыкло жить.
Отряды "Сапсан" и "Гюрза" так и продолжали своё дело. К обычной нелёгкой работёнке в виде обеспечения прибавилась ещё и необходимость искать и спасать тех, кто мог выжить. У них появилось более мощное оснащение, в разы увеличившее безопасность людей, а вот мысли... Мысли остались прежними. И с ними Штефан учился продолжать жить дальше.
Спасение было в таких вот кратких моментах отдыха, когда он просто устраивался на побережье и ждал. Уничтожая одну сигарету за другой, командир чутко прислушивался к шагам той, кто и составлял его маленький спасительный мир, живя в нём подобно маяку. Когда он слышал почти бесшумную поступь, никогда не был в силах сдержать лёгкой улыбки, которую Нина, разумеется, видеть не могла. Так и представлял себе, как она идёт, втягивая носом сигаретный дым и старается не чихнуть, чтобы ни чем себя не выдать.
Она устраивалась позади, обнимала обеими руками и прижималась к его спине, и Штефан только тогда понимал, что может сделать свободный вдох. Обычно они так и сидели вдвоём, молча. Штеф тушил окурок, проводил загрубевшими пальцами по ладони Нины и прикрывал глаза.
Ему стоило провести рядом с нею всего пару минут, чтобы мысленно оказаться в совсем другом мире. Не то, чтобы Штеф был фантазёром или, что ещё хуже, романтиком. Просто он считал, что имеет право на немного другие ощущения, чем бесконечная тревога, необходимость убивать или ожидание подставы от себе подобных.
В последние несколько месяцев они с Ниной почти не ругались, а если такое и случалось, командир знал, что делать. Несколько часов дикого, на грани с грубостью секса неизменно побуждало и его, и её окончить глупые перебранки и ощутить, что им есть, чем заняться помимо ненужных ссор. Они с Ниной словно заново выстраивали те отношения, что когда-то давно казались им обоим понятными и устоявшимися. И то, что им приходилось снова идти друг другу навстречу, принимать и познавать самих себя заново, лишний раз давало им обоим убедиться в том, что в мире нет ничего, что является константой. Жизнь всегда вносит в планы свои коррективы.
Готов ли был Штефан к осознанию того, что изменения, произошедшие и с миром, и с Ниной, и с ним необратимы? Сейчас, сидя на берегу рядом с любимой женщиной, которая стала другой, но в то же время оставалась прежней, он понимал, что готов. Оставалось прояснить то немногое, что волновало его сейчас больше всех апокалипсисов вместе взятых. Повернувшись к Нине, Штефан склонил голову набок, словно раздумывал о чём-то крайне важном. Впрочем, так оно и было.
- Что? - наконец, не выдержав, задала вопрос Нина.
- Мысль мне одна покоя не даёт.
- Какая? - внешне она оставалась спокойной, но Штеф видел тревогу, разлившуюся по радужке глаз Нины.
- Да есть одна.
- Говори.
- Касается тебя и меня.
- Я слушаю.
- Как думаешь... - он намеренно сделал паузу и прибавил, видя, что тревога в глазах Нины становится сильнее: - Когда у нас родится девочка, что она унаследует первым: твои чудесные рожки или мой отвратительный характер?