Карта ролевой игры "Архитектура Страха"

Родовое имение семьи Флеминг

- Милорд, как же вы так! Теперь от вас будет пахнуть козлом!
Старый слуга Грегор семенил следом и причитал, заламывая руки. Я нес на плечах тушу горного козла из последних сил, но не надеялся на помощь слуг. В доме кроме Грегора и его жены никого не осталось.
Фамильный особняк потихоньку разрушался, и я не успевал латать дыры. Для основательного ремонта нужны большие деньги, а земли давно перестали приносить доход, крестьяне сами едва выживали. Два последних года оказались неурожайными из-за сильных дождей, а этой весной случилась и вовсе непонятная напасть, зелень только проклюнулись, как ее начал пожирать жук, невесть откуда взявшийся. Говорят, его завезли с картофелем из Америки.
Часть скотины зимой пришлось зарезать, оставшаяся едва дотянула до весны. Единственная возможность продержаться до следующего лета - охота на горных козлов.
- Мы уж с Мэси начали переживать, три дня минуло, а вас все нет, - запыхавшийся старик говорил срывающимся голосом.
Я дошел до входа на кухню, где на пороге стояла Мэси, сложив вместе ладони, словно собралась молиться.
- Милорд, как же так! - заквохтала она. - Теперь от вас будет пахнуть козлом! Неужели охотники из деревни не могли помочь? Мы не успеем согреть воду, через час нужно выехать к лорду Кэмерону.

- Поберегись! - крикнул я и скинул козла на каменный пол закопченной кухни. - Позовете кузнеца, он разделает тушу. Рассчитаетесь с ним копытами и головой с рогами, остальное снесите в ледник. Сварите кокки-лики из потрохов, не забудьте позвать семью Свигартов, я видел их среднего сына, кожа да кости, говорит, мать хворает.
- А не много ли кузнецу? Хватит с него одной головы. А Свигарту-старшему раньше нужно было думать, когда лез на свою жену. Три парня да пять девок, прокорми попробуй!
- Женщина, я все сказал.
С ней иначе нельзя. Я взял протянутую тряпку и вытер, как мог, грязные руки.
- Пойду на реку, у мельницы в заводи искупаюсь.
- Ох, боженька, направь моего лорда в правильную сторону. Пусть уж козлом воняет, чем замерзнет насмерть в стылой воде.
- Грегор, засунь эту тряпку своей жене в рот. То квохчет, то каркает.
Я смертельно устал и увещевать Мэси, что с горцем ничего не случится, никаких сил не осталось. Она, хоть и прожила в имении более тридцати лет, никак не могла привыкнуть к суровому горному климату. Там, откуда ее привез Грегор, даже зимой не замерзала вода.
Взяв чистую рубаху, что висела на веревке протянутой у очага, узелок с мылом и чистой тряпицей, чтобы обтереться досуха, направился к реке по короткой дороге, перемахнув через каменную изгородь, что опоясывала имение со стороны заднего двора.

Сбежав по крутой горке, едва поросшей жухлой травой, я скинул с себя охотничью куртку, замшевые штаны и рубаху, которая действительно пахла козлом. Со смехом, чтобы не было так страшно, влетел в ледяную воду и сразу погрузился в нее с головой.
Мерный скрип мельничного колеса, шелест камыша, пустившего за лето новые побеги, хорошо видные среди черных стеблей, оставшихся с прошлого года, песнь пичуги в синеве осеннего неба, едва прикрытого обрывками облаков, умиротворяли и уносили печали прочь. Даже имение с этой стороны выглядело достойно, словно не зияли в крыше дыры, все стекла оставались на месте, а в здании не гулял сквозняк, поднимая чуть ли не до потолка выцветшие гобелены.
Я перестал дрожать, привыкая к воде, находя определенное блаженство в ее обжигании холодом.

Сделав несколько гребков в одну, потом в другую сторону, я на мгновение выбрался на берег, чтобы взять завернутые в тряпицу золу и мыло. Сверкнув голым задом, который сразу же обдул стылый ветер, я быстро зашел в воду и начал втирать в голову золу. От мыла остается белый налет, а мне нравится, когда волосы блестят.
Отфыркиваясь, я уходил под воду вновь и вновь, чтобы смыть мыло, которым до красноты натер тело, поэтому не сразу заметил, что у меня появился зритель.
Вернее, зрительница.

Ничуть не стесняясь, она уселась на дощатый настил недалеко от колеса и, улыбаясь во весь рот, таращилась на меня.
- Эй, леди, вы куда пялитесь? - возмутился я, присев в реку по шею.
Девица захохотала. То ли обращение к ней как к леди ее порадовало, то ли...
- Эх, черт! Ну-ка, отвернись быстро! - скомандовал я, вызвав еще больший смех крестьянки. Конечно, есть над чем смеяться. Совершенно прозрачная вода не могла скрыть моего срама, погрузись я в нее хоть по самую макушку.

Невозможность выйти и смех нахальной девчонки разозлили меня до нельзя.
В горах быстро смеркается. Только что было солнце, но стоит ему перевалить склон, как на небе появляются яркие звезды, а до замка, в котором обитает семья Кэмерона, совсем не близко. А тут хохочущая девица не дает из воды выбраться.
- А ну, как я тебя саму в воду затащу! - пригрозил я, направившись в ее сторону.
- И что вы со мной там делать будете? - поинтересовалась она, не переставая улыбаться. - У вас от холода такой стручок маленький, что боюсь ни вам, ни мне удовольствия не видать.
- Ах, ты бестия! - разозлился я не понарошку. - Ты забываешь, что разговариваешь со своим лордом? Ты мне в пояс кланяться должна, а ты...
Девушка, видя, что я подобрался совсем близко, ловко перебирая ногами, не поднимаясь, отползла чуток назад.
- Выходите из воды, милорд, скоро у вас от холода стручок отвалится! - засмеялась она.

Нет, я не кровожадный, но девица так распалила меня своим смехом, что захотелось надрать ей задницу.
Я даже забыл, что никто кроме старого Грегора, его жены и охотников, что принесли меня с гор, не видели, до какого состояния острые камни изуродовали мою спину, когда я несся на ней в пропасть. Чистая случайность, что я зацепился за корень дерева и выжил. Любая женщина испугается оставшихся на спине шрамов. Они - одна из причин, почему, войдя в возраст Христа, я до сих пор не женат.

Одним махом я выпрыгнул на дощатый настил и поймал хохотушку за ногу, хотя она попыталась отбиться.
Дернув девицу за лодыжку, я повалил ее на спину, а сам прыгнул сверху, намереваясь как следует стукнуть по ее заду, для чего даже задрал юбку из грубой ткани.
Боже, я забыл, что крестьянки не носят панталоны.

Я застыл, глядя на рыжий треугольник курчавых волос, на мясистость и гладкость тела, на белые ляхи, что медленно стали разъезжаться в стороны, открывая то, что я давно не видел, занятый делами имения.
Подняв глаза на хозяйку богатства, столкнулся с дерзким взглядом зеленых глаз, зардевшееся лицо, россыпь ярких веснушек и такие притягательные губы, которые уже не растягивались в улыбке, а призывно приоткрылись, маня скорым поцелуем.
Черт, черт, черт. Я до такого не опущусь.
Я выпрямился, резко развернулся и, сделав два быстрых шага, нырнул в реку. Крестьянка больше не смеялась. Никто не станет смеяться, ужаснувшись моим шрамам.

Выбравшись на другой берег я наскоро оделся, не пытаясь застегнуть штаны. Выпустил рубаху поверх них, надеясь, что пока добегу до имения, смогу застегнуться.
- Коза драная, морда конопатая, - ругал я хохотушку на все лады, а перед глазами стояли ее зеленые глаза, обещающие все, что захочет милорд.
Я совсем забыл, что крестьяне, спасаясь от голода, идут на то, чтобы подложить под лорда своих повзрослевших дочерей. Бастард может прокормить всю семью.
- Дура набитая, кукла безмозглая...

Только перемахнув через каменную ограду, я смог застегнуть штаны.
- Божечка, милорд, что же вы голову не обтерли? Смотрите, сколько воды натекло, куртку испортили...
- Налей кипятка, пить хочу, - сказал я Мэси и не узнал свой голос. Осип.
- Простыл таки! Я же говорила, а вы ... - опять пристала она, наливая в чашку ромашковый отвар и намешивая туда вересковый мед.
- А куда вы дели мыло и тряпицу, что я дала обтереться?
Я взял исходящую паром чашку и пошел к себе, сотрясаемый ознобом. Неужели простыл или это последствия моего позорного возбуждения?

В комнате было не топлено, поэтому я быстро допил отвар, разделся и лег в постель, укрывшись с головой.
- Грегор, - крикнул я, зная, что слуга стоит за дверью. - Я немного полежу и поеду к Кэмеронам. Приготовь килт.
Проснулся я от тихого разговора. Спорили Мэси и Грегор.
- Не дам будить. Не видишь, хворый он.
Свистящий шепот старика был перебит тихим голосом Мэси.
- Я говорила, что простынет, а вы одно можете твердить: "Закрой свой рот, Мэси".
- Закрой свой рот, Мэси, дай человеку поспать.
- Эдак он до тридцати пяти лет проспит, а мы с тобой на старости без крова останемся. По завещанию старого графа отберут имение в пользу работного дома, тогда посмотрите! - еще громче стала говорить Мэси. - Растолкай его, пусть у Кэмеронов болеет, там его выходят. Коли больной молодец в постели, найдется кому живой грелкой стать, а там и дитятко народится.
- Что за дура ты, Мэси.
- Сам дурак.
- Хватит вам, - просипел я. - Где моя одежда?

Чуть погодя, мой верный конь Уголек, получивший имя за черный окрас, тащился едва понукаемый седоком, буквально висевшем на нем.
Яркие огни отстроенного замка Фалам Кнок осветили одинокого всадника, кулем свалившегося со своего скакуна и в полу-беспамятстве добравшегося до празднично украшенного помещения, полного гостей.

Хозяин поспешил навстречу, я ответил на его приветствие крепким рукопожатием и попросил указать, где могу сесть, чтобы не смущать своим больным видом его друзей.
Мне бы поспать малость - только эта мысль звучала колоколом в пустой голове.

Я выбрал место в углу, где пара кресел и диван составляли уютную композицию, тонувшую в тени. Туда не достигал свет множества люстр, а подсвечники, украшающие стену, еще не зажгли.
Я не хотел общения, не в моем теперешнем состоянии. Ожидая, когда расседлают коня и внесут дорожные сумки, я нехотя наблюдал за прибывающими в замок, суетой вышколенных слуг, спешащих угодить титулованным особам, радушием хозяина, самолично встречающего каждого гостя.

Когда ко мне подошел слуга, предложивший следовать в отведенные покои, я почувствовал себя старой развалиной. С трудом поднялся и поплелся за человеком в ливрее, несущем мои потертые сумки. Каждый шаг давался с трудом. Сидение в ледяной воде и поспешное бегство с мокрой головой от навязчивой девицы не прошли даром. Грудь заложило, каждый вдох давался с надрывом, а подъем по лестнице на второй этаж закончился тем, что я согнулся пополам и привалился к перилам, положив голову на согнутый локоть.
- Что с вами милорд? Вам плохо?

Перед глазами все плыло. Чьи-то сильное плечо стало мне опорой, и я дотащился до покоев. Обессиленно плюхнувшись в первое же кресло, попавшееся на пути, я закрыл глаза. Мне хотелось только одного, чтобы все ушли и дали хоть чуть-чуть поспать. Сон всегда возвращал силы. Кресло, в котором я пытался забыться, стояло у камина. Молчаливый слуга, сменивший человека в ливрее, поторопился разжечь огонь, а потом принялся разбирать мой нехитрый гардероб, я слышал, как щелкнули застежки на сумках.
То ли глотнул дыма, то ли простуда дала знать, но мое тело начал сотрясать кашель, который никак не удавалось унять.
- Надо бы за доктором послать, - сказал слуга кому-то, сунувшему нос в дверь.
Через какое-то время мне принесли горячий напиток, в котором чувствовались винный и медово-коричный вкус, который подействовал на мой кашель успокоительно, а вскоре возникшая опьяняющая легкость позволила провалиться в сон.

В престранный сон.

Я слышал зов. Женский голос звал меня, и не было никакой возможности не откликнуться, до того он казался притягательным. Всполохи огня в камине пытались остановить, заставить сесть назад в кресло, угрожая дотянуться обжигающими щупальцами, если я только скину наброшенный на плечи плед. Но я укутался в него сильнее, отгораживаясь от злого огня, и двинулся на зов.

Я нашел себя стоящим на пустыре, где горели костры, сновали люди между повозками, откуда доставались сундуки, тюки цветной ткани, непонятные предметы, казавшиеся сказочными. Слышалось лошадиное ржание, негромкие разговоры, смех.
Среди многочисленных мужчин и женщин ярким пятном выделялась одна фигура. Хотя она не повернулась в мою сторону, откуда-то я знал, что именно к ней должен подойти. Я даже знал ее имя.

- Донна, - произнес я. Словно ветер ударил в колокол, по пустоши понеслось "дон-дон-дон-на...". - Ты звала, и я пришел.

Фургон Донны

Кожа горела огнем. Я вспомнил, как однажды в детстве полез за ежевикой, что густо росла на горных склонах. Увлекшись поеданием ягод, я не заметил, как наступил на змею, и она, шипя, бросилась на меня. Испугавшись, я отпрыгнул в сторону и, не удержав равновесие, упал на спину. Навсегда запомнил это ощущение беспомощности: я умирал от страха, а змея не спускала с меня холодного взгляда, поднявшись в стойке всего в паре футов от лица. Я чувствовал, стоит пошевелить пальцем, и она кинется. Сколько прошло времени, пока змея не успокоилась и не уползла, я не знаю. Мне казалось - вечность. Только когда я поднялся, ощутил сильный ожег там, где задралась при падении рубаха. Оказывается, я лежал на крапиве и совсем не чувствовал ее!
Вот и сейчас повторился ужас из моего детства: я ясно слышал шипение змеи и чувствовал ожог.
И как в детстве я замер и прислушался. Рядом со мной кто-то находился. Я слышал дыхание и чувствовал необычный запах. Так пахли горные травы, которые собирала мама.

С опаской я приоткрыл глаза. Слишком много детских страхов для одного сна.
- Где я? - спросил у той, что стояла спиной к небольшому окну, поэтому я не мог разглядеть ее лица.
Приподнявшись, обнаружил, что лежу в незнакомой комнате, на меня внимательно смотрит молодая женщина, а из-под кровати доносится какая-то странная возня. Я наклонился и заглянул туда, отодвинув свесившуюся простыню.
- А! - закричал я. - Господи Иисусе! Здесь змеи!
Испугавшись за женщину, я схватил ее в охапку, затащил на кровать, а сам присел в ожидании нападения, и зорко следя, как твари все ближе подбираются к нам.
Мне нужно оружие!
Одним ударом ноги я снес спинку кровати, взял в руки перекладину и приготовился обороняться.

Чтобы успокоить трясущуюся за моей спиной от страха незнакомку, я зашептал:
- Хорошо, что я проснулся! Они бы искусали вас за здорово живешь! Смотрите, они устроили под кроватью гнездо, вон, зеленая гадюка обвилась вокруг яйца!
Женщина затряслась еще сильнее. Я скосил глаза налево и увидел нечто, что пялилось на меня своим немигающим взором.
- Святые небеса! - невольно пришло на ум любимое выражение кухарки, когда я вдруг ощутил себя кроликом. Огромный удав медленно оборачивался кольцами на уцелевшей спинке кровати, явно готовясь к атаке. Я навалился всем телом на женщину, одновременно намереваясь пустить дубину в ход. Я даже замахнулся.

Но тут произошло невероятное. То, что я принимал за панический ужас и трясучку от страха, вовсе не было таковым: женщина за моей спиной смеялась!
- Что? - обескураженно произнес я, ничего не понимая. - Почему вы смеетесь?

Когда зеленая змейка угрожающе зашипела, я вознамерился оттолкнуть ее перекладиной от кровати, но услышал, что и сама девушка зашипела на манер змеи. Ей богу! Ее голос изменился. Пропали те ласковые нотки, что так скрашивали его. Да и смешливое настроение у незнакомки моментально испарилось, как исчезает лужа в жаркий день. По моим ощущениям погода в доме резко поменялась: солнце скрылось за набежавшими тучами, разразилась гроза. Именно так я воспринял ее слова.

Святой Патрик! Я точно оказался не на той стороне!
Мне следовало опасаться не тех милых гадов, что смотрели на меня во все глаза, а этой длинноволосой фурии!
Я даже оглянулся, ища надежное укрытие. На всякий случай.
Могу поклясться, что на морде питона появилась саркастическая улыбочка. И он показал мне язык.
- Леди, леди! Довольно в меня тыкать пальцем. Эдак вы меня и вовсе убьете!
Не знаю, что прекратило грозу, мои слова или змейка, что на манер браслета обвилась вокруг запястья ведьмы и, видимо, что-то там пережала, но незнакомка опять превратилась в милую девушку. Она тряхнула головой, отчего длинные волосы хлестнули воздух, а потом блестящим потоком улеглись за спиной, гордо вскинула подбородок и произнесла:

Я верующий человек, но количество обращений к богу и всем святым за последние полчаса превысило недельную норму, а другие слова при леди я не решился применять, поэтому сидел и ловил ртом воздух, становясь похожим на выброшенную на отмель рыбу.
- Сама же позвала! - отдышавшись и придя в себя, выкрикнул я. Но услышав шипение над головой и увидев там питона, который, будь я проклят, если это не так, вознамерился меня проглотить, поумерил свой пыл. Позорно вжав голову в плечи, продолжая коситься на огромную змею, принялся объясняться:
- Я преспокойненько дремал в кресле перед камином, когда услышал ваш зов. Это не были слова. Просто сильная тяга. Ох, даже не могу объяснить, как понял, что нужно встать и идти. Но я встал и пошел, словно от этого зависела моя жизнь. Да. Наверное, так и случилось бы, я умер бы там, на кресле от жара или удушья, если бы неведомая сила не заставила прийти на пустырь. Я благодарен вам за заботу.
Немного помолчав, добавил:
- Простите, но в голове колоколом звучало имя. Донна. Вот откуда оно взялось?
Я вздохнул. Отбросил в сторону палку, которую продолжал сжимать в руках во время своей речи, опять покосился на питона, что перестал маячить над головой, но не перестал показывать язык.
- Мистика какая-то.
Занятый войной со змеями, я совсем забыл, что проснулся от ожогов на коже, от которых теперь не осталось и следа, что кашель, мучивший ночью, прекратился. И вообще, слабость, навалившаяся мельничным жерновом, отступила.
- Где моя рубашка? - К своему стыду, я только сейчас заметил, что сижу перед незнакомкой в неподобающем виде.
- Извините, но мне лучше уйти.
Я быстро оделся, подхватил свой плед, висевший на крюке, вбитом в стену, обернулся, прежде чем распахнуть дверь, хотел еще раз поблагодарить хозяйку дома.
Незнакомка так и сидела на измятой постели. Затаскивая ее туда, я не был осторожен, поэтому не удивился, увидев, что ее юбка задралась, оголив красивые ноги, а ворот платья растянулся, выставив на показ ложбинку между полными грудями.
- Черт! - выругался я, покраснев. Имена святых на сегодня кончились.
Как выпущенная в козла стрела вылетел я из дома... Который вовсе не оказался домом, а стоящим на колесах фургоном. От неожиданности я запнулся, перестал быть стрелой, превратившись в перекати-поле, которое не только пересчитало все ступеньки, но еще умудрилось сбить с ног девушку. Та стояла у повозки с подносом и стаканом воды, но после моего кульбита, стакан взметнулся в небо, окатив меня и ее водой, и, хлопнувшись об землю, разбился на мелкие части.
-Да что за напасть! Простите!
Ветер свистел в ушах, когда я несся по направлению к замку, перепрыгивая через ящики, сталкиваясь с людьми, как специально оказавшимися на моем пути, непрестанно выкрикивая "Простите, простите".
Короче, вел себя как мальчишка, которого застукали за подсматриванием.
А всему виной красивые ноги, полная грудь и загадочные глаза незнакомки, которые заставляли вновь и вновь вспоминать их, и ругать себя на все лады за глупое поведение.
Донна стала моим наваждением.

Когда я ввалился в свои покои, был несколько удивлен. В креслах у камина сидели двое: хозяин замка лэрд Дугэл и незнакомый мужчина. Оба обернулись на скрип двери, и когда Дугэл признал меня, его лицо, выражающее до этого крайнюю степень тревоги, разгладилось.
- А вот и наш больной, - сказал он, поднимаясь ко мне на встречу. - Лоуренс, вы где пропадали? Я и доктор МакДил начали беспокоиться.
Доктор - человек небольшого роста, плотный, нервный и отчего-то сильно потеющий, судорожно вытер лоб скомканным платком. У него дрожали руки, когда он поднял с пола черный саквояж и поставил его на стол, рядом с трехрогим подсвечником. Еще раз вытерев лоб, он сунул платок в карман, открыл саквояж и, поковырявшись в нем, достал деревянную трубку.
- Позвольте вас осмотреть, - произнес он и направился к дивану, на который мне пришлось сесть рядом с ним, несмотря на заверения, что чувствую себя отлично.
- Я должен убедиться, что с вами все хорошо. За последнее время в моей практике уже три случая, когда пациент после трех дней сильного жара отходит в мир иной.
Я скинул плед, в который укутался, войдя в замок: казалось неудобным предстать перед дамами в несвежей рубашке, а вся верхняя одежда находилась в моих покоях.

Доктор приставил к моей груди деревянную трубку, а к другому ее концу приложил ухо, для чего ему пришлось наклониться. Слушая сердце, он хмурил лоб, на котором опять появились крупные капли пота.
- Простите великодушно, - распрямившись, заговорил доктор, смущаясь и еще больше потея. На свет опять появился носовой платок, и, выполнив свое предназначение, вновь спрятался в кармане. - Не сочтите за бестактность, но чем от вас пахнет?
Я оттопырил ворот рубахи и принюхался. Действительно, тело пахло странно. Мне почудился запах горных трав, отгоревшего костра, бараньего жира. Запах, конечно, не как от козла, но все же...
Что же со мной делала Донна?
- Не знаю. Ночью мне действительно было плохо. А утром я пришел в себя в цирковом фургоне, хотя совершенно не помню, как попал туда. Укротительница змей сказала, что спасла меня.
- Интересно-интересно, - бормотал доктор, заглядывая ко мне в рот, когда я по его просьбе вытащил язык, потом большим пальцем оттянул нижнее веко и вперился в глаз. Мне опять пришлось наклониться, я был гораздо выше МакДила.
- А не могли бы вы снять рубаху? - попросил доктор, после того, как немного оттянул ворот и осмотрел шею. - И повернуться спиной?
Я кашлянул, не зная, как быть. Решив, что смущаться не стоит, передо мной стоят не девицы, резко снял рубаху и бросил ее на пол.
Молчание доктора несколько нервировало. Да, у меня вся спина изрезана шрамами, но они зажили...
- И давно у вас это? - нерешительно спросил доктор, подойдя ближе и наклонившись к моей спине. Из кармана появились очки, которые он нацепил на мясистый нос.
- Два года назад я упал в горах и ободрал о камни спину. - Я оглянулся через плечо и застал удивленный взгляд лэрда Дугэла. Он даже приоткрыл рот, рассматривая мою спину.
- Да что с вами? - разозлился я. - Шрамов не видели?
- Я точно не назову это шрамами, - заключил доктор. - Это какая-то живопись, причем она появилась сравнительно недавно, если судить по воспаленной коже.
Дугэл кивнул головой, переведя взгляд со спины на мое лицо.
- Лоурэнс, - мягко сказал он. - В гардеробе стоит большое зеркало. Подтвердите, пожалуйста, вы действительно называете это шрамами?

Я почти бегом кинулся в указанную сторону и встал перед зеркалом.
- Вот черт! - не удержался я.
Зеркало отразило спину, на которой больше не было шрамов, зато красовался рисунок змеи. Причем он был сделан так умело, что при малейшем сокращении мышц, создавалась иллюзия ее движения.
- Вот черт! - Другие слова я забыл.
Что ты сделала со мной, Донна?
Лэрд Дугэл откланялся, а мы с доктором продолжили лечиться, после того как безуспешно пытались оттереть рисунок. Ни мыло, ни грубая мочалка, ни спирт из запасов доктора не помогли.
Слуги принесли уже вторую бутылку из погребов Кэмеронов, а мы с доктором оставались трезвы как стеклышко.
- Здесь что-то происходит! - в десятый раз заявил доктор. - Задом чую. Как только вошел в заново отстроенный замок, весь потом покрылся. Тихий страх душит. Я бы бежал сейчас отсюда, не оглядываясь, но лэрд Кэмерон хорошие деньги заплатил, чтобы я пожил у него, пока гости не разъедутся. Доктор всем нужен.
Чокнувшись очередной порцией виски и опрокинув ее в себя, доктор зашептал:
- И цирк этот странный. Я сразу почувствовал неладное, как хозяйку увидел. Ты сам стал живым доказательством, что циркачи не обычные люди.

Когда пришел слуга и позвал к ужину, я встал и направился к двери.
- Нет-нет. Так нельзя идти, - остановил меня доктор. - Переоденьтесь.
Я скинул плед, который стал мне добрым плащом, и поплелся в гардеробную, чтобы надеть один из двух праздничных костюмов.
Вместе с доктором мы спустились во двор, где циркачи соорудили некое подобие помоста, вокруг которого стояли накрытые столы. Я выбрал тот, что располагался ближе к сцене. У меня есть вопросы к укротительнице змей, я не должен пропустить ее выступление.
Что же ты сделала со мной, Донна?

Выступление циркачей следовало одно за другим, перемежаясь небольшими перерывами, необходимыми для подготовки следующего номера. Во время антрактов гости успевали отдать честь блюдам, которые сменялись также часто, и были не менее изысканы, чем цирковые трюки. Словно повар задался целью перетянуть внимание гостей на свою стряпню, а цирк не хотел уступать, выкладывая на суд зрителей всё более ошеломляющие номера.

Но меня не радовала ни еда, ни яркие выступления, я ждал появление одного человека, который своим колдовством сотворил со мной нечто, не поддающееся разумному объяснению. Два часа меня не было в замке, и за это время я чудесным образом излечился от лихорадки, с моей спины исчезли безобразные шрамы, а вместо них зазмеился рисунок. Я каждую минуту чувствовал холодок на коже, когда нарисованная гадина шевелилась.
В наш просвещенный девятнадцатый век глупо думать о чертовщине, только дремучие крестьянки могли поверить в сглаз или наговор, но как объяснить происшедшее со мной? Одно я знал точно: Донна -ведьма, и я заставлю ее убрать змеиную метку с моей спины.

Когда она вылезла из чаши с водой с плавающими змеями, я замер пораженный. В фургоне передо мной находилась обыкновенная девушка. Конечно, если не считать красивые ноги, по которым не терпелось провести рукой, чтобы почувствовать гладкость кожи, притягательную ложбинку между полными холмами грудей, на которой хотелось оставить влажный след от языка, манящий взгляд колдовских глаз, в которых мечталось утонуть, забыв о мире.
Сейчас на помосте находилась женщина-змея, дающая фору своим гибким подопечным. На это представление невозможно было смотреть без дрожи. Дрожи вожделения.

Ближе к концу номера я вышел из-за стола и направился туда, где легче всего было застать ведьму врасплох - к ее фургону. Знал, что ящик со змеями, куда их уложат после номера, принесут позже - все цирковые были заняты, а такую тяжесть не под силу поднять женщине.
Я оказался прав. Донна накинула на влажное тело в обтягивающем трико халат и поспешила в фургон, чтобы переодеться. С гор дул ветер, который в ноябре не назовешь ласковым.

Как только ее торопливые шаги застучали по лестнице, вышел из тени и догнал ее, не позволив захлопнуть перед моим носом дверь.
Донна не ожидала нападения, поэтому не сразу поняла, что произошло. Я с такой силой навалился на нее, что мы пролетели весь фургон и впечатались в заднюю стенку. Я прижал ее своим телом так, что она не могла пошевелиться. Схватив ее за ворот халата, заставил ее взглянуть мне в глаза и яростно зашипел:
- Шшшто ты сссделала сссо мной, ведьма?
Ее влажные глаза странно мерцали в темноте фургона, губы приоткрылись...
Дальше со мной произошло невообразимое. Иначе, чем наваждение, я не могу это назвать.
Я припал к ее губам. Поцелуй получился долгим, мучительным, изнемогающим. Росшая во мне ярость заставила сделать то, на что я никогда не решился, будучи в своем уме.
Я содрал с Донны халат, разорвал трико, и, перехватив ее руки, прижал их у нее над головой. Вторая рука беззастенчиво сдавила плотную грудь, вырвав стон из уст женщины, которая ни на минуту не отрывала от меня взгляда. Раздвинув своим коленом ее бедра, я не удержался и запустил в ее лона два пальца, заставив Донну вздрогнуть.
Она попыталась что-то сказать, но я запечатал ей рот еще одним яростным поцелуем.
Я пожалел, что не надел килт, теперь пришлось возиться с пуговицами на штанах, но они не стали большой помехой, и вскоре я вбивался в Донну, сотрясая весь фургон. Я поддерживал Донну за упругие ягодицы, отпустив на волю ее руки. Пусть она расцарапала бы мне все лицо, я не смог бы остановиться. И только сильнейший выплеск семени, заставил ослабит хватку, и женщина выскользнула из моих рук, осев на пол.
Я, подтянув штаны, устало опустился рядом.
Бушующий во мне ураган стих, и осознание содеянного начало накатывать волной, вызывая первые приступы стыда и совести.
- Прости. Я не знаю, что на меня нашло.

Ожидая слез, упреков, справедливого негодования, я закрыл глаза.
Я сам себе не смог бы ответить на вопрос, что за дьявол вселился в меня?
Поделом мне, если Донна позовет своих собратьев по цирку, и они отметелят меня, если вовсе не убьют...
Я готов. За свои поступки мужчина должен отвечать.

Донна зашевелилась. Я думал, она встает, и напрягся, ожидая возмездия. А она вдруг прижалась к моему плечу.
Я удивленно посмотрел на Донну.
Она плакала, уткнувшись в мой рукав. Тихо, как мышка.
Ее обнаженные плечи вздрагивали, руки цеплялись за ткань сюртука, голые коленки легли на бедро, обтянутое тканью брюк.
Я почувствовал себя еще большей сволочью.

- Не плач, не надо. - Я протянул руку и погладил ее по голове. Она всхлипнула и затихла.
Я высвободил руку, намоченную ее слезами, и обнял Донну за плечи.
- Моему поступку нет оправдания. Я не хочу всё сваливать на сверхъестественные силы, но что-то воздействует на меня, заставляя терять голову. Рядом с тобой я желаю одного - обладать тобой. До дрожи, до сердечного колочения, до темноты в глазах. Все мои думы только о тебе, Донна.

Она подняла заплаканное лицо. Мерцающий взгляд, припухшие губы.
Опять эта влекущая магия. Черт.
Я снова не удержался и накрыл ее губы своими. Только теперь это был не яростный поцелуй, а самый нежный, какой я только мог подарить Донне.
- Ты точно ведьма, - успел прошептать я, когда меня опять накрыло с головой.
Донна сидела на моих коленях, а я прокладывал путь из поцелуев, который начался за ее ухом, а запнулся на соске.
Донна выгнулась и застонала.
Она медленно поднялась и протянула мне руку.
Как сомнамбула, не думая ни о чем, кроме белеющего в темноте женского тела, желая его, изнемогая, я последовал за Донной.
Кровать без спинки скрипнула, когда приняла наши тела.
Никакой спешки. Я целовал каждую ниточку вен, каждую складочку на роскошном теле Донны, а она стонала и направляла мои движения. Когда она забилась подо мной, я позволил себе завершить любовный акт.

Мы лежали обнявшись, и я рассказывал Донне о себе. С того момента, как ветер принес ее имя, а я откликнулся на зов. Закончил рассказом о рисунке на спине.
- Это ты сделала, Донна? - спросил я, когда она убедилась, что на моей коже нарисована змея, умеющая менять положение. Еще в замке треугольная голова находилась между лопатками, а сейчас она перебралась на плечо.

В дверь постучали.
- Донна, пора идти на главное представление в замке! - крикнул мужчина и быстро удалился. Такой же стук повторился в соседнем фургоне, и опять мужчина прокричал, что пришло время идти в замок.

Я ждал Донну у лестницы, она попросила выйти, чтобы спокойно переодеться.
Иначе у нас началось бы все заново. Увидев, как она наклоняется, надевая чулки, у меня появилось стойкое желание поймать сосок губами, сжать руками крепкую ягодицу и опять войти в ее жаркое лоно. Донна догадалась о моих стремлениях, поэтому я оказался на свежем воздухе.

Прав доктор, замок и его окрестности напоены магией, и эта магия управляет людьми.

Ледяные псы

Я крепко обнял Донну, прошептав в ее волосы, которые уже потрескивали в адском пламени, за секунду до того, как мы стали двумя факелами:
- И я тебя, Донна.. И я тебя...

Тишина окружала нас.
После ревущего пламени, поглощающего жизнь за жизнью, я стоял оглушенный тишиной. Мои руки по-прежнему сжимали тело любимой, и я чувствовал ее дыхание.
Вот, значит, как все происходит после смерти. Мы продолжаем чувствовать (а я чувствовал великое облегчение, что смерть не разлучила нас), мы продолжаем дышать, мы продолжаем мыслить.
Я поднял голову и открыл глаза. Ночь смотрела на нас одним глазом луны, освещая умиротворяющую картину: поле с растущими на нем редкими деревьями, блеск ярких звезд и уходящая вдаль дорога. Может, это дорога в Рай? Мы ведь умерли?
Донна подняла голову и заглянула мне в лицо. Я поцеловал ее в каждый глаз.
- Здесь дорога. Может, пойдем по ней? - Я был уверен, что она приведет нас куда-нибудь. Каждая дорога куда-то ведет.

Донна посмотрела за мою спину. Я оглянулся. Там тоже стелилась до самого горизонта широкая дорога. Мы стояли на перекрестке.
- Ну, и по которой теперь идти в Рай? - сокрушенно произнес я.
Только сейчас заметил, что на перекрестке стоят еще две пары. Харли и Дестини, Джеффри и Аланна. Они тоже были растеряны и оглядывались по сторонам.
- Мы умерли? - спросила одна из женщин.
- Это Рай или Ад? - поинтересовался кто-то
- Слишком темно для Рая и слишком тихо для Ада.

Пока мы гадали, не заметили, как звезды одна за другой исчезли с небосвода, а лик луны заволокло дымкой. Где-то далеко громыхнул гром. Воздух стал тяжелым, насыщенным влагой. Трава примялась под порывами ветра, листва на деревьях зашелестела, запричитала, а ветви, словно руки плакальщицы, жалующейся небесам на тяжелую долю, то поднимались вверх, то гнулись к земле.
Тревога разлилась вокруг нас, ожидание беды. Мы вглядывались в небо, боясь пропустить, не понять, не успеть увидеть вестника несчастья.
Вдруг огромная молния прошила черное небо и ударила своим концом-копьем в одно из деревьев, которое вспыхнуло словно стог высушенного сена.
Донна вздрогнула и спрятало лицо за ладонями.
Вспышка молнии была такой внезапной и яркой, что ослепила нас, и даже с закрыв глаза можно было увидеть ее отпечаток, травмировавший зрачок.
- Это знак! - поняв, вскричал я. - Небеса дали нам знак! Вы заметили рисунок молнии? Ключ! Она была похожа на ключ!
Еще одна мысль осенила меня: - Молния ударила в дерево, может, ключ нужно искать на дереве?

Ледяные псы

Стоило Донне произнести эти слова, как на ленте дороги появился размытый силуэт какого-то животного, несшегося к нам с невообразимой скоростью. Возгласы друзей заставили обернуться. Со всех четырех сторон к перекрестку приближалось само зло. Его можно было распознать по какой-то неправильности движений, пугающей скорости, по светящейся ненависти в глазах.
Мы кинулись врассыпную.
Только чудо уберегло нас от повторной гибели. Псы оказались огромны, страшны и кровожадны, но не могли ступить на землю вне дороги. Мы это поняли по тому, как они в злобе клацали своими зубами на границе дороги, но не схватили нас, хотя с их скоростью им ничего не стоило в два прыжка оказаться рядом.

- Не заходите на дорогу! - крикнул я что есть мочи, предупреждая остальных. - Отчего-то эти исчадия ада не могут покинуть ее!
Но еще одно необычайное явление довелось увидеть нам: там, где ступали огромные лапы псов, земля тут же покрывалась инеем, даже слюна, что обильно текла с их морд, замораживала все вокруг.
Тот пес, что охотился на нас с Донной свирепо рычал и тряс в бессильной злобе головой. Его слюна попала на край платья Донны и изморозь тут же поползла по нему вверх, грозясь всю юбку сделать заледенелой.
- Ох, Донна! - закричал я и рванул подол ее платья. Отброшенный в сторону кусок ткани тут же "заразил" изморозью землю на которую упал.
- Я уже начинаю привыкать, что ты рвешь мою одежду, - сумела проговорить Донна, хотя у нее перехватывало голос от страха. - Пожалуйста, оставь на мне хоть что-нибудь.
Я заметил, что растущая рядом трава вслед за землей быстро заледенела, сделалась хрупкой, а ветер, хотя немного подрастерял силы после грозы, легко сломал ее, разметав остекленевшие кусочки травы по полю. Там, где они упали, очень быстро началось обледенение, и вскоре снежные пятна окружали нас повсюду.
- Бежим быстрее искать ключ!
Я схватил Донну за руку, и мы понеслись к тому из деревьев, что находилось ближе всего. Пес двигался по кромке, не отставая ни на шаг, зорко следя за каждым движением.

Дерево находилось слишком близко от дороги, и мы с опаской поглядывали на злобную тварь, которая топталась рядом.
- Смотри, пятно снега под его лапами растет!
Стало понятно, что если пес не может сойти с дороги, то обледенение легко пересекает границу.

Мы кружились вокруг, не зная, как найти в густой кроне ключ. Я подтянулся и забрался на нижнюю ветку, но от этого ключ не стал виднее. Если он вообще там находился.
Донна закричала снизу, и я увидел, куда она показывает пальцем.
Ледяная дорожка протянулась от лап пса к дереву и уже поползла вверх по стволу.
Я быстро спрыгнул вниз, и мы отбежали подальше от умирающего на глазах дерева. Только что оно было покрыто живой листвой, мгновение и листья стали похожи на снежинки из бумаги, которыми мы в поместье украшаем рождественскую ель.
Порыв ветра, и снежинки сорвались с ветвей и понеслись по полю, "заражая" его все больше.

Мы едва увернулись от ледяной заразы.
Но была и польза от странного явления. Дерево осталось совершенно голым и даже при лунном свете было понятно, что никакого ключа на нем нет.
Мне стыдно признаться, но мои недавние догадки стали казаться глупыми. А есть ли ключ? И точно ли его следует искать на дереве?
Но следуя старинной шотландской поговорке "Взял в руки волынку, будь добр надуть ее", придется исполнять задуманное.
Только вспомнил о волынке, как на ум пришел любимый сердцу напев, и я запел. Сначала тихо, потом все громче и громче, ускоряя шаг, возвращая себе уверенность. Я шотландец! Я горец! Я вылезу и из этой передряги! Мне нельзя умереть. Дома меня ждут старики, в принадлежащих мне деревнях живет куча народа, которая надеется на своего лорда. Я не могу их подвести. Тем более, что теперь рядом со мной та, что стала моей невестой, и на которой я обязательно женюсь, как только разделаюсь с этими чертовыми псами.

Ледяные псы

Донна летела с дерева с криком. Если бы не вопль отчаяния, я бы точно не знал, с какой стороны ее ловить. Я едва успел, но поймал так неловко, что нижняя юбка Донны задралась до груди, и на обозрение псу, стерегущему нас, предстала пара стройных ног и симпатичная задница моей невесты.
Я обернулся на собаку, которая перестала лаять.
- А ну пошел вон! - скомандовал я исчадию ада. Поправил юбку Донны, поставив ее на ноги. Пес опять начал недовольно рычать. Кобель.

Мы с Донной оглянулись на этот крик и увидели, как супруги Таггерт перебежали дорогу, используя хитрую уловку и горящий факел.
Увы, у нас такой возможности не оказалось. Одно наше дерево полностью покрылось инеем, а второе слизью. Да и поджечь нам, будь у нас хоть какая-то годная ветка, было бы нечем.
Осталось надеяться только на супругов Таггерт и вторую пару, которой тоже перебраться будет не просто. От четвертого сектора их отделяли две дороги. Но, может, Джеффри и Аланна что-нибудь придумают?
На всякий случай, я подошел как можно ближе к дороге и, сложив руки у рта, крикнул Харли и Дестини:
- Осмотрите дерево сами! Может, вам удастся найти ключ! - И более тихо добавил: - Если он вообще существует. Вот будет позор на мою голову, если я обыкновенную молнию принял за знак свыше!
Но для чего-то собачки на нас охотятся? Кто-то же их послал сюда, надеясь нас заморозить? А деревья - это единственное, что можно обследовать в пустынном поле.

Земля под нами покрылась инеем, у Донны зуб не попадал на зуб. Я посмотрел на ее бальные туфельки и покачал головой. Мои ботинки пусть и не были новыми, но толстая подошва надежно защищала ногу, поэтому я присел перед Донной, похлопал себя по плечу и сказал:

- Взбирайся ко мне на спину. Только не вздумай отнекиваться. Я видел, как ты ловко лазаешь по деревьям.
Донна не стала сопротивляться. Она легла мне на спину и сцепила руки на шее, а я подхватил ее под замерзшую попку, заставив обвить меня ногами.
Наш пес прекратил лаять и завертел головой, не понимая, что мы делаем.
- Хорррошая собака! - сказал я и начал приплясывать. Ботинки ботинками, а штаны-то праздничные, тонкие.
Донна надежно грела мне спину.

Ледяные псы

Донна, сидящая на моей спине, крикнула супругам Таггерт с такой надеждой и так громко, что на несколько минут мой мир растерял звуки - я оглох. Я не разобрал, что сообщили в ответ с той стороны дороги, я не слышал, как рычит наш личный пес, я только чувствовал, как елозит Донна, что-то активно вытворяя руками, будоража и без того греховные мысли.
Зеленая змейка соскользнула с руки Донны и проворно поползла по замерзшей земле. Кончики обледенелой травы, которую задевала Трис, покачиваясь, подсказали нам, что она благополучно добралась до дороги. Я с замиранием сердца следил, как она скользила чуть ли не между лапами адского пса, и выдохнул только тогда, когда Трис скрылась в траве четвертого сектора. Я условно разделил поле на сектора, обозначив наш участок как первый.

Мы вглядывались вдаль, ожидая, когда Харли или Дестини дадут знать, найден ли ключ в последнем возможном месте. Больше деревьев не осталось.
Я, наверное, волновался больше всех. И уже начинал чувствовать себя дураком: словно деревенская бабка повелся на знаки. Теперь даже не осталось уверенности, что молния была похожа на ключ.
Может, наше предназначение вовсе не в том, что бы лазать по деревьям и искать мифический ключ, может, стоило найти способ договориться со злобными псами или вообще убить их и последовать по одной из дорог. Куда-то они ведут? Для чего-то неизвестные каменщики выложили их?
Вопросы, вопросы.
А за спиной продолжала вертеться Донна. Она приподнималась, вытягивала шею, чтобы лучше разглядеть любимицу, и не замечала, что терлась грудями, напрягала ягодицы, которые я поддерживал, чтобы она не сползла со спины, сжимала бедра, творила черт знает что своим телом.
Я горец, но далеко не железный.
И я не выдержал.
Обхватил Донну за талию, перетянул ее вперед, и впился в ее замерзшие губы. Поцелуй был долгим и отчаянным. Мы разорвали его только тогда, когда воздух кончился. Я встретился с тревожным взглядом Донны.
- Давай, не будем пялиться на Таггертов? Просто подождем. Мы в любом случае узнаем, нашелся этот чертов ключ или нет. Я боюсь того, что нас ждет, что судьба не будет бесконечно милостива и рано или поздно разлучит нас. Я не хочу терять ни минуты из оставшегося времени. Я люблю тебя, Донна Хофмайстер.

Радостные крики с той стороны дороги означали одно - ключ найден.

Фабрика игрушек. Чёрное

- Донна, - зашептал я, понимая теперь, какое эхо гуляет в огромной комнате. - Садись рядом, вот тут два места свободны.
Уже зная, что каждый из нас должен сделать по одной кукле, я решил схитрить: нигде нет предупреждения, что мы не можем объединиться и делать сразу две куклы.
- Я никогда не держал в руках ни иголки, ни нитки, и навряд ли смогу сделать что-нибудь путное, пытаясь смастерить детскую игрушку. Но вот что точно я умею, так это строгать. Дай мне нож и кусок дерева, и я вырежу хоть черта! Что, черта не надо? А кого надо?

На рабочих столах лежал всякий инструмент, я выбрал то, что могло пригодиться мне, а Донна набрала тряпочек, цветной мишуры, кисти, краски. Она объяснила, как должны выглядеть куклы и даже сделала на деревянном брусочке разметку - здесь будет головка одна, здесь другая, а тут руки-ноги.

Я никогда не вырезал миниатюрные игрушки, но старался сделать их как можно изящнее.
Сначала заготовки получились грубыми, но потом я нашел набор пилочек, специальных камней для шлифовки дерева, и очень скоро передо мной лежали готовые части тел двух кукол.
Я поражался, откуда Донна знает, как создавать красоту. Возможно, цирковые артисты сами шьют костюмы, ведь они народ не богатый.
Но в моем мире девушек из высшего сословия с детства учат вышивке бисером, шелком, золотыми нитями.

- Донна, если бы я не знал, что ты циркачка, решил бы, что ты дворянка.
Пока я скреплял руки с туловищем, Донна разрисовывала лица. И опять она показала себя умелицей.
- Где ты училась рисованию? - удивился я. Кисточка выводила правильную линию с первого раза.
Оказывается, я так мало знаю о Донне!

Я думал, что мы мастерим двух кукол, но по тому, как ложились краски, обнаружил, что мы создаем мужчину и женщину.
- Постой-постой! - догадка ошеломила. - Это ты и я! Посмотри, как наши куклы похожи на нас! Они, совсем как мы, хотят прикоснуться друг к другу! Сколько нежности и доверия в этом жесте. Они, как и мы, любят!

И такая радость, такие светлые чувства проснулись во мне, несмотря на то, что нас окружали черные стены, что решил поделиться счастьем с Донной.
- Давай, я расскажу тебе сказку об этих куклах, о их любви? Как мы их назовем?

Фабрика игрушек. Чёрное

- В некотором царстве, в некотором государстве жил-был принц, и звали его Фил Лучезарный. Почему Лучезарный, спросишь ты? Когда он улыбался, всем на душе становилось легко, а беды и печали словно рукой снимало - такой магией обладала его улыбка. Однажды шел он по королевскому саду, одаривая царедворцев веселым смехом, как вдруг увидел под деревом дивной сирени старую каргу. Она, не в пример придворным дамам, была одета в лохмотья, а седые волосы нечесаными космами спускались по обе стороны морщинистого лица. Ее слезящиеся глаза пытались поймать взгляд принца, а беззубый рот растянулся в робкой улыбке - старуха с ночи ждала принца, с трудом перебравшись через высокий забор. Она надеялась, что Фил Лучезарный подарит ей свою улыбку, и жизнь наладится. Сын, сгинувший в море, вернется, и не придется ей влачить жалкое существование и тосковать по пропавшему кормильцу. Но принц скривил лицо и прикрыл нос надушенным платком.
- Кто впустил в сад нищую?

Напрасно просила старуха подарить ей хоть одну, самую маленькую улыбку, Лучезарный даже не обернулся, когда ее волокли прочь.
Не осталось у старухи надежды, и крикнула она так, что даже небеса услышали:
- Напрасно прозвали тебя Лучезарным! Отныне имя твое Печальный, потому как великую печаль ты поселил в сердце матери.
Хотел Фил рассмеяться в ответ на ее слова (разве старуха может лишить дара счастливой улыбки?), но не смог. Булькающие звуки, похожие на плачь, вырвались из его горла. Кинулся он к фонтану, что отразил лик принца словно зеркало, и не нашел на нем улыбки, хотя растягивал губы как прежде. Жуткий оскал был ответом водной глади. Вскрикнули дамы, попятились, глаза стали отводить. Кто встретился с ним взглядом, тут же почувствовал, как беды и печали вернулись в их жизнь.

Принялись король с королевой приглашать во дворец шутов, музыкантов и всяких весельчаков в надежде, что они вызовут улыбку сына. Но стоило трубадуру коснуться рукой струн, они тут же рвались, танцовщице стукнуть в бубен и пройтись по кругу, нога подворачивалась, шуту тряхнуть колокольчиками на колпаке, его шею так прихватывало, что звали врача.
И столь велико оказалось проклятье старухи, что печаль, исходящая от принца, словно чума расползалась по всему королевству. Неудачи и болезни преследовали людей, и не было в том просвета. Сначала придворные, сберегая свои деньги и богатство, что начали уплывать из рук, кинулись в соседние королевства, потом и горожане с крестьянами, пережив череду неурожайных лет, потянулись на соседние земли, где почва по-прежнему оставалась щедра.

Никак не мог поверить Фил, что небеса встали на сторону какой-то нищенки. А когда услышал разговор родителей, что еще чуть-чуть и наступит крах королевству, решил найти ее. В его силах было дать ей хлеб и кров, даже послать корабли на поиски сына, лишь бы вымолить прощение. Но он опоздал. Старуха, лишенная последней надежды, умерла в тот же день.

Пришел принц на ее могилу, сел рядом и заплакал. Давно он не позволял себе плакать. Боялся. Если жуткий оскал, появляющийся на лице вместо улыбки, вызывал шквал бед, то слезы наверняка нашлют на королевство черную чуму или великий потоп.
А здесь, на кладбище, он не стал сдерживаться. Мертвым хуже не сделаешь.

И так тосклив был плач Фила, что услышали его проезжающие мимо бродячие циркачи. Хотя и предупреждали их на границе, что неладные дела в королевстве творятся, они не отступились, решили дать представление в столице.
- А чего бояться? - удивился силач, что легко жонглировал пудовыми гирями. В цирке завсегда печаль соседствует с радостью. Заработал денежек - радуюсь, уронил гирю на ногу - печалюсь. И каждый из нас может рассказать о своих печалях и радостях. Одной больше, одной меньше.

Постеснялись циркачи гурьбой к плачущему человеку идти, послали танцовщицу. Она среди них самая жалостливая была.
Подошла она к принцу, обняла и тоже заплакала.
- Ты чего? - От удивления у него даже высохли слезы.
- Горе твое хочу разделить, - хлюпнула носом танцовщица.
И действительно, как только девушка села рядом, ему стало легче.
- Ты кто? - тихо спросил принц. От близости незнакомки ему было так хорошо, что он боялся пошевелиться.
- Я из бродячего цирка. - Девушка махнула рукой в сторону ярких кибиток. - Зовут меня Стелла. А ты кто?
- Я никто. - Принц понял, что его не узнали. - Называй меня просто Филей.
- Ой, как смешно получилось! - задорно рассмеялась она. - Простофиля, приятно познакомиться! Пойдем к нашим!

Стела вскочила на ноги, протянула ладошку принцу и потащила к циркачам, которые уже развели костры, поставили вариться похлебку. Увидев Стеллу с печальным незнакомцем, каждый из них подошел к нему и обнял, деля с ним горе, и с каждым объятием принц чувствовал, как печаль покидает его сердце.
А когда Стелла представила его друзьям, как Простофилю, и все начали смеяться, но не зло, а по доброму, он тоже улыбнулся в ответ.

С ужасом закрыл принц рот руками, думая, что своим жутким оскалом навлек беду на циркачей, но не увидел перемены в их лицах, люди по-прежнему оставались веселы и добры к нему.
Фил ждал, что вот-вот грянет что-то страшное, и циркачи побегут от него, оставив в тоскливом одиночестве.
И страшное случилось.
Циркачи позвали его к костру, налили в кружку вина, а он, садясь на бревно рядом со Стеллой, оступился и повалился назад. В панике схватился он за девушку, та потянула за собой фокусника, тот дрессировщика собачек, тот жонглера, тот клоуна ...
Одним словом, вскоре на бревне никого не осталось, все лежали на земле, дрыгая от смеха ногами. А когда поднялся Фил, циркачи вообще схватились за животы. Разлившееся черничное вино сделало его неузнаваемым. На черном лице лишь поблескивали белки глаз да зубы, открывшиеся в широкой улыбке.
Вот так человеческая доброта, сочувствие, желание разделить горе и радость сняли с Печального Фила проклятие страдающей матери.

Пока я рассказывал, Донна закончила одну из кукол. Она протянула ко мне на ладони Стеллу, и я залюбовался маленькой танцовщицей.
- Теперь твой черед рассказывать сказку, - сказал я Донне, беря в руки фигурку Фила. - Ты же понимаешь, что они должны полюбить друг друга?

Фабрика игрушек. Чёрное

Пока я воодушевленно описывал, как славно во дворце заживут Фил Лучезарный и танцовщица, Донна задумчиво смотрела на свою куклу.
Слушая продолжение сказки, я сплел из золотой проволоки корону. Для Стеллы.
Кукла сидела на небольшой подставке, и я осторожно одел королевский венец на ее головку.
- Смотри, Донна, она выглядит как настоящая принцесса.
- Да, - рассеянно кивнула Донна. Ее голос был печален. - Босиком и в короне.
- Не переживай. Если успеем, смастерим ей туфельки из золотой бумаги. Когда она переберется во дворец, никто из придворных не сможет назвать Стеллу босячкой.
- А ее друзья?
- А что с ее друзьями? Как колесили по свету, так и продолжат. Они свободны.

Я принялся увлеченно мастерить корону для Фила Лучезарного и не сразу заметил, что Донны нет.
- Жених с невестой должны сидеть рядом, - сказал я и, взяв Фила, одел на него корону. Но куклы Стеллы на подставке не оказалось.
Я поискал глазами Донну. Она отошла к окошку приемщика, забрав с собой танцовщицу.
Но не уход Донны удивил меня - она оставила на столе корону Стеллы.
Этот маленький золотой предмет на самом деле ничего не стоил, но поступок Донны говорил о многом: Стелла отвергла корону, она выбрала циркачей.
Я закрыл глаза.
Не Стелла отказала Филу, это Донна отказала мне.

- Хорошо! - громко сказал я, надеясь, что Донна услышит каждое слово. - Ты все решила за них! Но это не конец сказки.

За Филом Лучезарным приехала карета, его ждали король с королевой. Он хотел представить им свою невесту, но глупая Стелла спряталась и не откликалась на зов Фила. Наконец, принц понял, что Стелла сделала свой выбор. Она остается с циркачами.
Боже, принц чувствовал себя использованным. Любовь Стеллы оказалась фальшивой. Циркачка растоптала его чувства, а он, дурак, предлагал ей целое королевство!
Родители были рады возвращению Филиппа Лучезарного.
Он уверил их, что никогда не станет Печальным, королевство начнет процветать, казна, пусть медленно, но опять заполниться золотом.
Он, Филипп Лучезарный, положит все силы, чтобы достичь былого могущества. Слишком много бед принес он своему народу. Королевский наследник перед ним в долгу.
- Сын мой! - растрогался отец. - Я так рад твоим благородным намерениям! Соседнее королевство предлагает заключить выгодный брачный союз.

- Слышишь, Донна? - Я смотрел на циркачку не отрываясь. - Я живо представляю, как выглядит венценосная чета. Будь у нас время, я сделал бы их кукольные копии и показал тебе, что из себя представляют настоящие короли. Они исполнены достоинства, для них честь и благополучие королевства превыше всего. Они могут пожертвовать своими интересами ради блага поданных. А чем может пожертвовать танцовщица?

Не прошло и года, Филипп Лучезарный женился на инфанте. Пусть он не любил ее так, как Стеллу, но молодая жена принесла богатое приданое, и в королевстве наступило время благоденствия.

Я взял в руки свою куклу и тоже подошел к окошку приемщика.
Встав рядом с Донной, я задал ей один волнующий меня вопрос. Всего один.
- Скажи мне, Донна, что сталось со Стеллой, когда она отказалась от любви Филиппа?
Я так хотел, чтобы финал нашей сказки оказался счастливым. Я тосковал сам, и, как бы это ни звучало смешно, представлял, как больно принцу Филиппу. Перед глазами мелькали картинки, как вели бы себя наши куклы, будь они вместе. Вот Фил склонился над Стеллой, собираясь ее целовать. Ворот ее платья расстегнут, рука так и тянется к нежному соску.
Я мотнул головой, отгоняя болезненные думы.
Пришла пора сдавать наши игрушки.
Я в последний раз посмотрел на Филиппа, которому циркачка разбила сердце. Как и мне.

Фабрика игрушек. Черное.

Слова Донны как крик души.
Меня охватило отчаяние. Что же мы наделали? В сказке разлучили наших героев, приняв за истину ложные мотивы. Стелла, узнав, что Филипп принц, прячется, считая себя недостойной королевской жизни, мой горячий сказочный герой делает поспешные выводы и женится на другой, оправдывая себя стремлением спасти страну. Главная ошибка наших героев - они не поговорили, не открыли друг другу свои страхи, истинные чувства.
О любви нужно говорить. Всегда. Кем бы ты ни был. Циркачом или королем.

Мне стало страшно. Сделанного не вернешь. Пока Донна рассказывала о судьбе Стеллы, я хотел крикнуть ей, не торопись! Еще возможен счастливый финал! Я не знаю, как Филипп выпутался бы из сложной ситуации, узнай, что у него есть сын, но Донна поставила точку, описав одинокую старость цирковой танцовщицы.

Но у нас Донной время было. Много - мало, не знаю. Здесь и сейчас мы могли иначе решить свою судьбу.
Спасибо Донне, она поняла и открылась.

Я потом подумаю над словами о титуле Донны и ее отношении к знатности, главные я выделил - она любит меня. И я поспешил признаться, пока не стало поздно.
- И я люблю тебя, Донна.

Увидев, что куклу Стеллу пытаются оставить, хотел закричать, что Фил тоже останется, но по выдуманным кем-то правилам, такой выбор оказался невозможным. И тогда я пошел на отчаянный шаг.

Я ВЫБРАЛ КУКЛУ ШИАН, добавив свой голос к первым двум.
- Позвольте нашим куклам быть вместе.