Карта ролевой игры "Архитектура Страха"

Ранним утром 7 ноября 1835 года

Девушка в темно-синем плаще скакала бешеным галопом по лесу. Капюшон давно слетел с головы, две толстые каштановые косы били всадницу по спине, ноябрьский ветер свистел в ушах... Впереди на узкой тропинке лежало огромное поваленное дерево, но девушка не свернула и не остановила лошадь. Наоборот, она весело рассмеялась, будто радуясь препятствию, и пришпорила скакуна, заставляя его мчаться еще быстрее.
Конь легко перемахнул через толстый ствол, и всадница помчалась дальше...

Через двадцать минут она въехала на задний двор замка Фалам-Кнок, спрыгнула с коня и, передав поводья конюху и похлопав жеребца по взмыленной морде, вошла в главный холл.
Здесь шла предпраздничная суета, бегали слуги, которыми распоряжался дворецкий. Девушка приветливо поздоровалась с дворецким, кивнула пробегавшим мимо служанкам и взбежала по широкой дубовой лестнице на второй этаж.
Ее комната находилась в правом крыле, рядом с покоями, отведенными Филлис, младшей дочери хозяина замка. Девушка вошла, скинула с себя и бросила на стул плащ и, остановившись перед зеркалом, провела рукой по горящей после долгой скачки щеке.
Зеркало отразило, однако, не совсем девушку... вернее, совсем не девушку, - а женщину: ей явно было более тридцати лет. Невысокого роста, но очень пропорционально сложенная, с великолепными густыми волосами и очень светлыми серо-зелеными глазами. Чуть вздернутый носик, пухлые губы, врожденная грация движений, - в этой женщине чувствовался тот необыкновенный шарм, который свойствен, пожалуй, только одной национальности.
И это была правда. Женщина была француженка. Ее звали Амалия Моро. И вот уже восемь лет она жила в Фалам Кнок, выполняя обязанности гувернантки детей графа Кэмерона, Грэма и Филллис.
С десятилетней Филлис Амалия сразу нашла общий язык. А вот с четырнадцатилетним Грэмом пришлось несладко, мальчик был в трудном возрасте. Но Амалии удалось и к нему найти подход.
Она безупречно выполняла свои обязанности, и граф был очень доволен ею. Сейчас, когда Филлис выросла, и ей уже не нужна была гувернантка, мадемуазель Моро получила звание ее компаньонки. Для этой семьи она была уже почти своей, ей полностью доверяли, и Фалам Кнок стал ей родным домом.
Амалия колокольчиком вызвала горничную, чтобы та помогла ей снять амазонку. Она не любила, когда к ней прикасались, но сейчас помощь была необходима, и она мужественно терпела. Лишь крепко сжатые губы и побледневшие щеки выдавали, что с ней что-то не так. О, у Амалии была прекрасная выдержка...

Много лет назад

Жаклин Делон, коренная парижанка, бежала из Парижа в двадцать лет. Мать, после смерти отца, Гюстава Делона, сошлась с зажиточным мясником и вскоре вышла за него замуж.
Гюстав был нотариусом, человеком небогатым, но весьма просвещенным. Он дал дочери хорошее образование: она свободно говорила на нескольких языках, включая латынь и греческий, прекрасно играла на фортепиано, знала математику, историю, географию.
Мясник пил и бил мать, вскоре она начала прикладываться к бутылке вместе с ним. Жаклин тогда было тринадцать.
Мать быстро спилась. Красивая женщина, в свои тридцать с небольшим она выглядела уже на пятьдесят. Мясник, верзила с огромными кулачищами, очень скоро потерял к ней интерес... и тут он заметил пятнадцатилетнюю падчерицу, фигурка которой уже сформировалась. У девочки было очаровательное личико, она обещала стать еще большей красавицей, чем мать.
Однажды ночью, когда, после очередной попойки, мать храпела прямо за столом, а Жаклин спала в своей крохотной спаленке, к девочке ввалился отчим. Откинул одеяло, навалился на Жаклин огромным грузным телом, разорвал тонкую ночную рубашку...
Она ничего не смогла сделать. Кричала, конечно, - но мать, естественно, не проснулась, а соседи привыкли к пьяным выкрикам из домика мясника...
Она хотела покончить с собой, но ее спасли, вытащили из Сены. Когда принесли домой, она, плача, во всем призналась матери. Та посмотрела тусклым безжизненным взглядом, провела дрожащей рукой по мокрой щеке дочери и пробормотала хриплым голосом:
- Детка, хватит молоть чепуху. Сбегай-ка лучше за бутылкой. Твоей мамочке нехорошо...
Больше Жаклин никогда не жаловалась. Она терпела три года, пока мать не умерла. В ночь после похорон, когда нажравшийся отчим пришел к ней, она его ударила его же ножом для разделывания туш.
И не один раз – пятьдесять три. Ровно столько, сколько раз он использовал ее тело.
У мясника были деньги, на них Жаклин жила следующие два года. Париж был огромным городом, затеряться в нем было нетрудно. Но, когда ей исполнилось двадцать, полиция все же выследила ее. Жаклин успела бежать, она добралась до Кале и села на суденышко, отплывавшее в Англию...

В Лондоне с помощью последних денег ей удалось найти мошенника, подделавшего для нее документы, из которых следовало, что она – «Амалия Моро, француженка, уроженка Аржантея, двадцати трех лет от роду».
Также новоиспеченная Амалия получила поддельные рекомендательные письма от некого ирландского барона, извещавшего о безупречной службе у него данной особы в качестве гувернантки в течение трех лет.
С этими письмами мадемуазель Моро получила довольно скоро должность гувернантки в семье герцога Клариджа. Она занималась воспитанием единственной дочери герцога.
Прошло семь лет, и, после того, как дочь герцога вышла замуж, Амалия вновь начала подыскивать себе место. Ей хотелось тихого уголка где-нибудь подальше от столичного шума.
И место нашлось – в семье графа Кэмерона, в далекой Шотландии. Едва приехав в Фалам Кнок, Амалия поняла, что это то, что она так долго искала. Величие природы, спокойствие, тишина, необозримые просторы, - все это завораживало и притягивало.


Амалия полюбила этот край. И ей никуда не хотелось уезжать отсюда. Поэтому-то, когда Филлис, ее подопечная, попросила отца оставить мадемуазель Моро в Фалам Кнок в качестве компаньонки, она так обрадовалась.
У нее было много свободного времени. Она могла скакать по холмам и лесам, окружавшим замок, бродить по тенистым дорожкам парка... Плавать в огромном холодном озере, вода в котором была так чиста и прозрачна, что видно было каждый камушек на дне...
Амалии не нужно было больше ничего. Но все же – когда-нибудь Филлис выйдет замуж, и тогда идиллия кончится... И беглянке снова придется искать тихое прибежище...
Мертвец, из ран которого хлестала кровь, как из зарезанного борова, являлся ей в снах очень часто, нарушая покой.
Она прекрасно владела собой. Всегда была ровна, доброжелательна, приветлива. Никогда не теряла самообладания.
Но ненавидела, когда кто-то, особенно мужчина, прикасался к ней. Тень прошлого нависала над ней, как груда камней над дорогой. Когда-нибудь, при случайном толчке, начнется страшный обвал... И что будет тогда?

Во время Представления

Амалия пришла смотреть представление вместе со всеми. Но, едва увидела жуткого жонглера с огромными острыми ножами, ей стало плохо. Особенно когда он начал жонглировать. ПРи свете факелов казалось, что с лезвий капает кровь... Очень много крови.
Голова у молодой женщины закружилась, воздух из легких куда-то исчез.
Она, шатаясь, встала и ушла. Направилась к озеру и долго сидела там на большом плоском камне, вдыхая пряные осенние ароматы. Нет, люди не для нее. Ей нравилась природа: она была прекрасна, чиста, невинна и совершенна.
Наконец, она встала и направилась к замку. Пройдя по коридору к своей комнате, почувствовала вдруг: что-то не так.
Да... запах роз. Амалия ненавидела розы. Отчим покупал их ее матери, когда ухаживал за ней.
Откуда в ее комнате эти мерзкие цветы?..
Амалия подхватила юбки, на цыпочках подошла к двери в свою комнату, наклонилась и посмотрела в замочную скважину. Это было против всех правил этикета и хороших манер, но она забыла об этом: слишком много жутких воспоминаний за сегодняшний день...
Она увидела мужчину. Этого было достаточно, чтоб напугать ее до полусмерти. Она отпрянула от двери, едва не закричав.
Но, немного придя в себя, снова приложилась к замку. В ее комнату стучались мужчины, и не единожды. Никого не считают более легкодоступными, чем горничных и гувернанток. И, когда в Фалам Кнок съезжались гости, Амалия всегда была наготове: она умела отрезвить не в меру расшалившегося пьяного гостя или дать отпор ночному похотливому визитеру.
Этот же мужчина превзошел всех остальных: он попросту проник в комнату Амалии, да еще разбросал по ней кучу отвратительных розовых лепестков!
Удивительно, но это не был какой-то юнец; нет, вполне зрелый мужчина. Самое же интересное было то, что он стоял на коленях и во рту держал розу.
Страх Амалии сменился весельем, она даже тихо прыснула в кулак. Ну, что за дурачок?
Она тихонько, чтоб он не услышал шорох платья, повернулась и пошла к комнатам Филлис. У ее подопечной были наряды, которые подходили Амалии, и на бал компаньонка дочери графа вполне могла подобрать что-то.
...Интересно, а этот незнакомец с розой... «кавалер роз», скажем так, - долго еще будет стоять в ее комнате в этой нелепой позе? Она рассмеялась. К ней вернулось хорошее настроение.

"Кавалеру роз"

БАЛ

Амалия не любила балы. Вернее, не сами балы, а танцы. Вернее, не сами танцы, а вероятность того, что ее пригласят – ничтожную, но все-таки...
С тех пор, как она стала почти членом семьи графа Кэмерона, ее регулярно приглашали на балы. Отказаться она не могла, и приходилось, волей-неволей, идти.
Но Амалия нашла выход, чтоб избавиться от приглашений: она надевала весьма уродливое черное платье, которое ее саму, привыкшую к элегантным нарядом, заставляло содрогаться; делала специальную прическу, как казалось Амалии, старившую ее, и брала с собою огромный веер из павлиньих перьев.
В бальной зале она выбирала самый укромный уголок, каковым обычно оказывался тот, где сидели престарелые родственницы веселящихся гостей, типа тетушек, матерей и компаньонок.
Амалия садилась где-нибудь с краешка этой возрастной компании, обмахивалась веером, стараясь закрыть им лицо, и весь вечер наблюдала за танцующими...
Да, иногда ее охватывало сожаление, что она не в их кругу; иногда это сожаление превращалось даже в нечто большее – глухую тоску. Но, стоило ей представить себе, что кто-то прижмет ее к себе, возьмет за руку, наклонит к ней голову так близко... И ее окатывало ледяной волной ужаса. Нет, уж лучше тихо отсидеться в сторонке!..
Сегодня, тем не менее, она не только наблюдала за тем, как танцуют и развлекаются гости и хозяева замка; у нее из головы не выходил тот мужчина, что неизвестно как проник в ее комнату и рассыпал по полу и мебели розовые лепестки...
Интересно, где он? Она потихоньку, из-за веера, бросала по сторонам взгляды, ища его. Он стоял в ее комнате на коленях, и она не могла определить, какого он роста. Да и лицо, честно говоря, особо не запомнила: слишком была возбуждена и шокирована. Помнила только темные волосы... и ту несчастную розу, что сжимали его зубы.
Вечем меж тем шел своим чередом: всюду слышались смех, звон бокалов, шарканье десятков ног по натертому до блеска узорчатому паркету...
Амалия почувствовала усталость. Ей хотелось уйти. Вернуться к себе... но что, если незнакомец все еще там??
Вот: нужно попросить кого-то из горничных прибраться у нее. Дать ключ.
Но нет... Не годится. Если кто-то из девушек увидит этого мужчину, или даже просто эти розы и лепестки, пересудов не оберешься.
Придется идти самой. Она вздохнула и поднялась. И вдруг вздрогнула от ужаса: прямо рядом с нею вовсю полыхала бархатная занавесь на окне!
- Пожар! – воскликнула она, указывая на огонь пальцем сидящим рядом старушкам. Но старушки не вскочили и не ответили Амалии: они как сидели, так и сидели, хихикая и попивая шампанское, будто не слыша молодую женщину.
- Пожар! Вы что, не видите? – снова воззвала к ним Амалия. Она отшвырнула веер и бросилась вперед, полная решимости сорвать горящую занавесь и ногами попытаться растоптать пламя. Но оно вдруг рванулось само прямо ей в лицо, опаляя его нестерпимым жаром.
Амалия отшатнулась с жалобным криком: ей показалось, что у нее загорелись волосы, брови и ресницы. И тут пол под ее ногами будто заходил ходуном, и она упала, потеряв равновесие... И потеряла сознание.

ПРАГА

Она очнулась от холодного ветра, дувшего в лицо. Где-то плескалась вода. Амалия, почти ничего не видящая, медленно поднялась, цепляясь за какую-то непонятную, но, судя по всему, каменную, опору, оказавшуюся за спиной...
Зрение постепенно возвращалось. Туман рассеивался, хотя и не совсем. Амалия теперь видела большую полную луну, то скрываемую быстро бегущими облаками, то вновь появляющуюся из них; и фонари, стоящие с двух сторон той вымощенной камнем, огражденной высоким парапетом дороги, где она находилась. Они светили тускло и мрачно, но этого света, как и света луны, было достаточно, чтобы, оглядевшись, Амалия поняла, что она тут не одна. Вдоль дороги, с обеих сторон, прямо между фонарями, стояли какие-то темные существа. Огромные и застывшие, как изваяния. Они были разной формы, но все были, по крайней мере, втрое выше Амалии.
Охваченная страхом, испуганная донельзя их величиной и полной неподвижностью, она попятилась. И наткнулась на ту самую опору, с помощью которой поднялась. Амалия посмотрела вверх. Вначале она вздрогнула и отшатнулась... Но почти сразу поняла, что перед ней статуя. Черное изваяние слегка наклонялось над нею, протягивая, будто для благословения, руку.
Амалия выдохнула. Похоже, в этом странном месте вдоль дороги стоят именно статуи... Она медленно двинулась вперед. Подошла к следующей скульптурной группе: коленопреклоненного монаха, женщины с младенцем на руках – скорее всего, Святой Девы, - и, кажется, младенцев, поддерживающих огромный крест.
Амалия постепенно успокоилась. Статуи не причинят вреда, это не люди.
Но этот шум воды... И вдруг она поняла, что стоит не на дороге. А на мосту. Она подошла к парапету, перегнулась и посмотрела вниз. Так и есть: там медленно катила свои воды река, почти невидимая в тумане, но отчетливо слышимая.
Амалия двинулась дальше. Впереди она видела нечто огромное, гораздо большего размера, нежели статуи на мосту, напоминавшее размерами и очертаниями башню.

Да, то действительно была башня. Пройдя еще немного вперед, Ааалия убедилась в этом: она увидела остроконечные шпили, увенчанные флюгерами, и более высокий четырехугольный шпиль, гораздо выше остальных.
...Если вначале ее успокоило то, что исполины вокруг – статуи, то теперь неожиданно начала чувствовать все бОльшую тревогу. Вокруг, кроме плеска воды, царила полная тишина, нарушаемая только стуком каблучков бальных туфелек самой Амалии.
Этот, в общем-то, легкий стук, в туманных сумерках, на этом странном мосту, уставленном неизвестными фигурами, в призрачном свете фонарей, казался Амалии оглушающим.
У нее возникло чувство, что на этот звук, на ее движения, незаметно реагирует все вокруг: статуи движутся, незаметно для нее поворачиваясь и глядя ей вслед, а, возможно, и обмениваясь жестами; фонари горят то сильнее, то слабее, будто перемигиваясь между собою; и, наконец, возбужденному и расстроенному столь странным перемещением из замка на этот призрачный мост воображению молодой женщины показалось, что позади, там, откуда она шла, послышались шаги.
Странные то были шаги. Мягкие – и в то же время тяжелые, будто кто-то бросал с неба на землю огромные куски теста.
Амалия остановилась и обернулась – шаги затихли. Позади никого не было. Но, стоило ей возобновить движение – и они забухали снова вслед за ней. Она опять оглянулась. О, ужас!.. Она увидела, что в дальнем конце моста, там, откуда она шла к башне, появилось... нечто.
Нечто было исполинского роста, темное и бесформенное, и, безусловно, двигалось. Оно шло вслед за ней, Амалией!! И шаги принадлежали ему!..
Никогда еще Амалия не испытывала такого ужаса. Она бросилась бежать по мосту, мимо статуй, к башне, не зная, ждет ли ее там спасение или новая ловушка.
Тяжелые шаги ускорились. Сомнений больше не было: гигантский монстр преследовал ее!
Башня выросла перед нею, в ней оказался проход, и молодая женщина пробежала по нему и оказалась на площади, также озаренной призрачным светом луны и фонарей, и также безумно безлюдной.
Сердце Амалии выскакивало из груди, она дрожала как осиновый лист, задыхалась и всхлипывала, она искала глазами, где можно спрятаться, укрыться... У нее почти не осталось сил, она готова была упасть на холодную брусчатку и покорно ждать того, кто бежал за нею по пятам.
Вдруг ей показалось, что из одного здания напротив как будто просачивается сквозь дверь полоска света. Амалия из последних сил сделала отчаянный рывок. Она пересекла площадь, подбежала к двери и толкнула ее, чувствуя, что, если та не поддастся, то она тотчас упадет замертво.
Но дверь легко распахнулась... И молодая женщина оказалась на пороге таверны. На нее пахнуло теплом, запахом жаркого и пивом. И - о, чудо!! спасибо, Господи!! - за столом тут сидели люди!!! Самые настоящие!!! Живые!!! Они, казалось, мирно разговаривали... будто не было за стенами этого помещения мертвого города, двигающихся статуй и – самое главное – жуткого огромного монстра, преследовавшего ее.
Амалия бросилась к ним и схватила за руку молодого человека, смотревшего на нее, как на умалишенную.
- Скажите, вы живой? – сквозь слезы спросила она. – Только одно... Вы живой? Правда?! - И, когда он кивнул, указала на дверь: - О, тогда спасите меня! ОН там! ОН гонится за мной!!!

Товарищам по героической Праге

ПРАГА

...Вшестером они забежали в маленький букинистический магазинчик, где одна из девушек обнаружила в каком-то старом журнале стишок, дававший нам всем подсказку, как справиться с Големами и выбраться из этого места.
Потом молодой человек по имени Натан предложил нам разделиться и последовать за каждым из трех великанов, отыскивая того, у которого будут красные глаза. Но с меня на сегодня было достаточно приключений... Я и шагу не могла ступить, не то, что бродить по безлюдному мертвому городу, искать ужасных Големов и, тем более, заглядывать им в глаза. Это было свыше моих сил.
Поэтому я села на маленький стульчик в углу и закрыла глаза. Пиво, которым меня щедро угостили в таверне, немного притупило остроту пережитого мною кошмара. И теперь я могла мыслить более здраво.
Итак, я дотронулась – сама! – до руки человека... нет – до мужской руки! Я все еще не могла поверить в это. И я, которая всегда хотела одиночества, поняла, что люди вокруг – это самое ценное, что может быть в мире. Чудо свершилось. Я изменилась. Вернее – эта мрачная, заколдованная Прага, в которой я подверглась такому ужасу, заставила меня измениться. Я переродилась.
И это было восхитительное чувство!..
Я долго сидела так. Вдруг стульчик подо мною покачнулся, будто ножки его подломились... И я почувствовала, что меня подняло и понесло. Я открыла глаза, но вокруг был полнейший мрак. Еще мгновение – и вдруг впереди забрезжил слабый свет.

Черная дверь. Фабрика игрушек.

Я оказалась в одиночестве и полумраке перед большой черной дверью. Глубоко вздохнув, я толкнула ее, и она медленно и бесшумно распахнулась...
Это была огромная комната, тускло освещенная множеством светильников, свисающих на длинных шнурах. Свет падал на длинные столы, на которых лежали в беспорядке какие-то детали, мотки ниток, рулоны тканей.
За столами работали люди, и я вздохнула с облегчением. Я снова была не одна.
Справа от меня висела огромная белая доска, и на ней большими черными буквами было написано объявление. Я подошла и прочитала его. Оказывается, нужно было сделать десять кукол. Вероятно, именно этим и занимались сидящие за столами незнакомцы.
Рукоделию меня учили с детства, и я без промедления приступила к работе. Сев на высокий стул в углу и спустив пониже свою лампу, потянув за шнур, я увидела перед собою практически все, нужное мне для изготовления любой куклы.
Сначала я хотела смастерить фигурку кошки: я любила этих животных, таких независимых и гордых. Уже приступила к работе, и кукла была почти готова, но что-то меня остановило...



Ведь во мне произошли огромные, кардинальные изменения. Я стала другой. Призраки прошлого исчезли, и, я чувствовала, они больше не потревожат меня...
Кошка была чудесна. Она напоминала меня, ту, которой я была еще вечером на балу. Да, я все эти годы была кошкой... Зализывающей свои страшные раны, желающей только трех вещей: одиночества, спокойствия и тишины... Но вот произошло чудо: и кошка исчезла. Я снова стала женщиной. Когда-нибудь я найду свое счастье, стану любимой и любящей... Возможно, очень скоро!
И мне страстно захотелось как-то выразить обуревавшие меня чувства, хотя бы и посредством изготовления куклы.
И я снова взялась за дело. Куколка получилась прелестная, улыбчивая, полная оптимизма и солнечного света. Ну, а кошечку я смастерила другую, тоже улыбающуюся, и посадила рядом с моей девочкой.

Я заметила его, как только он вошел. Да... тот самый молодой человек, которого я видела в Праге! Которого схватила за руку в таверне! И который угостил меня прекрасным чешским пивом...
Он остановился немного сбоку от меня, и я, хоть и продолжала работать над своей куклой, чувствовала, что его пристальный задумчивый взор устремлен на меня. Он меня тоже, конечно, узнал...
Однако, было в нем нечто такое, что тревожило и смущало меня. Эти темные проницательные глаза... Я будто видела их где-то еще, кроме Праги...
И – о, боже! – я вспомнила! Это был тот мужчина, который перед балом в Фалам Кнок проник в мою комнату и стоял там на коленях с розой в зубах! Это был тот самый Кавалер Роз!..
Я ниже склонилась над столом, ощущая, что щеки начинают полыхать. Интересно, что он обо мне думает? Что я полная дура? Ну, почему, почему тогда я не вошла в комнату, убежала, так и не узнав, зачем он приходил? А вдруг... у меня перехватило дыхание... вдруг у него были самые серьезные намерения??
Но нет. Нет! Это сейчас я как раз полная дура, что позволяю себе такие фантазии. То была просто шутка над бедной гувернанткой, не более...
Я решительно подняла голову, чтобы встретиться с ним взглядом. Но он уже сидел за соседним столом и тоже мастерил.
Вдруг он поднялся со своего места и громко сказал



Я вспыхнула и не смогла ничего ответить. Но он улыбнулся, и я тоже улыбнулась ему. У него была добрая и очень приятная улыбка, преображавшая жесткие черты лица.
Он сел и принялся дальше за свою куклу, но я ощущала время от времени на себе его взгляды.
Затем одна девушка произнесла:



Она посмотрела на мои куколок и промолвила:


Я решила, что она права, и посадила котеночка на руки своей кукле.

Хлоя сказала:


Мы поднялись и понесли наших кукол к коробке. Я заметила, что кукла в руках моего Кавалера Роз была очень красива. У нее были огромные, цветом похожие на мои, глаза, и длинные распущенные волосы, опять-таки такого же цвета, как мои. На головке куклы был венок из цветов.
Мне подумалось, не меня ли незнакомец выбрал в качестве модели для своего создания; но я тут же отбросила эту мысль. Ты снова глупишь, Амалия... Перестань.
Мы начали складывать кукол в коробку. Но для одной места не хватало. Нужно было отложить одну.
Честно говоря, выбор был тяжел. У всех были разные куклы, одни - сделанные более искусными руками, другие – менее. Но, я была уверена, каждый вкладывал в свою работу свои мысли и чувства, кусочек своей души и сердца. И потому мне было очень жаль того, чья кукла окажется вне коробки...
Хотя – кто знает? Не было ли у тех, кто привел нас сюда, посадил за эти столы и заставил мастерить кукол, какой-то еще, неизвестной нам задумки? Быть может, выиграет тот, чья кукла, как раз, не влезет в коробку?? И этой кукле повезет больше всех?
И я сказала, очень надеясь на то, что права:
- Пусть останется вот эта кукла, - и указала на куклу Кавалера Роз. (Кукла Элайджи) И прибавила про себя: – И дай бог ей столько кукольного счастья, сколько никогда не было у меня!

Элайдже Майклсону

Амалия, действительно, надеялась на то, что кукле Кавалера Роз суждена необычная судьба...
Она увидела, что он смотрит на нее, и поспешно опустила глаза. Что он о ней подумал? Наверное, что, выбрав его куклу, она показывает ему, что его внимание ей неприятно. А ведь это не так... Далеко не так.
Вдруг он стремительно повернулся, отошел к своему столу и начал что-то писать. Затем вернулся к собравшимся около коробки с куклами. Амалия видела на его лице сложную гамму чувств: растерянность, смущение, почти страх... – и вместе с тем, твердую решимость. Что он задумал??
Ждать разгадки ей не пришлось долго: его пальцы прикоснулись к ее ладони. Амалия вздрогнула, но не от страха или отвращения. Наоборот, чувство было новым и... восхитительно приятным.



Его слова зажгли ее пламенем радости и надежды. А цветок... о, это был самый прекрасный цветок на свете! И созданный им для нее! Для нее одной!
Какая-то часть ее, прежней Амалии, попыталась сопротивляться. Хорошие манеры и правила поведения в свете гласили, что нельзя принимать письма и цветы от незнакомого человека, тем более, мужчины.
Но новая Амалия, какой она стала после Праги, почти мгновенно вытеснила старую. Всего боящуюся. Недоверчивую. Уставшую от одиночества, кошмаров и призраков прошлого.
Нет, она не поддастся той, которой была! Теперь у нее другая, новая жизнь, и в ней будет место и доверию, и любви, и самым потаенным желаниям!
Он нежно сжал ее руку и отошел. Она дрожащими пальцами развернула записку. И, прежде всего, посмотрела на подпись. «Элайджа». Теперь она знала, как его зовут... Элайджа. Такое красивое имя!
Она начала читать послание.
"Уважаемая Амалия.
Если Вы читаете это, то от одного этого мне становится теплее на душе. Я приношу свои самые искренние извинения за то, что проник в Вашу комнату и устроил там беспорядок. Обещаю, что как только мы окажемся в замке, я первым делом уберу это. Я надеюсь, Вы проявите ко мне благосклонность и позволите, при желании, угостить вас чаем. На рассвете. Нет ничего лучше чая на рассвете. Я восхищаюсь Вами, Вашей стойкостью и терпением. На Вашем месте я бы дал себе пощечину.
Искренне Ваш,
Элайджа".

Да, прежняя Амалия бы от такого письма пришла в ярость! Она сказала бы, что это самое наглое, самое беспринципное и непозволительно дерзкое послание из всех, которые существуют в мире!
Но нынешняя вовсе так не считала. "Чай на рассвете!" Как это, должно быть, приятно, особенно если чай приносят в постель...
Амалия уже повернулась, чтобы сказать Элайдже, что она совсем не против его предложения, и охотно прощает ему вторжение в ее комнату... И вовсе не собирается давать ему никаких пощечин!! А, наоборот, хочет поцеловать...
Но вдруг записка выскользнула из ее руки, которая превратилась... в металл. Амалия прижала к груди цветок, подаренный Элайджей, чтобы сохранить хоть его... И тут вся она покрылась серебром, и стала изящным серебряным подсвечником.
А цветок, наоборот, ожил и оплел подсвечник прекрасными душистыми цветами.
Элайджа же превратился в золотую клетку. Цветы, распустившиеся вокруг подсвечника, проникли сквозь тонкие прутья и обвились и вокруг них. Теперь подсвечник и клетка соединились.
А записка так и осталась на полу... Когда-нибудь она превратится в тлен, прах, который развеет ветер, гуляющий по полуразрушенной фабрике... Но это будет нескоро. Очень нескоро.

ФИНАЛ

Амалия не знала, сколько времени она и Элайджа провели в своем странном заключении. Месяц? Год? Десять лет? Сто?
Ясно было одно: они снова обрели человеческий облик, они живы... и они вместе!




Слова Элайджи проникли ей в самое сердце. Она опустила глаза, смущенная, зная, что ответить, но не зная, как... И увидела на полу клочок газеты. На нем стояла дата – 2015 год.
Две тысячи пятнадцатый?? Как такое может быть?? Неужели их превращение в предметы длилось столь долго? Сто восемьдесят лет...
Но как раз это ошеломляющее, грандиозное открытие заставило Амалию решиться. Как она могла не доверять Элайдже, колебаться, раздумывать?
Почти два века он хранил ее образ в своем сердце; еще ничье чувство в мире не подвергалось столь длительному и суровому испытанию! Он пронес его через столетия...
Она подняла на Элайджу свои ясные глаза, полные слез, - слез счастья, конечно, - и ответила:
- Я согласна на все, что вы предложите, Элайджа. На чашку чая на рассвете... и не только. Я ваша. Навсегда. Простите меня за все, что я волей или неволей причинила вам. У нас появилась возможность забыть прошлое и вступить в новую жизнь. Я не знаю, какой она будет... – Я подняла клочок газеты и показала на дату своему любимому. – Прошло очень много лет. Наверное, все вокруг изменилось. Но главное – что не изменились наши чувства друг к другу! Так давайте же пойдем и посмотрим, каким стал этот мир. И постараемся найти в нем свое место. Нам это будет несложно, потому что мы будем вместе! Навсегда! Наша история только начинается...
Она улыбнулась и, привстав на цыпочки, обвила его широкие плечи руками и прильнула к его губам. О, как она хотела этого! Все эти долгие сто восемьдесять лет!!

Элайдже