Карта ролевой игры "Цена ошибки - жизнь"

Я так давно перестала верить, что жизнь когда-нибудь наладится, что могла только смотреть в круглое, как блин, лицо русской, мешавшую родной язык с плохим болгарским, и повторяющую «Это приглашение! Валя, ты можешь выиграть миллион!» Она хлопала меня по плечу и улыбалась, а я боялась открыть рот, чтобы не вырвались рыдания.

Я родилась в Софии, в семье слесаря и воспитательницы. Младший брат, старшая сестра, за которой я донашивала все, от трусов до зимних сапог, выпивающий отец и замученная рутиной мама. Братец, любимец родителей, рос неуправляемым, сестра уходила из дома так часто, как могла, и я, достигнув определенного возраста, стала делать так же. Отец потерял работу, когда мне было девять, и начал пить по-черному. Он опустился, но не перестал считать себя главой семьи и с остервенением бил нас за каждый, как он говорил, неуважительный взгляд. Мама терпела еще два года, а потом выставила его из дома. Нужно было сделать это раньше, когда он еще не продал ее цепочку и кольца, телевизор, два велосипеда и еще кучу всякой всячины. Сначала даже стало лучше, но через некоторое время мама сломалась под тяжестью проблем, и алкоголь и пьяный угар снова стали нашей повседневностью.
Сестра почти не возвращалась домой, братец связался с плохой компанией, а я сколько могла проводила время у своей лучшей подруги. Я завидовала Детелине, их обустроенной квартире, спокойным голосам, улыбкам на лицах, мире царящем в семье, и была влюблена в ее брата.
Чавдар умел подать себя. В свои четырнадцать я смотрела на него, почти девятнадцатилетнего, как на взрослого, преуспевающего и очень крутого молодого мужчину. Он грубо шутил, сквернословил, насмехался, но делал все с присущим ему шармом, и я вместо того, чтобы поберечься влюблялась в него еще больше. Я обожала смотреть как он курит, лихо удерживая сигарету в одном углу губ и усмехаясь другим, и слушать забавные, а порой жестокие, истории о лопухах туристах, чьи карманы он облегчал. Первая любовь доверчивая и слепая. Я за нее жестоко поплатилась.
Чавдар праздновал свой девятнадцатый день рождения. Вечеринка была у них дома и я, как самая близкая подруга Детелины, тоже была там. Сначала помогала резать салаты, а потом веселилась с подругой, разглядывая и обсуждая парней, которые с высоты своего возраста, не воспринимали нас всерьез. Они сильно набрались. Шутки Чавдара задевали, один из его друзей разозлился, они почти подрались, после этого вечер становился только хуже. Чавдар никак не мог успокоиться и продолжал подначивать то одного, то другого, пока наконец не добрался до меня. Он грубо тащил меня в центр комнаты, заставляя танцевать, а я упиралась, испуганная его агрессивностью и теряясь в компании таких взрослых парней. Кое-как вырвавшись, шепнула Детелине, что лучше пойду домой, но не успела. Двое друзей именинника тоже собрались уходить и меня буквально застукали на попытке улизнуть. Чавдар заявил, что хочет выйти на воздух, что им с парнями по пути меня проводить и что он извиняется за то как вел себя. Я трепетала от мысли, что он проводит меня до дома и совсем не замечала странных взглядов, что он исподволь бросал на меня.
Мы даже не вышли из подъезда. Чавдар схватил меня и начал лапать под хохот своих друзей. Как наивна я была, думая что он не замечает моей влюбленности. Он уговаривал меня поцеловать его, обещал, что мне это понравится. Я вырывалась, плакала, просила у него помощи даже когда изнасиловав, он наблюдал как насилуют меня его друзья. Он не помог. Стоял там и, со знакомой усмешкой и сигаретой, наблюдал за моим унижением.
Они бросили меня у моего дома, пригрозив, если раскрою рот, убить.
Я не смогла рассказать ни сестре, ни матери, только через несколько дней, захлебываясь слезами, Детелине. Подруга отреагировала неожиданно. Она кричала, что я лгу. Все выдумала, потому что Чавдар не обращает на меня внимание. А потом вытолкнула за дверь и сказала никогда больше с ней не заговаривать.
Я осталась одна. Но на этом мои беды не закончились. Я боялась выходить из дома, мне казалось, что все смотрят на меня и знают, что случилось, а по ночам трое в подъезде снова и снова насиловали меня, под смех и мерзкие комментарии. Я еще не пришла в себя, когда стало ясно, что на моем пороге новая беда. Я ждала ребенка. Выродок. Только так я могла думать об отродье в себе. Боль, унижение, омерзение и стыд пережитого соединились в нем, чтобы преследовать меня всю жизнь. Мне хотелось умереть, чтобы он не родился и чтобы все забыть.
Я не умерла. А он умер. Я думала мне станет легче, но стало только хуже. А еще я поняла, что никому не нужна. Никто не заметил что со мной происходит, не обратил внимание как близко я к последней черте. Я ушла из дома и думаю, что и это никто не заметил.
С тех пор где я только не была, чем только не занималась. Грязная, плохо оплачиваемая работа и та была у меня не всегда. Я скиталась по Софии, потом перебралась в Видин, Сербию, Венгрию. Мне не было места нигде. Когда было совсем худо, голодала и спала на вокзалах или в картоне с крысами, но никогда, ни разу, не продалась. Чавдар крепко вбил в меня омерзение и страх перед мужчинами. С последним я научилась справляться, но от омерзения избавиться не смогла. Много лет я избегала интимных отношений, а в Печ, в Венгрии, встретила Аду и все получилось как-то само собой. Мы были вместе три года, пока она меня не бросила. А когда это случилось, я снова собрала вещи и уехала. На этот раз так далеко, как только могла, в Америку.
Менялись города и страны, но никогда суть. Где бы я ни была, я оставалась никем.

Местечко не походило на студию, а я думала, что нас пригласят именно туда. Ни фотографа, ни человека с камерой... я пошла к единственной двери и, толкнув, обнаружила что она открыта.
В комнате находились несколько человек, судя по сумкам, такие же участники, как я. Мужчина в костюме подал мне в руки какие-то бумаги и показал в сторону одного из столиков. Боооже, не могли разослать анкеты на дом? Как я заполню ее без помощи?
Устроившись на корточках возле столика, уставилась на первую графу. Имя, фамилия, дата рождения, место рождения, адрес... дальше стало труднее. Я посмотрела по сторонам. Все заполняли бумаги или разговаривали. Бросилось в глаза, что мужчин больше женщин. Стало тревожно, подкатила дурнота. Но ведь я была готова к тому, что миллион мне не дадут просто так, что за него придется бороться. Закрыв глаза, досчитала до десяти и снова посмотрела на бумаги. Не знаю. Наверно, все эти вопросы не имеют ко мне отношения. Я ведь не заканчивала университетов, не получила специальность, а тут наверняка об этом. Пролистав кучу страниц сплошного мелкого текста, поставила дату и подпись, чтоб потом не сказали что договор не действителен.
Рядом остановилась девушка с подносами. Я взяла бокал шампанского и хлебец с тонким ломтиком красной рыбы, благодарно улыбнулась и стала есть.
Заговорил мужчина в костюме. Я смотрела на него, пытаясь понять, что он говорит, но смысл от меня ускользал.

Почему так больно... Я не могла понять... вспомнить, что со мной случилось, но, черт возьми, тело затекло в какой-то неудобной позе, а голову и руки пронзала жгучая боль. Ко всему прочему кто-то орал, громко, что не значит понятно.

Открыв глаза, я почувствовала себя заложницей терористов. Мужчины в масках с автоматами в руках, смотрели на нас сверху вниз и пусть я понимала не все, но их тон не был дружелюбным. Нащупать землю руками не получалось, я не могла отвести руку в сторону и постоянно натыкалась на чужие. Люди вокруг... неожиданно я узнала жгучую брюнетку, заговорившую со мной там, где мы заполняли бумаги. Шоу! В этот момент мужчина вскинул оружие и выпустил очередь в воздух. Ничего себе шоу. Громко всхлипнув, уперлась пятками в землю и оттолкнулась. Боль в руках стала резче. Связана. Тонкий пластик обхватывал мои запястья и, больно впиваясь в кожу, связывал меня с амбалом рядом. Отталкивающий экземпляр, огромный, лысый, бесцеремонный. Я дернулась, но результата это не принесло.

Я закричала от страха, интуитивно понимая, что нас собираются расстрелять. Лысый вскочил на ноги и дернул меня за собой. Затекшие ноги меня не слушались, я не поспевала за ним.
- Подождите, - попросила я на болгарском, пытаясь приноровиться к его огромным шагам и бегу. Но ноги путались и я понимала, что если упаду, он на бегу пнет меня в лицо или голову. - Подождите! Пожалуйста!

Он что-то прорычал на бегу, а затем наклонился, подставляя плечо, и я догадалась, что он хочет закинуть меня себе за спину. Я совершенно не понимала, что происходит, как получилось, что нас хотят убить. Я не хотела, чтобы этот здоровяк подходил ко мне близко, но инстинкт оказался сильнее. Перекинув одну руку за его голову, уперлась локтями в его плечи, оттолкнулась ногами от земли и запрыгнула на его спину. Наверно бежать, скрестив руки на груди, с такой тяжестью за спиной было не легко, но что мне оставалось? Что оставалось ему? Он бежал не так быстро как другие, но и мы, наконец, оказались среди деревьев. Я не могла толком посмотреть куда несется лысый, постоянно приходилось закрывать глаза, чтобы их не выхлестнуло ветками. Но через некоторое время он начал уставать и перешел на шаг.
- Спустите меня на землю, - сказала на болгарском и добавила на английском, - Вниз. Пусти.
Он скинул меня как мешок с картошкой. Руки перекрутились в пластмассовых путах и из глаз брызнули слезы.
- Руки, руки, - запричитала, пытаясь найти для них более удобное положение. - Открыть. - Посмотрела на лысого, - Свобода.

Чем больше он тянул, тем сильнее затягивались наручники на запястьях. Следующий рывок лысого и на моих руках из под пластика выступила кровь. Он правда хотел разорвать наручники, вот так, руками? Только хуже сделал! Что взять с этих самодовольных идиотов. Лысый что-то сказал, судя по интонации спросил, но я поняла только "у тебя есть?". У меня ничего нет. Кажется ничего, но нужно проверить. Я хлопнула по карманам своих джинс и его руки ударились о мои бедра. Вздрогнула, но не позволили себе сорваться. Не сейчас. Сейчас не время вспоминать, нужно как-то избавиться от его ненавистной близости. В левом кармане что-то было. Сжав зубы, засунула руку в карман и нащупала что-то гладкое. Незнакомое. Предмет оказался складным ножом. От неожиданной радости столь нужной находки, улыбнулась, но стоило посмотреть на лысого и улыбка пропала. Надо избавиться от него. Избавиться от соприкосновения с его кожей, подавляющей близостью. Раскрыв нож, приставила лезвие к натянутому между запястьями пластику и стала двигать, пытаясь перерезать. Кончик ножа несколько раз ткнулся в кожу мужчины, но я продолжала резать дальше.

Не злись, не злись, повторяла себе, когда лысый вырвал из руки нож. Нервы натянуты до предела, где-то совсем рядом ходят люди с автоматами, чтобы убить меня, а я даже не знаю за что. За что, черт побери?! Или, может, напугать нас - это часть шоу? Одно из испытаний. Посмотреть кто наделает в штаны от страха, а кто останется спокоен и собран перед лицом опасности. Я сглотнула. Когда же он закончит? Спокойно, надо успокоиться. Пластик лопнул, но браслет остался на руке. Лысый принялся за второй наручник. Я смотрела в сторону и безуспешно пыталась дышать ровно. Это какой-то страшный сон. Пластик поддался и меня больше ничто не связывало с этим амбалом.
- Отдай сюда! - выхватила из его руки нож и засунула в карман.
Пятясь отступила на несколько шагов и развернулась к нему спиной. Что теперь? Куда бежать? Это шоу. Шоу, - пыталась успокоиться, - Шоу на выживание, а значит сообразительность. Что они хотят от нас? Чего ждут? Может стоит развернуться и пойти им навстречу. Показать, что не боюсь и стать победителем первого испытания? Это казалось вполне вероятным, но что, если нет? Я остановилась и прижала руки ко лбу. Если нет, то меня пристрелят как кролика.
Мысль о возвращении казалась очень хорошей, правильной, но жизнь-то только одна и если я ошибаюсь меня убьют.
Сзади послышались голоса, я дернулась, не зная как правильно поступить, а потом сорвалась с места и бросилась бежать.

Выстрел. Еще два. Не понимаю насколько близко. Падаю, споткнувшись о коряку. Отталкиваюсь руками от земли и, еще раз споткнувшись, снова бегу. Мелькают деревья. Ветки больно хлещут по рукам и лицу. Вижу боковым зрением, что параллельно мне бежит кто-то еще. Быстрее. Быстрее. В ушах свист ветра, а дыхания больше нет. Впереди кусты. Впереди видно небо. За лесом должна быть дорога. Господи, она должна там быть! Закрываю лицо руками, пытаясь смотреть сквозь пальцы, но шаг сбавляю лишь чуть-чуть. Продраться быстрее, только бы не застрять. Земля уходит из под ног, мир переворачивается. Не сразу понимаю, что качусь по склону. Синева неба сменяется зеленью деревьев внизу слишком быстро и каждая смена - болезненный удар по телу. С размаху налетаю на что-то, что приостанавливает падение. Хватаюсь интуитивно, крепко. Большой куст на выступе достаточно крепок. Мои руки не разжать даже мне самой, их словно свело в мертвой хватке. Синева с зеленью смешиваются, размытые моими слезами. Подтягиваю ноги - больно, но они откликаются на приказы мозга. Переломов нет. Смотрю через плечо наверх, боясь увидеть на краю обрыва человека с автоматом. Никого. Нет, что-то мелькает в кустах наверху, но я не могу встать или ползти. Так больно, а сил нет. Прижимаюсь щекой к земле у веток. Шепчу четыре строчки молитвы. Больше не помню.

Мне часто приходилось нелегко, но пережитые трудности, какими лихими бы они ни были, всегда кажутся менее значимыми в сравнении с новыми. И все же выживать в городе совсем другое дело, нежели тут. Голодала, спала под открытым небом, отбивалась от пьяных мужиков, но за мной не бегали с автоматом. Я не жила в страхе быть убитой ни за что.
Дыхание почти выравнялось, боль сконцентрировалась в отдельных точках тела, а не владеет им с головы до пят. Нужно двигаться дальше. Проблема только в том, что я не знаю куда. Карабкаться вверх - значит идти навстречу убийцам. Нужно двигаться вниз, к еще одной полосе леса, за которой виднеются горы.
Выступ, на котором я лежу, похож на карниз. Шириной около пяти метров, а под ним... Я подтянулась к краю и посмотрела из-за куста вниз. Меньше, чем если возвращаться наверх. Наверно метров десять или двенадцать.
Склон не очень крутой. Спускаться по нему не трудно, если не делать это кубарем. Я тороплюсь, потому что опять охватывает озноб страха. Из под кроссовок скользят мелкие камешки, я почти падаю, но успеваю схватиться за траву на склоне. Темное пятно под выступом привлекает мое внимание. Я боюсь терять время на попытку узнать что там, но все же меняю направление и, приставным шагом, двигаюсь по поперечной к склону. Дыра, окружностью в метр, вырытая зверем или образовавшаяся сама, не такая большая, чтобы в ней можно было спрятаться. Почва рыхлая, можно углубить, но страшно. Страшно сидеть, зная что скоро здесь пройдут убийцы. Сидеть и ждать их. Шанс, что они не заметят нору мал - я же заметила. Шанс, что они ее знают и не станут проверять, потому что маленькая, есть.
Страшно.
Остановиться. Не успеть. Просчитаться.
Я рою и уношу землю в сторону, чтобы там развеять по склону. Не увеличивая диаметр, рою в глубину.

Земля становится тверже, а мой страх сильнее. Я потеряла время. Если брошу, успею ли уйти? Или они уже смотрят на меня с выступа над головой?
Меня охватывает животный ужас, когда боковым зрением вижу мужскую фигуру. Кажется, я даже подмочила трусы от страха. Но он не обращает на меня внимание, бежит дальше. Такой же как я. Бросив взгляд на лаз, срываюсь и бегу следом. Даже не подумав, что может стать только хуже.

Что мужик, что китаянка с ним бегут странно вихляя между деревьев. Простите, но у меня нет столько сил на лишние телодвижения. Держусь примерно между ними и двигаюсь по прямой. Оба время от времени перебегают мне дорогу, словно хотят оставить за собой танцующий след. Будто убийцам есть дело до того как они бегут: прямо или вихляют своими задницами, рисуя завитушки вокруг деревьев. От этого так смешно. Чокнутые. Но смех мешает бежать и я стараюсь унять его.
Мы выбегаем к реке и падаем на берегу, лицами в воду. Спутники не перестают дергаться, а мне так хочется остаться здесь. Усталость неподъемным валуном придавила к земле, но они правы, тут нас легко найти. Пью много, омываю лицо, мочу волосы. Мужик хватает за руку. Урод. Выдергиваю руку и ковыляю следом. Они бегут быстро и мне тоже приходится перейти на бег. Ноги не несут так быстро, как несколько часов назад, а они тут со своими прыжками.

Мужик вдруг прервал бег и зашагал обратно, ко мне. Я тоже остановилась, не зная чего ждать. Он что-то говорил о вещах, но слишком быстро для того, чтобы я его понимала. Запахнув толстовку, помотала головой. Я не буду ее снимать, пусть даже не рассчитывает. А он вдруг наклонился и начал мазать грязь себе на голову. Чокнулся. Не зря мне показалось, что глаза у него болезненно блестят. Он продолжал что-то говорить, повторяя слово "красный" и я, наконец, поняла, что он хочет сказать, что у меня яркие волосы. Как я сама об этом не подумала?! Мужик продолжал пачкать себя, а я мотнула головой. Вывернула толстовку наизнанку, надела ее, собрала волосы и натянула на голову капюшон, скрыв разом пламя волос и красную ткань капюшона.

Еще раз мотнула головой на красноречивые жесты китаянки и прошла мимо обоих. Разве это поможет? Если они хотят слиться с ландшафтом, то нужно полностью в грязи вываляться, а не лица себе испачкать.
Я пошла дальше, ускоряя шаг, а потом и вовсе перешла на бег.

Скоро двое грязных догнали меня. Мужик ругается под нос, думаю на меня. Да плевать я хотела на то, что он обо мне думает. Мое мнение о нем ему бы тоже не понравилось. И все же напряжение ощутимо. Надо свалить. Долго, что ли. Но остаться одной страшно. Так все же люди рядом: разговаривают, что-то делают - хоть немного отвлекают. Может, намажу пару полос на щеки, чтоб успокоились. Улыбаюсь и вдруг, что есть мочи, ударяюсь головой о землю. Мир снова так резко перевернулся, что я не успела понять что случилось. Дикая боль в ноге почти лишает сознания. Я не понимаю что случилось, пока не вижу рядом с собой раскачивающихся на веревках двух грязных. Кажется, что-то такое я видела в фильме. Но вот она, выдумка сценаристов в действии. Смотрю на двух рядом, но не знаю как сказать, что нужно подтянуться по веревке вверх. По веревке другого. На придумывание нужных слов уходит время, а мне нехорошо до обморока. Пытаюсь дотянуться до своих колен и понимаю, что это гораздо труднее, чем я думала. Грязные, кажется, сами догадались и раскачиваются навстречу друг другу. Я третья. Должна помочь себе сама. Каждая попытка подтянуться к перехваченным веревкой стопам отнимает силы. Вижу, как это делает мужик рядом, и следую его примеру. Во мне меньше роста и веса, и получается даже ловчее чем у него. Ползти по веревке наверх тяжело. Мне кажется, что я не справлюсь, но к своему удивлению добираюсь до привязанного к суку конца веревки. Мужик помог забраться на ветку, спасибо за это, и занялся своей веревкой. Узел кажется мне совершенно неприступным. Я пробую сделать по-другому. Двигаю стопами, пытаясь хоть немного ослабить стянутую веревку. Скидываю кроссовки и, балансируя на ветке, с трудом и болью вытаскиваю одну ступню из петли. Со второй проще, но...

Я вдруг вижу человека в камуфляже с автоматом. Он пришел, чтобы убить нас. Замираю на ветке, максимально подтянув колени к груди. Это не поможет. Но что нам вообще поможет? Выстрел. Вздрагиваю, зажмуриваюсь и закрываю уши руками. Второй выстрел. В моей голове нет мыслей. Третий выстрел. Я жду боль, но ничего не происходит. Четыре строчки молитвы. Я вспоминаю только две и спотыкаюсь на каждом слове. Боли нет и все тихо.
Осторожно открываю глаза, не зная что меня ждет. Мужчины с автоматом нет. Китаянка и мужик с грязными волосами живы. Я закрываю глаза и трясусь от страшных, беззвучных слез.

Я беру ягоды и запихиваю их в рот. Китаянка указывает направление и что-то говорит, но я ее не понимаю. Я понимаю английский только когда могу сосредоточиться, и то не все. Смотрю на нее и киваю. Какая разница что она говорит, если нас всех убьют.

Когда он перестанет говорить мне то, что я не понимаю. Но жест дополняет слово "смотри" - он хочет, чтобы я посторожила. Не вижу смысла. Если я скажу ему за две минуты до выстрела, что его сейчас убьют, ему станет легче?
Спускаться с дерева тяжело. Я истощена морально и физически. Я не чувствую в себе сил бороться, мне это кажется бессмысленным. Упав на траву, остаюсь лежать. В траве под кустом что-то светлое. Тянусь, отбрасываю листву и вижу гриб. Белая ножка, коричневатая шляпка, не большой, но мясистый. Отрываю кусок шляпки и засовываю в рот. Еще один кусок, и еще. Потом ножку, глядя как грязный и китаянка обрезают веревки. Наверное он прав, они могут пригодиться, но я не могу придумать для чего. Разве что повеситься.

- Я вас не понимаю, - заговариваю на болгарском, что, наверно, нужно было сделать раньше. - Я Валентина. Тина из Болгарии. И я вас не понимаю.
Вспоминать английские слова нет сил. Знаю, что они меня не поняли, но и я их не понимаю.
Мужчина забирает веревки и убегает.
Я не знаю, что мне делать. Я так устала, что вот-вот отключусь.

Китаянка что-то говорит, я разбираю слова "бежим" и "четыре". Четыре. Но нас трое. Где-то ждет четвертый? Она подхватывает палку. Я тоже хочу такую, чтобы опираться, а то ноги совсем не держат.
Китаянка бежит медленнее мужчины. Я плетусь в конце.
Не могу бежать. Боль наливает тело свинцом. Не могу бояться. Мне все равно.
Почему он меня не убил?

Ворона. Ее зовут ворона. Киваю. Я поняла.

Китаянка что-то пыталась показать и хотела, чтобы я повторяла. Я повторила за ней вдох, счет до четырех, выдох. И еще раз. Это успокаивало. Я села под дерево, все еще видя спину мужика с грязными волосами.
Мы просидели четверть часа, может немного больше. Я очень хотела спать, но не могла уснуть. Ноги после полета со склона и попадания в ловушку опухли и бугрились от ушибов. Мышцы крутило так сильно, что оставаться на одном месте было невозможно. Я гладила ноги вверх-вниз, уперевшись лбом в колени. Надеялась унять боль, но она не проходила. Держась за ствол дерева, тяжело поднялась на ноги и сделала несколько шагов. Удивительно, но так терпеть боль было легче.
- Рейвен, - тронула китаянку за плечо, - я идти.
Махнула в сторону куда ушел грязный и зашагала от китаянки.

Он пытался забраться на гору, но делал это на неподходящем месте. Я прошла мимо, ища другое место для подъема.
В горах я бывала дважды. И хоть не стала умелой альпинисткой, но некоторые вещи запомнила.
Я нашла не очень крутую стену со множеством выступов. Ухватилась за один, поставила ногу на другой и подтянулась. Поискала выступ для шага, проверила его устойчивость и снова подтянулась.
Не знаю сколько раз я повторяла все заново, но наконец оказалась на уступе. Села и посмотрела вниз. Немного выше влево зияла чернотой ближняя из пещер.

Грязный поднимался, оставив китаянку внизу. Меня охватило беспокойство. Почему он оставил ее, они ведь держались вместе. А вдруг он столкнет меня к ней? Если уж он оставил ее, то на меня точно плюнет. Козлы проклятые! Все они, подонки, одинаковые.
Я подтянула ноги и встала. Уступ был узким и чем дальше уходил влево, тем уже становился. Я прижалась спиной к скале и посмотрела на китаянку внизу. Я не могла крикнуть ей что делать, для этого мой английский был слишком плох. К тому же, я вообще не могла крикнуть - это привлекло бы к нам внимание. Стало уже темно и я не видела черты ее лица. Я несколько раз повторила жест, зовя ее к себе. Мужчина был уже близко. Я повернулась лицом к стене и стала двигаться по направлению к пещере.
Характерный звук и посыпавшиеся камни заставили замереть. Я посмотрела из под руки вниз - он удержался. Несколько секунд ушли на сомнение и страх ошибиться. Я сделала шаг обратно и встала на колени. Одной рукой крепко ухватившись за корень, торчащий из трещины в породе, другую протянула ему вниз. Я была должна ему это. Раньше он тоже подал мне руку.
Когда он вскарабкался, я не стала ждать, что дальше, а поспешила убраться, насколько это было возможно.
Дойдя почти до конца уступа, я начала искать возможность подняться выше. Для ноги тут был только один выступ. Следующий намного выше и я сомневалась, что смогу воспользоваться им.
Мужик был уже рядом. Прижавшись животом и грудью к скале, показала на веревку на его плече, а потом на хорошо различимый на фоне звездного неба, острый камень у входа в пещеру.

Он решил все-таки помочь Рейвен. Я рада, хоть и понимаю, что теряем время. Пусть так, это лучше чем знать, что мы оставили ее умирать.
Помогаю грязному тянуть, цепляясь за все тот же корень.
Теперь нас снова трое. На уступе становится тесно. Я снова двигаюсь первой к его узкому краю, отсюда ближе к пещере.

Мы объясняемся жестами. Мужчина увеличивает петлю и делает первую попытку накинуть ее на острый камень. Снова похлопывает себя по карману. Он делает это часто и меня это почему-то тревожит. Что там у него в кармане? Он мне не нравится. Мне никто здесь не нравится. Но одной страшнее.
Показываю Рейвен глазами на веревку, потом на мужчину и надеюсь, что она меня понимает. Она понимает. На ее лице легко читается сомнение и страх. Грязный, наконец, накинул, уж не знаю с какой попытки. Он меняется местом с Рейвен и, в этот раз, помогает ей начать подъем.
Я вижу, что ей страшно, но я лучше осознаю всю степень опасности и в какой-то момент смотрю на грязного. Да уж, совсем не джентльмен. Мне страшно еще из-за того, что я понимаю, что он полезет следующим, а потом может убрать веревку и оставить меня тут.
Рейвен добирается до верха и исчезает в темноте пещеры. Всего на несколько секунд, но и от этого жутко.
Грязный берется за конец веревки.
Я шепчу свои четыре строчки молитвы.

Закрываю глаза и отворачиваюсь, когда вижу, что грязный задержал руку на заду Рейвен. В висках предупреждающе стучат молоточки. Нет. Не сейчас. Но не только рука на женщине, но и страх сегодняшнего дня напоминают о том, что кажется забытым. Но это не так. Я знаю что не так. Потому что время от времени эти воспоминания возвращаются и возвращают меня в темный подъезд в Софии. Пока мне снова не удается загнать их на задворки и запереть там. Тошнит. Прижимаюсь щекой к камню стены, не желая видеть как поднимается этот козел.

Я слабо держу конец веревки, чтобы он не отнял у меня шанс подняться. Она дергается в моей руке. От неожиданности выпускаю и, со страхом, снова хватаюсь. Перехватываю веревку повыше, упираюсь ногами в стену и начинаю подъем. Ноги все так же болят, но надежда спрятаться придает сил. Я боюсь сорваться, поэтому опору для ног ищу внимательно. Последние метры даются тяжело. Наверху маячит этот, протягивает руку. Я колеблюсь. Не хочу чувствовать его кожу своей. Хватаюсь за рукав и выбираюсь. Интуитивно откатываюсь от края вглубь пещеры, но остаюсь лежать. Если у убийц нет вертолета, им тоже придется подниматься, а это будет трудно сделать незаметно.

Рейвен, какая своя веревка? ) Все веревки у Бобби и он нам их не раздавал. Ты отняла одну? ) Я просто не читала об этом.
И откуда у тебя все-таки взялись знания о скалолазании? )

Я отползла чуть дальше от узкого входа в пещеру и прислонилась спиной к стене. Снова вверх-вниз ладонями по ногам, закрыв глаза и откинув голову назад. Мужик что-то там командует, я не обращаю на него внимание. Это просто, когда не понимаешь, что говорит человек. Он вдруг оказывается близко. Слишком близко. Нависает надо мной и что-то говорит, тыкая пальцем в сторону входа. Я с затаенным страхом перевожу взгляд с темного пятна его лица на вход и обратно. Он демонстративно встает у входа и смотрит вниз. Он снова хочет, чтобы я караулила? В этот раз мне это кажется разумным. Киваю и перебираюсь ко входу. В свете луны показываю на наручные часы. Он поднимает один палец и произносит на английском "один". Час. Я киваю. Он уходит и садится рядом с Рейвен. Заметив это, отворачиваюсь ко входу и прислушиваюсь.
Я не решаюсь выглядывать, чтобы никто меня не заметил, но ловлю каждый шорох.
Через час мы меняемся. Я занимаю место у стены, в этот раз уйдя немного дальше, и сплю два часа - время дежурства грязного и Рейвен. Урвать больше не выходит, потому что светает.
Мужик опять что-то говорит. Тру лицо руками, мечтая о воде, чтобы попить и умыться. Но где ее взять. Упираюсь руками в землю, чтобы встать - рукав за что-то задевает. Смотрю вниз, но ничего не вижу. С чувством, которое можно назвать предчувствием, очень медленно провожу свободной рукой вдоль рукава и вижу, матово отразившую слабый свет, натянутую леску.

- Эй, - вполголоса зову грязного, - Посмотри.
Отдельные слова -все, что я могу. Но он идет ко мне, значит понял. Выставляю руку, останавливая его в шаге от лески. Подвожу под нее ладонь, чтобы и он ее увидел.