Карта ролевой игры "Цена ошибки - жизнь"

Он называл себя... Пастырем.
Не потому, что считал всех людей отарой овец, достойной лишь пастись под сенью Его. А потому что был сыном забытого бога, проповедуя слишком древнюю религию, построенную на крови и людских прегрешениях.
Он не уважал Смерть.
Древнюю старуху с косой, приходившуюся ему бабкой, матерью и сестрой одновременно, говорящую хрипящим шепотом и коверкающую фразы. Она слишком мало его пугала, а в последнее время даже сама трусливо пряталась, едва завидев острое скуластое лицо в сетке шрамов.
Он не любил огнестрельное оружие.
Потому что жертву богам нужно приносить руками и сталью. Потому что последний выдох нужно пить долго и протяжно. Потому что нет ничего лучше, нежели быть одетым в багрово-красную пленку чужой жизни, а звук вспарывающего плоть металла не лишен поэзии.
Он носил маску человека.
И снимал ее очень-очень редко.
Например, сейчас.


От физических усилий ноет спина. Каждый гребаный квадратный сантиметр под кожей, но он знает, что это - во благо. Стоит только задуматься, ради чего. Вот только таскать живых на своем горбу он не привык. Только мертвых.
Автомат оттягивает руки и ему не терпится отбросить оружие - пугалка хорошая, конечно, но нож, который ляжет в ладонь удобно и привычно, отягощая своим весом - лучше. Но надо подождать. Осталось всего ничего. Пару сотен стуков сердца.
А пока... бегите.

Сколько ангелов танцует на кончике иглы?
Если бы Пастырь знал ответ на этот вопрос, ему бы не пришлось считать. И не пришлось бы составлять стройной теории о том, что их ровно по счету патронов в рожке. А раз так - следовало посчитать более внимательно, желательно погромче, чтобы остальные грешники из стада убоялись ЕГО. Рано или поздно. А для этого требовалось принести жертву так, как он всегда и делал.
Свистнув остальным - Пастырь крайне редко общался нормальными человеческими словами - он натянул на голову капюшон, скрывающий седые волосы и частично - лицо, оставив только нижнюю, расцвеченную камуфляжем часть. Издали не отличить. Сделав пару плавных движений в стороны, размяв мышцы, он поудобнее перехватил автомат, переключил его на одиночные выстрелы и сорвался с места. Бег его был петляющим и быстрым, как у бешеного зайца-переростка.
Прошло всего несколько минут, когда он догнал двоих - высокую красивую девицу и низкого полного мужичка. Жертва была выбрана и боги его будут довольны.
Сейчас.
Пастор помнил досье. Он помнил каждого на фото и вживую, рассмотрев в подробностях, когда грузил в фургон.
Эту звали Кейт.
Подняв ствол на уровень ее лица, он выстрелил трижды. В голову и два раза в грудь. С внешней стороны на лбу нарисовалась аккуратное отверстие с кровавой кромкой, а с обратной живописно разлеглись мозги. Выстрелы в грудь можно было не считать, хотя Пастырь точно знал, что попал куда следует.
- Беги, - каркающе обратился он к низкому мужчине, потому что мало кто понимал его без слов. И улыбнулся.

Кейт, ты мертва.

К реке. Они все пойдут к реке, Пастырь уверен. Туда он пошел бы сам, будь глупым агнцем. Туда позовет жажда и желание спрятаться получше. К реке.
Повернув автомат дулом вниз, так, что ремень от оружия привычно лег поперек груди, Пастырь снова сорвался с места. Он уже и думать забыл про низенького толстячка, которого отпустил всего несколько минут назад. Может быть и зря, потому что через несколько минут бодрого бега, которому тренированное тело Пастыря привычно отозвалось легкой тяжестью в мышцах, он снова заметил этого же агнца.
Кастор. Вот как его звали. Кастор.
Неожиданно он был не один. Компанию недавнему знакомцу составлял человек-гора, как про себя окрестил его Пастырь, хотя в профайле значилось Террелл. Этот был... интереснее, чем другие. И похоже, эти двое готовились переплыть реку. Намного интереснее.
Не думая долго Пастырь снова взял в руки автомат и дал очередь, целясь совсем рядом с теми двумя, чтобы напугать. Ему очень хотелось посмотреть, что случится дальше. Сравнить. Потому что в предыдущий раз при переправе не выжили трое.

Исходом переправы Пастырь был доволен. Пусть косвенно, но еще один агнец присоеденился к Отцу, а в этом и была вся соль, так? Потому оставшееся время до вечера оставалось только наблюдать. Впрочем, ему было полезно походить, посмотреть.
Из еды в рюкзаке был сухпаек: вяленое мясо, сухари, пару шоколадных батончиков и вода. Теплая, которой легче всего утолить жажду. Так что он не голодал. А вот для агнцев голод должно быть стал проблемой. Особенно для тех, кто никак не мог столкнуться с действительностью, стараясь даже тут оставаться городскими крысами. Он дал себе на еду ровно десять минут на бегу. И продолжил следить.
Можно было бы присоедениться к другим детям Бога, но ему хотелось сделать все самому. Не главенствовать, просто... быть себе хозяином. Пока получалось, хоть Дрю потом и будет недоволен. Но для недовольных у него есть залоченный телефон на беззвучном режиме. Как говориться, пишите письма.
А интересное не заставило себя ждать. На скалу пытались взобраться трое и Пастырь мог бы снять всех за раз, но это не было бы и вполовину так интересно. Потому он подождал, пока все не заберуться вверх - Тина, если он не перепутал - в капюшоне ее голова казалась похожей на яйцо, Роберт, которому Пастырь нарочно оставил косяк, потому что любил целиться ночами в огоньки сигарет, в чем не признался бы и под страхом смерти, и маленькая китаянка или японка с анкетным именем Рейвен - и подкрался ближе. Оставить пару сюрпризов-растяжек было не сложно. Теперь... проверим везение тройки.
Под низко натянутым капюшоном появилась ухмылка. Расстройство сна не давало спать, но он не считал себя неудачником. Наоборот. Есть время на всякое... интересное. Как сейчас. Прекрасно зная, что почти неразличим в сумерках Пастырь ужом юркнул в темноту.

Он наткнулся на нее случайно, опутанную праведным сном, и заулыбался. Страшной, звериной ухмылкой, на которую Дрю каждый раз обещал его пристрелить и отходил подальше. Но Пастырь не мог себя сдержать. А как же еще, когда агнец еще не ведает, что ждет его Смерть в приюте своем?
Он старался как мог. Вытащить нож с тихим шипением, подойти бесшумно, встать ровнее. Не было сомнения или цели причинить боль. Только интерес - сможет, или она все же проснется и начнет кричать. Пастырь любил тихие ночи и не хотел криков.
Он вдыхал бесшумно, словно большой зверь, но не смог почуять ни капли ее аромата - все поглотил лес. Только запах грязи, травы и разочарования. Смысла медлить не было, потому Пастырь подошел сзади и быстро потянул ее голову на себя, схватив за волосы. И перерезал горло, нажав даже сильнее, чем следовало.
Он улыбался, как всегда, когда удавалось выполнить свое предназначение как нужно. Как заповедовал ОН. И пока запах не приманил хищников чуть мельче, Пастырь вновь развернулся и исчез.

Aйви, ты мертва.

Сидение агнцев в пещере начинало напрягать. Пастырь выдохнул морозный утренний воздух и закинул кошку на верх, подергав веревку за конец. Убедился, что не упадет и, упираясь ногами в горную породу, полез вверх. Быстро, как всегда. Он привык все делать быстро.
Веревка вгрызалась в плоть перчаток без пальцев, но даже будь это его собственная кожа, Пастырь бы все равно продолжал лезть. Таким уж он родился у своего Отца. Упорным сукиным сыном с выдумкой.
Достигнув уровня пещеры, где спрятались агнцы, Пастырь достал дымовую гранату. Конечно, существовала вероятность, что ему придется встретиться лицом к лицу с одним из пока выживших, но тут уж решал хук с правой, который у него был отменным. Да и страха как такового не было. Вообще не было. Давно уже.
Не встретив никого он даже немного расстроился. Как расстроился и отсутствию знаков, что его растяжка не сработала. Хотя... если они зайдут достаточно далеко... Пастырь оставил достаточно сюрпризов. Он не любил полагаться на волю случая, потому сорвал чеку и бросил дымовую гранату внутрь пещеры, после чего резво полез вверх. Ему не терпелось залечь вверху, на удобном уступе, который он сам сделал давным-давно как раз для такого удобного случая, спрятав от любопытных глаз. Смотать веревку, уложив себе под бок и взять в руки винтовку с хорошим оптическим прицелом, на которую он сменил автомат.
Внизу, под самой пещерой белела маленькая коробочка с красным крестом - аптечка со стандартным набором - бинт, пластырь, аспирин, рядом с которой уютно расположились банка тушенки (можно открыть ножом) и конверт.
Выходите, детки... поиграем.

Мобильник жужжит на беззвучном. Пастырь открывает экран, читает и ощущает легкую досаду - его агнцы так и не появились на приманку. Впрочем, это и плюс тоже. В глубине пещеры он спрятал то, чем теперь с полным правом мог воспользоваться - ведь его личное свидание отложилось. К тому же, нужно помочь Дрю.
Аккуратно собрав пожитки, но проигнорировав оставленный на земле сюрприз, Пастырь снова спускается по веревке вниз. На этот раз он не хочет играть - слишком велика досада на Рейвен, Роберта и Тину. Вместо этого он хочет запереть глупых ягняточек, чтобы волк не уволок. Потому и кидает в зев, где скрылись малыши пару гранат, отпрыгивая в сторону. У него самого нет желания умирать.
Бам!
Заряд тротила, заложенный по периметру внутренней части погребает вход и добрую часть пещеры вглубь. Пастыря швыряет вниз и только пятое из страховочных колец выдерживает, позволяя зависнуть. Гребаные русские горки.
Ему не интересно, что с теми, внутри. С теми он разберется потом. Если они выжили. Сейчас ему нужно в квадрат указанный Дрю. Потому Пастырь как гребаная машина снова подтягивается вверх. И снова. И снова. До более-менее ровного плато, где уже можно двигаться в сторону указанной точки.

Н-да?

Он стоит у вольера и смотрит. Не мигая, в упор. Напротив - круглые бездонные зрачки и ни звука.
Чума, Война, Голод и Смерть ждут только его приказа. Он знает.
Специально не кормлены два дня - только вода. Специально натасканы на запах чужой плоти. Специально приучены чуять взрывчатку, чтобы не влететь в ловушку. Его, Пастыря, дети. Его длани, его очи, его зубастая пасть.
Он вываливает в вольер шмотки, отобранные у агнцев. Тех, кого не заметил еще в городе. Тодда, Нейта, Тины. Ждет, когда те будут внимательно обнюханы. Когда собаки - его личная стайка злобных бульмастифов - уловят то, что он требует. Те по одному поднимают головы от кучи вещей и коротко тявкают.
Пастырь открывает дверцу вольера и улыбается.
- Ату их! Ату! - командует он, и свора срывается с места.
Ну что ж, мои маленькие агнцы... бегите или стойте на месте.
Я вас уже почти нашел. Остались детали.

Он бежит за своими Всадниками, как истинный сын Господа. Дышит в такт бутсам, бухающим в сухую, утоптанную землю.
БАМ - вдох.
БАМ - выдох.
БАМ...
Быстро. Он умеет бегать только быстро, а если и стоит на месте то должен всегда занимать руки. Ему так надо. И ему нужна цель, как сейчас.
Свора сворачивает, кидаясь на одного из агнцев. Нейт. Этого зовут Нейт. Пока его терзают, Пастырь внимательно осматривает окрестности, пытаясь засечь что-то или кого-то. Потому что агнцы редко ходят по одному. Дышит, восстанавливая нормальный ритм, вглядывается в то, что вокруг. Видит мелькание поодаль. Проверить там?
В кармане жужжит телефон. Достав его и обойдя блокировку, он смотрит на дисплей. На экране сигнал проникновения в один из домов и плохое, смазанное фото женщины. Тина.


Шо делать, куда податься, когда ты один такой красивый... Господин Крупье, мой выбор или ваш?)

Выбрав цель в которой он был уверен, Пастырь повернулся в сторону городка. Он не любил тесных помещений, но и не мог отказаться от такой возможности почтить Отца еще одной жертвой. Набожная. В ее анкете было помечено "набожная". Он помнил это хорошо и любил набожных женщин. Вот только... молится ли она Отцу? Вера в ложных богов не была в его списке добродетелей.
До города семь минут бегом. За это время он успевает вспомнить их все: чревоугодие, блуд, сребролюбие, гнев, печаль, уныние, тщеславие, гордость. Пастырь познал и восславил каждый. Отец был доволен. Пастырь был доволен. Оба остались при своем, только у второго был еще дробовик.
Он никогда не нарушал своего собственного правила - один огнестрел и один нож за ходку, потому что грешники тоже имеют право спастись. Он ведь не Дрю с тотальной подозрительностью и шизофренией, которая засела в голове как вибрирующий гвоздь, заставив везде понатыкать датчиков и камер - чтобы не прибежать на своих, как тот говорил. И пусть врачи говорят что им угодно. Есть только одна реальность - Его.
В месте дислокации пусто. Гараж заперт, даже если обойти, предусмотрительно тихим шагом, чтобы не дать знать где именно он находится. В доме темно и грязно и скрипят половицы. Пастырь недовольно хмурится, но педантично открывает каждую дверь, заглядывая внутрь каждой комнаты с педантичностью маньяка. Агнцы не должны уйти. Ах, да. Еще он хочет услышать ее молитву.


Куда побежишь? Или останешься на месте, птичка?

Как истинный джентльмен дал час форы. Который прошел.
Моя маленькая птичка... я иду тебя искать.

Ох, моя маленькая птичка... Этот шепот молитвы для тебя.
Прислушайся.

Он заглянул в каждый закуток. Проверил каждый угол. Увидел каждого гребаного таракана и даже пару крыс. Только не глупую заблудшую овечку.
В мозгу что-то щелкало - как всегда, когда он знал о своем предназначении, но не мог его выполнить. Впрочем, она была еще в доме - это Пастырь знал совершенно точно, потому что иначе сработали бы датчики движения. Он бы ее засек.
Запертой оставалась только одна дверь - в гараж. А значит, помещение следовало проверить. Агнец не мог не быть там.
Нож или ружье? Ружье или нож?
От желания взять в руки лезвие дрожат кончики пальцев и встают дыбом волоски на запястьях. Его даже потряхивает. Но он не пойдет в темную комнату только с ножом. Дураки не живут долго, а Пастырь собирался оставить след в совей жизни гораздо больший, чем успел. Потому он выбирает дробовик. Главное - помнить, стрелять нужно по ногам. А потом уже нож. Только тогда.
Пастырь щелкает фонариком на стволе.
Он не выбивает дверь - так делают только те, кто насмотрелся боевиков. Слишком долго, да и болит плечо после. Он отстреливает замок, кажется даже слыша ответный вопль изнутри. Он не заходит внутрь сразу, а толкает массив уже без дверной ручки и замка - нужно посмотреть что внутри - и аккуратно заглядывает. Ружье вперед стволом, освещая пятном фонарного света все перед собой. Он заглядывает осторожно, стараясь не попасть в возможные ловушки - сам бы наставил их тут от души, если бы ждал преследователя. И почти уже когда мозг допускает ошибку, готовый признать, что заблудшая овечка где-то в другом месте, он видит.
Маленькая скрюченная фигурка в углу, в пятне света от фонаря.
Патре ностре, тес спиритус санкти...
- Эй. Ты умеешь молиться? - спрашивает он, впрочем, не надеясь на ответ. И стреляет, стараясь целиться в ноги.

Пастырь посмотрел на нее с сожалением. Тирада никак не могла быть молитвой, ведь глас Отца можно узнать на любом языке. Жестами иногда можно показать намного больше. Он понял. Она так хотела.
Подняв ствол на уровень ее груди, Пастырь выстрелил в упор. От звука в закрытом помещении частично заложило уши, но это было не на долго.

Мобильник жжужжит в кармане, а Пастырь перезаряжает ружье. Нельзя чтобы оставалось мало патронов. Патроны это всегда важно.
Патре ностре, тес спиритус санкти... Щелк, щелк, щелк.
В сообщении:

Винтовки нет. Будем обходиться тем, что имеем. Пастырь закидывает в рот две... нет, три таблетки болеутоляющего и выдвигается на место.