По-иному из серых буден (с)

 » По-иному из серых буден (с)  [ Сборник ]

"Умей поглядеть по-иному из серых буден,
Играй на гармошке, лежи на сырой траве..." (с)

Написанное от первого лица не всегда стоит рассматривать как исповедь самого автора.
Но всё-таки события повседневной жизни не могут не найти своего искажённого, переиначенного отражения в рассказе "из первых рук". И сиди теперь, гадай, что же было на самом деле, а что выдумано.

В этой теме я хотела бы выкладывать рассказы, где мысли действуют больше, чем герои. Добро пожаловать.

  Содержание:

  Профиль автора

  Показать сообщения только автора темы (Anonymous)

  Подписаться на автора

  Открыть в онлайн-читалке

  Добавить тему в подборки

  Модераторы: yafor; Дата последней модерации: -

 » Драконоубийца

Драконоубийца

В одном из своих снов я убила дракона.
Как и обещают врачи, первые пятнадцать минут реальности после пробуждения превратили львиную долю сюжета в сумбур и бессмыслицу – не беда, за ночи, которые мне отведены, подсознание с лёгкостью сгенерирует десятки новых –, но то, что запомнилось, до сих пор осталось для меня таким ошеломляюще настоящим, что мне всё ещё с трудом верится, что на самом деле настоящим оно не было.
Я помню, как пробиралась между поваленных деревьев и выкорчеванных пней, осторожно ступая по выжженному в белый пепел подлеску; как брезгливо и суеверно обходила палые туши благородных оленей, свалившихся наземь прямо на бегу, и отчего-то старалась не смотреть на них – закопчённых, как и всё вокруг, с обожжёнными, поломанными ногами, пожранных огнём или задохнувшихся от дыма. Я не считала их, не хотела; вести же учёт всякой мелкой живности, встретившей смерть в пылающем аду, и вовсе не имело смысла. Под ноги то и дело попадались то обугленные ветки в скукоженных, свернувшихся в трубочку хрупких листьях, то почерневшие певчие птички – их обходить не получалось.
Олени. Птицы. Зайцы. Все, мёртвые, распластанные по земле, лежат головами в одну и ту же сторону. А я иду как раз туда, откуда они бежали, и вывод напрашивается сам собой: они умнее меня.
Клубы пепла и гари унёс морской ветер, он же и отогнал ненасытный огонь куда-то мне за спину. Он дойдёт до лесной опушки и тянущихся за ней голых, твёрдых от первых осенних заморозков полей, где и умрёт. Я перешла линию пожара и здесь, на пепелище, могла утешать себя тем, что если я и сгорю заживо – то только от струи огня, пущенной прицельно и персонально мне в лицо.
Жар и копоть исчезли, улетели без следа, и воздух, кристально чистый, прозрачно ясный, поблёскивал от мороза. Моим коленям было холодно и щекотно, потому что штаны были порваны, а кожа разбита, словно я по меньшей мере дважды со всего маху падала на асфальт, правая нога держала мой вес неуверенно и ненадёжно, и каждый неосторожный шаг, каждый корень, каждая ямка-рытвинка в лесной земле отзывались болью, заставляющей меня вздрагивать и ругаться, пока только про себя. Что-то мешало дышать – не то тугая повязка, не дающая сместиться сломанным рёбрам, не то старательно зашнурованный колетт, очевидно, мужской, а потому мне отчаянно жмущий, да и, в общем-то, бесполезный там, куда я иду – а левая рука повыше локтя горела, не мучительно, но постоянно, словно от царапин кота – только лапа этого кота была с лошадиную голову величиной. Чёлка, отчего-то мокрая и жёсткая, назойливо липла ко лбу и бровям, лезла в глаза – помню, я раздражённо смахивала её и безуспешно пыталась заправить за ухо.
Сейчас я уже не могу вспомнить, откуда я шла, ради чего и по чьей – по своей ли? – воле. Может, защищала друга, а то и сотню друзей, может, просто вытянула короткую спичку… Знаю одно: у меня на вооружении были отчаянный страх, стоящий у горла, заставляющий двигаться нервно и резко, и копьё, обыкновенное короткое копьё на плече, с виду вовсе не волшебное, с виду даже не слишком страшное. У него был тусклый, но старательно и недавно наточенный наконечник, а древко отполировано руками метателя, а может, несколькими поколениями метателей, и за это копьё я цеплялась так, словно от него зависела вся моя жизнь, сейчас, до и после. Да так оно, в общем-то, и было.
Согласитесь, героического мало.
Он не мог внезапно выскочить из-за куста, просто потому, что предварительно сжёг все кусты. О нет, он появился оттуда, откуда я его не ожидала – подошёл сзади и справа, очень, очень тихо, так, что я сначала и не заметила. Длинные страшные когти, похожие на чёрные друидские серпы, удивительно бесшумно ступали, тонули в пепле, укрывающем землю, но потом я услышала его дыхание, глубокое, размеренное и очень, очень долгое – такие длинные вдохи могут делать только поистине огромные, могучие лёгкие. Именно такие нужны, чтобы выдыхать огонь.
Я подскочила, дёрнулась, одновременно обернулась и отшатнулась назад. Я даже не догадалась правильно взять копьё, просто впилась в него ещё крепче, до боли, всеми десятью пальцами обеих рук, словно его сила была не силой простого инструмента, исполнителя, а чем-то самостоятельным, чем-то, что само знает, что делать. Я чувствовала, как истерически заколотилось сердце, как мгновенно разлился, вышел из берегов мой сковывающий, отупляющий страх – но даже он не сумел помешать мне присесть-пригнуться, когда тяжёлая лапа просвистела, действительно просвистела разорванным воздухом у меня над головой, задев мои волосы серпами когтей. Он не смог помешать мне ни отпрыгнуть наискосок, когда при следующем ударе когти едва не зацепили меня за плечо, ни уклониться от третьего выпада, которым дракон попытался снести мне голову целиком. Это не было ни ловко, ни продуманно, я просто шарахалась от огромной драконьей лапы и делала это без всякой системы. Теперь к страху примешалась нотка удивления тому, что я, неуклюжая из неуклюжих, до сих пор жива и относительно цела, но глубинное осознание того, что всё, что сейчас происходит, мало похоже на игру в мяч во дворе, где самое страшное, что может с тобой случиться – это исключение из команды, - это осознание, минуя мозг, проникало прямо в мышцы и нервы, заставляя их двигаться правильно, заставляя забыть о протестующей боли в колене и чёлке, мешающей смотреть.
Я видела, как дракон менялся на глазах. Поначалу его движения были ленивыми – да, быстрыми, безупречно изящными, но всё равно ленивыми, словно совершаемыми с неохотой. Но потом он, с удивлением не меньшим, чем моё, увидел, что размазать меня по земле отчего-то оказалось неожиданно сложно, и в нём проснулся кот. Мы кружили по выжженной земле, и он гонял меня, как кошка – амбарную мышь, не убивая, но и не давая спуску, и я видела, видела, что это доставляет ему удовольствие, которое, может, продлится ещё минуту, пока ему не надоест, пока не кончится моё везение – а до тех пор мы танцуем.
Я проскользнула под колонной передней лапы мимо драконьего бока, оцарапав щёку жёсткой колючей чешуёй, едва не выронила копьё, потихоньку начиная понимать, что дышать как следует я уже не могу, едва не попала под удар хвоста, когда огромное бронированное тело разворачивалось вокруг себя – а после двухсекундный ревущий поток голубоватого огня, не то плохо прицеленный, не то нарочно пущенный в сторону, обжёг мне ухо волной невыносимо раскалённого воздуха, ослепил нестерпимо ярким для человеческих глаз светом.
На какой-то миг я потеряла ориентацию в пространстве, неловко запнулась за что-то на земле – меня повело и наткнуло на изрядно облизанный огнём, но чудом сохранивший вертикальное положение ствол сосны. Чтобы не падать, я прижалась к нему спиной, как к единственной надёжной опоре. Нечто, стягивающее грудь, не давало отдышаться, голова кружилась, а дракон стоял поодаль и смотрел.
И только тут я поняла, насколько он красив. Большое видится на расстоянии. Вблизи он был просто движущейся горой, набором когтей, рогов, смертоносных клыков. Если ваш враг – чертовски быстрая и сильная тварь, находящаяся на расстоянии вытянутой руки, то разглядывать его в процессе битвы навряд ли будет лучшим решением, но сейчас…
Про такую красоту говорят «невообразимая». Но я не согласна. Если бы спросили меня, я сказала бы, что эта красота – нереальная. Потому что она действительно нереальна. Такого просто не может, не может существовать.
Чем бы ни было золотое сечение, если оно признано идеалом пропорций, то эта тварь, мой враг, мой возможный будущий убийца – она была золотым сечением во плоти. Леонардо да Винчи спился бы при виде подобного совершенства, оно не могло быть ни исправлено, ни дополнено, оно просто… просто было совершенно. Всё в нём поражало - отношение длины мускулистых сильных лап к длине поджарого тела, и гибкая, сильная шея, надёжно защищённая пластинами тускло блестящей чешуи, и плотно прижатые к спине сложенные складки крыльев, на удивление ловко прилаженные, ни за что не цепляющиеся – но огромные и могучие, если их развернуть...
Он был не таким уж большим, даже ниже уцелевших деревьев – ростом примерно с двух меня. В книгах, которые я листала на досуге, люди рядом с драконами были нарисованы не больше спичек.
Выходит, вся эта их драконография – пустая болтовня…
Но маленьким дракон не казался. Напротив, рядом с ним я чувствовала себя крошечной. А ведь в шеренге сверстников, выстроенных по росту, я всегда была первой, и старшие братья никогда-никогда не называли меня «мелочью» - язык не поворачивался.
Весь вид этого существа словно говорил: «сдавайся, человек; ты так гордишься отстоящим большим пальцем, но ведь тебе никогда не побороть гравитацию, не заиметь хвост, не стать таким же гармоничным и функциональным, как я». Он говорил так, и возразить было нечего.
Какой-то миг, безумный и краткий миг я, заворожённая настолько, чтобы даже перестать бояться, я гордилась тем, что такой партнёр удостоил меня танца, как будто я подходила ему по росту, как будто я тоже была хилым и плохоньким, но всё же крылатым ящером.
Но дракон смотрел на меня как на пустое место, и я поняла, что пятиться мне некуда, опора-ствол вдруг превратился в непреодолимое препятствие на пути к бегству, и сейчас, через какую-то долю мига, меня испепелят, распылят на атомы, так быстро и горячо, что я даже не успею ничего почувствовать – если повезёт.
То, что случилось дальше, длилось не более трёх секунд.
Я заметила какое-то кошачье, неуловимое движение задних лап твари, готовящейся прыгнуть на меня, и во мне нежданной движущей силой поднялась и забурлила пёстрая смесь эклектичных чувств – леденящего ужаса, злости на боль в руке и оцарапанную щёку и упрямого, решительного, оглушительного нежелания умирать вот здесь и сейчас, нежелания непреодолимого. И копьё, всё ещё вскинутое на моё плечо, словно само легло в руки.
Это была первая секунда.
Клянусь, я не смотрела дракону в глаза. Я не видела там ни разума, про который ходят легенды, ни хвалёного драконьего коварства, ни животного выражения хищника, неподвижно глядящего на добычу. Я не знаю, что было в них. Я просто туда не смотрела.
Мне было всё равно, можно ли с ним договориться, разумен ли он, совершаю ли я преступление. Я думала, могла думать только об одном, самом правильном и важном: один из нас сейчас умрёт, и более чем вероятно, что это буду я – если начну сомневаться.
Шла вторая секунда, и я, поднимая копьё, размышляла о том, зачем тварь пришла в наш лес. Может, там, где она обитала, было нечего есть. Или ей показалось, что люди мало её боятся и забыли, кто их господин.
Дракон мог бы не покидать своих владений. У него были скалы, небо, воздушные потоки. Была сень глубоких пещер, чтобы укрываться под. Были извилистые, глубоко врезанные в горную породу безлюдные фьорды, чтобы летать над. Был лилово-огненный закат над холодным морем, чтобы смотреть на. У него во владении был целый мир, куда людям путь заказан – но ему было мало, ведь, когда ты такой большой и древний, сложно найти место, где тебе будет просторно.
Я помню, кто-то как-то раз объяснил мне, что драконы поступают даже не так, как считают нужным – они поступают исключительно так, как хотят. И берут то, что хотят, неважно, кому оно принадлежало изначально.
Возможно, у этого дракона даже есть гнездо, где-то там, в неприступных горах на побережье. И нам, людям, в дальнейшем придётся сыграть роль дважды детоубийц, трижды подлецов, четырежды палачей – всё для того, чтобы защитить свои собственные гнёзда и в будущем тоже. В моей опустевшей голове мелькнули образы рослых мужчин, зазубренными топорами рубящих скорлупу драконьих яиц, похожих на огромные пыльные самоцветы.
Но это всё потом.
Когда началась третья секунда, мой враг ринулся на меня.
Он не стал дышать огнём – и это его подвело, он хотел пригвоздить меня когтями к дереву, и ему почти удалось, но я не стала ждать и тоже двинулась ему навстречу. Почувствовала словно со стороны, как когти скользнули по другому предплечью, правому, здоровому до того – а потом как копьё прошло даже не между непробиваемых чешуй, а просто сквозь них, в живую плоть.
Немыслимо! Копьё – простое копьё – в моих руках – в руках малолетней человеческой самки – пробило листовое железо драконьей брони, и меня обожгло дымящейся, тёмной кровью, хлынувшей из смертельной пробоины в чужой груди, и чудовищной силы отдача выбила древко, которое я оказалась неспособна удержать, из моей цепкой хватки и впечатала его мне в плечо.
Я сама диагностировала себе разрыв ключично-акромиального соединения, потому что было кошмарно больно, а рука тут же повисла, как плеть.
Я не знаю, кричала ли я, и кричал ли дракон, или мы кричали вместе, сумев причинить друг другу равную боль. По крайней мере, звука для меня не было, только звон в ушах, но я видела, как пасть с набором ужасных зубов открывается в немом рёве, и чувствовала, что и у меня самой саднит горло – а потом третья секунда кончилась –
и я точно вовремя догадалась собрать все силы, какие только остались, и отпрыгнуть как можно дальше в сторону, прежде чем дракон упал.
Упал не так, как ходил, упал тяжело и гулко, повалив моё дерево, голова на длинной ослабевшей шее подпрыгнула, словно мячик, и только потом, словно ей требовалось время, чтобы понять, что произошло, земля мучительно содрогнулась, дёрнулась подо мной.
Быть насмерть зашибленной поверженным драконом. Почти то же самое, что погибнуть от ядовитой крови убитой гидры, отравиться ядом побеждённого василиска, стёкшим по сразившему чудище копью. Так же обидно и нелепо. Настолько, что даже почти смешно.
Я не могла больше держаться на ногах, после такого не стоят вертикально – я просто опустилась наземь и только тогда поняла, до чего болит нещадно травмированное колено, какой чужеродной кажется безжизненная правая рука. И ещё что я одновременно сардонически хохочу в голос и беззвучно, без слёз плачу навзрыд. На меня свалилось понимание того, что только что произошло. Я едва не погибла из-за чего-то, чего не существует – чего, я понимала каким-то дальним, неповреждённым уголком разума, просто не может существовать. Могла - но не погибла.
Было настолько больно, что я не могла даже понять, что именно болит; пахло кровью, моей и драконьей, и запах был резким и незнакомым. Выжженный лес вокруг казался странно неподвижным и каким-то безмятежным. Ничто не напоминало о том, что чёрная, истекающая липкой кровью туша минуту назад была живой, и только одно вызывало ощущение диссонанса – огромное пустое пространство прямо передо мной, в котором внезапно стало очень не хватать дракона.
Не забери меня кто-нибудь, сама я не встала бы и не пошла, но – не знаю, через какой отрезок времени – вокруг зашумели и загомонили человеческие голоса, сливающиеся для меня в один мучительный, монотонный встревоженный рокот, и они говорили обо мне, и рассматривали дракона – самые смелые даже тыкали чудище в морду носками сапога. Меня подняли, очень бережно, и держали со всех сторон, и говорили что-то успокаивающее, забрали и моё копьё, не без труда выдернув его из драконьей чешуи – и вот тут-то я почувствовала себя победителем.
В гулком бесчувствии, охватившем моё истерзанное тело, это чувство было зазвучало странно резко, и если бы я могла – я выпрямилась бы и расправила плечи, но в то же время я знала, что назавтра и дальше в жизни я возненавижу себя за то, что сделала, и, может, буду даже плакать ночами.
Ведь как знать – может, нет никаких яиц, и эта тварь была последней в своём роде, а даже если нет – она была прекрасна, а я её уничтожила. Сегодня у меня есть оправдание, главный закон джунглей на моей стороне – но после оправдание исчезнет, и я не смогу найти ответ на вопрос о том, имела ли я право и чем я лучше…
Но сегодня, сегодня я победила.
Я помню, лица окружающих меня людей сливались в одно расплывчатое пятно, или сейчас я просто их забыла, запомнила только чьи-то длинные, мягкие волосы, мелькнувшие мимо моих глаз – но чья-то рука вложила в мою древко уже остывшего, но до сих пор такого верного копья, и я поняла, что хочу оставить его себе – и оставлю, неважно, разрешат мне или нет.
А потом я проснулась и даже не села, не подскочила. Я давно уже не умею просыпаться с криком; было темно, и рядом, на соседней кровати, мирно спала моя сестра, кот лежал в ногах, и всё было абсолютно по-человечески.
По себе я знаю, что бывают сны, которые запоминаешь на всю жизнь – так глубоко они западают в душу. Этот оказался одним из таких.
Я до сих пор не знаю, что он означает. Навряд ли дракон символизировал одну из моих многочисленных слабостей – на слабость он точно не походил. Я предпочитаю считать, что этот сон пытался доказать мне, что я сильнее, чем думаю; может даже, настолько сильнее, что могу стать опасной для себя самой.
Одна моя знакомая рыжая дама как-то раз сказала: «В день, когда я первой ударю ребёнка или убью дракона, можно будет с уверенностью сказать, что мир дал опасный крен».
Я никогда не била детей.
Из этого можно делать какие-то выводы.

На языке вертится дурацкий вопрос: " Это правда тебе приснилось?"
Если серьезно, рассказ впечатляет. Очень грустно, что пришлось его убить, а нельзя было просто пройти мимо...