Пираты

- Можно просто Альварес, - он пожал в ответ руку, не желая выпускать её. - Благодарю за эту веру. Она будет меня поддерживать в плену.

- Обязательно, Габриель, - Альварес понимал, что у них остались считанные минуты перед расставанием. Он смотрел на милую улыбку девушки и искренне желал ей только счастья. Написав адрес, он протянул его девушке. - Вот. де Сантьяго всегда выполняют свои обещания. Как только я получу тв.. Ваш адрес, я тотчас же вышлю деньги. Не сомневайтесь. Пишите всё. Как прошло плавание, как прошла встреча с родными. Я хотел бы знать всё. Быть уверенным, что с Вами всё в порядке.

- Я обязательно буду Вам писать, Альварес. Каждую неделю, даже если она будет проходить очень скучно и не интересно. Я буду Вам писать, - она была так тронута этой заботой, светившейся в его глазах. О ней никогда никто так не заботился, даже родители. А тут, вроде бы совсем чужой человек, а проявляет к ней такое теплое внимание. Поддавшись какому то внутреннему импульсу, она потянулась через стол, и легко коснулась губами губ Альвареса. Это был ее первый поцелуй. Почти тут же она отстранилась, полностью смущенная своим очередным порывом, и поднявшись, быстро направилась в свою светелку. На выходе из кухни, она все таки обернулась и на прощание сказала:
- Прощайте, испанец. Пусть удача сопровождает Вас.

Это горячее обещание отдалось теплом где-то в районе сердца, там, где до этого были лишь пустота и страх. Теперь в душе зажёгся лучик надежды. Если он будет знать, что эта чудесная девушка думает о нём, пишет письма, это скрасит тяжесть плена. О чём ещё может мечтать мужчина, который избежал смерти, избавился от гнетущего душу недуга и искал новый смысл жизни? Если только о том, чтобы снова встретиться с Габриель. Свободным человеком, уверенным в своём будущем. Человеком, который сможет предложить ей защиту от всех невзгод, добиваться её благосклонности, посвятить ей жизнь. Ради этого момента он теперь будет жить.

Лёгкий словно касание крылышек бабочки поцелуй удивил Альвареса. Удивил и окрылил. Испанская кровь взыграла, требуя удержать Габриель, продлить это мгновение и больше не отпускать её никогда. И только понимание ситуации, в которой они оказались, удержали его от этого действия. Он мог лишь с грустью смотреть, как она покидает его, всё ещё ощущая на губах соблазнительный вкус свежести.

- Не прощайте, а до свидания, моя Габриель, моя храбрая девочка, - прошептал Альварес и опустился на стул. Он весь поник. Из комнаты будто исчез весь свет. Стало тихо, холодно и одиноко. Но он не даст отчаянью захватить его. Впереди брезжит надежда на встречу с ней.

День обещал быть долгим и хлопотливый.
Но у Хаселрига, идущего к хижине, было прекрасное настроение. Он улыбался.

И он знал почему..

У хижины Роберт увидел О'Нила. Подрэйг с самым невозмутимым видом чинил рыболовную сеть.
- Только не говори, что ты намерен остаться на острове, - с иронией произнес Роберт. - Не пугай меня так.
- А что тут плохого? - флегматично спросил Подэйгр и, вздохнув, искоса посмотрел в сторону капитанского дома. - Этот остров или другой... Когда-нибудь неизбежно наступает время, когда ты понимаешь, что все суета. Что истинное в том, чтобы была семья... дети... заботливая, спокойная жена... - и он снова посмотрел на дом.

В тоне O'Нила было нечто, отчего Хаселриг, приподняв бровь, недоуменно посмотрел на своего слугу.

- Не обращайте внимания, сэр, - заметив его взгляд, смутился Подрэйг, и тон его стал прежним. - Вы же знаете, я всегда ворчу, перед дорогой. - он не спеша собрал сеть. - Хочу на рассвете испытать свой ялик, - О'Нил с вызовом посмотрел на Хаселрига. - Надеюсь, Морган не собирается его у меня отбирать? Предупреждаю, это моя добыча. Я взял его в честном бою - один против пяти этих ирландских головорезов.
- Ты сам ирландец, Подрэйг, - напомнил ему Хаселриг.
- Никто не совершенен, - пробурчал Подрэйг и, закинув сеть на плечо, тяжело ступая, пошел к морю.

Хаселриг проводил его взглядом, а потом толкнул рукой дверь хижины...

Фостайн хозяйничала на кухне - как всегда уверенно и деловито, - что-то тихонько напевая при этом и чему-то загадочно улыбаясь.
Роберт вошел в хижину и, подойдя сзади, обнял ее за талию. Он склонился к маленькой ложбинке у основания ее шеи и, закрыв глаза вдохнул теплый и такой родной запах Фостайн.

Он был дома...
_________________

- Счастья тебе девочка! У тебя всё будет хорошо.

- Да что уж вспоминать, давно это было. Вы про морисков испанских наверное уже не слышали... - Ойё махнула рукой и оценивающе взглянула на испанца. Она ведь была не каменная и ценила красоту во всём...
- Да уж, жаль такого красавчика было бы, повесь вас кэп на рее.
Она проводила их и с грустью взглянув на остатки снятого с вертела смельчака Красавчика, вернулась в дом.

Мавританка поставила поднос на стол и усмехнулась... Что-то здесь происходило? По слегка осоловелой от виски и недовольной физиономии масте Стива можно было заключить, что он скрепя сердце дал-таки своё благословение молодым.
А судя по глупой и нетерпеливой улыбке на лице Рэмзи, он готов бежать к Кортни и тащить её поскорее на "Призрак", пока капитан не передумал.
Ойё вышла из кабинета и прислонилась на векунду к стенке.
Ей очень хотелось, чтобы и Джеро был счастлив. Ну вот только что за упрямец! Она покачала головой.
-Пойду посмотрю что ли, облегчил ли он свою ... абордажную "душу". - Ойё лукаво улыбнулась и немного покраснела, когда вспомнила, как откинула покрывало и хотела уже держать его... Ой!Ё!
- И как это только я сподобилась?!

Она взяла чистое бельё и ...да, да... лекарство горькое и противное. И пусть попробует хоть поморщиться! Выпьет как миленький.
Масте Стив вышел от Джеро и придержал для Ойё дверь.
- Ну вот, масте Джеро, пришла твоя мучительница...

Быть прикованным к кровати, когда другие празднуют и веселятся - что может быть несправедливее? Но ко мне нет-нет да заглядывал кто-нибудь в комнату и я был в курсе всех новостей и событий происходящих на острове. Так я узнал что мое место на "Призраке" займет Энтони, что сестра кэпа выходит замуж за Рэмзи, Эд и Энтони уже справляют свои свадьбы, а красавчик Красавчик стал украшением их свадебного стола. Мне же, по закону подлости (или велению злого дока), не перепало от него ни кусочка! Этот факт печалил меня гораздо больше, чем слова кэпа о том, что Дезире и ее подруга проведут сегодня свой первый вечер в местном борделе.

- Богиня.. *я повернулся на голос Ойе и посмотрел что она принесла* - Может позже? *попытался я выторговать себе время, в надежде что заболтавшись Ойе забудет о пойле* - Посиди со мной..
*Пытаюсь подвинуться и освободить место для Ойе*

Ойё подошла к кровати и взялась за покрывало. Приподняв его на дюйм она ехидно посмотрела на Джеро
- Ты куда дел судно, мошенник? Масте Стив убрал? Сейчас посмотрю не мокрая ли у тебя постель...- Ойё грозилась, стараясь выглядеть серьёзной. Крепко сжимала губы и прятала смеющиеся глаза.
Вторую руку, с лекарством, она протягивала Джеро
- Выпей! А не выпьешь, я тебе припасённого Красавчика, такого зажаренного, с корочкой...мммм... не принесу!- Сама мавританка свинины не ела, но кухарка приготовила для Джеро самый лучший кусок.
- И ещё нужно поменять бельё, док придёт перевязать и проверить швы. Уж очень этот Лиим старался отправить тебя к Дэви Джонсу. Сидит небось теперь на сковородке и жарит свои яй...- Ойё поднесла к губам Джеро лекарство, отвлекая его, - Пей, боцман, а то рассказывать дальше не буду)

Смотрю как моя богиня заглядывает под покрывало и понимаю что глаза округляются сами по себе.
- Как вид, богиня? *Старательно делаю вид что ничего не происходит, но мой лучший друг отвечает на женский взгляд не хуже чем на прикосновение! А если она сейчас еще и простыни проверять начнет?* - Судно давно уже убрали.. *О каком судне мы говорим? Мысли начали путаться, а мой друг поднимать голову так стремительно, как пиратский фрегат флаг перед абордажем.*

*Забираю чашку и быстро проглатываю отвратительную жидкость. Беру Ойё за освободившуюся руку и сажу ее рядом с собой.*
- Богиня, чуть ниже и правее.. и ты будешь у цели.. *Всегда считал наши шутки.. - шутками, но то, что сейчас вижу в темных глазах..* - Ойе, ты бы плакала обо мне?

Ойё, всё так же сдерживая улыбку, покачала головой
- Ну, если так просишь, сейчас заценю как вид. Ты главное сделай первый глоток. - Она нарочито медленно перевела взгляд на покрывало и глаза её (Ой!Ё!) широко раскрылись. (покрывало встало домиком)

Интересно чёрный цвет кожи намного отличается от чёрно- красного. Они всегда подшучивали друг над другом, но вот он ранен, чуть не умер. Лежит перед ней такой обманчиво- беспомощный.
Ойё вспомнила его твёрдое и категоричное "Уйди!". Сила этого человека всегда восхищала Ойё. Его юмор и их перепалки.. "Богиня.."- скажите пожалуйста!

Она пропустила момент когда он выпил лекарство, засмотревшись на строящийся домик... И чуть не выдернула руку из его горячей руки
- П...погоди, дай я проверю твой лоб, Джеро.- Он усадил её на постель и мавританка прикоснулась ко лбу прохладной ладонью, пытаясь быть прежней .
Вместо того, чтобы по обыкновению съехидничать или приказать прекратить безобразие, Ойё протянула руку туда, куда он просил
- Смотри, Джеро, доиграешься! - Она всё же пришла немного в себя. И что это чертяка задумал...

Вот ведь...
- Черные не плачут, Джеро! - Ойё разозлилась, чего уже не делала сто лет. - Я бы сплясала, я бы так сплясала, что тебе надоела бы моя пляска и тебе пришлось бы вернуться, чтобы успокоить меня.- Ойё прерывисто вздохнула и приподняв его руку, в которой была её рука, прижала её к своей щеке.
- Эх, ты! - Ойё хотела уже встать.- Сейчас принесу тебе на тарелке Красавчика...

*Слежу за ее реакцией и начинаю улыбаться, но быстро прячу улыбку*
- Пока еще я ни о чем не прошу, богиня..

*Чувствую как ее пальцы касаются.. и у меня перехватывает дыхание*
- Но очень близок к этому.

Как эта женщина умудрялась болтать в такой интимный момент - загадка.. или все же ее особенность. Может так она скрывает смущение? Чувство?
*Осторожно глажу ее щеку, а потом обхватываю ее ладонью и веду лицо Ойе к своему*
- Богиня, Красавчик от меня уже не убежит.. *Ее лицо напротив моего.. глаза смотрят в глаза.. Медленно прижимаюсь своими губами к ее и вижу как опускаются ресницы моей богини*

Боже! Какой я был дурак!! Ведь Счастье все время было рядом!

- Джеро! Это что ещё за пока? И нечего тут улыбаться. - Ойё сейчас просто терялась, не понимала что происходит. Она столько сил приложила, чтобы как-то успокоить его, выходить, а теперь что? Он играет с нею?

Ойё сдвинула покрывало с его груди-посмотреть на повязку. Мурашки побежали по её коже, когда она вспомнила, как выглядел его живот, когда его принёс Рэмзи. Нежно коснувшись кожи над повязкой она посмотрела на Джеро.
- Масте Джек просто волшебник, он так долго латал тебя... Как ты, очень больно?- ей во чтобы то ни стало нужно отвлечь его, но он протянул руку и коснулся её.

От тебя никто не сможет убежать, если ты действительно этого захочешь...- последняя мысль
Оказывается она и забыла, как ласковы могут быть мужские руки. Забыла, как это, ты когда замираешь на мгновение, словно в истоме, и нет сил держать глаза открытыми, нет сил сопротивляться. Руки Джеро... они такие сильные и большие, натруженные... и удивительно ласковые. На её глазах почему-то появились слёзы.
Ах, как давно ей хотелось таких прикосновений, а она и не знала... Столько лет сдерживать себя, не помня, что это так прекрасно, твоё лицо в мужских руках... Губы Джеро на её.
Джеро! Это всё происходит не с ней, не с Ойё.
- Зачем...- губы с непривычки не знают что и делать. Глаза закрыты... Его первый поцелуй такой тёплый, влажный, необыкновенный
- Джеро, - шёпот прямо в его губы,- я не знаю что делать, зачем ты это делаешь. - Но её губы начинают осторожное знакомство с его, такими большими и умелыми.- Остановись, дорогой, тебе надо...
Ойё забыла ненадолго, что было надо сделать этому невозможному человеку и настоящей занозе, потому что так как целоваться умел наверное только он...

Несколько месяцев спустя.
Остров Моргана.

- ...а не будешь ходить на перевязку, руку придётся ампутировать. Гарри, понял? - напоследок уточнил доктор Уоррен, выходя на улицу.
На чистом голубом небе сияло яркое тропическое солнце, чирикали птички, работы у него сегодня больше не ожидалось, а дома ждала очаровательная рыжеволосая жизнерадостная лисичка. Как выяснилось несколько месяцев назад, очень приятно возвращаться домой, когда тебя там ждут и радостно встречают. Настолько приятно, что Джек до сих пор так и не собрался в очередное плавание, хотя одно-два предложения ему и поступали. Возможно, немного попозже, считал он, когда новизна такого образа жизни сойдёт на нет, он уйдёт в рейс, но не сейчас.
Сейчас его ждала Аньес. Озорная лисичка, которая каким-то чудом преобразила его дом, превратив простую хижину в уютное жильё, даже занавески на окнах появились. Ему порой даже начинало хотеться сделать ей приятное и купить настоящий, большой дом, как у Моганов, например, чтобы появилось ещё больше возможностей для его обустройства. Он же видел, как ей нравится это занятие. Как ей нравится сам факт, что у неё теперь есть дом. Малютка Аньес... Ей довелось помыкаться в этой жизни, и она заслуживала лучшего.
...Она заслуживала того, чтобы её выпороть! - Джек приблизился к дому и увидел, как его непоседа стоит на самом краешке опасно накренившейся табуретки и тянется к столбу, на котором закреплена бельевая верёвка. Он ускорил шаг и в мгновение ока сдёрнул её оттуда.
Табуретка упала одновременно со французским ругательством, тут же сменившимся радостным восклицанием:
- Джек! Ты дома! - две ласковые руки, покрывшиеся загаром от частого пребывания на солнце, тут же обвились вокруг его шеи, - Джек? - в голосе звучало удивление его недовольным видом.
- Это опасно. Ты могла упасть, - хмуро высказался мужчина, ставя свою женщину на ноги, но не отпуская её из рук.
- Джек, твоя рубашка, она запуталась, я хотела снять, - начала объяснять она, старательно произнося всё по-английски. Ей разговорный английский становился лучше с каждым днём, как и его понимание французского.
- Ты. Могла. Упасть, - повторил он, не удостаивая упомянутую рубашку взглядом. Рубашек у него хватало, а Аньес была одна.
- Но, Джек... - запротестовала было возмущаться Аньес, потом всмотрелась в него и вдруг разулыбалась, - Джек, ты испугался? За меня? О, Джек... - она подалась вперёд, обвивая его руками и лукаво смотря на него снизу вверх, после чего приподнялась на цыпочки и прижалась к губам.
- Je t'aime, Jack!, - пару минут спустя, счастливо прижимаясь к его груди, шепнула Аньес по-французски и для верности повторила на английском – Люблю тебя…
- Je t'aime, Аньес, - он мягко усмехнулся, произнося эти слова. Они не были для него открытием, да и для неё, он полагал, тоже, но... Говорят, женщины любят, когда им говорят эти слова? Особенно когда это - правда.

Они так и стояли возле хижины, обнявшись. Возле их ног валялась опрокинутая табуретка, стояла корзина с собранным бельём, над головой кричали чайки, неподалёку шумел прибой, а на причале виднелся недавно зашедший в порт "Гермес". Последний напомнил кое о чём Джеку. Вернее, кое о ком, оказавшемся на корабле и находившемся сейчас на их острове.
- На "Гермесе" священник, - ничего не значащим тоном произнёс Джек. Для остальных ничего не значащим, Аньес же успела узнать его достаточно хорошо, чтобы понимать, что говорит он это неспроста, и что в голосе звучат особенные нотки. Она внимательно смотрела на него, ожидая продолжения.
- Он может нас поженить, - договорил мужчина, ещё не муж, но уже стоящий на пути к этому статусу. Он вопросительно приподнял бровь, ожидая ответ.
- Джек, нам не обязательно жениться, - растерянно и удивлённо заговорила Аньес, от волнения через слово сбиваясь на родной язык, - Я согласна жить с тобой и так.
А Джек улыбнулся. Чуть насмешливо и снисходительно, словно она сказала какую-то ужасно милую глупость, и в то же время ласково, ведь что бы она ни говорила, это говорила она. И он всё ещё ожидал ответа.
- Ты хочешь стать моим мужем? – ещё раз переспросила Аньес, – Ты готов дать клятву перед богом и быть со мной и радости, и в горе?
Она могла бы крикнуть ему, что они и так уже вместе пережили и минуты отчаяния, и минуты радости, но слова застряли в горле, а предательские слёзы были готовы брызнуть из глаз. Она замотала головой, чтобы прогнать их. Она дала клятву, что больше никогда не будет плакать. И вспомнила о том, что она даже не знает, католик ли Джек, или протестант, как большинство англичан. Пока они жили не венчанные, все это было неважно, но для возможности заключения брака это следовало знать…
- Я католичка, Джек. А ты?
Он ещё раз усмехнулся, и просто кивнул на её первый вопрос. Вопрос же веры он искренне считал несущественным. Кого в этих местах волнуют подобные мелочи?
- Протестант, - он пожал плечами, - Это не важно. Нас поженят.
Она с сомнением посмотрела на него, но потом улыбнулась и кинулась на шею.
- Я согласна, Джек! - и он, конечно, наградил её поцелуем за правильный ответ.

Они поженились в этот же день. Ойё на радостях (и приговаривая, что давно этого ожидала) закатила пир и самолично испекла для молодожёнов свадебный торт в лучших традициях. А Джек подарил своей молодой супруге несколько французских платьев и тончайших кружевных сорочек, привезённых по его заказу на том же "Гермесе". О том, не заказывал ли он ещё и священника, или тот оказался на корабле совершенно случайно, доподлинно никому неизвестно, а из Джека, как известно, слова лишнего не вытянуть.

А ещё немного спустя на остров вернулся капитан Морган, уже обзаведшийся к тому времени землями в Новом Свете и решивший туда окончательно перебраться. Чета Уорренов отправилась обживать новые земли вместе с ним. Доктора, а так же их способные и стойкие помощницы, какой стала Аньес, были и там нужны.
Это морское путешествие для Аньес оказалось более благополучным и приятным - и они вдвоём проводили многие часы на палубе, любуясь бесконечной водной гладью, наслаждаясь потрясающими закатами и свежим морским ветром. На смену этим часам приходили не менее долгие и упоительные часы в каюте.
Нужно ли говорить, что Джек был поистине счастлив? Море и любимая жена рядом, благополучное будущее на горизонте... А Аньес была счастлива быть хоть где, если быть при этом рядом с ним.
Они и будут всегда рядом.
И поэтому будут всегда счастливы.

Иногда, стоя на палубе, Аньес вспоминала, как все начиналось у них с Джеком...

Прошло уже семнадцать месяцев, с тех пор как Габриель нашла своих родственников, в новом индустриальном городе Бостоне. Со страхом, она поднималась по красивым ухоженным ступеням Бритон-Холла в первый раз, ожидая как ее, бедную родственницу, выгонят с порога. Но этого не произошло. Ее троюродная тетка оказалась женщиной с самым добрым сердцем, какое Габриель видела наверное только у Ойё. Она сразу же узнала в девушке, ее мать, и была так счастлива видеть свою ирландскую родственницу. Рассказывала, что никаких писем они не получали и о смерти ее сестры, миссис Уайт узнала только из слов самой Габриель. Для нее это было огромным потрясением, и эта добрая женщина даже не смогла сдержать слез.

Теперь же в молодой, яркой, красивой девушке, вряд ли какой-нибудь пират с острова Морганов признал бы шустрого юнгу Гейба.
Габриель изменилась. Правильное и постоянное питание, а так же частые прогулки в парке и бережный уход личной служанки тети сделали ее фигуру приятно округлой в нужных местах, кожу гладкой и мягкой словно бархат, а волосы блестящими и гладкими как шелк.
У девушки даже появился свой круг поклонников. Вот только Габриель была к ним равнодушна, к большому огорчению ее тетки. Девушка же думала о далеком острове, на котором остался, затронувший что то внутри, испанец.

Через два месяца, когда по идее должен быть уже освобожден Альварес, с учетом того, что месяц она сама добиралась до нового дома, Габриель на свой страх написала ему коротенькое письмо. Просто не выдержала томящей неизвестности о судьбе молодого человека. И стала ждать ответ. Когда через два месяца ее надежда медленно угасала, она неожиданно получила от него первое письмо. Поначалу он был очень сдержан и обходителен в своих письмах, но с течением времени все больше открывался ей как интересный, вежливый и понимающий собеседник, со своим порой нестандартным мировоззрением.
А Габриель начала понимать, что с каждым новым письмом все больше очаровывается этим человеком, пока однажды не осознала прописную истину, она влюбилась.
Без его писем она уже не представляла своей жизни. Она делилась с ним всеми своими мыслями, страхами, наблюдениями, да и любой проблемой, которая могла возникнуть у девушки в ее положении. А он снисходительно относился к ее поклонникам, сметал любую ее проблему в течении минуты, предлагая порой удивительные выходы из сложных положений. Он стал для нее близким другом, покровителем, советчиков и человеком, без которого она уже не представляла себя самой собой.

Дорогой Альварес…
Вот и очередное мое письмо вам. Я так привыкла писать вам каждую неделю, рассказывать о своей жизни, мыслях, надеждах. Сейчас по истечении стольких месяцев мое плаванье на «Ястребе» и приключения на острове кажутся каким то далеким сном, и только вот вы, ваши письма говорят мне об обратном.
Вы не даете мне просто сойти с ума в этом Бостоне. Тетя все пытается подобрать мне достойную партию, каждый день мы ездим с визитами, то к одним знакомым то к другим. Как будто и не уезжала из Лондона. Те же аристократы, волею случая занесенные в новую часть света. И каждый раз смотря им в глаза, я чувствую ту горечь, что испытывала юная девушка, выброшенная на улицу.
Только ваши письма радуют меня, смешат, дарят хорошее настроение и чувство спокойствия, прямо как на острове в той пещере или в кабинете Стива Моргана.
Жду новое письмо каждый день, хотя и понимаю, что раньше понедельника оно не придет. Но все равно жду. Расскажите мне, как прошла ваша неделя?
Как ваш отец себя чувствует? Я рада, что вы с ним помирились. Это на самом деле важно, не быть во вражде со своими близкими родственниками. Вам может это казаться не таким уж и важным сейчас, но когда у вас их отнимают, вы понимаете, что упустили слишком много моментов… Поверьте мне…
Замечательно так же слышать, что у вас наладились отношения и с братом. Я думаю, Вы правы, что отсылка в академию пошла Вам только на пользу. Без этого Вы бы не обрели себя.
Насмешил тот казус, который Вы мне описывали на приеме у после Де ла Коста. Черничный пирог? Вы на самом деле его любите?
Наверное много красивых барышень увивается за Вами? Представила Вас при параде, с саблей на боку. Я бы наверное тоже не удержалась, как и многие из этих глупышек. Альварес, скажите, они для Вас что-нибудь значат?
Ну вот, у меня уже догорает очередная свеча, пора ложиться спать. Еще столько всего хочется Вам рассказать и спросить у Вас, но думаю уже в следующем письме.
И да, я тоже безумно скучаю по Вам. Пишите мне чаще…если это возможно.
С надеждой ожидая от Вас следующего письма.
Ваша Габриель.


Дописав последнее письмо, Габриель запечатала его воском и печатью, и положила на поднос у двери, чтоб утром служанка отправила его с посыльным на почту.
Скинув свой тонкий халатик, она легла в постель, и достала одно из его последних писем. Эти ровные строчки уже стали родны ей. Проведя по ним пальцем, Габриель мечтательно зажмурилась. Она уже давно искала способ, как бы ему намекнуть…на нечто зарождающееся между ними. Неужели он этого не видит? Хотя почему не видит? Глаза опустились на последнюю строчку с его подписью «Навеки Ваш Альварес»…
Что это если не привязанность?

А тот поцелуй? Боже, правда это она сама его поцеловала. Щеки заалели, как и каждый раз, когда она вспоминала об этом случае. Почему он не ответил? Хотя, они были не в той ситуации, чтоб миловаться на глазах у пиратов.
Задув свечу, Габриель мечтательно закрыла глаза, представляя голубые, словно лазурный океан, глаза ее испанца… Ее ли?

Вот уже два месяца от него нет писем. Что же случилось? Неужели проблемы с почтой? Или… нечто более серьезное? Габриель отправила еще три письма, но так и не получила на них ответов. Медленно ее стала затоплять неконтролируемая паника и никакие доводы рассудка в этом состоянии ей не помогали.
Где же ты, Альварес?

Трехмесячный срок плена подходил к концу. Говорят, что человек привыкает ко всему, и Альваресу пришлось проверить это высказывание на своей шкуре. Не сказать, что условия его содержания были неприемлемыми. За исключением неудобного топчана, от лежания на котором ныли кости, остальные его насущные потребности не подвергались каким-то испытаниям. Разнообразная пища, благоприятный для проживания климат, сносное обхождение, забота о нём домоправительницы дома Морганов. Отступивший навсегда страх сделал его жизнь практически беззаботной. У испанца было мало поводов переживать за собственное благополучие, зато душа исстрадалась от тревоги за Габриель. Он не хотел кликать беду мрачными предположениями о судьбе девушки, но обеспокоенное воображение рисовало картинки одна страшнее другой. Шторм, болезнь, нападение пиратов... Он прислушивался к беседам охранников, стараясь узнать об особенно сильных штормах, о потерях среди пиратов, каких-то сражениях. Альварес все чаще стал думать о своей маленькой юнге. Как-то незаметно она прокралась в его сердце, стала властительницей его мыслей и грёз. Он считал дни до того дня, как Стив Морган получит выкуп. И вот этот день настал. Еле удержавшись от шутки о том, что золото должно быть уменьшено пропорционально его уменьшившемуся весу, он бросил последний взгляд на место своего заточения и взошел на палубу корабля. Наконец он отправлялся домой.
Едва ступив на родную землю, едва вытерпев поездку до особняка, едва поздоровавшись с родными и слугами и поднявшись в свою комнату, он бросился к ящику с корреспонденцией. Перебирая письма, он искал незнакомый почерк. Почему-то он представлял маленькие убористые буковки, быстро устремляющиеся вперёд, как и его шустрая Габриель. Маленький конверт, тонкая бумага, исписанный с двух сторон листок. Он жадно вчитывался в каждую строчку. Представлял, как Габриель склоняется над бумагой, и обмакнув перо в чернила, выводит тонкие завитушки. От облегчения и радости хотелось обнять весь мир, открыть лучшую бутылку вина и закатить праздник. А ведь это идея! Спасение с острова из лап пиратов необходимо было отметить.

"- Дорогая Габриель, как я счастлив видеть Ваше письмо и знать, что Вы в добром здравии. Вы не представляете, какое счастье быть, наконец, дома и получить весточку от Вас!

...

Альварес."

Так начался нескончаемый круговорот. Светские приемы, рапорт о захвате "Испанца" и последующем плене, загулы, беседы с отцом и братом, помощь близким погибших на "Испанце", установка мемориала в память о капитане де Веласко, лихие конные прогулки, занятие хозяйством, семейным бизнесом по добыче жемчуга, посещение театров, выставок и нескончаемый поток гостей.

"Дорогая моя Габриель, мне так много хочется Вам рассказать.
...

Ваш Альварес."

Казалось бы, его жизнь была заполнена до предела. Но все же Альварес понимал, что всё это суета. Размышления о том, чему посвятить свою жизнь, постепенно сводились к одному: в его жизни должна присутствовать Габриель.

"Милая моя Габриель, я все чаще думаю о Вас.

...

Ваш Альварес."

Стало привычным и уже просто необходимым поверять ей всё то, что с ним происходит, как это делала она. Он заметил за собой интересную привычку - думать о там, какими фразами опишет то или иное событие. Незаметно он понял неоспоримый факт: он живет от письма к письму, он уже не представляет себе жизни без этих тоненьких конвертов. Испанец понял, как богато его воображение. Зачастую он просыпался, разбуженный горячими сновидениями о Габриель... Такая нежная и женственная, непосредственная и милая, решительная и озорная. В его снах она представала соблазнительной нимфой, сидящей на валуне. Длинные влажные волосы струятся по изящному изгибу спины, пушистые ресницы опущены, прикрывая глаза цвета шоколада, острые вершинки грудей так и манят прикоснуться, самое сокровенное скрыто в нежной развилке стройных бедер. Настоящая богиня красоты и грации, вышедшая из морской пены. Соблазнительная в своей невинной красоте.

"Моя нежная, моя прекрасная Габриель, я так часто вижу Вас во сне. Вы стали частью моей жизни. Без Вас, без Ваших писем я уже не представляю своей жизни. Вы пишете о других женщинах, что окружают меня, не понимая одного: они ничего не значат для меня. В моем сердце есть место только для одной.
...

Навеки Ваш Альварес."

И в одно утро, когда он привычно взялся за перо, чтобы написать Габриель письмо, он понял, что то, что он хотел изложить на бумаге, должно быть сказано только лично. Он должен, наконец, признаться Габриель в том, что давно сквозило в его последних письмах. Он хочет, чтобы она всегда была рядом. Ей понравится в Испании. Он увезет её ото всех этих увальней, что добиваются её внимания, и сделает всё, чтобы она никогда не пожалела о своем решении. Альварес усмехнулся. Влюбиться по переписке. Такого он от себя никак не ожидал. Хотя он знает, когда вспыхнуло это чувство. В тот самый момент, когда девушка нежным поцелуем попрощалась с ним. Человек часто понимает ценность чего-то лишь в момент, когда может это потерять. И больше он не позволит уйти Габриель. Он напомнит ей её же слова: они повязаны. И добавит: навеки.

Как одержимый, не испытывая никаких сомнений, испанец спешно собрал необходимый минимум вещей и сбежал вниз по ступеням:

- Отец, мне нужно срочно уехать. Дело не терпит отлагательств. Скоро ты будешь нянчить внуков!

Веский аргумент сразу же отбил у отца Альвареса всяческие желание возражать. Дон Хуан-Карлос Эстебан де Сантьяго, довольный тем, что сын продал офицерский патент и, похоже, увлёкся семейным делом, а теперь и отправился за невестой, с улыбкой провожал сына взглядом. Кем бы ни была эта девушка, он оценил её благотворное влияние на своего когда-то непутёвого отпрыска. Залихватски закрутив ус, он воскликнул:

- Эх, молодость! Весь в меня!

Альварес добрался до доков в мгновение ока, окрыленный радостным предвкушением, своим светлым чувством, подстёгиваемый нетерпением. Он задавал себе только один вопрос: почему он ждал так долго?!

- Как это ни один корабль сегодня не отплывет!?
- Сеньор, время уже к ночи.. Только грузовые корабли отходят. На них нет пассажирских кают.
- Сколько стоит билет?
- Сеньор...
- Сколько?! Назови цену.



По иронии судьбы небольшое грузовое судно, на которое испанцу посчастливилось попасть, перевозило почту и газеты, а также небольшой груз товаров. Неудобства не беспокоили Альвареса. Почти всю дорогу он стоял на палубе и смотрел вдаль, сжимая в руке фамильный медальон матери. Он верил, что донья де Сантьяго благословляла его с небес.
За долгое время разлуки с возлюбленной у него была масса возможностей, чтобы представить момент их встречи. Он так много знал о Габриель по письмам, каждую очаровательную подробность её характера, и мог предположить реакцию на его появление. Как распахнутся от изумления её глаза, как румянец смущения окрасит щёки, как живая непосредственность Габриель, искренность не дадут ей прикрыться законами приличия и заставить его проходить обряды ухаживания. Но если она всё же решит соблюсти извечный ритуал, то он даст ей две недели перед свадьбой. Хотя нет. Одну. Он ждал слишком долго. Но все его планы быть джентльменом улетучились, как только он увидел тучу бездельников, крутящихся возле его невесты. Подъезжая к особняку её тёти на нанятой повозке, он не ожидал увидеть толпу леди и джентльменов, собравшихся, очевидно, на пикник.
Выспросив у слуги направление, Альварес пошёл по выложенной камнем дорожке, вдоль которой вилась буйная зелень и яркие цветы. Отбросив в сторону казавшийся теперь нелепым букет, он продвигался сквозь группки гостей, пока не увидел её... Сердце забилось сильнее, как только он осознал, что момент, которого он так долго ждал, настал. Испанец пожирал глазами миниатюрную, дивно сложенную фигуру Габриель с мягкими, женственными изгибами... Сложную причёску, из которой выбивался один непослушный локон. Он мягко вился вдоль стройной колонны шеи. Блестящие глаза, изящный носик, красивой формы губы. Его Габриель разительно изменилась. Контраст между худощавым парнишкой и этой сводящей с ума красавицей поражал. От её красоты захватывало дух. Она околдовывала. Чувство собственника и превосходства над всеми увальнями, окружающими её, охватило испанца. Манящее тело было скрыто под слоями шелка и муслина, но он единственный знал, какова она без одежды. Прошло немало времени с тех пор, как он увидел девушку на том валуне, это волшебное видение, преследующее его во снах, но есть моменты, которые мужчине не забыть.

Пока он занимался созерцанием, как влюблённый болван, коим он, по сути, и являлся, один из поклонников Габриель упал на колени и стал шутливо целовать ей руку, видимо, декламируя какой-то влюблённый бред. До него доносились смешки окружающих и заливистый смех Габриель. Альварес почувствовал, как его горячая кровь буквально вскипела. Словно ощутив на себе его взгляд, девушка повернула голову в его сторону. Он попытался определить выражение её лица - изумление, даже шок - затем лицо Габриель осветила радостная улыбка. В этот миг они будто остались одни. Неделя? Он не выдержит и дня. Все инстинкты в нём ревели: "Моя!" Он должен был заявить право на Габриель. Шагнув ближе, он обманчиво спокойным тоном спросил у всё ещё коленопреклоненного болвана:

"Эй, мистер Как-Вас-там, Вам никто не говорил, что приставать к чужой невесте опасно для здоровья? Уберите руки!"

Все ахнули. Глаза Габриель расширились в немом изумлении, а потом... Альварес шагнул вперёд и накрыл её губы жадным поцелуем. Он слишком долго мечтал о том, чтобы поцеловать Габриель, сжать её в объятиях, почувствовать её всю. Привстав на цыпочки, его возлюбленная целовала его на глазах у всех, наплевав на все условности. Они наконец были вместе, чтобы никогда больше не расставаться.