Смерть на одиноком маяке

...

Примерно через месяц.

Вот и конец... Лив устало опустилась на стул, невидящими глазами глядя в документ, извещающий, что Олаф Мёрк скончался несколько дней назад в больнице так и неприходя в сознание.
Его душа наконец получила желанное избавление. А что с ней? Сможет ли она забыть или хотя бы простить себя.
Что почувствовала она когда до её сознания дошёл смысл, что его больше нет? Что ей не надо больше оплачивать огромные больничные счета. Наверно то же, что и несколько дней назад, когда разговаривала с полицейским комиссаром, к которому, после долгих и мучительных раздумий, обратилась за помощью. Сейчас Лив сама не могла понять, почему не сделала это сразу. Наверно потому что была слишком напугана и подавлена. А ещё, потому что совершенно по-глупому доверяла адвокату, убеждавшему её, что не стоит подключать к делу полицию. Как же она была слепа и доверчива. Настолько, что можно сказать сама позволила заманить себя в ловушку. Правда, открывшаяся в результате полицейского дознания была шокирующей. Херр Петерсен . Адвокат. Человек, на словах защищающий её интересы, на самом деле нагло использовал Лив в корыстных целях. И, как оказалось, не только. По словам комиссара его уже давно подозревали в причастности к торговле наркотиками. Подумав, Лив не стала выдвигать против него обвинение, решив, что он и без того получит заслуженное наказание. Ей же хотелось поскорей забыть обо всём.
Сейчас Лив понимала только одно - она свободна.
Впервые в жизни она может что-то делать для себя. Жить так, как считает нужным и правильным.
_________________

Три месяца спустя.





Я хлопнул по кнопке будильника и открыл глаза. Тоскливо-серый свет декабрьского утра обещал ещё один холодный, безрадостный день. Я улыбнулся. Но не для меня.

Серых дней в последние месяцы было много. Наполненных отчаянием, виной, хлопотами и одиночеством. Вернувшись в Осло, я первым делом отправился к фру Винге. Мать Мэрит встретила меня холодным, неприязненным взглядом, который не изменился даже после того, как я сообщил ей о трагической смерти дочери. Я ждал, что она заплачет, станет проклинать меня, но в её глазах не блеснуло ни одной слезинки. Она молча смотрела на меня, и только складки вокруг губ, как мне показалось, стали глубже. «Это Бог её наказал. – Наконец сказала она сухо, – Я предупреждала её, чтоб не путалась с женатым.» На это мне было нечего возразить, а её слова ещё больше подогрели моё чувство вины. Фру Винге отказалась от финансовой поддержки и попыталась закрыть передо мной дверь, и мне лишь с большим трудом удалось уговорить её позволить мне оплатить похороны.
Тела мне выдали через неделю. Дело об «убийствах на маяке» было закрыто очень быстро, убийцей оказался Фред. И хотя я подозревал его, это оказалось шоком.
Я похоронил жену. Похоронил любовницу.
И только когда всё осталось позади, осмыслил что это для меня значит. В доме повсюду ощущалось присутствие Хельги, а в офисе – Мэрит. Потянулась череда серых дней, которые я наполнял работой, а по вечерам пытался залить алкоголем. Я надеялся забыть, не думать... Но кажется, вместо того, чтобы помочь забыться, алкоголь только обострял мои воспоминания и я стал ненавидеть вечера и часто приходить на берег Акер. Холодные, неприветливые воды реки напоминали мне о Мэрит и о моей вине, и в то же время дарили успокоение. Жизнь продолжалась. Она кипела за стенами дома и офиса, но не касалась меня, моего маленького мира, в который я не хотел никого впускать. И всё же в него незаметно и неожиданно вошла любовь.
Смешно правда? В том возрасте, когда у большинства людей любовь, вытесненная проблемами и бытом, отходит на второй план, со мной она решила, наконец-то, познакомиться. Я не узнал её в той женщине, что спустя неделю после похорон Хельги, появилась в дверях моего кабинета с ворохом папок в руках - Лив Мёрк, как и обещала, принесла бумаги Хельги. Мне не слишком хотелось вникать, лишь знать есть ли неоплаченные счета или незавершённые сделки. Я по-прежнему был занят своими переживаниями и попытками отвлечься от них, поручив освободить дом от вещей Хельги слугам, а разобраться с документами – Лив. Она всё поняла и обещала сделать сама. Я выделил ей временно пустующий кабинет и почти забыл о ней. Почти. Несколько раз Лив стучалась ко мне с тем или иным вопросом и каждый раз я удивлялся внимательности, аккуратности и точности, с которыми она подходила ко всему, чем занималась. Однажды, принимая из её рук бумаги, я, по невнимательности, коснулся её руки. Лив вздрогнула и резко отдёрнула руку, чем привлекла моё внимание. Ещё больше меня удивил испуг, вспыхнувший в её глазах, но тут же исчезнувший за маской компетентной служащей. Я извинился и принялся за изучение бумаг, но выражение её лица не шло у меня из головы. Чего она испугалась? Почему вздрогнула? Почему никогда... не улыбается?.. Эта мысль пришла ко мне неожиданно, но прокрутив её в мозгу, я понял, что действительно ни разу не видел эту женщину улыбающейся. Сосредоточившись на документах, я прочитал и подписал необходимые и, уже возвращая бумаги, спросил Лив о её делах и муже. Я понятия не имел замужем ли она, но почему-то решил, что да. За искренним удивлением, мелькнувшим на её лице, снова появилась маска профессионализма, а короткая фраза была призвана заставить меня поверить, что всё в порядке. Я до сих пор спрашиваю себя, почему меня это заинтересовало. Нет, то, что она солгала было очевидно, но почему меня это не оставило равнодушным? Я не знаю. Но с того дня я, не отдавая себе в этом отчёта, искал встречи с Лив.
Мы работали вместе, лишь изредка перебрасываясь односложными фразами, и при этом понимали друг друга, как будто знали всю жизнь. Что-то подсказывало мне, что торопиться нельзя, с другой стороны – она почти закончила с бумагами Хельги и времени на разгадку у меня не оставалось. Пригласить на ужин? Я понимал, что Лив откажется. Да я и не был уверен, что свидание – это то, что я хочу от фру Мёрк. А хотел я увидеть её улыбку. И часто глядя в её грустные глаза, представлял как в них запляшут искры смеха, как сложатся в улыбку губы. Искреннюю, радостную. Какая она, когда улыбается? Как звучит её смех? Эти вопросы заставляли меня, забыв о работе, разглядывать её лицо, что, когда я оказывался пойманным за этим занятием, вызывало у Лив недоумённые взгляды и выражения сомнения и задумчивости на лице.
С бумагами Хельги было покончено, все мелкие просьбы, которые я придумывал, чтобы задержать Лив, закончились, даже Ренуар, которого так хотела иметь фрекен Вальстром, был упакован и отправлен новой владелице - настало время прощаться. И тогда я предложил Лив место своего секретаря. В её глазах снова появилась настороженность. Признаться, я тоже чувствовал себя не удобно, предлагая ей место погибшей Мэрит и видел по лицу Лив, что она сейчас откажется... Предвосхитив, я предложил ей выдвинуть условия, которые мы можем даже внести в рабочий контракт. Она колебалась, явно хотела что-то сказать, но снова смыкала губы и продолжала молчать. Меня это задело. Иррационально и бессмысленно, но это так. В конце концов, она обещала подумать и позвонить через пару дней.
В последовавшие за этим два дня, вся моя деятельность свелась к изучению телефонного аппарата. Всё, что бы я не начал, оставалось незаконченным, а мой взгляд возвращался к телефону: его потёртым кнопкам, маленькой трещинке сбоку на корпусе, абсолютно ровно (я проверял) лежащей на рычaжках трубке. Это было глупо и я понимал это. Возвращался к делам и снова ловил себя на том, что смотрю на телефон. К концу первого дня я сдался, отложил бумаги в сторону и, подперев подбородок рукой, стал гипнотизировать аппарат взглядом. Я задержался дольше обычного, мотивируя это тем, что надо убрать вещи Мэрит, а на самом деле ожидая звонка. Лив так и не позвонила. На следующий день я перестал обманывать себя, признав что очень жду её звонка, что хочу услышать и увидеть Лив. Беспокойно меряя кабинет шагами, я перестал дожидаться пока телефон отзвонит два раза и только потом брать трубку, и хватал её едва телефон успевал издать первый звук. После нескольких «ложных» звонков от вежливого приветствия осталось лишь отрывистое «Хаконсен», а разговор заканчивался прежде чем оппонент успевал сообщить причину своего звонка. Я был зол. Без причины. Мне не за что было злиться на Лив. Но я злился. Мне не за что было злиться на себя, но меня просто выводило из себя то, как я жду её звонка. Идиот!
В дверь тихо постучали. Прервав свой марш по кабинету, я резко распахнул дверь и предупреждающе посмотрел на посетителя, всем своим видом предлагая удалиться и больше меня не беспокоить. Это была Лив. Я уставился на неё, как будто не видел больше месяца. Она посмотрела мне в глаза и... улыбнулась. Я не хочу знать каким предстал перед ней; взъерошенным, злым или обеспокоенным... Что она при этом подумала... Мне было всё равно. Лив улыбнулась мне и я понял, что пропал.
Она согласилась на место, не выдвигая никаких условий и при этом мягко и загадочно улыбаясь. Я смотрел на неё как пьяный, совершенно не соображая что она говорит, и видя только эту загадочную, манящую улыбку. В этот момент я подписал бы что угодно, даже приказ о собственном увольнении, дарственную, согласие на усыпление. Передвинув через стол контракт, я предоставил его заполнение Лив, чтобы не отвлекаться от её созерцания. Думаю, она чувствовала, что я её разглядываю, потому что продолжала улыбаться, а это было странно, если учесть что она заполняла бумаги. Она поставила свою подпись и подала документ мне. Наши взгляды встретились и Лив невольно вспыхнула. Теперь уже улыбался я.
Не смотря на то, что поздняя осень в Осло довольно сера и холодна, для меня светило солнце. Каждое утро я собирался на работу с нетерпением, а уходил оттуда с неохотой. Я не пытался ухаживать за Лив, но ценил и наслаждался установившимся между нами пониманием и доверием. Она мало рассказывала о себе, но и из тех скупых сведений, что я получил, стало ясно что муж Лив умер всего пару недель спустя после Хельги. Чем несказанно порадовал меня. Также мне стало ясно, что он дурно обращался с Лив, страдал наркозависимостью и последние три года провёл в больнице. После чего я ещё раз порадовался тому, что его больше нет. Но есть вина. Острое чувство вины, которое испытывает Лив, считая себя виновной в его смерти. Я был не понаслышке знаком с этим чувством и понимал её как никто другой.
Однажды позволив мне проводить себя до остановки, Лив «подписалась» на ежедневные прогулки после работы. Мы стали ещё ближе, ещё лучше понимать друг друга. Поэтому я счёл вполне естественным порывом покупку розы, которую навязывал мне по пути на работу уличный цветочник. Зайдя в офис, я оставил цветок на её столе и прошёл к себе. А через час, отправляясь на совещание, застал Лив за созерцанием цветка. На её губах снова была улыбка.
Думаю понятно, что цветы на её столе стали появляться регулярно. Вызывать улыбку Лив, стало моим новым увлечением, и если для этого нужен был всего лишь цветок – так тому и быть.
Ежедневные прогулки и цветы, редкие, не чаще раза в день, замечания о её свежести, уме и бесспорном вкусе в выборе одежды и причёски, – я по-прежнему не пытался ухаживать за Лив. Я полюбил её. Но помнил о том, что прикосновения вызывают у неё страх и старался держаться на расстоянии. Я боялся, что выдам себя и разрушу то, что было между нами. Я думал, что смогу жить с этим чувством, если она просто будет рядом, но просто закипал, когда на её лице вспыхивал румянец, стоило нашим взглядам пересечься. О чём она думала в такие моменты, если это заставляло её краснеть? Возбуждение и неудовлетворённость влекли за собой злость. Иногда такую сильную, что я начал подумывать о покупном сексе. Я слишком долго жил активной половой жизнью, чтобы теперь запросто смириться с бытиём монаха. Но меня не покидало ощущение, что я не смогу, даже если найду женщину очень похожую на Лив. Это будет не она, и этим всё сказано.
Теперь я старался избегать Лив. Старался даже не смотреть на неё, боясь, что не сдержусь и либо наору на неё, либо поцелую. Я стал забывать покупать цветок каждое утро, и теперь, если мне приходилось всё-таки посмотреть на Лив, она не улыбалась. И испытывал мрачное удовлетворение от того, что плохо было не только мне. Я перестал вызывать её в свой кабинет под выдуманными предлогами, чтобы просто увидеть, полюбоваться на её лицо и улыбку, а когда она приносила и забирала документы, утыкался в бумаги.
Вот и вчера, Лив постучала и сказала что подготовила все необходимые для сделки бумаги. Остановившись возле стола, она протянула мне тоненькую папку, а я, не глядя, потянувшись за папкой, накрыл её ладонь своей. В ничем не нарушаемой тишине, я понял что она не вздрогнула и не отдёрнула руку. Вместо папки моя рука обхватывала её ладонь и я медленно перевёл взгляд на лицо Лив. В её глазах не было страха, но они излучали беспомощность и в них стояли слёзы. Не выпуская её руки из своей, я встал и вышел из-за стола. Очень медленно, чтобы не спугнуть, я привлёк женщину в свои объятия. Она заплакала. Её слёзы доставляли мне почти физическую боль, но, как мне кажется, исцеляли её раны. Мы стояли так несколько минут, не шевелясь, пока её слёзы не утихли. Затем она неловко отстранилась. Я не дал ей уйти. Приподнял её лицо и аккуратно, почти невесомым касанием, стёр с ещё щеки след от слезы. Она задержала дыхание, но не отстранилась. Она доверилась мне. И зря, потому что я себе не доверял совершенно. Я смотрел на её заплаканные глаза, покрасневший носик и подрагивающие губы – и понимал что не видел женщины прекраснее. Всё летело к чёрту, но я больше не мог бороться с собой. Или я её поцелую, или сойду с ума.
Я поцеловал. Её руки, лежащие на моей груди, напряглись, словно она собиралась оттолкнуть меня – моё сердце болезненно сжалось – а в следующее мгновение сжались на лацканах моего пиджака. Губы Лив дрогнули и немного приоткрылись...
Это было вчера. А сегодня, сегодня меня ожидает великолепный день, я был уверен в этом. Сегодня я приглашу Лив в театр и на ужин. Чтобы не было в прошлом, какие бы ошибки мы не совершали, всё это было до нас. С сегодняшнего дня я буду ухаживать за Лив, и буду просить её выйти за меня замуж. Раз, два или двадцать, пока она не скажет «да». Я не представляю себе свою жизнь без неё и уверен, что вместе мы преодолеем всё.

Я посмотрел на пока пустующую половину своей кровати и снова улыбнулся наступающему дню.

Лив в последний раз провела щёткой по волосам и посмотрела в зеркало, раздумывая - оставить пряди свободно лежать на плечах или собрать в высокую причёску, подчеркивающую шею? Как больше понравится господину Хаконсену? Эвану, поправила она себя и снова улыбнулась. Разве могла она ещё несколько месяцев назад подумать, что будет называть, хотя бы в мыслях, этого мужчину по имени. Нет. Он всегда был для неё господином Хаконсеном, мужем Хельги, уравновешенным, сдержанным и неизменно сохраняющим достоинство. Даже перед лицом смерти он не изменил себе. Это не могло не вызвать у Лив уважение и сочувствие. Ведь она как никто другой понимала, что должен ощущать человек в подобной ситуации. И почему то ей всегда казалось, что он мог бы понять её. Но она бы никогда не рискнула проверить так ли это...

Получив предложение занять место его секретаря, Лив по-началу была полна решимости отказаться. Предыдущий опыт просто вопил о том, что не стоит рисковать.
Но, Лив твёрдо решила - прошлое должно остаться в прошлом. Все ошибки, весь негативный опыт, прочная стена которой она отгородила себя от мира - должны уйти. Иначе у неё просто не будет будущего.
Полная решимости, она с улыбкой вошла в кабинет нового босса и новую жизнь. Ей показалось или её появление вызвало на его обычно хмуром в последнее время, лице ответную улыбку?
Последующие дни, наполненные работой, были для Лив полны открытий. Оказывается, она может улыбаться и беззаботно смеяться и не вздрагивать, каждый раз, когда ловит на себе мужской взгляд. Оказывается можно с кем-то говорить о себе. Можно просто гулять вместе по-вечерам, вместе молчать или наоборот, болтать ни о чём. Оказывается получать цветы - это так приятно. И внимание со стороны мужчины может не пугать, а наоборот, заставить сердце замирать в предвкушении, а потом вдруг биться быстрей.
Оказывается ... отсутствие этого всего больно ранит... И не потому что она привыкла к этим цветам и прогулкам и разговорам, а потому, что её волнует этот мужчина...
Не в силах больше терпеть неизвестность, Лив вчера вошла в его кабинет, намереваясь сообщить о своём уходе. Неглядя подала папку и собралась было отойти, но его рука, решительным жестом обхватившая её ладонь, заставила остановиться и посмотреть в глаза. Что она ждала в них увидеть?
Эван привлёк её к себе и Лив внезапно ощутила, как по её щекам потекли слёзы... Она уже давно не плакала, но сейчас они внезапно пришли, увлажнив глаза и омывая душу. Эван ещё сильней прижал её к своему телу, его руки обещали тепло и поддержку. Давно, с самого детства, у неё небыло человека, на которого можно было бы опереться, поведав все свои печали и горести. Но близость мужчины напомнила и о другом, тоже давно забытом. Прижаться к мужчине, почувствовать себя снова живой и желанной, ощутить внутри ответный жар. Но Лив знала, что для неё это невозможно и как бы ей того ни хотелось. Олаф убил в ней саму женскую сущность. Она мертва внутри. И , хотя душа её тянется к Эвану, тело остаётся безучастным. Она не сможет дать ему того, что он заслужил...
Значит надо уйти, уйти до того как он поймёт... Лив отстранилась, но мужская рука решительно остановила её, приподняв лицо и она встретила внимательный взгляд. Нежное, почти невесомое касание пальцев, смахнувших слезинки со щёк, заставило замереть в ожидании. Губы Эвана накрыли её. Поцелуй был скорее нежным, чем чувственным. Он словно спрашивал, приглашая к чему то большему, призывая поверить, довериться и ни о чём не думать... Лив очень хотелось ему ответить, но, прекрасно осознавая, что это невозможно, она упёрлась ладонями в плечи мужчине, намереваясь оттолкнуть. Ей показалось или он тоже замер? Не важно. Потому что именно в этот момент, где-то в глубине её тела, шевельнулось нечто, заставившее её тесней прижаться к мужчине, буквально вцепляясь пальцами в лацканы его пиджака, притянуть его ещё ближе.
И Лив приоткрыла губы, впуская Эвана...

Вихрь воспоминаний увлёк Лив, пока она смотрела в зеркало. Новое, только сегодня купленное платье сидело идеально, выгодно подчёркивая фигуру. Конечно она уже не девочка, но, должна признать, что всё ещё не утратила привлекательности. Эвану должно понравится... Это тоже было для неё чем-то новым - желание выглядеть привлекательной в его глазах.
Ещё один взгляд в зеркало, затем на наручные часики, заставил Лив, буквально сорваться с места в поисках туфель. Ей так не хотелось опаздывать. Разве может она позволить себе потерять хотя бы минуту, зная, что он ждёт внизу в машине. И её появление, вполне возможно, вызовет на его губах ту загадочную улыбку, к которой она так привыкла в последнее время.
Быстро одев пальто, Лив взяла сумочку, ключи, и вышла из комнаты, коря себя, за то что потратила впустую время на мечты.

Ей это больше не нужно. Теперь в её жизни не будет никаких "если бы" или "когда". Есть только сейчас. А сейчас ей не хотелось ни думать о прошлом, ни загадывать на будущее. Ей просто хотелось жить. Жить настоящим. Чудом, которое ей дарит каждое мгновение, трепетным ожиданием и счастьем. И мужчиной, чей уверенный взгляд обещал любовь и счастье. Эван...
Да, она была счастлива, здесь и сейчас, а всё остальное не имеет никакого значения.


_________________

Вместо эпилога...


Голос Амелии - такой испуганной, такой несчастной. Ему хотелось немедленно увезти её с острова, но нужно было отвечать и отвечать, снова и снова. Так много вопросов и столь мало на них ответов. ... Нет, я спал один в своём номере… Нет, не имею понятия, что делала фрекен Винге на скале... Нет, не слышал, чтобы она с кем-нибудь ссорилась.… О смерти Фреда узнал только что... Нет, не знаю кто убил фру Хаконсен… Нет, не думаю... Что?... Нож? Это не мой нож, уверен. Его принесла с прогулки фрекен Факсен... Запонки?.. Запонки Фреда… Так мало и так много... Все эти бесконечные расспросы и события, предшествовавшие им эмоционально вымотали Арманда. Он был рад, когда наконец объявили, что теперь все свободны.
Первый катер уже отходил от причала, в основном все гости Хельги уезжали... Вот и всё. Теперь уже не важно, что Хельга написала или сделала в своей жизни, как повлияла на чужие, её нет. Её больше нет... И он не мог, не хотел сожалеть о её смерти. A вот осознание того, что Фреда больше нет, принесло боль, боль и беспокойство за Амелию. Наверное, это пустое - пытаться подвергнуть произошедшее рациональному анализу. В конце концов, расследование - это дело полиции, а свои подозрения он предпочитал держать при себе. Вполне возможно, что запонка Фреда оказалась в номере Хельги случайно. А дорогой нож, что нашла на тропинке Эидис, потерял какой-то турист. Наконец, договорившись о выдаче тела Фреда родным и дав подписку о невыезде, Арманд быстро поднялся наверх.
В номере он за несколько минут собрался, благо вещей было немного, и подошёл к окну. Шторм закончился и вдалеке были видны очертания материка. Да, им пора было отправляться в Будё. Арманд распорядился отнести вещи на пришедшее за ним арендованное судно, а сам пошёл за Амелией, беспокоясь, что так надолго оставил её одну. Заплаканная, она сидела на кровати в почти невменяемом состоянии, раскачиваясь и повторяя без конца имя Фреда. Она была так несчастна, его любимая. Эрми просто обнял её и крепко прижал к себе, успокаивая и шепча какие-то слова и обещая, что всегда будет рядом, что любит её... Что тут можно было сказать, какими словами успокоить сестру, потерявшую любимого брата. Новый поток слёз подсказал ему, что у Амелии истерика и Эрми попросил вызвать в номер врача из полицейской бригады. После укола девушка успокоилась немного, затихла, свернувшись на кровати калачиком. Пришли за багажом, и Эрми сгрёб какие-то оставшиеся мелочи в раскрытый чемодан, закрыл его и распорядился отнести на катер. Амелия выглядела изнурённой и такой хрупкой, что сердце его защемило от жалости и любви... Он бережно помог любимой одеться, присел на корточки, надевая ей на ноги сапожки. Она была такая отрешённая, погружённая в себя; с безразличием наблюдала за действиями Эрми.Ну вот, вроде бы и всё. Он огляделся, всё ли собрано и, заметив возле кровати тетрадь - скорей всего для набросков, засунул её в карман своей куртки. Потом осторожно взял Амелию на руки и отнёс её на катер, не желая задерживаться дольше необходимого. Всю дорогу до аэропорта Амелия проспала. А он.. Он больше не собирался оставлять её одну.

Они прилетели в Осло и добрались до его дома уже к ночи. Арманд, уложив Мелли в свою постель, дождался пока она расслабилась во сне и вышел из спальни, тихонько закрыв за собой дверь. Предстоял тяжёлый разговор, надо было позвонить родителям Нильсенов. Их уже оповестили о смерти Фреда и разговор был тягостным и коротким. ...Да, завтра мы с Амелией приедем к вам… Сочувствую… Да, Мелли со мной… Прощайте... Положив трубку, он устало потёр лицо, уже снова пора бриться - пришла вдруг такая обыденная мысль. Он покачал головой, потирая подбородок. Жизнь продолжается. Арманд надеялся, что Мелли скоро придёт в себя, как бы она не любила брата, но жизнь продолжается... Фреда уже не вернуть, но как же трудно придётся его девочке, так сложно пережить такую потерю. Ещё раз проверив Амелию, он тихонько закрыл двери спальни и устроился в кресле у камина.
Его организм настойчиво требовал отдыха, а мозг всеми силами сопротивлялся этому требованию. Несмотря на трагические события на Ландего, Эрми был счастлив. Он научился ценить эти мгновения, когда ощущение счастья согревает сердце и душу. Они коротки, но от этого наиболее ценны. Мужчина грустно улыбнулся, не так уж и много у него было таких вот мгновений. Но сейчас в его постели спала любимая женщина и Арманд был счастлив. Амелия вернулась в его жизнь, Амелия вернула ему жизнь… Он смотрел на огонь в камине и вспоминал ту радость бытия, которую ощущал тогда, когда она была с ним, любила его… вспоминал только хорошее, запретив себе думать о другом…
Амелия... Он не заметил, как на лице его появилась нежная улыбка. Как она была великолепна той ночью, просто потрясающа. То, что произошло в ванной комнате и потом в постели вернуло всё на круги своя, вернуло Любовь в его жизнь. Они вместе и теперь ничто и никто не разлучит их. Как он жил без неё так долго… Расслабившись, Арманд задумчиво смотрел на огонь в камине, прислушивался к уютному потрескиванию берёзовых поленьев. Внезапно вспомнив, он достал из кармана брюк кулон Амелии. Рассеянно поглаживая надпись Eternity на золотом сердечке, думал о жизни и смерти, о любви и будущем и прощался с прошлым. Ани…Бедная малышка. Она ушла из жизни, оставив в глубине его сердца сожаление и чувство вины от невозможности ничего исправить. Он встал и, подойдя к бару, налил себе виски.
Пристально глядя на игру огня в камине, ему вдруг нестерпимо захотелось немедленно сжечь и записку и фотографию с приглашением, чтобы ничто уже не напоминало о прошлом. Завтра они с Мелли начнут жизнь с нового, чистого листа. Эрми достал из куртки портмоне и заодно тетрадь Амелии с рисунками и мимолётно улыбнулся – она постоянно что-то зарисовывала, какие-то уличные этюды или природу, если была за городом, а в постели рисовала его… Вынул из бумажника фото, приглашение и записку и не раздумывая бросил их в огонь. Затем снова расположился в кресле и, сделав глоток янтарного напитка, погладил коричневый кожаный переплёт тетради. Амелия… Мелли… Его Мелли… Интересно, что там нарисовано. Он снова улыбнулся и, раскрыв тетрадь, взглянул на последнюю страницу…

***
Эрми сидел, облокотившись о колени и зарывшись лицом в ладони. Смятение и отчаяние сжигало его изнутри, борьба за любовь шла между его сердцем и рассудком. Это так больно... И только одно было предельно ясно – необходимо уничтожить эту тетрадь, уничтожить раз и навсегда. Словно тяжелобольной он выбрался из кресла и опустившись на колени перед камином, методично, страницу за страницей, вырывал и бросал в огонь. Вырывал и бросал... Он сжёг всё. Сжёг каждую чёртову страничку этой ужасной тетради. Сжёг одну за другой в камине своего дома у моря... Краткое мгновение и улика превращается в горстку пепла, никаких письменных доказательств совершённых преступлений, теперь никаких доказательств… Краткий миг и долгое, долгое медленное время, вся оставшаяся жизнь. Затем он поднялся на ставшие вдруг непослушными ноги и прислонился всем телом к камину. Взял в руки бокал словно пытаясь согреть их... Согреться сам...
Допив одним большим глотком виски, Арманд позволил спиртному, как огнём опалить желудок. Затем, наполнив бокал вновь, в полном опустошении уставился на огонь безразлично наблюдая, как корчится в яростном огне кожаный переплёт. Так корчилась от невыносимой боли его душа.
«Бедная Мелли… Любовь моя выстраданная». Он не помнил, сколько простоял вот так у затухающего огня. Виски смягчило его сознание, шок постепенно проходил. Раз приняв решение, он больше не колебался… Он всё разузнает о провалах памяти, о способах лечения и ещё он увезёт Мелли, увезёт отсюда далеко и надолго.. У них будет длительное свадебное путешествие. Арманд вдруг обнаружил, что жизнь всё время заставляет делать выбор, делать его, когда ты бываешь абсолютно не готов к этому. Вот только ошибиться нельзя никак… Ему предстояло сделать первый шаг, первый, столь трудный шаг в новой для него реальности, жестокой реальности. Войдя в спальню и машинально раздевшись, Арманд постоял мгновение у кровати и лёг рядом с Мелли. "Что же ты наделала, любовь моя"... Он обнял её и крепко стиснув зубы поклялся, "Я никому не дам тебя в обиду, любовь моя. Никому. и никогда..."
Наутро Амелия проснулась в его объятиях и тихо заплакала, как бы смиряясь со смертью брата. Потом грустная, и такая трогательно-потерянная, она бродила по его дому и почти не разговаривала. У Арманда сердце разрывалось от любви и тревоги за неё... Потом, следующей ночью, она рассказала ему о своей болезни, о том, что у неё случаются провалы в памяти и как бы она хотела забыть всё, что произошло на Ландего. Она помнила, что убили Хельгу... Что погибли Фред и Мэрит... И совершенно не помнила, что это она была виновна в их смерти..
Они вместе отправились к её врачу, так как Амелия не могла найти свои таблетки, которые ей прописали. И ещё оказалось, что она не помнит, куда запропастился её дневник, ведь она привыкла по нему восстанавливать периоды потери памяти. Арманд благодарил судьбу за эту милость, за то, что его Мелли не помнит, что она писала в дневнике. Сознание его мучительно и чётко функционировало – никогда, она никогда не узнает, а он… он никогда не забудет. Фред был предан земле через неделю. Короткая служба под мелким осенним дождём. Амелия простилась со своим любимым братом. Жизнь продолжалась...
Она переехала к Арманду налаживая их совместный быт и проводя ночи в его объятиях. Он любил её, он просто любил и молился, чтобы она не вспомнила... Когда следствие было окончено, Фреда признали виновным в смерти Хельги Хаконсен, посчитав наличие запонок на месте преступления и большое количество его отпечатков в комнате и на теле убитой, достаточной уликой. Смерть Мэрит признали несчастным случаем, а смерть Фреда-самоубийством. Амелия так и не смогла поверить в то, что её брат-убил Хельгу. Не смогла смириться с этим. Но дело было закрыто, а они свободны.
Через три месяца они, не привлекая внимания, поженились. Арманд настоял, на свадьбе, несмотря на траур. Жизнь продолжается... Ему необходимо было снова лететь в Эмираты для заключения очень выгодной сделки, и они решили провести там медовый месяц. Но Амелии так понравилась солнечная Аравия, что пришлось там задержаться. Надолго. За всё это время у неё не было больше провалов памяти. Арманд любил свою жену больше собственной жизни, а она дарила ему такую же любовь в ответ...

Xод дальнейших событий развивался быстро, если не сказать стремительно…

Не смотря на произошедшее на «Одиноком Маяке» убийство, интерес отдыхающих, вопреки опасениям Хаугена, не пропал.
Даже наоборот возрос.
Убийство Хельги - решено было, что фру Хаконсен погибла в результате ссоры со своим любовником, - а так же смерть с Фредди и Мэрит, приписанные несчастному случаю, сработали как реклама. Черный пиар оставался пиаром.
Десятки желающих направили свои заявки в агентство отеля Буде, выразив, таким образом, свое желание посетить скандально известный маяк как можно быстрее.
Отель все-таки открылся к новому сезону - хоть и с опозданием…
К тому времени полиция давно покинула крохотный остров, оставив Хаугену предписание суда о немедленном проведении соответствующих работ по ограждению опасных участков на острове и самом маяке.
Что и было сделано - незамедлительно, вместе с реновационными работами в отеле, установкой нового генератора и заменой холодильников.
Теперь наряду со «свежими газетами», гости отеля получали «конфиденциальную» информацию из «первых рук» - служащие под «большим секретом» делились с ними своими впечатлениями о тех печальных событиях, с многозначительным видом кивали в коридоре на двери комнаты, где произошло убийство; водили даже на места гибели Фредди и Мэрит.
Наиболее впечатлительным дамам делалось дурно, наиболее решительные господа громко спорили за ужином, выдвигая собственные версии произошедших на острове смертей. Один раз дело даже чуть не дошло до драки, после чего, Хауген просто запретил - под страхом увольнения - сотрудникам отеля употреблять в разговоре с посетителями такие слова, как «убийство», «нож», «кровь», «трупы», что еще больше подхлестнуло интерес туристов, окончательно окутав ореолом тайны как события тех сентябрьских дней, так и их непосредственных участников.
Впрочем, никто из гостей фру Хаконсен - как понял Хауген - не распространялись об обстоятельствах убийства и не спешили снова посетить «Маяк». Он их понимал и даже некоторым образом был им благодарен за это.

Внезапная смерть Хельги решила не только вопрос собственности на отель, но и странно отразилась на деле по ходатайству о возвращении Рунару опеки над Свеном: родители Кристен неожиданно пошли на переговоры с адвокатами Хаугена, в результате чего - менее чем за неделю - была достигнута и соответствующе оформлена обоюдная договоренность о совместной опеке над мальчиком. Что косвенным образом подтвердило догадку Хаугена о причастности Хельги к судебному делу по лишению его прав опеки над ребенком Кристен.
Теперь мысль о невозвращенном Хельге долге еще больше жгла сознание Хаугена.
«Вернуть долг по первому личному требованию фру Хаконсен - устному или письменному», как стояло черным по белому в их соглашении, он не мог. Да и кому было возвращать? Хаконсену, Олдену, сестре Фредди?
Характер их Хельгой соглашения не предусматривал участие третьего лица. Поэтому, поразмыслив, Хауген решил просто отчислять эти деньги на счета гуманитарных организаций - от имени фру Хаконсен, полагая, что душа Хельги найдет в этом успокоение и возможно, необходимое ей прощение.
Полагал не потому, что был набожен. Нет. А потому, что считал себя - как, впрочем, во всем, с чем сталкивался в жизни - ответственным и даже, если можно так выразиться, обязанным. Во всем, кроме Сигни…

Сигни была другая. Она была самостоятельной и постоянной - как море, омывающее маяк…
То строгая, собранная, подчеркнуто официальная, то нежная, мягкая, уступчивая, то наоборот, страстная, мятежная, сводящая с ума - но всегда безгранично любимая и невероятно желанная...
Она сказала, что любит его, и он поверил - вернее, принял как данное; как то, что существовало давно - возможно целую вечность - и будет существовать потом столько же…
Рядом с Сигни не хотелось никуда торопиться, не хотелось вспоминать прошлое и загадывать на будущее. Она была для него его настоящим - как кромка земли, как надежный свет в штормовом море, как спасительная волна, прибившая его к берегу…
В ней хотелось утонуть и возродиться, получить очищение в ее любви и дарить в ответ собственную. Хотелось просто быть с ней, желая всем существом одного - как можно дольше продлить это ощущение абсолютного единения…

И Хауген, как бы ему не хотелось быстрее назвать Сигни своей женой, не торопился, - решив про себя сделать день их бракосочетания особенным для нее, очень важным и запоминающимся: со свадебным экипажем, белым платьем, цветами и, разумеется, с традиционной венчальной короной.
Чтобы Сигни в полной мере почувствовала себя невестой. Желанной невестой.
И вот этот день настал - через год, в необычно солнечном и теплом для этого времени года, октябре.
По сути, Сигни уже стала его женой - накануне они зарегистрировали свой брак в муниципалитете, - но именно в тот день, глядя, как она идет к нему по проходу местного кафедрального собора - в белом платье, традиционной серебряной короне и букетом роз - Рунар с особой отчетливостью осознал для себя факт свершившегося.
Поэтому повторяя за священником слова обета, он был согласен с каждым сказанным им словом так, как если бы они были его собственные…
Возвращались они на «Маяк», спустя два часа после венчания, - сделав традиционный «круг почета» в конном свадебном экипаже по местным достопримечательностям и не забыв сфотографироваться у каждого из них.
Служащие отеля встретили их сюрпризом - холщовой дорожкой расстеленной до самого входа в отель и настоящим дождем из риса и пшена, согласно свадебному обычаю.
Сигни смеялась и подставляла ладони россыпям - тоже согласно обычаю. Потом они вместе громко считали пойманные ею зерна - двадцать штук, именно столько детей согласно примете им суждено будет провести на свет - и целовались за каждого будущего ребенка, стоя - опять же согласно традиции - на табурете. На этот раз громко считали гости и требовали не жульничать.
В итоге им пришлось поцеловаться раз тридцать. Не меньше.
Но кульминационным моментом, конечно, стала корова, которую вывели молодоженам в качестве последнего испытания.
- Господи, - потрясенно прошептал Рунар. - Я и не знал, что все будет настолько серьёзно! - и в следующую минуту деловито поинтересовался, решительно снимая пиджак и закатывая рукава своей белоснежной рубашки, - Фру Хауген, вам когда-нибудь в жизни приходилось доить коров? Вот и мне тоже нет.

До свадебного ложа они добрались в первом часу ночи - после того, как изловили и подоили эту чертову корову, перетанцевали все положенные танцы, поцеловались еще раз двести - на этот раз за каждый произнесенный в их честь традиционный тост; сварили согласно свадебному обычаю кашу и одарили ею гостей.
В процессе варки кастрюлю с кашей попробовали было стянуть, нечестные на руку личности, потребовав в качестве выкупа поцелуй невесты, но Хауген со всей категоричностью пресек подобные поползновения, пригрозив оторвать голову каждому, кто вздумает покуситься на его жену. Ему не поверили, но кастрюлю все же вернули.

- Знаешь, - признался Рунар позже, обнимая жену в тиши их спальни, - я все-таки очень счастливый человек. Потому что у меня есть ты. Я люблю тебя.
Через девять месяцев у них родился первый ребенок - из двадцати обещанных детей…


_________________

В игре принимали участие:

• Александр Сёберг - moran
• Амелия Нильсен - nikulinka
• Варг Олден - Virgin
• Дневник убийцы - nikulinka
• Кэри Вальстром - Танюшка
• Лив Мёрк - Lucretia
• Мэрит Винге - Фройляйн
• Рунар Хауген - Aestas
• Сигни Льюнг - Электра
• Фред Нильсен - Норатар
• Хельга Хаконсен - Танюшка
• Эван Хаконсен - Фройляйн
• Эидис Факсен - Elenyshka
• Эрми Кристенсен - froellf