Мой дорогой дневник

Интересно получается , мистика какая -то с этом дневником .
Очень интересно Таня , что будет дальше ?
Спасибо , жду продолжение .

Я в читателях.
_________________

Таня, с удовольствием прочитала твой роман ещё раз. И ты замечательно придумала вставить сказку про Колобка на индийский лад
_________________

Всем привет!

Принимаю, Наталья. Располагайся.

Да, дневник попался непростой. В следующей главе мы увидим, на что он способен.

Очень хорошо, Марина. Присоединяйтесь.

Спасибо, Лена. Я рада, что тебе нравится.

Я хотела, чтобы герои поговорили, отодвинули страх, вспомнили, что на свете есть такие простые истории, как сказка о Колобке/Чапати, разбавили напряженное время душевной теплотой.
Сегодня читаем следующую главу.
_________________

 » Глава 6

Не знаю, сон ли то был, или слуховые галлюцинации, но меня заставили выскочить из постели отчетливо произнесенные слова: «Вернись. Иначе он умрет».
Из окна лился мягкий утренний свет.
Меня лихорадило и, одеваясь, я никак не могла попасть в штанину. Прыгая на одной ноге, нечаянно села мимо кровати и тут же расплакалась.
Я не знала, как быть.

Смывая слезы, я впервые за долгое время увидела свое отражение в зеркале и не узнала себя. Лицо осунулось, а под глазами появились черные круги. Кое-как расчесав волосы, скрутила их на затылке и скрепила так, чтобы они не мешали. Мне хотелось сбрить их наголо, лишь бы они не лезли в глаза. Меня раздражало все. Джинсы, которые вдруг стали велики и постоянно сползали, рубашка, которая застегнулась не так, и пришлось ее дважды перестегивать.
А все из-за того, что я не знала, как поступить.
Игнорировать услышанные слова? Я до ужаса боялась, что они мне не приснились, и послание дневника – смертельная угроза, которая может исполниться.
Я попала в ту же западню, в которой побывали погибшие невесты, если воспоминания бабушки Анилы верны. Может, и они пытались избавиться от дневника? Я почувствовала то горе, которое охватило пакистанскую девушку, когда она узнала о гибели жениха. Был ли он жертвой дневника?
Мне верилось и не верилось, что вселившаяся в дневник потусторонняя сила может легко управлять людскими судьбами.

Санджая, как он и предупреждал, дома уже не было. На кухне спиной ко мне стоял пожилой мужчина. Напевая себе под нос, он что-то быстро взбивал венчиком. Стараясь не шуметь, я пробралась к входной двери, надела кроссовки, и, перекинув через плечо сумку, выскользнула из квартиры.
Первый же таксист оказался не англоговорящим, но с помощью навигатора, наверное, сотню раз повторившего «Аланди роуд», я добралась до места.
- Пачас рупайа, - сказал водитель, останавливая машину у моей виллы.
Я протянула на ладони деньги, и он сам выбрал нужные купюры. Меня совершенно не волновало, обманет меня таксист или нет. Я думала лишь о встрече с дневником.

- Ты где была? – На шум двигателя выскочила Анила.
- Ты почему не в школе? – спросила я, толкая незапертую дверь. Вместо замка в ней зияла дыра.
- Бабушка заболела.
Я знала, что Анила - младшая из восьми детей, но с родителями, кроме нее, никто не жил. Старший брат-хирург второй год находился на стажировке в Англии, куда уехал вместе с женой и детьми, остальные тоже обзавелись семьями и жили в других городах.
- Ты ночевала у него, да? Он уже говорил с твоим отцом?
Я осторожно переступила порог, душа уходила в пятки, а поток вопросов Анилы отвлекал и не давал сосредоточиться на главном – где дневник и появились ли в нем новые записи. Я боялась, что не успею, и он навредит Санджаю.
- Ответь, ты невеста или нет? – не выдержала Анила, хватая меня за рукав рубашки.
- Нет, Анила. Я не невеста, и навряд ли ею буду. Я – джати, а он – кшатрий.
Анила отшатнулась и выпустила из пальцев мой рукав.
Я на своей шкуре только что убедилась, что неприкасаемые до сих пор таковыми остаются.
Мне даже стало жалко девушку, ни разу не задумавшуюся о том, что иностранцы вне варн, а значит, относятся к неприкасаемым.
- Кажется, бабушка зовет…
- Да, иди. Передай ей мои пожелания здоровья.
Анила развернулась и медленно пошла к двери.
- Анила!
Она остановилась.
- Как будет по хинди «Я тебя люблю»?
Не поворачивая головы, она ответила:
- Мэйн тумсэ пьяр картхи хун.
- Я обязательно скажу это Санджаю.
- Ему не разрешат на тебе жениться. У него отец генерал, а ты …
- Джати, - закончила я за нее. – Но ты ела со мной из одной чашки, преломила чапати, стала сестрой. Что изменилось после моих слов? Я стала другим человеком?
Анила не ответила. Она просто убежала.

Дневник лежал там же, где мы его оставили. Я села на корточки и долго рассматривала вполне миролюбиво выглядящую вещь. Золотое тиснение поблескивало в утренних лучах солнца, а ленточки были такими чистыми и гладкими, словно их никогда не развязывали. Я провела пальцем по тому месту на обложке, где вчера видела след от пули. Ни трещинки, ни вмятины.
Когда я решилась взять дневник в руки, опять испытала острое желание писать.
- Хорошо, я сделаю все, что ты просишь, - обратилась я к адской вещице, перенося ее на стол. - Только не трогай его.
Произнести имя мужчины я побоялась.

Я открыла дневник и пролистала первые страницы, вглядываясь в строки - никаких изменений. Все восклицательные знаки восторженной дурочки оказались на месте. Но когда дошла до той, где я впервые упомянула Санджая, и где он спрашивал у дневника «Что ты хочешь?», не нашла ни выжженного места, ни черной кляксы. Совершенно чистая страница. Последний абзац заканчивался на моих словах о йоге, которого я так и не встретила.
Дневник предлагает мне мировую? «Начнем с чистого листа» - так надо понимать его «самоочищение»?
«А где же йог?» - написала я.
Из-за стены за бассейном послышалась негромкая музыка. Чистый женский голос пел тягучую песню, в которой, как мне казалось, повторялась одна и та же фраза.

Ом! Сарвешам свастир бхавату
Сарвешам шантир бхавату
Сарвешам пурнам бхавату
Сарвешам мангалам бхавату.

(Ом! Пусть благо будет у всех,
Пусть мир будет у всех,
Пусть удовлетворение будет у всех,
Пусть процветание будет у всех.
Мантра)

Я поднялась на скамейку у бассейна и заглянула в соседний двор. Там в позе лотоса сидел полураздетый старик. Его глаза были закрыты, спина выпрямлена. На коленях он держал ладони, обращенные к небу.
- Вот тебе, Ильсиюша, и йог. Просила – получай, - произнесла я, возвращаясь к дневнику.
Скажи мне кто-нибудь месяц назад, что я буду подчиняться требованиям вещи, шантажирующей меня смертью близких или чудесным образом исполняющей желания, посчитала бы этого человека сумасшедшим.
Я стояла над дневником и смотрела на чистую страницу, где совсем недавно полыхали ненавистью слова. Дневник стер их, словно ему самому было плохо от выброшенной отрицательной энергии. Я никогда не положу камень в протянутую руку, пусть при этоми веду себя как наивная мечтательница, пытающаяся договориться со злом.
«Здравствуй, мой дорогой дневник», - написала я, обращаясь к нему так же, как тогда, когда верила, что делюсь секретами с другом. – «У меня есть еще одно заветное желание. Хочу, чтобы в этом доме все были счастливы, исчезла злость и ненависть, воцарились любовь и доброта».
На моих глазах слово «любовь» растаяло, словно его и не было.
«Что случилось с любовью?» - написала я.
«Ее нет. Только ложь и предательство».
«Кто тебя обидел?»
«Мужчина».
«Кто ты?»
Я ждала ответа, затаив дыхание.
Прошла минута, другая.
Молчание.
Я приготовилась задать следующий вопрос и уже прикоснулась к странице дневника, как вдруг проявилось имя.
«Лаванья».
Ручка выпала из моих пальцев и покатилась по гладкой поверхности стола. Издаваемый ею звук резал по оголенным нервам.
- Лаванья, - прошептала я.
«Никогда не расставайся со мной», - потребовала она. - «Никогда не подпускай к себе мужчину. Оставайся чиста. Иначе он умрет».

- Сия, почему ты здесь?
Надо мной стоял Санджай. Поглощенная беседой с дневником, я не услышала его шагов, как, впрочем, и шума двигателя.
Испугавшись, что он прочтет страшные слова, торопливо перевернула страницу и порезалась об ее край. Такое иногда случается - бумага режет как бритва. Острая боль заставила меня зашипеть и сунуть палец в рот, но, опустив глаза, я увидела, что капля крови быстро впитывается в дневник.
- Что это? – прошептала я, когда на странице начали проявляться английские слова. За ними поползли слова на хинди – знакомая по индийским фильмам вязь деванагари. Строки наслаивались друг на друга, переплетались с предложениями, написанными кириллицей, превращались в нечитаемые. Еще мгновение и оказалось невозможным разобрать даже те слова, которые писала сама.
Санджай склонился над дневником и тоже перестал дышать.
На наших глазах бумага темнела, корежилась, покрывалась пятнами плесени. Чернила расплывались, а атласные ленты теряли блеск и осыпались.

- Вот его истинное лицо, - прошептала я, боясь отвести от дневника глаза, ожидая подвоха. Пусть бы он рассыпался в прах или сгорел, мы бы вздохнули с облегчением, но на столе лежала дурнопахнущая книга, а испорченные временем страницы переворачивались сами по себе, словно кто-то неведомый листал их. – Жаль, трудно разобрать, что здесь написано.
- Смотри, твои записи закончились.
Следы шариковой ручки перестали накладываться на то, что было написано чернилами. Но прочесть смесь английского с хинди по-прежнему не удавалось.
- Дневник вели все три девушки?
- Да. И одна из них была первой. Мне кажется, она запустила череду несчастий.
- Самоубийца Лаванья? Как ты думаешь, это ее деванагари?
- Не знаю. Но их точно было трое. Почерк девушек, пишущих на английском, сильно разнится. Смотри, один мелкий, словно бисер, другой крупный, вытянутый вверх. - Санджай, не прикасаясь, указал на буквы, вылезшие за поля.
Мы боялись дотронуться до дневника, его ветхие страницы источали запах гниения. Иногда движение прекращалось, и мы видели, каких усилий стоило дневнику разлепить страницы, испорченные плесенью.
Где-то еще до середины исчезли буквы-бисеринки.
Я невольно застонала, поняв, что обозначает их исчезновение. Одна из девушек уже погибла.
Кто? Лаванья, Каришма или Делиша?
- Мы сможем узнать историю только одной из них, - выдохнул Санджай, садясь рядом со мной. - Рано или поздно наложение слов прекратится.
Перелистнулось еще несколько страниц, и мы увидели засушенный цветок. Его блеклые лепестки осыпались, стоило к ним прикоснуться дуновению свежего ветра.
- Ой, под цветком нет английских слов! – воскликнула я, и, сама не ожидая того, пальцем остановила движение страниц. – Что? Что здесь написано?
Санджай наклонился ближе.
«Неужели это ты насылаешь те сны, в которых Ракеш убивает меня? Но я не сдамся. Я не Лаванья. Я буду бороться за свое будущее. Я сегодня же позову Ракеша, и мы вместе найдем способ избавиться от тебя».
- Мамочки! – Я закрыла ладонью рот. Слеза сорвалась с моих ресниц и прозрачной кляксой упала на стол рядом с дневником.
- Ты тоже видишь сны, где я тебя убиваю?
- С тех пор как написала, что … ты мне нравишься.
- И я их вижу. С первого же дня. Они настолько реалистичные, что я уже несколько раз оплакивал тебя. И чувствовал себя убийцей. Они, повторяясь несколько раз за ночь, сводят меня с ума.
- Все прекратится, как только мы расстанемся. - Я опустила глаза. Не хотела видеть, как во взгляде Санджая появится облегчение от найденного выхода – бросить меня с этим чертовым дневником и прекратить мучительные сны.
- Нельзя сдаваться. - Санджай приобнял меня за плечи, а я вскрикнула от боли. Палец, которым придерживала страницу, опалило огнем. Я отдернула руку и застонала – на покрасневшей коже появился след от ожога.
А дневник продолжил перелистывать страницы.
- Каришма боролась до последнего, - заметила я, видя, как ее записи то чернели от зачеркиваний, то выгорали до дыр. Последние несколько страниц представляли собой поле битвы. Каришма писала одни и те же слова, обводя их по нескольку раз. Кляксы, опалины встречались тут и там, но девушка упорно выводила поверх них свое.
- «Я не сдамся», - прочел Санджай.
У меня перехватило горло. Отважная Каришма погибла, потому что не захотела мириться.
Потрясенные, мы сидели молча, пока дневник листал почерневшие страницы, сплошь залитые чернилами. Не знаю, вступал ли в схватку с дневником жених Каришмы, но финал был известен – оба погибли: Каришму задушили, а Ракеш закончил дни в реке Индраяни.
Дневник победил и ждал следующую жертву.
_________________

Шикарная история, от которой местами бросает в дрожь!
___________________________________

Татьяна, я за вас голосовала! С удовольствием перечитаю
_________________

Как же все переплелось .
Судьба Лии и Санджая висит на волоске .
Спасибо Таня , жду дальнейшего развития .

Татьяна, привет!
Объявилась еще одна твоя поклонница.
Татьяна, история великолепная! Читала сегодня не отрываясь.
Интересно, чего же хочет Дневник. а, точнее, Лаванья?
Ведь требование, чтобы Сия постоянно оставалась с ней, оно ведь не решает проблемы.
Значит задача в чем то другом?
С нетерпением жду продолжения.
А сказка про чапати выкладывалась отдельно, да? Помню читала ее раньше.
_________________

 » Глава 7

Мне страшно представить, что дневник творил с Делишей, какие слова, угрожая, писал ей. Но и в этом случае все закончилось печально. Жених умер по дороге в Пуну, а Делиша уморила себя, не желая жить. Скорее всего, это она завернула дневник в кусок собственного свадебного сари и спрятала в тайник под кроватью.
Почему-то Делиша представлялась мне как тихая, запуганная девушка, которая выполняла все требования дневника, но все равно не сумевшая изменить судьбу к лучшему.
Сейчас я по-другому смотрела на свое желание покориться дневнику, лишь бы Санджай остался жив. Никогда владеющий дневником не станет счастлив. Это миф. Зло немилосердно. Зло лживо.
- Сия, смотри! – Санджай несильно толкнул меня плечом. Отвлеченная грустными мыслями, я не заметила, что дневник перестал листать страницы. Хоть они и не стали чище, влажные подтеки и плесень никуда не исчезли, но разобрать написанное мы уже могли. - Это записи Лаваньи. Прочтешь?
- Давай ты.
Накатывали слезы, и я с трудом сдерживала всхлипы, всем сердцем жалея Каришму и Ракеша, Делишу и ее жениха. Узнать историю еще одной жертвы было страшно, но я чувствовала, что мы приближаемся к разгадке. Первая невеста, в чьих руках оказался дневник, наверняка приоткроет завесу над тайной зла, поселившегося в записной книжке и называющего себя ее именем.

- «Здравствуй, мой дорогой дневник!» - начал Санджай. - «Сегодня знаменательный день. Я согласилась бежать с любимым в Англию. Да, это будет бегство, но мы не видим иного способа остаться вместе. Мой капитан не может взять меня с собой, так как британские войска покидают Пуну организованно. Я поеду до Бомбея с семьями военных, которые отправятся туда первыми. Через неделю мне предстоит сесть на пароход, идущий в порт Глазго.
Мой капитан уже представил меня своим друзьям как жену, и тайна, которую мы скрывали более двух месяцев, наконец, перестала быть таковой. Я миссис Стивен Уокер. И я счастлива. Единственное, что меня печалит - я не могу открыться родителям. Как сказать им, что я вышла замуж за неприкасаемого? Ведь все иноземцы вне каст. И теперь я сама джати. Но Стив говорит, что в Королевстве нет деления на варны, и его семья из обеспеченного класса, что соответствует моему положению в Индии».
Остальную часть страницы занимал рисунок, сделанный неумелой рукой: пароход и девушка в развевающемся сари, стоящая на его носу.

«Здравствуй, мой дорогой дневник. Я волнуюсь. Стив почему-то не пришел к мосту Индраяни. Он должен был принести деньги и адрес жены генерала, которая будет опекать меня в пути. Я прождала до полуночи, терзаясь плохими предчувствиями. Улицы Пуны бурлят. Появились беженцы. Говорят, что Британской Индии больше нет. Мусульмане поднимаются целыми общинами и едут к своим собратьям на север.
Я с ужасом представляю, что моего Стивена отправили подавить какой-нибудь мятеж, как тогда, в январе сорок шестого, когда военное кладбище пополнилось десятками английских могил.

Когда я вернулась домой, на меня набросились родители, упрекая, что я стала распущенной, раз позволяю себе являться так поздно. Я терпеливо сносила слезы матери, думая о своем, пока не услышала, что сегодня приходили сваты. Отец дал согласие на мой брак с богатым соседом Кишором Варма, и через месяц состоится свадьба. В моих глазах все почернело, и, если бы не тесные объятия подскочившей с поздравлениями Каришмы, я бы упала на пол. Хорошо, что через несколько дней я буду уже в Бомбее, иначе не знала бы, как отказаться от выгодного всем, кроме меня, брака. Но где же Стив?»

«Здравствуй, мой дорогой дневник. Прошла неделя, а Стив так и не объявился. У меня сердце останавливается при мысли, что с ним произошла беда, и мы никогда не увидимся. Не выдержав неизвестности, я отправилась в форт, но никого из англичан там не нашла. Один из индийских охранников сказал, что британцев вывезли за одну ночь. Я побежала в квартал, где жили семьи военных, но и там дома оказались пусты. Было заметно, что люди собирались в спешке. Я побоялась расспрашивать тех, кто копался в оставленных вещах, их лица не внушали доверия».

«Здравствуй, мой дорогой дневник. Неужели Стив обманул меня? Сегодня я встретила его бывшего однополчанина Люка Стоуна, что говорит о том, что не все британцы покинули Пуну. Да, я опять ходила к форту. Я не могу поверить, что Стив не оставил для меня весточку, пусть и с прощальными словами.
На мой вопрос, когда они со Стивеном виделись в последний раз, Люк замялся.
- Вам, мэм, не следует искать его. Он не приедет за вами.
- Почему? Ведь я его жена.
- Жена? – Люк нехорошо улыбнулся. И только тут я заметила, что он одет небрежно, лицо заросло щетиной, а в глазах черно, как у больного зверя. – Ты всего лишь индийская подстилка! А в Англии его встретит настоящая жена.
Я отшатнулась, словно Люк ударил меня.
- Что? – спросил он. – Одиноко? Я могу позаботиться о тебе.
Его руки с грязными ногтями потянулись ко мне, и я поняла, что не справлюсь с ним. Я закричала. Пусть я сгорала от стыда, когда на мой зов прибежали люди, но это спасло меня».

«Здравствуй, мой дорогой дневник. Я ненавижу мужчин. Меня предал один, и кинул в лицо слова, уничтожившие меня, другой. А сегодня меня избил «жених» Кишор Варма. Он нашел меня на берегу реки. В последнее время я часто сидела там и смотрела на воды Индраяни, которые потихоньку уносили печаль. Если бы не утешение реки, я давно наложила бы на себя руки.
- Это правда, что ты была английской подстилкой?
Что я могла ответить? Что я жена Стивена Уокера? В этом я и сама начала сомневаться. Мне не у кого спросить, существуют ли подтверждающие бумаги. Да и спасет ли меня признание, что я стала женой неприкасаемого?
Я промолчала.
Кишор начал меня обзывать и ударил по лицу, разбив губу и нос. Я упала и зажала руками живот, защищая его от ударов ногами.
Дома меня избил отец и сказал, чтобы я уходила. Он не кричал. Он говорил со мной так, словно я ничтожная тварь, оскверняющая его дом своим присутствием. Он бросил мне в спину, что проведет обряд похорон и объявит всем соседям, что я умерла.
Куда идти?
Я не хочу жить.
Я проклинаю тот день, когда встретила и полюбила Стивена.
Я ненавижу мужчин и, была бы моя воля, запретила им приближаться к женщинам. Мужчины умеют только ломать и уничтожать. Как же я их ненавижу! Ненавижу… Ненавижу… Ненавижу…»

Это была последняя запись.
История Лаваньи потрясла меня. Обман, который девушка не смогла пережить. Ее предали все, начиная от мужа, заканчивая отцом.
- Я бы хотела знать, мучился ли хотя бы день капитан Стивен Уокер от осознания своей вины. Обмануть и бросить на произвол судьбы женщину! Лаванья выбрала страшную смерть. И никто не пришел ей на помощь.
- Наверное, поэтому ее измученная душа вселилась в дневник.
- Может быть, она хотела предупредить свою сестру? Но вышло все еще хуже. Разозленная, что Каришма ее не слушает, она посылала той сны, что жених ее убивает.
- Но и Ракеш видел эти сны.
- Лаванья хотела оттолкнуть его от Каришмы: уходи, иначе станешь убийцей! Я думаю, после смерти любимой сестры она уже не могла остановиться. Ее ненависть к мужчинам – предателям, обманщикам, убийцам усилилась. Следующая жертва - Делиша хоть и была послушна, - все равно погибла. Не знаю, почему умер ее жених, но совпадение подозрительно. Мне кажется, дневник его просто не подпустил к невесте.
- Но она все равно отказалась жить, - кивнул Санджай, соглашаясь с моими умозаключениями. - Мы можем лишь гадать, что происходило на самом деле.

Сотовый телефон Санджая звякнул.
- Пришло сообщение от друга, которого я просил поискать документы, где бы упоминались Сунил Кханна и его дети.
- И что там? – Я вытянула шею, пытаясь заглянуть в экран.
- Странно, он приглашает меня посетить кладбище Кирки на Эльфинстон роуд.
- Я с тобой, - выпалила я, но тут же вспомнила требования дневника. – Но сначала хочу признаться в том, что утаила. Дневник поставил условие: я никогда не должна с ним расставаться. И не должна подпускать к себе мужчину, оставаясь чистой, иначе мужчина умрет.
- Если я правильно понял, - сказал Санджай, вытряхивая из моей сумки вещи, – дневник хочет быть все время с тобой. Для этого вовсе не обязательно сидеть дома.
Он осторожно завернул дневник в кусок красного сари, принесенного мной, и уложил в сумку.
- А по поводу «чиста, иначе смерть» скажу одно – мы это условие еще не нарушали. Разговор о «Камасутре» состоится только завтра. Мне как раз исполнится двадцать пять. Считай, до тех пор мы вне опасности.
Санджай озорно подмигнул.
Закинув сумку с дневником за плечо, я уселась на скутер, крепко обняв Санджая. Не знаю, читает дневник мысли или нет, но они точно не были чисты. Я впервые за последние дни улыбалась. Меня так и порывало спросить о неприличном: где будем читать «Камасутру» и последуют ли практические занятия.
Пусть я выглядела легкомысленной, прижимаясь щекой к спине мужчины, которого знаю всего несколько дней, но никакой дневник не запретит мне мечтать. Зарождающееся во мне чувство крепло, и бабочек в животе явно стало больше.

Махеш, так звали друга Санджая, ждал нас у ограды кладбища Кирки. Могильные плиты с высеченными на них именами стояли стройными рядами. «Словно солдаты на военном параде, вытянувшиеся по струнке», - подумалось мне. Зеленые газоны и тропические яркие цветы контрастировали с белым мрамором, придавая кладбищу торжественный вид.
- «В. Т. Мак Ки», - прочла я на плите с христианским крестом. – «Королевская артиллерия. 4 января 1946 года. Возраст 19 лет».
Рядом покоился капитан А. Р. Джонс. Королевская индийская армия, интендантский корпус. Дата смерти 8 января 1946 года.
- Это военное кладбище, - пояснил Махеш, направляясь по дорожке между могилами. - Здесь похоронены британцы, служившие в колониальной армии. Они, к сожалению, не вошли в число тех, кто торжественно прошел через знаменитую Триумфальную арку «Ворота Бомбея» в сорок седьмом году, покидая ставшую независимой Индию. Вот еще один нашедший покой на чужбине.

Махеш остановился у плиты, где было выбито «Капитан С. Н. Уокер».
- Это тот самый Стивен Уокер? – спросила я, ошеломленная совпадением, не задумываясь о том, что Махеш не мог знать о наших с Санджаем открытиях.
- Тот самый, - кивнул Махеш, нисколько не удивляясь моему вопросу. - Английский муж дочери Сунила Кханны. Несчастная Лаванья так и не узнала, что капитан Уокер погиб за день до эвакуации. Как, впрочем, не узнал никто из семьи Кханна. Его убийство открылось не сразу, Сунил с сыновьями к тому моменту уже покинули Пуну, и никто не стал искать их в неспокойной Индии. Да и зачем?
- Как погиб капитан?
- Его убили из-за денег. Некто Люк Стоун, бывший британский военнослужащий, в наркотическом опьянении напал на женщину и убил ее брата, пытавшегося ее защитить. Я нашел протокол дознания только потому, что там упоминались имена Сунила Кханны и Лаваньи. Люк, находясь в ломке, признался, что это не первое его убийство – в сорок седьмом году он зарезал капитана Уокера. Наркоман выследил его, так как слышал, что тот понесет деньги своей индийской жене. Бедняга Уокер не дошел до моста Индраяни каких-то сто метров.
- И Лаванья так и не дождалась его. - Мои глаза опять были на мокром месте. - Как же несправедливо все сложилось!
- Она убила себя, считая мужа обманщиком и предателем. – Санджай подошел так близко, что я чувствовала на шее его дыхание.
- Я напишу ей.
Махеш посмотрел на меня как на умалишенную, когда я, достав шариковую ручку, начала писать в потрепанном дневнике, положив его на могильный камень.

«Здравствуй, мой дорогой дневник», - я произносила слова вслух. – «Сегодня мне открылась тайна гибели капитана Стивена Уокера. Он погиб, спеша на свидание к своей жене Лаванье. Он нес ей деньги, но подлый человек убил его. Капитан Стивен Уокер любил Лаванью всем сердцем и собирался жить с ней долго и счастливо, но судьба оказалась немилосердна. Вот я стою у его могильного камня и вижу дату смерти. Она отличается от даты гибели Лаваньи всего на неделю, но я уверена, что там, где влюбленные находятся после смерти, он все еще ждет свою жену».
Я смотрела на дневник, ожидая ответа.
Он последовал, но не в виде слов. Дневник плакал. Прозрачные капли появлялись на странице и жемчужинами скатывались вниз, орошая траву у основания камня.
Повинуясь какому-то необъяснимому порыву, я положила дневник на могилу. Его страницы затрепетали, тронутые смелой рукой ветра. Послышались раскаты далекого грома.
- Смотрите! – Махеш поднял руку к небу, которое на горизонте окрасилось красным заревом, словно среди бела дня наступил закат.
- Как сари у невесты, - выдохнула я.
Через мгновение молния разорвала небо пополам, а гром ударил так сильно, что дрогнула земля.
Откуда ни возьмись, в воздух взлетели белые птицы. Я не сразу поняла, что это страницы дневника, которые вдруг вырвались на свободу. Они закружились в бешеном танце и растворились в почерневшем небе.
Я опустила глаза. В том месте, где только что лежал дневник, осталась лишь примятая трава, украшенная бисером росы. Или это были слезы Лаваньи?
Шквалистый ветер принес проливной дождь.
- Сия, все кончено, бежим! – Горячая ладонь Санджая схватила меня за руку, и мы побежали.

На заднем сиденье машины Махеша Санджай губами собирал с моего лица дождинки. Или это были слезы? Слезы счастья и печали. Дневник исчез, и я всей душой надеялась, что души капитана Стивена Уокера и его любимой Лаваньи соединились.
- Мэйн тумсэ пьяр картхи хун, - призналась я в любви, перед тем как Санджай по-настоящему поцеловал меня.
- Мэйн тумсэ пьяр картха хун, – прошептал он в мои губы, прервав поцелуй лишь на один вдох.
А за стеклами машины очищающий ливень умывал прекрасную Пуну. И я верила, что все у нас сложится хорошо, несмотря на то, что Санджай кшатрий, а я иностранка, джати. Любовь победит.
_________________

Всем привет!

Спасибо, Лулу! Надеюсь, вы станете моим постоянным читателем.

В седьмой главе все благополучно разрешится. Но вот как дальше сложится жизнь героев? Об этом узнаем из эпилога.

Привет, Валентина! Всегда тебе рада.

Глава, которую я только что выложила, раскрывает тайны дневника. Понравилось, как все разрешилось?

Сказка Чапати была написана позже и не входила в конкурсную работу. Я добавила ее в повесть после конкурса, решив таким образом немного "разрядить обстановку" в 5 главе.
Завтра будет Эпилог. А сегодня небольшой спойлер.

_________________

спасибо за продолжение
___________________________________

Таня , спасибо за главу , жду эпилог .
Как хорошо , что Сия и Санджай разгадали тайну дневника .
Виновата нелепая случайность . И несколько человек не смогли обрести счастье .

Татьяна, спасибо!
И грустно, и печально, и радостно.
Грустно и печально за Лаванью и Стивена Уокера, которым при жизни не суждено было
быть вместе.
И радостно за Сию и Санджая, у которых, надеюсь, хватит сил, любви и храбрости отбросить
вековые предрассудки и традиции, чтобы быть вместе.
_________________

 » Эпилог

«Здравствуй, мой дорогой дневник. Прошел ровно месяц с тех пор, как меня посадили под домашний арест. У меня отняли сотовый телефон, отключили вай-фай, даже сняли провода с компьютера, когда застукали за тем, как я вытаскиваю из рюкзака спящего брата его USB-модем.
Доступ подруг, а Людки особенно, в дом закрыт. Я считаю это ограничение чрезмерным и по сути своей бесполезным - во время каникул ко мне особо ломиться не будут. Все думают, что я до сих пор хожу по развалинам древних памятников Индии или беседую с Буддой.

Находясь под строгим арестом, я как неандерталец высекала письмена на всем, что попадалось под руку - так велико было мое желание выплеснуть то, что творилось в душе. Чтобы я не портила обои, не писала на полях «правильных» книг, мама, сжалившись надо мной, выдала школьную тетрадку в линеечку. Я вывела на зеленой обложке слово «Дневник», и теперь мне есть, с кем поговорить. Только тебе, дорогой дневник, я могу доверить все свои тайны.

День рождения Санджая я встретила у него дома. Голая и в его постели. Не подумай, что опытный мужчина воспользовался наивной глупышкой и обольстил ее. Все случилось с точностью до наоборот.
Целуясь с Санджаем на заднем сиденье машины, я положилась на судьбу: привезет нас Махеш на мою виллу - так тому и быть, останусь дома и примерной девочкой буду дожидаться возвращения отца, нет…
А вот тут я не стала загадывать. Ведь в любовном бреду должны находиться двое.
Каюсь, я кривила душой и играла с судьбой в подкидного дурака с мастерством шулера. Откуда Махешу знать, где я живу? Конечно, он оставил целующуюся парочку у дома Санджая.

Как только мы выбрались из автомобиля, Санджай превратился в сдержанного человека.
- Мы пообедаем, и я отвезу тебя домой,- изложил он свой план, входя в кабинку лифта.
- На чем? Скутер остался у кладбища.
- Я отправлю за ним Али.
С Али я познакомилась тут же. Это тот самый мужчина, что поет по утрам песни и увлеченно работает венчиком, смешивая соус. Его взгляд мне не понравился.
Но когда твои губы горят от недавних поцелуев, и в тебе проснулось желание, сродни животному, когда зов природы так силен, что ты становишься безрассудной, тебе глубоко все равно, что о тебе думают люди, которых ты больше никогда не увидишь.
- Прости, я не должен был… - начал Санджай, переходя на другую сторону стола.
Он остановился не рядом, а напротив, пытаясь столом разграничить все, что случилось в машине, на «до» и «после». Он испугался жаркого «до», поэтому выбрал холодное «после».
- Что ты делаешь? – осекся он, видя, как я расстегиваю свою рубашку.
- Снимаю мокрую одежду. - Только безумие первых поцелуев заставило нас забыть о том, что мы попали под ливень и промокли насквозь. - Я боюсь опять заболеть, у тебя в квартире прохладно.
- Я подниму температуру.
- Не надо, она и так зашкаливает.
Рубашка упала на пол, следом полетел бюстгальтер. Соски от холода сжались в тугие горошины.
- Сия…
Молния на джинсах открылась с привычным звуком. Я бы хотела снять их красиво, но мокрая ткань липла к ногам, поэтому более-менее грациозно получилось спустить их лишь до колен.
- Я сейчас упаду! – смеясь, воскликнула я. «Боже, пусть Санджай не заставляет меня прыгать до него на одной ноге!»
Как только Санджай, испугавшись, что я сейчас убьюсь о мраморный пол, обошел стол и протянул руки, я прильнула к нему всем телом. К черту джинсы, которые кандалами сковали ноги. Долой мокрую майку, которая рельефно обтянула грудь Санджая.
Тело к телу. Губы к губам.
- Сия, мы должны остановиться.
Мольба, которой я не вняла. Я сама расстегнула его ремень, но ладонь Санджая накрыла мою руку и сильно сжала ее. До боли, до моего вскрика.
- Маста И…
Чтобы он не произнес имя моего отца, я запечатала его рот ладонью.
- Ты меня не остановишь.
- Я не могу. Я дал обещание заботиться о тебе.
- Так заботься. Моим ногам холодно. Я стою босая на каменном полу, а мокрые джинсы никак не снимаются.
Я видела, как на его лбу выступили капли пота.
- Сия…
- Я заболею и умру, и тебе будет стыдно перед твоим учителем.
- Сия, так нельзя. Это серьезный шаг.
- Так сделай же его, наконец! Не заставляй себя уговаривать!
Санджай резко развернулся и вышел.
А я осталась стоять на кухне. Полуголая, со спущенными штанами.
Кое-как натянув их обратно, подцепив с пола рубашку и лифчик, который зло сунула в сумку, застегнувшись на все пуговицы, я остановилась у двери, ведущей к лифту.
«Вот и все. Он не хочет меня. И как бы я ни горела, он одним движением сумел потушить пожар».
- А как же любовь? – я вспомнила произнесенные в машине признания. Но тут же память услужливо подсказала, что я уже спрашивала об этом Санджая и получила ответ: «Если она по правилам. Семья отвернется от сына, если он возьмет в жены девушку из низшей касты».
Не в этом ли причина? Он вспомнил, что я джати, и пришел в себя?
Я направилась в его комнату, резко открыла дверь и выкрикнула то, что мучило:
- А как же любовь? Если она не по придуманным кем-то правилам, значит, ее нет?
Ответом мне был шум воды. Санджай купался, забыв обо мне.
Ах так!
Я ворвалась в ванную комнату и дернула дверь душевой кабинки.
Санджай стоял спиной ко мне, уперев руки в стену. Он был в джинсах, а ледяная вода лилась на его плечи. Ее брызги отрезвили меня, и я захлопнула рот.
Почувствовав движение воздуха (не от захлопнутого рта, это точно), Санджай обернулся. У него были больные глаза.
- Сия…
- Я люблю тебя. - По моим щекам текли капли воды. Или это были слезы? Я тряслась от ледяных брызг и нахлынувших чувств.
Он сделал шаг навстречу, подхватил меня на руки и перенес в свою спальню. Откинув покрывало, улегся вместе со мной на кровать. Мы так и лежали, вцепившись друг в друга, словно сиамские близнецы перед операцией разъединения. Мы, как и они, не знали, сумеем ли выжить, если нас разделят.

Одежда высохла прямо на нас. Мы открыли глаза, когда за окном наступило утро следующего дня.
- С днем рождения, любимый, - прошептала я ему на ухо, заметив, как дрогнули его ресницы. – Наступил долгожданный день рассказов о «Камасутре».
- Какая же ты упорная, Сия.
- Я никогда не нарушаю своих обещаний. Подарок в студию!
Забравшись на Санджая верхом, я наклонилась низко-низко и сама поцеловала мужчину, с которым провела ночь в постели, пусть и полностью одетая.

- Поза номер тридцать шесть. «Наездница», - начала придумывать я. - Руки мужчины лежат на ее бедрах, ее - покоятся на его груди.
За дверью что-то разбилось.
- Подожди. - Санджай аккуратно снял меня с себя. – Запомни, на чем мы остановились.
Через минуту послышался приглушенный разговор, и хлопнула входная дверь.
- Я отпустил Али на сегодня. Нехорошо, когда рассказы о «Камасутре» слушает кто-то третий. - Санджай открыл шкаф и снял с плечиков рубашку.
- Ты куда? – поднялась я на локте.
- Я быстро. Шампанское и шоколад – непременные атрибуты в позе «Наездница».
Чмокнув меня в нос, Санджай скрылся за дверью.

Да, наездница была хороша. Вчерашний ливень и брызги душа не сделали ее красивей. Волосы торчали во все стороны, рубашка измялась, о джинсах и говорить нечего.
Быстро раздевшись, я юркнула под душ. Понюхав все бутылочки, выбрала традиционный шампунь и через пятнадцать минут сидела на кровати вся вкусно пахнущая и хрустящая. Естественно, я была голышом. «Камасутра» только в натуральном виде. Никаких монашеских статуй. Пробовать – так вживую.
В дверь позвонили.
Выбрав в шкафу рубашку Санджая, я накинула ее на себя и побежала открывать дверь.
- Забыл ключи?
За порогом стоял мой папа. Я резко запахнула рубашку.
- Две минуты на одевание.
С бьющимся в горле сердцем я кинулась в спальню и трясущимися руками натянула на себя джинсы, заправив в них рубашку Санджая. Подхватив сумку, вышла к отцу, боясь поднять на него глаза.
В лифте не хватало воздуха.
Проскользнув в открытую отцом дверцу, послушно села на заднее сиденье «Махиндры».
- Паспорт с собой? – спросил он, взглянув на меня через зеркало. Я кивнула.
Через час я стояла в аэропорту с билетом на рейс «Пуна-Нью-Дели».

Как была, в мятых джинсах и рубашке Санджая на голое тело, я вышла из аэропорта родного города. Меня встречала мама. У нее были заплаканные глаза.
В такси мы ехали молча. Молча же она открыла дверь моей комнаты, предварительно забрав у меня сотовый телефон.
Через неделю моего заключения мама сумела выдавить:
- Вы хоть предохранялись?
- У нас был безопасный секс, - заверила я ее. К чему разговоры, если мои родители все поняли правильно? Если бы папа явился на пару часов позже, следы моей девственной крови украшали бы постель Санджая. Они верно оценили падение дочери.

Все осталось позади. И вой в подушку, и нежелание жить, и радость от того, что папа пришел вовремя, и сожаление о том, что папа явился так рано.
Когда меня поймали с поличным, мама, выхватывая из рук USB-модем, горестно произнесла:
- Он никогда не женился бы на тебе. Ему не позволил бы отец-генерал. Как не позволил когда-то, когда он влюбился в девушку из Питера.
Я прекрасно понимала, кого мама называет «он».
Девушка из Питера… Та самая, что научила мерить температуру, прикасаясь губами ко лбу, которая мечтала стать женой, и которую отвергла индийская семья, назвав неприкасаемой.
Я, как и она, джати.

Спасибо, дорогой дневник, что выслушал мою исповедь. Скоро первое сентября, я пойду в институт и встречусь там с Людкой. Что мне рассказать о прекрасной Индии?
О проклятии виллы Сунила Кханны? Поверит ли? Теперь я и сама с трудом верю, что могла разговаривать с дневником, в который вселилась несчастная душа Лаваньи, жены британского офицера Стивена Уокера.
Или о том, что в Индии нет любви?
Но я люблю. И моя любовь зародилась именно там.
«Мэйн тумсэ пьяр картха хун» - признание в любви мужчины, с которым я провела ночь. А я хотела провести с ним всю жизнь. Смотреть в глаза, трогать губами длинные ресницы, чувствовать его руки на своем теле».
Я закрыла дневник и тихо запела песню, под которую мы отплясывали с Анилой на бортике бассейна.
- Бас, кызым, Эпипэ, син басмасан, мин басам, - шептала я слова, совсем не заботясь о том, что веселый прежде мотивчик стал печальным.

Так пляшет Апипе,
Что под нею пол гудит.
Так пляшет Апипе,
Что под нею пол гудит!

Ты пляши, девчонка, пуще,
На тебя жених глядит,
Ты пляши, девчонка, пуще,
На тебя жених глядит.

Насквозь проломишь пол -
Это вовсе не беда,
Насквозь проломишь пол -
Это вовсе не беда,

Пусть жених за доски платит,
Доски - это ерунда,
Пусть жених за доски платит,
Доски - это ерунда!

Воспоминания об Индии обрушились на меня лавиной. Я прижала к лицу тетрадку, на которой сама вывела слово «Дневник», и горько заплакала.
Слезы оставляли на зеленой обложке темные следы, и я знала, что никогда больше тоненькая тетрадка в линеечку не станет такой гладкой и чистой, какой была прежде, до того, как я взяла ее в руки.
Повинуясь внутреннему порыву, почти ничего не видя из-за слез, я открыла новую страницу и написала:
«Мой дорогой дневник. У меня есть одно желание. Всего одно.
Я хочу, чтобы Санджай позвонил в нашу дверь и сказал:
- Сия, я пришел за тобой».

В дверь позвонили. Босиком, опережая брата на поворотах, я кинулась к двери.
- Дура, ты куда? – крикнул он мне вслед. - Это мой Ленька.
Я распахнула дверь.
За ней стоял Санджай.
- Сия, я пришел за тобой.

Конец
_________________