Цена пачки сигарет
- Подъе-е-ем! Побудка хуже, чем звонок будильника, может быть только рёв командира. Две минуты на одевание, разбор снаряжения и построение. Сегодня будет очередной бросок - от немыслимой жары тухлая вода в фляге, потная спина под тяжеленым рюкзаком и новые кровоточащие мозоли - сапогов в размер никогда не бывает для рядовых и новобранцев. На календаре - безвременье и я в местечке с названием "вблизи Афганистана". Отсюда два пути - на небо или в землю, но в принципе это равносильно. Вероятность того, что тебе дух всадит клинок в спину, настолько же велика, как и то, что взвод попадет на заминированный участок, и полетят "куски по закоулочкам". Я здесь поверил в Бога. Того святого и праведного Бога, что затащил меня в эту чертову пустыню, из которой никто не выберется. Мы здесь все погибнем до одного. От жары, дизентерии или врага. Жажда жизни... А что я видел за свои восемнадцать лет? Вечно работающую мать, бывшего ученого, а теперь пьяницу, отца. И да, младшую сестренку. Когда ползешь, пробиваясь подобно кошке, по открытой местности, меньше всего думаешь о своих родных, выкладываясь на "физике" надеешься не сдохнуть от упражнений, стремительно превращающих твое тощее тело "курочки за девяносто пять копеек" в тело борца, проклиная того, кто орет "девочки". Но человек привыкает ко всему и даже к аду. Собирая автомат, на ощупь с завязанными газами, я представлял тело единственной девушки, с которой был. Наташка... грудь, бедра, шелковая кожа. Короткое "готово" и оружие ложится на угол стола. Будешь лучшим - убьют чужие, будешь последним - подохнешь сам. Мечтать о будущем - непозволительная роскошь, думать о доме - травить душу. Но своих вспоминаю постоянно. Теплые руки матери, укрывавшие по ночам одеялом, сборку с отцом моделей самолетиков, нежные объятия и смех сестренки. Сюда не доходят письма, да и вряд ли отряду смертников кто-то пишет. Ведь мы умерли для всех, едва получили назначение. А я на клочке бумаги строчу письма, и хоть почту отсюда не забирают, пишу каждый день. - Ястреб, за пачку сигарет дам позвонить, - тихий голос Черного надламывает тишину казармы. Кровь с шумом ударяет в голову, я оглядываюсь - кто еще слышал? Но все спят, только заговорщически улыбается друг. Пачка сигарет - нехилая цена вопроса! Их можно достать за половину месячного содержания или неделю пайка. Назло хочется нестерпимо курить. - Гонишь! Он мотает головой. Черноглазый Дьявол-искуситель! Позвонить домой, отдав курево, или расслабляться вечером, затягиваясь сигареткой под басни друга, осознавая упущенную возможность? Вот мы пробираемся в штаб-казарму - темнота режет глаза, но зрение восстанавливается, позволяя видеть очертания предметов. Серж по пути "заливает" как ему доверили налаживать связь, по средствам какого коммутатора сигнал можно передать на "большую Землю" и он уже звонил своим, а завтра чудо-агрегат переедет на другую точку, так что "бери, пока дают". - Кончай трепаться, - шепчу ему я, показывая на дежурного. Черный снова улыбается, кривя нахальную рожу и перегоняя в противоположный угол рта зажженную сигарету из отданной пачки. Дежурный спит. Молоденький паренек, веснушчатый, похожий чем-то на цыпленка - существо из того мира, где нет войны. Пацан, ты попал сюда по ошибке или чем-то разозлил дядьку в военкомате... Надо бы разбудить, но я прохожу мимо, нарушая очередной пункт Устава. Эта ночь спокойная, наполненная до краев, как грудь кормящей матери, тишиной и сладким ароматом цветов, и температура наконец-то спала до адекватных показателей. Пусть спит. А Дьявол уже включает коммутатор, подсоединяет и переключает провода: закончив, протягивает мне трубку и выходит. Прикрывая свет фонарика рукой, почти на ощупь набираю номер. Длинные гудки. Неужели никого нет дома? С каждым вздохом я понимаю, что меня обвели вокруг пальца как идиота! Целая пачка сигарет! Или все спят? Черт! Может у них что-то случилось? Набью рожу этому гаду! - Алло? - Откуда-то далеко, из спокойной жизни раздается женский голос. - Мам..., - облегченно выдыхаю, чувствуя, что отлегает не только от сердца, но и от паха. - Дим, это ты! Дима, Димочка, сыночек мой! О господи, мы так за тебя волновались! Нам сказали, что ты под Москвой, но письма возвращаются. Как ты? Сынок, ты меня слышишь? Папа нашел хорошую работу! Ну что же ты молчишь? - Она тараторит без умолку и внезапно затихает. - Ты в Афгане...? Последнее слово тонет в плохо сдерживаемых всхлипываниях. - Ма, я вернусь, - шум в трубке напоминает пулеметную очередь. - Слышишь, я вернусь! - Наташа с нами живет! Ждет тебя... А телефон предательски замолкает, захлебнувшись в треске. На ватных ногах выползаю на улицу - отмечаю, что на востоке начинает светлеть - скоро подъем. Увидев меня, Черный отлипается от стены и мы возвращаемся, проходя мимо дурного еще от сна, дежурняка, разбуженного подзатыльником. Если отсюда действительно никто не возвращается, значит, я обязан стать первым... И я вернусь, целый и не контуженный, и подниму два пальца к небу родного города. Потому что "Виктори" - победа, семья, Родина.
|