Босиком по углям

Затылок болел крепко: то, что подмешали в пиво, скорее всего было сильным нейролептиком. Николай крякнул, потирая голову и оглядывая сарай, куда его втолкнул лысый мужик пять минут назад.

Он мог только догадываться, куда именно его привезли. Судя по жаре, юг России, но область, район... неизвестно. Он ощупал карманы. Ни паспорта, ни денег, ни карты, ни мобильного. Внутри начала нарастать паника, он стиснул зубы и глубоко задышал. Прорвемся. Главное – не терять спокойствия, мыслить четко, ни с кем не спорить. В детдоме выжил – выживет и тут.

Так... если не убили, значит, в рабы определят. О подобных случаях он слышал от ребят из строительной бригады, но как-то не представлял, что такое может стрястись с ним. Около полудня, когда Николай зашел освежиться и перекусить в столовую на вокзале, к нему подсел какой-то чернявый парень, представившийся Ахсаром. Потом Николай пил с новым знакомым, разливавшимся соловьем о бешеных заработках где-то у Каспийска. А ведь впереди еще был трудовой день, бригадир ждал... Но Николая словно околдовали.

И опоили, черти поганые. Так, что теперь все кости черепа точно превратились в едва склеенное крошево, а мышцы вообще стали как не родные... Больно.

Ладно, сказал он сам себе. Терпи, казак, атаманом будешь.

***

Прошло два месяца. Физически крепкий двадцатидвухлетний парень выглядел, как огородное пугало: кости торчат сквозь старую одежду, взгляд волчий, походка валкая. Восемнадцатилетняя белоруска Ксюша и сорокалетний украинец Сергей, трудившиеся рядом рабы, которые провели на рыбной ферме куда больше времени, могли составить Николаю конкуренцию по внешнему виду. Хозяин фермы, полковник полиции Сарычев, кормил их хуже, чем собак – баландой из перловки с кусочками издохшей рыбы, сухим хлебом, самым дешевым чаем из пакетиков. При этом рабочий день длился от пятнадцати до восемнадцати часов, и трудились без выходных. Когда у Сергея случилось растяжение сухожилия на правой ноге, он не смог выпросить даже суток отдыха.

Они пытались бежать. Дважды. В первый раз их сдали жители ближайшей деревни. И снова сарай, но теперь кандалы на ногах. Хозяин приехал, приказал своим «шестеркам» избить Сергея и Николая. Оксану напарники просили не трогать, с такой худенькой и пугливой мог случиться припадок... Их не послушали, после избиения бившуюся в судорогах девушку бросили в угол. Ее сандалии послужили подушкой. Долго с них потом отмывали кровь и сушили...

Во второй раз Оксану решили оставить, она так и не пришла в себя после побоев и могла задержать парней. Николай, успевший привязаться к ней душой и сердцем, дал клятву – первым же делом взять помощников и вернуться за девушкой. Ксюша, обняв его крепко и поплакав, сказала, что будет ждать обоих сколько угодно. Но глаза ее, темные вишни, говорили Николаю иное: ждать любимая будет в первую очередь именно его.

Он все еще думал о Ксюше, пробираясь с Сергеем по трассе. Оба вели себя как зайцы, избегая людей и особенно – патрульных машин полиции. Ноги, сбитые с трудом перепиленными кандалами, адски болели. Впереди замаячил пост ДПС. Сергей перекрестился, побледнел, шепнул напарнику:

- Тихо только, дружище!

Тихо не получилось. Их взяли, и через пару часов пленники уже тряслись в фургоне по дороге на проклятую ферму.

***

- Ну что-о, быдло, доигрались? – Сарычев был пьян и лют. На пухлых щеках краснели пятна, а серые ледяные глаза обшаривали рабов с ног до голов. – Меня хотели обмануть? Меня ни одна тварь не обманет! Я ваш царь, и бог, и воинский... - Он икнул, матернулся, замолк на секунду. – Воинский начальник!

Он кивнул, и охранники уложили обоих беглецов наземь. Рядом уже вбили колышки, за которые Николая и Сергея вот-вот растянут... И изувечат навсегда.

- Никита Павлович! – Голос Ксюши был на удивление громким. Она выступила вперед, нагнулась, сняла сандалии. – Позвольте их выкупить! Я танец знаю, непростой. «Пляска на угольях» называется. Спляшу вам, в честь сегодняшнего дня Константина и Елены!

- Какой танец? – опешил хозяин.

- Прикажите своим людям разогреть угли и рассыпать вон по той дорожке. - Ксюша говорила все увереннее, темные глаза в упор глядели на лицо мучителя. – Клянусь, такого вы никогда не видели и не увидите больше, хоть сто лет проживите. Вот вам мои сандалии, босая буду.

Сарычев потер рукой подбородок. Его охранники застыли, ожидая нового приказа хозяина. Вот сейчас наглой девке покажут, где раки зимуют... Может, им отдадут поиграть...

- Врешь, поди. Любовников хочешь вытащить. – Полковник хохотнул. – Небось с обоими уже... - И снова мат.

Николай в ярости рванулся, но «шестерка» держал крепко. Ксюша метнула взгляд на любимого, свела брови: «Не смей!». И он расслабился, каждой клеткой желая смерти подонку.

Когда багровые угли рассыпались по цементной дорожке у пруда, охранники и Сарычев уже извелись от любопытства. Еще бы – не каждый день такая удача.

- Поле-полюшко горит, речка-реченька бежит... - Монотонный речитатив Оксаны завораживал всех зрителей. Босая ножка ступила на живой огонь. За ней – другая. – Ой-ли, ой-люли, поле-полюшко горит...

Николай с ужасом и восхищением следил, как хрупкая девушка пританцовывала на углях – сначала медленно, потом все быстрее, быстрее, быстрее... Прыжок, поворот, прыжок... Сарычев, не отрывая взгляда от плясуньи, отхлебнул из горлышка бутылки водку. Охранники уже и про выпивку забыли. Сергей то ли отключился, то ли притворялся потерявшим сознание.

- Ой-ли, ой-люли, - напевала плясунья, - уголечек, зазвени, золотым освети...

И вдруг Оксана схватила голой рукой маленький уголек и подкинула вверх. Зрители разом ахнули. Там летела, переворачиваясь, золотая монета!

И упала прямо в пруд. А за нею и товарки – звонкие червонцы из чистого золота.

Безумие охватило рабовладельцев в один миг. И Сарычев, и охранники бросились в воду. Они ныряли, безуспешно пытаясь выхватить друг у друга добычу. Потом кто-то схватился за нож...

А Оксана даром времени не теряла. Она разрезала путы Сергея и Николая ножом, и все трое, спотыкаясь, побежали к стоявшей рядом "Ладе"... Сандалии остались стоять у пруда, забытые.

***

Год спустя супруги Северцовы вспоминали свое рабство и благодарили небо за спасение. Небо – и старую болгарку-нестинарку, бабку Оксаны.