Осколками откроет тайны время,
Через палатки, песни у костра
Излом раскопа нас соединяет с теми,
Кого ласкали древние ветра.

(с)Константин Стоик  

Будто нарочно растягивая в бесконечность никому не нужное собрание, профессор Кнышев неспешно снял с носа очки в массивной оправе, старательно протер клетчатым носовым платком толстые стекла и окинул аудиторию близоруким взглядом. Усмехнувшись собственным мыслям, встал из-за стола и медленно двинулся по проходу между рядами.

– Итак, асфальтовые вы мои, – не тая сарказма, продолжил он наставлять нас на путь истинный, – прежде чем мы сядем в поезд, настоятельно рекомендую вам еще раз убедиться... само собой, из достоверных источников, что останки мамонта в Костромских лесах мы искать не намерены. Ради насыщения своих скудных умишек недополученными знаниями, будьте добры, хотя бы пролистайте монографию по археологии Костромского края. Да-да... именно ту, что я имел честь рекомендовать вам еще в начале семестра.

Профессор самодовольно ухмыльнулся, после чего его насмешливый взгляд снова заскользил по аудитории и, как всегда, под конец сего странствия остановился на мне.

– А Вы, милая барышня... – досадливо скривив губы, протянул профессор. – Прислушайтесь к мудрому совету хоть на этот раз, коли мне все-таки не удалось отговорить Вас от участия в экспедиции. Не подходите к языческим идолам на острове ближе, чем на три метра. Сжальтесь над нами грешными.

По аудитории пронесся дружный смех, несомненно, вдоволь потешив самолюбие профессора. Не скрывая удовлетворения, тот растянул тонкие губы в блаженной улыбке и, видимо, посчитав свою миссию выполненной, наконец объявил об окончании сего бессмысленного мероприятия.

– Распечатки со списком необходимых продуктов возьмете у Ольги Владимировны, – видя, что студенты радостно повскакивали из-за парт, озвучил он самую ценную информацию и кивнул на свою красавицу жену.

Этой странной паре мы, студенты-первокурсники, перестали удивляться еще в конце сентября. Она – молодая, длинноногая блондинка, будто сошедшая со страниц глянцевых журналов, а по совместительству бывшая Кнышевская аспирантка. Он – стареющий коротышка с землистого оттенка лицом и сальными седыми патлами, торчащими вокруг вечно лоснящейся лысины. В остальном они составляли гармоничный тандем научных работников – заносчивых, высокомерных, не мыслящих жизни без язвительных насмешек над окружающими, будь то желторотые студенты или именитые историки.

Экспедиция в компании данной парочки обещала стать незабываемым приключением. Месяц походной жизни, палатки, песни под гитару с друзьями у костра, что еще нужно для счастья? Любимый мужчина рядом, само собой... Но с этим-то как раз у меня намечались сложности.

Нет, Большая Любовь в моей жизни все-таки существовала, и даже не в теории, а на практике. Более того, кажется, она, вопреки всем превратностям судьбы, наконец-то обрела взаимность. Только предстоящая экспедиция, в каких бы радужных красках я ее себе не рисовала, грозилась стать серьезной проверкой этих пока еще не окрепших чувств. Артем присоединиться к нашему отряду не мог.

А ведь сам же и убедил меня когда-то отправиться раскапывать «усадьбу» дедушки Мазая на Костромское водохранилище. «Убедил» – неправильное слово, фальшивое, как лейбл «Chanel» на Черкизовском рынке, ведь я и без захватывающих рассказов об экспедициях прошлых лет отлично понимала, что проторчать месяц в затхлом музее, протирая пыльные и никому не нужные экспонаты – вовсе не равнозначная альтернатива островной жизни. И все равно, когда за неделю до окончания сессии Артем объявил, что его карьера пошла в гору, и он просто не имеет права упустить такой шанс, моему негодованию не было предела. «Убедил» не «убедил», а палатку мне теперь придется делить вовсе не с ним, а с подружкой.

Я обиделась, демонстративно скрестила руки на груди и, гневно чеканя слова, сообщила Артему, что мне теперь все ясно, что карьера, естественно, гораздо важнее, чем любимая девушка, и что провожать меня, само собой, не надо. А потом, резко развернувшись на каблуках, ушла – не домой и не обратно в университет, а на поиски резиновых сапог по окрестным магазинам для охотников и рыболовов.

Артем догонять меня не стал – на самом деле спасибо ему за это, ведь иначе бы я точно не сдержалась и наговорила такого, о чем потом непременно сожалела. Есть за мной такой грешок, каюсь. Но на вокзал перед отправлением поезда до Костромы мой возлюбленный все-таки пришел. Ласково поцеловал меня в висок и, виновато улыбнувшись, притянул к себе.

– Да ладно, не дуйся. Ты и не заметишь, как месяц пролетит.

– Замечу, – упрямо фыркнула я, но отстраняться от его груди не стала.

– Я, правда, не могу сейчас поехать, но если вдруг нарисуется окно, мигом примчусь хоть на пару дней.

– Не примчишься... Кто же теперь отпустит такого ценного сотрудника. Не идиоты же они.

– Посмотрим.

Тут и смотреть было не на что. Я знала, что он не приедет. Поэтому лишь угрюмо кивнула, чмокнула Артема в щеку и, ухватившись за лямку походного рюкзака, попыталась без посторонней помощи закинуть его на спину. Задача не из простых, и, несомненно, мое позерство могло закончиться комичным падением с перрона. Артем не позволил мне веселить народ подобной клоунадой, недовольно покачал головой и, отобрав у меня непосильную ношу, сам затащил ее в вагон.

– Обещай звонить, – потребовал он напоследок, когда проводница громогласно оповестила пассажиров и провожающих об отправлении поезда.

– Ты же знаешь, у меня нет мобильника, – напомнила я уже из вредности.

– Но таксофоны на улицах Костромы и телеграф, на худой конец, еще никто не отменял. Туда раз в неделю вы однозначно сможете добраться, – усмехнулся Артем. – А мобильник тебе в Вёжах и не понадобится. Там нет ни вышек МТС, ни даже розеток.

– Значит, фен я тоже зря взяла. Хорошо, позвоню.

– Вот так бы и сразу. Ладно, девчонки, удачи. И Вам, Сергей Михайлович, тоже удачи, – кивнул он выглянувшему из-за фанерной стенки профессору Кнышеву.

– Она мне явно пригодится, – скривился мужчина и снова скрылся за перегородкой. – Прощайтесь со своей зазнобой поскорей, а то стоп-кран дергать придется.

Артем-то ушел, а мы остались. И судя, по доносившимся из-за стены комментариям, профессорское семейство было не слишком в восторге от соседей. Наша дружная компания, вырвавшись из-под родительского крылышка, решила отметить столь знаменательное событие.

Закупленное едва ли не в промышленных объемах пиво закончилось уже на подступах к Ярославлю, где и было решено пополнить запасы алкоголя. Восьмиминутная стоянка поезда не слишком располагала к долгим походам по привокзальным ларькам, но наших гонцов, вероятно, не слишком заботила такая мелочь, как расписание. Сорвать стоп-кран все-таки пришлось.

Проводница была в бешенстве, профессор Кнышев тоже. И он, в отличие от возмущенной дамы в форме, знал в чьем лице нужно искать козу отпущения. Конечно, в моем.

– Милейшая барышня, – с неприкрытым сарказмом в голосе протянул Кнышев. – Ксюшенька...

– Я не Ксюшенька, – ехидно улыбаясь, перебила его я. – И не Катенька тоже.

– Мне отлично известно, кто Вы по паспорту. Но не моя вина, что родители дали Вам столь неподходящее имя. Ничего светлого в Вас до сих пор обнаружено не было. Посему нарекаю Вас Ксенией, – осчастливил он меня, а заодно и собравшуюся в тамбуре толпу. – Итак, милейшая барышня, предупреждаю Вас первый и последний раз... если за эту ночь повторится что-нибудь подобное, у Вас есть все шансы получить «неуд» за практику, так и не добравшись до места археологических раскопок. Я понятно изъясняюсь?

– Не очень, – фыркнула я. – Сергей Михайлович, откуда такая уверенность, что это именно я сорвала стоп-кран?

– А больше некому, милейшая барышня. Больше некому!

Больше на самом деле было некому. Несмотря на огромную группу поддержки, собравшуюся рядом со мной, ее вмешательство в процесс остановки поезда ограничилось лишь громогласными призывами. Но зато я стала героиней ночи.

* * *

Вопреки угрозам профессора до острова Вёжи[1] мне добраться все же удалось. Даже почти без труда, если не считать долгий и изнурительный путь под палящим солнцем по девятикилометровой дамбе от автобусной остановки до заброшенной деревушки Спас, где нашу экспедиционную братию ждала лодка для переправы на остров.

А чуть позже, когда в ненасытных желудках этой самой братии оседал скудный ужин, выяснилось, что профессор Кнышев в экспедиции мелкая сошка. Бессменный поставщик дармовой рабочей силы из Москвы. Верховодит же раскопками селища Вёжи некий Коробов – молодой красавец мужчина, руководитель чего-то археологического в Костромском государственном университете.

При виде столь мужественного представителя сильного пола красавица Ольга Владимировна вспомнила, что она женщина с обложки, а не только научный работник, и начала стратегическую кампанию по обольщению. Тем более что ее благоверный, попав в родную стихию, незамедлительно приложился к бутылке и, собрав вокруг себя желторотую публику, приступил к красочному живописанию своих героических подвигов в дебрях Амазонки.

Полчища комаров не просто кусались, а устроили вселенский пир, восполняя долгие недели ожидания случайных жертв. Питьевая вода обнаружилась лишь в водохранилище, в котором нам еще месяц предстояло мыть посуду, стирать белье и купаться самим.

Великие знатоки истории Костромского края злорадно поведали, что под этой самой питьевой водой погребены не только обширные заливные луга и живописные деревушки, воспетые некогда Некрасовым, но и, само собой, кладбища. Как же без них?

После проведенного совещания без участия административной верхушки и опытных старшекурсников было решено, что не мы первые, не мы и последние. Да и марганцовки у нас хоть отбавляй. Будем разбавлять, кипятить и в случае необходимости насыпать в воду хваленый порошковый “Инвайт”.

А на закате нам впервые довелось лицезреть традиционный языческий ритуал в исполнении начальника экспедиции. Увильнув от проявлявшей чудеса любвеобильности Ольги Владимировны, Коробов поднялся к раскопу и, остановившись у обрыва, картинно воздел руки к небу.

– Во дает, а... – перестав бренчать на гитаре, удивленно присвистнул Менестрель.

– А он, видать, как и Кнышев выпить не дурак, – усмехнулся его неизменный аккомпаниатор, отложив в сторону африканский барабан.

– Шаманит... – глубокомысленно протянула я. – Кстати, где там этот языческий пантеон, к которому мне запретили подходить? Никто не видел?

Деревянные идолы обнаружились в высоких зарослях бурьяна утром во время обустройства острова для жизни, труда и культурно-спортивного досуга. Я, само собой, к предупреждениям профессора не прислушалась, но довольно быстро утратила интерес к находке. Ведь на деле могущественные и грозные стражи диких островов оказались двумя трухлявыми пнями с не слишком умело вырезанными лицами. 

Моему разочарованию не было предела. Дальше хуже. Через пару дней и вовсе выяснилось, что археология выглядит захватывающим приключением исключительно в кино. На деле же сперва она напоминает прополку сорняков в огороде, затем – копание картошки, когда высокое руководство вдруг торжественно объявляет:

– Сегодня, товарищи бандерлоги[2], мы опускаемся на штык!

Потом приходит черёд чего-то совершенно невразумительного под названием «зеркальная зачистка», когда вся команда дружно ползает под палящим солнцем с малярными кисточками, сметая пыль с трухлявых древесных конструкций.

Единственная радость всех этих бессмысленных трудовых подвигов – по окончании «зеркальной зачистки» сдалось-таки высокое экспедиционное начальство под моим бульдозероподобным напором и милостиво разрешило взглянуть на результат наших трудов в нивелир. Не то, чтобы там было что-то интересное, но столь щедрый жест Коробова внес хоть какое-то разнообразие в размеренное течение трудовых будней.

А затем, после зарисовки и фотосъемки, снова последовал неизменный приказ опускаться на штык. В новом культурном слое, как, впрочем, и в предыдущем, была обнаружена очередная порция древнего барахла, которую не примет ни один, даже самый захудалый музей мира. Битые черепки, рыболовецкие грузила и снова черепки. Керамика красно-поливная, черно-поливная, ямочно-гребенчатая...

Несмотря на заверения Коробова, что ищем мы чудом сохранившуюся берестяную грамоту, я начала подозревать, что самой ценной находкой здесь считаются останки кожаных тапок и кости домашних животных, сохранившиеся аж с XVI века. Но и они встречаются до омерзения редко...

Жара нарастала с каждым днем, грозясь в скором времени изжарить нас дотла. Изредка появлявшиеся на горизонте облака опасливо обходили остров стороной. Обширные запасы питьевой воды при ближайшем знакомстве оказались глубиной по колено даже в километре от берега, и само собой, уже к полудню просто не могли дарить прохладу, выступая исключительно в роли зеркального отражателя солнечных лучей. А куда им еще отражаться, если не на пылавшие багряным румянцем спины археологов?

А Коробов по-прежнему каждый вечер на закате, поднимался к раскопу, замирал на краю обрыва и, картинно воздев руки к небу, настойчиво молил богов о солнечной погоде.

Фантазия моя иссякла уже после первой невинной шутки и полученного за нее нагоняя от высокого руководства. На самом деле, ничего серьезного, всего-то подменила обувь у палаток. Но профессор Кнышев, а вслед за ним и Коробов, почему-то предпочитали и дальше винить во всех лагерных происшествиях именно меня. Будь то пивная бутылка, невесть каким образом очутившаяся в Старом – еще к тому моменту затопленном – раскопе, или привязанные вместо экспедиционного флага кумачово-красные шорты Кнышева.

К исходу второй недели, побывав и на Новом, и на Старом раскопах, и даже на камералке[3] – драя черепки под строгим руководством Ольги Владимировны – я постановила, что если бы не пара сброшенных килограмм лишнего веса, единственной мало-мальски приятной составляющей археологии можно считать только вечерние посиделки у костра.

* * *

День выдался как всегда жарким и душным. Дождавшись ежечасного десятиминутного перерыва, я вслед за остальными собратьями по лопате подставила под половник костровых эмалированную кружку и, дождавшись пока ее наполнят чаем, плюхнулась на отвал[4]. Закурила, мрачно наблюдая, как вдалеке по фарватеру плывет баржа, груженная то ли песком, то ли щебнем.

– Ну и чего ты приуныла? – присев рядом со мной, поинтересовался Пашка, однокурсник Артема, уже третий год подряд приезжавший на Вёжи в составе экспедиции.

– Переживаю, что это не я додумалась Кнышевские труселя к флагштоку привязать, – угрюмо буркнула я.

– Ничего страшного. Все равно народ думает, что это твоих рук дело. Жарко...

– Ага. И ни намека на дождик.

– Коробов знает свое дело. Хорошо шаманит. На закате заклинание на ясную погоду читает, на рассвете подношения богам делает.

– Совсем что ли двинутый?

– Двинутый не двинутый, а видишь... работает заклинание.

– Ну-ну... Пойду-ка и я сегодня в обед подношения этим идолам сделаю. Шутки ради. Может, смилостивятся, ниспошлют нам дождь. Сил больше нет глинобитные полы долбасить на солнцепеке.

– Попробуй, – задорно подмигнул Пашка и выпустил изо рта клубы сигаретного дыма. – Если получится, тебе половина лагеря спасибо скажет. Да что там половина – все, кроме руководства и костровых.

– А что, хотя бы посмеемся.

Послеобеденная шутка удалась на славу. Собрав позади себя солидную группу поддержки и накинув поверх купальника белую простыню, я нацепила на голову венок из ромашек и медленно двинулась во главе ритуальной процессии к языческому пантеону.

– О великие и могущественные боги, стражи диких островов! – торжественно громко обратилась я к трухлявым пням и для пущего эффекта опустилась на колени, склонив голову. Группа поддержки с «ритуальным» мычанием последовала моему примеру. – Просим милости вашей, о великие боги! – выдержав театральную паузу, продолжила я и положила на каменный алтарь три черствых бублика. – Ниспошлите долгожданный дождик на наши бренные головы! Мммм! – подобно Коробову, воздев руки к нему, взмолилась я и тут же снова поклонилась идолам. – Не сильный, хоть три капельки. Все на милость вашу.

Кто-то за моей спиной прыснул от смеха, да я и сама еле сдерживалась, чтобы не расхохотаться в голос. Дабы не сорвать представление, пришлось закругляться. В третий раз коснувшись лбом земли, я поднялась с колен и, сняв с головы цветочный венок, водрузила его на одного из идолов. Торжественная процессия двинулась обратно к палаточному лагерю, а уже через пару минут, все участники языческого ритуала с визгами и воплями неслись к берегу. Ритуал ритуалом, а послеобеденное плавание наперегонки до фарватера еще никто не отменял.

А через пару часов, к концу обеденного перерыва, еще недавно почти безоблачное небо над островом заволокло серыми тучами. Вдалеке то и дело вспыхивали молнии, гулко громыхал гром. Воздух будто превратился в горячий кисель, удушливой вязкой массой застревая в горле. И наконец, когда изнеможенный духотой отряд копателей уже потерял надежду на прохладу, палатки встрепенулись от порывистого ветра, и на землю упали первые капли дождя.

Я недоверчиво подняла глаза к небу. По щеке скользнула прохладная капля. И правда дождь! Самый настоящий дождь! Невероятное совпадение...

Зигзагообразная молния рассекла надвое потемневшее небо и яростно вонзилась в воду. Вслед за ней, недолго думая, грянул гром, призывая отряд к действию. И опытные археологи, и бандерлоги ринулись к палаткам. Второпях закинули внутрь разбросанные вокруг вещи и, сражаясь то ли со шквалистым ветром, то ли с собственной неуклюжестью, начали укрывать целлофановыми тентами имущество.

Уже под проливным дождем лопаты и прочие верные спутники археолога были досрочно отправлены в хозблок. Полевые работы, само собой, отменялись. Спасибо дождю.

А мы забрались вдесятером в самую большую палатку, откупорили по бутылке пива и, закусывая сухой лапшой «Ролтон», до поздней ночи играли в карты.

– Ну ты даешь! – вдруг присвистнул Менестрель, звонко чокаясь со мной пивной бутылкой. – Такую потрясающую грозу вызвала!

Я чуть приоткрыла полу палатки и выглянула наружу. В это мгновение над водохранилищем снова вспыхнула молния, раскроив небо пополам. Дождь, барабанивший по тенту, стихал, но темные тучи, заковавшие небо в свинцовый панцирь, намекали, что это затишье ненадолго.

– Главное, чтобы палатки не затопило, а то спать в луже – приятного мало, – разумно заметила моя подруга, с которой мы делили кров.

– И еще чтобы гроза к ужину стихла, – вставил свои пять копеек аккомпаниатор Менестреля. – Иначе останемся голодными.

– А я, кажется, единственные длинные штаны в суматохе потеряла, – скривилась я, пытаясь понять, в чью именно палатку могли попасть мои вещи. – Катастрофа!

– А вот и тост созрел. За катастрофу!

* * *

Утром, когда о вчерашнем дожде напоминала лишь слегка разбухшая деревянная столешница на полевой кухне, профессор Кнышев, кинув на меня традиционно саркастический взгляд, объявил о внеплановом собрании перед началом рабочего дня. Несмотря на его ехидный тон, озвученная информация удивления не вызывала. Чего нельзя сказать о поведении Коробова.

Яростно рассекая ребром ладони воздух, начальник экспедиции подошел к длинной шеренге юных археологов и, остановившись рядом с Кнышевым, начал свою обличительную речь.

– Вчера, как вам всем, вероятно, уже известно, в нашем лагере произошло чрезвычайное происшествие.

Лично мне ничего подобного известно не было. Но досада от того, что в этот раз я уж точно ни в чем особенном, кроме театрализованного шествия, замечена быть не могла, не умерила любопытства. Я недоуменно покосилась на ближайших соседей по строю в надежде все-таки понять, о чем же идет речь. Но те всем видом олицетворяли полное неведение.

После краткого замешательства мы снова обратили взгляды на Коробова. Тот выдержал эффектную паузу и, скривив губы в неком подобии саркастической улыбки, продолжил:

– Итак, прошу виновницу выйти из строя и объяснить товарищам, а заодно и руководству экспедиции причины своего поступка.

Народ безмолвствовал. Виновница с признаниями тоже не спешила. Знать бы, кто она... На этот счет нас всех, а меня в особенности, просветил сам Коробов.

– Ну, что же Вы? – почему-то глядя именно на меня, усмехнулся он. – Всегда такая смелая, а когда настал момент отвечать за свои поступки, вдруг струсила.

– Й-э-э-эпическая сила в тропическом лесу! Опять я? – Вероятно, мое вытянувшееся от удивления лицо выглядело комично, так как по шеренге вдруг пронесся дружный смешок. – Я в целом не против, но Вы хоть объясните, в чем меня на этот раз обвиняют.

Кнышев ехидно ухмыльнулся и поспешил обрадовать меня обличительной речью, добавив новый пункт в списке моих прегрешений.

– Милейшая барышня, поздно изображать святую невинность. Это уж точно не про Вас! Я ведь еще в Москве предупреждал, чтобы Вы с вашими ведьминскими глазками к идолам даже близко не подходили.

Ситуация прояснялась. И теперь настала моя очередь презрительно улыбаться. Я, торжественно чеканя шаг, вышла из строя и, поднеся ладонь ко лбу в пионерском жесте, промаршировала к руководству.

– Товарищ начальник экспедиции, студентка первого курса исторического факультета...

– Не паясничай! Твои шуточки у меня уже в печенках сидят, – яростно скрипнув зубами, перебил он. – Предупреждаю, еще один фортель с твоей стороны, и я буду вынужден выселить тебя с острова. Судя по твоему вчерашнему поступку, вижу, ты тоже не горишь желанием продолжать раскопки.

– Я? Какие Вы интересные выводы сделали из моей невинной шутки.

– Ваша шутка на этот раз могла привести к срыву всего археологического сезона!

– Каким же это образом милое театрализованное представление с подношением бубликов трухлявым столбам могло привести к столь необратимым последствиям? – ехидно поинтересовалась я и снисходительно изогнула бровь.

– Верите Вы в высшие силы или нет, но пока Вы находитесь на этом острове, прошу Вас чувство юмора поумерить.

– Как Вам будет угодно... – демонстративно невинно захлопав ресницами, проворковала я. Безумно хотелось исполнить что-нибудь вроде книксена, но свирепый взгляд Коробова остановил меня от продолжения клоунады. Черт с ним. Грешно смеяться над больными людьми.

– Все свободны! – удовлетворившись моим согласием, объявил он.

– Всем спасибо! – громко дополнила я и, не дожидаясь реакции Коробова, направилась к друзьям. Ну надо же! Нашел в чем обвинить... В плохой погоде. Кому скажи, не поверит.

* * *

Вечер выдался очень теплым и почти безветренным. Тихо потрескивал свежими поленьями яркий костер. Убаюкивающе ласково плескалась вода, набегая на усыпанный черепками берег. Менестрель бренчал на гитаре, уже в который раз за этот день исполняя полюбившуюся всем песенку про ведьму.

«Ведьма, ведьма! Костер или плаха,

Снова рвутся нервы от страха.

Сдирайте с нее кожу бейте в колокола!

Ведьма! Ведьма она!» – то и дело доносилось сегодня из разных концов лагеря. Я снова стала героиней острова. Но, кажется, на этом аккорде моей звезде предстояло померкнуть. В противном случае зачета по археологической практике мне не видать до скончания веков, и разлука с Артемом окажется напрасным испытанием. Интересно, а что проще вызвать на Вёжи? Дождь или Артема?

Я тихо поднялась с бревна и, стараясь остаться незамеченной, направилась к пантеону. На этот раз лишние зрители мне были ни к чему.

– Привет, – тихо прошептала я, остановившись напротив трухлявых столбов. – Это снова я. Только никому не рассказывайте, что я к вам опять приходила, а то ведь засмеют. Или и вовсе с острова выселят... А вы что же, и правда такие могущественные, как он считает? Можно я еще разок проверю, ладно? Вы же можете сделать так, чтобы у Артема появилось свободное время, и он, как и обещал, приехал сюда? Мне кажется, это гораздо проще, чем пролить на землю дождь. Попробуете, ладно? Только тссс! Пусть это будет нашим секретом.

Я ждала какого-то знака. Но стражи, вероятно, об этом не догадывались. Поэтому гром не грянул с небес, земля не зашаталась под ногами, а глаза деревянных идолов не вспыхнули благословенным огнем. По-прежнему ярко светила луна, красуясь в обрамлении хаотичной россыпи звезд. Над головой монотонно пищали комары. В высоких зарослях крапивы стрекотали ночные цикады. А со стороны камералки, где все еще восседали у костра мои однокурсники, доносились протяжные и как всегда глубокомысленные песни Менестреля.

Так и не поняв, услышали ли могущественные стражи мою просьбу и есть ли им вообще дело до сердечных переживаний новоиспеченной ведьмы, я поплелась к лагерю. Сил на подвиги почему-то не осталось.

Щедро брызнув репеллентом в темные недра палатки, присела у входа и закурила. Бездумно и даже без удовольствия вдохнула сигаретный дым. Машинально прихлопнула усевшегося на щиколотку комара и, досадливо поморщившись, почесала укус. Отчаянно клонило в сон. Вымотала меня эта экспедиция и физически, и морально. Мне всегда нравилось сидеть ночью под открытым небом, выискивать знакомые созвездия, прислушиваться к загадочным звукам, доносящимся из темноты. А теперь – ничего. Сижу и кроме усталости ничего не чувствую.

Чиркнула молния, и из соседней палатки показалась заспанная физиономия однокурсницы.

– О! Тебя-то мне и надо, – радостно воскликнула она. – Слушай, сделай доброе дело. Покури у меня в палатке, а? Комары совсем зажрали.

– Может, тебе пшикалку дать?

– У меня есть, не помогает. А Жека вчера вечером подымил трубкой – всю ночь как убитая спала.

– Интересно, что же он такое курил... – зевая, протянула я. – Ладно, отворяй ворота! Будем твоих кровососов выкуривать. И баиньки.

«Доброе дело» доконало меня окончательно. Несмотря на заспанный вид, несчастная жертва насекомых просто фонтанировала энергией, не замолкая ни на секунду. А я к середине сигареты уже едва разбирала слова, таинственным образом слившиеся воедино с комариным писком.

И наконец, когда миссия была выполнена, я, промычав что-то ради приличия, выползла из соседской палатки, а через несколько секунд блаженно посапывала в собственном спальнике.

* * *

– Здравствуй, Ксюша, – раздался над ухом громоподобный, но в то же время вкрадчивый голос, насквозь пронизанный властным самодовольством. Мне кажется, именно так должен был разговаривать, например, Иван Грозный или, на худой конец, былинный богатырь Святогор. Но оба они остались в далеком прошлом... Лучше бы и голоса свои прихватили заодно. Так нет же! Оставили кому-то в наследство...

Я неохотно обернулась к неведомому наследнику царско-богатырского голоса и недоуменно замерла. Никого за моей спиной не было. Странно... хотя... говорят, по воде звуки кажутся гораздо ближе, чем они есть на самом деле. Но не настолько же!

– Я не Ксюша! – невнятно пролепетала я, продолжая озираться по сторонам. Предрассветная дымка вместо того, чтобы рассеиваться, почему-то наоборот густела, стремительно превращаясь в белесый туман.

– Правда? Странно... – пророкотал невидимый собеседник.

– Это-то как раз не странно... – фыркнула я. – Странно совсем другое... Зачем прятаться-то? Объясните мне бестолковой! Или этот остров на людей так действует, что каждому второму пора санитаров вызывать?

– Не нравится тебе, значит, у нас в гостях... – отчего-то разочарованно протянул на этот раз уже другой голос – мягкий баритон, с едва заметной хрипотцой.

– У кого это – у вас? – опасливо покосилась я на деревянных идолов. Стоп! Ерунда какая-то! Какого черта я здесь вообще делаю? Да еще в таком виде – в розовой пижаме с кроликом Багзом Банни на груди... Точно помню, что забыла ее дома... А теперь стою на рассвете в этом нелепом наряде у языческого алтаря и, кажется, разговариваю с трухлявыми пнями. А вокруг странный, непроглядный туман...

– У нас, – вкрадчиво повторил голос.

– Ну-ну... Допилась... – мрачно изрекла я и в надежде на чудо попыталась украдкой ущипнуть себя за руку.

– Не вздумай! – грозно предостерег меня рокочущий голос. – Думаешь, тебя так просто было усыпить?

– Чего? – не поняла я.

– Да спишь ты, спишь. Не волнуйся.

– Отлично, – усмехнулась я собственной недогадливости и, воодушевившись радостным известием, присела рядом с алтарем, скрестив ноги по-турецки. – Ладно, тогда говорите, чего надо, или дайте поспать спокойно.

– Так это ж не нам, а тебе от нас кое-что надо. Помнишь?

– Помню! Вы мне о своем решении сообщить хотите, что ли?

– А сообщать пока не о чем, – заявил царско-богатырский наследник. – Все от тебя зависит.

– Сделку предлагаете? – ехидно поинтересовалась я. – Ну-ну... Могучие стражи, а туда же... в коммерсанты подались. Бублики понравились или...?

– Останешься на вторую смену здесь? – прервал меня на полуслове мягкий баритон.

Я ошарашено воззрилась на деревянных стражей.

– Чего? Здесь? Это еще зачем? Нет уж... археология – это точно не мое призвание.

– Почему ты так думаешь?

– А чего тут думать-то? Вы что же, считаете, мне безумно интересно старые черепки из земли выковыривать?

– А если не черепки? Если я скажу, что именно тебе суждено найти берестяную грамоту? Останешься?

Замаячившая на горизонте выдающаяся находка пошатнула мою убежденность в собственном неприятии земляных работ. Берестяная грамота – это тебе не хухры-мухры! Это сенсация!

– Зачем вам я? – на этот раз серьезно, без тени улыбки спросила я у стражей.

– Бублики понравились... – раскатисто засмеялся первый голос. – Ну так как? Вызывать сюда Артема, или археология тебя по-прежнему не интересует?

– А здесь точно есть берестяная грамота? – прежде чем дать какой-то ответ, решила уточнить я.

– Есть...

Я надолго замолчала, задумчиво вглядываясь в туманную дымку. Видимость оставалась на нуле. Меня будто поместили в ватную капсулу, чтобы ничто за ее пределами не смогло повлиять на мое решение. Неправильная стратегия...

– Я подумаю. Ладно?

– Думай...

* * *

– Ну ты и соня! – картинно округлив глаза, заявила мне за завтраком подруга, с которой мы и делили палатку с самого начала экспедиции. – Я сегодня ночью на тебя и наступить умудрилась, и ящик с оставшимися консервами уронить. А ты все спишь, даже не шелохнешься

Я рассеянно кивнула, машинально метнув взгляд на языческий пантеон. Приснится же такая чушь. Да я и сама хороша. Чего ради потащилась на ночь глядя к этим трухлявым пням с нелепыми просьбами? Артема мне подавай на остров... а заодно мифическую берестяную грамоту. Пора бы уже перестать верить в сказки и уяснить себе раз и навсегда, что кроме керамического хлама здесь искать нечего.

Но душа вопреки скептическим доводам разума требовала любви и сенсаций.

– Сергей Михайлович, – окликнула я подошедшего к полевой кухне профессора. – Можно вопрос?

Мужчина окинул меня мрачным взглядом и молча протянул кружку и миску поварам. Дождавшись своей порции овсянки и чая, направился к длинному, сбитому из неотесанных досок столу. Я думала, он по традиции сядет подальше от меня, но случилось невероятное – профессор осчастливил меня своим обществом.

– Ну, задайте свой вопрос, – присаживаясь рядом, усмехнулся он.

– Скажите честно, каковы шансы найти здесь берестяную грамоту? – не тратя время на «реверансы», спросила я.

– Ого! Вы сразили меня наповал! Неужели Вас вдруг начала интересовать археология?

– Возможно, – неопределенно пожала плечами. – В данный момент меня интересует берестяная грамота.

– Ну, что ж... похвально.

– Так что там с нашими шансами на успех?

– Барышня... состав почвы в данной местности является достаточно хорошим консервантом. Если бы Вы обратили внимание на такую мелочь, как сохранившиеся с XIV века древесные конструкции и кожа, то не задавали подобных вопросов.

– Я обратила на это внимание, но... Откуда сведения, что здесь может быть обнаружена берестяная грамота? Провидение?

– Барышня, напомните-ка мне, что предшествует полевым исследованиям в археологии?

– Сергей Михайлович, экзамен по археологии, если Вы помните, я Вам уже сдала.

– В таком случае, мой вопрос вряд ли вызывает у Вас затруднения.

– Хорошо, – неохотно протянула я. – Прежде чем приступить к полевой разведке и раскопкам, археологи тщательно изучают архивные, литературные и музейные материалы.

– Отлично. Так что из всего перечисленного Вы называете провидением?

– Ладно, вопрос закрыт, – скривилась я и поднялась со скамьи. – Спасибо, что не послали. Приятного аппетита.

Разговор с профессором Кнышевым не внес абсолютно никакой ясности, поэтому пришлось искать ответ у вышестоящих инстанций, то есть у самого Коробова. Тот отнесся ко мне гораздо лояльнее. Кажется, его даже обрадовал мой неожиданный интерес к раскопкам, когда я подошла к нему во время первого десятиминутного перерыва.

– Пойми, цель наших изысканий вовсе не ограничивается берестяной грамотой, – начал он. – Более того, если она все-таки будет обнаружена, то станет лишь приятным бонусом. Основная же наша задача – исследовать своеобразие средневековых сельских поселений Костромского Поволжья, материальную культуру, особенность жилых, хозяйственных, бытовых и производственных построек. Понять, как жили люди, во что одевались, чем питались, из чего ели и пили... А берестяная грамота – это... как бы тебе сказать...

– Я поняла. «Приятный бонус».

– Дополнительный исторический источник, который может дать нам бесценные сведения о жизни этих людей. Понимаешь?

– Понимаю.

– Посмотри, – неожиданно развернув меня лицом к раскопу, сказал Коробов. – Какие выводы напрашиваются сами собой даже при беглом взгляде на это?

Я не стала озвучивать свои мысли о бездарно потраченном времени и неопределенно пожала плечами.

– Наверное, что дефицита древесины и глины в данной местности не наблюдалось.

– Замечательно, а еще?

– Ну, что все постройки были из дерева.

– Логично. Притом хвойных пород. Ладно, об этом потом. Вон, взгляни на квадрат Г-4. Что видишь?

– Это там, где скелет собаки захоронен?

– Именно. Как думаешь, зачем он там?

– Понятия не имею.

– Помнишь, что было в этом месте, пока мы не опустились на штык?

– Бревна какие-то. И?

– То есть собака захоронена при закладке фундамента дома. Она была призвана охранять жилище от злых духов. А это уже прямое указание на верования людей.

– Язычество?

– Точнее, его наложение на христианство. Языческая атрибутика была очень распространена среди местного сельского населения. Домовые, лешие, различные обереги и охранные ритуалы. И вот эта собака – наглядное тому подтверждение.

– Интересно, – не кривя душой, протянула я.

Коробов, ободренный моей реакцией, расплылся в довольной улыбке и продолжил делиться со мной сведениями, почерпнутыми в ходе раскопок. О дренажной системе на острове, о кожевенном ремесле, даже о способах укладки полов в жилых постройках. А потом вдруг предложил:

– Пойдем, я тебе покажу чертежи и фотоотчеты прошлых лет. Так понятнее будет.

На этот раз мне действительно было интересно, какие же выводы смог сделать Коробов на основе откопанных черепков, рыболовецких грузил и полусгнивших бревен, поэтому я не раздумывая двинулась вслед за ним в административный лагерь.

А там, неведомым образом заразившись его энтузиазмом, уже с восторгом изучала зарисовки, то и дело тыча ногтем в то в один, то в другой квадрат, и настойчиво выспрашивала подробности. Коробов, не тая улыбки, наблюдал за моими действиями. И, кажется, в тот день впервые сумел разглядеть во мне человека. А я... ну а что я? Мне захотелось остаться в Вёжах на вторую смену. И едва эта мысль промелькнула среди царившей в голове сумятицы, Коробов вдруг замолчал на полуслове и, глядя поверх моей головы, замахал кому-то рукой.

– Да у нас пополнение! – воскликнул он.

Я машинально проследила за его взглядом и изумленно замерла, не веря собственным глазам. К берегу стремительно приближалась моторная лодка, а на корме, улыбаясь во все тридцать два зуба, сидел Артем. Собственной персоной.

– Й-э-э-эпическая сила в тропическом лесу! – ошарашено пролепетала я, не в силах сдвинуться с места. – Неужто и правда берестяная грамота найдется...