Проснулся. Проснулся. Проснулся. Так, и что это значит?

– Шевелись, смерд, Владыка вот-вот проснется!

Ах да! Я проснулся, а это значит, что сегодня будет отличный день! Сажусь на кровати и с наслаждением потягиваюсь. Вот и завтрак.

Секретари выстроились в две шеренги, образовали коридор и почтительно молчат, пока я подкрепляюсь и разглядываю их всех в профиль.

Как всегда, безукоризненно выглядят. И одинаково. Галстуки, правда, разных цветов, но это не считается. Стоят без единого движения, хоть бы кто ухом шевельнул. Для чего я им велел заостренные уши нарастить - чтобы они просто торчали?! Иногда мне кажется, что у них даже рожки направлены под одинаковым углом. Когда-нибудь не выдержу и проверю, но не сейчас. Лень. Радую мир долгой-предолгой отрыжкой и приказываю:

– А ну-ка, очкарики, изобразите мне художественный беспорядок!

Секретари принимают непринужденные позы. Разваливаются на полу, липнут к официантам или к тумбам, на которых извиваются плясуньи. Топчутся, шевелятся, кое-где уже расстилают плащи, чтобы выставить на них выпивку и снедь... Так-то лучше!

– Ну и чё у нас сегодня? Может, в гонки сыграть? Или в карты, рулетку, автоматы? Уберите этих баб, они мне надоели!

Старший секретарь оказывается рядом со мной:

– Владыка желает сменить масть танцовщиц? У нас как раз партия демониц подходящих есть. Вы давно таких не заказывали. У них угольно-черная кожа! И красные тату на ней смотрятся бесподобно!

– Надоели тату. Надоели девки.

– Тогда как насчет партии отборных танцоров? Недавно осматривал: мальчики – заглядение! Кожа обсидиановая, стан стройный и гибкий, а глаза – бездна уныния и безнадеги.

– Безнадеги? Ну давай безнадежных, – машу рукой. – Что там у людишек, не устроить ли им  что-нибудь эдакое?

– Уже, о Владыка. Помните, вы недавно приказывали отправить туда агентов? Сейчас люди погружены в безраздельный хаос.

– Да? Забыл, – чешу макушку. – И как успехи?

– Наши бравые ребята придумали интересную забаву! Называется... Минуту.

Секретарь поправляет очки, открывает папку, листает.

– Называется «инк-ви-и-зи-и-и-ция»! Хотите взглянуть? Сейчас вселиться в кого-либо не проблема.

– М-м-м. Пока нет. Пускай агенты работают, потом сходим. Надеюсь, они там зажигают не по-детски!

– О да, Владыка! Жгут так, что ваше имя на устах у всей Европы! А какой к нам забавный контингент теперь после смерти попадает! Поголовно в этих рясах, с крестиками, и каждый в полной уверенности, будто очутился здесь по ошибке! Рыскают глазками, каких-то ведьм ищут, а находят только своих собратьев, после чего воют, скулят, просятся наверх. Хотите пообщаться с кем-нибудь? У нас несколько столетий не наблюдалось такого наплыва фанатиков.

– А, – машу рукой, – нет, мне лень. Веди меня к игровым автоматам.

– Боюсь, во всех заведениях сейчас ремонт.

Размахиваюсь, чтобы впечатать очкарика в окно, но задумываюсь. Окон напротив три, и они большие, слева пять, и они маленькие. В какое бы запустить секретарем? О! Знаю, что сегодня буду делать! Кегли! Отправляю его в полет. Молча летит и впечатывается в стену. Вот же... Я! Я! Промахнулся! Я бы меня побрал! Зову следующего. Он успевает подняться лишь на одну ступеньку, когда дверь в мои покои разлетается в щепки. Бряцая железками, заходит что-то, вкусно пахнущее человеком. Оно становится у ступенек, и, кажется, я им заинтересовался. Как оно сюда попало, такое живое, и какого оно пола? За доспехами не видно, а физия вроде бабская.

– Ты кто? – спрашиваю.

– Я – смерть твоя, нечистый, мерзкий!.. М... М... М... Мерзкий! Этот! Как там тебя?..

Смешное оно: забыло, к кому приперлось. Я хохотнул.

– Да пошел ты! Изыди! – кричит и бросается ко мне с мечом наперевес.

Может, изжарить в этих доспехах? А вкусно будет? А как выковыривать, если оно еще и к стенкам прилипнет? Внутри сырое будет, а снаружи пригорит. Откуда я это знаю? Неважно, просто не годится, отдам поварам. Подбегает мелочь – плавлю меч и ломаю шею.

– Словарный запас у людей нынче скуден, да?

– Да! О да, Владыка! – кудахчут секретари.

– По-моему, он просто был заикой.

– Да нет, разволновался, глупенький, увидев величие нашего Владыки!

– Точно! Точно!

Скучно. Проснулся. Проснулся. Проснулся. Так, и что это значит? Ахда! Сегодня будет отличный день!

– ... изобразите-ка мне художественный беспорядок!

– ... надоели тату.

– ... Безнадега? Давайте их.

– Б... боюсь, там сейчас ремонт!

Хм-м, кегли! В какое окно прицелиться? Вот же Я! Как я мог не попасть?! Надо было в большое окно! Давайте следующего.

Дверь разлетается в щепки.

– Ты кто? – спрашиваю.

– Я – смерть твоя, нечистый, мерзкий!.. М... М... Мерзкий! Этот! Как его!

– Заикаешься, да? – участливо спрашиваю.

Человек отводит взгляд:

– Н... н... немного.

– Бывает. Хочешь, вылечу?

– Изыди!

Странное что-то происходит. Хочется его зажарить в доспехах, но такое чувство, что это уже случалось, причем было невкусно. К тому же, я уже позавтракал. Кстати, боулинг! Хватаю за наплечник и швыряю в большое окно – есть! Мелочь смачно впечаталась в стекло, но не пробила насквозь, а просто звякнула, упала и сломала себе шею. Вот же Я! Я! Я!

– Это все равно попадание, ясно?!

– О да, Владыка!

– Вы точно попали!

– Прямо в самый центр!

– Браво!

Скуч... А скучно ли? Проснулся.

Йу-ху-у! Этот старший секретаришка так смачно пробил насквозь окно! Какой же я молодец!

– Все видали?

– Браво, Владыка!

– Такое аккуратное отверстие в стекле.

– Ах, только вы так умеете!

Дверь разлетается в щепки.

– Ты кто?

– Я – смерть твоя, нечистый...

– Заикаешься, да?

– Н... н... немного.

– Бывает, ты не комплексуй. Чё пришла-то?

Оно озирается.

– Простите, вы это кому сказали?

– Тебе. Чё пришла сюда, спрашиваю?

– Я не же... же... женщина, нечистый! Я мужчина! Женщина – это рассадник с... с-с...

– Сифилиса?

– Скверны!

– Ну-ну. Скверны. Рожал-то тебя кто?

– Изыди!

Несется по ступенькам ко мне. Наверное, изжарю в доспехах. Хотя вдруг к стенкам прили...

– Задолбало! – Вскакиваю. – Почему мне все утро кажется, что это уже было?! Твою мать! Ты чё сюда притащился?!

Держу мелкую тушку в правой руке, думаю, куда запульнуть. Она смешно и бессильно сучит ручками и ножками. Хотя почему она? Теперь ясно – он.Может, помучить? Вон как пищит. Перепугался – меч-то оплавленной лужицей разлился на каменном полу и шипит.

– Я должен тебя убить, нечистый!

– Чего ради?

– Чтобы ты, скверный, не пришел на землю, да не привел приспешников своих, да не принес с собой апокалипсис!

– Апокалипсис?

Секретари, официанты и унылые танцоры замирают, дружно таращатся на меня и человечишку в моей правой руке.

– Говори, – мрачно приказываю.

Демоны ежатся – да, я особо страшен, когда ко мне подбирается любопытство.

Человечек трясется в нервном смехе:

– Сколько бы ты меня ни убивал, ничего не выйдет! У меня еще девять смертей в запасе! А когда они закончатся, я снова схожу к колдуну! Я снова заплачу ему золотом! И он снова подарит мне сто жизней для того, чтобы при каждой моей смерти время оборачивалось вспять и давало мне еще один шанс! В один из таких дней я смогу убить тебя.

– Ты это, тему-то не меняй, давай про апокалипсис. – Я трясу его для убедительности. Доспехи так смешно громыхают! Надо же, я словно снова в детство попал. Смеюсь, трясу человечка, он звякает, а его голова так и болтается, так и болтается! Волосенки белобрысые растрепались и телепаются, как веник. О, кстати, не отвалилась бы его голова случайно. Прекращаю баловство, теперь мелочь смотрит вокруг с таким осоловевшим и изумленным видом, что я не сдерживаюсь и снова хохочу.

– Смейся, пока можешь, нечистый! Пускай сейчас меня убьешь, зато ты снова все забудешь. Само время против тебя! Ты сотворил с людьми на земле хаос, превратил их в исчадия ада, проникшие в лоно церкви. Но время тебе неподвластно, а-ха-ха-ха-ха!

– О Владыка, умоляю, позвольте мне спросить! – Окровавленный, но странно довольный секретарь бухается мне в ноги. Ну уважил, ладно уж, дозволительно киваю.

– Поясни, смертный. Ты уже и раньше приходил, э-э-э, на аудиенцию?

– Истинно так! – вздернул нос мелкий.

Шустрый какой.

– И ты говоришь, что у тебя было сто жизней? И девяносто один раз наш Владыка тебя уже убил?

Человечек побледнел, кто-то из обсидиановых плясунов захихикал. Не такие они и унылые.

– Нет. Я сюда только в шестой раз дохожу, до этого меня по пути убивали.

– Скажи... – Подношу его к себе поближе и доверительно спрашиваю: – а я тебя, случайно, не жарил?

– Что? – Краснеет. Сильно краснеет. Чего это он? Может, я сдавил его сильно?

Ослабляю хватку.

– Жарил ли я тебя прямо в доспехах, спрашиваю?

– Нечистый! Похабник!

Чё? А. Игра слов. Двусмысленность. Ну конечно.

– Я имел в виду в исключительно гастрономическом смысле. Жарить, в доспехах, на медленном огне. Так вот, если тебя это утешит, то жаренный в доспехах ты, скорее всего, был невкусным. И кто из нас теперь похабник?

– Обманщик! Искуситель!

– Да сдался ты мне, звякала. У меня плясуны есть с плясуньями.

Вот так всегда у этих людей. Сами свои штаны на месте удержать не могут, а искуситель почему-то я. Хотя чего уж скрывать, искуситель – это лестно! Да, я хорош!

– Ладно. Ты мне тут зубы не заговаривай. Давай про апокалипсис.

– Да! Рассказывай уже про апокалипсис, нам всем интересно! – галдят мои. Любопытные. Это хорошо.

Человечек озирается. Нервно сглатывает и с тоской смотрит на дверь. Я его даже понимаю – вряд ли он когда-либо раньше бывал в толпе разномастных демонов Тут тебе и строгие прилизанные очкарики в костюмах, и снующие официанты в жилетках и бабочках, и плясуны в... в унынии и печали.

– А... чеэ.. чеэ.. Чеэ-го рассказывать-то?

– Как чего? Рассказывай, – улыбаюсь, – чёэто такое? Это интересно? Я хочу апокалипсис! Название такое крутое!

Человечек округляет глазки от удивления. Даже не боится встретить мой взгляд.

– Не может быть! Так вы не знаете про апокалипсис?

– Не-а! – хором отвечаем.

– И не собирались к нам приходить?

– Не-а, но теперь придем обязательно! Ты все говоришь - «вы» да «вы». Я так понимаю, это какая-то движуха на земле?

– О, что же я наделал... – сокрушенно причитает человечек. – Я вам ничего не скажу! Убейте, но не скажу.

– Ты что, дурак? – сочувственно спрашиваю. – Если я тебя убью, я же все забуду. А я не хочу, мне нужно знать, что такое апокалипсис. По глазам вижу, что это весело! Давай я лучше тебя в пыточную отправлю, а? Кожицу там с тебя сдерут, косточки подробят, ты все и скажешь. – И улыбаюсь ему во все свои восемьдесят зубов.

Человечек делает резкое движение рукой и на пол со звяком падает нож. Вот хитрец, в рукаве, что ли, прятал? Такая глупая попытка меня прирезать? Но нет, он безжизненно обмякает в моей руке. Из горла хлещет кровь. Эх, дурачок, я же насчет пыточной пошутил! Кому она нужна, пыточная? Отдал бы его на руки мини-плясуньям, он бы им уже через час все и выдал по собственной воле и еще просился бы тут остаться. Сокрушенно вздыхаю и беру мелочь за ножку: так кровь из тушки скорее выйдет.

– Ну ладно! В следующий раз спросим, что такое апокалипсис! – смеюсь. – И брать его надо будет не за туловище, а так, чтобы вместе с ручками, тогда не прирежется.

– А вы уверены, что он снова вас посетит, Владыка? Если человечек собирался предотвратить то, о чем мы не знаем и к утру забудем, то ему не имеет смысла появляться здесь и далее.

– О. – Придворные молчат. Я думаю. Кажется, я раздосадован. – Тогда попробуем узнать, что такое апокалипсис, прямо сейчас и поиграть в него сегодня! Надеюсь, за день успеем! Объявляй сбор. Говоришь, сейчас в людей легко вселяться? А за день пришествие Меня в мир устроить можно?

– В принципе, можно, – задумчиво отвечает секретарь. – Да. Сейчас распоряжусь. Эй, остолопы! Живо марш в...

Проснулся. Сегодня будет нудный день. Как и вчера.

– Мне надоели эти танцоры-плаксы, уберите их!

– Владыка желает партию...

– Нет! Пускай остаются. Выбирай, в какое окно тобой пульнуть?

– Центральное, Владыка, если позволите.

Звон стекла. А я уже хорошо наловчился в окна очкариком пулять. А он, в свою очередь, наловчился получать мазохистское удовольствие от полета. Меньшего я и не ожидал от старшего секретаря.

– Еще одного ко мне. Стой! Оставайся на первой ступеньке, понял?

Напряженно вглядываюсь в дверь. Придворные вглядываются вместе со мной. Сейчас секретарь, как обычно, спросит, кого мы ждем. Я, как обычно, отвечу, что не знаю и не помню, но кого-то очень потешного. А потом я запущу второго очкарика в окно и уйду развлекаться. Кто бы мне сказал, на кой ляд я каждое утро тренируюсь в бросках по окнам и жду, что вот-вот из дверей появится нечто? Загадка века, зато мне в этот момент не скучно. Меня в этот момент посещает ни с чем не сравнимое, сладкое чувство дежавю, немного омраченное ощущением упущенного шанса на какую-то грандиозную веселуху.Ну и Я бы с ней, с веселухой, бессмертный я или нет? Веков через дцать все обязательно прояснится, а сейчас, девочки и мальчики, идем купаться в лаве! Все за?

– О да, Владыка!

– О да, Владыка!

– О да, Владыка!

– О да, Владыка!

– О да, Владыка!

– О да, Владыка!