1

 

Да гусли поневоле

Любовь мне петь велят...

Михаил Ломоносов

 

Восемнадцатый век в России – век особенный. Он вмещает в себя целые эпохи правления двух Великих: Петра и Екатерины. А между ними - временщики, страшное десятилетие Анны Иоанновны и веселое пышное царствование Елизаветы Петровны. Балы, охоты, первые маскарады, нескончаемая вереница различных забав и празднеств.

Вот что писала о дочери Петра I в 1733 году леди Рондо, супруга английского посланника при российском дворе:

«Елизавета... очень красива. Кожа у нее белая, светло-каштановые волосы, большие голубые живые глаза, прекрасные зубы и хорошенький рот. Она склонна к полноте, но очень изящна и танцует лучше всех, кого мне доводилось видеть».

Перебирая в уме различные варианты сюжета для Рождественской истории, я вдруг вспомнила о «веселой Елисавет», и сразу же захотелось написать фантазию на тему восемнадцатого века - небольшую зимнюю сказку.

Это рассказ о любви и дружбе, о чести и бесчестии, о зависти и подлости, а еще о том, как важно не бояться говорить важные слова дорогим нам людям.

Итак...

 

Акт I. Бал

 1

Из письма графа Мессельера, члена французского посольства в России:

«...красота и богатство апартаментов невольно поразили и нас; но удивление вскоре уступило место приятнейшему ощущению при виде более 400 дам, наполнявших оные. Они были почти все красавицы в богатейших костюмах, осыпанных бриллиантами. Но нас ожидало еще одно зрелище: все шторы были разом спущены, и дневной свет внезапно был заменен блеском 1200 свечей, которые отражались со всех сторон в многочисленных зеркалах. Загремел оркестр, состоявший из 80 музыкантов. Великий князь с Великою княгинею подал пример танцам. Вдруг услышали мы глухой шум, напоминавший нечто весьма величественное. Двери внезапно отворились настежь, и мы увидели великолепный трон, с которого сошла императрица, окруженная своими царедворцами, и вошла в большую залу. Воцарилась всеобщая тишина. Государыня поклонилась троекратно. Дамы и кавалеры окружили нас, говоря с нами по-французски, как говорят в Париже».

 

2

Большая зала была украшена померанцевыми и миртовыми деревьями, а за окном - снега да лед. И оттого казалось, будто находишься в сказке, а волшебство начинается уже сейчас, оно не дождалось Рождества, пришло вместе с зимой. До тех пор, пока не были спущены все шторы, Мария стояла у окна и смотрела на заснеженный город. Она не могла бы сказать точно, что чувствовала больше: восхищение или грусть. Служба при дворе в штате Великой княгини была для нее новой и еще непривычной, да и на императорские балы и маскарады приглашения получала нечасто. Конечно, Мария не могла не восхититься красотой праздника. Только чувствовала она себя здесь чужой. Не на своем месте. Хорошо предаваться веселью тогда, когда кругом друзья, когда в ответ на свою улыбку получаешь такую же: искреннюю и радостную, когда можно немного забыться и вести себя свободно. Однако здесь подобное было невозможно: слишком торжественно, слишком много чужих незнакомых людей, царедворцев, любителей поволочиться и ни одного настоящего друга. Мария не предавалась всеобщему развлечению, она стояла в стороне от толпы веселящихся гостей и старалась не упустить из виду Великую княгиню, чтобы, если потребуется, быстро оказаться рядом. Никогда нельзя пренебрегать служебными обязанностями.

Гремела музыка, танец сменял танец, дамы в красивых платьях на фижмах и напудренных париках синхронно подавали свои белые нежные ручки франтоватым кавалерам с пенящимися на груди кружевами, и пары длинной неторопливой вереницей передвигались по залу, застывая на мгновенья в изящных причудливых позах.

Менуэты, менуэты, менуэты... И вдруг - англез! Этот танец Мария называла про себя «пасторалью», дама в нем посредством движений то кокетничала со своим кавалером, дразнила его, то ускользала, стоило лишь тому приблизиться. При дворе не сильно любили англез, исполняя его за вечер всего раза два, а для Маши это был танец особенный. Именно благодаря ему она познакомилась с Григорием.

В ту зиму девушка приехала из деревни в столицу и гостила у тетушки, которая водила юную родственницу по друзьям, да и к себе приглашала знакомых в надежде найти единственной племяннице хорошего жениха. А на Новый год устроила настоящий маленький домашний бал, куда позвала сына своей приятельницы Степушку. А тот пожаловал не один, захватил с собой друзей гвардейцев. И когда один из них ангажировал девушку на танец, да при этом неуклюже оттоптал ее новенькие атласные туфельки, судьба Маши была решена. От этих давних, но таких теплых воспоминаний лицо молодой женщины враз просветлело, на щеках появился румянец, и легкая улыбка коснулась нежных губ. Ах, как хороша она была в тот момент!

Так хороша, что проходивший мимо кавалер вдруг засмотрелся на красавицу, и, повинуясь внезапному чувству, поклонился, протягивая ей руку. И Мария приняла приглашение. Легко скользя по узорному паркету, партнера своего она почти не замечала – ей все чудился тот далекий вьюжный вечер, на котором произошла встреча с суженым.

Когда англез подошел к концу, Маша присела в последнем реверансе, и, воспользовавшись многолюдьем, скрылась от своего кавалера, затерялась среди гостей. Иван даже не успел и словом перемолвиться с прелестной нимфой.

- Кто она? – спросил он у подошедшего генерала Щеголькова.

- Кто? – непонимающе спросил тот.

- Та дама, с которой я танцевал.

- Ну, Ваня, про эту ты и думать забудь! Знаю я тебя, кобеля. Только эта прелестница тебе не по зубам.

- Кто она? – настаивал Иван.

- Мария Озерцова. В штате Великой княгини состоит.

- Моей будет!

- Ваня, не горячись, пойдем лучше выпьем чего-нибудь. А Мария не про тебя. Она к амурным интригам не склонна.

 

3

Надо же, мушку прилепила в углу рта – «охотница до поцелуев», дразнится. А сама нос задирает. Да было бы что задирать! Так, маленькая, костлявая, как воробей, а по весне еще веснушки рассыпаются по щекам, да нос облупливается, как только солнце начинает припекать. Охотница до поцелуев, тоже мне. Фрейлина ее императорского величества! Велика важность! И ведь как пользуется дерзко всеми этими премудростями. Лишь только увидит, что он смотрит в ее сторону, сразу же начинает открывать и закрывать веер, держа его у рта: «Я к вам не чувствую приязни». Тьфу! Ну и не чувствуй! Подумаешь, не смог прийти на свидание, заигрался с ребятами, карта пошла удачная. А она уже и губы дует.

Сказать по правде, чувствовал Степан себя виноватым. Очень виноватым. Потому что знал - ждала его Аглая. И как представлял, что мерзла на ветру одна, худенькая, маленькая, а он в пылу игры забыл о времени... стыдно было, и так паршиво на душе, что хоть в ноги повались этой пигалице, охотнице до поцелуев. И повалился бы. Да только не хочет с ним говорить Аглая. Лишь Степан приближается, она тут же убегает, начинает кокетничать со всеми подряд. Ну и ладно! Переживет как-нибудь. Вон, вокруг сколько красавиц, недостатка в амурных приключениях не будет, было бы желание. Правда, желания как раз и не было. Да что же так скверно-то?

Степан вошел в смежную с бальной залой комнату, где подавались чай, кофе, прохладные напитки. А хотелось чего-то покрепче. Оглядываясь по сторонам в поисках вина, он вдруг увидел Машу, которая стояла у длинного стола в одиночестве и задумчиво разглядывала фарфоровую расписную чашку.

В последнее время Степан не узнавал ее, печальную, отстраненную, серьезную. Как непохожа была эта Маша на ту, к которой он захаживал когда-то с визитами. У той Маши в глазах плескалось озорство, а с губ не сходила лукавая улыбка.

- Почто такая красавица грустит во время бала? – поинтересовался он, подойдя к молодой женщине.

- Степушка! Вот радость! Не думала тебя встретить.

Лицо Марии тотчас же преобразилось, оживилось, и Степан, видя такую резкую перемену в ее облике, не удержался, спросил:

- Что, все настолько тяжело?

Маша не смогла сдержать рвущегося наружу вздоха, ей не хотелось, чтобы Степан думал, будто она несчастна, но и кривить душой не умела. К тому же, некому ей было излить все, что накопилось на душе.

- Да, Степушка, непросто. Как получила назначение ко двору, так и кончилось в моей жизни что-то. Не мое это место, хоть и видное – чужое оно. Все делаю как надо, стараюсь, да только радость ушла куда-то. Вокруг одни сплетни, не понимаю, кто искренне к тебе расположен, а кто интриган, с каждым держишь ухо востро. Друзей нет. Великий князь... словно дите малое, сколько лет, а все в солдатиков играет да экзекуции над крысами творит. Не моя это жизнь, Степушка, не моя. По Феденьке скучаю очень. Мамка Марфа бывает весточку передаст, а я и рада. Как он там без меня? Да и Гриша... сам знаешь, как нечасто видимся, а после моего назначения и вовсе перестали. Домой хочу, хочу обеды домашние за столом, чай горячий с вареньем яблочным, вечера для друзей с пьесами на клавикордах, да пряник медовый для Феденьки. Разве так много мне надо, Степушка?

И она подняла на него свои блестящие черные, словно вишни, глаза. А в них была такая тоска...

- Ну, что ты, Маша, полно. Гришка скоро возвратится, и вы обязательно встретитесь, да и с Феденькой все в порядке, ведь плохих вестей нет. Вот завтра после службы обязательно забегу, проведаю мальчугана. А сейчас давай веселиться, - гвардеец улыбнулся и как-то совсем по-мальчишески подмигнул. – Не пройтись ли нам в менуэте?

Степан был галантным кавалером, он умело сопровождал даму в танце. Мария вышагивала туфельками по паркету и тихонько смеялась остротам, которыми они успевали обмениваться, когда сближались. Она вновь становилась собой, и ее кавалер этому радовался. Впрочем, не только этому. Краем глаза бравый гвардеец видел, как непроизвольно кусала губы «охотница до поцелуев», кружа неподалеку с каким-то франтом, злилась изрядно. Значит, еще неравнодушна к нему, и шанс получить отпущение тяжких грехов пока имелся.

Но не только Аглая наблюдала за танцующей парой. С нее не спускал глаз князь Иван Шаховской.

- Как хороша! Вот увидишь, Вася, будет она моей! Не ускользнет. Нет, не ускользнет. На что хочешь, поспорим.

- На сто душ, - тут же ответил Щегольков, пристально следя за молодой улыбающейся женщиной.

 

4

Дом разбудили громкие пьяные крики:

- Прекраснейшая из Елен, где ты? Богиня сердца моего... пшел вон, холоп! Где она? Елена!

Елена Юрьевна, Прекраснейшая из Елен, вздохнула и поднялась со своего теплого, на пуховых перинах ложа. Вот ведь принесла нелегкая. Вставать в холод не хотелось. А надо приветить гостя дорогого, сопроводить в опочивальню, раздеть-разуть, да все с ласковыми словами. А что еще оставалось делать бедной вдове, которой муж оставил одни долги? Только уповать на свою красивую внешность, еще не покинувшую тело молодость, да на ловкость и гибкость ума. Правда, Елена начала всерьез подозревать, что щедрой помощи от Василия Петровича Щеголькова не будет, даром, что он генерал. Слишком карточной игрой увлечен, азартен не в меру, и в последний раз пришлось даже деревеньку продать для уплаты долга. С таким поклонником дела поправишь не сильно, но более богатого и влиятельного ухажера у прекрасной вдовы пока не было. Вздохнув, она сунула ноги в домашние расшитые бисером туфли и встала.

Дверь распахнулась, в опочивальню ввалился еле стоящий на ногах Василий:

- Душа моя! Прикажи подать квасу! И пороть надо всех! Всех пороть! С замками они запутались, а меня заставили на морозе стоять! Меня! Генерала Щеголькова! Да я только что на балу был, где сама императрица... ик... мне сама...

Генерал всей тяжестью тела повалился в обитое атласом кресло. Девка уже принесла кувшин с квасом и быстро юркнула за дверь, подальше с глаз пьяного генерала. Не ровен час, засекут почем зря.

Взяв кувшин, Щегольков стал жадно пить через край, и тонкие струйки кваса лились по подбородку. Вытерев их широкой в перстнях ладонью, Василий довольно закряхтел:

- Ну, душа моя, сказывай, ждала ли меня сегодня?

- А то, как же, Васенька, ждала. Где, думаю, ходит мой батюшка. Небось, за куртагами да весельем и думать про меня забыл. Там красавиц-то много, - Елена перекинула за спину толстую русую косу, открыв мужскому взгляду очертания тяжелых пышных грудей, прикрытых тонким батистом.

- Ох, чаровница, - пробормотал Василий, не отводя взора от округлого женского тела.

- Ты бы шубу-то скинул, - почти промурлыкала Елена, подойдя к любовнику и сняла с его головы мокрый от снега парик. – Если хочешь, велю подать поесть.

Василий обхватил рукой ее теплый, мягкий, как сдобное тесто стан и усадил красавицу к себе на колени.

- Так много было на балу чаровниц? – с лукавой улыбкой поинтересовалась Елена, глядя прямо в блестящие влажные глаза своего ночного гостя.

- Да какие чаровницы, матушка? - засмеялся Василий, еще крепче стиснув в своих руках горячее тело любовницы. – Все больше спеси. Вон у Озерцовой ее не отнять. Ох, не отнять! Такая как глянет – словно стужей обдаст. Не то, что ты, красавица моя. А Ванька Шаховской не верит! Думает, раз прямиком из Парижа явился, так все местные девки к нему хороводом придут. Дурак! Я с ним даже пари заключил. Сто душ он мне теперь должен будет, ибо никогда Озерцова в сторону Ваньки и не глянет, помяни мое слово. Потому как доб-ро-по-ря-доч-на, хоть и бедна. Муж-то, так себе человечишка! Ни кола, ни двора, ни карьеры...

Прекраснейшая из Елен слушала заплетающийся пьяный рассказ Василия и думала, думала... Ее нежные белые пальчики перебирали слипшиеся на генеральском лбу жесткие волосы...

 

Акт II. Охота

 1

- А что, Иван, как охота во Франции? Похожа ли на нашу, псовую? – Василий откинулся на спинку стула.

Обильный ужин подходил к концу, но разговор продолжался. Вечер на четыре персоны был устроен в доме Прекраснейшей из Елен. Для того, что бы число дам и кавалеров за столом было равным, вдова пригласила знакомую офицерскую жену. Ее муж был откомандирован в дальний полк, и молодая женщина скучала без общества и мужского внимания. Она была хорошенькой, смешливой и ветреной – как раз то, что надо для непринужденного вечернего времяпровождения.

- Я на охотах как-то и не бывал, - ответил Иван, - от силы раза два-три. Во Франции слишком много всего интересного, чтобы предаваться только одному развлечению.

- Ну, вот и зря, - хохотнул Василий довольно. – Охота – это настоящее искусство. Вот, например, если на зайца или лису. Гончая гонит зверя по следу и заставляет его выбежать из леса на открытое место, после чего спускают борзых. Зверю некуда деваться, он – затравлен. Он побежден. И когда все подходит к концу, начинается не менее важная для охоты часть – пир, - Василий заговорщически подмигнул. – Все как с женщинами. Сначала – гон, потом – пир. И ежели искусство охоты знаешь в совершенстве, тогда она чаще бывает удачной.

Иван, чтобы скрыть свое замешательство, пригубил бокал вина. Эта тема была для него болезненной, ибо, несмотря на то, что с вечера заключения пари прошло уже две недели, князь ни на шаг не приблизился к своему выигрышу. Мария его усердно не замечала, на комплименты не отвечала, знаки внимания не принимала, а с тех пор, как Иван попытался устроить «случайную» встречу, да передать записку с хвалебными стихами собственного сочинения, молодая женщина стала его попросту избегать. И он злился, предчувствуя неудачу, и не понимал ее причины, ведь на том памятном балу Мария была так хороша, так непринужденна, легко прошлась в танце с ним, а позже кокетничала с высоким гвардейцем. Так почему же теперь настолько холодна? Во Франции Иван имел некоторый успех у дам и оттого считал себя неплохим знатоком женщин. Конечно, заключая пари, он повиновался в первую очередь эмоциональному порыву, но в глубине души все равно был уверен, что слава путешественника, богатство, положение в обществе, французская галантность, да и недурная внешность выбора красавице не оставят. Рано или поздно она сдастся.

Но Мария повела себя не так, как думал Шаховской. И это злило. Иван не привык получать отказа, и оттого не был готов к довольно ощутимому удару по собственному мужскому самолюбию. Крепостные – что? У него их тысячи. Потеря сотни для князя ничего не значит, а вот слава неудавшегося любовника пугала. Ему начинало казаться, что многие знакомые уже слышали про заключенное пари и наблюдали за происходящим, потешаясь втихомолку. Чтобы избавиться от противного вязкого чувства поражения, снова смотреть на окружающих чуть иронично и, может быть, свысока, Ивану во чтобы то ни стало надо выиграть это проклятый спор. Любым способом. Но вот каким?

 2

Все кругом замело. Ветер резкими порывами дул в лицо и горстями бросал обжигающий кожу колкий снег. Продолжать путь дальше было невозможно, необходимо добраться до ближайшей почтовой станции и переждать непогоду, иначе и коня сгубишь, и сам с лихорадкой сляжешь. Григорий Озерцов возвращался из Москвы в Петербург. Домой.

В его седельной сумке хранились письма и чертежи, ради которых гвардеец ездил в старую столицу. Сказать по правде, с таким поручением вполне мог справиться обычный курьер, но генерал Щегольков отдал приказ именно Григорию, и тот обязан был его выполнить, почти на месяц покинув Петербург, потому как жизнь в Москве была неторопливой, а письма, за которыми он был отправлен – несрочными.

Москва приняла гвардейца Озерцова хлебосольно и тепло, с проживанием трудностей не возникло, ибо поселился он в доме двоюродной бабки, которая была счастлива приезду внука и с гордостью представляла его всем своим друзьям – как-никак офицер любимого полка императрицы. Она подробно расспрашивала Григория о жене, сыне, и выражала надежду на скорое знакомство с ними.

В Москве был свой уклад, непохожий на столичный. Московским вечерам была свойственна семейственность: молодежь танцевала, старики проводили время за карточными столами, развлекаясь игрой и успевая обменяться последними сплетнями да новостями. А приглашения к столу и вовсе не дожидались. Он стоял огромный, уставленный блюдами, каждый мог сесть и насытится без официального обращения. Все по-домашнему, по-простому.

Григорию более по душе была Москва, и, если говорить честно, он бы с удовольствием там и остался. Да, в Москве можно было очень хорошо, нескучно жить... гвардеец мог бы даже задержаться с отъездом еще на пару дней, но...

Но он возвращался в Санкт-Петербург. И не просто возвращался – спешил. Так сильно соскучился по своей семье, так хотел увидеть сына и Машу.

Маша... их брак временами до сих пор казался ему и чудом, и загадкой, чем-то таким, чего не может быть. Желанным и... странным. Григорий все еще удивлялся, как смог он два года назад решиться сделать предложение такой красавице без всякой надежды на успех. Он помнил, как выговаривал главные слова, и какими потными от волнения, словно у юнца, были его ладони. А Маша в ответ лишь рассмеялась и ответила согласием. Она стала женой офицера. Офицера, у которого из дохода, кроме службы и была-то одна небольшая деревенька. Правда, сама девушка была почти бесприданница, поэтому и такую партию могла почитать за удачу, но Григорию всегда отчего-то казалось, что Мария сумела бы найти жениха и побогаче.

Как всегда при размышлениях о собственном браке, мысли Григория начинали путаться.

Вышла она за него по любви или потому что бесприданница? И если все же из-за возможности устроить свою жизнь, сумела ли за проведенное вместе время проникнуться к мужу участием?

Да и сколько времени провели они вместе? Почти сразу же после свадьбы Григорий сделал глупость. Он невольно стал свидетелем нечестной игры Щеголькова за карточным столом и, хотя не сказал ни слова, выдал себя взглядом. А так как по природе своей Григорий лжецов ненавидел и кривить душой не умел, то и скрыть отношения к случившемуся не смог. Генерал моментально почувствовал молчаливое презрение офицера к собственной персоне, от этого в первые дни после случившегося ему даже было неудобно. Не то, чтобы стыдно, но какое-то неприятное чувство подтачивало изнутри, и Василий попытался было все уладить... подкупив Озерцова. Намекнул, что может приблизить к своей персоне, сделать офицером для личных поручений и даже пообещал вознаграждение... Но все это только ухудшило ситуацию, потому что гвардеец отказался, и тогда генералу ничего не оставалось, как под любыми предлогами держать от себя на расстоянии нежеланного свидетеля. Поручения, неважные, а часто и просто надуманные, преследовали Озерцова. И он уже не раз проклинал тот день, когда стал свидетелем шулерской генеральской игры.

Правда, до недавнего времени Григорий мог хотя бы изредка видеться с женой. А теперь и это стало почти невозможным.

Когда начали набирать дам в свиту Великой княгини, императрица пожелала облагодетельствовать детей сподвижников своего отца. Так Маша попала в штат малого двора. И дома теперь почти не бывала.

А он помнил, как она встречала его на пороге, как пахла мятной водой и прятала лукавую улыбку, уткнувшись в его плечо. И в такие моменты все сомнения, вся неуверенность Григория куда-то враз девались. И хотелось верить, что вышла Маша за него по любви, потому что он ее любил, любил так, как и не думал, что умеет. А вот она... она, легко, почти смеясь, приняла его предложение, быстро стала женой, правда, женой хорошей и доброй, но все его попытки поговорить серьезно, открыто переводила в шутки... и ни разу, ни разу не сказала что любит. Иногда Григорий впадал в уныние, потому что все отчетливее стал понимать, что любовь без ответа – мучение. Но он верил и ждал. А потом появился Феденька.

Материнство изменило Машу. В ней появилась некоторая степенность и скрытая доселе мягкость, постепенно стала исчезать смешливая девушка - на смену ей приходила женщина. Когда сын только родился, Григорий, возвращаясь по вечерам домой, любил наблюдать, как Маша сама кормит младенца грудью. Он видел, какой полной и тяжелой стала эта грудь, как выделялись на ней темными, почти черными кругами соски, как склонялась над малышом голова жены, убранная по-домашнему. И если в этот момент Маша переводила взгляд на него, Григорий чувствовал, что между ними начинает что-то меняться, словно невидимая ниточка протягивалась от одного к другому, связывала, рождалось нечто новое, очень важное, то самое, чего он так ждал... на что надеялся.

Однажды, после одного из таких вечеров, повинуясь порыву, он сделал ей подарок – маленькую инкрустированную перламутром табакерку, на которой были выведены Машины инициалы. Он до сих пор помнил, как она прижала этот подарок к своей груди, как сияли ее глаза. Ведь это был первый подарок, который он сделал ей просто так! Первый раз, когда он решился на подобный шаг, отогнав прочь опасения показаться смешным и неловким. А на следующий день пришла весть о том, что Машу призывают ко двору. И момент рождения нового и важного был упущен. Редкие встречи урывками не давали возможности сблизиться, все снова свелось к ничего не значащим разговорам, торопливым, поверхностным, и каждый раз при расставании что-то очень сильно болело в груди, обостряя чувство потери, которое было сродни поражению.

Снег слепил, студеный пронзительный ветер пробирался за ворот и выхолаживал тело. Скорей бы добраться до станции! Скорей бы добраться до Петербурга!

 3

Прекраснейшая из Елен изрядно играла на арфе. Не сказать, чтобы любила, но знала, какое действие на мужчин оказывает ее томный грудной голос под нежный перебор струн, и пользовалась этим часто.

Как только Василий рассказал красавице-вдове о своем друге, недавно прибывшем из Парижа, Елена задалась целью заполучить Ивана Шаховского к себе на ужин и сойтись с ним поближе. Кто знает, к чему может привести подобное знакомство?

К этому вечеру она готовилась очень тщательно, вконец замучила кухарку, самолично сняла пробы с каждого блюда, заказала платье итальянского атласа, да мушку из черной тафты в виде крошечного сердечка наклеила на самой груди, у соблазнительной ложбинки. На протяжении всего ужина Елена мягко улыбалась знатному гостю и ловила на себе его заинтересованные взгляды, а когда приглашенные насытились, села к инструменту.

Мягкие белые пальчики умело перебирали струны, негромкий нежный голос вторил инструменту. Елена очень старалась, не хотелось ударить в грязь лицом перед тем, кто бывал в парижских будуарах, хотелось доказать, что и здесь есть чаровницы, достойные самого пристального внимания. Чтобы угодить Ивану, она исполнила песню на французском языке.

Заметив, что ее подруга завела с Василием разговор, Елена воспользовалась подвернувшейся возможностью, и, закончив маленький домашний концерт, подошла к гостю.

- Я знаю о вашем пари с Василием, - тихо проговорила она.

Иван почувствовал, что краснеет. Ну вот, его подозрения насчет того, что многие уже оповещены про спор, оправдываются. Чтобы сохранить лицо, пришлось напустить на себя надменный вид.

- Не понимаю, каким образом это касается вас, сударыня, - довольно холодно ответил он.

- Меня? О, нет! – словно защищаясь, всплеснула руками вдова. - Конечно, меня ни в коем разе не касается сия история. Просто вы так опрометчиво решились на подобное предприятие... А у нас все не так, как в Париже.

Выдержав паузу, Елена вздохнула и тихо добавила, посмотрев на князя из-под густых ресниц:

- И мне будет очень жаль, если вы все-таки проиграете... да, очень жаль. Но можно и не проиграть. Я могла бы...

Пауза затягивалась. Иван не выдержал первым:

- Вы могли бы?

- Я могла бы помочь... за некоторый подарок, - в женском голосе послышалось едва уловимое колебание.

- Ваше вознаграждение? – вопрос прозвучал намного резче, чем хотелось бы Шаховскому, но он не сумел в полной мере скрыть свою заинтересованность.

- Пятьдесят душ из тех, что вы получите от Василия.

 4

Из проекта Елизаветинского Уложения «О власти дворянской» (глава 19)

«Дворянство имеет над людьми и крестьяны своими мужескаго и женскаго полу и над имением их полную власть без изъятия, кроме отнятия живота и наказания кнутом и произведения над оными пыток. И для того волен всякий дворянин тех своих людей и крестьян продавать и закладывать, в приданные и в рекруты отдавать и во всякие крепости укреплять...»

 

 Акт III. Забавы Великого князя

 1

Из собственноручных записок императрицы Екатерины II:

«Однажды великий князь, находясь в своей комнате за приготовлениями к своему так называемому спектаклю, услышал разговор в соседней комнате и, так как он обладал легкомысленной живостью, взял от своего театра плотничий инструмент, которым обыкновенно просверливают дыры в досках, и понаделал дыр в заколоченной двери, так что увидел все, что происходило, а именно как обедала императрица, как обедал с нею обер-егермейстер Разумовский в парчовом шлафроке, - он в этот день принимал лекарство, - и еще человек двенадцать из наиболее доверенных императрицы... когда он сам и все те, которые были возле него, насытили глаза этим нескромным удовольствием, он явился пригласить Крузе, меня и моих женщин зайти к нему, дабы посмотреть нечто, чего мы никогда не видели. Он не сказал нам, что это было такое, вероятно, чтобы сделать нам приятный сюрприз. Так как я не так спешила, как ему того хотелось, то он увел Крузе и других моих женщин; я пришла последней и увидела их расположившимися у этой двери, где он наставил скамеек, стульев, скамеечек, для удобства зрителей, как он говорил. Войдя, я спросила, что это было такое, он побежал мне навстречу и сказал мне, в чем дело; меня испугала и возмутила его дерзость, и я сказала ему, что я не хочу ни смотреть, ни участвовать в таком скандале, который, конечно, причинит ему большие неприятности, если его тетка узнает, и что трудно, чтобы она этого не узнала, потому что он посвятил по крайней мере двадцать человек в свой секрет; все, кто соблазнился посмотреть через дверь, видя, что я не хочу делать того же, стали друг за дружкой выходить из комнаты...»

 

2

Иван не знал, почему выбрал именно этот день. Может быть, оттого, что ему хотелось как можно быстрее завершить историю с пари, а может быть, оттого, что не терпелось обладать женщиной, и именно той, которая не покорялась.

Просто утром он открыл глаза и сразу понял – сегодня.

Иван прекрасно осознавал, что та победа, которую он одержит, не будет честной. Но что значит нечестная победа по сравнению с сохранением своего превосходства в глазах окружающих?

Елена предложила свою помощь и слово сдержала. Шаховской не знал, где вдова взяла маленький пузырек с прозрачной жидкостью, скорее всего, у знахарки или цыганки, сказала только, что сей эликсир дурманит ум, а плоть делает податливой. И как он сам не додумался до такого простого решения?

Теперь главное - каким-либо образом заставить пригубить Марию бокал вина, незаметно добавив в него полученную жидкость, а уж найти укромную нишу во дворце с множеством комнат и переходов труда не составит. В своей ловкости Иван не сомневался, да и спланировал все заранее. Он надеялся сегодня получить приглашение на ужин и таким образом провести вечер в компании Великого князя, его супруги и окружения. Накануне Иван получил устрицы из Голштинии – родины наследника престола и собирался преподнести их в дар Петру Федоровичу. Правда, за эти устрицы пришлось дорого заплатить, но дело того стоило. Князь сделал ставку на трепетное отношение наследника ко всему, что касалось его родной земли.

Движимый желанием начать действовать, Иван Шаховской уверенно направился в покои, отведенные для молодого двора со свитой.

 3

Григорий въехал в Петербург вечером, стоял легкий морозец, дороги были занесены снегом. Направив коня к особняку генерала Щеголькова, гвардеец проезжал мимо домов, окна большинства из которых были тронуты светом. И неважно, был ли это едва заметный лучик, или яркий сияющий огонь хрустальных люстр в десятки свечей. Здесь все зависело от достатка хозяев. Просто это были чьи-то обжитые не пустующие дома, а Григорию так хотелось к себе, в тепло, в семью... ему надоела эта неустроенная, неупорядоченная жизнь под началом распоряжений Щеголькова.

Григорий хотел служить, служить честно и приносить своей службой пользу. Он готов был ездить в самые далекие гарнизоны и выполнять сложные поручения, но поручения настоящие, а не надуманные. Он хотел вечерами возвращаться домой и видеть глаза Маши, он хотел иметь возможность общения с сыном. Он хотел не так уж и много... просто быть счастливым. А много ли по-настоящему счастливых людей на этой земле?

Щеголькова дома не оказалось.

И, хотя, согласно правилам, генерала надо было дождаться, как-никак пакеты военные, Григорий не стал этого делать. Служба, конечно, дело святое, но он отлично знал, что срочности в этих письмах нет, сам Щегольков сейчас либо ужинает в гостях и играет в карты, либо проводит время в приятной женской компании, и ждать в приемной следующего утра, казалось делом бессмысленным и бесполезным.

Покинув генеральский особняк, Григорий поехал домой. Его встретила мамка Марфа, всплеснула руками и кинулась распоряжаться по поводу ужина да затопки печи в хозяйских покоях, а Григорий пошел в детскую. Он долго стоял у кроватки сына, рассматривая при скромном огоньке свечи округлые щечки малыша, его вьющиеся тонкие волосы, не потерявшие еще некоторой младенческой припухлости руки, и почти не дышал, боясь нарушить сладкий детский сон.

Сколько времени он здесь не был? Сколько времени здесь не была она? Дом казался осиротевшим, как и тот малыш, что посапывал сейчас в колыбели. А в углу, над самой кроваткой висел привезенный Машей из родительского дома образок.

Маша, жена, любимая... как пусто без тебя. Как холодно.

Даже не думая о том, что делает, что его все равно никто во дворец не пустит, Григорий покинул комнату и, схватив на ходу подбитый мехом плащ, вышел в ночь.

 

4

Представление, которое устроил Великий князь, было ужасным, гадким и непорядочным. Маша с трудом сидела на скамье, не в силах заставить себя посмотреть в просверленное отверстие, хотя наследник от души забавлялся. И только поведение Великой княгини положило всему конец. Комнату Петра Федоровича Маша покинула одной из первых, она настолько распереживалась вследствие произошедшего, что решила сразу не заходить в покои Великой княгини, повременить, успокоиться. Найдя маленькую, скрытую портьерами комнату, молодая женщина подошла к окну и прислонилась лбом к холодному стеклу. Не по ней такая жизнь. Совсем не по ней. Это что-то не настоящее. Как можно забавляться низкими вещами и считать себя при этом благородными людьми? Как можно так пусто проводить свою жизнь? Это не ее мир: ярко раскрашенный, манящий сверкающим блеском и пышным убранством, но такой чужой, такой обманчивый.

Маша вздрогнула, когда чьи-то руки коснулись ее плеч. Занятая собственными мыслями, она не услышала, как в комнату вошел кто-то еще.

- Ты все время ускользаешь от меня, неуловимая нимфа, - шепот раздался у самого уха, и Маша почувствовала чье-то горячее дыхание на своей шее. – Ты все время делаешь вид, что не замечаешь меня, не отвечаешь на записки, не принимаешь подарки. За что подобная холодность? Я прошу, нет, умоляю о снисхождении.

Маша резко повернулась лицом к мужчине, руки которого так по-хозяйски и так неприятно блуждали по ее обнаженным плечам, она узнала в нем того, кто в последнее время совсем не давал жизни, закидывал фривольными посланиями, утомлял навязчивым вниманием.

Приняв женское молчание за поощрение, Иван, не раздумывая, притянул к себе лицо Марии и припал к ее рту, бесстыдно пытаясь раздвинуть ее губы своими.

Для одного вечера это было уже слишком. Сначала устроенное Великим князем представление с подглядыванием, теперь такая неподобающая вольность... Да что же это такое!... Маша больше не могла сдерживаться, эмоции били через край, выходя из-под контроля, и как только удалось увернуться от чужих настойчивых губ, рука взметнулась сама собой, оставив красный след на нежной ухоженной щеке Шаховского. Раздавшийся звук пощечины словно отрезвил. Женщина испуганно посмотрела на стоявшего перед ней мужчину.

Князь не ожидал подобного исхода. Щека горела. Иван чувствовал себя оскорбленным. Никто не смел вести себя с ним так. Схватив Машу за локоть, Шаховской рывком приблизил ее к себе.

- Дрянь! Вот кто ты! - злые колкие слова выплевывались сами собой. - Ты заплатишь мне за это, ох, как заплатишь! На кого руку вздумала поднимать?

Маша смотрела на державшего ее мужчину расширенными от ужаса глазами и не могла вымолвить ни слова, но когда он начал свободной рукой пытаться стянуть с плеч платье, словно очнулась, и со всей силы наступила каблуком своей туфельки на его ногу. Шаховской взвыл, на мгновенье ослабив хватку. Этого оказалось достаточно, чтобы Маша вырвалась и, подхватив юбки, побежала прочь.

Шаховской провожал ее взглядом. Дрянь, как есть дрянь! И захотелось проучить мерзавку, так проучить, чтобы впредь неповадно было раздавать оплеухи.

Как же развязаться с этим проклятым пари, при этом выиграть и наказать не в меру заносчивую даму? А сама–то, ни роду, ни племени, фамилия захудалая, единственное достоинство которой – дворянское звание. И тут взгляд Ивана остановился на табакерке, что лежала на полу у самых его ног. Видно, Озерцова хранила безделицу во внутреннем, скрытом пышными складками платья кармане, а когда, убегая, подхватила юбки, табакерка нечаянно выпала. Иван наклонился, подняв вещицу с пола. Не сказать, что очень дорогая, но красивая, с перламутром и даже инициалами владелицы. Очень приметная. Пожалуй, она-то и поможет все разрешить. Тем более, что Озерцова направилась в сторону, противоположную покоям Великой княгини, а значит, будет отсутствовать еще некоторое время, достаточное для того, чтобы можно было скомпрометировать ее поведение в своих интересах. На всякий случай Шаховской последовал в залу, где ужинал молодой двор и, не заходя, посмотрел в приоткрытую дверь. Кажется, все, кого он встретил в этот вечер при особе Их Императорских Высочеств, были на местах. Наверняка Озерцова сейчас одна. Ну что же, не все потеряно, не все... Конечно, Елене он ничего не расскажет о своей неудаче с эликсиром. Самолюбие не позволит. Да и если все получится так, как он задумал, в том надобности не будет. Теперь главное решить, как известить императрицу о забавах Великого князя и просверленной двери. Может, кинуть невзначай фразу при разговоре с одной из ее фрейлин?

 5

Маша обхватила, оплела руками и ногами тело мужа, чувствуя на своей шее его еще неспокойное дыхание, и сердце зашлось от нежности. Именно эти мгновения, первые после любви, всегда были для нее самыми дорогими, когда он лежал, закрывая ее своим большим телом, расслабленно, беззащитно, а Маша гладила руками широкие плечи, спину и в голове вертелось: «Муж мой, мой муж...» Она знала, что пройдет еще несколько мгновений, и Григорий встанет, и все изменится, и ощущение близости нарушится.

И всему виной была ее собственная слепота. Как же не сообразила она тогда, в самом начале, не распознала, что есть вещи, которыми пренебрегать нельзя.

А сейчас поздно, и все не так. В ту пору казалось, что многое еще успеется, само уладится, ведь впереди целая жизнь... целая жизнь... и как же все резко изменилось! Григорий перестал бывать дома, ее определили в Зимний дворец на службу... жизнь пошла урывками. А они так и не успели поговорить! С каждым новым ворованным свиданьем Маша все острее и острее чувствовала, как трудно им обоим становится общаться, как мучительно и осторожно оба подбирают слова, порождая этим почти осязаемое напряжение. Но так быть не должно! Ах, как ей хотелось сейчас сказать, что она любит его, но слова застревали и, ничего не получалось. Одни сомнения. А что, если она опоздала? А что, если Гриша уже не так увлечен ей? И становилось страшно. Но были вот такие мгновенья после любви, они не врали, и Маша отчаянно цеплялась за них.

Как хотелось не возвращаться во дворец и не вспоминать то гадкое, что приключилось с ней накануне, не думать о злом лице Шаховского, о непонятных и странных причудах Великого князя, который одних мундиров менял по двадцать штук за день. Но это служба, от которой никуда не деться.

Сколько у них еще есть времени, чтобы побыть вдвоем? Час? Два?

Григорий лежал, обнимая жену, и понимал, что совсем не желает двигаться. Потому что как только поднимет голову, придется встретиться с ней глазами. А он боялся. Боялся прочитать в них отчуждение. Так сладко было накрывать ее своим телом и, зарывшись лицом в спутанные волосы, вдыхать женский запах. Верить, или просто придумать, что Маша так же сильно соскучилась по нему, как и он сам. Как хотелось ему шептать ей ласковые слова, рассказывать, что она самая любимая, самая родная... но он боялся смеха в ее глазах. Боялся, что разрушится то близкое и сокровенное между ними, что есть сейчас.

Лишь только Григорий остановил коня у ограды дворца, раздумывая над способом проникновения внутрь без пропуска, как Маша сама выбежала к нему, в слезах и вся растрепанная. Он сразу понял, что что-то случилось и, укутывая любимую в теплый плащ, попытался узнать о причине расстройства, но она лишь выговорила замерзшими губами: «Стосковалась я, Гриша, домой хочу, хоть на час». И он, подхватив жену на руки, увез ее домой, несмотря на то, что поступать так было нельзя. Машу никто не отпускал. Но о подобном Григорий тогда не думал. Он внес ее в дом, положил на кровать и целовал, целовал, целовал... глаза, губы, щеки, шею... жадно, нетерпеливо, горячо... и она отзывалась, обхватив его руками...

Как же больно было осознавать сейчас, когда оба насытились, что больше не будет ничего. Она так и не расскажет ему, что произошло, не доверится. И это создаст еще одну невидимую молчаливую преграду. Он беззвучно перекатится на спину. Она тихо встанет и начнет собирать себя. Слова... слова налаживают тропинку друг к другу, создают разговор, дают возможность многое объяснить, понять, услышать друг друга, познать душу.

Оба боялись слов.

Григорий приподнялся на локтях и посмотрел в лицо жене. В ее глазах было столько ожидания. Он осторожно провел пальцами по нежной щеке, убирая с лица спутанные волосы, и поцеловал.

Маша закрыла глаза, чтобы скрыть разочарование: он так ничего и не сказал.

 6

Из собственноручных записок императрицы Екатерины II:

«Я собиралась снять свое придворное платье, когда увидела, что идет императрица, с очень разгневанным видом и немного красная... великий князь, который разделся в своей комнате, пришел в шлафроке и с ночным колпаком в руках, с веселым и развязным видом. И подбежал к руке императрицы, которая поцеловала его и начала тем, что спросила, откуда у него хватило смелости сделать то, что он сделал; затем сказала, что она вошла в комнату... и увидела дверь, всю просверленную; что все эти дырки направлены к тому месту, где она сидит обыкновенно; что, верно, делая это, он позабыл все, чем ей обязан; что она не может смотреть на него иначе, как на неблагодарного; что отец ее, Петр I, имел тоже неблагодарного сына; что он наказал его, лишив его наследства; что во времена императрицы Анны она всегда выказывала ей уважение, подобающее венчанной главе и помазаннице Божией; что эта императрица не любила шутить и сажала в крепость тех, кто не оказывал ей уважения; что он мальчишка, которого она сумеет проучить. Тут он начал сердиться и хотел ей возражать, для чего и пробормотал ей несколько слов, но она приказала ему молчать и так разъярилась, что не знала уже меры своему гневу...»

 

Акт IV. Праздничные гулянья

 1

Новый год принес с собой лютые морозы, покрыл окна причудливыми узорными картинами, украсил инеем голые ветки деревьев и безжалостно щипал носы и щеки прохожих. Однако холода не помешали всеобщему веселью, на улицах было многолюдно. Ярмарочные площади пестрили балаганами и торговыми рядами. Народ катался на каруселях, качелях, забавлялся кулачными боями, по площадям ходили скоморохи-сказочники, потешая зрителей прибаутками и присказками, а некоторые из них носили на голове доску с движущимися фигурами и показывали целые сценические действа.

Даже Маша решилась прервать свое добровольное заточение и выйти из дома. После того, что случилось, после того, как государыня в гневе отстранила ее от придворных обязанностей и отправила домой, Маша не покидала стен своего жилища. Было очень стыдно показываться на глаза людям. Конечно, она мечтала об освобождении от службы, мечтала возвратиться к своей прежней жизни, но не так, не будучи опозоренной перед всем светом и став предметом пересудов и сплетен.

Как же все запутанно, как сложно. И не виновата Мария в том, в чем ее обвиняют. И все же виновата...

Лишь только произошел скандал с просверленной дверью, так все одно за другое и стало цепляться. Кто-то шепнул государыне, что подобные вольности происходят оттого, что великокняжеское окружение не настраивает молодой двор на благонравное поведение, а дамы, приставленные к высочайшим особам, пренебрегают своими обязанностями, отдавая предпочтение бесстыдным альковым делам. И когда вызвали Машу к императрице, не смогла она поднять глаза на самодержавицу, и неправду сказать тоже не могла. Да и как тут оправдаться, коли не ночевала во дворце, ушла, не спросясь? Виновата... и уже потом, когда собирала свои скромные вещи, узнала, как накануне князь Шаховской демонстрировал всем табакерку с приметными вензелями и перламутровой инкрустацией. Маша кинулась искать свою, да не нашла. Вот так и получилось, что она не просто нарушила свои обязанности, а еще и потеряла доброе имя в глазах людей. Свое. И Григория. И никому уже ничего не доказать, не оправдаться... и трудно высоко держать голову, ох как трудно!

Но утром Маша решилась выйти в люди. Она бродила в одиночестве между торговыми рядами, почти безучастно разглядывая разложенные товары, остановилась около дрессированного медведя, которого держал на привязи мужик. Медведь под звук бубна танцевал, кружась на задних лапах, кувыркался, садился, а еще ложился на потеху толпе. Маша даже забылась, веселясь со всеми, но тут зазвенели колокольцы, и по улице, в сторону к ледяным горам, пронеслись нарядные сани, запряженные тройкой лошадей. Маше показалось, что среди седоков был Степан. А может, обозналась. Ведь тройка пронеслась быстро. Но настроение враз упало. Что теперь думает о ней друг мужа? Что скажет Гриша, когда узнает о случившемся? Поверит ли?

Никто из знакомых в эти дни не приходил проведать Машу, все будто оставили ее наедине с бедой.

И только тетушка, добрая душа, не забывала. Вот и вчера заглянула, все гладила своей старческой в пятнах рукой племянницу по голове, будто маленькую, и успокаивала:

- Ну, полно, полно, родимая. Раз говоришь, что невиновна, значит, так оно и есть. Я тебе верю, и Гриша поверит, вот увидишь. Все исправится, и заживете вы лучше прежнего. А то, что при дворе одни интриганы и любители позабавиться над невинными девами, про то все знают, а то как же. Я тебе больше скажу, все истории со временем забываются, и твоя забудется. Ты лучше послушай, про что поведаю, утром соседка по секрету донесла. Будто бы на днях императрица наша, Елизавета Петровна, выходя из театра, собственноручно на глазах у всех застегивала шубу Разумовскому.

Последние сплетни тетушка говорила уже шепотом и через некоторое время многозначительно добавила: «Ровно жена».

Маша слегка улыбнулась. Конечно, для старушки такая вольность государыни на людях казалась значительным событием, но сама она не видела в том ничего особенного. За время, проведенное при дворе, приходилось быть свидетельницей подобного не раз. Елизавета Петровна не стеснялась показывать простоту обращения с приятными ей людьми, и часто такое поведение императрицы приводило к ошибочным выводам касательно ее характера. Когда государыня только воцарилась на троне, многие послы, увидев в новой правительнице лишь жадную до нарядов и забав женщину, не стеснялись ни опрометчивых слов в ее адрес, ни смелых политических требований. За что и поплатились. Кто-то был выслан из России за непотребное поведение, кто-то получил отказ в своих настойчивых пожеланиях. «Веселая Елисавет» была не так легкомысленна, какой казалась. Она была государыней.

 2

Елизавета I французскому посланнику об отказе возвратить Швеции Эстляндию и Лифляндию:

«Что скажет народ, увидя, что иностранная принцесса* предпочла, однако, войну стыду уступить что-нибудь, а дочь Петра для прекращения той же самой войны соглашается на условия, противные столько же благу России, сколько славе ее отца и всему, что было куплено ценою крови ее подданных».

____________

* Анна Леопольдовна

 

3

Иван Шаховской наслаждался жизнью. Благодаря его маленькой хитрости и проворству, пари было выиграно, табакерка с вензелями представлена в качестве доказательства, последующее скандальное увольнение Озерцовой из штата Великой княгини окончательно подтвердило победу, и Василий вынужден был признать себя проигравшей стороной с непременной выплатой долга.

Правда, выигрыш теперь придется разделить с Еленой, ведь она никогда не поверит, что Озерцова вдруг уступила сама, а признаться в том, что на самом деле ничего не произошло, Ивану не позволяла мужская гордость. Да и Бог с ними, с душами. Пусть Елена думает, что помог эликсир. К тому же, он и впрямь помог. Если бы снадобья не было, Иван не отправился бы в тот вечер в Зимний, и не случилась бы сцена с Марией, и не была бы обронена табакерка, которая все самым благополучным образом и разрешила. Так что подарок Елены по-своему и вполне неплохо сыграл свою роль. Надо бы его приберечь, а то мало ли, какие случаи еще представятся впереди, можно будет воспользоваться... Поигрывая принесшей ему удачу табакеркой, Иван стоял около лотерейного лотка и рассматривал подходивших к прилавку красавиц.

В доме графа Алексея Разумовского был устроен бал в честь государыни. В перерыве между ужином и танцами все дамы получили номера беспроигрышной лотереи и теперь подходили в сопровождении своих кавалеров к красиво украшенному продолговатому столу, чтобы узнать, какой приз причитается по данному билету и получить перчатки, веер, гребенку, кошелек, либо еще какую-нибудь приятную безделицу.

Аглая протянула свой номер скомороху и, в ожидании подарка, повернулась в сторону Степана, приложив веер левой рукой к правой щеке, что означало «да».

Да! Да! Да! Он прощен! А сколько мучила его, бессердечная! Он уже и так к ней подходил, и эдак, и даже назло решил ухаживать за другой, только вот найти подходящей дамы не получилось. Но теперь уж и не найдет, видно. Ему сказали «да»! Остановив офицера-сослуживца на полуслове, Степан направился к своей мучительнице, готовый, если вдруг приз не понравится, купить ей все что угодно.

- Как поживаешь, Аглаюшка? - задушевно начал он, подойдя к лотку и облокотившись о прилавок.

- Да не жалуюсь, Степушка, не жалуюсь, - обмахиваясь веером, в тон ему ответила девушка.

- Пылаешь, - взглянув на положение мушки, усмехнулся гвардеец.

- Боюсь замерзнуть, Степушка, зима-то, вона какая студеная.

Скоморох выдал Аглае резной гребень, но она оказалась такой неловкой, что приз выпал из рук. Иван, став свидетелем перепалки, решил не терять шанса, быстро наклонился, но поднять гребень не смог. На пышные кружева его сорочки гвардеец наступил ногой, и, кажется, специально. Степан взял подарок сам, и только потом переставил ногу, дав Шаховскому возможность встать. Кивнув головой на руку, в которой была зажата табакерка Маши, он негромко, но четко произнес:

- Честь мужчины не в том, чтобы всем рассказывать о падении дамы, а в том, чтобы сохранить это в секрете, - и, сунув гребень в руку Аглаи, крепко взяв ее под локоток, увел прочь.

Кровь бросилась в лицо Ивану. Пристыдили, как мальчишку... да кто? Всего лишь какой-то гвардеец! Но табакерку все же спешно убрал в карман.

Никто из участников этой сцены не заметил проходившего мимо хозяина дома. Разумовский услышал слова Степана и проводил его заинтересованным взглядом.

 

4

Проигрался, как есть проигрался. Да не то самое главное.

Василий сидел в широком, обитом шелковой материей кресле и устало тер виски. Думал. Но думы были невеселые. С Рождества до поста в Петербурге единым парадом шли празднества. Все, словно соревнуясь друг с другом, спешили задавать балы, маскарады, иллюминации, фейерверки. Веселые дни!

И только он один сидел дома. Потому что проигрался. Да не просто проигрался, а, почувствовав, что карта не идет, решил шельмовать. Неудачно. Поймали его на шельмовстве-то, и заметил нечестную игру не какой-нибудь гвардеец Озерцов, а сам Разумовский! Граф отвадил Василия от своего дома, и такое событие враз стало известно всем.

Сидит теперь генерал Щегольков в праздничные дни один, неприбранный, в домашнем халате и размышляет о том, как несправедлива порой бывает жизнь. Одна ошибка, всего одна ошибка, и положение в обществе потеряно надолго, если не навсегда. Ну надо же, ни одного приглашения за неделю! А раньше, бывало: «Василий Петрович, батюшка, пожалуйте к нам, ждем к обеду непременно!»

Одна неловкая подмена карты, и назад хода нет. Проигравшихся жалели, но нечестных картежников не прощали! Заработать репутацию «приятного игрока» было почетно - одна из самых лестных характеристик для человека, вхожего в общество.

Эх, Вася, Вася, что же ты! Да еще при Разумовском!

Темное небо раскрашивалось звездными россыпями салюта. Сквозь незанавешенные окна генералу были видны узорные огни. Люди гуляют...

Поехал бы к Елене, да она третий день сказывается больной. Лиса! Ох, лиса! Почуяла, что ветер переменился, да затаилась. Все они бабы такие. Даже Озерцова оказалась ничем не примечательнее прочих. Всегда ходила, нос задирала, а перед французским Ванькиным кафтаном и цветистыми виршами не устояла. Вот тебе и вся добродетель.

И тут камердинер, словно подслушав хозяйские мысли, доложил о приезде Озерцова. Легок на помине. Василий даже запамятовал, какое поручение давал ему в последний раз. Помнил лишь, что принес гвардеец ему московский пакет утром, а вечером уже уехал с новым заданием. И как потешался, помнил, увидев лицо Озерцова: не смог тот справиться с собой, только зубы пришлось сжать крепче. Вот так-то, братец, выказывать презрение своему генералу, вот так-то!

Григорий вошел в комнату и отдал честь, щелкнув каблуками. Василий лишь кивнул головой, указав рукой на стол. Озерцов положил депешу на указанное место.

Скрестив на животе пальцы, генерал с интересом и даже некоторым удовольствием рассматривал обветренное лицо застывшего навытяжку гвардейца.

- Все-таки тяжела военная служба, - негромко начал он. – Беспокойная очень. Казармы, караулы, частые отъезды, жена все одна да одна. А вокруг так много соблазнов, особенно, если находиться при дворе...

Тут Василий сделал паузу и, поднявшись с кресла, подошел к столу, чтобы взять доставленный пакет. Распечатав послание, Василий сделал вид, что внимательно читает донесение. Не отрывая глаз от бумаги, он продолжал:

- Пока муж в дороге, жена не скучает. Весь двор наблюдает с интересом за ее амурными похождениями: во дворце не ночует, одаривает предмет своей страсти табакерками. Правда, наша милостивейшая императрица не потерпела подобных вольностей. Шутка ли, держать такой пример поведения при особе Великой княгини! Отправили сию недостойную даму восвояси, а попросту – выгнали. Но я думаю, красавица не пропадет. Покровитель ее, князь Шаховской, человек знатный и богатый, пожил немало во Франции, вхож во многие дома Петербурга, да и сегодня приглашен на бал не к кому-нибудь, а к графу Разумовскому.

Василий оторвал взгляд от бумаги, и, в упор посмотрев на Озерцова, добавил:

- Куда с таким тягаться.

Григорий словно застыл. Главное, не дать слабины. Особенно перед Щегольковым. Главное, продержаться. А бьет метко. Ни один мускул не дрогнул на лице офицера. Только побледнело оно заметно.

«Вот и славно, - довольно подумал Василий. – Вот и славно».

 5

Лишь только он вошел, Маша сразу поняла: знает. Подняла на Григория глаза и замерла. А он так и стоял в дверях, не сделал ни шагу навстречу. Стоял, смотрел... И от этого пристального немигающего взгляда стало вдруг страшно и холодно.

Все эти дни Маша представляла себе встречу с мужем, думала о том, что скажет ему, подбирала слова, а когда время пришло, позабыла все, что собиралась произнести. Что-то саднило в горле, мешало дышать. Лишь пальцы беспокойно перебирали бахрому накинутой поверх домашнего платья шали. Она несколько раз силилась начать разговор, но тщетно, беззвучно открывала и закрывала рот, чувствуя, как наполняются слезами глаза.

А Григорий все стоял и смотрел, не шелохнувшись.

Наконец Маша произнесла сдавленным шепотом:

- Я чиста перед тобой.

- Шаховской? – даже ему самому голос показался чужим и грубым.

- Долго ходил за мной, это правда, не знала, куда от него деться... но я чиста, Гриша, и не понимаю, как так случилось, что табакерка оказалась у него. Может, я где обронила, а может, кто-то специально взял, теперь уже во все могу поверить. Только, Гриша, никому я ее не отдавала, никому. Это все из-за той ночи, что не провела во дворце, кто-то увидел, как я уходила. В тот вечер много всего нехорошего случилось, императрица была в гневе, да и я сплоховала – не справилась с собой, убежала...

Маша говорила тихо, едва слышно, блуждая взглядом по его груди, отмечая про себя пуговицы на мундире, шейный платок, немного выцветшую ткань... она уже и говорить перестала, а он все молчал. И это молчание звенело в ушах, выкручивало, убивало робкую, все еще жившую внутри надежду.

И Маша решилась. Подняла глаза. Обхватила руками шею, поднявшись на мысочки.

- Гриша, Гришенька...

Но он ничего не ответил, лишь молча расцепил ее пальцы, и, повернувшись, вышел.

И глаза у него при этом были такие... страшные, бешенные... больные глаза.

 

Акт V. Игра в карты

 

1

Каждый вечер Степан играл в карты. Нет, об Аглае он теперь не забывал и исправно приходил на все свидания, которые назначала его кокетливая барышня, вынимал из муфты озябшие тонкие пальчики и, держа их в своих больших грубоватых руках, отогревал дыханием. И Аглая, эта «охотница до поцелуев» вдруг смущалась, прятала глаза, торопливо шептала: «Ну, полно, Степушка, полно». Именно такую Аглаю он любил, и, никого не стесняясь, подхватывал за талию для того, чтобы закружить в своих объятьях, а она упиралась в грудь руками и почти шипела: «Вот государыне доложат да выгонят меня из-за тебя, поставь на место». А у самой глаза блестят, и снежинки тают на кончиках ресниц.

Но вечера он проводил у Разумовского, это была большая честь. Хозяин сам пригласил к себе гвардейца и, часто сиживая за общим столом, проигрывал ему.

Карточная игра давно стала неотъемлемым ритуалом светской жизни, в большой зале графского дома были расставлены столы, за которыми с утра до вечера играли в фараон. Поговаривали, что Разумовский намеренно проигрывал тем, с кем хотел поделиться деньгами, и такое положение дел давало Степану надежду, ибо замыслил он обратиться к царскому фавориту с просьбой. А дело было очень щекотливое и касалось друга.

Вот уже неделю, как Озерцова арестовали, да не где-нибудь, а во дворе графского дома. При воспоминании о том вечере Степану каждый раз становилось не по себе, хотелось с кем-нибудь подраться, чтобы выплеснуться, даже зубы сводило. И злился он сильно, и на Гришку злился, и на себя, и стыдно было, и тошно.

Ночь была уже на исходе, императрица, сердечно расцеловав своего любимца, направилась в Зимний дворец, фрейлины последовали за ней, гости стали разъезжаться, да и Степан засобирался домой, чуть замешкавшись в ожидании коня, которого должны были вскорости подвести. Рядом с ним ожидал своей кареты Шаховской. В это самое время все и случилось, Степан даже не сразу узнал в подошедшем гвардейце друга.

- Князь Шаховской?

- Да. С кем имею честь...

Договорить он не успел. Григорий схватил Ивана за грудки, развернул к себе и с размаху ударил в лицо. Князь упал, а Озерцов стоял над ним и ждал, пока тот поднимется.

- Ты что, Гришка, ты что? – придя в себя, Степан сзади накинулся на друга, не давая тому возможности нанести следующий удар.

- Пусти, Степка!

- Не пущу!

Шаховской встал, вытирая рукой кровь с разбитой губы. Григорий попытался освободиться от хватки друга, но тот держал крепко.

- Последний раз говорю, пусти!

- Не пущу!

- Ну хорошо! – и он подставил Степану подножку, так, что не удержавшись на ногах, повалились оба. Озерцов поднялся первым и снова оказался перед Шаховским.

- Гриша... - начал Степан.

Озерцов не обернулся, лишь внимательно разглядывал князя при тусклом свете фонаря, крепившегося к стене дома.

- Не подходи ко мне, Степа, Христом Богом прошу. А еще другом зовешься. Поверил, значит, да? И ведь ни разу не проведал мою жену? Не узнал, как ей живется после всего, что случилось? Вы все поверили, никто не вступился за честь беззащитной женщины. Вот как легко, оказывается, растоптать человека, лишь вовремя пустив грязную сплетню. Только знаешь, какая штука, я сам Машу в тот день увез из Зимнего. Со мной она была, Степа. И если ты мне друг, то сейчас дашь свою шпагу, а я проверю, чему эта... светлость научилась во Франции, кроме возведения напраслины на чужих жен.

И Степан отдал. Озерцов кинул шпагу Шаховскому, князю ничего не оставалось делать, как принять вызов, но вид у него был не боевой. Одного взгляда хватило Степану, чтобы поверить в свершившуюся подлость, и запоздалое: «Да как ты смеешь! Да знаешь ли ты, с кем дело имеешь... честь требует...» звучало из уст Шаховского не слишком уверенно.

Григорий презрительно посмотрел на соперника, скинул на снег плащ и встал в позицию. Князь последовал его примеру - тяжелая шуба легла по соседству.

Начало поединка показало, что силы противников примерно равны. Каждый из дуэлянтов ловко парировал удары, проворно уходя от соперника. Снег скрипел под ногами, фонарь отбрасывал слабый свет на фехтовальщиков, быстро орудующих тонкими клинками. Вокруг стали появляться зрители – еще не разъехавшиеся гости. Все внимательно следили за происходящим.

Заметив краем глаза собравшихся людей, Шаховской сделал попытку сохранить свою репутацию и одновременно вывести из равновесия соперника.

- И вы действительно верите своей жене? – прокричал он. - Не было той ночи – были другие! Неужели вы думаете, что такая красавица надолго останется в одиночестве, когда вокруг столько соблазнов?

Но сказанное не достигло цели. Рука Озерцова двигалась легко и методично, словно оттачивая движения в фехтовальном зале, а лицо казалось застывшей маской, только взгляд был страшен. И этот взгляд жег Ивана, заставлял нервничать, но, тем не менее, вспомнив уроки, взятые во Франции, князь сумел ловко повернуться. Обманув шпагу противника, он полоснул Григория по руке, оставив красную отметину. Вот и первая кровь, на этом можно было бы закончить. Но Григорий продолжал.

- Да полно! – посмеиваясь, воодушевленный удачным выпадом, проговорил Иван. – Идите к жене. Не вы первый, не вы последний!

Среди зрителей послышались смешки. Приняв их за поддержку, Шаховской продолжал бросать колкие реплики. Озерцов молчал. Утоптанный снег начал скользить под ногами, вести поединок стало сложно, и тут, готовясь к эффектному туше, князь потерял бдительность. Неловко скользнув по снегу, он на мгновенье раскрылся. Этого оказалось достаточно, чтобы шпага противника вошла в его тело. Подняв на Озерцова удивленные глаза, Шаховской упал.

Рана оказалась настолько тяжелой, что Ивана перенесли в дом Разумовского, где он и оставался по сей день. Григория же посадили под арест. Слишком знатная родня оказалась у князя. А за гвардейца вступиться было некому. Новость о дуэли наделала шуму в городе, амурная история Марии Озерцовой и князя Шаховского обрастала новыми подробностями, требовалось время, чтобы эти имена перестали употреблять вместе с многозначительными взглядами.

«Сделанного уже не исправить, - думал Степан, - а Гришку выручать надо». Его до сих пор мучили слова друга о том, что он усомнился в Маше. И ведь прав – усомнился. Совестно было за то, что оказался ничуть не лучше других. Да что теперь попусту себя казнить, надо думать, что делать дальше.

Теперь Степан стал частым гостем в доме Маши, игрался с малышом, принес ему вырезанного из дерева коня, два раза даже на ужин оставался. Вчера, прощаясь, молодая женщина сжала ему на прощанье руку и прошептала: «Спасибо». А у самой – горе в глазах.

«Ничего, Машенька, ничего, - неловко пробормотал он тогда в ответ, - все уладится».

И вот сегодня Степан решил попытаться уладить. Тут либо ему откажут насовсем от графского дома, либо помогут Гришке выйти на свободу.

Граф Алексей Разумовский был не просто фаворитом императрицы. Среди окружавших Елизавету Петровну царедворцев, он выделялся тем, что, имея на нее влияние, никогда не посягал на монаршую власть, не был замешан ни в одной интриге. Вращаясь при дворе, где правило честолюбие, а человеческая подлость не являлась редкостью, он снискал к себе уважение надежностью, верностью и добротой, за что и обращалась к нему государыня со словами «друг мой нелицемерный».

Но просить такого важного человека о помощи – не сидеть с ним за общим карточным столом. Однако Степан не видел иного пути, кроме как рассказать графу о том, как опорочили в угоду собственным желаниям имя женщины, за которую некому было постоять. Разве есть что-то недостойное в том, что муж вступился за честь жены?

Поднимаясь по лестнице в большую залу, он остро чувствовал свое волнение, но отступать было некуда. Помочь другу мог только граф Разумовский – большой силы человек.

2

Из «Записок о России» Кристофа Манштейна, генерал-майора прусской службы, который долгое время жил при русском дворе:

«Приехав в Петербург, граф Разумовский не мог и представить себе, что он достигнет такого счастья... когда он поступил на службу к цесаревне, она поручила ему управление одним из своих поместий, и сделала своим любимым слугой. Вступив на престол, она возвела его в одну из главнейших должностей империи и, сделавшись с годами набожной, тайно с ним обвенчалась...»

 

3

За окном кружило и вьюжило, ветер гудел, порывисто стуча в стекла. Маша слушала разразившуюся на улице непогоду и беспокойно ворочалась в своей теплой постели. Не спалось. Уже которую ночь. Да и как тут уснуть, если муж арестован, а ты одна в целом свете, и рядом нет никого, только тетка, да мамка Марфа, да дите неразумное, за которое ты в ответе.

Правда, теперь стал наведываться Степан, и от этих визитов становилось полегче.

А на днях мамка Марфа принесла новость о жившей неподалеку гадалке, которая никого ни разу не обманула.

- Сейчас самая что ни есть подходящая пора, каждый день гадания устраивать можно, - говорила она своей хозяйке.

Поначалу Маша отмахнулась, а потом снова и снова возвращалась к мысли о гадании. И хотелось узнать о будущем, и боязно было. А вдруг как страшное скажет предсказательница? Два дня ходила Маша в раздумьях: посылать за ней или нет. И, наконец, решилась.

Вечером мамка Марфа ввела в дом неприметную старушку, Маша встретила ее в гостиной. Гадалка попросила подать горячую воду, чашку и свечку. Кофе она принесла с собой. Мамка Марфа бросилась выполнять указания гостьи и, после того, как все необходимые приготовления были сделаны, удалилась, плотно прикрыв за собой дверь. Предсказательница занялась делом. Маша сидела рядом, наблюдала, а сердце билось сильно-сильно. Какое будущее ее ждет? Порадует? Опечалит?

Старушка развела в чашке кофейную гущу и зажгла восковую свечку, два раза капнула расплавленным воском в полученную кашицу, потушила свечку, а затем подала хозяйке чашку и попросила, чтобы та дунула в нее всего один раз, но как можно сильнее. Маша сделала все так, как ее попросили, а гадалка, довольно кивнув головой, стала пристально глядеть в чашку, что-то неразборчиво бормоча, но потом замерла и медленно, четко произнесла:

- Вижу двух мужчин, они в карты играют и решают твою судьбу.

Потом снова замолчала, а Машу от волнения бросило в жар. Какие мужчины? Какие карты? И как же муж ее? Как Гриша? Помилуют ли... или... Сибирь...

- Вижу, девонька, - вновь заговорила гадалка, - дорогу дальнюю. Люди за крещенской водой пойдут, а ты скарб свой собирай.

Вот и все, что сказала ей старушка. И ни слова про Григория.

При мысли о том, что Маша никогда больше не увидит мужа, приходило отчаянье. Тот последний, прощальный взгляд его разрывал сердце, и казалось теперь, что все разрушено. И нужных слов уже не найти, не исправить ими ничего. Но и молчать нельзя! Больше нельзя.

Молчать хорошо с тем человеком, которому всегда есть что сказать. А если людям сказать друг другу нечего – то и молчание становится тягостным.

Как люди, невозможно дорогие друг другу, становятся вдруг чужими, уходят? Как теряется между ними связь... Не сразу.

Не в силах больше лежать, Маша села на кровать и зажгла свечку. Крошечное пламя отбрасывало блики на расписную голландскую плитку, облицовывавшую печь. Вон корабль плывет вдоль берега, вон пастушок держит за руку деревенскую девушку. А мысли, беспорядочные, ранящие, метались в голове и лишали покоя:

«Ведь он же подходил ко мне, столько раз подходил... только я навстречу не шла, все шутила и отговаривалась, не понимала, что после каждой попытки он уходил все дальше и дальше, и потому в последнюю ночь мы почти не говорили. Сама того не ведая, раз за разом я отталкивала его от себя. Я это теперь наверное знаю.

Все казалось правильным, матушкины наставления выполнялись. Ведь не раз говорила она мне перед отъездом в Петербург: «Душу свою и сердце никому не открывай! На свете много разных людей, трудно будет девушке без преданного найти себе мужа, а вот воспользоваться ее юностью и доверчивостью пожелают многие. Соблюдай себя, да до конца никому не верь, тогда и в спину не ударят».

От плохого уберечь хотела матушка, и ведь если вспомнить о Шаховском, да о времени при дворе, права она была, ох, как права. Только есть в жизни такие моменты, когда надо слушать только себя, верить себе. А я не решилась, не сумела.

Слишком боялась душу раскрыть, хотя чувствовала, что можно. Ему - можно. А все одно страшно. Как же страшно обнажаться перед другим человеком, когда до конца, до донышка, когда вот так сразу, как в холодную прорубь. И в один миг становишься беззащитным. Совсем-совсем. Насколько проще бывает отшутиться и просто принять чужие чувства, не давая взамен ничего. Так намного легче. Но если рискнуть – довериться, прижаться душой к родной душе, не это ли самое главное? Самое сладкое? Самое смелое и самое необыкновенное? Ведь если бы не игралась так долго, если бы призналась, как нужен мне Гриша, как люблю его, разве не связало бы это нас крепче всех тех клятв, что мы произнесли в церкви, не сделало бы единым навсегда... неразрывным. Но вместо этого наблюдала, как мается он, чувствовала женскую власть свою, а главного не сказала... и что теперь? Поверил ли он моим словам, моей невиновности перед ним, или взял другую сторону? И ведь Степана не расспросишь о таком. Стыдно...»

 

4

Укутавшись в тяжелую шубу и надвинув соболью шапку до самых бровей, Василий смотрел на мир через маленькое тусклое окно дорожной кареты. По высочайшему Указанию он покидал Петербург и направлялся в свое имение в Тульской губернии, единственное, которое осталось у него после той злополучной карточной игры.* И хотя подобное положение дел не радовало, Щегольков прекрасно понимал, что еще легко отделался, потому как не был разжалован и оставался в генеральском чине.

Даже не успев покинуть города, Василий мечтал уже о возвращении в Петербург. Он обещал сам себе больше не играть по крупной и постараться приумножить оставшееся состояние, дабы через два-три года стало возможно вновь жить в столице да на широкую ногу.

Проезжая мимо дома бывшей любовницы, Щегольков увидел у ворот карету с золочеными колесами, позади которой стояли гайдуки. Такая может принадлежать только очень знатному вельможе. Похоже, Прекраснейшая из Елен принимала гостя. Как быстро она забыла своего генерала! Василий прикрыл глаза, и представил во всех подробностях радушный прием новому воздыхателю. Небось, и платье шелковое надела, и волосы убрала, и на стол подала все самое лучшее. Такая ласки свои расточать будет только тем, кто на коне. А Василий сейчас в немилости, поэтому Елена теперь не про его честь.

С бывшей любовницы мысли опального генерала перенеслись к Ивану. Второго дня он узнал, что Шаховской снова собирается за границу, да не поверил до конца этой новости. Была дуэль, противник арестован, сам Ванька, хоть и ранен сильно, лежит в доме всесильного Разумовского. Это почти удача!

«Вот ведь, - с завистью пронеслось в голове, - и пари выиграл, и красавицу соблазнил, и царским фаворитом обласкан, а тут... ни денег, ни любовницы, ни высочайшей милости».

А между тем слух, что дошел до Василия, был верным.

Порванный и испачканный кровью княжеский камзол починить уже было нельзя, поэтому перед тем, как его выбросить, пришлось проверить карманы, где среди прочих вещей оказались табакерка с вензелем и маленький флакон с неизвестной жидкостью. Прибывший лекарь не смог расспросить Ивана о предназначении вещества в склянке, так как тот был без сознания, и забрал пузырек с собой. «Возможно, - подумал он, - князь страдает каким-то недугом и принятие капель необходимо». Лекарь решил изучить состав вещества, а как только больной придет в себя, побеседовать с ним о предполагаемом недуге. Каково же было его удивление, когда выяснилось, что во флаконе было вовсе не лекарство, а дурманящий разум эликсир, который обычно был в ходу у пользовавшихся дурной славой знахарок. О таком открытии пришлось доложить хозяину дома. Графу Разумовскому новость не понравилась, но он лишь пожал плечами, потому что жизнь и дела князя его не касались. Но когда несколько дней спустя Степан рассказал о клевете на Марию Озерцову, о том, что табакерка вовсе не была залогом любви, то и найденный в личных вещах Шаховского пузырек заставил графа по-другому посмотреть на всю эту историю. Раненый к тому времени уже начал вставать, и Разумовский, придя в отведенные князю покои, отказал гостю от своего дома. Он довольно прозрачно намекнул, что ему ведомо о совершенном бесчестном поступке, и если Иван не хочет, чтобы о том стало известно при дворе, желательно вскорости покинуть столицу, да не устраивать новых скандалов.

_______________________

* Карточная игра в XVIII веке достигла просто угрожающих масштабов. В России с ней пытались бороться, вводились регламентирующие законы, наказывались нечестные игроки, практиковались ссылки (прим. автора)

 5

Праздничную Крещенскую службу Маша отстояла в церкви, что была недалеко от дома. Низко наклонив голову, слушала она стройный хор певчих. Высокие голоса улетали ввысь, под самый купол, пахло ладаном, а на душе становилось легче и светлее. Маша не вникала в произносимые нараспев церковные слова, она молилась вместе со всеми, больше повинуясь привычке, губы сами произносили то, что требовалось. А мысли были далеко-далеко. Все, что случилось с ней – то случилось. Это надо принять. Негоже предаваться одному лишь унынию. Не бывает жизни без трудностей, а Господь мудр и милосерден, каждому дает по силам его, учит терпению и смирению. Почему-то именно сейчас вспомнились заученные когда-то давно наизусть слова: «Среди других добродетелей, которые честную даму или девицу украшают, есть смирение – начальнейшая и главнейшая добродетель, которая весьма много в себе содержит».* Надо научиться смирению, надо научиться быть в мире с собой, ждать мужа, растить сына, жить по совести, соблюдая Божии заповеди.

С легким сердцем вышла Маша на улицу и впервые за долгое время улыбнулась дню. Мороз безжалостно щипал за нос, а солнце почти слепило, отчего твердая корочка снега сверкала, словно россыпь камней. Она не сразу направилась домой, сначала прошлась мимо ярмарочных рядов, купила разноцветных ниток для вышивания парсуны, лист со стихами Тредиаковского, чтобы почитать вечером, пестрые деревянные бусы мамке Марфе, да сладкий калач и расписной свисток для Феденьки. День прошел быстро, каждое простое и привычное дело неожиданно приносило какую-то новую удивительную тихую радость, наполняло все вокруг особенным смыслом. Душу охватило умиротворение.

Колыбельная сынишке была уже пропета, нежная кожица на лбу окроплена святой крещенской водой, когда Маша вспомнила о предсказании гадалки.

Вот и Крещение, а никаких дальних дорог в ее жизни нет. С улицы послышались звуки, показалось вдруг, будто кто-то двери пытается открыть. Маша подошла к окну и увидела проходивших мимо ряженных с яркими факелами в руках. Даже в комнате было слышно их громкое и дружное пение:

Коса длинная, триаршинная,

Лента алая, двуполтинная,

Платок беленький, новомодненький,

Брови черные, наведенные...

«Видно, в дом хотели войти, а у нас заперто», - подумала Маша, отстранившись от окна, и плотно задернула за собой штору. Потом повернулась... и застыла. Перед глазами все поплыло, ноги сделались мягкими, а сердце... сердце вдруг забилось так сильно, что его стук эхом отдавался в висках.

Такую он ее и увидел: простоволосую, с затуманенным взглядом, схватившуюся за штору, чтобы устоять на ногах. Наверное, напугал. Не знал, что сказать, что сделать. Хотелось подойти, сжать в объятьях, приподнять над полом и не отпускать. Но захочет ли Маша?

А она отпустила штору, медленно пошла навстречу мужу, вытянув перед собой руки, словно слепая и, оказавшись рядом, провела ладонями по его лицу: сверху вниз. А потом еще раз. Вот так. Он! Отпустили! И глаза от слез уже ничего не видели, только пальцы трогали впалые, покрытые щетиной щеки, скользили по глазам, вискам, волосам.

- Ты вернулся...

И сразу же почувствовала, как притянули ее к себе руки мужа, укрыли.

- Мы уезжаем, Маша, - хрипло произнес он поверх ее головы, гладя шершавыми ладонями хрупкие плечи жены, – высылают нас из столицы, меня переводят в Московский полк.

- Это ничего, - она зажмурилась и едва заметно терлась щекой о его грудь, - ничего...

- У меня там бабка есть, первое время поживем у нее. Старушка рада будет. Ну а когда здесь дом продадим, обзаведемся своим, московским.

Маша кивала головой в такт словам, пряча лицо на груди мужа до тех пор, пока Григорий не обхватил его ладонями, не приподнял, стирая большими пальцами слезы. И в глазах его было столько понимания, столько нежности, что хотелось реветь в голос.

- Ну что ты, - мягко говорил он, – милая моя, любимая, все будет хорошо, вот увидишь. Все получится, ты же у меня такая умница.

Его губы были обветренные, ее – шелковистые и мягкие, а сам поцелуй – легкий, ласковый, утешающий. Как давно Маше не было так хорошо и тепло, наконец-то ее раненая душа нашла свой приют в убаюкивающих надежных руках мужа и снова начинала верить в счастье.

Чуть позже она шептала, боясь разомкнуть свои пальцы и отпустить его:

- Я люблю тебя. Я так тебя люблю...

_________

* «Юности честное зерцало»

 


Комментарии:
Поделитесь с друзьями ссылкой на эту статью:

Оцените и выскажите своё мнение о данной статье
Для отправки мнения необходимо зарегистрироваться или выполнить вход.  Ваша оценка:  


Всего отзывов: 18 в т.ч. с оценками: 16 Сред.балл: 5

Другие мнения о данной статье:


АЭЛИТА [13.01.2013 22:08] АЭЛИТА
У меня только одно слово - Великолепно! Особенно исторические вставочки к месту. Погружение в эпоху полнейшее, будто одну из серий "Дворцовых переворотов" просмотрела. Спасибо. Мой голос Вам, дорогой Автор.

Туммиттот [14.01.2013 21:10] Туммиттот 5 5
Автор, спасибо огромнейшее за эту чудесную вещь! Однозначно в избранное!

Этерия [16.01.2013 16:11] Этерия 5 5
Великолепная работа! Автор спасибо за эту работу!

PoDarena [18.01.2013 09:03] PoDarena 5 5
Это магический омут, в который автор затягивает. Мастерски созданное чудо. Браво и пять! Подробнее - в теме.

[18.01.2013 15:45] Антея 5 5
Прекрасно написано! Спасибо автор.

Marinohka [25.01.2013 21:29] Marinohka 5 5
Автор, рассказ запал в душу. Находясь под впечатлением, от Вашего призведения, не могу собрать слова для внятного отзыва. Поэтому просто. Браво!
P.S. Поставила бы 10, но тут нет такой оценки.))

anel [29.01.2013 02:35] anel 5 5
Аплодирую стоя! Автор, мой голос однозначно ваш! Читала взахлеб... Ни мнуты не сомневалась, что читаю художественную классическую литературу.. нет слов, чтобы описать эмоции. Язык неимоверно прекрасен, исторически выверен, погрузилась в сюжет моментально.. Спасибо вам!!

aolchik [31.01.2013 13:39] aolchik 5 5
Очень атмосферно и очень мастерски! Читать было легко и увлекательно. Образы героев - полноценные, многогранные, живые. Автор, браво!

  Еще комментарии:   « 1 2

Список статей в рубрике: Убрать стили оформления
10.05.12 00:59  Воспоминание   Комментариев: 25
04.12.12 20:39  Ожидание чуда   Комментариев: 18
17.12.12 19:03  Небольшая фантазия в пяти актах   Комментариев: 18
03.12.12 21:57  Добро как предпосылка счастья   Комментариев: 17
05.12.12 21:16  Надежда, лёгкая, как снег   Комментариев: 18
17.12.12 20:02  Боевая снегурочка   Комментариев: 16
03.12.12 21:44  Чудеса случаются   Комментариев: 16
17.12.12 22:52  Конхветки   Комментариев: 22
17.12.12 21:26  Эта прекрасная рождественская ночь   Комментариев: 18
25.12.12 10:35  Метель   Комментариев: 19
20.12.12 18:24  Помнишь?   Комментариев: 19
25.12.12 19:55  Подарок на рождество   Комментариев: 18
25.12.12 20:01  О половинках.   Комментариев: 22
17.12.12 22:03  Вполне сказочная история   Комментариев: 16
30.12.12 21:31  Дальнобойщик, или Все, что ни случается к лучшему   Комментариев: 15
30.12.12 21:22  (Чудо любви) "Христос раждается, славите"   Комментариев: 17
25.12.12 21:52  Третья березка справа   Комментариев: 23
01.01.13 21:52  Там, где сердце.   Комментариев: 12
01.01.13 22:22  Сказ о новогодней ночи Тани Гориной и Дмитрия Дымова.   Комментариев: 16
30.12.12 21:19  Мелодия Рождества   Комментариев: 14
29.12.12 18:45  От печали до радости   Комментариев: 12
25.12.12 19:58  Совет директоров   Комментариев: 14
02.01.13 21:18  Маникюр по пятницам   Комментариев: 11
02.01.13 17:05  Рождественское желание   Комментариев: 14
01.01.13 22:09  Копилка души   Комментариев: 11
01.01.13 22:16  Злая шутка   Комментариев: 14
03.12.12 22:13  Просто отпусти   Комментариев: 24
Добавить статью | Литературная гостиная "За синей птицей" | Форум | Клуб | Журналы | Дамский Клуб LADY

Если Вы обнаружили на этой странице нарушение авторских прав, ошибку или хотите дополнить информацию, отправьте нам сообщение.
Если перед нажатием на ссылку выделить на странице мышкой какой-либо текст, он автоматически подставится в сообщение