Поэзия эпиграфа
Муза, скажи мне о том... Гомер. Одиссея В десятилетнем возрасте я читала впервые Повести Белкина А.С.Пушкина, «Пиковую Даму» и «Капитанскую дочку». Внимательная, как все дети, дотошно читала все подряд, поэтому каждая вещь начиналась для меня с эпиграфа. До сих пор помню: «Береги честь смолоду», «Во всех ты, Душенька, нарядах хороша» из Богдановича или вот это, заранее приводящее в трепет: «Пиковая дама означает тайную недоброжелательность». А дальше начинался Пушкин. Про честь, про переодевания и Пиковую Даму. Потом я как-то перестала замечать, есть эпиграф или нет. Не до этого: ах, Хемингуэй, ах, Булгаков в двух журналах «Москва», Мастер не с эпиграфом, а с Маргаритой! Потом я случайно от пушкинистов узнала, почему «Дубровский» - чуть ли не единственная повесть, в которой нет эпиграфов. Оказалось, что издатель получил текст рукописи и сам готовил к печати. А эпиграфы вставить сам от имени Пушкина не решился – и слава Богу! Эпиграф – дело тонкое и деликатное. Из истории с «Дубровским» ясно, что Пушкин, по крайней мере, изредка, вставлял эпиграф по завершении работы над текстом. А мне, например, обязательно нужно начинать с поисков эпиграфа, потому что он тут же становится частью моего замысла и даже влияет на него. Но я, собственно, не хотела говорить о себе. Попались мне несколько книг, необходимых для работы. Книги эти были не художественные, но произвели на меня сильнейшее впечатление культурой, художественностью (если можно так сказать) оформления текста. Одна из них – очерки истории Тибета и его культуры востоковедов Кычанова и Савицкого под названием «Люди и боги страны снегов». Начинается книга с цитаты из древнетибетской рукописи, восхваляющей Тибет и его веру – буддизм. Но дальше-то, дальше – к каждой главе подобран эпиграф и один удачней другого. И среди цитат из религиозных трактатов и вед – вдруг – Пушкин. Глава «Страна снегов» историко-географическая, а вначале: «Отселе я вижу потоков рожденье, и первое грозных обвалов движенье.» Это ведь не только про Кавказ, но и про Гималаи. А следующая глава, которая называется «Люди», радует совсем уж неожиданным эпиграфом из романа Джона Уэйна «Зимой в горах»: «Бокал для Роджера Фернивалла, потому что он - ученый и желает добра любой цивилизации» Роман этот, весьма популярный лет тридцать назад, напечатан в самом востребованном «толстом» журнале того времени, единственном источнике новой зарубежной литературы – в «Иностранной литературе». В романе поднят вопрос взаимоотношений англичан и валлийцев, жителей Уэльса, обладающих своим языком и самобытной культурой. Это оказалось замечательно созвучным проблемам современного Тибета. Вторая книга восхитила еще больше. Это был труд Д.С. Раевского «Модель мира скифской культуры». Прямо сходу Предисловие украшено чудным эпиграфом, достойным содержанию и задачам исследования: «Как и всегда в подлинной науке, по этой дороге можно только идти. Дойти до конца по ней нельзя. Но это недостаток только в глазах тех, кто не понимает, что такое знание». Ю.М. Лотман. И сразу захотелось прочитать книгу от корки до корки, чтобы сделать хоть шажок по этой дороге. Но это было только начало. Потрясением стал эпиграф к Заключению после научных глав, посвященных проблемам извлечения сведений о космогонической мифологии скифов из образцов материальной культуры – единственного источника, ведь письменных источников нет. Так вот, эпиграф к Заключению был поэтическим! Цитата из Антонио Мачадо радовала сама по себе, но кроме того блестяще иллюстрировала отчаяние специалиста по Скифии, сознающего, что никогда не получит он в руки неизвестных науке письменных источников: Хорошо, что мы знаем: Стакан для того, чтобы пить из стакана. Плохо, что мы не знаем, Для чего существует жажда. Удивило ли меня, что с эпиграфа начинался Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках, составленный М.М. Маковским? Я приучена уже была к тому, что можно ожидать всякого. Удивило меня больше, что любимейшая «Поэзия садов» Лихачева была вовсе без эпиграфов. Должно быть потому, что весь текст изобилует цитатами из европейской поэзии. А словарь, читаемый мною с начала, конца, вдоль и поперек, так он мне интересен, открывается изречением Спинозы, а дальше, перед основной частью, радует аж четырьмя цитатами из К. Крауса и Ш. Бодлера, кусочек из которых приведу, не утерпев: ...Весь мир ему открыт, и внятен тот язык, Которым говорят цветок и вещь немая. Это уже о Слове, как символе культуры, связующем звене между природой и цивилизацией. Читая эти книги, я поняла, что даже научный и научно-популярный труд может быть оформлен как изысканный поэтический текст благодаря использованию всех возможностей, в том числе эпиграфа, обогащающего смысл и придающего завершенность мысли автора. Я чувствовала уважение к себе как к читателю. Безусловно, это все относится так же и к эпиграфам к художественной прозе, с чего я начала, приведя в пример А.С.Пушкина. Но Пушкина учить не надо. На дворе третье тысячелетие, а нам самим еще нужно учиться бережно относиться к языковому богатству и сохранять традиции «культурной» прозы со всеми многообразными приемами ее оформления.
|