Портрет счастливой женщины

- Что рисуешь? – Катя попыталась заглянуть через плечо, но Андрей ловко захлопнул папку. Так ничего девочка и не успела разглядеть.

Странный друг у нее все-таки. Сколько раз его работы висели в коридорах школы, а сколько милых шаржей он раздарил знакомым, не счесть. При этом рисует всегда с такой скрытностью, будто сглаза боится. Но Катя точно знает: Андрей вовсе не суеверный.

Это она больше похожа на новогоднюю елку или на прилавок с сувенирами. На шее болтаются несколько оберегов, на руках многочисленные браслеты с тщательно подобранными подвесками. Даже серьги, и те специальные, в виде клеверных листочков.

С малых лет Катя слушала рассказы своей бабушки, знавшей, кажется, все народные приметы и заговоры. В деревне Дарья Матвеевна считалась колдуньей, хотя местные произносили это слово без всякого зла. Скорее, с трепетом. К старушке шли с больными зубами, кашляющими детишками, хромающими козами и десятками других бед. Девушки получали от нее предсказания о скорой свадьбе и безбедном будущем, замужние женщины – настойки и притирки, чтобы продлить свою молодость. Каждый находил в доме Дарьи Матвеевны то, что искал. Вот так и росла Катя, словно губка, впитывая, перенимая чужой опыт. И никакие «учености» не могли этих знаний из ее головы вытеснить.

- Да вот, задали в художке нарисовать портрет счастливой женщины. - Андрей вынул из коробки очередной карандаш. На неискушенный взгляд Кати, ничем не отличающийся от десятка других, лежащих рядом.

- Хм... это как? 

- Я думал, ты мне скажешь, - прыснул подросток. – У нас препод новый. Помнишь, я тебе рассказывал. У него, видите ли, свой подход к образованию. Вчера мы, например, рисовали абстрактный апельсин.

- Чего-чего? Погоди, апельсин, он же и в Африке, апельсин.

- Угу. Мы так Василию Витальевичу и сказали. А он нам двадцатиминутную лекцию развел о субъективном восприятии мира. И еще что-то о том, что мы не должны опираться на идею апельсина, если хотим по-настоящему себя выразить. Вот мы и выразились... кто-то нарисовал квадратный апельсин, кто-то, вообще изобразил солнце с дольками. Извращались, короче, как могли.

- А ты что придумал? – Кате стало по-настоящему интересно.

- Вот, - друг извлек свой шедевр. - Семечко. Апельсиновое. Из него ведь вырастет дерево, а на дереве – плоды. А значит, семечко это тоже своего рода апельсин. Так сказать, в будущем.

- Серьезно? – На лице Андрея не дрогнул и мускул.

- Конечно, нет. Это уже Витальевич придумал. А я просто назло ему начеркал, что первое в голову пришло. Вот теперь с портретом мучаюсь. Мы вот разных женщин рисовали: в кокошнике, сидящих, стоящих, на фоне природы. Но чтобы счастливых...

- Нарисуй младенца, - хихикнула Катя.

- Не прокатит. Препод, конечно, псих. Но не дурак. Уже второй час тут сижу, мучаюсь. Извел уйму бумаги, но ничего так не придумал. Может, ты чего подскажешь?

А в следующее мгновение произошло чудо: Андрей раскрыл папку и протянул Кате набросок. Симпатичная женщина, стоящая рядом с автомобилем. Машина была прорисована намного тщательнее, чем ее хозяйка и даже частично раскрашена.

- Я подумал, что счастливая женщина не может быть бедной. Машина говорит о том, что она хозяйка положения. Типа, я такая крутая, куда хочу, туда еду. И мне ничего уже не надо, только вольный ветер и дорога. Или ей еще какое-нибудь украшение нарисовать?

- С машиной это ты здорово придумал, - рассеянно отозвалась Катя. И задумалась: а правда, какая она, счастливая женщина? Вот что ей самой для счастья надо?

Ей нравится смотреть фильмы перед сном, нравится чай с мятой, темный шоколад и разноцветные карамельки. Нравятся прогулки с друзьями, спать в обнимку с плюшевым медведем (ну и что с того, что ей уже пятнадцать?), плавать летом в речке, а зимой играть в снежки. Тысячи вещей делают ее счастливой. Но ведь это ее, Катино, счастье, такое же отличное от счастья других людей, как отпечатки пальцев или рисунок радужки. А ведь Андрею нужно что-то общее, применимое ко всем женщинам.

Девочка рассматривала рисунок с такой тщательностью, словно в переплетении бумажных волокон, в грифельном следе таился ключ ко всем ответам мироздания. Линии ложились небрежно, складываясь в узкие лодочки, красивое приталенное платье и широкополую шляпу, бросавшую тень на лицо женщины. Друг явно до последнего тянул, придавая четкость деталям, не касаясь при этом самой фигуры героини.

Катя думает о матери. О тетке. Она думает о женщинах, смотрящих на нее с экрана телевизора, со страниц книг. Катя думает обо всех знакомых ей женщинах. И возвращается в деревню, к бабушке. Что бы сказала Дарья Матвеевна?

Середина июня. Дождь льет вторую неделю. То мелкая мгла окутывает дома, то снова начинается ливень. И девочке приходится безвылазно сидеть в хате, помогая бабушке измельчать травы для ее чудодейственных чаев. Или тихонько читать в уголке, когда приходит очередной посетитель. На этот раз в гости к ним заглянула одна из соседок, Александра Ивановна.

- Чего стряслось, Сашенька? - Катя удивляется. Ну какая из этой старухи Сашенька? Но для ее бабушки пятидесятилетняя женщина еще очень молода. Она усаживает гостью на табурет и заглядывает своими зелено-карими глазами прямо той в душу. - Хворь какая замучила?

- Погадать я пришла, баб Даш. Спросить кое-что.

- Знаю, знаю, молчи! – Бабушка достает из шкафа потрепанную колоду. Заставляет Александру несколько раз сдвинуть верхние карты левой рукой, а потом тщательно раскладывает их в особом, только ей известном порядке на пестрой клеенке. – Надеюсь, ты принесла зеркало?

- Да, да... сейчас, - торопливо кивает гостья. Вынимает небольшое карманное зеркало. Дарья Матвеевна кладет его так, чтобы в нем отражался расклад. И переворачивает ближайшую к ней карту.

Это всегда таинство. Никаких цыганских платков, вонючих свечей и хрустальных шаров. Но обычная кухня на несколько минут будто проваливается сквозь время в другое измерение. Тишина ложится на уста клиенток бабушки тяжелыми замками, обволакивает колючим шерстяным одеялом.

- Нет, милая, - наконец, произносит Дарья Матвеевна. – Зря только душу изводишь. Не выйдет из этого ничего путного. Сердце большое, да занято уже давно. Да и ты... репьем он к тебе прицепился, взгляд своим образом застил. Оторви тот репей, ничего не изменится. Так что не мучайся, Сашенька. Все пустое.

Александра встает, задумчиво покусывая губу. Потом укладывает зеркало обратно в карман и также молча выходит из кухни. Бабушка идет вслед гостье, несколько минут они о чем-то шепчутся в коридоре. Катя отчаянно пытается разобрать хоть одну фразу, но поздно: хлопает входная дверь, и бабушка возвращается, чтобы собрать карты.

- Ба, а чего она хотела-то? Про огород, что ли спрашивала? – выпытывает девочка, - И как ты, вообще, узнала, чего ей надо?

- Какой еще огород? Нет, что ты! А понимать тут и нечего. Все мы бабы одного хотим: штучности. Чтобы мы были для кого-то одной-единственной, и чтобы рядом такой же один-единственный был. Штучный, только для нас на все готовый. Любимый и любящий. И любовь чтобы наша то же штучной была, неповторимой и настоящей. Но, чего это я! А ты и уши развесила, рано еще тебе о таком слушать!

- Кать, - Андрей тронул подругу за плечо. - Ты чего?

- Я, кажется, знаю, что тебе делать. Ты все хорошо ту изобразил. И одежду, и машину. Только о главном забыл. О мужчине.

- Но ведь портрет-то женщины нужен!

- Портрет счастливой женщины, - выделив второе слово, улыбнулась девочка. - А разве может быть женщина счастлива одна, без мужчины?

- О, а ты голова, - хмыкнул Андрей и, уже ничего не пряча, принялся за новый рисунок.