Я прочитала роман Шарлотты Бронте в двадцать лет, когда была абсолютной реалисткой и читала Хемингуэя и Фитцджеральда, Гессе, Фриша и Айрис Мэрдок. Диккенс тогда мне был неинтересен, а Томас Гарди утвердил своей Тэсс в реализме английской литературы. Романтизм я воспринимала как живопись и костюм (шляпки, воланы, воздушные шарфы и летящие шелка, розы в локонах или гладкие головки над кружевами воротничков). В таком состоянии «Джен Эйр» я совсем не восприняла как сентиментальный роман о Золушке. Первая часть была абсолютно реальной. Детство Джен произвело сильное впечатление описанием семьи Рид и их отношением к сироте. Но я не воспринимала Джен как безответную тихую сиротку, она была просто сирота, была полна силы и упрямства, помогающих выжить. Она предпочитала взбунтоваться против гадкого и жестокого мальчишки, который бил ее и преследовал ежедневно, а ведь Джен была его кузиной! Никто не считал ее родственницей, только навязанной нищенкой, которая живет в доме из милости. Самым сильным чувством в то время был страх наказания, которое могло последовать от кого угодно в доме. Равнодушная жестокость взрослых, тетки и прислуги, довела ее до нервного потрясения, уничтожившего гордость, принудившего плакать и кричать, умоляя тетю выпустить ее из Красной комнаты, упасть в обморок от страха. Я сама в детстве постыдно ревела, когда сестра в шутку захлопывала передо мной дверь, оставляя в темной комнате, а бедная девочка провела там достаточно времени, пока не стемнело. Джен была такой впечатлительной, что фантазии могли завести ее очень далеко. Детская впечатлительность непозволительна девочке в ее положении. Мечты, чтение книг, размышления о сложных вопросах жизни ставили ее обособленно от детей миссис Рид, и та мечтала от нее отделаться. За десять лет со дня смерти мистера Рида терпение миссис Рид иссякло, должно быть, она искала способ избавиться от раздражающего присутствия чужого ребенка, считая, что выполнила свой долг перед мужем. Беседа с Брокльхерстом, попытавшимся наставить десятилетнего ребенка на путь истинный доказал только находчивость Джен:
| Цитата: |
| «— Нет более прискорбного зрелища, чем непослушное дитя, — особенно непослушная девочка. А ты знаешь, куда пойдут грешники после смерти? — Они пойдут в ад, — последовал мой быстрый, давно затверженный ответ. — А что такое ад? Ты можешь объяснить мне? — Это яма, полная огня. — А ты разве хотела бы упасть в эту яму и вечно гореть в ней? — Нет, сэр. — А что ты должна делать, чтобы избежать этого? Ответ последовал не сразу; когда же он, наконец, прозвучал, против него можно было, конечно, возразить очень многое. — Я лучше постараюсь быть здоровою и не умереть.» |
(Тут умный человек сказал бы «аминь!», а он долго еще читал девочке проповедь о праведной жизни и способах избежать ада молитвами и послушанием). Джен была слишком мала, чтобы разоблачить откровенную глупость его заявлений и посмеяться над лицемерной похвалой своего сына:
| Цитата: |
| «— А псалмы? Я надеюсь, их ты любишь? — Нет, сэр. — Нет? О, какой ужас! У меня есть маленький мальчик, он моложе тебя, но выучил наизусть шесть псалмов; и когда спросишь его, что он предпочитает — скушать пряник или выучить стих из псалма, он отвечает: «Ну конечно, стих из псалма! Ведь псалмы поют ангелы! А я хочу уже здесь, на земле, быть маленьким ангелом». Тогда он получает два пряника за свое благочестие.» |
Джен простилась с семьей Рид, так и не ставшей ее родной семьей, хотя она имела право считать ее такой, с тягостным сознанием, что будущая жизнь вряд ли будет лучше, чем прежняя. Это ощущает десятилетний ребенок!
| Цитата: |
| «- И если вы примете ее в Ловудскую школу, я бы очень просила вас, пусть директриса и наставницы как можно строже следят за нею и борются с ее главным грехом — наклонностью к притворству и лжи. Я нарочно говорю об этом при тебе, Джен, чтобы ты не вздумала вводить в заблуждение мистера Брокльхерста. Недаром я боялась, недаром ненавидела миссис Рид! В ней жила постоянная потребность задевать мою гордость как можно чувствительнее! Никогда я не была счастлива в ее присутствии, — с какой бы точностью я ни выполняла ее приказания, как бы ни стремилась угодить ей, она отвергала все мои усилия и отвечала на них заявлениями, вроде только что ею сделанного. И сейчас это обвинение, брошенное мне в лицо перед посторонним, ранило меня до глубины души. Я смутно догадывалась, что она заранее хочет лишить меня и проблеска надежды, отравить и ту новую жизнь, которую она мне готовила; я ощущала, хотя, быть может, и не могла бы выразить это словами, что она сеет неприязнь и недоверие ко мне и на моей будущей жизненной тропе; я видела, что мистер Брокльхерст уже считает меня лживым, упрямым ребенком. Но как я могла бороться против этой несправедливости?!» |
Бороться против этого не мог ни один нормальный человек. Все, что получила девочка при прощании с домом, в котором выросла, - радость по поводу ее отъезда и того, что жизнь ее там будет безрадостной, если не сказать хуже:
| Цитата: |
| «— Притворство — поистине весьма прискорбная черта в ребенке, — заявил мистер Брокльхерст. — Оно сродни лживости, а все лжецы будут ввергнуты в озеро, горящее пламенем и серой. Во всяком случае, миссис Рид, за ней установят надзор. Я поговорю с мисс Темпль и с наставницами. — Я хотела бы, чтобы она была воспитана в соответствии со своим будущим положением, — продолжала моя благодетельница. — Пусть научится смиряться и быть полезной. Что касается каникул, то она, с вашего позволения, будет проводить их в Ловуде. — Ваши решения, сударыня, в высшей степени разумны, — отозвался мистер Брокльхерст. — Смирение — это высшая христианская добродетель, она как нельзя лучше пристала воспитанницам Ловуда; поэтому я требую, чтобы ее развитию в детях уделялось особое внимание; я специально изучал вопрос, как успешнее смирять в них суетное чувство гордости, и совсем на днях мне пришлось получить приятное подтверждение достигнутых мною успехов: моя вторая дочь Августа посетила со своей мамой школу и, вернувшись домой, воскликнула: «Папочка, какие все девочки в Ловуде простые и смирные — волосы зачесаны за уши, фартуки длинные предлинные; а эти холщовые сумки поверх платья... совсем как дети бедняков. Они смотрели на нас с мамой во все глаза, — добавила моя дочка, — будто никогда не видели шелковых платьев». |
Как говорится – без комментариев! Терпение может лопнуть даже у благонамеренного ребенка.
| Цитата: |
| «— Я рада, что вы мне не родная тетя! Никогда больше, во всю мою жизнь, я не назову вас тетей! Я ни за что не приеду повидать вас, когда вырасту; и если кто нибудь спросит меня, любила ли я вас и как вы обращались со мной, я скажу, что при одной мысли о вас все во мне переворачивается и что вы обращались со мной жестоко и несправедливо! — Как ты смеешь это говорить, Джен Эйр? — Как я смею, миссис Рид? Как смею? Оттого, что это правда. Вы думаете, у меня никаких чувств нет и мне не нужна хоть капелька любви и ласки, — но вы ошибаетесь. Я не могу так жить; а вы не знаете, что такое жалость. Я никогда не забуду, как вы втолкнули меня, втолкнули грубо и жестоко, в красную комнату и заперли там, — до самой смерти этого не забуду! А я чуть не умерла от ужаса, я задыхалась от слез, молила: «Сжальтесь, сжальтесь, тетя Рид! Сжальтесь!». И вы меня наказали так жестоко только потому, что ваш злой сын ударил меня ни за что, швырнул на пол. А теперь я всем, кто спросит о вас, буду рассказывать про это. Люди думают, что вы добрая женщина, но вы дурная, у вас злое сердце. Это вы лгунья! Я еще не кончила, как моей душой начало овладевать странное, никогда не испытанное мною чувство освобождения и торжества. Словно распались незримые оковы и я, наконец, вырвалась на свободу. И это чувство появилось у меня не без основания: миссис Рид, видимо, испугалась, рукоделие соскользнуло с ее колен; она воздела руки, заерзала на стуле, и даже лицо ее исказилось, словно она вот вот расплачется.» |
Ловудская школа, приют для девочек, тогда не оставил у меня сильного впечатления. Только когда я посмотрела фильм Дзеффирелли, я перечитала книгу и поняла, как много я тогда упустила. Этот преподобный Брокльхерст был воплощением нравственного уродства, скрытым садистом, прикрывающим религиозными нравоучениями желание коверкать детскую душу. Он получал удовольствие, унижая девочек, внушая сознание греховности их существования, стирая их индивидуальность. Его полная противоположность, мисс Темпль как святая подвижница исправляла зло, которое он привносил своими визитами в приют. Тот период, когда после эпидемии сменили попечителей, был самым спокойным для героини: она закончила учебу, стала преподавать девочкам и находила время заниматься тем, к чему лежала душа: рисовать.Меня удивляли разговоры, которые вели между собой десятилетняя Джен и ее подруга Элен Бернс, которая была старше ее на четыре года. Вот, после того, как Брокльхерст перед всеми воспитанницами повторяет обвинение в грехе лживости, угрожая божьим наказанием ей и всем, кто будет общаться с Джен, Эллен уверяет ее:
| Цитата: |
| «— Если весь мир будет ненавидеть тебя и считать тебя дурной, но ты чиста перед собственной совестью, ты всегда найдешь друзей. — Да, Элен! Я понимаю, главное — знать, что я не виновата; но этого недостаточно: если никто не будет любить меня, лучше мне умереть. Я не вынесу одиночества и ненависти, Элен. Чтобы заслужить любовь твою, или мисс Темпль, или еще кого нибудь, кого я действительно люблю, я согласилась бы, чтобы мне сломали руку или бык забодал меня. Я охотно бы стала позади брыкающейся лошади, чтобы она ударила меня копытом в грудь... — Успокойся, Джен! Ты слишком заботишься о любви окружающих. Ты слишком горячо все принимаешь к сердцу. Творец, создавший твое тело и вдохнувший в него жизнь, дал тебе более твердую опору, чем твое слабое «я» или чем подобные тебе слабые создания. Кроме нашей земли, кроме человеческого рода, существует незримый мир, царство духов. Этот мир окружает нас, он повсюду; и духи оберегают нас, их дело — стоять на страже; и хотя бы мы умирали от стыда и горя, хотя бы нас окружало презрение и ненависть угнетала бы нас, — ангелы видят наши мучения, они скажут, что мы не виноваты (если это действительно так; а я знаю, что ты невиновна и что низкое обвинение мистера Брокльхерста исходит от миссис Рид; сразу же увидела по твоим горящим глазам, по твоему чистому лбу, что у тебя правдивая душа). А бог только ждет, когда наш дух отделится от плоти, чтобы увенчать нас всей полнотою награды. Зачем же поддаваться отчаянию, если жизнь недолга, а смерть — верный путь к счастью и свету? Я молчала. Элен успокоила меня, но в этом покое была какая то неизъяснимая печаль. Я чувствовала веяние скорби в ее словах, но не могла понять, откуда эта скорбь. А когда она замолчала, ее дыхание стало учащенным и она закашлялась коротким, сухим кашлем, я мгновенно забыла о собственном горе, охваченная смутной тревогой за нее.» |
Нынешние дети не думают о таких вещах и не умеют так сформулировать мысли, если все же они приходят в голову. Думаю, что Шарлотта Бронте вложила в уста Эллен и Джейн свои размышления о морали, гордости и всепрощении, а так же мысли о смерти, которая в семье Бронте была частой гостьей и забирала молодых. Элен Бернс, молодая, умная, талантливая, воплотила в себе всех погибших сестер Шарлотты.
При всей скудости жизни в приюте, недоедании, недостаточно теплой одежде , грубой обуви, не протопленных спальнях, где замерзала вода для умывания, образованию уделялось основное внимание. Девочки обучались не только чтению, письму и арифметике, шитью и рукоделию, что порой бывало достаточно и для дворянских детей, но еще истории, географии, французскому языку, рисованию, а старших девочек учили даже игре на фортепьяно. Кроме того, доступны были книги для любителей чтения. Эллен Бернс все время была с книгой в руках. Она была незаурядной ученицей и училась в приюте, чтобы получить образование, так же, как и сестры Бронте. Джен, слушая ее разговор с мисс Темпль, удивлялась объему и разносторонности ее знаний, но, думаю, что они во многом были приобретены самостоятельно, по книгам:
| Цитата: |
| «Они беседовали о предметах, о которых я никогда не слышала: о канувших в вечность временах и народах, о дальних странах, об уже открытых или едва подслушанных тайнах природы; они говорили о книгах. И сколько же книг они успели прочесть! Какими сокровищами знаний они владели! И как хорошо они, видимо, знали Францию и французских писателей! Однако мое изумление достигло предела, когда мисс Темпль спросила Элен, не пытается ли она в свободную минуту вспомнить латынь, которой ее учил отец, и затем, взяв с полки книгу, предложила ей перевести страничку Вергилия; девочка выполнила ее просьбу, и мое благоговение росло с каждым прочитанным стихом.» |
Мисс Темпль становится для юной девочки всем: спасением и очищением от несправедливых обвинений в преступной лживости, заботливой и ласковой заменой матери, которую Джен не знала, потом старшей подругой. Джен получила возможность заниматься любимыми делами: учить французский язык, учиться рисовать, то есть развивать в себе способности и творческую фантазию. А фантазия была богатой, смотрите, как выразительно представлены ею картинки, которые хотелось рисовать:
| Цитата: |
| «Вечером, ложась в постель, я даже забыла представить себе роскошный ужин из жареной картошки или же из булки и парного молока — мои излюбленные яства, которыми я обычно старалась в воображении утолить постоянно мучивший меня голод. Вместо этого я представляла себе в темноте прекрасные рисунки, и все они были сделаны мной: дома и деревья, живописные скалы и развалины, стада на пастбище во вкусе голландских живописцев, пестрые бабочки, трепещущие над полураскрытыми розами, птицы, клюющие зрелые вишни, или окруженное молодыми побегами плюща гнездо королька с похожими на жемчуг яйцами. Я старалась также прикинуть в уме, скоро ли я смогу переводить французские сказки, томик которых мне сегодня показывала мадам Пьеро; однако я не успела всего додумать, так как крепко уснула. Прав был Соломон, сказав: «Угощение из зелени, но при любви лучше, нежели откормленный бык, но при нем ненависть». Теперь я уже не променяла бы Ловуд со всеми его лишениями на Гейтсхэд с его навязчивой роскошью.» |
Эпидемия в Ловуде (очень похожая на случившуюся в приютской школе, где учились сестры Бронте), изменила жизнь оставшихся в живых девочек. Условия стали значительно лучше, голод и лишения больше не превращали жизнь детей в борьбу за выживание. Брокльхерст получил еще нескольких доброжелательных попечителей, которые следили за расходованием средств и распорядком жизни. С голодом и холодом было покончено.
Закончив обучение, Джен получила вполне приличное образование, так как и сама была любознательной и любила книги.
| Цитата: | ||||||||||||||
|
«В течение ряда лет мой мир был ограничен стенами Ловуда: я ничего не знала, кроме его правил и обычаев. Теперь же я вспомнила, что мир необъятен и что перед теми, кто отважится выйти на его простор, чтобы искать среди опасностей подлинного знания жизни, открывается широкое поле для надежд, страхов, радостей и волнений.» Я остановилась на том. что заканчивается второй этап жизни Джен Эйр, перешедшей из детства в приютскую школьную жизнь по воле жестокосердной миссис Рид. Следующий шаг она сделала по собственной воле, показав свой решительный и сильный характер. Тут пора сказать, что я думаю о стиле и форме повествования. Начало, вместе с его Красной комнатой, в которой ну ни капельки не страшно, если вам не 10 лет, и вы не наслушались волшебных сказок и историй суеверной служанки, - необычайно реалистический рассказ о жизни мелкопоместной дворянской семьи Рид и их бедной сироте-родственнице. Продолжение еще более подробно и реально раскрывает безрадостную и тяжелую жизнь сирот в приюте Ловуд, который под патронажем бесчувственного, лицемерного Брокльхерста превратился в жестокое испытание для детей. И тут начинается третий этап истории Джен Эйр, исполняются мечты молодой девушки о жизни, полной перемен и приключений, открывающих «широкое поле для надежд, страхов, радостей и волнений». Правда, все приключения и перемены заключаются в перемене места службы, но и это было решительным шагом. Это дает возможность Шарлотте Бронте сменить стиль повествования, постепенно придавая ему черты романтической, с элементом готической, сказки о бедной гувернантке, полюбившей богатого джентльмена, чье семейное положение загадочно, если не сказать – сомнительно. Постепенно и в мелочах, потому что по описанию Бронте Торнхилл первоначально совершенно обычный небольшой (не дворец!) трехэтажный дом Джентльмена, он начинает приобретать черты загадочного, таинственного. Но Шарлотта Бронте реалистка, поэтому ей трудно определиться самой в готических деталях и она использует шаблонные готические приемы. Так коридор, ведущий с чердака начинает приобретать таинственность, хотя каждому ясно, что он просто плохо освещен одним окошком только потому, что находится в чердачной, нежилой часть дома, который еще не дожил до распространения электричества.
Так же и смех в описании не имеет ничего таинственного, ведь можно было сделать его гулким, снабдить замирающим эхо и т.д. Но упоминание об эхо относится к впечатлительности Джен Эйр, которая так жаждала приключений, на самом деле смех безрадостный и сухой и не должен вызывать никакого любопытства.
А ведь миссис Фейрфакс дала вполне удовлетворительное объяснение, исключающее дальнейшее любопытство. Но у Джен уже разыгрывается воображение. Точно так же она воспринимает встречу с мистером Рочестером на дороге в Торнхилл. Встреча вполне реальна (если ждали приезда хозяина, то кто еще мог появиться вечером на дороге к дому?), падение на скользкой дороге объяснимо, что же тут удивительного? Вот тут уместно поговорить о романтизме, готическом романе и реализме, который пришел уже на смену предыдущим течениям в английской литературе. Теккерей уже написал свою «Ярмарку тщеславия», начал свои реалистические романы Гарди, набирала обороты индустриальная революция. Но романтизм не собирался уходить со сцены со смертью Байрона и Шелли, без него тяжело было переживать лишения жизни. О приемах, отличающих романтическую литературу, хорошо сказано в материале, раскрывающем взгляды Вальтера Скотта на мистику в романтических и готических романах:
Шарлотта Бронте, отдав дань реализму, возвращается к старому, проверенному и увлекательному романтизму, но подает его через воображение Джен Эйр, заранее относя эпизоды, окрашенные мистикой готического романа, к личным фантазиям героини, ее внутренней потребности оживить заурядную жизнь волшебными красками. В то время она еще не подозревала, что жизнь ее уже начинала преображаться любовью, реальной и дающей новые ощущения и работу мысли. Но мысли о внутренних ощущениях и потребностях выливались у девушки в философские размышления о принципах жизни, категориях доброты и творческой деятельности.
Одновременно с этим поднят женский вопрос, но Бронте не следует за воинственными феминистками, она своими мягкими рассуждениями подводит к дальнейшему острому вопросу, касавшемуся обеих сторон, затронутых брачными отношениями, но об этом позже.
Собственно, своей жизнью Джен Эйр доказывает способность женщины распоряжаться своей судьбой, действуя сообразно принципам морали, собственному чувству достоинства и целесообразности, какой бы импульсивной по характеру она ни была. Интересно, что в Англии в 19 веке тысячи женщин жили без мужской опеки и прекрасно справлялись с проблемами, тогда как многие, зависимые от мужчины, страдали от его недальновидности в делах, склонности к игре, мотовству и пьянству. Джен регулярно подвергалась давлению со стороны мужчин: сначала Брокльхерста, потом Рочестера, и наконец - Сент-Джона Риверса. Каждый из них пытался навязать ей свое представление об ее благе, часто преследуя свои корыстные цели, даже если они были продиктованы искренней любовью. Тут появляется наш романтический герой, которому читательницы обычно сочувствуют, а зрительницы сериала, где главный герой Тимоти Далтон (красавсик Далтон!) просто переходят на его сторону. Образ сложный и трагический, и в то же время типичный для Англии с ее наследственным правом первородства, часто обрекающим других сыновей практически на нищету. Во все времена спасением был выгодный брак. Тяготиться отсутствием любви было не принято: адюльтер был в порядке вещей. Думаю, что и Рочестер прожил бы со своей женой вполне спокойную и обычную жизнь, если бы не ее психическое расстройство. Тот факт, что брак был устроен отцом, не менял сути, сам Рочестер мог так же обмануться. Но факт тот, что по английскому законодательству сумасшествие не давало повода к расторжению брака. Брачный обет «пока смерть не разлучит нас» понимался буквально, ни болезнь, ни сумасшествие, ни бесплодие не освобождали от него, ибо «пути господни неисповедимы»! Исключение делали лишь в последнем случае для монархов. Это делает судьбу Рочестера еще более трагичной и печальной, но не оправдывает его попытку обманом получить желанное счастье. Несмотря на потрясение, Джен поняла трагедию любимого человека. Но она была уверена, что исправить ничего нельзя, брак, скрепленный церковным венчанием нерасторжим, а попытка разрушить его – нарушение одной из девяти заповедей Господа: не пожелай супруга ближнего твоего. Какие бы оправдания, смягчающие обстоятельства, собственная любовь ни призывали нарушить основы веры, скрепляющей людей, следование религиозным запретам было основой жизни. Альтернативой было отказаться от веры в Бога и поставить себя на противоположную всем людям сторону. Мне кажется, именно этот вопрос решала всю ночь Джен: возможно ли для нее отказаться о веры в Бога ради любви, которая будет для нее вечным напоминанием того. что для нее теперь недоступно, но составляло вчера еще весь мир вокруг и внутри нее. Страшный выбор, но результат был предрешен: она была хоть и импульсивна, но умна, и понимала все последствия. И еще – я думаю, хоть об этом и не говорится, что Джен подумала о детях, которым будет еще тяжелее, чем ей самой в детстве, незаконнорожденные стояли на самой низкой ступеньке общества. Переход от третьей части жизнеописания к четвертой – описание бегства и скитаний Джен. Шарлотте как будто мало было всех испытаний детства и юности героини, за краткий миг любви девушка должна была расплатиться кроме душевных еще и физическими страданиями. Блуждания по пустошам и неприветливым селениям стали для Джен последним испытанием перед знакомством с семьей, которая полюбила ее до того, как узнала, что они родственники. Сестры Риверс – блестящие кандидатки в наши синие чулочки. Образованные, воспитанные, полные желания совершенствоваться, тонкие ценители литературы, они сами зарабатывают себе на кусок хлеба, хоть и тяготятся зависимостью от чужих указаний. Брат же их – смягченный вариант Брокльхерста, еще не обладающий цинизмом и ханжеством последнего, но уже ступивший на этот путь. Служба в Индии может или исправить его, или уничтожить все живое и искреннее в его характере, лишить крупиц человечности. Его предложение Джен учить с ним язык хинди, а потом предложение брака – такое насилие над ее волей, чувствами, желаниями, что возмущает не только девушку, но и сестер, и читателей. Фактически он предлагает Джен создать такой же брак, как у Рочестера, с той лишь разницей, что супруги будут оба в здравом уме. Он даже не задумывается, что может возникнуть и разыграться такая же ситуация, как в Торнхилле. Видимо, Шарлотта Бронте сталкивалась в жизни с такими священниками, которые, зная о вечности брака, выбирали жену из соображений удобства, денежных или других, но не сердечной склонности. Финал истории начинается мистическим эпизодом, который я не воспринимала, как мистический, значит невозможный. Голос, услышанный Джен на прогулке, для меня всегда был реальным. При всем материализме я верю, что можно услышать призыв любимого человека. Это сродни лермонтовскому «звезда с звездою говорит», то есть - разговор душ. Кстати, Ш.Б. не настаивает на реальности эпизода, Джен кажется, что она явственно слышит голос, который всегда звучал в ее душе. который она и не забывала, так что же тут странного, что ей показалось, что он слышен наяву? Натяжкой был рассказ Рочестера об услышанном ответе, но тут вступают условности жанра, о которых писал Вальтер Скотт. Решимость Джен вернуться к Рочестеру обусловлена не только желанием увидеть его и убедиться, что он в порядке, но и тем, что она почувствовала себя достаточно независимой и духовно окрепшей, сильной женщиной, которая сможет теперь поддержать и утешить его. Не думаю, что она согласилась бы теперь жить с ним во грехе, она нашла бы в себе силы убедить его примириться с действительностью и находить радость в их дружбе и поддержке. Именно то, что он освободился от брачных цепей, - дань жанру, единственная в романе. Все остальное логично и реально Остались только два вопроса, которые хотелось бы выделить. По поводу рисунков в книге детства, рисунков в папке работ Джен и ее фантазий о сюжетах (в приведенной цитате) Они все перекликаются, и поскольку первыми были рисунки в книге «Жизнь английских птиц» Бьюика, скажу, что это была книга натуралиста, а не атлас птиц, где должны быть портреты, точно передающие признаки каждой птицы. В книгах о природе гравюры изображали обычно подробные, часто жанровые сценки, призванные показать жизненные картины местопребывания птиц. Естественно, что ворон мог быть изображен на кладбище, сова в лунном пейзаже, буревестник – во время шторма и кораблекрушения. Гравюры 18 века были очень выразительны и красивы. Немудрено, что Джен осталась под впечатлением на всю жизнь. Второй вопрос – монолог Джен перед Рочестером, повлекший к признанию и предложению руки и сердца. Сравните два высказывания Джен:
И через десять лет она же говорит:
У меня в этом месте рождается необычное чувство гордости за женщину, которая не просто любит, но говорит об этом с пиететом и требует уважения к ее чувствам. Роман Шарлотты Бронте необычайно глубок и его надо читать вдумчиво и не один раз, каждый раз возникают другие чувства и открываются новые глубины. |
Мне понравилось!