Карта ролевой игры "Калейдоскоп историй"

Тонкие изящные пальцы, чуть дрожащие от всепроникающего холода, что царил в это время года и от которого, казалось, не может спасти ничто, крепко переплетены между собой и покоились на коленях, бледные губы неслышно нашептывают что-то. Сердце, быстро отстукивая рваные удары, кажется, вот-вот готово выскочить из груди. Зябко подернув плечами, сестра Кэтрин прикрыла глаза и сделала жалкую попытку успокоиться и прийти в себя. Всего несколько часов, и она поднимется на борт настоящего произведения искусства, которое станет проводником в другой мир. Проведя несколько дней в пути, чтобы добраться до галеона «Герцогиня Джулия», сестра Кэтрин с усталым нетерпением ожидала тот момент, когда сможет, наконец, окинуть взглядом холодные берега Англии, любуясь их аристократичной красотой. В последний раз. Она на это надеялась. Она этого ждала. Она в это верила. Как верила и в то, что в далекой Индии ее ожидает другая жизнь. Жизнь вдали от всего того, что окружало ее в Британии. Жизнь вдали от того, что хоть и ненадолго – на целых пять лет - стало привычным, но было чужим. Губы скривились в горькой усмешке, а глаза цвета янтаря уставились на деревянные четки, которые Кэтрин сжимала в ладонях.
- Жаль, что я не могу вернуться домой, - негромко проговорила она, зная, что ее спутница, которая сидела напротив, сейчас думала о том же.
- На все воля Господа, дитя мое. Будь сильной, мужайся. Не падай духом. И Он обязательно поможет справиться со всеми тяготами.
Сестра Кэтрин кивнула в ответ, рассеянно перебирая пальцами деревянные горошины четок, пока между ними не оказался крест.
- Так, как помог мне тогда? – Кэтрин вздрогнула, едва произнесла эти слова, а потом тихо добавила, подняв глаза на свою собеседницу: - Сейчас главное – попасть на галеон. Все остальное не так уж и важно.
– Не богохульствуй. Все важно. Главное, что ты нашла в себе силы. Ты – сильная женщина. Придет время, и сможешь простить саму себя. И Он простит тебя, ведь он Всепрощающ. Все было во благо. Ты обрела свободу.
- Но потеряла себя, как ты не понимаешь!? Сейчас я вынуждена делать то, чего делать не хочу! Лгать!
- Катя, Катюша, - теплые ладони коснулись холодных руки Кэтрин. – Девочка моя, я знаю, насколько ты честна. Перед собой. Но ведь эта ложь – вынужденная мера. И если ты не будешь этого делать, то погибнешь. А я не могу допустить этого. Я поклялась твоей матери, я поклялась себе.
Кэтрин лишь повернула лицо в сторону окна. Слова старой нянюшки, которая только и осталась у нее, теплом растекались где-то там, где стучало сердце. Зачем кривить душой, коль все было правдой. Одно лишь ядом травило душу Кэтрин – то, что она сделала, тяжким бременем легко на ее хрупкие плечи и жгло огнем.
Еще неделю назад она была Кэтрин Аргайл-Хьюз, урожденной княжной Катериной Болховской-Аренской. Супругой богатого жестокого человека без роду без племени. Супругой человека, который позволил ее обедневшей благородной семье обрести второй шанс на выживание. Сейчас она превратилась в беглянку. В беглянку с грешной душой. И этот грех давил ее, вынуждая сожалеть о том, что случилось две недели назад. Но слишком долго она терпела.
Снег, валивший уже несколько дней кряду, мешал продвижению скромного средства передвижения, так что возничий то и дело спрыгивал с козел и орудовал лопатой, пытаясь разгрести увязающие в снегу колеса. Если дело не пойдет на лад, то они с нянюшкой так и застрянут здесь на веки вечные, потому Кэтрин принялась истово молиться, прося у Господа сил и помощи. И защиты. Сейчас она уповала лишь на него, прося о том, чтобы даровал ей спокойствие.
И облегченно расслабилась, когда услышала стук по крыше кареты, возвестивший о том, что они прибыли в порт, который встретил их шумом.
- Каково это - быть той, кем не являешься... - Кэтрин не ждала ответа на свой вопрос, понимая, что для посторонних людей она будет выглядеть именно той, в кого была обряжена. - Но справлюсь ли я?
- Ты справилась с чудовищем, дитя мое. Ты пройдешь и этот путь.
- Я должна пройти его, иначе все бессмысленно.

Ей понравилась "Герцогиня Джулия"- шикарная и величественная, помпезная и царственная. Мужчины, как истинные джентльмены, завидя гордо шествующую в сопровождении служки монахиню, услужливо пропускали ее вперед. Но Кэтрин мало что замечала вокруг, следуя за стюартом, который показывал дорогу к ее каюте. Сейчас она мечтала лишь о том, чтобы наконец снять с себя ненавистную одежду, словно кокон укутывавшую собой ее хрупкое тельце. Все это - лишь нелепая игра, в которой ей отведена роль беглянки. Но сумеет ли она убежать?

Практически весь день по прибытию на галеон Кэтрин проспала, без сил устроившись в уютной и, наверное, самой мягкой перине, на которой ей доводилось леживать. Или же так казалось после утомительной долгой дороги, которую Кэтрин провела в компании со старой нянюшкой? Скорее всего, все сложилось воедино. И проснувшись ближе к вечеру, Кэтрин жалела лишь об одном: она, спеша поскорее покинуть ненавистную Британию, позабыла попрощаться с ней, в последний раз взглянув в ее туманные серые глаза.

Сейчас же, направляясь на ужин в кают–компанию, Кэтрин позволила себе блажь рассмотреть декор галеон. Слишком – пожалуй, это слово наиболее точно отражало все, что Кэтрин видела перед собой.
Негромко распорядившись о том, чтобы не забыли подать ужин и ее служке, роль которой играла старая нянюшка Аглая, Кэтрин замерла у двери в кают-компанию, слыша голоса, что доносились из комнаты. Не решаясь войти внутрь, все же переборола неконтролируемый страх, который жил внутри нее. Это просто ужин, пусть и в компании незнакомых людей, с которыми ей предстоит жить бок о бок целый месяц, что они проведут на галеоне. Целый месяц ей придется жить чужой жизнью. Кэтрин глубоко вздохнула, провела холодными пальцами по бледным щекам, в которых не было ни кровинки, сильно сжала в левой ладони свои четки, так что они врезались в кожу на ладони, и, пока не передумала, вошла внутрь.
- Добрый вечер, - негромкое приветствием, обращаясь ко всем сразу. – Прошу прощение за опоздание. Сестра Кэтрин.
Кэтрин старалась произносить слова мягко и напевно, чтобы не выдать своего волнения. Впрочем, присутствующим было не до этого. Они веселились, участвую в аукционе.
Сложив ладони, Кэтрин неторопливо прошла к своему месту, как того и требовала степенность любой монахини, все мысли которой отданы лишь Всевышнему, и присела на единственное свободное место неподалеку от двери. В развлечениях участия принимать ей не полагалось, потому лишь наблюдала со стороны, скромно, как и приличествует ее положению. Мнимому положению, но об этом ведь знала только она. А вот перекусить бы и не помешало, ведь со вчерашнего вечера она так и не смогла что-либо съесть, пребывая в состоянии крайней озабоченности тем, как сложится путешествие и сможет ли она благополучно бежать из проклятой Британии.

Задумчиво пережевывая кусочек чего-то из того немногого, что удосужилась положить себе в тарелку, Кэтрин размышляла о том, что ждет ее там, куда так отчаянно стремилась, убегая от теперь уже прошлого. Она вздрогнула, вспомнив холодные глаза Джеймса. Они будут преследовать ее всю жизнь до сметного часа. И в день, когда она будет лежать на смертном одре, его озлобленный лик явится к ней, чтобы утащить в черную бездну Ада. Там ей самое место. И никакой монашеский нард, никакие молитвы не в состоянии даровать ей покой, не в состоянии избавить от душевных мук, которые терзают и не дают забыть ничего. Быть может, если просто попытаться представить, что ничего не случилось, словно и не было тех безрадостных и полных бессильного отчаянья пяти лет, все обернется просто сном? Кэтрин проснется от тяжких сновидений, снова видя себя беззаботной девочкой, жизнь которой проходила на приволье русских просторов? Но нет, неприглядная действительность являла все в своей первозданной черноте. Беглянка, за душой которой лишь грех, что горечью пепла выедает душу. Беглянка, которая волею рока вынуждена скрываться под личиной монахини. Тот, кто черн душой, не может носить апостольник. Но она посмела облачиться в него, будто это может как-то помочь... Кара не минует ее, но что может быть хуже того, на что она обрекла себя согласившись стать супругой самого дьявола во плоти. Ничто. Одна надежда на то, что Бог не оставит ее. Но тяжкие думы о том, что будет впереди, не давали покоя. Что будет с ней и нянюшкой, когда галеон достигнет жаркого берега Индии. Новая жизнь? В не менее чужой стране, какой для нее была Британия? Убегая, она мало думала о том, что может преподнести будущее. Единственное, что грело ее сердце, так это то, что она будет абсолютно свободна, не страдая от гнета, свободна, словно ветер. И, возможно, со временем она сможет смириться с тем, на что пошла в желании избавиться от той паутины лжи, которая окутывала все годы ее супружеской жизни, о которой не могла вспоминать без содрогания. В желании избавиться от тех призраков, которые сейчас кружили над ее израненной душой, что была покрыта незаживающими рубцами боли и отчаянья.
Народ вокруг веселился, а Кэтрин, снедаемая невеселыми мыслями, словно отгородилась ото всех невидимой стеной, пряча ладони в рукава своей облачения.
Зря она пришла сюда, хоть и уговаривала себя, что это сделать все же следовало. В компании незнакомых людей было неуютно, и это лишь усугубляло ее и без того нервное и близкое к панике состояние.

Кэтрин вздрогнула, когда поняла, что эти слова незнакомца, что сидел напротив за столом, были обращены в ее сторону. Растерявшись от этого внезапного внимания к ее скромной персоне, Кэтрин напряженно выпрямилась. Меньше всего ей сейчас хотелось общаться с кем-либо, тем более с мужчиной.
- Нет, - слишком поспешно и резко бросила в ответ, тут же одергивая себя. Не нужно привлекать лишнего внимания. А потому сделала жалкую попытку натянуть на губы усталую улыбку и снова повторила, но уже более спокойно: - Нет, просто чувствую себя довольно неловко в этой шумной компании. Дочери Господни предпочитают покой и уединение, чтобы в тишине возносить молитвы, прося о милосердии.
Кэтрин наклонила голову вниз и слегка скривилась(она надеялась, что это останется незамеченным). С каждым днем, который она носила монашеский наряд, лгать окружающим становилось все легче. И она боялась, что в скором времени совсем увязнет в этом болоте.
- Прошу меня извинить, - Кэтрин торопливо поднялась, вцепившись с четки так сильно, словно они могли вытащить ее из этой топи. – Пора воздать почести Господу Нашему.
И вышла из кают-компании. Но не для того, чтобы «воздать почести Господу», как она выразилась, а чтобы выйти на свежий воздух. Плутая в хитросплетениях коридоров, она наконец очутилась на палубе и невольно залюбовалась ночным океаном. Порывистый ветер раздувал полы ее монашеского наряда, которые трепетали словно крылья.
Кэтрин не чувствовала холода, который пронизывал до костей. Она просто слушала звуки ночного океана, впитывая их в себя. Но лишь до тех пор, пока не послышались какие-то взволнованные крики. Что-то случилось. Кэтрин снова направилась в сторону кают. Вдруг произошло что-то серьезное и может понадобиться ее помощь. Хотя какой толк от монахини? Разве что отпеть кого-то. С этими невеселыми мыслями Кэтрин понуро опустила плечи и поплотнее укуталась в одежды. Она и правда продрогла.

Кэтрин дернулась и еще плотнее укуталась в тяжелые ткани. Обернувшись на голос, в полумраке увидела лицо незнакомца, который сидел напротив нее в кают-компании.
- Что еще вы слышали о монахинях? – ответила вопросом на вопрос. – И кто облегчит их участь и муки? - Кэтрин недолго изучала лицо стоящего перед ней мужчины, выдерживая взгляд, а после отвернулась обратно к океану, заправляя под апостольник непонятно как выбившийся рыжий локон. – Я как раз хотела направиться вниз, если вам так интересно. Надеюсь, не произошло ничего серьезного и все находятся в добром здравии?

Кэтрин было не по себе от пристального взгляда незнакомца, однако она старалась вести спокойно и сдержанно – как и подобает монахине.
- С чего вы взяли, что я нуждаюсь в покаянии? – Она горько скривила губы. - Одна участь праведнику и нечестивому, доброму и злому, чистому и нечистому, приносящему жертву и не приносящему жертвы. Как добродетельному, так и грешнику; как клянущемуся, так и боящемуся клятвы.
Проведя в пути к галеону достаточно времени, Кэтрин заметила, что вовремя упомянутое библейское изречение может отбить охоту к разговору у самых словоохотливых путников, которые встречались им с нянюшкой. Быть может, и на этого странного человека ее слова произведут такой же эффект. По крайней мере, Кэтрин на это надеялась, предпочитая одиночество любой компании.

- Почему же? Неужели здесь настолько опасно? Но за совет все же благодарю. Надеюсь, Господь защитит всех, кто присутствует на галеоне, от зла. Ибо кто делает добро, тот от Бога, а делающий зло - не видел Бога. И да поможет нам Всевышний избежать бурь и ненастий на пути к Индии.
Кэтрин снова повернула лицо к незнакомцу, гадая, уйдет ли он после ее библейских откровений. Как-то совсем не вовремя начала ныть правая кисть, напоминая о событиях, которые заставили Кэтрин очутиться посреди океана на величественной "Герцогине". Незаметно обхватила ноющий сустав левой ладонью, разминая в полутьме. Нужно было возвращаться в свою каюту. В противном случае холод добьет ее. Кэтрин зябко передернула плечами. То ли от холода, то ли от неясного предчувствия надвигающейся беды.

- Но разве я сказала, что сама нуждаюсь в этом? - Кэтрин с нажимом произнесла в ответ.
Этот человек был слишком внимателен там, где любой другой мог пропустить все мимо ушей. Истина кроется в мелочах - видимо, мужчина напротив знал об этом так, как никто другой. И Кэтрин подобный поворот событий не очень нравился. Такие как он слишком дотошливы. И непредсказуемы.

Имя, которое произнес незнакомец, мало о чем могло сказать Кэтрин. Видимо, какой-то ученый. Наверное и тот, кто стоял рядом, тоже был из ученых кругов, если судить по наличию саквояжа, который поставил возле себя.
- Это из Священного Писания, к которому ваш Везалий точно не имеет никакого отношения, - внезапно слетело с губ Кэтрин.
Спокойнее, в противном случае затея с переодеванием в монахиню потерпит крах, а выдавать себя - было чревато огромными последствиями.

Кэтрин отшатнулась в сторону, напуганная этой внезапной вспышкой эмоций, равно как и тем, что только что высказал ее собеседник.
- Господь Всемилостивый, - прошептала она, прижимая к груди дрожащие руки. - Что с девушкой? Она ранена? Что случилось?
Тревога, прозвучавшая в голосе Кэтрин была настоящей. Да и как тут быть равнодушной, узнав о том, что от чьей-то жестокой руки страдают невинные люди. Идя на поводу у эмоций, она не сдерживала себя, засыпая мужчину взволнованными вопросами.
- Надеюсь, возмездие настигнет того, кто сеет зло вокруг, - потрясенно прошептала она, потом все же осознав смысл того, что говорил мужчина, обращаясь к ней в конце своей отповеди.
- Плохо молюсь за нас? Вы полагаете, что все дело только в этом? - Кэтрин недоуменно уставилась в лицо мужчины. - Коль так, то мне остается лишь усерднее стараться, прося Всевышнего о защите. Вашей, - подчекнуто вежливым и холодным тоном выделила последнее слово. - Видимо, других способов оградить людей от беды просто не существует в природе?
Что ему нужно от нее? Почему позволяет себе так разговаривать с незнакомым посторонним человеком? Кто он вообще такой и как смеет корить ее за что-либо?

- Думайте, как вам угодно, - безразлично вымолвила Кэтрин.
Доказывать что-либо или опровергать она не собиралась.

- Нет, не думаю. Как и не думаю о том, за какой срок и что было создано. Разве это столь важно? Разве это важнее самой веры? Или вы хотите сказать, что проявление Божественного Разума – всего лишь плод чьей-то больной фантазии? О, простите, я ведь забыла о том, что наука оперирует фактами, которыми Священное Писание, увы, не располагает. Но поверьте, нет смысла противопоставлять науку религии, возвышая ее над последней.
Кэтрин не знала, зачем вообще сейчас говорила все это, ведь, по идее, ей должно было быть все равно. Но, ведомая какой-то неясной силой, все же упрямо продолжала этот бессмысленный спор с человеком, который стоял напротив нее.
Столкновение взглядов, конфликт суждений или что-то другое?


Он запомнил ее имя, что Кэтрин восприняла с опаской. А вот о том, кто был перед ней, не имела не малейшего понятия. Но до чего же этот человек был упрям.
Кэтрин следовало бы обидеться на столь явную колкость в ее адрес, но она решила промолчать. Мужчина волен считать так, как ему угодно. Или удобно.
Да и был бы ли смысл в ее противостоянию его убеждениям? Никакого. К тому же она просто играет роль смиренно монахини.

Захват его ладони был неболезненным, но достаточно сильным, чтобы заставить Кэтрин семенить за мужчиной, который широкими шагами продвигался вперед. И мало заботился о том, как в этот момент чувствовала себя Кэтрин. А она вся сжалась, словно замерзая. Ей были неприятны эти прикосновения. Потому что напомнили другие. Болезненные, которые впивались в тонкие руки стальной хваткой, так что на утро на коже проступали яркие следы.
Кровь отхлынула от щек.
- Ваша забота оценена мною, но отпустите мою руку, - с паникой в голосе, которую, она надеялась, ее спутник все же не заметит, Кэтрин старалась сохранить хладнокровие.
Дернула рукой, вырывая ее из цепкой хватки мужских пальцев и отступая на шаг назад.
– Мне нужно идти. Молиться. Да! Мне нужно помолиться. О здоровье несчастной девочки… О всех нас.
И Кэтрин развернулась, направляясь… она и сама не знала, куда направляется. Пальцы дрожали, отчего четки то и дело норовили выскользнуть из них. Ей нужно уединение, чтобы успокоиться.
На этом галеоне несомненно должна быть часовня! Там она и сможет собраться с мыслями.
Что странного в том, что монахиня решила помолиться в часовне? Обычное дело, ведь монахиням всегда положено молиться и нести богоугодные речи о святости и благих помыслах.
Страшные мысли о том, что, возможно, по кораблю бродит зло, Кэтрин старалась тут же отметать от себя.
Не без помощи, но часовня все же отыскалась. И Кэтрин, не желая богохульствовать, стоя перед алтарем, устало опустилась на одну из скамей, что стояли перед ней.
Может быть, молитва и правда в состоянии принести успокоение? Смиренно опустив голову, Кэтрин беззвучно зашептала, уносясь мыслями далеко от этого места, совершенно потеряв счет времени.

Начала заниматься заря, неторопливо раскрашивая небо. Кэтрин подняла усталый взгляд туда, где в скором времени должно будет появиться солнце. Несмотря на столь поздний, а вернее ранний час, спать не хотелось, ибо она выспалась днем, набираясь сил после дороги. Но и в свою каюту идти не было никакого желания. Галеон мирно дремал, а где-то в его недрах правило свой пир зло. Кто этот человек? Кэтрин хоть и была долгое время заперта в глуши, но слухи о бристольском вампире доходили и до нее. Неужели и в самом деле он находился здесь, верша свои черные дела? Все же прав тот мужчина, с которым ей довелось столкнуться на палубе. Того, кто способен на убийство, молитвой вряд ли остановишь. Так незатейливо мысли перетекли к тому, от кого Кэтрин позорно сбежала в часовню, давая слишком много пищи для размышлений своим нетипичным для монахини поведением. Все же лгать и правда чрезвычайно сложно, потому как спрятать саму себя, запирая эмоции на замок, не всегда получается.
Интересно, кто он, ее невольный собеседник? Все же он задел ее своими словами. Иначе с чего бы вдруг думалось о нем? Напыщенный и высокомерный. Да, именно таким он и показался Кэтрин. Так она хотела думать. Ведь так намного проще. И Кэтрин не понравилось то, что он все же каким-то непостижимым образом сумел в ее словах отыскать ту брешь, которую она так тщательно скрывала от посторонних. Противоречия. Она прекрасно знала, что забывшись, на эмоциях, могла невольно выдать себя. Человек внимательный без каких-либо затруднений при желании сможет вывести ее на чистую воду, сколь яро она бы не пыталась прикрыться Священным Писанием. И, похоже, этот незнакомец и был как раз из таких людей. Тех, которые много наблюдают. Но какое ей дело? Главное, уверенно идти вперед, делая хорошую мину даже при плохой игре. Это у нее всегда получалось. Но, видимо, не на этот раз. Ведь она едва не раскрыла себя, чувствуя, как в ней снова поднимается ядовитый страх всего лишь от одного прикосновения чужой мужской руки даже через толщину тканей монашеского наряда. Этот человек нарушил ее личные границы, оказавшись непозволительно близко, отчего Кэтрин было не по себе. Оставалось лишь надеяться, что подобное вряд ли повторится снова. Это недопустимо.
Кэтрин вздрогнула и перевела взгляд на иконы, встречаясь глазами с глазами Девы Марии, которые были полны всеобъемлющей любви ко всем и каждому.
Тяжело вздохнув, Кэтрин поднялась со скамьи и вышла из часовни, чтобы все же вернуться в каюту. Голова была полна тяжких мыслей, от которых и на сердце становилось нехорошо. Внезапно голову сковала боль, словно впиваясь в виски цепкими тисками, которые, казалось, проникали в самый мозг, отдаваясь там пульсирующими спазмами. Сжав их прохладными пальцами, Кэтрин пыталась вспомнить, где же находилась ее каюта и молилась, чтобы сознание не покинуло ее среди этих сумрачных коридоров, которые, чудилось, вели в никуда. Нужен холод, лед. Это поможет успокоить боль. Но где взять его именно сейчас? Кэтрин оперлась ладонью о стену, пытаясь удержать равновесие. Кожи коснулась прохладная деревянная обшивка, покрытая каким-то лаком. Блаженная прохлада! С тихим стоном облегчения Кэтрин коснулась лбом лакированной поверхности. Всего пару минут и она обязательно продолжит свой путь к каюте. Оставалось надеяться, что она не станет легкой добычей преступника, который орудовал на галеоне.

Внезапное движение совсем рядом воспаленный болью мозг Кэтрин отказывался воспринимать адекватно. Всё. Сейчас она станет очередной жертвой, добровольно ступившей на плаху – так и стучало в голове, и боль лишь усилилась. Готовая дать хоть мало-мальский отпор, на который сейчас просто не была способна, Кэтрин тут же распрощалась с этой мыслью, когда от резких движений то ли ее, то ли того, чьей жертвой ей предстояло стать, в голове словно что-то щелкнуло. Чтобы после разлиться жгучей болью вниз, по венам, устремляясь вместе с кровью к каждой клеточке, мучая и истязая. Такого сильного приступа у нее еще не случалось, а потому она была не готова к нему, плохо соображая, что происходило вокруг. У нее что-то спрашивали, чего-то от нее добивались. Но она не могла разобрать, что именно, словно очутившись под толстым слоем воды, где задыхалась. Ей не хватало воздуха, вынуждая жадно раскрывать губы в напрасной попытке не сделать хотя бы один вдох. А потом, когда с нее начали стаскивать одежды, случилось то, от чего всё в ней взбунтовалось. Будто в кошмарном забытьи Кэтрин казалось, что всё снова вернулось на круги своя, и она снова сходит с ума. Невидящим взглядом широко распахнутых глаз она с ужасом смотрела перед собой. Животный страх костлявой рукой перехватил горло так сильно, что Кэтрин не могла вымолвить ни единого звука, лишь беззвучно шевеля губами.
Джеймс! Он нашел ее здесь! Пробрался сюда, восстал из Ада, пересек океан! Он смотрел на нее своими дьявольскими глазами, хищно скалясь и грозя растоптать, уничтожить!
- Не трогай меня… - негромко шептала она по-русски дрожащим голосом, сжавшись вся в комок. А потом резко дернулась, отбиваясь от рук, которые пытались дотронуться до нее, и отодвинулась так далеко, насколько могла. – Оставь в покое!
Она словно была в каком-то наваждении, где леденящие страхи обрели четкие формы, превращая мифических демонов, что жили на самом дне ее души и напоминали о содеянном, во вполне четкие и осязаемые. Слишком реальные, слишком настоящие. Она видела их перед собой. Она видела Его! Деспота и тирана, который превратил ее жизнь в существование. Но просто так не дастся, она снова будет сражаться за себя!
- Не трогай меня, Джеймс, - слова слетели с ее губ уже по-английски, и чуть громче, чтобы понял ее, потому что терпеть не мог, когда она говорила на своем родном языке. Паника придавала голосу силы, чтобы потом прорваться бурным потоком негодования, что пришло вслед за волной страха, пока она делала попытку отбиться. – Не прикасайся ко мне, подонок! Я уже не принадлежу тебе! Я больше не твоя жена!
И от собственного окрика Кэтрин словно очнулась, уставившись в лицо недавнего незнакомца, который стоял около нее. Сама же она была в какой-то чужой комнате, на чужой кровати. Кэтрин не понимала, как очутилась здесь. Она ведь только что шла в свою каюту! Тонкие брови сошлись на переносице, а лицо исказило отчаянье, что граничило с истерикой. Она наедине с мужчиной! По коже пробежался озноб, от которого вскоре Кэтрин начало трясти. Пытаться переосмыслить происходящее было смерти подобно, к тому же сейчас она не могла мыслить адекватно, находясь под воздействием паники

Кэтрин вздрогнула, когда в ее сознание ворвался голос мужчины напротив, который пытался ее осмотреть. Она встрепенулась, отползая назад еще дальше, пока не уперлась во что-то спиной, и обхватила плечи руками, обнимая себя. Вперив взгляд в мужские глаза напротив, едва слышно всхлипнула, понимая, что Джеймс ей просто привиделся в каком-то ужасающем горячечном приступе, свидетелем которого стал незнакомец. Тайна, которую хранил монашеский балахон, теперь была ему известна?
- Ранил? - ее губы дрожали, а из глаз вниз по щекам поползли горячие влажные дорожки. – Ранил?! Он украл мою жизнь! Растоптал ее! Уничтожил! И даже теперь не дает мне покоя, после того, как…
Кэтрин не сдержалась и разрыдалась, уткнувшись лицом в ладони, так что волосы рассыпались по плечам, словно отгораживая ее от всего мира. Ей хотелось исчезнуть, раствориться во тьме, превращаясь в пепел. Кэтрин не хотела показывать слабость постороннему, но не могла ничего поделать с собой, терзаемая горькими слезами, которые хлынули из ее глаз.

Растирая пальцами слезы по щекам, Кэтрин все же сделала попытку взять себя в руки. Она так давно не позволяла себе плакать. Для неё это была непозволительная роскошь, от которой деспот, что превратил ее жизнь в Британии в бесконечную череду серых дней, наполненных ожиданием и страхом, получал истинное удовольствие. Она думала, что смирилась, однажды придя к пониманию того, с кем ее свела судьба. И все же в один прекрасный момент просто не выдержала, желая навсегда покончить с этим. Как оказалось, не навсегда, потому что чудовище прочно поселилось в ее сознании, продолжая мучить.
Кэтрин плотнее укуталась в одеяло, которое мужчина так осторожно набросил ей на плечи, не делая ни малейшей попытки дотронуться до нее. Только сейчас она опомнилась, понимая, что сидит на кровати практически обнаженная. Краска стыда и смущения залила мокрые от слез щеки, а длинные ресницы опустились вниз, скрывая глаза. Все, что происходило сейчас, было противоестественным. Она не должна быть здесь.

Итальянец? Хотя, что тут удивительного. Она ведь и сама не англичанка.
- Я… Простите за беспокойство, - Кэтрин сделала секундную паузу, прочищая горло. Губы после рыданий пересохли, так что говорить было несколько затруднительно. - У меня такой приступ впервые. Наверное, сказывается напряжение, которое царит на галеоне, и усталость.
Зачем она оправдывается? Он всего лишь спросил ее имя, которое не имеет смысла скрывать. Она все равно выдала себя, невольно заговорив по-русски. Вряд ли мужчина был дураком, чтобы не сделать своих выводов.
- Я русская. Меня зовут Екатерина. А вы доктор? - все еще не поднимая глаз, наконец она ответила на вопрос мужчины, когда почувствовала прикосновение к своей щеке. Мгновенно распахнув ресницы, во все глаза смотрела, как Винченцо убирал непослушные пряди ее волос, которые закрывали ее лицо. В том месте, где кожи коснулись его пальцы, кожа запылала еще сильнее, словно горя огнем, посылая сигналы о том, что нужно бежать отсюда. И подальше.
Но, тяжело сглотнув, Катя замерла, словно дикий затравленный зверек. И не могла сдвинуться с места, завороженно глядя в лицо мужчины. Что он делает? Зачем? Видимо, это просто сиюминутная жалость к заплаканной невзрачной монахине, которая невольно оказалась в его скромной обители. Иначе как еще объяснить его внезапный порыв.
Спустя несколько слишком долгих секунд, Катя все же пришла в себя, очнувшись, и засуетилась, понимая, что находится наедине с мужчиной непозволительно долгое время. Сдвинувшись немного в сторону, чтобы избежать этого ненужного касания, Катя пригладила растрепавшиеся волосы. Должно быть, она выглядит совсем ужасно. Она и так не блещет красотой, являясь бледной серой мышкой, а сейчас, скорее всего, и вовсе похожа на пугало. До боли прикусив нижнюю губу, Катя огляделась в поисках монашеского балахона.
- Мне, наверное, нужно поблагодарить вас за то, что не дали свалиться в обморок посреди коридора. – Катя поджала губы, понимая, что говорит что-то не то. Но и молчать не могла, ибо молчание и так слишком затянулось. - Благодарю за… гостеприимство. Думаю, со мной все в порядке, и все же смогу добраться до своей каюты.
Наконец отыскала глазами черную ткань своей одежды, потянулась за ней, наклоняясь в сторону, отчего одеяло немного сползло с правого плеча. Но Катя не замечала этого, желая поскорее покинуть место, ставшее невольных уединением для них обоих.

Он так и не ответил на вопрос о том, является ли доктором. В комнате витали различные ароматы трав, особенно четко она улавливала запах валерианы и лакрицы, к которым примешивались едва различимые запахи серы и чего-то еще. Хотя почему она решила, что так может пахнуть только в обители доктора? Может быть, это весьма удачное прикрытие для свершения черных дел? Ведь человек перед ней вполне мог и оказаться тем самым убийцей, который бродит по галеону. Ей вдруг стало не по себе. Дрожь, вроде бы утихомирившаяся, вернулась снова и с такой силой, что у Катерины задрожали руки. И пока непослушными пальцами она пыталась отвоевать у полумрака свои темные одежды, Винченцо протянул ей стакан с какой-то жидкостью.
Катя застыла словно истукан. Если он доктор, то вполне можно предположить, что там успокоительное. А если нет? Что, если в стакане снотворное или яд? Сначала усыпит, чтобы после… Катерина отмахнулась от этой ужасающей мысли. Сердце в подступающей панике застучало быстрее, отдаваясь глухими ударами в висках, так что головная боль снова начала возвращаться, сковывая своими когтистыми тисками.
Как раз в эту минуту в комнату ворвался один из матросов, который принес печальную весть о том, что одна их пассажирок почила, обращаясь к Винценцо с почтительным «доктор». Катя с облегчение перевела дух. Все же он доктор.

Не переча, Катя приняла из его руки стакан и смотрела, как доктор выходит из каюты вслед за матросом. Нужно уходить отсюда. Она и так пробыла здесь слишком долго. С опаской посмотрев на стакан, Катерина поднесла его к лицу и принюхалась. Пахло настойкой каких-то трав. Но сделать хотя бы один глоток все же не решилась, отставив сосуд на стоящий неподалеку небольшой столик. Быстро оделась, приводя себя в более-менее сносный порядок, и вышла из комнаты доктора, стараясь не рассматривать амбулаторию, через которую Катя проходила по пути в коридор. Сейчас хотелось поскорее добраться до своей каюты, которая казалась островком безопасности, ведь там была родная сердцу нянюшка. Но добраться до своих покоев так и не удалось – по пути ее перехватил один из стюартов с новостью о том, что всех пассажиров первого класса ожидают в кают-компании.
Катерина вошла в комнату как раз в тот момент, когда говорил князь Раду.
Катерина неторопливо прошла к свободному креслу за столом, прислушиваясь к гулу голосов, который последовал вслед за словами князя. Что могла сказать она? Все события прошли мимо нее – лишком сильно она была погружена в свои переживания, свои мысли, в себя, скрываясь за монашеской рясой.
- Злодейское убийство невинных людей - уже само по себе страшное преступление. К моему великому сожалению, я теряюсь в догадках, кто из присутствующих может оказаться настолько жестоким, что решился на самый тяжкий из грехов. Одна из заповедей Божих гласит: «Не убий!» - губы Катерины дрогнули, а лицо исказила маска боли, тонкие пальцы крепко сжали деревянные четки. Свои же собственные слова больно кольнули в самое сердце. Ведь и она сама не ангел во плоти. Ведь и она сама грешница. – Потому мне больно и страшно осознавать, что кто-то способен на такое. Я буду молиться и сердцем, и мыслями за то, чтобы души убитых обрели покой на небесах. - Голос Катерины стих, пока она переводила дыхание, чтобы затем продолжить. – В момент убийства я находилась на палубе. Подтвердить это может доктор… - Катерина посмотрела на присутствующих, обводя всех взглядом. И как раз в этот момент доктор ворвался в каюту словно ураган.

Катерина смотрела на действия доктора глазами, полными вселенского ужаса. Кто знал, что находится в бокале? Быть может, там отрава? Катерина, в миг побледнев, прижала к груди ледяные ладони.

Осторожно перебирая пальцами четки, Катерина внимательно следила за тем, что происходило в кают-компании. Сложная ситуация требовала скорейшего разрешения. Под подозрения попадал каждый из тех, кто присутствовал. Но что самое ужасное – один из них действительно был тем самым бристольским вампиром, о котором говорил князь Раду. Версии подозрений озвучивались одна за одной и не было ни единой зацепки, которая позволила бы распутать этот клубок и пролить хоть какой-то свет на случившиеся события. В каюте становилось жарко, градус эмоций накалялся с каждой секундой все больше и больше. И в конце-концов стал абсолютно запредельным, когда Катерина услышала слова доктора, которые полностью опровергали ее алиби.

Пальцы, которые до этого мерно перебирали деревянные четки, застыли, чуть вздрагивая в такт ударам сердца. Катерина выпрямила спину, пораженно глядя на доктора, который, как ни в чем не бывало и с абсолютно равнодушным лицом уселся на один из свободных стульев и воззрился на бутылку, явно избегая смотреть на монахиню.
Почему он солгал? Неужели и в самом деле он и был тем самым убийцей, но сейчас так ловко хотел перевести подозрения на нее, подставляя под удар? Неужели все на самом деле так? Все казалось каким-то нереальным и чудовищным сном. Доктор был единственным, кто мог подтвердить ее алиби. Сейчас же все рассыпалось, словно карточный домик. И по всему выходило, что она подпадала под подозрения. Но ведь это чудовищная ложь! Она обычная монахиня. Вернее она та, что выдавала себя за нее. Но знать кому-либо постороннему об этом вовсе не обязательно. Что это изменит, кроме того, что породит тьму новых вопросов, ответить на которые Катерина будет не в силах. Потому как за всем стояла тайна, которую знали лишь двое.
- Почему? –негромко с губ Катерины сорвалось всего лишь одно единственное слово, но она была уверена, что тот, кому оно адресовалось, услышит и поймет, что она хотела спросить.

Катерина вся внутренне сжалась, совершенно не готовая к тому, что на нее обрушится столько эмоций постороннего человека. За что? В чем причина? Совершенно сбитая с толку, она не могла предположить, что всего лишь одно-единственное слово способно вызвать в этом докторе столько гнева. Но чем дальше, тем еще сильнее негодовала в душе, когда услышала то, чего слышать никак не ожидала.

Катерину словно ударили, словно воткнули нож, который до этого предварительно раскалили добела на кострище, а сейчас, вонзив в хрупкое тело, еще и повернули несколько раз – чтоб наверняка, чтоб точно быть уверенным в том, что боль будет адской. Катя почувствовала, как похолодело в груди, а сердце на несколько секунд остановилось, едва она услышала слова доктора. Как он мог!? Как он мог быть таким… бесчеловечным!? Монахиня в мужских покоях… Лучше бы просто промолчал, чем столь низко опозорил ее перед всеми, кто находился в кают-компании! На смену мертвенной бледности, что заострила четы лица Кати, пришел яркий румянец, предательски заливший ее щеки. Такого унижения она не переживала еще никогда. Горше всего было то, что это было сущей правдой, но как же тяжело услышать это вот так – в присутствии стольких людей, что в недоумении уставились на Катю.

- Довольна ли я? - тихим негодующим голосом Катерина нарушила напряженную тишину, что установилась в кают-компании, воинственно глядя на мужчину, и с едва уловимой злостью добавила: - Несомненно! Да хранит Господь тех, кто свято чтит заповеди Его. Не лги ни себе, ни другим. Вы истинный правдолюбец, доктор.
Катерина не знала, откуда в ней взялись силы противостоять той ситуации, в которую ее загнал доктор своим заявлением. Будто внутри был скрыт какой-то резерв душевных сил, которые являют себя лишь тогда, когда понимаешь, что на дальнейшую борьбу не хватает мощи.
- Правда, лишь забыли уточнить, почему я оказалась у вас в каюте. Но ведь это уже не важно, не так ли? Кто поверит…
Затем все вопросы, равно как и ответы на них оказались не важны, ибо в кают-компанию привели испуганную незнакомую девушку. А потом случилось настоящее светопреставление, наполненное хаосом, кровью, криками и визгами, которые просто затопили все пространство комнаты. На которые Катерина взирала с ужасом в глазах, вжимаясь в спинку стула, не в силах отвести взгляд от того, как алая кровь сочилась из раны лорда Дигрэ. И эта прекрасная и уродливая в своей неповторимой жестокости картина словно вернула ее назад в поместье, которое стало свидетелем того, почему она очутилась на галеоне, отчего Катерина медленно осела, сползая со стула и лишаясь чувств.

Человеческая память – тайна, разгадать которою никому не под силу. Что скрывает она, окутывая воспоминания тонкой паутиной забытья? Состоящая из крошечных обрывков пройденных этапов жизни, которые она бережно и любовно баюкает своими нежными прозрачными объятиями, способна раздавить, когда меньше всего ждешь этого. Всего лишь какой-то звук, запах, малейшая деталь способна сорвать плотину воспоминаний, чтобы унести за собой, то ли в кошмар, то ли в страну счастья. Вопрос лишь в том, что именно помнит человек.
Плавая где-то между реальностью и вымыслом, Катерина плутала в темных коридорах памяти, стараясь вынырнуть из забытья, но не могла. Не хватало сил. Она будто снова окунулась в те кошмарные дни, которые были полны страха ожидания приезда изверга, способного уничтожить морально, хотя и не гнушался поднимать руку на слабую женщину, которую выбрал себе в спутницы жизни. Но лишь затем, чтобы прикрываться ее фамилией, благодаря которой все двери высшего общества могли открыться перед ним.

Ей мерещилось, что она снова в их глухом поместье. Он снова приехал. Приехал навестить свою несчастную женушку, которую заточил здесь, словно узницу, стесняясь показывать ее убогую невзрачную красоту свету, в котором так отчаянно стремился вращаться, бахвалясь своим богатством.
Катерина ненавидела эти дни больше всех. Равно как и ненавидела его самого – гуляку и азартного картежника. Пусть он хоть трижды богатей, пусть он хоть четырежды всеми уважаемый человек, который сумел пробиться наверх благодаря благородной фамилии и титулу своей бедной русской женушки, но Катя знала, что скрывает видимый фасад. Черная душа, полная зависти, покрытая копотью и гарью, что пропитала его насквозь. Пустой взгляд, зычный голос, который был подобен раскатам грома, заставлял нервно вздрагивать. Катерина стояла у окна и смотрела, как Джеймс вразвалочку шел по направлению к главному входу их прекрасного дома. Располневший от кутежей, от чрезмерно веселой городской жизни, он был похож на начинающего хиреть борова. Сколько тихих перешептываний и злословий за спиной терпела она, выезжая в свет, который ненавидела всем сердцем. Запертая в глуши поместья, она была рада жить тихой размеренной жизнью, лишь бы подальше от него, посмевшего поднять на нее руку уже через несколько месяцев после их женитьбы.
Словно почувствовав ее взгляд, Джеймс остановился и вскинул голову, злобно оскалившись в омерзительной улыбке. Она знала, что означал этот взгляд, от которого было не по себе. Все повторится вновь. Но как она устала. Устала бояться, устала жить в постоянном страхе, не смея жалеть себя. Ибо жалость – удел слабых духом. Но и терпеть больше нет сил. Слишком долго это длится. Слишком долго она боялась.
Катерина вздрогнула, когда ее глаза встретились с глазами мужа, но не отошла вглубь комнаты. Зябко укутавшись в теплый палантин, лишь гордо вскинула подбородок. Она будет снова противостоять этому чудовищу, но все равно проиграет очередную битву…

Легкое прикосновение к щеке Катерины словно вытащило ее из глубин памяти, возвращая в реальность и не давая прошлому снова обрушиться на нее с головой. Легкое, едва ощутимое касание горячей ладони, чужой и чуть дрожащей. Катя медленно приходила в себя. Ресницы, плотно сомкнутые до этого, затрепетали, позволив увидеть через них, как над ней наклонился доктор, с тревогой вглядываясь в ее лицо. Боже, она лишилась чувств!
- Я… - голос не слушался, вырываясь из легких какими-то тихими всхлипами вместо слов, которые Катя хотела сказать. Она сделал попытку приподняться, когда почувствовала, как сильно закружилась голова. – Со мной… Со мной все в порядке.
Она снова крепко зажмурилась, не понимая, почему так болят глаза. Ведь в каюте не было так уж светло. Судорожно вздохнув, Катерина повертела головой, прогоняя наваждение и боль, но тут же оторопело застыла, когда внезапно задела губами пальцы доктора, который удерживал ладонями ее лицо, пока она приходила в себя. Секунда – и ее глаза снова широко распахнуты, а губы, чуть приоткрытые от неожиданности, все так и касались чуть загрубевшей кожи. Это было подобно удару молнии.