Карта ролевой игры "Смерть на одиноком маяке"

Увидев летящий мне в лицо кулачок Эрми, я отстранил от себя Амелию и немного отклонился. Совсем уйти от удара не удалось, и я почувствовал как его кулак встретился с моей челюстью. Я никогда не считал драку возможным решением проблемы, а применение силы - средством воздействия, но зато я понял, что значит действовать в состоянии аффекта. Арманд ещё не успел опустить руку, когда я уже всадил ему кулак в солнечное сплетение, а когда он согнулся, добавил хороший хук снизу, прилетевший Эрми в подборок с силой булавы. С удовлетворением отметив как откинулась его голова, я отступил на шаг назад и только теперь почувствовал во рту привкус крови, уже появившуюся в уголке губ.

- Ты идиот, Эрми, если думаешь, что я убил Фреда, Хельгу и Мэрит. Я не убийца. Просто не способен на убийство.

- Лив, не вмешивайтесь, - я не спускал глаз с Эрми, чтобы не пропустить возможного продолжения, - Он, кажется, за себя не отвечает.

- Отличная новость, фру Вальстром. - Я покосился на стол в поисках салфетки, и обнаружив, прижал её ко рту. - Тут уже и среди бела дня нападают.

Согнув ногу в колене, я дал Кристенсену хорошего пинка под зад, и, когда его подбросило, спихнул с себя.

Кристенсен отлетел от Эвана и плюхнулся задницей прямо на пол.

- Слушай меня внимательнее, Кристенсен. Ты - никто, чтобы я оправдывался перед тобой. Скоро здесь будет полиция, и задавать вопросы в их компетенции. Так что сядь и прижми хвост.

Тяжело поднявшись с пола, я сел на стул и бросил полный неприязни взгляд на Кристенсена.

- Строит тут из себя героя.


- Амелия, не слушай этого болвана. Никого я не убивал.

Возле дверей стояло несколько официанток и я попросил принести мне пакет со льдом.

Казалось, каждый, из прибывших на маяк полисменов, считал своим священным долгом задать ряд вопросов. При чём вопросы постоянно повторялись, но это никого не интересовало. Одно и то же в который раз, а потом ещё в письменном виде. Отсутствие алиби, предстоящий развод, молодая любовница, факт, что Фредди был любовником Хельги... - многое говорило против меня, но и доказательств моей вины, для ареста, было недостаточно. Подписав согласие на подключение к детектору лжи, и спустя ещё несколько долгих часов, я подписал подписку о невыезде и получил разрешение отбыть домой, в Осло. Когда я смогу получить тела для захоронения никто точно сказать не мог. Вещи обеих женщин должны были также остаться здесь.
Я вернулся в свой номер и собрал вещи. Всё та же дорогая сумка, кейс и ждущий у берега катер... но как всё изменилось. Я долго стоял у двери и смотрел на свой номер, запоминая и в то же время понимая, что по доброй воле я сюда никогда не вернусь.
Затем спустился в холл и стал ждать, когда мы сможем, наконец, отправиться.

Скорей бы всё это закончилось, - крутилось в моей голове, в то время пока я, ожидая, наблюдал за действиями полицейских. Но я, конечно, понимал, что и с возращением в Осло ничего не станет по-прежнему. Моя жизнь сильно изменилась. К лучшему, сказали бы циники и в любое другое время я бы поддержал это мнение, но не сейчас. Сейчас я видел перед собой лица двух погибших женщин и понимал, что это слишком высокая цена, свалившимся мне на голову, свободе и богатству.
Наконец, полисмен подал сигнал, что можно подняться на катер.

- Вы говорите о картине, не так ли? - Я подхватил свои вещи и пошёл к катеру, - Вы хотите выкупить её?

Услышав о "наследстве прабабушки", я невольно улыбнулся.

- Позвоните мне через месяц. Думаю, к тому времени, большая часть проблем будет уже решена.

Я сел на скамью и снова закашлялся. Скула и рёбра заболели от этого ещё сильнее.

- И, Кэри, дайте мне всё же документ о разводе. Хочется посмотреть, чем собиралась напоследок порадовать меня Хельга.

Три месяца спустя.





Я хлопнул по кнопке будильника и открыл глаза. Тоскливо-серый свет декабрьского утра обещал ещё один холодный, безрадостный день. Я улыбнулся. Но не для меня.

Серых дней в последние месяцы было много. Наполненных отчаянием, виной, хлопотами и одиночеством. Вернувшись в Осло, я первым делом отправился к фру Винге. Мать Мэрит встретила меня холодным, неприязненным взглядом, который не изменился даже после того, как я сообщил ей о трагической смерти дочери. Я ждал, что она заплачет, станет проклинать меня, но в её глазах не блеснуло ни одной слезинки. Она молча смотрела на меня, и только складки вокруг губ, как мне показалось, стали глубже. «Это Бог её наказал. – Наконец сказала она сухо, – Я предупреждала её, чтоб не путалась с женатым.» На это мне было нечего возразить, а её слова ещё больше подогрели моё чувство вины. Фру Винге отказалась от финансовой поддержки и попыталась закрыть передо мной дверь, и мне лишь с большим трудом удалось уговорить её позволить мне оплатить похороны.
Тела мне выдали через неделю. Дело об «убийствах на маяке» было закрыто очень быстро, убийцей оказался Фред. И хотя я подозревал его, это оказалось шоком.
Я похоронил жену. Похоронил любовницу.
И только когда всё осталось позади, осмыслил что это для меня значит. В доме повсюду ощущалось присутствие Хельги, а в офисе – Мэрит. Потянулась череда серых дней, которые я наполнял работой, а по вечерам пытался залить алкоголем. Я надеялся забыть, не думать... Но кажется, вместо того, чтобы помочь забыться, алкоголь только обострял мои воспоминания и я стал ненавидеть вечера и часто приходить на берег Акер. Холодные, неприветливые воды реки напоминали мне о Мэрит и о моей вине, и в то же время дарили успокоение. Жизнь продолжалась. Она кипела за стенами дома и офиса, но не касалась меня, моего маленького мира, в который я не хотел никого впускать. И всё же в него незаметно и неожиданно вошла любовь.
Смешно правда? В том возрасте, когда у большинства людей любовь, вытесненная проблемами и бытом, отходит на второй план, со мной она решила, наконец-то, познакомиться. Я не узнал её в той женщине, что спустя неделю после похорон Хельги, появилась в дверях моего кабинета с ворохом папок в руках - Лив Мёрк, как и обещала, принесла бумаги Хельги. Мне не слишком хотелось вникать, лишь знать есть ли неоплаченные счета или незавершённые сделки. Я по-прежнему был занят своими переживаниями и попытками отвлечься от них, поручив освободить дом от вещей Хельги слугам, а разобраться с документами – Лив. Она всё поняла и обещала сделать сама. Я выделил ей временно пустующий кабинет и почти забыл о ней. Почти. Несколько раз Лив стучалась ко мне с тем или иным вопросом и каждый раз я удивлялся внимательности, аккуратности и точности, с которыми она подходила ко всему, чем занималась. Однажды, принимая из её рук бумаги, я, по невнимательности, коснулся её руки. Лив вздрогнула и резко отдёрнула руку, чем привлекла моё внимание. Ещё больше меня удивил испуг, вспыхнувший в её глазах, но тут же исчезнувший за маской компетентной служащей. Я извинился и принялся за изучение бумаг, но выражение её лица не шло у меня из головы. Чего она испугалась? Почему вздрогнула? Почему никогда... не улыбается?.. Эта мысль пришла ко мне неожиданно, но прокрутив её в мозгу, я понял, что действительно ни разу не видел эту женщину улыбающейся. Сосредоточившись на документах, я прочитал и подписал необходимые и, уже возвращая бумаги, спросил Лив о её делах и муже. Я понятия не имел замужем ли она, но почему-то решил, что да. За искренним удивлением, мелькнувшим на её лице, снова появилась маска профессионализма, а короткая фраза была призвана заставить меня поверить, что всё в порядке. Я до сих пор спрашиваю себя, почему меня это заинтересовало. Нет, то, что она солгала было очевидно, но почему меня это не оставило равнодушным? Я не знаю. Но с того дня я, не отдавая себе в этом отчёта, искал встречи с Лив.
Мы работали вместе, лишь изредка перебрасываясь односложными фразами, и при этом понимали друг друга, как будто знали всю жизнь. Что-то подсказывало мне, что торопиться нельзя, с другой стороны – она почти закончила с бумагами Хельги и времени на разгадку у меня не оставалось. Пригласить на ужин? Я понимал, что Лив откажется. Да я и не был уверен, что свидание – это то, что я хочу от фру Мёрк. А хотел я увидеть её улыбку. И часто глядя в её грустные глаза, представлял как в них запляшут искры смеха, как сложатся в улыбку губы. Искреннюю, радостную. Какая она, когда улыбается? Как звучит её смех? Эти вопросы заставляли меня, забыв о работе, разглядывать её лицо, что, когда я оказывался пойманным за этим занятием, вызывало у Лив недоумённые взгляды и выражения сомнения и задумчивости на лице.
С бумагами Хельги было покончено, все мелкие просьбы, которые я придумывал, чтобы задержать Лив, закончились, даже Ренуар, которого так хотела иметь фрекен Вальстром, был упакован и отправлен новой владелице - настало время прощаться. И тогда я предложил Лив место своего секретаря. В её глазах снова появилась настороженность. Признаться, я тоже чувствовал себя не удобно, предлагая ей место погибшей Мэрит и видел по лицу Лив, что она сейчас откажется... Предвосхитив, я предложил ей выдвинуть условия, которые мы можем даже внести в рабочий контракт. Она колебалась, явно хотела что-то сказать, но снова смыкала губы и продолжала молчать. Меня это задело. Иррационально и бессмысленно, но это так. В конце концов, она обещала подумать и позвонить через пару дней.
В последовавшие за этим два дня, вся моя деятельность свелась к изучению телефонного аппарата. Всё, что бы я не начал, оставалось незаконченным, а мой взгляд возвращался к телефону: его потёртым кнопкам, маленькой трещинке сбоку на корпусе, абсолютно ровно (я проверял) лежащей на рычaжках трубке. Это было глупо и я понимал это. Возвращался к делам и снова ловил себя на том, что смотрю на телефон. К концу первого дня я сдался, отложил бумаги в сторону и, подперев подбородок рукой, стал гипнотизировать аппарат взглядом. Я задержался дольше обычного, мотивируя это тем, что надо убрать вещи Мэрит, а на самом деле ожидая звонка. Лив так и не позвонила. На следующий день я перестал обманывать себя, признав что очень жду её звонка, что хочу услышать и увидеть Лив. Беспокойно меряя кабинет шагами, я перестал дожидаться пока телефон отзвонит два раза и только потом брать трубку, и хватал её едва телефон успевал издать первый звук. После нескольких «ложных» звонков от вежливого приветствия осталось лишь отрывистое «Хаконсен», а разговор заканчивался прежде чем оппонент успевал сообщить причину своего звонка. Я был зол. Без причины. Мне не за что было злиться на Лив. Но я злился. Мне не за что было злиться на себя, но меня просто выводило из себя то, как я жду её звонка. Идиот!
В дверь тихо постучали. Прервав свой марш по кабинету, я резко распахнул дверь и предупреждающе посмотрел на посетителя, всем своим видом предлагая удалиться и больше меня не беспокоить. Это была Лив. Я уставился на неё, как будто не видел больше месяца. Она посмотрела мне в глаза и... улыбнулась. Я не хочу знать каким предстал перед ней; взъерошенным, злым или обеспокоенным... Что она при этом подумала... Мне было всё равно. Лив улыбнулась мне и я понял, что пропал.
Она согласилась на место, не выдвигая никаких условий и при этом мягко и загадочно улыбаясь. Я смотрел на неё как пьяный, совершенно не соображая что она говорит, и видя только эту загадочную, манящую улыбку. В этот момент я подписал бы что угодно, даже приказ о собственном увольнении, дарственную, согласие на усыпление. Передвинув через стол контракт, я предоставил его заполнение Лив, чтобы не отвлекаться от её созерцания. Думаю, она чувствовала, что я её разглядываю, потому что продолжала улыбаться, а это было странно, если учесть что она заполняла бумаги. Она поставила свою подпись и подала документ мне. Наши взгляды встретились и Лив невольно вспыхнула. Теперь уже улыбался я.
Не смотря на то, что поздняя осень в Осло довольно сера и холодна, для меня светило солнце. Каждое утро я собирался на работу с нетерпением, а уходил оттуда с неохотой. Я не пытался ухаживать за Лив, но ценил и наслаждался установившимся между нами пониманием и доверием. Она мало рассказывала о себе, но и из тех скупых сведений, что я получил, стало ясно что муж Лив умер всего пару недель спустя после Хельги. Чем несказанно порадовал меня. Также мне стало ясно, что он дурно обращался с Лив, страдал наркозависимостью и последние три года провёл в больнице. После чего я ещё раз порадовался тому, что его больше нет. Но есть вина. Острое чувство вины, которое испытывает Лив, считая себя виновной в его смерти. Я был не понаслышке знаком с этим чувством и понимал её как никто другой.
Однажды позволив мне проводить себя до остановки, Лив «подписалась» на ежедневные прогулки после работы. Мы стали ещё ближе, ещё лучше понимать друг друга. Поэтому я счёл вполне естественным порывом покупку розы, которую навязывал мне по пути на работу уличный цветочник. Зайдя в офис, я оставил цветок на её столе и прошёл к себе. А через час, отправляясь на совещание, застал Лив за созерцанием цветка. На её губах снова была улыбка.
Думаю понятно, что цветы на её столе стали появляться регулярно. Вызывать улыбку Лив, стало моим новым увлечением, и если для этого нужен был всего лишь цветок – так тому и быть.
Ежедневные прогулки и цветы, редкие, не чаще раза в день, замечания о её свежести, уме и бесспорном вкусе в выборе одежды и причёски, – я по-прежнему не пытался ухаживать за Лив. Я полюбил её. Но помнил о том, что прикосновения вызывают у неё страх и старался держаться на расстоянии. Я боялся, что выдам себя и разрушу то, что было между нами. Я думал, что смогу жить с этим чувством, если она просто будет рядом, но просто закипал, когда на её лице вспыхивал румянец, стоило нашим взглядам пересечься. О чём она думала в такие моменты, если это заставляло её краснеть? Возбуждение и неудовлетворённость влекли за собой злость. Иногда такую сильную, что я начал подумывать о покупном сексе. Я слишком долго жил активной половой жизнью, чтобы теперь запросто смириться с бытиём монаха. Но меня не покидало ощущение, что я не смогу, даже если найду женщину очень похожую на Лив. Это будет не она, и этим всё сказано.
Теперь я старался избегать Лив. Старался даже не смотреть на неё, боясь, что не сдержусь и либо наору на неё, либо поцелую. Я стал забывать покупать цветок каждое утро, и теперь, если мне приходилось всё-таки посмотреть на Лив, она не улыбалась. И испытывал мрачное удовлетворение от того, что плохо было не только мне. Я перестал вызывать её в свой кабинет под выдуманными предлогами, чтобы просто увидеть, полюбоваться на её лицо и улыбку, а когда она приносила и забирала документы, утыкался в бумаги.
Вот и вчера, Лив постучала и сказала что подготовила все необходимые для сделки бумаги. Остановившись возле стола, она протянула мне тоненькую папку, а я, не глядя, потянувшись за папкой, накрыл её ладонь своей. В ничем не нарушаемой тишине, я понял что она не вздрогнула и не отдёрнула руку. Вместо папки моя рука обхватывала её ладонь и я медленно перевёл взгляд на лицо Лив. В её глазах не было страха, но они излучали беспомощность и в них стояли слёзы. Не выпуская её руки из своей, я встал и вышел из-за стола. Очень медленно, чтобы не спугнуть, я привлёк женщину в свои объятия. Она заплакала. Её слёзы доставляли мне почти физическую боль, но, как мне кажется, исцеляли её раны. Мы стояли так несколько минут, не шевелясь, пока её слёзы не утихли. Затем она неловко отстранилась. Я не дал ей уйти. Приподнял её лицо и аккуратно, почти невесомым касанием, стёр с ещё щеки след от слезы. Она задержала дыхание, но не отстранилась. Она доверилась мне. И зря, потому что я себе не доверял совершенно. Я смотрел на её заплаканные глаза, покрасневший носик и подрагивающие губы – и понимал что не видел женщины прекраснее. Всё летело к чёрту, но я больше не мог бороться с собой. Или я её поцелую, или сойду с ума.
Я поцеловал. Её руки, лежащие на моей груди, напряглись, словно она собиралась оттолкнуть меня – моё сердце болезненно сжалось – а в следующее мгновение сжались на лацканах моего пиджака. Губы Лив дрогнули и немного приоткрылись...
Это было вчера. А сегодня, сегодня меня ожидает великолепный день, я был уверен в этом. Сегодня я приглашу Лив в театр и на ужин. Чтобы не было в прошлом, какие бы ошибки мы не совершали, всё это было до нас. С сегодняшнего дня я буду ухаживать за Лив, и буду просить её выйти за меня замуж. Раз, два или двадцать, пока она не скажет «да». Я не представляю себе свою жизнь без неё и уверен, что вместе мы преодолеем всё.

Я посмотрел на пока пустующую половину своей кровати и снова улыбнулся наступающему дню.