Полихромный карандаш

 » Полихромный карандаш  [ Сборник ]

...бардак становится слаженным, как система,
писать легко – потребует сил и страсти,
она смотрит синющими, словно небо,
и сложно вышептать даже «здравствуй».


Здесь будет то, что просто пишется,чем сердцу дышится под настроение.
Рассказы, сказки, зарисовки, идеи, подкинутые моим воображением,
конкурсные работы, статьи для журнала "Совсем другие Сказки"
и просто то, о чем мечтается, о чем захочется рассказать и поделиться.

  Содержание:

  Профиль автора

  Показать сообщения только автора темы (Jenev-Eva)

  Подписаться на автора

  Открыть в онлайн-читалке

  Добавить тему в подборки

  Модераторы: yafor; Дата последней модерации: 27.12.2013


___________________________________

 » Ледяное сердце

Рассказ участвовал в Литературном конкурсе Клуба Темного Двора и ролевой игры «Совсем другая Сказка» "-148 градусов по Фаренгейту"
______________________________________

Два года спустя после «оледенения»
Альвер. Южный округ. Заброшенная электростанция
Наши дни

– Щелк, щелк, щелк, – уже минут пятнадцать Марк машинально щелкал механической ручкой, глядя в свои записи в дневнике, сделанные несколько лет тому назад. Перелистывая страницу за страницей, он вновь и вновь старался понять, как же так просчитался. Все запутанней и бессвязней становились его собственные мысли. Марк бросил взгляд на часы, висевшие на противоположной стене. Уже почти шесть утра, а это значит, скоро явится Арчи с очередным планом вылазки в «Зону оледенения».
Марк уже третий год руководил небольшой группой «выживших». Не жалея ни сил, ни времени, ни уж тем более собственной жизни, он стремился воссоздать то, что было утрачено. Многие сторонились его, многие побаивались, считая слишком безрассудным, а некоторые откровенно крутили пальцем у виска. Но уважали и прислушивались практически все, независимо от причин. И лишь Марку была ведома логика столь отчаянного поведения. Он стремился искупить вину, которая медленно и с завидным упорством поедала его изнутри. Изо дня в день прошлое преследовало, не давая нормально спать, не давая свободно дышать, не давая сил признаться кому-либо. Признаться в том, что его тщеславие, щедро приправленное благими намерениями, привело их в этот ад на земле.
С того момента как лед поглотил большую часть планеты, и Альвер не стал исключением, мир изменился безвозвратно. Ценности, взгляды, идеалы – все волей неволей претерпело изменения. Прошло уже два года с тех пор, как «бессердечные» принесли с собой холод, который забирал все больше жизней, выедая души, разбивая надежды, забирая тепло горячих человеческих сердец. Хотя первое сердце забрал человек, позволив ледяному прикосновению металла претендовать на достойную замену живому из плоти и крови.
Ровно в шесть раздался уверенный стук в дверь и, не дожидаясь ответа, в кабинет влетел мальчик лет четырнадцати. Не проходило и дня, чтобы Арчи не рвался в бой. Всеми правдами и неправдами он стремился проявить свои лидерские качества, стараясь доказать всем, что достоин уважения не меньше, чем любой взрослый. Темноволосый, щупленький, но на удивление проворный и сообразительный малый, он был отрадой и солнцем для Марка. Среди ослепительной пустоты внешнего мира этот жизнерадостный и самоуверенный ребенок внушал веру в то, что не все человеческое потеряно, не все утрачено в холодном металлическом блеске.
– Марк, мы готовы, только Райли не хочет идти, трус.
Последнее слово паренек выплюнул с нескрываемым презрением.
– А ты вспомни себя пару лет назад. – Дневник был убран на край стола, и все внимание сосредоточилось на мальчике. – Тебе очень хотелось идти в город, рискуя нарваться на «бессердечных»?
Паренек открыл рот, набрав воздуха в грудь, уже собравшись выдать многословную тираду о том, что «он таким не был, и, вообще, не надо сравнивать его с этим сопляком». Однако, встретившись с взглядом Марка, благоразумно выдохнул, опустив глаза в пол. Лишь маленькие кулачки протестующе сжались в карманах потрепанной куртки.
– Пусть Райли остается, если боится. – Беглый взгляд на часы. До утренней планерки еще есть время. – Да и ты не особо геройствуй.
Фыркнув что-то невразумительное, Арчи повернулся к двери, и Марк даже моргнуть не успел, как серая куртка скрылась из виду.
Уже два года минуло с тех пор, как «бессердечные» вышли из-под контроля своих создателей. Как часто бывает в подобной ситуации, человек возомнил себя богом. Всемогущим, единственно правым и поэтому не допускающим ни тени сомнения в собственном величии и грандиозности замысла. Марк налил в стакан виски и, сделав внушительный глоток, уставился в окно.

Три года до «оледенения»
Альвер. Северный округ
Лаборатория НИИ. Отделение трансплантологии

– Марк, ты ни черта не смыслишь в этой гребаной жизни, если вот так вот можешь отказаться от таких денег.
– Иди к черту, Рэм. – Увесистая папка с наработками и чертежами с грохотом опустилась на стол. – Это же люди. Как ты не понимаешь, люди, а не стайка безмозглых лабораторных крыс. Нельзя так, Рэм, это бесчеловечно.
Рэм ослабил галстук, налив виски в два бокала и подвинув один Марку, оперся ладонью о столешницу.
– Дружище, никто не говорит о крысах, да и при чем тут этические нормы? Эти люди сами согласились на эксперимент. – Рэм предусмотрительно сделал акцент на добровольном выборе и свободе волеизъявления. – Мы всего лишь обладаем достаточными технологиями, чтобы спасти несколько жизней.
– И достаточным количеством денег, чтобы эти люди сами согласились пойти на смерть.
– Где твой оптимизм, профессор? – Рэм убрал пустой бокал, повернувшись к другу лицом. – Ты ведь всегда мечтал спасать людей, мечтал добиться чего-то в этой жизни. Ну так вперед. – Увесистая ладонь опустилась на плечо, чуть похлопав. – Дерзай, не будь трусом. Такие шансы бывают раз в жизни.
– И такие ошибки тоже.
Знал бы он тогда, насколько близкими к истине окажутся его слова.

Два года до «оледенения»
Альвер. Лаборатория НИИ. Отделение трансплантологии

Мужчина в деловом костюме расхаживал по кабинету, то и дело поправляя галстук и репетируя предстоящую речь. Пресс-конференция обещала быть поистине грандиозной. Столько прессы Марк не видел никогда в стенах института и уж тем более не тогда, когда причиной был он сам.
– Мистер Росвелл, пора начинать, – голос помощницы заставил вздрогнуть, усиливая и без того ощутимое напряжение.
– Да, разумеется.
Рука в сотый раз потянулась к галстуку. Глубоко вздохнув и мысленно пожелав себе удачи, мужчина пошел по коридору на встречу с собственной судьбой. Всего пара шагов, всего несколько заинтересованных инвесторов, и до мечты можно будет дотронуться рукой. Работа всей его жизни получит признание.
– Проект «Ледяное сердце» находится на финальной стадии. Нам удалось разработать и успешно внедрить механизм, сходный по своим функциям с человеческим сердцем. – Слайды, сопровождающие доклад, мелькали в строгой последовательности, словно гипнотизируя монотонностью щелчков проектора. – Никогда ранее нам не удавалось добиться столь значительных результатов. «Ледяное сердце» – это не просто протез, который поможет организму функционировать в пределах общеизвестных человеческих возможностей. – Марк набрал воздуха в грудь, стараясь говорить громче. – Это своего рода ключ, открывающий двери к скрытым возможностям нашего мозга, которые поистине безграничны. «Ледяное сердце» – это мгновенная регенерация, стойкий иммунитет, снижение чувствительности к боли, воздействиям температур, и я уже не говорю про безграничные умственные и физические способности. Человек станет всемогущим, неуязвимым, идеальным. – Докладчик развел руки в стороны, победно улыбнувшись собственной мысли. – Человек станет Богом.
Вспышки камер, множество голосов, больше похожее на один сплошной гул, словно в растревоженном улье, – все это могло бы стать испытанием и для бывалого светского человека, которым Марк никогда не был. Но разве теперь он мог отступить? Вряд ли. Тем более что мечта была столь соблазнительна и столь пьяняще ощутима.
Марк нервно расхаживал взад-вперед по кабинету, меряя расстояние от одной стены до другой. Казалось, что даже линолеум на этом воображаемом пути был гораздо темнее, словно разделяя помещение на две половины.
Щелчок кнопки воспроизведения на диктофоне – и воспоминания снова накатывали подобно волнам на берег, заставляя заново проживая те дни его триумфа и его падения.

«Запись сто восемь.
Объект «3» чувствует себя удовлетворительно. Мозг установил связь с «ледяным сердцем» уже через восемь часов, что, несомненно, значительный прорыв по сравнению с предыдущими опытами. Однако обнаружен существенный побочный эффект. Память о жизни до операции у объекта полностью стирается. Не знаю, в «сердце» ли причина или же все сугубо индивидуально и зависит от испытуемого. Необходимо это выяснить, а также установить причины отторжения у объектов «1» и «2».

[i]«Запись сто пятьдесят.
Пока создание новых «ледяных» приостановлено. Вопрос с потерей памяти полностью изучен. «Ледяное сердце» стирает все воспоминания, оставляя чистый лист в подсознании Объекта. Думаю, можно провести аналогию с форматированием перед установкой нового программного обеспечения. В полной мере занимаемся изучением Объекта «3». Все больше убеждаюсь, что она наш лучший эксперимент, эталонный результат идеального будущего. На протяжении последнего года исследований мы добились значительных успехов в адаптации и социализации объекта. Вся необходимая информация загружается в «ледяное сердце» с внешнего носителя по беспроводному каналу связи и мгновенно воспринимается мозгом. Она идеальна, моя Айя».

Марк нажал на паузу, бросив диктофон на стол. В тот день он впервые назвал ее по имени, признавшись самому себе в том, что она снова реальна, снова его. Вернулась к нему живая, любимая, его родная Айя. Она не помнила его, не улыбались больше ее глаза, как это бывало раньше. Лишь выученная, отточенная мимика лица, основанная на изученных стереотипах поведения и человеческих реакций. Но разве было ему дело до таких мелочей, когда он снова мог взять ее за руку, мог говорить с ней и слышать ее голос.

Три года до «оледенения»
Альвер. Южный округ
Дом Марка и Айи

Утром она всегда будила его запахом свежей выпечки и горячим, только что сваренным кофе. Подобно зачарованному, Марк, еще не проснувшись окончательно, брел на кухню, словно на автопилоте. Арчибальд, их девятилетний сын, был весь в отца. На него тоже не действовали ни дотошный звон будильника, ни стягивание одеяла, ни стаскивание самого Арчи с кровати. Только аромат ванили и корицы мог разбудить этих безнадежных сонь.
Несмотря на беременность, его девочка не соглашалась оставить любимое занятие и больше времени отдыхать, а не возиться у плиты. Она вообще была на редкость упрямой и своенравной. Вот и сейчас с плеером в заднем кармане штанов и большими наушниками вместо обруча на голове, она, пританцовывая, напевала какую-то мелодию.
Он любил ее. Любил как никого другого на этом свете. Обнимая со спины, утыкался лицом в темные, чуть вьющиеся волосы и вдыхал родной запах. Разве это не настоящее счастье? Разумеется, так и есть. Так было. Но беда в том, что когда все идет хорошо, обязательно жди беды.
– Айя, хотя бы раз послушай меня и не будь такой упрямой. – Марк обнимает бережно, сцепив пальцы на округлившемся животике.
– Я не упрямая, любимый. – Она стягивает наушники, оставив их на шее. – Сколько раз тебе говорить, это не ангина, а обычная простуда.
Расцепив руки, Марк садится за стол, прихватив чашку с кофе и булочку прямо с противня.
– Я обещаю, что схожу к врачу, договорились. – Она берет его лицо в ладони, и улыбка касается ее губ, отражаясь в янтарном омуте глаз.
– Сегодня, Айя. – Марк делает небольшой глоток кофе, а затем прижимается щекой к маленькой ладошке любимой жены. – Обещай.
– Обещаю.
Но, разумеется, ни сегодня, ни завтра Айя так и не дошла до врача, объясняя все тем, что уже и горло-то не болит, работы много, да и она банально боится врачей и не хочет показываться им на глаза лишний раз. А спустя три недели после этого она упала в обморок прямо посреди кухни. Перепугавшемуся насмерть Марку едва удалось привести ее в чувство. Несмотря на слабые протесты и уговоры, он все же отвез ее в ближайшую больницу, но, к сожалению, время было безвозвратно упущено. Ребенка спасти не удалось, но его Айя была жива.
– На данный момент состояние стабильное. – Седой доктор продолжал то открывать, то закрывать медицинскую карту. – Но есть подозрения на ревматический порок сердца вследствие недавно перенесенной ангины.
– Доктор, но ведь она поправится?
– Мы сделаем все возможное, – голос звучал как-то неуверенно, – но я бы вам посоветовал быть готовым ко всему.
«Все возможное» оказалось очень расплывчатым понятием. Через месяц Айю выписали, наконец-то отпустив домой. Его солнечная, жизнерадостная девочка превратилась в скелет, обтянутый кожей. Глаза больше не блестели и все чаще смотрели в одну точку, будто она мыслями была далеко отсюда.
«Пару месяцев, возможно три, и это в лучшем случае», – слова доктора отчетливо врезались в память, словно приговор.
– Марк. – Арчи так и не привык называть Марка отцом, хотя Айя не раз просила об этом, уверяя, что спустя столько лет просто ненормально звать одного из родителей по имени.
– Ты почему не спишь?
Очередная порция виски обожгла гортань, и Марк поморщился, выдохнув.
– Мама умрет, да?
Такой простой и одновременно сложный вопрос, который ему, взрослому мужчине, не хватило смелости задать ни разу. Ни себе, ни многочисленным докторам, которых он объездил за последний месяц.
– Нет, не умрет.
На следующее утро Марк оформил все необходимые документы, чтобы Айю включили в проект «Ледяное сердце». Спустя неделю под предлогом очередного медицинского исследования он отвез ее в НИИ. В этот день зажглась надежда на спасение для него и для нее, но навсегда погасла любовь в сердце темноволосого мальчика, приемного сына, которому Марк сказал, что его мама умерла.

Два года спустя после «оледенения»
Альвер. Заброшенная электростанция
Наши дни

Марк потер лицо руками и, выдохнув как-то нервно, словно не в силах побороть свои эмоции, вновь потянулся к диктофону.

«Запись сто пятьдесят шесть.
Даже я бы сейчас не взялся утверждать, что моя Айя не человек. Она идеально адаптировалась к окружающей ее среде. Сегодня я наконец-то добился разрешения, чтобы она могла принимать участие в проекте «Ледяное сердце» в качестве внештатного сотрудника и консультанта. Горжусь ею просто безгранично. Думаю, у проекта отличное будущее. Вопрос с потерей воспоминаний так и не решился, но, на мой взгляд, это не такая уж большая плата за приобретаемые возможности и способности».

«Запись сто семьдесят.
Айя утверждает, что система имеет изъян уже на стадии внедрения. По ее расчетам, большей эффективности возможно достичь, если постепенно заменить клетки мозга искусственным интеллектом наподобие механизма, использованного при проектировании «сердца». Это позволит сократить время обработки данных и увеличит в разы сопряженность системы. Также, судя по предлагаемой диаграмме, при значительно пониженных температурах система будет работать на 45% эффективнее. Это позволит замедлить физиологические процессы в организме, создавая некое подобие криогенной заморозки или анабиоза, а следовательно, повысить его износостойкость. Ее разработки кажутся мне вполне логичными и основательными. Нельзя останавливаться на достигнутом. Думаю, нужно попробовать».

«Запись двести восемь.
Как я и предполагал, Айя оказалась права. На сегодняшний день вторая фаза проекта «Ледяное сердце» полностью завершена. Айя чувствует себя замечательно. Значительно удалось «разгрузить» сердечный модуль и загружать всю необходимую информацию напрямую в мозговой центр. Айя охотно участвует в проводимых наблюдениях, благодаря чему мы уже близки к тому, чтобы начать массовое внедрение технологии. Конечно, есть еще некоторые этические аспекты, которые не дают мне покоя, но Айя утверждает, что человек тем и отличается от машины, что имеет свободу воли и вправе сам решать, что ему делать с собственным телом. Я не могу с ней не согласиться».

«Запись двести сорок четыре.
Сегодня мы завершили работу над первой группой «ледяных». Теперь их десять. Или одиннадцать, если брать в расчет мою Айю. Хотя она не такая, как они. Она первая, она идеальная. Айя говорит, что счастлива, так как не одинока теперь и может общаться с такими, как она, учить их и учиться у них. Думаю, с ее помощью мы гораздо быстрее завершим курс реабилитации этих людей. Язык не поворачивается назвать их роботами. Ведь они люди из плоти и крови, они такие же, как мы. Так ведь»?

«Запись триста семь.
Сегодня Айя покидает нас. Она и все участвующие в проекте переводятся в Центр по изучению климатических аномалий. Нам не объяснили, с какой целью, но, как выяснилось, Айя сама внесла это предложение. Она утверждает, что там, как нигде больше, пригодятся их способности и полученные навыки. Я не очень понимаю ее, но она не моя собственность, чтобы что-то запрещать ей».

Этот день Марк запомнил надолго. Она была такая сосредоточенная, такая собранная. Если бы он мог допустить подобную мысль тогда, то предположил бы, что Айя скрывает от него что-то важное. Размеренные, выверенные движения, жесты, слова, которые произносили ее губы, но создавалось впечатление, что она говорит по записи. Словно разговор записан на пленку, подобно этому диктофону.
А через два месяца началась зима. И если вы думаете, что в июле не может выпасть снег, то смею вас разочаровать. Холод обрушился, сметая все на своем пути. Пробирал до костей. Казалось, что дыхание превращается в кусок сухого льда еще в глотке. Кашель и невозможность вдохнуть полной грудью, тысячи ледяных иголочек пронизывали легкие насквозь при каждом вдохе.
Даже сейчас Марк инстинктивно поежился, вспоминая те первые дни, месяцы. Он не находил объяснения, да и не искал в общем-то. Тогда просто хотелось выжить. И он выжил. Он и еще несколько десятков людей, которые сплотились под влиянием нежданной угрозы.
Сбой в системе, вирус, диверсия – вариантов было много, но ни один из них так и не был подтвержден или опровергнут. Одно было ясно: жить и мирно сосуществовать бок о бок с «бессердечными» уже не представлялось возможным. Творение превзошло творца своего и теперь прилагало всевозможные усилия, чтобы оградить наш совершенный мир от несовершенства, сделать его идеальным, четким, безупречным. А что может быть несовершеннее человека?
Люди пропадали практически каждый день. Просто не возвращались обратно с очередной вылазки. Нет, их не убивали. Многих знакомых Марк видел потом издалека, и Рэма в том числе. Точнее то, что было когда-то Рэмом. Телесная оболочка и абсолютное отсутствие «человечности». Другое слово не приходило на ум. Они улыбались, как люди, выражали эмоции в соответствии с ситуацией, но согласно заданной программе, логике и проведенным расчетам. Совершенствовались и внешние модули, с каждым разом все больше и больше видоизменяя облик «бессердечного». Конечно, были и те, кто не стремился к дальнейшей модификации, сохраняя внешний вид максимально приближенным к человеческому.

Два года спустя после «оледенения»
Альвер. Северный округ
Недалеко от Лаборатории НИИ
Наши дни

– Арчи, не будь идиотом, – на мгновение шипение по рации отвлекло мальчика, – немедленно возвращайся обратно.
Паренек выключил рацию, плотнее закутался в пуховик поверх термокостюма и перебежками двинулся в сторону Лаборатории. Если и сохранились какие-то записи о ходе эксперимента, то наверняка они там, в кабинете отца. Впервые за последние пару лет это слово мелькнуло в сознании. «Отец». Арчи не спешил произносить его, пока мама была жива, и уж тем более не рвался кричать об этом сейчас. Почему Марк не сказал никому, что Арчи его сын, для ребенка оставалось загадкой. Но он был только рад такому повороту событий. Слишком самоуверенный и твердолобый, Арчибальд Росвелл не хотел, чтобы у кого-нибудь возникли сомнения относительно его умения самостоятельно справляться с любыми трудностями.
Утро выдалось на удивление тихим и мрачным. Город словно пребывал в состоянии анабиоза, погрузившись в ледяное безмолвие. Покрытые льдом стены зданий, улицы, усыпанные свежевыпавшим снегом и тишина. Солнце едва пробивалось сквозь пелену безграничной снежной завесы. Расплывчатое, бледное, неровное по краям, оно лишь изредка посылало на землю редкие лучи, снова исчезая под белым покрывалом.
Арчи продвигался медленно, то и дело оглядываясь по сторонам и пригибаясь практически до самой земли. Разве что головой в сугробы не нырял, проявляя небывалое усердие.
Здание института выглядело, словно ледяной замок. Массивное, высокое, с множеством корпусов разной высоты, заледенелое, будто огромный зверь в броне, оно внушало страх и заставляло сердце выпрыгивать из груди. Арчи посмотрел вверх, задрав голову и придерживая рукой капюшон куртки. Верхних этажей не было, и он мог поклясться, что башни упираются прямо в небо, исчезая за снежной пеленой.
– Давно здесь стоишь? – Тихий голос заставил подпрыгнуть на месте.
– Я? Нет, не очень. – Арчи присмотрелся к мужчине, стоявшем у входа в здание института.
– Проходи, раз пришел, – уверенно распахнув дверь, мужчина кивнул, улыбнувшись заученной улыбкой.
– Я хочу увидеть маму, мне сказали, она здесь.
– Разумеется. – Еще одна милая улыбочка и рука, протянутая в пригласительном жесте. – Мы не стали бы врать тебе. Твоя мама здесь.
Парень неуверенно переминается с ноги на ногу, а затем начинает подниматься по ступеням лестницы. Дверь с грохотом закрывается за его спиной, как только Арчи переступает порог Института.
– Ты ведь не забыл о нашем уговоре? – Доброжелательный кивок и полуулыбка, не затрагивающая глаз.
– Сначала я хочу увидеть маму, – голос звучит настойчиво, но все же менее уверенно, чем он представлял себе.
Массивная железная дверь со скрипом открывается, когда они доходят до конца коридора. Арчи столько раз бывал здесь, что не узнать кабинет отца было бы просто невозможно.
– Смелее, Айя очень хочет тебя снова увидеть.
Прохладная ладонь невесомо опускается на плечо паренька, имитируя ободряющий человеческий жест. Мужчина выходит, закрыв за собой дверь, и на пару минут Арчи остается один на один со своими мыслями, страхами, сомнениями, которые разлетаются в одночасье, стоит голосу из прошлого потревожить тишину:
– Здравствуй, Арчибальд. – Она еще прекраснее, еще красивее, чем он запомнил ее.
– Арчи, – машинально поправляет мальчик, а затем срывается с места, обнимая за пояс, сцепив руки. – Мамочка, Марк сказал, что ты умерла, – шепчет он, зажмурившись.
– Он ошибся, Арчи. – Легкое касание волос прохладной ладонью. – Ты ничего не хочешь мне сказать, дорогой?
Айя с легкостью отстраняет «сына» от себя, взяв его за плечи. Он с неохотой разжимает руки. Засунув одну во внутренний карман куртки, Арчи достает несколько тетрадных листов с оборванными краями и протягивает матери.
– Вот, – неуверенность заставляет говорить практически шепотом.
– Спасибо, Арчи.
Айя разворачивает листы, бегло скользя взглядом по неровным закорючкам детского почерка:

Месторасположение: Альвер. Южный округ. Заброшенная электростанция.
Количество: пятьдесят шесть человек.
Марк Росвелл, 34 года, врач, профессор кафедры мед. кибернетики и информатики;
Амалия Брайт, 48 лет, врач;
Ричард Джонсон, 32 года, инженер;
Райли Джонсон, 10 лет;
...

Улыбка касается ее губ, потому что она понимает, что в данной ситуации следует улыбаться. Наконец-то они смогут спасти этих несчастных, запутавшихся людей, которые сами не видят, что это ради их собственного блага. Идеальное общество, идеальный мир.
Совершенный, бездушный, мертвый.
___________________________________

Здравствуйте, Ева!))
Видишь, как активно я пытаюсь быть к тебе на Вы)) замечательный рассказ, с большим удовольствием читала его в конкурсе ТД.
Ждем ваши новые работы))
Спасибо

 » Охота

Давным-давно, еще в стародавние времена… Кажется, так начинается большинство сказок. И после такого многообещающего, таинственного начала волей-неволей ожидаешь волшебства и «жили они долго и счастливо».
Блажен, кто верует, как говорится. Начнем с того, что автор сам не знает, давно то было, или на прошлой неделе… да и было ли вообще. Не приснилось ли перебравшему браги летописцу, не привиделось ли в полудреме за праздничным столом?

Говори, не говори, а дело было так.

Ехал на ярмарку молодой купец с красавицей женою. Впервые после свадьбы знатной отправились молодые вместе в путь-дорогу дальнюю. Мир посмотреть да богатством разжиться. Долго ли, коротко ли дорога их вела, по берегам рек да озер петляла. Только не рассчитал купец, что до города еще далече, вот и пришлось ночь посреди старого да дремучего леса встретить. Куда ни глянь, дубы-великаны небо подпирают, ели верстовые вдоль дорог стоят, перемежаясь с березками да соснами в богатых уборах.
– Что ж мы, ночевать посреди леса будем? – забеспокоилась свет-душа Прасковьюшка. – Боязно. Как бы лесовику в лапы не попасть.
– Не кличь беду, – оглянулся по сторонам Святослав, – беда – она рядом ходит. Дожидается, когда ее окликнут.
Только говори, не говори, а тени уже поползли по дороге, растекаясь да распадаясь на узоры замысловатые. У страха глаза велики, а средь леса темного пуще прежнего сковывает тревога душу. Сжимает в объятиях крепких, словно друга закадычного, родича век невиданного, да неслыханного.
Думал Святослав, размышлял, как из леса-то выбираться. Понадеялся на резвость коня своего, да прогадал.
– Может недалече где лесник живет, аль отшельник какой, – молвил купец, вглядываясь в темноту, – нам бы на ночь схорониться от зверья дикого. А чуть солнце на гору, так нас и след простынет, сразу в путь отправимся.
– Ой, чую я, милый друг, как бы нам тут вовек не схорониться, – передернула озябшими плечами Прасковьюшка, отмахиваясь от мошкары да комаров.
– Беду не кликай, дура-баба, – обернулся к жене Святослав. Сплюнул трижды через левое плечо, да перекрестился, коня припустив.
– Как в горенке целовались, так свет-лебедушка, – нахмурилась красна девица, – а как по твоей вине средь нежити застряли, так дура-баба.
Много ли мало ли спорили они, да только показались огни недалече. Огни дивные, переливами манящие. Обрадовались путники, что под звездами заночевать не придется, да коня на огонек припустили. Чем ближе огни, тем тоскливее да неспокойнее на душе становилось. Словно давила на плечи печаль неведомая, кручинила, пригибала до земли, как ковыль в степи. Уж и разговорами молодые перестали занимать друг друга, уж и не рады, что в чащу забрели, на избавление понадеявшись.
– Никак лесовик шутки шутит, – забеспокоилась Прасковьюшка, плотнее запахивая платок, да обнимая себя руками, – забавляется создание лесное. Пропадем мы тут. Вот чую, пропадем.
– Не нагоняй страху, – свист кнута снова рассек воздух, и конь поскакал быстрее, – не дело это – от каждой тени шарахаться, душа моя.
А меж тем дерева могучие да высокие обступили путников стеною непролазною, будто за спиной сомкнулись, сошлись, обратный путь от глаз скрывая. К огням заветным заманивали. Шелестели листы, перешептывались, да ветки колыхались, с ветром заигрывая. Тихо было вокруг. Ни души человеческой, ни зверя лесного, ни птицы перелетной не видать да не слыхать. Глухо да боязно.
Вдруг встал конь, как вкопанный средь дороги и ни шагу с места. Зафыркал, с ноги на ногу переминаясь, почуяв неладное, да уши к голове прижал.
– Ирод окаянный, – стал ругаться Святослав, спрыгивая с повозки, – чтоб тебе дух повышибало, да назад не возвратило.
– Напугал до смерти, проклятый, – вторила мужу Прасковья, – чуть Богу душу не отдала.
За узду коня тянуть попытался Святослав, да только тот ни с места. Землю копытил, а не двинулся – хоть бей его, хоть охаивай. Сплюнул добрый молодец себе под ноги, да пригорюнился пуще прежнего. Не бросать же повозку с добром, честно нажитым, посреди лесу темного. Прасковьюшка – ни жива, ни мертва, слова лишнего вымолвить боится.
– Что, не идет лошадка? – голос в темноте, аки звон колокольный средь неба прозвучал.
Обернулся Святослав, да только темнее прежнего стало. Не видать никого.
– Покажись, путник, – набрался смелости добрый молодец, – не хоронись в темноте неведомой. Выйди к добрым людям. Друг ты, али враг?
– Кому как, – молвил с усмешкою голос.
А за голосом и фигура из лесу показалась. Высок оказался незнакомец да статен, в темный плащ закутан с головы до ног. Шел, будто плыл над землей. Лишь полы плаща, мехом отороченные, мели листья пожелтевшие по земле, да поднимали ворохом. Капюшон оказался низко на лицо натянут, да так, что не только глаз не видать, да и лица не разглядишь.
– Мы ночлега ищем. Вот с женою заплутали маленько.
– Далеко путь держите?
– Далече, мил человек. На ярмарку в столицу едем. Да только поздно уже. Не рассчитали время, вот и ночь в пути застала.
То ли страх шутки шутил, то ли огнем полыхнули глаза незнакомца. Угольками на лице зажглись да погасли. Боязно купцу стало, да смелости спросить никак не набрался.
– Ярмарка – дело хорошее, – кивнул незнакомец в плаще, – да только зря ты жену свою туда везешь, ненароком украдут по пути, аль перекупит кто, посулив тебе богатства невиданные. Красоты неземной твоя свет-Прасковьюшка. Солнце ясное не сравнится с золотом волос, да и соболя с куницами не соперники богатому убранству жены твоей драгоценной.
Слушал купец да диву давался.
– Откуда ж тебе имя жены моей ведомо?
– Ну как же не знать, как не ведать,– покачал головой незнакомец, сцепив перед собой костлявые пальцы. – Да вы не стойте на дороге, на огонек правьте, лошадка смирно пойдет. А там и ночлег вам и покой с дороги будет.
– А вы никак за грибами в лес ходили? – осмелела Прасковья, да голосом своим переливистым молвила.
– Да, красна девица, за грибами да ягодами. Время нынче самое урожайное. Правь на огни, купец, да не оглядывайся, коли совсем заплутать не хочешь.
Не стал Святослав перечить да спор держать, только коня поскорее к ночлегу повел. Пуще прежнего удивился, когда конь смирно пошел дорогой указанной. Выехал купец из лесу на поляну, смотрит, а на пороге дома уж стоит незнакомец в черном плаще. Руки под полы прячет, на груди скрестив, да капюшон ниже на глаза надвинул.
Диву дались Святослав с Прасковьюшкой, да только боязно слово молвить, словно бы язык к небу прирос в месте этом, зачарованном.
– Ну что ж вы на пороге истуканами застыли, – молвил голос вкрадчиво и радушно, – проходите, будете гостями зваными.
– Скажи, добрый человек, али хворь с тобой какая приключилась, али света белого не любишь? Покажи лицо свое, дабы страх прогнать, да тревогу скинуть с плеч непрошенную.
– Воля твоя купец, смотри, коль веры мне не даешь.
Пал капюшон на плечи, да рассыпались серебром волосы по спине, по плечам. Лицо векового старца озарил свет факелов у входа. Поправил старец плащ, придерживая полы пальцами костлявыми да морщинистыми. Прасковьюшка крик не сдержала, рот рукой прикрыла, да только глаза как блюдца сделались.
– Что, – усмехнулся хозяин, – аль не люб я тебе теперь? Аль не мил?
Ничего не ответила девица, только белее полотна сделалась кожа бархатная, да румянец со щек сошел.
Святослав меж тем жене спуститься помог, да за плечи обнял, то ли ее успокаивая, то ли свой страх прогнать стараясь.
– Спасибо за гостеприимство, хозяин лесной, – голос Святослава был тих, да тревожен, – век благодарны будем за доброту твою.
Кивнул старец, да в дом пригласил отужинать с дороги.
А за столом тем яства невиданные, да питье заморское всех мастей! Подивились путники, осмелев, пробу сняли. Разговорчивее стали, отведав кушаний да зелья хмельного отпив.
– Разве ж не молода жена моя да не пригожа, а, старец? – Не унимался Святослав, возгордившись супругою своею. – На всем свете белом не сыскать лебедушки прелестней. Да только печалюсь я, что время пройдет, да пожрет красоту эту, украдет у меня.
Хмель в голову купцу ударил. Пуще прежнего взвился молодец в речах своих:
– Ах, вот бы моя Прасковьюшка век молода да пригожа оставалась. Кабы мне ее красотою не натешиться никогда.
– Век, говоришь, – улыбнулся старец, перстень с кроваво-красным рубином на пальце указательном покручивая. – Коль хочешь, могу помочь тебе с твоей бедой.
– Ты чародей, аль ведун великий? – воспрял духом купец. Аж хмель прошел, будто и не бывало.
– Чародей не чародей, а горю твоему могу пособить, коль не забоится твоя зазноба здесь остаться, да твоего возвращения дожидаться. Ты не бойся, какой вред от больного да немощного старика? А пользы будет через край. Вот увидишь. Решай, купец.
Долго гутарили молодые в соседней горнице, пока хозяин вино попивал, да волка огромного, что у кресла сидел, за ухом гладил. Порешили миром все, да и сговорились с хозяином дома. А как солнце на гору зашло, разбудил старец гостей своих да в путь дорогу купца отправил. Отправлял да наказывал:
– Коль крик услышишь, да зов о помощи, и покажется тебе, что Прасковьюшка твоя кличет, не пугайся да не вздумай воротиться назад. То лесавки играют, забавляются с путниками. Отпускать, шельмы, не хотят. Коль воротишься, жить тебе тут век, да покоя не знать. – Рассмеялся старец хриплым голосом, а купец коня припустил в сторону города. Помчался, не оглядываясь, одной лишь мыслью ведомый: будет его зазнобушка вечно молода да пригожа. Ему, Святославу, на радость, другим на зависть.
И версты не отъехал купец от дома странного, таинственного, как услышал крик да плач лебедушки своей. Екнуло сердце, да забылись слова, что старец сказывал. Не раздумывая, повернул Святослав коня обратно. Да только он это сделал, как руки, что вожжи крепко удерживали, не послушались его более. Шерстью густою обросли, да когти вместо ногтей на пальцах появились. Почувствовал Святослав, как внутри все кости крошились, да так и взвыл от боли голосом нечеловеческим. Конь слушаться хозяина перестал, почуяв в нем опасность. Только повозка мимо крыльца пронеслась, спрыгнул волк на землю, а конь, что есть мочи, в лес рванул. Посмотрел зверь – стоит на крыльце фигура в плаще с капюшоном на лицо надвинутым. Да только ясно, что нечисто дело. Старец с крыльца спустился да сел на ступеньку. Оскалился волк, укусить попытался, да только удержала его сила неведомая, не дала приблизиться.
– Что ж ты, Святослав, меня не послушал, – покачал старец головой, капюшон рукою стягивая. Рассыпались по плечам волосы цвета ворона крыла, да глаза цвета орешника победно сощурились на загорелом пригожем лице. И не старец стал пред взором волчьим, а статный да удалой молодец. – Быть тебе купец в шкуре волчьей, пока не потускнеет да не завянет красота зазнобы твоей.
Сел волк на землю, заскулил, не сдерживая досады да печали великой. Провел чародей рукою по холке серебристой, да на голову ладонь свою тяжелую положил. Замер зверь, не в силах с места двинуться. Картина страшная пред глазами предстала. Понял волк, какой ценою стала его Прасковьюшка царицею красоты неземной. Увидел, как вошла в горницу фигура в плаще. Как полыхнули пламенем глаза, да пальцы костлявые потянулись к его лебедушке. Пошел он к кровати, на которой сном крепким спала свет-Прасковьюшка. Чу, да не чародей уже рядом, а он сам, Святослав.
– Проснись, пробудись, жена моя ненаглядная, – рукою волосы златые гладил, да приговаривал.
Смотрел волк взглядом невидящим, а выть пуще прежнего хотелось. Чтоб не видеть да не слышать того, что дальше будет.
– Как же ты тут оказался, милый друг? Коль сама тебя в путь проводила да платком вослед помахала.
– Да разве ж мог я без ласки твоей да поцелуев сладких уехать, краса моя ненаглядная?
Гладили персты кожу бархатную, да уста мед с губ ее пили. Смаковали, испивая до дна, до вздоха последнего, усладой напоенного. Не почуяла беды красна девица, а чародей когтями по груди полоснул. Ломая ребра, сжал сердце в руке, да в глаза посмотрел. Упивался ужасом, в них застывшим. Клокотала кровь, бурлила, будто закипая в горле. Улыбнулся, сердце вырвав из тела девичьего. Оскалился, наблюдая, как в глазах звериных вся боль человеческая отразилась.
Билось сердце в руке, трепетало. Видела девица, как замирало оно в руке костлявой, а с сердцем замирал и взгляд, вспыхнув в последний раз, словно луч солнца на закате. Испив жизни горячей, возликовал чародей, пока сердце каменело в руке его. А после скрошил в пыль камень, стиснув рукой, будто пустой орех. Встал с кровати мужчина уже молодой да пригожий. Вытер руки о плащ, да откинул за спину волосы цвета ночи беззвездной. Смеялся чародей да радовался, потому что не было его сильнее, и не было никого, кто сравнился бы с ним.
Взмахнул рукой – и как не бывало зверства содеянного. Ни крови, ни ужаса. Только фигура необычайной красоты посреди горницы каменным изваянием застыла, упокоенная навечно. Бронзой отливали волосы, алыми маками искрились губы, пламенел сарафан, расшитый золотом. Будто живая, стояла Прасковьюшка, будто сердце билось в ее груди. И нет ее краше на всем белом свете, не померкнуть ее красоте вовек.
– Вот все и сталось, как тебе мечталось, Святослав. Жена твоя вовек с красотою свою не расстанется, а ты подле нее будешь верным да любящим. – Хохотал, заливался ирод, руками волосы назад зачесывая, да приглаживая.
И не было его ужаснее на всем белом свете, не было страшнее…

Солнце только ярмарку осветило, а стар и млад уже тут, как тут. Веселью час пробил. Да будет святен да светел этот час.
Люди махали да кричали речи приветственные, завидев князя, вернувшегося с охоты. Подбежали дворовые слуги, забирая коня, да зверя на цепи, что с собою князь привел, воротившись.
– Была ли охота твоя удачна? – Пересвет приветствовал брата названного, крепко стиснув князя в объятиях дружеских.
– Охота моя всегда удачна, брат мой, – князь кивнул на волка, что слуги на цепи держали.
Волк лежал на земле, поскуливая, даже не пытаясь вырываться. Не зверь то скулил, а человек в шкуре волчьей.
Князь улыбнулся, оскалившись. То и дело покручивая на пальце указательном перстень с кроваво-красным рубином.
– Знатная охота, брат, – хлопнул он по плечу Пересвета, – славная охота.

Коли знаешь ты, кто добыча твоя… коли признаешь зверя в себе… не сокрушить никому человека в тебе, не убить никому зверя твоего. Потому что едины зверь и человек. Нет их ужаснее и нет прекраснее их на всем свете белом ...
___________________________________

Ура. Пришел. Сел. Притащил кресло - чтоб сидеть удобнее. Я тут это - посижу, почитаю, ладно? Очень мне нравится. И я так рада, что ты начала это выкладывать. Очень, очень.

Про рассказ в конкурсе не отписал, так напишу сейчас. Очень он яркий, образный, живой. И так хочется пацана этого отшлепать, а Марка идти спасать, просто сил нет. Эх, юность, юность. Как ее легко обмануть и провести, причем - на самом дорогом. Наверняка, он хотел как лучше. Для отца, потому что любил маму и верил ей. А получилось - что получилось. Трудно это - выбирать между родными людьми. И страшно. И написано так как-то до жути реально.

А сказка. Сказка волшебная и тоже жуткая. Не в смысле ужасная, а в смысле, что такая реальная - мороз по коже. Волк. И Перстень это на руке у князя. Хочешь - получи, только ведь за все надо платить, не правда ли. И цена - разная.

И язык твой мне очень нравится, образность. И от моей второй редакторской сущности спасибо за грамотность. Не цепляется глаз за шероховатости и ошибки, это так здорово, вот честно.

В общем, спасибо, и жду еще. Ты ж понимаешь, что если я пришла, то не выгонишь, да?
___________________________________

А я давно говорила, что пора)))
Так что давай, радуй нас и себя)
_________________

Крош, спасибо большое за твои слова.
Пы.Сы. Перестань активно пытаться.

Уля, никто и не подумает выгонять. Спасибо за комментарии.

Изумчик, Спасибо. Надеюсь, все именно так и будет.

Яся, буду радовать! Спасибо.
___________________________________

Как красиво, ярко, грустно, НО…наверное правильно!
Рассказ читала еще в конкурсе – очень понравился!
Очень глубокий, поучительный, неординарный . Столько смысла в нем…
А сказка… в 01.30 ночи – круто! Опять же -очень понравилось!))))
Спасибо вам огромное за удовольствие! Очень бы хотелось, почитать еще что-нибудь! ))))
___________________________________

Прекрасная зарисовка
Грустно,поучительно,с глубоким смыслом.
Спасибо большое,жду новых историй
___________________________________

ivankka, спасибо Постараюсь радовать почаще

Dizel, спасибо за комментарий и рада, что история понравилась
___________________________________

 » Алиса

Алиса не спит уж четвертую ночь,
И мысли бессвязны как стая слонов,
Алиса качает малютку-дочь,
И ждет беспробудных снов.

Алисе не спится, Алиса живет
Только мыслью о том, что возможно опять,
Лишь солнце взойдет и клетчАтый камзол,
Мелькнет на поляне вновь.

Алиса не верит в печальный финал,
Она так сильна в убежденьи своем,
Лишь сделай глоток и весь мир кувырком,
Во сне ни за что не спеши умирать.

Минули года, забылись мечты,
Лишь шляпа с иголкой да карта-Валет.
У девочки кудри что медь и черты
Отцовские, словно бы солнца свет.

Руками поближе, сильнее прижать,
Родную Его и Ее печаль,
Алиса не плачет, Алиса живет,
Ведь в сказках не смей ни за что умирать.

Лондонский ветер, туманный рассвет,
Алиса давно убедилась в одном,
Когда ничего не возможно понять,
Тогда все поймется само.

Безумцы на свете всех нас умней,
Так учил отец, и желая знать,
Так ли мир зазеркалья предельно хорош,
Алиса решила не умирать.

Поэтому вечер опять кувырком,
Зацепившись за память, как тонкий лист,
Алиса уверена только в одном,
Смело сделай глоток и срывайся вниз.

Время летит словно вихрь в степи,
Набирая ход, ускоряя бег,
По поляне идет не сбавляя шаг,
Малышка двенадцати лет.

Солнце запуталось в рыжих кудрях,
И веснушки как зайчиков солнечных рать,
Алиса сжимает ладошку и вновь:
- Запомни, что в сказке нельзя умирать.

Падали вниз, только свист в ушах,
Будто шахмат фигурных полет немой.
- Ничего не бойся и будь со мной,
Страх во сне - бесполезный страх.


Яркий солнечный день, в столь беззвездную ночь,
Алых роз букет и Чешира улыбка у мыса.
- Здравствуй Шляпник, - Алиса любя прижимает дочь.
- Здравствуй, моя Алиса.
___________________________________

Очень красиво. И ритм откуда-то из современной прозы. Но я не могу вспомнить где начиналось так же в стиле Алиса не спит.
Последние строки. Хм, они выжили.
Болючая любовь.
Спасибо.

Замечательная Алиса. Особенно понравилось

и окончание


В самом деле "В сказке нельзя умирать" - это очень точно.
Главное верить и надеяться, и тогда все будет.

Спасибо
___________________________________

Красиво! Ярко и проникновенно.
Алиса...какая же ты счастливая.
И да, за

Отдельное спасибо и благодарность!
Спасибо!
___________________________________

Спасибо ,прекрасная зарисовка
___________________________________