Белый камень в глубине колодца (Семейная сага, 18+)

 » Глава 2. Бюро небесных переводов

К серьезному разговору Лаура подготовилась основательно. Прямо как в песне: и ужин, и шампанское, и свечи – короче, интим. «Глаза твои так прекрасны и явно на все согласны...» [1]
В любой другой день Олег Дубровин непременно оценил бы и мясо, и шампанское (нормальное шампанское, а сладкая водичка с ароматом розовых лепестков, которую обожает Ларка), и платье с открытыми плечами, и отсутствие под этим платьем белья... Но сегодня он чувствовал себя героем немецкой групповухи: пятеро цивилизованных с виду немцев сначала по очереди, а потом все вместе качественно поимели его мозг, поэтому на Ларку сил не оставалось. Сам он потом, правда, вдоволь надругался над мозгом своей непосредственной начальницы, но все оставшиеся органы взбунтовались и хором заявили: хватит на сегодня, Олег Владимирович, успеешь еще. Лаура поймет и простит.
Судя по выражению прекрасных глаз, поняла, но все равно обиделась. Пока Олег поглощал мясо и шампанское, она ковыряла вилкой в салате, пила яблочный компот и, терпеливо улыбаясь, слушала, почем нынче хорошие немецкие окна и как непросто оказалось донести это до Руденко, неглупой в общем-то женщины, только жадной, как дядюшка Скрудж. К спиртному Лаура не притронулась вовсе, но затраханный партнерами фирмы Олег этого не заметил. Он негодовал и строил воздушные замки.
– Короче, ну ее в баню, эту перспективную должность штатного переводчика. Во фриланс подамся, там хоть оргий нет, сплошное дро... Гхм. Серьезно, Лар, сколько можно издеваться над собой и над людьми? Как работать, так у нас один за всех, а получают все за одного. Задолбали. В отпуск хочу, в горы. На Эльбрус. Поехали, а?
Лаура Манукян дрогнула ярко накрашенным ртом, но улыбаться не перестала. Просчиталась она слегка: шампанское кончилось, а Олежка до сих пор злой и нервный. Чертовы немцы! Кто же знал, что они так его взбудоражат? И хоть бы будоражили в нужную сторону, но нет! Эльбрус ему подавай. Чтобы что? Ноги ломать и хычинами утешаться? Ладно, об этом они поговорят не сейчас.
– Конечно, милый, – промурлыкала она и полезла целоваться.
Олег поначалу пытался отвечать, но быстро сдался.
– Прости, моя раздвижная конструкция сегодня поменяла профиль.
– Че-его?
Он начал повторять на немецком, спохватился и покачал головой.
– Не сегодня, Лар. Устал, как черт. Ничего не хочу, только спать.
Она погладила его по щеке. Проклятые, проклятые немцы!
– А массаж хочешь?
– Массаж хочу.
Одним массажем дело, конечно, не ограничилось. После него к разомлевшему Дубровину внезапно вернулся вкус жизни. Путем коварных стратегических маневров вроде ультракороткого полупрозрачного пеньюара и обещания оральных радостей Лаура добилась-таки своего.
– Олеженька? – позвала она хрипловатым шепотом.
Он великодушно пропустил «Олеженьку» мимо ушей, хотя любое ласкательное удлинение собственного имени бесило неимоверно. Слишком хорошо было. Нежные пальчики с броским маникюром рисовали круги на его груди, обводили контуры старой наколки, погружая в дрему.
– Олег? – настойчиво повторила Лара.
– М-м-м?
– Я должна тебе кое-что сказать.
– Лар, давай завтра. – Он прижал ее, вкусно пахнущую каким-то кремом для тела, к себе, накрыл их обоих одеялом. Выслушивать Ларку не было никакого желания. – Я правда вымотался. Завтра, на свежую голову...
– Нет, сейчас! Потому что на свежую голову... Это очень важно, радость моя. Это касается нас с тобой.
– М-м?
Лаура восприняла его мычание как сигнал продолжать. Глубоко вдохнула. Выдохнула.
– Олег, я беременна.
Мир не содрогнулся, земля не разверзлась, Дубровин не свалился с сердечным приступом. Он вообще никак не отреагировал. Лаура даже подумала, что он уснул прежде, чем услышал «Олег», однако нет. Дубровин мгновенно взбодрился, но виду не подал. Размышлял, что ответить. Над идиомой «обламывать малину» в контексте русской классической филологии он обещал себе подумать позже.
– Поздравляю. И кто счастливый отец?
Лаура взвилась, едва не заехав ему по лицу локтем. Ее шелковистые волосы, обласканные всевозможными бальзамами, кондиционерами и масками, встали дыбом.
– Ты издеваешься?!
– Угу. Доказательства где?
Она изогнулась, протянула руку к светильнику и щелкнула кнопкой. Олег зашипел и полез прятаться под одеяло, но его бесцеремонно выволокли оттуда и сунули под дважды ломаный в далекой юности нос белую палочку с двумя синими полосками и нечто, похожее на электронный градусник, где вместо безобидной температуры красовалась надпись «Беременна 2-3».
– Убедился, что мне не показалось?
Олег брезгливо оттолкнул от себя «доказательства».
– Запасные есть?
– Что? – заморгала Лаура.
– Неиспользованные. Тесты. Есть. У тебя?
Он был в ярости, буквально кипел. Короткие рубленые фразы ничего хорошего не сулили. Чтобы довести миролюбивого Олежку Дубровина до точки кипения, нужно ого-го как постараться.
– Есть.
– Тогда пошли. – Олег сел на кровати и поискал глазами трусы. Стеснительный какой.
– К-куда?
Он развернулся к ней. Смотрит волком, будто прошивает насквозь. Совсем иной реакции ожидала она от Олега. Да, он не говорил, что хочет ребенка. Но и того, что не хочет, тоже не говорил!
– Доверяй, но проверяй, Лаура Давидовна. Пошли в ванную.
Не «Лара». Лаура. И Давидовну приплел зачем-то. Спасибо немцам. Или дело не в них?
Все то время, что она неуклюже забиралась в ванну и, пытаясь унять противную дрожь в пальцах, открывала тест, Дубровин сидел на крышке унитаза, подперев голову рукой, и смотрел на Лауру этим своим страшным волчьим взглядом. Будто что-то знал.
И спасительную шторку задернуть не позволил, извращенец.
– Отвернись, пожалуйста, – взмолилась Лаура, мучительно покраснев.
Тест ей попался удобный, не требующий вымачивания, вот только использовать его по назначению на чужих глазах было неловко.
– Обойдешься. – С таким трудом поставленная дикция в кои-то веки Дубровина подвела, и получилось гнусаво.
– Обойдусь, – покорно согласилась Лара. Но мысленно пообещала припомнить.
Пока она возилась с тестом, он успел вдоль и поперек изучить инструкцию.
– Время засекай.
– Как, Олег? – устало спросила она, прислонившись затылком к кафелю. – Ты видишь где-нибудь часы?
– Значит, вслух считай. Мне фиолетово.
Время тянулось. Лара украдкой разглядывала Олега и видела как в первый раз. Встреть она его не в составе русско-французской делегации, ловко шпарящим на четырех языках, а где-нибудь в супермаркете у молочных полок, ни за что бы не приняла за профессионального переводчика. Олега до сих пор часто путают с секьюрити. Плечи широкие, мышцы рук хорошо развиты – еще бы, столько лет грушу лупить. Чем-то похож на молодого Александра Абдулова, только нос с заметной горбинкой, а вместо одного из резцов – керамическая коронка. Глаза внимательные, умные, хоть и проскакивает в них порой какая-то непонятная дурость. В своих очках для чтения Олег как корова под седлом, честное слово.
– Чего ты ухмыляешься? – прогнусавил Дубровин.
– Любуюсь. Вот. – Она протянула ему тест с двумя толстыми полосками. – Убедился?
– Выкинь эту дрянь, – скривился Олег и добавил мрачно: – Обязательно было вечер портить? Просил же, давай завтра...
– Думаешь, за ночь бы рассосалось? – поддела его Лаура. – Одеяло подай, холодно.
На кухне она поставила чайник и сунула в рот кусочек тушеного мяса.
Дубровин сидел в той же позе – рука держит голову. Думал, как жить дальше?
Давай, милый, соображай быстрее. Ты порядочный мальчик, тебе почти тридцать один. Составь логическую цепочку: мама, внуки...
– Олег, это твой ребенок, – нарушила молчание Лаура. – Мы уже полгода вместе. Таблетки я не пью, спиралями причинные места не стимулирую, резинки в глаза не видела. Вынимаешь ты через раз. В чем подвох?
– У меня не может быть детей, – просто ответил он.
– Но ты же здоров! Справка...
Она закусила губу, чтобы не рассмеяться. Нормальные люди, планируя серьезные отношения, обмениваются кольцами или, на худой конец, полотенцами. Они с Олегом обменялись справками из кож-вена и внушительными стопками анализов.
– А я и не говорил, что заразный. У меня сильно выраженная астенозооспермия.
– Господи, Дубровин, – простонала Лаура, сжимая ладонями виски, – обязательно говорить об этом с такой гордостью? Что это вообще за?..
– Нарушение подвижности сперматозоидов. В моем случае – практически полное ее отсутствие. Поэтому я имею право знать...
– Ну что ты такое говоришь? – Она села рядом, пытаясь перехватить его взгляд. – Посмотри на меня. Олежек...
– Я просто хочу знать, кого мне закапывать.
– Шанс зачать есть всегда, – упрямо сказала Лаура, на полную выкручивая адвокатскую убедительность.– Не прикрывайся своей малоподвижностью! И почему я узнаю о ней только сейчас, скажи на милость?
– Повода не было. Встречный вопрос: давно ты знаешь?..
– Срок маленький, две-три недели, ты же видел. Была задержка, вчера я сделала тест. Завтра встану на учет. Я рожу этого ребенка, Олег, – жестко добавила она, – а вот моим он будет или все-таки нашим...
– Это. Не. Мой. Ребенок.
– Да не было у меня никого!
– Врешь!!! – проревел он.
По глазам видел: врет. По губам, по мимике и жестам. Важно не то, о чем говорит человек. Важно, как он это говорит.
Зачем, Ларка? Все ведь было хорошо. Зачем им дети? Зачем на стороне?..
Астеноспермия лечится. Долго, муторно, неприятно, но лечится. Он бы вылечился, если бы захотел. Вот только Дубровину дети не нужны. Не готов он еще отцом быть. Не чужому спиногрызу уж точно. Сука ты, Манукян.
Олег встал и медленно, как танк, направился к выходу.
– Куда ты? – всполошилась Лаура. – Олег!
– Кататься. Бухать. Веселиться и жить. – Он передернул плечами. – Побоку, лишь бы от тебя подальше. Чайник закипел, кстати.
Она заплакала. Беззвучно, утирая крупные слезы краешком одеяла, в которое, давя на жалость, завернулась, как в кокон.
– Куда ты поедешь? Ты выпил, ты... Я лучше сама уйду!
– Спать иди, – бросил он. – Сказал же, завтра разберемся.
Когда за Дубровиным хлопнула дверь, Лаура сползла вниз по стене, спрятала лицо в ладонях и заскулила с заметным облегчением. Теперь можно не беспокоиться. Она неплохо изучила Олега и понимала: раз не выгнал на улицу сразу, то уже не выгонит.
Жаль, что пришлось перенервничать, но ничего. Она сильная, справится. Уговорит, уломает. Лишь бы отец ничего не узнал.
Проклятые немцы, не могли вы притащить свои окна Дубровину на день позже?!

--------
В машине Олег первым делом полез в бардачок за сигаретами. Нашел только Ларкины – тонкие и вонючие, смял пачку и швырнул в сторону заднего сиденья. Чем дышать ванилью, лучше сразу сдохнуть.
Все мысли сводились к одному. Точнее, одной. Нет, теперь уже двоим. Выплескивая злость, Дубровин сигналил и сигналил вслед бегущей кошке, пока несчастное животное не шмыгнуло в какую-то дыру. Он в сердцах стукнул кулаком по рулю – машина взревела.
Олег завел мотор и осторожно вырулил со стоянки. Куда податься молодому, не совсем одинокому, слегка выпившему мужчине в половине седьмого вечера?
– Поедем, красотка, кататься, – пробормотал он. – Давно я тебя не катал...
Красотка – это его любимая девочка «Тойота». Правда, габаритами и фамилией она больше смахивает на мальчика, но Дубровин-то знает, что душа у Красотки самая что ни на есть женская. Настоящая, не сучья. Добрая, верная. Она не продаст, не предаст и не залетит неизвестно от кого. За это Олег готов был расцеловать «Тойоту» в бампер и погладить по багажнику.
Выезжая со двора через восточную арку, Дубровин обычно соблюдал осторожность, но сегодня ему было не до осторожности, да и футляр с очками «для дали» он забыл дома в пылу ссоры. Не возвращаться же за ними? Жалкие полдиоптрии на правом глазу и четверть – на левом.
Прищурился, глянул. Вроде никого. Какая-то девчонка прошмыгнула, и все. Посигналил на всякий случай. И поехал.
Он заметил ее в последний момент и, конечно же, не успел затормозить. Никто бы не успел.
Глухой удар, и тело исчезло с поля зрения. Олега вжало в спинку сиденья.
– Твою мать! – заорал он. – Твою мать!
Не выскочил – вывалился из машины. Девчонка лежала на льду, стыдливо припорошенном мокрым снегом. Глаза широко раскрыты, мечутся туда-сюда. Она пыталась сесть. Он помог.
– Т-ты к-как? – клацнул зубами Дубровин. – Живая?
Она не ответила, смотря сквозь него. Куда-то вдаль. Совершенно безумными глазами.
– Ангел... – сказала едва слышно.
– Какой, нах, ангел?!!
– Улетел, – закончила девчонка и, закатив глаза, рухнула обратно на снег.
Он дрожал всем телом, пока засовывал ее на заднее сиденье. Судорожно вспоминал, как доехать до ближайшей больницы. Настраивал навигатор. Матерился сквозь зубы. Нашел случайно выпавшую ванильную сигаретку и закурил.
«Статья тебе светит, Дубровин. Хрен ее знает какая! Наезд на пешехода плюс нетрезвое состояние. Хреновое сочетание, Олег Владимирович. Повезет еще, если не с леталкой. Девочка, милая, ты только не умирай! Я буду носить тебе апельсины и воздушные шарики, только не умирай, пожалуйста!»
Девчонка на заднем сиденье вдруг как-то странно забулькала, и ее смачно вырвало прямо на светлую «Тойотину» шкурку. Дважды. Дубровин застонал.
В больнице начался ад. Все, что было до, показалось невинной шалостью. Ларкин фантастический залет – вообще ерундой на постном масле, забавной даже. Олег попытался слинять – ему не дали. Все спрашивали как фамилия, а когда назвал, обозвали неприятным медицинским термином, потому что интересовала всех фамилия пострадавшей. К счастью, вместе с пострадавшей он случайно схватил ее сумку, а в сумке был паспорт. Этот паспорт Дубровин и отдал дежурной медсестре.
– Кудряшова Дина Романовна, так и запишем, – пробормотала расплывшаяся на стуле тетеха, цыкнув золотым зубом. – Знакомая фамилия...
– Ну, еще бы. – Дежурный врач, успевшая сплавить Динку в хирургию (у той диагностировали сотрясение мозга, закрытый перелом лучевой кости и многочисленные ушибы, добавив в конце, что отделалась легким испугом), неприязненно посмотрела на Олега. – Кудряшова, Романовна. Не помнишь, что ли?
Медсестра ахнула.
– Точно! По одному мрут, как мухи. Бедная девочка! Госспадиспасиисохрани!
– Граждане медработники, – с вымученной улыбкой позвал Дубровин, – отпустите меня, пожалуйста. Завтра подъеду, честное слово, как родственники найдутся...
– Паспорт оставь, – перебила врач, – и хоть на Кипр.
– Нету паспорта, – развел руками Олег.
– Тогда права.
– И обязанности, – хмыкнул Дубровин, но права из бумажника вытащил.
– И ключи от машины, – добавила медсестра.
– А ключи-то зачем?!
– А как ты без прав и в таком виде за руль собрался?
– Да не денусь я никуда, доктор... – Он скосил глаза на бейдж, криво висящий поперек щуплой груди доктора. – Анна Ивановна. Честное слово! Если ей лекарства какие-нибудь нужны...
В итоге Олега снабдили списком и вытолкнули из приемного отделения. Проводив тоскливым взглядом покинутую Красотку, он побрел к ближайшей остановке трамвая. Покатался, называется! Повеселился и бухнул. Зато пожил за двоих, с этим не поспоришь.

[1] С. Слепаков – «Песня зрелого и опытного мужчины»