Et si tu n’existais pas (современный ЛР, городское фэнтези)

 » Et si tu n’existais pas (современный ЛР, городское фэнтези)  [ Завершено ]

Доброго времени суток всем заинтересовавшимся!
Предлагаю вашему вниманию очередной соавторский проект. На этот раз, дописанный, переосмысленный и находящийся в процессе вычитки. Тяжкий труд последних месяцев и в то же время - огромная радость от того, что я смогла внести посильный вклад во второе рождение этой книги.

Авторы: Крылатова Екатерина, Гриськова Светлана.
Серия: Звезда по имени Счастье.
Книга: первая. Пока единственная. В планах Ne me quittés pas (Не оставляй меня) и Je ne regrette rien (Я ни о чем не жалею).
Название: Et si tu n’existais pas (Если б не было тебя).
Старое название: Мой ангел-вредитель.
Жанр: роман о любви с элементами городского фэнтези. Любовь и вынос мозга тут все-таки на первом месте. Последний - с истинно врачебным садизмом.
Аннотация пафосная: Она - интерн, он - добрый волшебник с сомнительным чувством юмора. Она умна, практична и в то же время наивна; он считает, что "горе от ума" - это диагноз и приговор, особенно, для женщины. Она уверена, что ее уже ничем не удивишь; он устал удивляться и принимает жизнь как должное. У нее жених, у него жена. Они фактически незнакомы... Фактически? А если в дело вмешаются древнее проклятье, говорящий кот, Дед Мороз, парочка неадекватных вампиров и безответно влюбленная ведьма?
Аннотация человеческая: Жизнь после универа не заканчивается, если впереди тебя ждет веселая практика в компании трех оболтусов, которые так и норовят занять твое место под солнцем; начальника, который терпеть не может студентов; неприятностей, которые караулят тебя за каждым углом, и агрессивной нечисти, которая, оказывается, существует.
Вампиры? Ведьмы? Говорящие кошки? Дед Мороз с почетной миссией спасти мир? Это еще что! Некстати влюбиться - вот где засада.
Статус: завершено, выложено полностью.
Для тех, кто читал, узнал и возмутился: книга действительно соавторская. Общий замысел мы сохранили, но посыл другой и мотивы другие. Переосмыслили, в общем. Стать из автора крохотных фанфиков соавтором - сложно, но приятно. Ответственность за детище разделим пополам.
Дополнительная информация для читателей: Отзывы не вымогаем (дохлое это дело), но если есть, что сказать - с удовольствием послушаем.
Информация для придирчивых читателей-медиков, если таковые найдутся: книга - сказка в антураже нашей реальности. Делаем скидку, ага?

  Содержание:

  Профиль автора

  Показать сообщения только автора темы (lor-engris)

  Подписаться на автора

  Открыть в онлайн-читалке

  Добавить тему в подборки

  Модераторы: yafor; lor-engris; Дата последней модерации: 09.07.2017


_________________

 » Часть первая. Глава 1

Часть первая.

Глава первая, в которой Печорин навещает дядю и получает бесценный совет

Подкрадываясь посреди ночи к элитному многоэтажному дому на Рублевском шоссе, Печорин чувствовал себя круглым идиотом. Еще и вырядился подходяще – черная косуха, черные джинсы и бледная с перепоя морда, не хватает только неонового указателя «Я вампир». Панночка бы оценила. Не она ли в черном платье со шлейфом рассекала когда-то по московским высоткам и с криком: «бу-га-га!» падала на головы робким юношам? Неоспоримое преимущество нежитизма – можешь прыгать хоть с «Эмпайр-стейт-билдинг» и отделаешься разве что штрафом за порчу асфальта.
Вампир без стрелочки немного постоял у подъезда, слушая тишину. Сколько он себя помнил, тут всегда было тихо. Обитателей дома не беспокоили ни детские площадки, ни добрые соседи с перфораторами, ни кроты-коммунальщики, ни какие-либо другие живые существа. Комары и кошки не в счет. Последние, кстати, драли глотки так проникновенно, что тянуло заглянуть в календарь: сейчас точно август, а не март?
Печорин коварно закатал рукав косухи, соблазняя голодных комаров. Первый же польстившийся отбросил лапки от токсического шока. Посеяв таким нехитрым образом панику в рядах противника, вампир тенью скользнул в подъезд.
Консьержка ничем не отличалась от той, что сидела здесь двадцать лет назад, разве что крупная бородавка под правой ноздрей сошла бы за особую примету. Водянисто-серые рыбьи глаза подернуты поволокой – внушение во всей своей красе. Если и есть в подлунном мире что-то вечное, так это методы дяди Бориса.
Насвистывая имперский марш, Печорин вошел в лифт. С этой роскошной позолоченной кабиной у него было связано много приятных воспоминаний. Именно здесь приглашенные мастера замазывали портрет Бориса Андреевича в исполнении художественно-одаренного племянника, именно отсюда гиперактивного вампирчика вытаскивали за ухо, когда он с невинной рожицей подпаливал кнопки. Отсюда он, пользуясь последними достижениями электроники, сообщал о якобы заложенной в гимназию бомбе... Да, веселое было время! Печорин сентиментально вздохнул и, цыкнув в такт дверям, вышел.
На лестничной площадке его встретил еще один атрибут роскоши – старик-дворецкий в лиловой ливрее. Землисто-бледный, как покойник, с жидкими седыми волосами и налитыми кровью глазами бассета, он был слишком стар даже для вампира. Изрытая морщинами кожа казалась не толще папиросной бумаги – ткни и прорвешь. Где только откопали такого красавца?..
Печорин недоуменно моргнул. Они с дворецким уставились друг на друга.
– Федька? Ты, что ли?!
– Б-барин?
В желтых глазах старого крепостного блеснули слезы. Растроганный вампир прижал Федьку к груди, даже сквозь куртку чувствуя, как тот дрожит от изумления и радости.
– Сколько лет прошло, сколько лет, – бормотал дворецкий, не отпуская посетителя. – Неужто ты домой воротился? Я ж тебя вот таким помню... Ба-ари-ин!
– Совсем сбрендил? Не голоси, соседи сбегутся!
– Не гневись, барин, – попросил старый вампир. – Радостно мне, грех на меня гневаться. Вырос-то как, отрада наша! Где ж тебя носило столько лет?
– Долгая история, Федька, на сухую не расскажешь, – он кое-как отцепил от себя старика. – Узнаю, чего от меня хочет дядя, и мы с тобой сядем, посидим, как в старые, добрые времена...
Федор лукаво усмехнулся в усы. Прикидывал, чем обернется это «посидим» для господской квартиры и собственного хрупкого здоровья.
– Не ожидал увидеть тебя... – Печорин едва не добавил «живым». – Никогда бы не подумал, что ты по-прежнему ишачишь на Бориса!
– А куда деваться, барин? Старость не радость…
– Ну-ну, не скромничай! Ты еще меня переживешь, – ободряюще сказал он и шагнул через любезно распахнутую дверь. – Сиятельства у себя?
Старик заметил приближающегося слугу и чопорно кивнул.
– Их Сиятельства ожидают вас в Большом кабинете, – отвесив низкий поклон, Федька вернулся на свое место. Похоже, что помимо блудного племянника сиятельства ожидали кого-то еще.
«Бедняга, – с грустью думал Печорин, отдавая суетящемуся лакею куртку, – все эти годы он так же улыбался и кланялся. Эх, знал бы, что старикан здесь, давно бы выкупил... А почему нет? В наш вампирятник Федька впишется на раз-два, он виртуозно маринует осетрину, еженедельно делает уборку, сам стирает за собой носки и не храпит по ночам... Решено, забираю! – он мысленно потер руки. – Представляю, как обрадуется Панночка! Она ненавидит убираться».
Вдохновленный этой идеей, вампир надел поданные тапочки и зашагал к Большому кабинету. Идти было минуты две, если идти медленно и со вкусом.
Квартира в двадцать пять просторных комнат заняла бы собой немалую площадь, существуй она на самом деле. В действительности жилище сиятельств было ничем иным, как прорывом пространства на стыке времен. Довольно редкая и малоизученная отрасль пространственной магии, доступная лишь избранным. Вроде хата и есть, но на три секунды назад. Трехсекундного промежутка с лихвой хватало на состыковку времен и разрешение возможного временного конфликта.
Вампир остановился перед парадным портретом Бориса Андреевича Раевского, в узких мертвых кругах – Бориса Рейгана. Украшенная искусной резьбой рама красного дерева, работы Мартына Яковлева – неграмотного, но талантливого резчика, и холст в четыре метра высотой, на котором изображен мужчина лет сорока пяти. Благородная бледность, стальные глаза на надменном лице, доходящие до плеч темно-русые волосы, классический костюм с искрой, белоснежная рубашка – князь на портрете был именно таким, каким его запомнил племянник, да и в жизни изменился не особо.
– Любуешься?
Лениво обернувшись, он встретился глазами с Борисом.
– Ностальгирую. Когда-то ты казался мне надзирателем за грешными душами, этакий Люцифер в костюмчике, гуру раскаленного свинца, а сейчас смотришь на тебя и думаешь: что я тогда пил? Почему не закусывал?
Борис изобразил улыбку. Он откровенно забавлялся, рассматривая своего теперь уже единственного кровного родственника. Удравший из дома юнец повзрослел, заматерел и превратился в мужчину, но времени не удалось задушить таящееся в карих глазах бунтарство. Окончательно проявилась порода. Сейчас они выглядят почти ровесниками, а лет так через десять-пятнадцать Рейган сам будет годиться ему в племянники.
– Любуешься? – передразнил гость, чувствуя себя не в своей тарелке.
– Не угадал. Пройдем в кабинет, нам нужно поговорить.

--------
– Итак, – начал Рейган, потягивая вино, – я рад вновь видеть тебя, Йевен.
– Жаль, что я не могу ответить тем же, – показал клыки племянник, принимая от слуги бокал. – Охоты вешаться на шею с криками: «Дядя Борис!» как не было, так и нет.
– Йевен, Йевен, ты изменился не в лучшую сторону. Корчишь из себя черт знает кого, постоянно лезешь на рожон. Куда подевался наш тихий, послушный мальчик?
– Съели мальчика. Ам, и нету! Вместо него подсунули меня. Не представляешь, чего мне стоило сменить паспорт, – пожаловался он. – Ван-Ван Иванов, Сидор Сидоров и Саша Пушкин к концу недели обязательно превращались в Йеню Рейгана. Паспортистку увезли в Кащенко, при виде имени на «Й» она начинала кусаться.
Борис оскалился. В его арсенале имелось тридцать шесть разнокалиберных улыбок и семнадцать вариаций на тему смеха.
«Улыбка номер восемь, – безошибочно определил Печорин, – называется "сейчас я скажу гадость"»
– Традиции, что поделать? Кто виноват, что мой старший братец и его милая женушка в погоне за модой слегка перегнали ее? Э-хе-хех, хорошие они были… люди, только глупые. Жаль их.
– Растешь, Бориска. Потренируйся еще лет семьдесят... пять, и ты научишься соболезновать, – подмигнул ему несостоявшийся Саша Пушкин. – А насчет глупости... Как по мне, единственная совершенная отцом глупость – это назначение тебя опекуном и наследником в случае моей недееспособности. Вот здесь да, умнее не придумаешь, а дальновидно-то как! Скажи, совет старейшин до сих пор считает меня жителем дома скорби?
Князь был умелым лицедеем, поэтому улыбаться не перестал. Насладившись скрипом зубов и улыбкой номер двадцать два, Йевен снисходительно продолжил:
– Так какие же неприятности сулит нам старуха-судьба, раз ты гоняешься за мной по всей Москве и требуешь незамедлительно явиться?
Рейган не стал уточнять, что ни за кем не гонялся. Если племяннику нравится чувствовать себя хозяином положения, да будет так. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не вешалось. Он наполнил вином опустевший бокал, после чего ответил:
– Неделю назад был экстренно созван совет. Я присутствовал на нем в качестве главы второго департа…
– Тебя повысили? Великое событие! То, что ты важная шишка на важной вампирской елке, я и так знаю. Предлагаешь отпраздновать?
– Не выпендривайся, – ласково посоветовал Борис. – Я присутствовал на совете в качестве главы второго департамента, потому что Деметр попросил меня об этой услуге.
– Короче говоря, старик Деметр собирается на покой, – по-своему расшифровал Йевен, который все делал по-своему. – Раньше он не пропускал текучки, тем более, экстренно созванные.
Возглавить департамент – все равно, что занять пост премьер-министра страны, а значит, не имевший нужды в заместителях большой босс неспроста одолжил Рейгану свой стульчик. Тут уж одно из двух: либо старый крыс сам поднял планку, либо его культурно подвинули.
– Правильно мыслишь, – похвалил добрый дядюшка, – но на повестке дня стоял другой вопрос. Небезызвестная ведьма с кодовым именем леди Ирен совершила побег из колонии для особо опасных преступников.
– Шо, опять?! – сиплым голосом волка из мультика «Жил был пес» спросил племянник. – Леди Ирен сбегает систематически, и всякий раз ее находят в сверхсекретных правительственных лабораториях с какой-то термоядерной пакостью в руках. И ради этого я тащился через всю Москву?
– А если я скажу, что наша милая леди нашла-таки способ обрести бессмертие?
Печорин поперхнулся вином.
– На кой хрен так пугать?! – просипел он, уже не притворяясь. – Фу-у-ф... Ты о чем вообще? Ирен не настолько свихнулась, чтобы пополнить наши ряды, разве что в колонию случайно забрели вампирские иезуиты, а другого способа обессмертиться просто не существует!
– Я тоже считал, что это невозможно, но как оказалось… – Борис вздохнул почти по-человечески. – Если вкратце, Ирина Бестужева, больше известная как леди Ирен, на свободе. Практически одновременно с ней из государственной библиотеки пропал зашифрованный древнеславянский фолиант, который удалось расшифровать совсем недавно. На данный момент Ирен скрывается за пределами страны, но планирует вернуться в ближайшее время. Теперь…
– Кондуктор, не спеши, – взмолился гость. – Не спорю, Леди Ирен – конкретная заноза в одном месте. Она буянила задолго до моего рождения, на ее счету не одна сотня трупов, но при чем здесь мы? При чем здесь я?
Борис не успел ответить: в кабинет, точно Царевна-Лебедь, вплыла прекрасная блондинка. Алена Игоревна Рейган иллюстрировала собой само понятие «совершенство». Ее черты были настолько идеальными, что казались принадлежащими иному миру. Ну не бывает у простых смертных такой нежной фарфоровой кожи, водопада шелковистых волос, розовых губ, соблазнительно пухлых без намека на вмешательство извне и потрясающих небесно-голубых глаз, за одну только слезинку которых готов уничтожить мир. Йевен звал ее ласково: «Крысота ты наша неземная».
– О, – удивилась красавица, – выходит, Федька не солгал, и мой несравненный Йевен действительно здесь.
– Мое почтение. Ты не постарела ни на день и все также прекрасна. Я бы даже сказал, убийственно прекрасна.
Княгиня обнажила острые зубки. Наречие «убийственно» употреблялось в буквальном смысле и считалось комплиментом.
– А вот ты постарел, племянничек, – промурлыкала она. – И пузцо отрастил...
– По сравнению с вами, милые родственнички, я еще младенец, – парировал «племянничек» тем же приторно-елейным голоском. – А пузцо – оно свое, родное. Полезная в хозяйстве вещь, я туда лишнюю харизму откладываю. И все-таки, что с Иришкой, княже?
– Поступила информация, что сейчас она занята поисками своей дочери, которая, к слову, уже более семи лет проживает в твоем городе.
– И?..
– На соседней с тобой улице, – подхватила Алена. Пускай она и не заседала в совете, ведя размеренную жизнь рублевской домохозяйки, но была в курсе всех более-менее важных дел любимого супруга.
– Ну и?..
– Ты видишь ее чуть ли не каждый день.
– И... да?! А вот это уже интересно. Люба, Света, Оля, Таня, – забормотал он. – Лиза, Катя, Валя, Тамара. Гафурова, Синицына, Ольга Егоровна... Лариска?
– Иногда вы пьете вместе...
– Бинго! – обрадовался племянник. – Это Лариска!
Борис обреченно заслонил глаза ладонью, покачал головой и протянул ему цветную фотографию. Изображенную на фото женщину Йевен узнал бы с первого взгляда, даже запечатли ее вампиры в полный рост в формате «три на четыре».
– Да быть этого не может! Тут какая-то ошибка…
– Никакой ошибки. Это действительно она, и, если тебе дорога собственная шкура, держись от нее подальше. В далеко идущих планах Ирен фигурирует жертвоприношение. Зная древнюю магию, не берусь утверждать, что ей не понадобится кровь вампира, – закончил Рейган.
– Вот говорила мне мама: «Йеня, мальчик мой, как задумаешь курить, прячь траву от дяди Бори». Да вампиров сейчас как котят нетопленных, выкапывай – не хочу!
– Мертвых вампиров, – сухо уточнил Борис, – таких как я, таких как Алена, таких как твой обожаемый Федор, однако живых вампиров практически не осталось, поэтому последуй-ка моему давнему совету, Йевен, и обратись, пока не поздно. Я подыскал тебе неплохое применение. Станешь бессмертным и бесполезным для Бестужевой, а заодно...
– Вот уж сказка про белого бычка! Читай по губам: я не собираюсь обращаться! Зачем? Навлечь на себя проклятие, обрести ваше так называемое бессмертие, а потом получить пулю в лоб или кол в сердце и прямым билетом в Тартар? Я пас!
– Ты и так попадешь в Тартар, – резонно заметила Алена. – Все мы там будем.
– Допустим, – вынужден был признать Йевен, – но на вашей диете, «кровь-морковь-любовь», я попаду туда гораздо раньше. Ладно, без твердого сыра и супа харчо как-нибудь обойдусь, татушка решит проблему с солнцем. А как насчет жажды, княже? Сколько лет прошло, прежде чем ты научился полностью себя контролировать? Десять? Двадцать? И скольких ты зарезал, оставаясь безнаказанным? Я человек несвободный, и работа у меня самая общественная.
– Можно подумать, теперешний способ борьбы с жаждой не делает тебя опасным для общества, – отмахнулся Рейган. – Невелика разница.
– Велика, Борис. Пьяный живой и трезвый мертвый, которому три бочки медовухи как глоток детского шампанского – это две большие разницы. Вопрос второй: «а заодно...». Кого тебе иметь в виду, как не наших дорогих друзей-фокусников? Кодекс сообщества, Кодекс сообщества! Проснись и пой, на дворе двадцать первый век! Кто тебе хоромы красил? Гастарбайтеры? И расширяли тоже они? Вам, значит, сесть колдунам на шею можно, а мы, простые смертные, парой слов перекинулись – и на нары? Далеко не каждый Селябим мечтает о твоей голове над камином, уж поверь мне, – он фыркнул, как застоявшийся рысак. – Задолбался я вам штрафы платить, если честно, но единственного друга, который не раз спасал мою шею, не кину. Если бы не он, меня бы тут не сидело.
– Ты такой же, как твои родители, – небрежно отметил князь. – Брат из жалости подарил Сандре бессмертие, а потом, видите ли, раскаялся и всю оставшуюся жизнь посвятил борьбе с природой, призывая бороться и ее тоже. Вот только жажда крови в Сандре оказалась сильнее разума…
Мог бы и не напоминать! Кровавую бойню с участием родителей, где он присутствовал семилетним мальчишкой, вампир помнил так же хорошо, будто она произошла вчера. Безумное лицо матери, бурые пятна на ее любимом светло-бежевом платье. Перегрызающий горла и ломающий хребты отец. Земля, залитая темной дымящейся кровью – все это долгие годы преследовало его в кошмарах.
– Твой дружок, разумеется, об этом знает, – констатировал ставленник Деметра. – Маги не поленились досконально изучить наши вредные привычки, а ему, говорят, повезло с наставником... Да, маги против жестких разграничений. Заносчивые, самовлюбленные ничтожества, сующие носы туда, куда не следует, не в состоянии понять всей опасности объединения! Почему до вас никак не дойдет, что панибратство запретили не из-за чьей-то минутной прихоти? – охваченный пафосом князь ударил кулаком по столу. – Мир развивается по наилучшей траектории: наша численность стабильно растет, их численность стабильно падает. Они же сами душат свою популяцию! Настанет день, когда умрет от старости последний маг, а гибель последнего вампира совпадет только с гибелью планеты. Вот где настоящая разница! Эти недоумки собственноручно пилят сук, не потрудившись слезть с него!
Йевен мысленно согласился. Рождаемость – больная волшебная мозоль. Те маги, кто хоть с каплей мозгов в голове, всячески способствуют демографическому кризису, а поддерживают численность в основном ведьмочки-подростки, любители заглянуть "на чай", первые встречные и генетические казусы. Какой уж тут естественный прирост? Скорее, неестественная убыль.
– Магам никогда не сыграть с нами на равных, – продолжал рассуждать Борис. – Они либо по ту сторону баррикад, либо на коленях, третьего не дано. Панибратство же ведет к хаосу. Им оно дарует ложные надежды, а нам – повод освободить место над камином. Теперь понятно, племянничек?
– Понятно, дядюшка. Знаешь, почему мы с ним сблизились? – неожиданно спросил Печорин. – В смысле, помимо годов чудесных, халявного хавчика и неоплатного долга? Мы оба ищем компромиссы. Не приспосабливаемся, нет. Мой образ жизни вообще трудно назвать здоровым или общественно-полезным. Просто со-су-щест-ву-ем! Слово страшное, но смысл – в жизни бок-о-бок. В равенстве, Бориска! Попробуй, поставь его на колени, и я посмотрю, как у тебя получится. Это вы у нас неземные и вечные, а мы обычные. Копайтесь сами в вашей бессмертной песочнице...
Князь поднял белую ладонь, и Йевен умолк.
– Я умываю руки. Поступай, как знаешь, но помни: пока ты жив, наследства тебе не видать. Тут уж или-или.
– К наследству прилагаются большие неприятности, – протянул Печорин. – Оно мне не нужно. Я вышел из игры двадцать лет назад, и возвращаться теперь было бы, по меньшей мере, странно. Нет, – повторил он, – я пас.
– Как знаешь. Это все, что нам требовалось выяснить, можешь быть свободен. Приглядывай за дочерью Ирен, она унаследовала все лучшие черты своей матери... Ах да, – «вспомнил» Рейган, – ты вроде хотел о чем-то попросить?
Йевен понимающе ухмыльнулся.
– Сколько будет стоить вольная для Федьки?
– Много, дорогой мой, много. Федор служил мне еще при царице Анне, так просто я его не отдам.
– Подумаешь, каких-то триста лет! – возмутился племянник. – Ему на пенсию пора, дешевый мой, он устал быть твоим личным клоуном. Отпусти холопа, княже, а лицензию я ему сам добуду.
– Надо же, не вспоминал двадцать лет и вдруг, нате вам, вспомнил, – проворчал князь.
– Ты обещал Федьке вольную еще до моего ухода, – парировал Йевен. – Не ожидал увидеть его здесь, вот и не думал!
– Я, кажется, достаточно четко обозначил свою позицию, – холодно сказал Борис. – Федор останется здесь.
Печорин взвился, готовый отстаивать Федькину свободу с ятаганом в зубах. Подходящий ятаган как раз висел рядом на стене – только руку протяни.
Алена примиряюще коснулась мужниного локтя.
– Отпусти Федьку с Йеней, любимый, – ласково пропела она. – Зачем он нам, сам посуди? Вечно болтается под ногами, проходу не дает. Распевает: «Боже, Царя храни», и потом вся квартира мучается от головной боли. Отпусти.
Впервые за долгие годы совместной жизни Борис не знал, что ответить жене.
– Молчать, женщина, – подсказал Йевен, – твой день Восьмое марта.
Княгиня опустила голову на плечо супруга. Она была младше Бориса на двадцать пять лет и любила его вот уже на протяжении трех веков – редкость среди вампиров. Любить вечно нельзя, и всякая привязанность имеет срок хранения, а мертвые вампиры вообще не способны на чувства – их одолевают страсти. Однако Алена любила Рейгана, и Борису было очень нелегко ограничить ее хотя бы в чем-то.
– Хорошо, – через силу ответил князь, – включу Федьку в завещание, и, если меня вдруг настигнет серебряная пуля, он достанется тебе. Но это мое последнее слово.
Княгиня тихонько выдохнула ему в рукав. Иного она и не ожидала. Понимала, что большего гордый вампир ей позволить не мог.
– Даже не знаю, что сказать. Спасибо, наверное, – Йевен благодарно кивнул Алене, пожал руку Рейгану. Времена, когда он искренне ненавидел дядюшку, давно миновали. Между ними осталась только острая взаимная неприязнь. – Поеду домой, завтра рано вставать. Удачной ночи!
У двери его нагнал тягучий голос Бориса:
– Стоит ли уточнять, что ты ничего не видел и не слышал?
– Не стоит. От всей души желаю, чтобы леди Ирен не подлила тебе какой-нибудь термоядерной бурды. Диарея – неприятная вещь, особенно в твоем возрасте.
Вампир покинул Большой кабинет, так и не оглянувшись. Он боялся, что вот-вот придется взглянуть в глаза Федьке, хотя фактически ничего тому не обещал.
– И как мы прожили столько лет под одной крышей? Уму непостижимо, – философски заметил Борис, доливая вина в бокал.
– Ты для профилактики запирал его в ванной и оставлял без сладкого, а он в отместку подливал нам в кровь самогон, – улыбнулась Алена.
– А не уксус?
– Или уксус, точно не помню. Мы испортили ребенку детство, и, по-моему, самогон в крови – это еще весьма гуманно, дорогой.
– Не спорю, дорогая, но не забывай о кошачьем помете с горчицей, – не остался в долгу Рейган, – в твоих любимых комнатных тапочках…

_________________

Светик, Катя, привет. Я пришла. С почином Вас! Обязательно буду следить за темой и по возможности оставлять отзывы. Удачи, послушного Музыкина и свободного времени.
___________________________________

 » Глава 2

Глава вторая, в которой Вера Соболева прощается с Москвой, ставит на место одного попутчика и получает взамен другого

Вам когда-нибудь приходилось уезжать надолго? А возвращаться спустя очень долгое время? Так вот, скажу вам я – путешественница со стажем, куда-нибудь приехать гораздо проще, чем откуда-либо вернуться, ибо приезжаешь ты обычно налегке, а возвращаешься с довеском из прилипшей за годы житья на чужбине мелочевки, которая вроде и нужна тебе, как крокодилу – купальная шапочка, но выбросить почему-то жалко. И вообще, любая мало-мальски важная поездка сопровождается не столько приятными впечатлениями, сколько утомительными сборами.
Тетя Таша в панике металась по квартире, сбивая все на своем пути.
– Пирожки положила? Шнуры на месте? Знаю тебя, будешь потом искать. Сапоги в сумке, я точно помню. Свитер вроде взяла... Ой, а кроссовки, кроссовки где?!
– В синем чемодане, рядом с тапками и косметичкой, – терпеливо пояснила я, волоча в коридор туго набитый рюкзак и пристраивая его рядом с собратьями. Многочисленными собратьями.
Случилось то, чего я так боялась: размер багажа перешел все границы. Три чемодана, четыре не в меру упитанных дорожные сумки, семь пакетов и трещащий по швам рюкзачище занимали собой половину прихожей, а ведь мне еще книги собирать!
За шесть лет вещей накопилось порядочно, поэтому я планировала взять в дорогу лишь самое необходимое, остальное можно было отдать бедным или, на худой конец, выбросить. Не учла я одного: теткин список «самого необходимого» превышал мой разика этак в четыре.
С минуту попрыгав на чемодане, который так и не соизволил закрыться, я вконец отчаялась. С этим надо было срочно что-то делать.
– Теть Наташ? – позвала я громко.
– Что, Верочка? – откликнулась та, гремя чем-то на кухне.
– Может, ну его, а? Возьму с собой половину, а вторую заберу, когда в гости приедем.
– Что? Прости, не услышала, – тетка обнимала пузатый пакет с провизией.
С моих губ сорвался тихий стон.
– Я говорю, что все это, – кивок в сторону «кавалькады», – мы просто-напросто не дотащим. Пупки развяжутся.
– Думаешь? – искренне огорчилась тетя Таша, но нести пакет обратно не спешила.
– Уверена. Мне Сашку жалко.
Радостно тренькнул звонок, и в квартире нарисовался вышеупомянутый Сашка.
– Здрасьте, Наталь Борисна! Привет, Вер! Все собира-а… – начал он и поперхнулся.
Итак, мой скромный багаж увиден. Через пару секунд, после прикидки веса и оценки собственных физических возможностей, последует законный вопрос…
– Я думал, ты домой собираешься, – выдал Погодин.
– Так и есть, – ответила я с безмятежной улыбкой, – собираюсь прописаться в Сибири. Смерть от истощения, как видишь, не грозит. Кстати, это еще не все.
Сашка лишь горестно охнул и опустился на ближайший чемодан. В чемодане что-то хрустнуло.
– Да-да, каких-то семь-восемь энциклопедий, пяток справочников, и я готова.
От одной сумки и чемодана мы все-таки избавились, сойдясь на том, что зимние вещи и основная часть макулатуры в ближайшее время точно не пригодятся. Только с одной из книжек вышла неувязочка: в двухтомный «Справочник врача общей практики» я вцепилась клещом, готовая сражаться до последнего вздоха. Погодин покрутил пальцем у виска и сдался. В итоге «Справочник» вытеснил три старых свитера, и все остались довольны. Пузатый пакет с провиантом я как бы невзначай забыла на кухне. Курицы с пирожками хватит за глаза, ехать-то всего полдня. Буду соседей по плацкарту кормить.
– Присядем на дорожку? – бодрый тети Ташин голос едва заметно дрогнул.
Я принесла ей табурет, а сама устроилась на сумках рядом с Сашкой. В последний раз оглядела прихожую, вздохнула украдкой. Как бы ни тянуло домой, скучать я все равно буду. По тете Таше, такой доброй, заботливой и до невозможности суетливой, по девчонкам и ребятам из универа, с которыми сдружилась, и даже по бабулькам на лавочке, неусыпно следящим за моим нравственным обликом. И пускай полиция нравов везде одинакова, московские пенсионерки сразу и навсегда возглавили турнирную таблицу.
«Вон, гляньте, идет! А вырядилась-то, вырядилась! Одни каблучищи чего стоят! Много стоят, говоришь? Оно и видно! (тут я здороваюсь, они перестают шептать и противно скалятся) Здрасьте-здрасьте! (провожают взглядом и шепчутся дальше, думая, что я не слышу). Ой, студентка, ни стыда, ни совести! Только и знает, что гулять. Мозги на место не встали? И парень этот к ней таскается, худой такой. Фу, скелет, кости торчат! Женился бы уже, а то срам один…» и так до бесконечности. Лидеры, что там говорить?
– Вер, – Саша легонько потряс меня за плечо, – нам пора.
Тетя Таша всплакнула и повисла на мне балластом.
– Ох, Верочка, как же я одна останусь? Будто вчера в Москву приехала и домой. Когда я тебя теперь увижу? – всхлипывала она.
– Не надо, теть Наташ! К тебе Сашка будет забегать, а я звонить буду. Приеду в гости, честное пионерское, и Аньку с собой возьму, – забормотала я, кусая губы. Никогда не умела прощаться. – Весной приедем, хочешь?
Она кивнула, всхлипнула «на посошок» и утерла глаза рукавом. Мы стояли, обнявшись, словно две сиротки, и ни у кого не хватало смелости разорвать объятия. В горле поселилась знакомая соленая щекотка, а в животе заныло, совсем как шесть лет назад, когда я махала родителям из окна поезда.
Сашка деликатно кашлянул.
– Не хочется прерывать вас, дамы, но нам действительно пора. Машина ждет внизу.
Он, как всегда, прав. Мой поезд отходит в семнадцать-двадцать семь, а раньше пяти, даже при самом благоприятном раскладе, на вокзал не попасть. Нужно торопиться. Я чмокнула тетушку в мокрую щеку, примерилась к сумкам, но больше двух плюс пакет унести не смогла. Сашка вздохнул и, ни слова не говоря, умчался куда-то, чтобы вернуться с дородным усатым дядькой.
Не утруждая себя приветствием, усатый субъект пересчитал чемоданы и скрестил руки на мощной груди. Альтруизм мужику был явно чужд.
– Я вам, ляха-муха, не носильщик! – дальше следовала сложная лексическая конструкция, где фигурировали в основном родственные и причинно-следственные связи.
– Выражения выбирай, уважаемый, – посоветовал Сашка. – Я доплачу.
– Мы доплатим, – поправила я, доставая кошелек.
– Доплатят они, как же! – водитель, кряхтя на разные лады, поднял оставшуюся поклажу. – Кто б мне за грыжу заплатил…

--------
Полтора часа московских пробок, и мы, насколько позволяют сумки, мчимся по Казанскому вокзалу. До отхода от силы двадцать минут, а поезд еще надо найти. Таксист пыхтел где-то позади, не прекращая комментировать наши выдающиеся личные данные. А народу-то, народу – не протолкнуться! Люди шарахались, но пару зазевавшихся я все-таки сбила. Московский вокзал – одно сплошное «простите-извините-разрешите-пройти», вот только что-то мне подсказывает: не прощают.
Платформе обрадовалась, как родной. Людей там было поменьше, появилась возможность перевести дух, не рискуя быть затоптанной.
– Какой у тебя вагон? – спросил вынырнувший откуда-то справа Сашка.
– Восьмой, двадцать третье место.
Пока я демонстрировала проводнице билет и паспорт, Сашка с водителем втаскивали в вагон баулы. На бедного мужика было больно смотреть: красный, похожий на свеклу с усами, потный – как-никак, август на дворе – он хрипел и с трудом передвигал ноги. Тайком от Сашки я сунула ему купюру, желая возместить моральный ущерб хотя бы частично. Таксист побухтел-побухтел, спрятал деньги в карман и поспешил ретироваться.
– Вот и все, можешь ехать, – парень глядел на меня без обычного задора. – Ты уезжаешь, я остаюсь – ау, справедливость, где ты?
– Отставить пессимизм! Не узнаю тебя, Погодин. Кто вчера с пеной у рта доказывал, что пятьсот километров для бешеной собаки не расстояние, не ты ли?
– Да я, я, только…
– Дурачок ты, Сашка, – я обняла его и поцеловала в нос. – Жду перед зимней сессией, и чтобы без опозданий.
– Четыре месяца! Да я повешусь! – застонал он.
Проходивший мимо человек с интересом взглянул на нас и, забросив на плечи тяжелый с виду рюкзак, вскочил в вагон. Пора бы и мне последовать доброму примеру.
– Саш, ты только учись, – попросила я. – Шестой курс, запускать нельзя – по себе знаю.
– А я, может, только ради тебя и учился. Ты меня вдохновляла!
– Ерунды не говори. Я тебе только по утрам звонила, чтобы не проспал первую пару. Большое дело!
– Большое, – Сашка погладил меня по спине. – Так и быть, выучусь, но ради тебя. На моем дипломе напишут: «Он живет и творит ради Веры Сергеевны Соболевой»! Как тебе?
– Не очень, – призналась я. – Приятно, но чревато. Вколешь вдруг что-нибудь не то, а искать потом будут меня?
– Веришь ты в меня, любимая девушка! – Погодин обиженно засопел.
– Верю я, верю. Очень верю. Только диплом не порти, ладно?
И хотя обниматься на солнцепеке – сомнительное удовольствие, я не вырывалась. Когда еще увидимся? Уезжать от него, такого родного, было трудно. Москва не взрастила в моей душе особой к себе привязанности, но подарила Сашку. Мы скоро увидимся... каких-то четыре месяца...
Вчера я согласилась стать его женой. Мы гуляли по пропахшей бензином и пережженным маслом столице, и на Патриаршем мосту Погодин задал вопрос. Как бы между прочим, даже шутя, словно ответ был для него совсем не важен. Сашкина рука чуть подрагивала в моей руке, а я отчего-то смутилась и уставилась на храм Христа Спасителя.
Конечно, я сказала «да». Наш союз, давно одобренный с обеих сторон, обещал быть счастливым и крепким, поэтому свадьбу считали вопросом времени.
«Прекрасная во всех отношениях партия, – говорила мама. – Будешь с ним как за каменной стеной». Кто, если не Сашка?
– Вот сдам последнюю сессию и приеду к тебе жить, – мечтательно вздохнул парень. – У вас там, говорят, зашибись условия, американская мечта. Будем мечтать по-американски!
– Странный ты москвич, Погодин, ненастоящий какой-то.
– Москва мне друг, но Вера мне дороже.
Я растаяла. Сашка воспользовался моментом и раскрутил на поцелуй.
– Саш, ну не надо… люди смотрят…
Фраза была кодовой: парень мигом забыл о моих губах и закрутил головой. На нас смотрели, но без интереса. Целуется какая-то парочка, что здесь такого? На то он и вокзал, чтобы рыдать и целоваться. Однако Погодин присмирел и улыбнулся как-то неловко.
– Смотри, Верка, чтоб без кренделей! Узнаю, что тамошним папуасам глазки строила…
Очень некстати (или, наоборот, вовремя?) появившаяся проводница заставила нас отпрянуть друг от друга.
– Молодые люди, вы на часы смотрите? До отправления минута!
Я послушно забралась в вагон, отыскала свое место и открыла окно, чтобы еще раз взглянуть на Сашку. Он запомнился мне именно таким, каким был в тот день, на жарком перроне Казанского вокзала. Взлохмаченный парень с широкой улыбкой и большими грустными глазами. Ни у кого из моих знакомых не было и не будет таких глаз: сапфирово-синие, они меняли цвет в зависимости от освещения. Его вечно спрашивали, где можно купить такие линзы и сколько это будет стоить. «Блатные, наверное, вон какие синие. Хочу-хочу-хочу! Шу-у-урик, а фиолетовые сделать можно?»
Я буду скучать, Сашка, мой милый друг и будущий муж.
– Вера-а! – крик Погодина потонул в лязге-свисте. Поезд дернулся в первый раз и замер. – Ты только дожди-и-и-ись!
– Дождусь! Обязательно дождусь!
– Я люблю тебя, Верка-а-а!
Поезд вновь дернулся и, смирившись с неизбежным, тронулся в путь, постепенно набирая ход. Какое-то время еще была видна платформа, но вскоре исчезла и она.
Через четырнадцать часов я буду дома. Даже не верится!

--------
В плацкартном вагоне было жарко, как в сауне. Я рискнула приоткрыть окно, но опять появилась проводница с явной склонностью к экстрасенсорике и безжалостно его захлопнула.
– Сломано, – отрезала она. – Руками не трогать!
Пришлось довольствоваться редкими походами в тамбур и противной теплой минералкой.
Единственная соседка, бабуля в цветастом платочке, умудрялась прихлебывать горячий чай и не морщиться. Я с легким недоумением взирала на этот мазохизм и предложила бабуле пирожок. Та приняла угощение, одарив меня слипшимися апельсиновыми карамельками, попробовать которые я так и не решилась. Попыталась вызвать соседку на разговор, но она отвечала односложно, потом начала зевать и, в конце концов, перебралась на верхнюю полку. Через пару минут оттуда донеслось характерное похрапывание. Похоже, бабулю здорово укачало.
Ближе к восьми заглянул татуированный детина – косая сажень в плечах, – и густым басом поинтересовался, есть ли тут свободные места. Я робко пискнула, что нету. Качок занимал собой весь проход и на культурное общение не настраивал. Окажись поблизости моя младшая сестра Анечка, она бы непременно высказалась в духе: «рожают же мамы таких маньяков!» Перспектива делить с ним пространство, честно говоря, пугала.
– А вот брехать мне не надо, – посоветовала жертва акселерации, с грацией экскаватора занимая нижнюю полку и забрасывая ноги на столик. – Дофига тут мест, только ты и карга старая.
– Зачем спрашивал тогда? – огрызнулась я, косясь на солдатские ботинки рекордных размеров. Он в курсе, что обувь положено чистить хоть раз в полгода?
– Из вежливости! – осклабился парень и загоготал. Звук был такой, будто кто-то лупил ладонью по дну пустой бочки.
Да, культура на лицо! В заметном избытке.
– Валенки убери, вежливый наш, – первичный страх прошел, осталось лишь навязчивое желание заехать ему чем-нибудь тяжелым.
– А то чо? Врежешь мне? – гоготал мистер Мускул. – Га-га-га!
Ну да, вид у меня не воинственный, но это не повод дразнить гусей!
– Не шевельну и пальцем, – с достоинством ответила я, – просто позову проводника, и тебя вышвырнут отсюда, чтобы впредь занимал места согласно купленным билетам. Ответ понятен, или предлагаете заменить сложноподчиненные предложения односоставными, уменьшив при этом количество второстепенных членов? Могу также опустить союзы и предлоги, мне не трудно.
На плоском, как блин, лице детины отразилась тень мыслительного процесса. Заметно было, что из всего словесного набора он понял максимум слова три.
– Ты чо, заученная что ли? Ботаничка? – подозрительно спросил он, шевеля бровями, и на всякий случай отодвинулся подальше.
– Позвольте уточнить, что имелось в виду под «ботаничкой»? Профессиональная увлеченность представителями царства Растений или же критический отзыв о моей персоне, унижающий достоинство личности и дающий резко негативную оценку внутреннего мира собеседника? – коварно уточнила я.
– Не, точно больная, – пробормотал парень, но убраться восвояси не спешил.
– Если вы подразумевали состояние моего физического и душевного здоровья, то глубоко заблуждаетесь. Очень глубоко. При прохождении планового обследования заметных отклонений от нормы не выявлено, а посему я признана вменяемой и в социальном плане неопасной. И вообще, – решила добить неуча. Сам напросился, – с точки зрения банальной эрудиции, не всякий человеческий индивидуум способен лояльно реагировать на все тенденции потенциального действия! Советую обдумать данный факт и сделать соответствующие выводы.
Татуированный взвыл. Это я еще не старалась. Раз уж язык – единственное женское оружие, не считая скалок и сковородок, его заточка – отнюдь не прихоть, а шанс выжить в жестоком мире мужчин вроде этого. Если серьезно, случиться может всякое, и ответить надо уметь. Я человек безобидный, хамить без словаря не умею, но когда меня разозлят…
– Кажется, дама непрозрачно намекнула, что ваше общество ей неприятно. Или вы желаете продолжить обсуждение семантической разницы между внутренним миром и потенциальным действием?
Перед нами стоял, опираясь рукой на тонкую стенку-перегородку, тот самый мужчина с рюкзаком, которого я приметила на платформе.
Мускул замотал головой.
– Тогда, будьте так любезны, освободите пространство от вашего астрального и материального присутствия, живо!
Что-то подсказало жертве акселерации: спорить не стоит. Обиженно ворча, парень поспешил исчезнуть. Мой спаситель, взглядом испросив разрешения, опустился на свободное место.
– Спасибо, – благодарно улыбнулась я, – уже не надеялась от него отвязаться.
– Ну что вы, атака проведена по всем правилам искусства, мое почтение полководцу. Еще немного второстепенных членов, щепотка потенциального действия, и басурманин убежал бы сам. Теперь будет знать, что сесть в лужу проще, чем кажется. Достаточно недооценить своего противника.
Улыбался попутчик доброжелательно, но немного скованно, как улыбаются люди, не до конца уверенные в безупречности своих зубов. Так улыбалась я до девятого класса.
– Надеюсь, дама позволит остаться? Парень, который должен ехать на этом месте, слезно просил поменяться. Не смог отказать, – пояснил он, опережая вопросы.
– Пожалуйста, – я пожала плечами. – В свою очередь, дама надеется, что у вас нет привычки распускать ноги.
– Не замечал за собой... Эх, – приподняв полку, чтобы запихнуть мешавшийся рюкзак, попутчик в недоумении замер. – Это все – ваше?!
Я вновь передернула плечами, на сей раз виновато.
– Повезло, что я налегке, – мужчина забросил поклажу на пустующее боковое место. – Будем знакомы. Евгений Родионович, отчество добавлять необязательно.
– Вера. Сергеевна. Можно просто Вера.
Я пожала твердую сухую ладонь и смогла, наконец, рассмотреть нового знакомого. Чуть старше, чем мне показалось вначале, лет тридцать восемь – сорок. Невысокий, довольно упитанный и уже начинающий лысеть, он был одет в простую рубашку цвета хаки и потертые джинсы. Серые глаза смотрели спокойно и изучающе. Его лицо, чрезвычайно подвижное, могло показаться красивым, если бы не набрякшие мешки под глазами и общий изможденный вид.
Мы разговорились. Точнее, говорила в основном я, а Евгений Родионович слушал, изредка вставляя уместные замечания. О себе рассказывал скупо. Мне удалось выудить, что он брал двухнедельный отпуск, чтобы навестить живущих в столице родственников, и теперь возвращается обратно.
– Родителей?
– Детей. Рейч там с ними одна, меня не может не мучить совесть.
– Ваша жена? – задала я поразительный по своей бестактности вопрос.
– Почти. Рейчел родом из Соединенных Штатов, за все это время она так и не удосужилась сменить гражданство. Мы прожили вместе около трех лет, а когда я предложил расписаться, рогом уперлись сразу двое: московский ЗАГС и сама Рейчел.
– А она-то почему?! Простите, что спрашиваю…
– Да ничего страшного. Не вижу смысла скрывать, ее мотивы до сих пор мне непонятны. Списал бы все на женскую психологию, но… – попутчик весело расхохотался. – Короче, трое наших детей получили фамилию Эддисон, а я – от ворот поворот с пожеланием удачи в личной жизни. Лихо, да?
При всем богатстве воображения я не сумела представить женщину, добровольно отказавшуюся от брака в погоне за статусом матери-одиночки. Погодите-ка…
– Дети – тройняшки, – сработал на опережение Евгений. – Два мальчика и девочка. Петер, Макс и Эльза. Их мамаша обожает повторять, что это не дети, а наказание господне, но расставаться с ними не спешит и просто воет от счастья.
На мой взгляд, если матери трех гиперактивных деток и есть от чего выть, то счастье в списке возможных причин идет одним из конечных пунктов. Уж не привирает ли попутчик?
– Не верите, – утвердительно кивнул Евгений и полез в рюкзак. Из толстого кожаного бумажника он вытащил цветную фотографию и протянул мне. – Анапа прошлого года. Слева направо: Макс, Рейчел, я, Петер, ну и на шее у меня сидит Эльза. Где-то на заднем плане должен быть пляж, но его там почему-то нет.
Счастливый, отдохнувший Родионович, на голове – пластмассовое ведерко, надетое на манер картуза, загорелая Рейчел с короткой спортивной стрижкой. По довольному личику Эльзы легко определить, чьих рук дело ведро на папиной макушке. Петер и Макс в одинаковых кепках держат родителей за руки, каждый – со своей стороны.
– История, конечно, не совсем классическая, – будто извиняясь, заметил попутчик, – на слово мало кто верит. Бабушка Рейч, старая миссис Эддисон, обещала спустить с меня три шкуры. К счастью, мадам до сих пор не в курсе, что ее внучка не собирается обратно в Штаты. Это у нас в России каждый сам за себя, а там слишком много... любопытных.
– Извините, что не поверила, – я вернула Евгению снимок. – Ой, а это не ваше?
Я наклонилась, поднимая второй бумажный прямоугольник. С фото улыбалась черноволосая красавица с удивительно белой кожей, европейским овалом лица и бездонными синими глазами.
– Любовь всей моей жизни, – серьезно ответил Родионович, убирая Белоснежку в бумажник. – Любовь, как понимаете, трагическая, но ее милый образ навсегда останется жить в моем сердце... А вы замужем, Вера?
– Я? Нет. Пока нет
– Вот и правильно, замуж не то место, куда стоит спешить, – попутчик одобрительно хмыкнул и о трагической любви больше не заговаривал.
Мы болтали о политике, ценах, соседях, Москве, и, в конце концов, разговор вновь свернул ко мне. Ни намеков («какая вы молоденькая! не страшно путешествовать одной?»), ни навязчивости – о таком собеседнике я могла только мечтать.
– Так, значит, вы возвращаетесь домой, чтобы трудиться на благо отечественного здравоохранения? – подвел итог Родионович. – Похвально, похвально. И прославиться наверняка мечтаете?
– Было бы неплохо, – засмеялась я, – но пока хочется просто помогать людям.
– «Чип и Дейл спешат на помощь». Открою страшный секрет, друг мой Вера, только никому. Бескорыстие и донкихотство проходят, как осенний грипп, а нежные побеги романтики засыхают где-то месяца за три-четыре. С вами остаются только зарплата, больше похожая на сдачу, да нескончаемый поток больных. Они, к сожалению, неизменны.
«Нежные побеги романтики», как выразился попутчик, завяли давным-давно, а какой-то особой славы я не ждала, да и не хотела. Как выходец из династии медиков, знала, сколько на самом деле романтики в профессии врача. Есть специальности престижные, а есть вечные. Безумно нужные, но питаемые лишь молодостью и энтузиазмом. Моя специальность как раз из тех, безумно нужных. Но, опять же, все зависит от того, куда пробьешься.
– Не бойтесь, Евгений Родионович, я не романтик. А вы тоже врач?
– Стоматолог. Официально – сотрудник госучреждения, неофициально – занимаюсь частной практикой. Как и вы, посвятил себя искусству зуболечения по велению души и с тех пор нередко об этом скорблю. Шанс на удобную нишу в семейном строй-бизнесе я благополучно прос…эээ... проворонил. Юношеский максимализм, будь он неладен! Хотя, – добавил попутчик, хрустя пальцами, – оно, наверное, к лучшему.
Какое-то время Евгений Родионович молча смотрел в окно, где проплывали поля и мелколесья, едва различимые в вечернем сумраке, а потом вдруг поинтересовался:
– Так куда вам, говорите, ехать?
Я назвала.
– Шутите, – утвердительно сказал он, – потому что такие совпадения – это нонсенс! Я еду туда же, и, если чутье меня не подводит, нам по пути не только в город, но и в больницу. Теперь все понятно.
До того, как в вагонах погасили свет, попутчик успел поведать – правда, без имен, – кучу забавных историй из жизни общих уже коллег. Я смеялась. Не покидало непривычное ощущение, что мы со стоматологом сто лет знакомы и просто встретились после долгой разлуки.

_________________

Лида, привет!
Рады видеть. Располагайся, будь как дома.
Катя тут периодическими мамайскими набегами, так что развлекать народ буду, в основном, я.
Добро пожаловать!
_________________

 » Глава 3

Глава третья, в которой Вера Соболева возвращается домой, а Печорин и Панночка оказывают магу теплый прием

Кто хотя бы раз путешествовал поездом, тот не понаслышке знает, что выспаться там ночью невозможно. Со всех сторон доносится бурчание, сопение, кряхтение, храп разной степени музыкальности. Раз в пять минут кто-то обязательно встает и движется через весь вагон, чтобы хлопнуть дверью в тамбур. Лиц страдающих бессонницей не разглядеть, и на душе становится жутко.
Я просыпалась от любого резкого звука, будь то гудок встречного поезда или лязг колес при повороте. Вздрагивала, переворачивалась на другой бок, отлавливала ускользнувшую подушку и забывалась коротким сном, чтобы через час проснуться вновь.
Попутчик не спал совсем. Когда бы я ни открыла глаза, его фигура возвышалась над закругленным белым столиком. Евгений Родионович сидел, подперев рукой голову, и всматривался в мелькавшие огни городов. Судя по мешкам под глазами, ночные бдения ему не новы. Бессонница или специфика профессии? Мой отец, например, может ночами не спать: дежурства закалили. Интересно, стоматологи дежурят? Никогда не задумывалась, а спросить было не у кого.
– Евгений Родионович?
– Что? – как ни в чем не бывало, отозвался он.
– А стоматологи дежурят?
Я не увидела – почувствовала улыбку.
– Нет, не дежурят. Смысла нет.
Могла бы и сама догадаться!
– Спите, Вера, спите, – посоветовали мне, – до нашей станции еще далеко.
Я выключилась, точно по волшебству, и не просыпалась до тех пор, пока кто-то не тронул за плечо.
– Вера, просыпайтесь. Доброе утро!
– А? Что? – я замотала головой, отгоняя обрывки сновидений.
– Через сорок минут выходить, – предупредил Евгений и добавил: – Вы часто стонете во сне? Жалобно так. Я уже собирался будить, думал, плохо человеку.
Опять? Преследующая четвертый год беда, с которой я не в состоянии бороться.
– Простите, пожалуйста, – покаялась. – Я что-нибудь говорила?
– Сначала «пожалуйста, не уходи», а потом что-то вроде «иди лесом, нехорошая женщина», – процитировал стоматолог. – Почти поэзия, особенно про лес.
Остаток времени прошел в умывании, приведении себя в порядок, сдаче белья и подготовке к выносу поклажи. Из всей этой истории с баулами я извлекла ценный урок: впредь, куда бы ни пришлось отправиться, брать с собой только жизненно необходимое. Пожадничала – мучайся теперь. Хорошо Евгению: рюкзачок на плечи, и вперед, а здесь тремя носильщиками не обойдешься!
Сумки мы вытащили. За три ходки, выслушивая нелестное мнение проводниц и пассажиров, но все же. Пришла пора прощаться.
– Вам точно не нужна помощь? – в который раз спросил вежливый попутчик.
– Нет, спасибо. Меня встретят, – знать бы еще, кто. Элька с папой из-за этого чуть не передрались, мама успела позвонить, пожаловаться.
– Тогда до скорой встречи, коллега. Держу пари, вы станете достойным украшением нашего цирка.
Мы пожали руки и расстались весьма довольные друг другом.
Проводив взглядом фигурку с рюкзаком, осмотрелась. Мимо проходили люди, но ни одного знакомого лица я не заметила.
Ох, лучше бы не заикалась! Ко мне бодрым спортивным шагом приближался вчерашний мистер Мускул.
– Какие люди и без охраны! – потер ковшеобразные ладони детина. – Ботаны на выпасе! А кавалер твой где?
– И тебе привет, дядя Степа! Не поможешь?
– Почему нет, помогу, – неожиданно согласился он. – Куда вам, дистрофикам, тяжести таскать?
– Спасибо, – облегченно выдохнула я.
– С тебя шоколадка. Как зовут, языкастая?
– Вера. Сергеевна.
– Толян. Анатолий Геннадьевич.
Подхватив одним махом сумки и чемодан, Анатолий Геннадьевич направился к выходу. Навьюченная пакетами, я еле поспевала следом. Вот это силища у парня! Сидеть без денег ему не придется, в грузчики без документов возьмут, за красивые глаза и обаяние.
На стоянке приметила знакомый красный фордик с погнутыми номерами, из него выбиралась моя подруга со школьной скамьи Элька Кумачева.
– В багажник все грузите, – приказала Элла, не сводя хищных очей с амбала. – Что не влезет, кидайте на заднее. Куда тебе столько шмотья, Верка? Теть Света сказала, что ты вообще с одним чемоданом, Наталь Борисна ей позвонила и отчиталась.
– Элка, тебя не узнать! – воскликнула я, переводя стрелки.
– Ты про платье? – она покрутилась, как балерина. Модное платьице пятьдесят второго размера трещало на туго обтянутых кумачевских бедрах, но подруга была в восторге. – Взяла по дешевке, нарадоваться не могу! Порхаю, как бабочка.
Толян звучно хрюкнул. По счастливой случайности его хрюк совпал с хлопаньем багажника, что помогло дяде Степе избежать долгой и мучительной смерти.
– Рассказывай, подруга, – потребовала Элька, когда мы поблагодарили отзывчивого Анатолия и благополучно вырулили со стоянки.
– Что рассказывать? – я откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза.
– Перво-наперво, где такого брутального индивида откопала? Только не говори, что сам подошел – не поверю!
– Ага, сам. В поезде.
Не удержавшись, поведала в лицах вчерашнюю историю.
– Балда, ой, балда-а! – застонала Кумачева. – Он же стопудово клинья подбивал, а ты – «достоинство личности», «банальная эрудиция»! В мужиках главное что? Ум и сообразительность? Ага, щас! В мужиках главное цельность, и чтоб пакеты за тобой таскал. Мы, современные женщины, должны таких ценить, холить и лелеять, а ты...
– Тебя послушай, так Толян – идеал мужчины, – рассмеялась я.
– А что, типичный такой идеальчик! Как по мне, мужик должен быть слегка красивей обезьяны и чуть умнее табуретки. От шибко умных надо держаться подальше. Как представлю, что мой муж будет умнее меня…брр! Аж вздрогну!

--------
В восемь утра мы были на месте. Элка поклялась явиться к обеду за подробностями и отчалила.
Меня пошатывало после бессонной ночи и от бесконтрольной радости. Войти в родную квартиру, обнять родителей, которых не видела больше года, слышать ворчание разбуженной сестренки – вот оно, счастье.
– Возвращение блудной дочери, – прокомментировала Анька и отправилась к себе в комнату, досыпать.
Меня же потащили на кухню, накормили, напоили, а после допросили с пристрастием. Как доехала? Все ли в порядке? Ничего не пропало? Как там Людочка? А Сашенька? А когда в гости? Автоматная очередь вопросов о моей московской жизни, госах, дипломе, практике... В роли следователя выступала мама, задавая вопросы и сама же отвечая на них. Отец больше молчал, покуривая трубочку, и лишь однажды уточнил:
– Значит, дочка, ты у нас теперь врач? Хвалю. Жаль только, не по моим стопам пошла.
Когда пришла пора задуматься о профессии, без колебаний выбрала медицину. Жаркие споры разгорелись по поводу направления: папа настойчиво посылал в нейрохирурги, а я упорно сопротивлялась.
– Сама подумай! – втолковывал он неразумной дочери. – Направление редкое – раз, зарплата на порядок выше – два, конкурс меньше – три, место в клинике – четыре. Нервы у тебя мои, руки растут откуда надо и голова светлая. Зрение только слегка подправить. Хирург! А в терапию все ломятся, куда не плюнь – в терапевта попадешь!
Спор я выиграла, не мытьем так катаньем, читай: ослиным упрямством. Папа повздыхал-повздыхал и махнул рукой. Теперь он обрабатывает Аньку, но без особых успехов. Вот у кого действительно отцовские нервы, а упрямства и вовсе на пятерых.
– Да она уже спит, Света, – заметил отец.
Я и вправду клевала носом, мечтая поскорей забраться в теплую постель.
– Ох, да что же это я? – засуетилась мама. – Ребенок с дороги, а мы ее мучаем. Конечно, иди, отдыхай, Верочка! Тебе постелить?
– Нет, мам, не надо. Сама, – мяукнула я и, с трудом передвигая ноги, поплелась в спальню. Ночь в поезде совершенно выбила из колеи.
Со стоном блаженства рухнула на кровать, такую мягкую и родную. Привычно сунула руку под матрас, извлекая школьных еще времен дневник и старый альбом с рисунками, пролистала пожелтевшие от времени страницы. В Москве я практически не рисовала – банально не хватало времени, – но очень скучала без любимого занятия.
Лежать, обняв подушку и вдыхая знакомый аромат лаванды, я могла бы сколько угодно, но вскоре в мою обитель ворвалась Анютка.
– Они сказали, что ты спишь, – расстроенно протянула сестрица.
Сделай гадость ближнему – проживи день не зря, ага.
– Ложусь. Приходи минут через пять.
Не спрашивая разрешения, она с разбегу прыгнула на кровать и приземлилась в паре сантиметров от меня. Анька не изменилась: все та же угловатая девочка-подросток, теперь уже пятнадцати лет, она выглядела младше своих ровесников. Встрепанные каштановые волосы торчат в разные стороны (у отца были такие, пока не поседел), худые, как у жеребенка, ноги и розовая пижама с бегемотами и сердечками – подарок бабушки Тани на Восьмое марта.
– И чего ты вернулась? – спросила Анька, почесывая коленку. – Сидела б в Москве со своим Сашкой…
– Я тоже люблю тебя, сестренка, – прицельный поцелуй в макушку.
Она подпрыгнула зайчиком и лягнула меня голой пяткой.
– Фу-у, обслюнявила! Требую свои московские подарки! Кстати, где они?
– В чемодане. Или в сумке, не помню. Хотя-а не исключено, что и в пакете.
– Ты неисправима, – беззлобно отметила сестрица, – как в столице не потерялась – ума не приложу. Тебя же без навигатора из дома не выпустишь.– А ты, значит, не потерялась бы? – спросила я, прищурившись. Что там Евгений говорил про максимализм?
– Неа. О, забыла совсем, – она хлопнула себя по лбу, – я тут тебе применение придумала, будешь мне справки выписывать и освобождения от физ-ры давать! Каково?
– Размечталась, – показав язык, пинком толкнула ее с кровати, – у меня печати нет, обзаведусь – сообщу. Возвращайтесь через годик-другой, гражданка Соболева!
– Вернусь, – пригрозила Анька. – Ох как вернусь.
Выпроводив нарушительницу спокойствия, я уткнулась лицом в подушку и провалилась в сон. Обыкновенный, совершенно не роковой сон, где я ловила пухлявых бегемотов с Анькиной пижамы и играла на кларнете. Рядом, на поросшем мхом валуне сидели Толян и Евгений Родионович в одинаковых голубых панамках и резались в «подкидного дурака» с теми бегемотами, которых я успела осалить.

--------
Черный «Ниссан» летел по городу на предельно допустимой скорости... Нет, пожалуй, громкое слово «летел» по отношению конкретно к этому автомобилю было употреблено неверно, и дело тут вовсе не в соблюдении скоростного режима.
Однажды «Ниссан» действительно взлетел путем кропотливых физических расчетов и перекроенного должным образом заклинания левитации, но первый и последний его полет закончился плачевно. Никто не пострадал, самый жестокий удар пришелся на днище машины и самолюбие ее владельца. Заставить любой автомобиль взлететь, на самом деле, не так уж и сложно, достаточно обладать природными данными, наглостью и творческой жилкой. Куда сложнее заставить его приземлиться.
Миновав светофор, «Ниссан» свернул на улицу имени В.И. Ленина, проехал еще сотню метров и вполз во двор недавно отстроенной девятиэтажки. Дома этого района росли, как грибы после дождя, а заселялись и того быстрее. Еще в июне новорожденная постройка стояла пустой и беззубой, а теперь принарядилась новыми стеклопакетами, веревками с мокрым бельем и чахлой геранью на подоконниках. Центр не знает недостатка в жильцах, на то он и Центр.
В промежутке между двенадцатью и часом дня большинство дворов пустовали, их основные обитатели: детвора, молодые мамаши с колясками и вездесущие пенсионерки – отсиживались дома, пережидая зной. Солнце висело на небе с утра и до позднего вечера, со сноровкой умелого палача раскаляя все, к чему имели доступ его лучи. Тяжелый знойный воздух впору было резать ножом да раскладывать по тарелкам, как творожную запеканку в летнем лагере. Лето заканчивалось – оставался лишь жалкий недельный его огрызок, – и потому играло по-крупному.
Выбравшийся из автомобиля субъект не обращал на пекло равным счетом никакого внимания. Покинув прохладный салон, он отыскал нужный подъезд (третий, если считать от магазина «Продукты») и прошествовал к двери. Наперерез ему кинулась лохматая, ошалевшая от духоты собачонка, вторая за сегодня. Вчера он насчитал восемь штук, но сегодня наверняка будет больше. Не утешала собачья статистика.
– А ну-ка цыть! – цыкнул мужчина. – Тебе слово давали? Вот и молчи.
Собачонка поперхнулась собственным лаем. Ей еще только предстояло убедиться, что молчание – золото, а дедушка Крылов оборвал басню на самом интересном, коварно приступив к морали.
Квартира тринадцать находилась практически под звездами – этажом выше жила престарелая оперная певица с супругом. На правах старого друга он не стал утруждать себя звонком, просто нажал на дверную ручку и вошел. Прихожая два на два в духе ленивой эклектики застенчиво шепнула, что квартирка из разряда конспиративных. И месяца не пройдет, как обитающий здесь товарищ вновь ее поменяет. Спрашивается, зачем? Любовь Печорина к конспирации не объяснялась словами, как количество смененных за три года квартир не исчислялось цифрами. Проще не умничать и показать на пальцах: один, два, много. Очень много.
Ориентируюсь на голоса, мужчина прошел в маленькую гостиную. Из мебели там были только обмотанные скотчем короба, пошловатый диван красной кожи и возлежавшая на диване в позе Данаи молоденькая вампирша Инесса по прозвищу Панночка. Сам хозяин жилища стоял у незанавешенного окна, пил разбавленное вино и любовался видом на Новую площадь. Семейная идиллия.
Панночка приняла более благопристойную позу, оправила юбку и наморщила курносый нос. За те две недели, что маг был вынужден навещать ее, они успели надоесть друг другу до полусмерти. Встречи имели один и тот же сценарий: он приходил в обед и вечером, благо, работал в двух шагах отсюда. Уворачивался от прыжка. Говорил: «от ... слышу» (слово посерединке менялось в зависимости от оскорбления). Проверял шкафы на наличие трупов. Спрашивал, не нужно ли ей чего-нибудь. Отвечал, что таких услуг не оказывает. Играл с Несс партию в шахматы, неизменно выигрывал и уходил.
Печорин обернулся и радостно оскалился.
– Ну, здравствуй, друг Пиши-Читай!
– И тебе не сдохнуть, – отозвался «друг Пиши-Читай». Он был не в духе. – Дай угадаю: опять не с кем оставить дитятко?
– Несси, луна моя, – правильно понял вампир, – сходи-ка на балкон, посчитай красные «Жигули» с зелеными покрышками. Я тебя позову.
Девушка надула губы, становясь похожей на сердитую фарфоровую куколку.
– И снова здравствуйте? Стоит ему появиться, как меня сразу выставляют на балкон считать какие-то идиотские «Жигули»! Где тут логика?
Вампир пожал плечами. Не объяснять же Инессе, что оставлять ее рядом с друзьями значило методично лишаться одного друга за другим. Причина крылась вовсе не в ревности, а в многократных покушениях на дружеские жизни. Впрочем, эти двое стоили друг друга, впору было раздать им пластмассовые сабельки, а самому устроиться в кресло с попкорном. То, что за две недели квартира уцелела, уже событие.
– Хорошо, я ухожу, – с поистине королевским достоинством уронила вампирша, – но, имейте в виду, в один прекрасный день я его все-таки прикончу.
– Чудесная девушка, но стоит ей увидеть тебя, как она сразу звереет, – развел руками хозяин жилища, когда за Несси закрылась дверь. – Загадка века.
– Угу, загадка, от слова «гадить». Давно кормил питомицу? А то слишком уж громко скрипит зубами. Вы бы проверились, вдруг глисты?
Эта, в сущности, невинная фраза переполнила и без того мелкую тару вампирского терпения.
– Меня не было шестнадцать дней, и за каких-то несчастных шестнадцать дней она умудрилась выжрать весь холодильник! Весь! О, ненасытная! Да я б на эти запасы три месяца жил, а теперь...
– А теперь ты по новой садишься на томатную диету, – спокойно перебили его, – недельку-другую помучаешься и можешь возвращаться в социум, все остальное – детали. Только не ной.
– Много ты понимаешь, – пробурчал обиженный вампир. – Баллонами глушить томатный сок, уверяя себя, что это первая положительная – я ж свихнусь! Тоже мне, радость шизофреника.
– Ладно, недопонятый ты наш, время – деньги, а я вечно одалживаю. Расскажи лучше, как съездил. Был у него?
– Был.
– Говорил?
– Говорил, – эхом отозвался вампир, продолжая думать о томатном соке.
– Узнал, что он хотел?
– Узнал.
– Да не кивай ты, китайский болванчик! Говори толком.
– Все живы, все здоровы, передают привет и массу пожеланий.
– Печорин, я тебя убью! – не выдержал друг, темнея глазами.
– Хе-хе, убей бобра – спаси дерево, – вампир ловко увернулся от брошенной подушки. – Уговорил, противный! Мне предложили сыграть в очередной пьеске, я отказался. Почитали мораль – я проникся и обещал исправиться. Конец истории.
– И это все?
– А чего ты ждал, друже? Борис во время Великой Отечественной в Америке сидел, балы устраивал да на ворованных танках наживался. О чем с ним можно говорить?
Маг скептически выгнул бровь. То, что Печорин врет, пока дышит и дышит, пока врет, ему было известно вот уже двадцать лет как.
– Печорин, бензопила ты «Зайка», когда наши воевали с немцами, тебя на свете не было, – с улыбкой напомнил он. – Балы устраивал... Ничего не путаешь? Может, это была Гражданская война? Правда, меня немного смущают танки.
– Может, и Гражданская, – не стал спорить Йевен. – А ты что думаешь, родись я лет так девяносто назад, сбежал бы в Штаты, как Бориска? Я все-таки князь. Пускай с одного боку, но князь! – он повернулся в профиль, как императоры на монетах, и надул щеки.
– К чему сейчас эти патриотические потуги? Борис тоже князь. Точнее, это Борис князь, а ты у нас... пока не князь.
– Скажи проще: байстрюк, – улыбнулся вампир от уха до уха, – да и родился уже в Союзе. Отцовы предки внучка так и не признали, все кичились. Вроде как законный, но вроде как и нет... Хотя кому я рассказываю?
– Да правда что, – фыркнул друг. С абсолютным безразличием фыркнул.
– У тебя ж вроде бабка по материнской линии в обкоме партии сидела, чуть ли не секретарь, – развивал тему Печорин.
Ответом ему стал веселый хохот. Глаза сменили цвет на лазурный в белую крапинку.
– Тоже мне аристократия!
Не удержав язык за зубами, вампир таки выболтал истинную причину своего визита к Рейганам, умолчав лишь о дочери Ирен. Полуправда – «где-то в нашем городе живет» – была честнее откровенной лжи и предпочтительнее правды целой. Тухлятину, как известно, в судочке не спрячешь, но оттуда она позже завоняет.
– Короче говоря, ждем визита донорской службы, – мрачно пошутил он. – Ребята из второго департамента этого так не оставят. Если уж Рейган задергался, дело действительно дрянь. Не звякнешь вечерком нашей общей биологичке, как ее там? Может, она в курсе насчет жертвоприношения.
– Насколько я знаю, Михайловна училась по естественному циклу, некромантия и «кровавы требы» туда не входят, – задумчиво протянул маг. – Разве что в теории.
– Попытка не пытка, идет без убытка. В конце концов, баба окончила Академию магии, а биология сама по себе связана с жертвами.
– Скажешь ей при встрече, – маг взглянул на наручные часы. – Мне пора, увидимся завтра… Ч-черт, двенадцать, я совсем забыл! Считай, что я уже умер.
– Опять?
– Опять. Снова, то бишь. Эх, жизнь моя жестянка...
– Что хоть случилось? – крикнул вампир в коридор. Ему не ответили. – И этот человек еще спрашивает, почему я никак не женюсь... Ты веришь в совпадения, Несс?
– Чего-о? О, «Жигули»! Красные!!! – Панночка даже взвизгнула от восторга. – Тьфу ты, тьма, покрышки не видно!!!
– Не веришь. Вот и я нет.

_________________

Света, привет Не знала, что ты пишешь фэнтези. Да еще и в соавторстве. Честно должна признаться, что не схожу с ума по этому жанру, но тебя, то есть вас, постараюсь прочесть. Удачи
___________________________________

Ира, привет-привет! Ты права, фэнтези я не пишу, но это такая гремучая смесь фэнтези и реальности, что даже я набедокурить ухитрилась Когда Катя предложила внести свою лепту в эту книгу, не думала - сразу взялась. Костяк, идея, персонажи - полностью ее, мои - детали, проработка некоторых эпизодов, глава 18 и плюс пролог, который обязательно выложу, но попозже.
Если не потянет читать, не заставляем. Фэнтези - дело такое, сугубо добровольное и слишком уж расплодившееся. Но мы тебе всегда рады
_________________

Так, рановато ты меня спроваживаешь. Я прочел. Я остаюсь. Поводов несколько:
1) Читать легко и весело. Жжете! Гремучая смесь времен и действительностей.
2) Евгений - нетипичный герой, 40-летний вампир, да еще и живой оО Я о таких и не знала. Что с его американской женой и детьми? Это правда или просто такая конспирация?
3) Героиня с характером. Дерзкая, но справедливая. Подруга у нее просто отпад, про табуретку сказано сильно И сестре, похоже, тоже палец в рот не клади. Правда в ее чувства к Саше я не особо верю. Наверно, потому что сама бы не вынесла разлуку в 4 месяца.
4) Не очень поняла кто такая Несса. Девушка мага? И почему они жили в квартире Жени?
5) Контрольный выстрел. Злодейка с именем Ирен. Хе-хе!
В общем, спасибо. Это было прикольно. Хочу добавки
___________________________________

Ура! Добро пожаловать!


Чем дальше в лес, тем толще партизаны Когда я читала в 1 раз, просто млела и смеялась через слово. И это еще не все герои на сцену вышли...
Катя говорит, что начало, наоборот, скучное. Я не согласная.


Правда. У них там страсти-мордасти, но в конце сойдутся. Женя у нас - вообше уникум (см.про толстых партизан)


Вера, на самом деле, не дерзкая, она так защищается. А при ее дальнейшей жизни иначе будет просто не выжить. Удивляюсь ее терпению. А Сашка - тот еще гусь. 4 месяца разлуки станут испытанием не только для Веры. О ее отношениях с женихом будет сказано отдельно.


Несси - девочка-вампирочка с ужасным зарактером, любовница Жени. Эти 16 дней его отсутствия - битва титанов


Хе-хе, я знала, что ты оценишь


Будет, все будет. Про всех и подробно. Я сейчас вычитываю 4-6 главу)
Спасибо, что читаешь
_________________

 » Межглавье первое

От авторов:
"Межглавья" - это небольшие, часто черновые зарисовки, эдакие "удаленные сцены", которые не вошли в основную версию романа.

У Евы проблема. Та самая, извечно женская, которая даже ласковых кошечек превращает в огнедышащих драконов.
Ева рвет, мечет и жаждет крови. Сотрудники тихо молятся и втихаря пьют валерьянку.
Когда проблема у Евы, проблема и у всей редакции. И.о. главреда – это вам не хухры-мухры, а, уж тем более, когда этот главред – привлекательная молодая женщина, у которой сорвались планы на вечер.
Всех спасает звонок. Ева раздраженно нажимает «ответить» и дергает подбородком в сторону двери: «Пошли вон!» Редакция безмолвно благодарит звонящего, и помещения пустеют.
– Привет, животное, – ласково говорит Ева.
На том конце провода – смешок.
– Что, не определилась, рыбка я или зайка?
– Угадал, – она проходит к себе в кабинет, достает из сумочки сигареты. Закуривает.
– Что-то случилось?
– Закон подлости, – Ева выдыхает горький дым, сжимает сигарету губами. На фильтре остается след красной помады. – Ля-ля-ля, ля-ля-ля, красный день календаря.
– Значит, отбой? – разочарованно.
– Ну, почему же, – улыбается она. – Я не собираюсь прос*рать наш вторник из-за такой мелочи. Забери меня в шесть. Придется заехать в гипер, а то в холодильнике – сплошной боулинг.
– В шесть так в шесть, – она слышит, как черкает по бумаге ручка. Весь в трудах, обеда для него не существует. – Кого предпочитаешь сегодня: мистера Грея, чтобы обзавидовались, или дядю Федю на «Копейке», чтобы посочувствовали?
– Боюсь, что исход будет один – неприкрытое бабское злорадство.
Ева смотрит в окно. На стекло приклеилась слегка расплывчатая от солнечных бликов платиновая блондинка. Она курит и прижимает к уху телефон.
– Давай на твой выбор.
– Хорошо. Увидимся, – короткие гудки.
Ближе к шести члены женсовета нет-нет да поглядывают в окна. Месяц прошел, двадцать восьмое августа. Все ждут новую жертву Белой стервы.
Ее подчиненные не оригинальны. На один талант по пять бездарей. Скучно до тошноты.
Ровно шесть. Бабы кучкуются у окна уже неприкрыто.
– Ого, – шепчет с придыханием секретарша Танечка.
Ева буквально слышит, как на подоконник капает слюна. Аудитория в полушаге от коллективного оргазма. Что опять учудил этот массовик-затейник? Не мистер Грей – мистера Грея они уже показывали.
Сама Ева в окна не смотрит, перебирает в голове секс-символов последних лет. Джерард Батлер? Том Круз? Орландо Блум? Боже, какая она дура...
Звонок.
– Выходи, подлый трус, – а голос уставший. Затр*ханный.
– Уже бегу, милый.
Ева берет сумочку, бросает: «всем до завтра» и, развернувшись на каблуках, спешит к лифту. Лифт нарочно ползет черепашьем ходом. Ева нервно постукивает по полу носком дорогой кожаной туфли.
При выходе из здания она на секунду замирает.
Не Батлер, не Круз и не Блум.
Не угадала. Даже близко.
Он в своем настоящем обличье. В рубашке, которую она подарила ему на день рожденья. Усталый и злой, как черт.
Ева берет себя в руки и уверенно дефилирует к машине.
– Привет!
– Привет, – он дежурно целует ее в щеку и сует в руки букет бледно-голубых роз.
Ее любимых. Плевать, что это очередной морок.
Перед ней открывают пассажирскую дверь:
– Прошу.
– Мерси, – Ева изящно садится в машину.
Букет летит на заднее сиденье и превращается в пучок петрушки. Очень символично.
«Утритесь, сучки», – думает она. Что-то подсказывает, что у Грея появился серьезный конкурент.
Уже два года они играют с публикой в одну и ту же игру. И каждый месяц, самое большее, два у Евы Омельченко новый сногсшибательный любовник. Ему давно надоело играть, но ей никогда не надоест. Пускай он-настоящий и числится за другой, все эти конфетные красавчики только Евины. И дикий, сумасшедший, животный секс – тоже ее.
В гипермаркете Ева уверенно идет между стеллажами, он по ее левую руку, катит тележку. Со стороны они кажутся счастливой семейной парой. Никакого воркования, но слова, жесты и взгляды, легкое, будто бы невзначай, пожатие руки... настоящая химия.
– Хочу пасту, – Ева хищно ощупывает пакет с шампиньонами. – Как смотришь?
– Индифферентно, – себе под нос. И уже громче: – Полагаюсь на твой вкус, любовь моя.
– Тогда решено, – к шампиньонам ложатся сливки и оливковое масло. Зелень у них уже есть.
В уютной Евиной квартирке вкусно шкворчит сковорода. Сама хозяйка, облачившись в бирюзовое шелковое кимоно, помешивает сливочный соус и подпевает радио. Ее гость пьет кофе с тарталетками, чешет за ухом британскую кошку Марджери и блаженно щурится. Их персональная иллюзия семейного счастья в двадцать пять месяцев длиной.
Иногда ему малодушно хочется бросить все и остаться. Плевать на «без претензий и взаимных обязательств». Ева чуть ли не каждый вторник намекает, что не против. Дело вовсе не в Еве.
– Как там Печорин? – Омельченко встряхивает сковородку, и аромат становится сильнее. Желудок скручивает голодный спазм. Он, не жуя, проглатывает н-ную по счету тарталетку. Марджери с намеком трется о локоть, бутерброды-то рыбные. – Покорил столицу?
У них два табу – работа и личная жизнь. Остальное можно.
– Покорил, – усмешка выходит неожиданно кривой. Чувство юмора на этот раз изменяет с усталостью, и придумывать остроумный ответ ему банально лень.
– И родственники не сожрали? – продолжает потешаться Омельченко.
Ева – на одну восьмую нимфа. Маленький, но существенный плюс в ее копилочку.
– К черту Печорина с его родственниками. Давай ужинать!
– Фи, мон ами, какой вы приземленный! – Ева ставит на стол дымящееся блюдо с пастой. – Куда руками?! Точно, животное! Где твоя культура?
– К черту культуру...
Он обжигается и фыркает. Она хохочет.
Гораздо позже Ева вытягивается на постели и стонет - от зависти и мерзкой тянущей боли внизу живота. Женщины без комплексов способны на многое, но физиологию никто не отменял.
Большая теплая ладонь на животе вызывает новый стон. На этот раз – благодарности.
– Женись на мне, а? – в шутку предлагает Ева. – Любой но-шпе сто очков вперед дашь. Незаменим в домашнем хозяйстве.
– А я и вышивать могу, – лениво, – и на машинке тоже.
– Брешешь.
– Брешут Шарики в будках, а я применяю средства художественной выразительности.
Она не знает, что именно он сейчас делает, но становится так хорошо, что хочется умереть прямо здесь – с его рукой на животе и мягкими, как у ребенка, волосами под подушечками ее пальцев.
– Она идиотка, – бормочет Ева. – Кретинка. Ку-ри-ца.
– Евс, не надо.
– Да помню я, помню, – мурлычет она, – раздел третий, пункт пятый: не лезть в курятник.
– Молодец, – сонно. – Поставь буди...
Ей нравится, как его вырубает на полуслове. Мгновенно и до самого утра. Хоть кровать из-под него вытаскивай, хоть режь – не проснется. А у Евы вечно бессонница пополам с досадой. Причин десятки.
– Иногда мне хочется сделать тебе больно, – делится она с пустотой. – Очень больно, до крика. До крови... Нет, не переживай, я не тащусь от БДСМ, просто... мы знакомы уже два года. Двадцать пять гребанных месяцев, а я до сих пор ничего о тебе не знаю. Мелочи одни дурацкие. О чем ты мечтаешь? Какую музыку любишь? Как тебя называет мама? Ты говорил, что длинно и абсолютно нелогично. Я все варианты перебрала, и ничего в голову не лезет. Какой ты настоящий? И почему ты цепляешься за любой повод, чтобы сбежать прежде, чем я у тебя все это спрошу? – вздыхает. – Я сентиментальная дура, да?
Он молчит, щекотно дыша ей в бок. До самого утра молчит. А у Евы – бессонница пополам с горечью. И причин – десятки.

_________________

Завтра отзыв напишу. Обязательно.
Дописано.
Интересная пара. Она - хищница, бой-баба и дуритель коллег. Он - наводящий морок из цветов, разный и при этом совершенно незнакомый.
Было бы здорово узнать как они познакомились и почему их настоящая связь невозможна.
___________________________________

 » Глава 4

Глава четвертая, в которой много новых лиц, коридоров и компромата

К своему первому рабочему дню я готовилась как к ядерной войне. Приходилось учитывать множество мелочей, чтобы не ударить в грязь лицом и не оставить прорех в обороне. Шел не просто подбор одежды и макияжа – решалась сложная аналитическая задача: как поэффектнее изуродовать себя, оставшись при этом в рамках приличий.
– Веруш, тебе не кажется, что это уже… ммм… чересчур? – спросила мама, неодобрительно поджав губы. Похоже, на этот раз я превзошла себя.
– А по-моему, идеально, – я подарила улыбку своему отражению, и то робко улыбнулось в ответ. – Ловкость рук и никакого мошенничества.
Из зеркальной глади смотрело существо условного женского пола – унылый гибрид девочки-заучки и библиотекарши строгих нравов. Мышисто-русые волосы зализаны в хвостик, но открытый лоб ничуть не красит свою обладательницу. Макияж в стиле «никакого макияжа», благодаря ему черты лица кажутся блеклыми и совершенно безликим. Одежда под стать: блузка-балахон, зрительно уплощающая округлости, простая юбка намного ниже колена и безвкусные туфли на сантиметровом каблуке. Довершали образ круглые очки в черной оправе. Надеть шляпку, сменить туфли на домашние тапочки, и будет вылитая тетя Мотя.
– Да, перебор, – нехотя согласилась я и вместо круглых очков надела привычные, любимые, прошедшие со мной огонь, воду и медные трубы.
Измываясь над собственной внешностью, я не испытывала ни грусти, ни сожаления. Кому нужны мои фигура или лицо? С лица не воду пить, а неказистый облик – это камуфляж, защитная окраска, какая-никакая, но гарантия безопасности. Пока ты бесцветен, тебя не тронут.
– Пожелай мне удачи, – попросила я, обнимая мать на прощание.
Ласковое сентябрьское солнце обнимало за плечи, обещая, что сегодня будет тепло. По небу группой диверсантов ползли рыхлые тучи, но дожди держали при себе: еще успеется. Городские деревья, эти искусственные природозаменители, шелестели зеленой листвой с золотыми заплатками. Толстые голуби расхаживали по тротуарам, точно важные министерские чиновники, и разыскивали провиант. Знакомая с детства картина, ничего интересного, но теперь, когда до места назначения остаются считанные минуты, я пыталась сосредоточиться на чем-нибудь привычном.
Из-за поворота выглянуло здание городской клинической больницы. Полностью отремонтированное, с тремя почти заново отстроенными корпусами, окруженное маленьким парком, оно не выглядело страшным. Больница и больница, обычная больница. Какое-то время я простояла, ухватившись за кованую ограду и восстанавливая дыхание. Пути назад нет, только брать крепость штурмом!
Больницу я знала неплохо, и многочисленные перестройки с перестановками не помешали отыскать терапевтическое отделение. Проблема в другом: к кому обращаться-то? Проводя своевременную разведку боем, я добросовестно заполнила все бланки-заявления, представила необходимые справки, провела здесь добрые полдня, а получила лишь постную улыбку секретаря и приказ явиться числа такого-то. К кому попадаю на практику, сколько нас там будет – покрытая мраком тайна.
За неимением лучших вариантов направила стопы в регистратуру. Там по определению должны знать все.
Женщина лет шестидесяти, неторопливо листающая глянцевые страницы, приоткрыла окошко.
– Здравствуйте! Вы не подскажете…
– Здравствуйте. Подскажу. В интернатуру?
– Как вы догадались? – улыбка получилась слегка вымученной.
«Регистратура» убрала журнал в сторону.
– Так не первая. И такая же несчастная. Во-о-он ребятки сидят, видишь? – она махнула рукой в сторону кресел и стульев, где скучали трое парней. – Тоже спрашивали, им велели обождать. Поэтому иди, деточка, иди.
Стоило приблизиться к «ребяткам», как в меня вперились три пары разномастных глаз. Платя той же монетой, уставилась на них. Моргнула. Глюки одолели, или напротив меня и впрямь сидит старый знакомец Толян?! Его наголо обритую ушастую головушку не узнал бы только слепой.
– Всем привет, – отдала я дань вежливости. – Здравствуйте, Анатолий Геннадьевич.
– Мы чо, знакомы? – удивился мистер Мускул. В свежей рубашке и без солдатских ботинок он производил впечатление цивилизованного человека. Кто не знал этого молодчика, мог по неопытности обмануться.
– Здрасьте-приехали! Кто мне сумки с платформы тащил?
– Верка, ты что ли? – знакомо загоготал Толян. – А… а чо это у тебя на моське намазано?
Интерес двух оставшихся «ребяток» перерос в чисто биологический. Меня осмотрели, взвесили и признали условно годной к употреблению. Вроде бы есть можно, но не нужно. Симпатичный кареглазый парень отвернулся, достал из кармана пачку сигарет с ментолом и закурил.
– Молодой человек! – крикнула «регистратура», обладавшая феноменальным зрением и сверхчеловеческим нюхом. – Здесь курить не положено!
– Где не положено, там покладено, – лениво отозвался парень, вынимая изо рта сигарету. Голос у него был приятный и ничуть не прокуренный. – Соблюдайте грамматику, мамаша. Вот напишут когда-нибудь, что здесь курить не покладено, и я не буду.
Другой интерн, тощий веснушчатый парнишка с рыжими вихрами, сидел как на иголках. Он единственный успел облачиться в новенький белый халат и теперь то и дело сдувал с униформы несуществующие пылинки. Из нагрудного кармана выглядывали очки для чтения и шариковая ручка.
– Ярослав Витальевич, – важно представился он и сделал ручкой «здрасьте-здрасьте». – Рукопожатие без стерильных перчаток может пагубно отразиться на нашем здоровье.
– А целовать не пробовали? – поддела его я. – Говорят, девушкам это нравится.
– Заглатывание патогенных организмов?! – ужаснулся Ярослав. – О, женщины, ваша логика извилиста, как тонкий кишечник!
– Какое счастье, что ваша пряма, как завершение толстого! – любезность за любезность.
Рыжий милостиво кивнул, показывая, что не намерен вступать в дискуссии. Я кивнула в ответ. На том и расстались. Скромные гении, как любые мало-мальски редкие зверьки, не терпят конкуренции.
Поклонник русской грамматики («очень приятно, Дэн») все же потушил сигарету и теперь водил пальцем по сенсорному экрану. Пожалуй, из всей троицы, не считая меня, он был самым экзотичным: кроссовки с ярко-желтыми шнурками, классические черные брюки и лиловая футболка с двусмысленной английской надписью. Взлохмаченные волосы не прикрывали серьгу-клык в мочке правого уха. Если бы мне предложили охарактеризовать Дэна двумя словами, это были бы слова «мятежный дух».
– «Интерны», мать моя женщина! – гоготнул Толян. – И де-то там нас дожидается Великий и Ужасный Быков! Га-га-га!
Из ближайшего лифта послышался странный звук, словно кто-то выбивал двери изнутри, глухо ругаясь при этом. Несколько томительных мгновений, и из железного плена выбралось взъерошенное нечто в белом халате.
– У-у-у, чтоб тебя! – пленник погрозил лифту кулаком, а потом усиленно замахал. – Эй, интерны!
– Если этот шкет и есть наш злобный повелитель, я лучше сразу удавлюсь, – буркнул Ярослав Витальевич.
Почти неразличимо буркнул, но шкет услышал.
– Не надо давиться, давайте лучше знакомиться! Романов, Всеволод Иваныч Романов! Можно просто Сева, все меня так зовут.
Мою руку он пожимал трижды, Ярослава – четырежды, Дэна – семь раз, а безразмерную лапищу Толяна тряс целую минуту.
– Рад, безумно рад знакомству! Вас уже ждут. Айда за мной!
И этот сгусток энергии помчался в сторону лестниц.
Взлетев по ступенькам на третий этаж, Сева пробежал прямо по коридору, свернул направо, затем опять прямо, налево, прямо, снова направо... Все-таки перестройки сыграли свою роль. О том, чтобы запомнить дорогу, речи не шло – на бегу застегивая халаты, мы старались не отставать.
Искомая дверь гордо гласила: «Ординаторская». Проводник постучал в ритме голодного дятла, не дожидаясь ответа, толкнул дверь и впихнул нас в комнату, после чего вошел сам.
– Вот, Артемий Петрович, привел!
– Премного благодарен, Романов. Напомните Талановой про Рымкевич из второй, и можете быть свободны. Если увидите Стриженову, скажите, пусть зайдет ко мне после обхода.
Довольный Сева упрыгал к новым горизонтам, оставив нас на съедение заведующему терапевтическим отделением. Бочком, бочком мы добрались до свободных кресел, не сводя глаз с «Великого и Ужасного». В его величии нам еще предстояло убедиться, а вот ужасным он определенно не был. Высокий, без склонности к полноте или к излишней худощавости мужчина лет тридцати двух – для заведующего практически юность. Царивший здесь на моей памяти Василий Степанович был старше, по меньшей мере, вдвое.
Молодое, гладко выбритое лицо этого человека носило заметный отпечаток властности. Он смотрел открыто, даже приветливо, но из-за широкой спины приветливости нет-нет да выглядывала неприязнь. Чем вызванная? Попробуй, пойми. Знакомый типаж. Не надевай я эту маску любезности чаще, чем белый халат, купилась бы, а так лишь оценила уровень владения – профессиональный лицемер. Легче разобрать на звенья пару цепочек ДНК, чем понять, что у него на уме. Зря Ярослав умничал: стань нашим непосредственным начальником дружелюбный Сева Романов, количество проблем сократилось бы в разы.
Непосредственный начальник вдруг улыбнулся краем рта, и мои очки сами собой сползли на кончик носа. Когда я вернула их на место, улыбка пропала.
– Так вот вы какие, северные олени, – нарушил молчание Артемий Петрович. Зеленые глаза под темными бровями лукаво блеснули. – Меня рассматривали по-разному, но чтобы с суеверным ужасом – впервые, того и гляди окропите святой водой. Не тратьте время. Ваши предшественники пробовали, им не помогло. Не улыбайтесь, Денис Матвеевич, лучше достаньте из уха и спрячьте в карман этот дикарский атрибут. По моему отделению вы так ходить не будете.
Дэн демонстративно тряхнул волосами, выставляя напоказ серьгу.
– Это подарок, – заявил он. – Не сниму!
– Снимете, – уверенно сказал руководитель.
– На что спорим?
– Делать мне больше нечего. Поверьте на слово: вы ее снимете, и все.
Он сказал это нейтрально, без тени улыбки и тут же перевел разговор. Теперь если клык и покинет Дэна, то только вместе с ухом, сам Дэн его ни за что не снимет. Толян подмигнул мне круглым глазом. Наверное, думал примерно о том же.
– Сделаем так, – заведующий повертел в руках папки с личными делами. – На табличку с моим именем вы еще насмотритесь на двадцать лет вперед, но, делая скидку на ваше образование, все же представлюсь. Меня зовут Артемий Петрович Воропаев, и с сегодняшнего дня я вам папа, мама, тетя из Киева и любимый дедушка-ветеран. Само собой, до тех пор, пока вы будете смущать меня своим присутствием в этом отделении.
Пользуясь тем, что Воропаев был занят документами, я украдкой взглянула на руководителя. А существует ли на свете что-нибудь, способное его смутить?
– О своем непосредственном участии в становлении ваших личностей я узнал три дня назад, так что время пролистнуть эти талмуды, – он постучал указательным пальцем по верхней папке, – а заодно поплакать крокодильими слезами у меня было. Такого понаписали про вас – душа поет, кардиограмма скачет! Поэтому нам с вами не остается ничего другого кроме как устроить очную ставку, чем мы сейчас и займемся. Кто первый?
Воропаев перетасовал папки и наугад выбрал одну.
– Сологуб Ярослав Витальевич, двадцать три полных года, выпускник …ской государственной медицинской академии. Славный малый, но педант. Не улыбайтесь, Денис Матвеевич, это не ругательство... Особые приметы – горит (почему-то без кавычек) на работе, мечтает о Нобелевской премии. Красный диплом, сплошь и рядом положительные характеристики! Семь сертификатов участника Конференции молодых врачей Гдетотаминска, ксерокопии прилагаются. Приглашение в аспирантуру МГУ, подписанное ректором, – брови Воропаева картинно поползли вверх. – На этом месте я, помнится, прослезился. Напрашивается тупой вопрос: а что вы здесь забыли, милейший Ярослав Витальевич?
Ярослав залился краской и пробормотал что-то неразборчивое, мой слух уловил только «практику в спокойных условиях».
– Практику я вам обеспечу, интерн Сологуб, над спокойными условиями подумаю. Поехали дальше. Малышев Анатолий Геннадьевич, двадцать шесть лет, …ский государственный медицинский университет… бла-бла-бла... Вот! Характеристики с места учебы неутешительные: посещаемость низкая, конфликты с преподавателями – регулярные, на третьем курсе – отчисление с последующим восстановлением. Вспыльчив до крайности, забывчив до склероза. Поручать длительную монотонную работу не рекомендуется. Это еще похоже на правду. За что отчислили-то?
– За прогулы, – Анатолий почесал в затылке, припоминая, – еще за пожар в туалете, кнопку на стуле декана, оскорбления преподов, уборщицу… да много за что.
– Не спрашиваю, что вы там сотворили с уборщицей, – Воропаев с сомнением взглянул на интерна. – Кхм… Гайдарев Денис Матвеевич, двадцать четыре полных года, выпускник… Вы только послушайте, какая прелесть! Да тут целых три вуза, причем, все с интервалом в пару месяца. Возникают оч-чень нехорошие подозрения, Денис Матвеевич. Вас, часом, пауки-мутанты не кусали?
Артемий Петрович листал характеристику дальше, выделяя голосом «исключительную работоспособность», «удивительный профессионализм» и «особые заслуги перед университетом». «Дымит как паровоз» и «брешет, как сивый Мюнхгаузен» он произнес чуть ли не слезами на глазах.
– Поздравляю, товарищи! Плечом к плечу с нами будет трудиться генерал-майор медицинского фронта, спортсмен и комсомолец. А ваш портрет с подписью «отец-благодетель» там, случайно, не висит?
– А вы чего довольный такой? – окрысился Гайдарев. – Нашли друга по интересам?
– Нет, господин супермен. Нечасто встретишь такую трепетную любовь вуза к своему студенту, а любая истинная, лишенная всякой корысти любовь заслуживает восхищения. Ну и наша последняя самоубийца, – сказал он уже обычным сухим тоном, – Соболева Вера Сергеевна, двадцать четыре полных года, красный диплом в синюю крапинку. На красный силенок не хватило, а, Вера Сергеевна?
Я ограничилась вежливым молчанием. На риторические вопросы отвечают только нобелевские лауреаты вроде Ярослава Витальевича и генерал-майоры медицинского фронта, не будем показывать пальцем.
– Умна, обязательна, работоспособна... Обожаю это слово – толерантна. Альтруистка и правдорубка. Любит кошечек, хомячков и прочую живность. На втором курсе, посещая физиологический кружок, отказалась препарировать лягушку и с криком: «Зачем вы ее убили?!» покинула аудиторию. Хм, забавно…
Пришел уже мой черед краснеть. Неужели кто-то не счел за труд отыскать этот старый, по сути, детский эпизод с лягушкой и внести в мое личное дело? А Воропаев этот тоже хорош! Не мог промолчать? Слово «толерантность» ему, видите ли, нравится!
Ярослав Сологуб надел очки и уставился на терапевта.
– Там что, и вправду написано про лягушку и кошечек? – недоверчиво спросил он.
– Смотрите сами, – Артемий Петрович с готовностью протянул ему личные дела.
Я не утерпела и заглянула через плечо. Никаких характеристик там не было и в помине, лишь фамилия-имя-отчество, год рождения, даты поступления-окончания да несколько коротких неразборчивых пометок. Уж не прогнал ли нас Артемий свет Петрович по базе ФСБ?
– Так вы все выдумали?!
– Почему же все, Анатолий Геннадьевич? Кто-то не узнал себя в моих заметках?
Молчание было ему ответом. Против фактов, как говорится...
– Что и требовалось доказать. Теперь все слушают меня, повторяться не буду. Вам, суслики, требуется запомнить одно: бегать за вами, кроме альтруистки и правдорубки Веры Сергеевны, никто не станет, поэтому назначаю Веру Сергеевну ответственной за сохранение вашего морального и профессионального облика. Не пугайтесь, Соболева, следить за тем, чего нет, легко, вы быстро научитесь, – я была удостоена ироничного кивка, зато новоиспеченные коллеги скривились, точно отведали уксуса. – На адаптацию сутки, с завтрашнего утра – полноценный рабочий день со всеми прелестями. Опоздание – внеплановое дежурство, пять опозданий – занесение в личное дело. Я имею полное право казнить, миловать, нагружать работой и заставлять выполнить любые прихоти. Скажу драить боксы в пожарной каске, крича лозунги Великой французской революции – пойдете грабить пожарную часть и учить французский. Без моего ведома из больницы не отлучаться. В конце рабочего дня каждый сдает отчет на трех листах, где подробно и со вкусом расписывает, какие глупости натворил и сколько больных одарил нервным тиком. График дежурств будет составлен в ближайшее время. Ферштейн?
– Яволь, – скромно отозвался Сологуб.
– Вот и славно, – Артемий Петрович поднялся с дивана, спрятал папки в шкаф. – Мое время стоит дорого, поэтому больницу вам покажет Романов. Севу не обижать, осматриваться, привыкать, готовиться к худшему. Увидимся вечером!
Не удержавшись от прощальной усмешки, Воропаев ушел. Утверждать за остальных не берусь, но мне сразу стало легче дышать.
– И как он вам? – поинтересовался Дэн. – Быков тут, по-моему, рядом не валялся.
– Да ничо особенного! Лет на пять старше нас, а уже мнит себя богом, – заявил Толян.– Культурная сволочь. Не знаю, как вы, ребя, а я унижаться не намерен! «Суслики», – передразнил он. – Будут ему суслики.
Я оглядела ординаторскую. Ничего общего с тем, что любят демонстрировать в фильмах, но все же лучше, чем в некоторых госучреждениях: диванчик, три кресла и колченогий стул, письменный стол, непонятного назначения тумбочка. Шкафы под завязку забиты документацией, в углу ютится маленькая раковина. Стены желтоватые, безо всяких обоев, неподалеку от двери висит дырявый дартс, три дротика прочно засели в дереве. Ни картин, ни фотографий – все безлико и функционально, настраивает скорее на труд, нежели на отдых. Похоже, евроремонт сюда не добежал.
– Тюрьма, самая что ни на есть тюряга! – протянул Гайдарев и потрогал дартс.
– А вы мечтали работать в гостинице широкого профиля? – спросил Ярослав, чьи беспокойные ручки успели добраться до шкафов с бумагами. Когда он хотел казаться умнее, чем он есть, и растягивал слова, его голос чем-то напоминал кваканье. – Начинать надо с малого и приближаться к совершенству. Per aspera ad astra [1], друзья.
– Неказистый народ пошел, звездульки им подавай, – Толян гулко хохотнул над собственной шуткой. – Кому сейчас нужны звездульки, Славыч? Нам бы чо-нить попроще, общагу там... женскую.
– Общагу? Зачем, когда такая красота под носом? – вкрадчиво спросил Денис.
Не сговариваясь, все трое обернулись ко мне. Ни саркастичное «красота», ни откровенные взгляды ничуть не тронули и не задели. Общага ждет, ребята, а у меня другая специальность.
– Чот не тянет меня приобщаться к прекрасному, – подвел итог осмотра интерн Малышев.
– Золушки имеют свойство превращаться в принцесс, забыл? Предлагаю дождаться полуночи.
Я хмыкнула. Ну, просто мастера пикапа!
– Да тут и дюжина добрых фей не поможет, – включился в игру Сологуб, – разве что колдовской спецназ.
– А еще, – не выдержала я, – Золушки отлично стучат по зарвавшимся тыквам! Гуляйте мимо, мальчики, в полночь я сплю.
Сразу вспомнилась Элла и ее бесконечные теории касательно сильной половины человечества. И почему все мужики такие предсказуемые?

[1] Через тернии к звездам (лат.)

_________________

Вот и ещё одна глава прочитана. что скажу? Облик Веры удивил. Уж не знаю ругать ли ее или хвалить? А может самой пойти на собеседование в стиле Кати Пушкарёвой? Шучу. Сейчас даже в резюме просят иногда фото. Вот и не верь во встречают по одежке...
Рада, что мы снова встретили Толика. колоритный персонаж. Ярослав и Денис не уступают. Отличные образы Ну а "Быков" - это нечто. Раскусил всех на раз. Заслужил авторитет. Мне импонирует.
Спасибо, авторы
___________________________________

Ира, привет!
Веру ругать не надо, но и хвалить тоже смысла нет. У нее свои причины так поступать, не очень веселые. Все раскроем постепенно, не переживай
Об этом не говорится, но фотографии интерны предоставляли. На своем фото Вера максимально никакая (как на паспорт). Да и начальство с людьми давно работает. Тому же Воропаеву в принципе неважно, как выглядят подчиненные, если они дресс-код соблюдают и не носят экстремальных украшений, как Денис. Лишь бы в голове что-то имелось. В больницах отдельные требования касательно внешнего вида (которые все равно нарушаются).


Ха-ха, как я люблю Анатоля Геннадьича! Хороший парень. Действительно хороший, хоть и не врач совсем. Я б к такому не пошла ни за что
Ярослав и Дэн постепенно раскроются, но оба - с разных сторон.
А "Быков" только мигнул своей гранью. Дальше - больше. Дальше - война, нервы и валерьянка. Буквально в следующей главе.


Спасибо, что читаешь

Касательно межглавья отвечаю тут же, просто цитировать неудобно.
Ты все правильно подметила. Про знакомство будет сказано пару слов в главе 6. Блин, надо скорее главы бетить и выкладывать, а то ответы на вопросы соседствуют буквально
Катя говорит, что придумала Еву с единственной целью: раскрыть героя, оживить его немного. Ева - персонаж проходной, как ни печально, потому что лично мне она очень нравится. Я про нее фанфики писала, в т.ч. и НЦу Но у их отношений нет будущего, увы. Она на первых порах ухитрилась влюбиться в него, но поняла, что ничего, кроме таких вот "встреч по расписанию" ей не светит. Смирилась. Они даже друг с другом про "контракт" шутили, якобы все условия отношений оговорены. Им легко и комфортно друг с другом, но на этом все.
С его стороны отношения невозможны, потому что есть жена и ребенок, которых он не может оставить.
_________________