проКиС: про Катю и Сережу

 » Если это любовь. Часть вторая

… о взаимосвязи советской торговли и медицины

На дворе ярко светило солнце. Павел чувствовал это даже сквозь прикрытые веки. Он провел рукой по соседней подушке, зная, что Лиза наверняка уже поднялась. Но все-таки каникулы, может быть... 
Не может. 
Он лениво улыбнулся и, наконец, открыл глаза. Прищурился от света и сквозь ресницы разглядел Лизку. Она сосредоточенно делала зарядку – неугомонность была у нее в крови. 
- Доброе утро! – Горский почесал затылок, взъерошив волосы, и повернулся на бок, чтобы лучше видеть. – Ты почему вчера сбежала? Я, кстати, твои туфли принес. 
Лизка, сидя на полу, делала махи ног. Услышав сонный голос своего благоверного, обернулась и ослепительно улыбнулась. 
- Добрий ранок! А я, кажеться, така п’яна була. Нє помню, як домой прийшла. 
- Така п’яна, что мужа бросила на произвол судьбы? – рассмеялся Павел. 
- Паш, ну мені погано було. Ти ж знайшов… А шо туфлі? Я шо? Боса була? 
- Вероятно. Ни туфли не нужны, ни муж, - Павел резко вскочил с постели и присел к Лизке. – Вот накажу тебя и не поведу сегодня к морю. 
- Нє, ну без туфель я обійдусь… Без тебе – нє, - засмеялась Лизка и подползла к нему поближе. – А де ти сам-то був, як я йшла? 
- Не знаю, - он пожал плечами, - наверное, на кухне. Помогал Тане вино открывать. Она попросила. Вернулся – тебя нет. Пошел искать… - Павел зевнул, положил голову Лизке на колени и, прикрыв глаза, сонно спросил: - И что в такую рань поднялась? Отпуск же! 
- Та через ото ваше вино погане встала! – вдруг рассердилась Лизка и показала на горло. – Отут воно в мене! Ні туди, ні сюди. І голова болить. Куди ви там іще відкривали? Шоб я більше напилася? 
- Ну не пила б! – бормотнул Горский, обхватывая ее колени руками и устраиваясь поудобнее. 
- Та хіба мені много надо, Паш? Трошки випила, й усьо. Більше вже не буду. Я сьогодні хочу з Ізольдой Ігнатівной вибрать подарок для малого Сєрьожки. Вона обіцяла помогти. 
- Ааа, ну давайте, а я – спать! 
И, перебравшись обратно в постель, спустя пять минут Павел снова мирно сопел, уткнувшись в подушку.
Вот так и начался день, когда Лизавета Петровна Горская убедилась в том, что она самая настоящая и безнадежная лгунья. От этой мысли было стыдно, но ничего поделать с собой она не могла. 
Началось с безобидного. С того, что она так и не рискнула пожаловаться Павлу на все произошедшее накануне вечером. Да и на что жаловаться? На то, что сама дура? Потому решила, что самое разумное – вести себя так, будто ничего не случилось, как обычно. Это было трудно. Но Лизка себя хвалила – смогла! Даже несмотря на то, что выпитое вчера вино, действительно, стояло поперек горла. И желудок будто камнем взялся. 
Но сказать мужу правду – что страшно приревновала – она не могла. Начать разговор и услышать, что он совершил ошибку, когда повел ее в ЗАГС, было выше ее сил. А так он хоть… тоже старается делать вид, что все хорошо. Может быть, само как-то рассосется. Во всяком случае, отдавать мужа его бывшей невесте без боя Лизка Горская не собиралась. 
Не все методы борьбы испробованы! 
Еще ночью, когда Павел прибежал спустя двадцать минут после того, как она легла «спать», слушая его мерное дыхание на соседней подушке, Лизка придумала план, который не мог провалиться. Потому что намеченное было тайным оружием всех женщин по линии ее матери на протяжении нескольких поколений. 
«Лізка! – говорила мать. – Хочеш, шоб мужик був як шелковий, дружи зі свекрухой! От хоч ти собі трісни, а дружи. Бо ніхто більш на твій бік не стане, як мужик наліво попрьоть!» 
И, надо сказать, это действовало не только тогда, когда «мужик налево пер». Решила мамка деревья в саду обрезать. Батька не дозовешься. Мамка быстренько пирогов напекла, наливки из закромов достала и давай свекровище угощать. А потом невзначай: «Шось Пєтя, мамо, відлинює, а сад не обрізаний!» 
На другой день Петя, скрипя зубами, взялся за дело. 
Потом мамка возмутилась: «Да скільки буде той стілець падать! Пєтя! Ты б нові табуретки зробив!» 
Петя поморщился и сделал вид, что не услышал. Мамка прихватила новый отрез ситца и к свекровищу побежала: «Мамо! А хочете ми вам новый халатік сообразім? Тільки мені перед швєйной машинкой сидіть нема на чому! Табуретка зламалась!». 
На другой день Петя сидел с рубанком и спрашивал у супруги, сколько табуретов в штуках надо соорудить. 
Словом, правило железное! Хочешь с мужем мирно жить – дружи со свекровью! 
Даже если свекровь – Изольда Игнатьевна. Даже если она тебя ненавидит за то, что ты умудрилась стать женой ее сына. Даже если ты в чем-то ее понимаешь, в конце концов! 
Потому, полюбовавшись пару минут на безмятежное лицо Пашки, Лиза переоделась и, тихонько закрыв дверь, спустилась вниз, гадая, где может быть Изольда Игнатьевна. И встала ли она вообще – все-таки было очень рано. 
Свекровь нашлась на веранде. Преспокойно пила чай, любуясь клумбами с цветами. На столике тоже благоухали розы в вазе. Лизка вяло подумала, что половину жизни отдала бы за то, чтобы быть хоть вполовину такой же элегантной. И решительно двинулась к ней. 
- Добрий ранок! – жизнерадостно поприветствовала ее Лизка. – А Пашка ще спить! 
- Доброе утро, Лиза, - отозвалась Изольда Игнатьевна. 
И не понять было, рада она появлению невестки в столь ранний час на веранде, или же она злится, что ее уединение было нарушено. Лизка бы охотнее поверила, что второе. Но это было бы весьма поспешное суждение. Потому что вчера поздним вечером Изольда Игнатьевна, сидя на этой же самой веранде, прекрасно видела торопливое возвращение Лизы из гостей и без Павла. Ей вспомнились слова Тани на пляже, и почему-то при виде фигурки невестки, промчавшейся среди розовых кустов к дому, ей стало Лизу… жаль. Чувство это было странным, непривычным и несколько тяготившим. Поэтому Изольда Игнатьевна сердито покинула свое любимое кресло и отправилась к Николаше, так и не узнав, что Павел примчался домой немногим позже жены. 
- Чаю хотите? – поинтересовалась свекровь. 
При мысли о еде Лизе стало грустно. Ее и без того тошнило. Пустой чай, тем более, не вызывал ничего, кроме отвращения. 
- Спасибі, мамо, не хочеться, - легко сказала Лизка и заискивающе посмотрела на свекровь: - А помніте, я вчора спиталася… ну про подарок Сєрьожкє Писаренку, Пашка його крестить буде… Ну… Навєрно. Позвали, він і не проти… Я хотіла… Може, допоможете шось вибрать, шоб на крєстіни подарить? 
- Вы же не на пару дней приехали. Успеется еще по магазинам, - ответила Изольда Игнатьевна. 
Такого поворота Лизка не предвидела. Почему-то она была уверена, что свекровь согласится сразу. Откуда такая уверенность – не имела понятия. Но уверена была – согласится! Может быть, хотя бы из желания и ей тоже указать на ее никчемность? Ясно же, зачем Татьяна вчерашний вечер задумала! Ровно из тех же соображений. Посмотри, мол, да сравни, Павел Николаевич! 
Лиза рассердилась. Отступать не собиралась. Подружиться со свекровью было ее последней надеждой удержать мужа в семье, хоть и семья-то существовала всего восемь месяцев. 
- Я сьогодні хотіла… Вчора плечі згоріли, все одно на море не піду, - осторожно проговорила она, соврав второй раз за сутки. 
Изольда Игнатьевна медленно отпила чай из чашки и, подумав, ответила: 
- С солнцем нужно, конечно, осторожнее. А то рискуете весь отпуск провести дома. Что ж… - согласилась она, - давайте съездим в город. Можно будет начать с «Детского мира». 
- Ой, мамо, спасибі! – Лизка всплеснула руками и радостно заулыбалась. – Ви за мої плечі не хвилюйтесь, я кисляком намажусь, якщо болєть буде. Я прівичная. В нас на городі, як картошку копали, і не так горіло. 
- О! Чуть свет, а дамы на ногах! Наше вам с кисточкой! – раздался громкий голос Николая Васильевича. Он вышел на веранду в льняной рубашке с коротким рукавом, наглаженных со стрелками брюках, в фуражке и при портфеле. – Чай пьете, а меня не зовете? 
- Ну, вот ты пока тут чай пей, - деловито отозвалась Изольда Игнатьевна, - а мы с Лизой быстренько соберемся и с тобой поедем. Нам в город надо. 
- Oui, mon colonel! – махнул рукой Николай Васильевич, снял фуражку и потянулся к заварнику. А Лизка определилась: Паша больше похож на отца. 
Горскому-старшему с утра пораньше нужно было ехать в институт, черт знает, какие бумажки подписывать – среди июля, во время отпуска. В немилосердную жару. Впрочем, это он сносил молча и больше посмеивался над тем, как на заднем сиденье расположились его супруга и его невестка. Первая сидела с непроницаемым лицом, иногда отвечая на болтовню между ним и Лизаветой. Вторая, собственно, как и сказано, болтала с ним. Рассказывала про завод, про лучшую подружку и про ее мужа – самого талантливого инженера. Правда, она тут же добавила: «Тільки де б він був, аби нє Павєл. Той його п’ять років чєловєком дєлав, в люди вивів. Він і пив, і з дівками гуляв, поки Катька вчилася… Ну Павєл йому дав, канєшно! Пригрозив, шо з комсомолу ісключать і з заводу вигонять. Ну Писаренко й одумався. Вже сину в них майже місяць!» 
Когда добрались до города, Лиза притихла и все больше поглядывала в окно. А так как дальше тетки в Гречанах она не ездила, то Одесса, конечно, произвела впечатление никак не меньшее, чем вид моря накануне. И если бы отпуск не омрачала перспектива остаться без мужа, то, пожалуй, Лизка была бы счастлива. 
- Ну, и куда вас везти, где высаживать? – поинтересовался Николай Васильевич у супруги. 
И получил ее ответ: 
- К «Детскому миру» на Ленина, дальше мы сами. 
- Будет сделано! 
Они проехали еще пару поворотов и, наконец, остановились. Николай Васильевич вышел из автомобиля и помог выйти дамам. 
- А обратно вы как? 
- А обратно мы на автобусе, - сказала Изольда Игнатьевна и махнула ручкой мужу: - И ты со своими аспирантками не задерживайся! 
- Практикантками! – поправил ее Николай Васильевич, уже скрываясь в машине. 
Лиза посмотрела ему вслед, сжала в руках сумочку. И попробовала улыбнуться свекрови. 
- Только я в дитячому нічого нє понімаю. 
- Все когда-то не понимали, - Изольда Игнатьевна взяла Лизу под руку и уверенно провела в магазин. – А потом появляется ребенок – и откуда что берется. 
В «Детском мире» Лизка… потерялась. Разумеется, не буквально. Буквально – она тенью бродила за Изольдой Игнатьевной среди длинных рядов детской одежды, игрушек и бог знает, чего еще. Нет, не то чтобы мир ее перевернулся. В Винницком универмаге среди прилавков с одинаковыми купальниками она разглядела каким-то чудом свой, красный. Но все-таки сравнение было сильно не в пользу родной области. Хотя в детский отдел дома она не забредала. 
Теперь еле-еле отлепилась от прилавка с игрушками, соображая, что лучше – какие-то погремушки или все-таки что-нибудь из одежды? Понимала, что парочка милых костюмчиков Катькой будут оценены куда как больше, чем любая тарахтящая или звенящая побрякушка. Но маленький Сережка Писаренко мог бы с ней поспорить, если бы умел говорить. 
Наконец, они добрались и до отдела для новорожденных. И Лизка внимательно смотрела на свекровь, деловито разглядывавшую тряпочку за тряпочкой – крошечные, почти игрушечные вещи окончательно покорили Лизку и заставили в сердце сладко ёкнуть какой-то безымянный механизм. 
- Та як же тут можна вибрать, га? – восторженно спросила она. 
- Можно, можно, - заверила ее Изольда Игнатьевна, умильно улыбаясь. – Обязательно что-нибудь выберем или, пожалуй, можно взять на вырост. 
Она попросила продавщицу показать еще одни фланелевые ползунки с зелеными медвежатами. 
- Смотри, Лиза, эти, кажется, не такие унылые, как те в блеклый горошек? 
- А мені в горошек теж понравились як на хлопчика. І ведмежата… Я б набрала зараз і собі всяких, може, сгодяться. 
- Пригодятся? – Горская внимательно посмотрела на Лизу и вдруг заявила: - Как бы я была рада, если бы они вам пригодились как можно скорее. Лиза, я так мечтаю о внуках! 
- І я мєчтаю, - задумчиво ответила Лизка, продолжая рыться среди вещей и выдергивая из груды одежек крошечное голубенькое платьице с рюшами. – О! На дівчинку! 
- А девочка – было бы просто замечательно! – гнула свое свекровь. 
- Ага… То, може, взять? Вдруг дівчинка? 
- Как это… вдруг? – запнулась Изольда Игнатьевна и, озаренная догадкой, заботливо спросила: - А ты как себя чувствуешь? Не тошнит? 
Лизка на минуту отвлеклась от разглядывания рюшиков. Знала бы она, куда сама себя загоняет в эту самую минуту! Но издевательски вспомнилось вино, выпитое накануне. 
- Коли встала, трошки… А так нічого, ви нє волнуйтесь, мамо. 
- Да я и не волнуюсь, - из сумки был изъят веер, тут же использованный по назначению. – А голова? Голова не кружится? 
Еще бы не кружилась голова, когда только вчера днем нанырялась до свиста в ушах! Прав был Пашка, прав! Не стоило такое вытворять! Так нет же! Внимание к себе привлекала! От балерины отваживала! 
- Давно, вчора на пляжі. Сьогодні всьо нормально вже, - совершенно серьезно сообщила она, немного приуныв при мысли о Тане. 
- Нормально… А аппетит как? 
Какой у Лизки был аппетит? Обычно зверский. А вот после вчерашних приключений есть совсем не хотелось. Вино уже больше не стояло в пищеводе. Но желудок по-прежнему казался камешком. 
- Да по-всякому, мамо. 
«Мамо» помолчала, обдумывая полученную информацию, и вынесла приговор: 
- У доктора, думаю, ты не была! 
И тут Лизка сообразила! Сообразила, к чему клонит свекровь! И это было ужасно, потому что… оттого что… Какое же постигнет Изольду Игнатьевну разочарование, если Лизка ляпнет, что та все не так поняла! А если это… если так… то как?.. Как претворить в жизнь план склонить Горскую-старшую на свою сторону? Та же ясно сказала, что мечтает о внуках! Ох, дууууууууура, Лизка! 
- Як приїдемо додому, схожу! – пискнула она и поспешно устроила платьице на вешалке, с которой его сдернула. Она соврала! Она в который раз за день соврала! Кому!!! И главное – в чем!!! 
- Нет! – крепко хватая невестку за руку, сказала Изольда Игнатьевна. – Мы сейчас же съездим к одному очень хорошему доктору. Как удачно, что сегодня рабочий день, а он недавно из отпуска. И примет нас обязательно, поверь! 
И она потянула Лизу из отдела. 
- Може, нє надо? 
- Надо! И не спорь! 
Лизка лихорадочно пыталась сформулировать устное признание в собственном вранье, но это не выходило. Фраза «Я не беременная!» никак не желала срываться с губ. И она прекрасно понимала, что час расплаты более чем близок. 
В сущности, она оказалась права. Час расплаты был близок. Ближе, чем она могла себе представить. Но вовсе не за те прегрешения, которые были совершены ею за одно только это утро. 
Седовласый доктор средних лет после весьма основательного осмотра, когда Лизка обреченно опустила глаза, избегая смотреть на него, провозгласил: 
- Судя по расположению матки, где-то одиннадцатая-двенадцатая неделя. Сдадите анализы, направление выпишу. Но, смею судить, здоровье у вас – хоть в космос запускай! 
- Правда, чи шо? – спросила Лизка и брякнулась в обморок. 
- Ефим Маркович, мы ваши должники, - радостно ворковала Изольда Игнатьевна, пока тот приводил в чувство Лизу. 
- Сочтемся, - сдержанно ответил доктор.

… о коварстве садового инвентаря

Павел проснулся от какого-то хаотичного постукивания. Первая мысль была – Лиза уехала с мамой… точно! за подарком мелкому писаренку. Это минимум до обеда. Он забросил руки за голову, размышляя, чем заняться самому. Когда снова послышался тот же стук, который его разбудил. Но теперь он понял. Это камушки бьются о стекло. 
- И кому это заняться нечем? – проворчал Павел. 
Подошел к окну, отбросил занавеску и увидел Татьяну Коломацкую собственной персоной. 
- Привет! – сказал он, открыв окно. 
Таня в легком платьице с косынкой на плечах и подобранными к верху волосами, отчего ее длинная шея казалась еще длиннее, задрав голову, смотрела прямо на него, улыбнулась и весело помахала рукой. 
- Доброе утро! Спишь еще? 
- Я в отпуске, - ответил Павел, словно это все объясняло. 
- Ну, прости меня, пожалуйста, что разбудила! – безо всякого раскаяния в голосе сказала Таня. – У меня ЧП! Нужна грубая мужская сила, а твой отец уехал. 
- И что же у тебя приключилось? 
- Ну, во-первых, ты мог бы и спуститься. Неудобно разговаривать с поднятой головой! – засмеялась она. – А во-вторых, у меня стремянка сломалась. Толстею! 
Павел кивнул и спустя некоторое время вышел к Тане, гладко выбритый, в шортах и тенниске. 
- Ты уверена, что стремянку стоит ремонтировать, если она сломалась от твоего птичьего веса? – усмехнулся он. 
- Уверена. Другой все равно нет, - ответила она, внимательно рассматривая его с ног и до головы. – А меня гоняют, что я два килограмма набрала за лето. Если помножить это на возраст, то все совсем грустно. 
- Нашла из-за чего грустить! – он открыл перед Таней калитку и вслед за ней пошел к ее даче. – А ты почему не в театре? 
- Паша, ты не представляешь себе, какое счастье, что мой дядька провел на дачу телефон! У него служебная необходимость, а у меня жизненная! Позвонили утром, сказали, что партнер мой заболел, репетицию отменили. Я еще целых два дня никуда не уеду! Правда, здорово? 
- Наверстывать-то все равно придется… - пробормотал Павел, разглядывая фронт предстоящих работ, в очередной раз подумав, стоит ли реанимировать эту… мягко выражаясь, рухлядь. – Ну что-то здесь, конечно, можно сделать. 
Он направился в сарай, где у дяди Саши всегда были инструменты и всякая всячина, которая может пригодиться. Найдя все, что нужно, вернулся обратно и принялся за стремянку. Вот и пригодились занятия в школьной мастерской, не прошло и двадцати лет. Василий Ашотович, наставник, был бы в восторге! 
Таня, глядя на него, улыбалась. Потом отправилась в дом, принесла компот в стаканах и поставила на столик возле веранды. Снова села возле Павла, достала мундштук, повертела его в руках. И негромко сказала: 
- Курить хочется. Будешь? 
- Нет, потом. Иначе с перекурами я до вечера возиться буду, - усмехнулся Павел. 
- Жалко тебе, что ли, со мной посидеть? Все равно все твои разъехались. Кстати, как Лиза? Все хорошо? 
- Лиза нормально, с чего ты вдруг? – спросил Горский, прибивая дощечку ступеньки. 
- Ничего. Ты же ее вчера искал, – Таня деловито вставила в мундштук сигарету и закурила. - Ты домой возвращаться не собираешься? Так и будешь в своей Гнивани сидеть? 
- Сильно далеко я не заглядываю. Отучили, - продолжая стучать, ровно говорил Павел. – Но сейчас мой дом там. И друзья мои сейчас там. 
Он усмехнулся, подумав, что ему куда увлекательней было воспитывать Писаренко, чем слушать треп Ерошкина о девочках и чем-то подобном. 
- А я вот вернулась домой… Потому что здесь только и дома. Вот на этой даче, с этой вот стремянкой. Старая сентиментальная дура. 
Павел поднял на нее глаза и удивленно заметил: 
- Раньше тебе не нравилось, когда тебя жалеют. 
- А ты и не жалей, Паш. Я этого и сейчас не люблю. Просто накатывает иногда, надо выговориться, - она вынула мундштук изо рта и постучала ладошкой по губам. – Больше не буду, честное комсомольское! Прости, но в партию я так и не вступила… пока. 
- Будешь вечно молодой. 
Горский вернулся к стремянке. Ударил еще разок какой-то гвоздь и отложил молоток. 
- Ну, пробуй! 
Таня встала, прошлась мимо Павла, обошла стремянку, потом, не снимая туфель на невысоких каблучках, стала подниматься наверх. Задержалась на только что отремонтированной ступеньке, даже чуть-чуть подпрыгнула. И вынесла вердикт: 
- Сказано же, мужчина в доме! Пусть и не в моем. 
- На твоем месте, я бы лучше купил новую. 
- Допустим, я скряга, - хохотнула Таня, поворачиваясь к нему. – У тебя это заняло от силы двадцать минут. А мне приятно. 
Она спустилась на одну ступеньку, не отрывая взгляда от Павла. И оступилась. 
Каблук поехал, и Таня полетела вниз прямо в руки Горскому. 
Он сначала сделал, потом подумал. Впрочем, даже если бы сделал наоборот, все равно подставил бы руки, чтобы подхватить Таню, когда заметил, что она падает. 
- Пожалуй, прекращай лазить на стремянку. Точно угробишься! 
- До сих пор же не угробилась! – радостно объявила Таня, обхватив его плечи, и ослепительно улыбнулась. 
Так ослепительно, что Лизка, топавшая по грунтовой дороге с Изольдой Игнатьевной по направлению к даче Горских, едва и сама не ослепла. Однако ей хватило выдержки спокойно дойти до калитки во двор, спокойно войти и спокойно подняться на веранду. Правда, она уже почти ничего больше не видела и не слышала. Даже того, как скрипнула калиткой ее с нынешнего дня обожаемая свекровь. 
- Морс будешь малиновый? – донеслось до Лизы. – Ольга Степановна сама варит. 
- Буду, - негромко отозвалась она. И тоже ослепительно улыбнулась. – І обідать буду. Я ж не їла! 
- Нет, так дело не пойдет! Ты теперь должна хорошо питаться. За двоих, - решительно заявила свекровь, направляясь в дом. 
- Мамо! – вдруг позвала ее Лизка. – Мам! 
- Что такое? – обернулась Изольда Игнатьевна. 
- Ви Пашкє поки шо нічого не говоріть… Я хотіла… шоб він як-то… здогадався… Або потім сама скажу. 
- Ну хорошо, не скажу, - свекровь замялась, - но ты сильно-то не тяни. Мужчины они… иногда… - Изольда Игнатьевна взмахнула рукой и, на мгновение замерев, решительно направилась на кухню. Главное теперь – полноценное питание, остальное утрясется. 
- Иногда… - растерянно повторила Лизка и мотнула головой, сбрасывая с себя наваждение. Павел с балериной на руках – это уже слишком!

… о беспомощности короля

Пятничный вечер протекал бы довольно вяло и томно, если бы не светопреставление, творившееся в измученной Лизкиной голове. Она сидела на диванчике и усиленно делала вид, что читает. Собственно, всю последнюю неделю она делала вид, что читает. На даче обнаружилась библиотека. В библиотеке нашлись «Три мушкетера» всем составом. Спроси сейчас Лизку, о чем книга, она не ответила бы. Она заняла наблюдательную позицию. Еще в понедельник, после того, как благоверный был уличен в том, что носил на руках гражданку Коломацкую Т.А. 
Сцен Лиза не устраивала. Со сценами решила повременить. В крайнем случае, патлы она этой артистке балета всегда успеет повысмыкивать. Главное было – разобраться, что происходит с Пашкой. 
Ясное дело, что происходит! Первая любовь не умирает. Тем более, невеста. Кто его знает, что там у них такое приключилось, отчего разбежались? Лизка очень хорошо помнила тот день, когда почтальонка ТьотьЗін рассказывала, что ему из Одессы от какой-то Татьяны письмо за письмом чуть ли не по три раза в неделю приходит. «Я к вам пишу, чего же боле…» Лизка еще тогда поняла – точно! Невеста! А уж когда об этом все заговорили, что, дескать, занят юрисконсульт, и даже холостяком почти не считается, то все стало на свои места. 
А может, Татьяна устала ждать… Все-таки города разные. И не ездил Горский в Одессу. За семь лет первый отпуск. 
А может, думали, что любовь прошла, а она не прошла. Потому что настоящая же любовь не может пройти! 
А может, это она, Лизка, на самом деле настоящая разлучница! 
И Лизка притаилась. За книгой. За всеми тремя мушкетерами с д’Артаньяном! 
Вот только после отъезда Таньки в Одессу, ничего примечательного обнаружено не было. Павел был как Павел. Ел, пил, спал, купался в море, загорал, щекотал ей бока. Ничего особенного. Лизка даже постепенно оттаивать начала. 
Если бы не эта проклятая пятница! Ни с того, ни с сего! 
В гостиной было трое. Сама Лизка, Николай Васильевич и «мамо». С тремя мушкетерами – шестеро (д’Артаньян седьмой). А она сидела и гадала – знают ли они, что Павел, наверное, к Тане поехал? 
- Который час? – вдруг поднял голову от шахматной доски свекор. 
- Скоро восемь, - задумчиво отозвалась Изольда Игнатьевна, размышляя о том, что ее любимый пасьянс не сходился вот уже в который раз за вечер! 
Николай Васильевич хмыкнул. Лиза про себя взмолилась, чтобы он не вздумал даже спрашивать у нее… 
- И где его носит? Этого секретаря заводского комитета комсомола? Лиза? 
Їтіть твою матінку! 
- В город поєхал, - подала голос Лизка. – Товариш в нього там. 
И снова спряталась за книгой. 
- Товарищ? – Николай Васильевич раздраженно убрал с доски пешку. – Товарищ – это хорошо. Плохо, что тебя с собой не взял. Скучно тебе с нами. 
- Тато… - вздохнула Лизка. 
- С этими самыми товарищами Лизе было бы еще скучнее, - раздался голос свекрови. Она подняла сердитые глаза на Лизу. Наверняка глупая девчонка так и не сказала ничего Павлу. – Лучше ей дома побыть. Ужин, воздух… 
И принялась снова тасовать колоду. 
- Да я б все одно не поїхала з ним. Нехай розвіється. 
- Вот-вот, - кивнул Николай Васильевич, - веется неизвестно где, на ночь глядя. А то, что отцу и в шахматы сыграть не с кем, он вообще не думает. 
- Разложи пасьянс, - проворчала Изольда Игнатьевна. – Только и думаешь, что о своих пешках! 
- Як хочте, то я з вами зіграю, - снова подала голос Лизка. 
Николай Васильевич приподнял бровь и воззрился на невестку. 
- Научить тебя, что ли? 
- Да я вмію, - пробормотала Лизка, откладывая в сторону «Трех мушкетеров», и перебралась на свободный стул возле столика, где стояла шахматная доска. Объяснять, что играть в шахматы ее научил механик Василий, который утешал ее после того, как она поняла, что быть с товарищем Горским ей не судьба, Лизка не стала. 
- И молчала? – рассмеялся Николай Васильевич. 
- А шо говорить? Ви не спрашували. 
Николай Васильевич ничего не ответил. Он с энтузиазмом расставлял на доске шахматы. Впрочем, через полчаса его энтузиазм сменился азартом, когда Лизка разгромила его в первой же партии. 
Изольде Игнатьевне надоело сердиться на вредного Джокера, не желавшего выпадать там, где нужно, и потому поглядывала на родственников, тихонько посмеиваясь. 
Когда же Николаша начал расставлять фигуры снова, она сказала: 
- Может, я за валокордином? Сейчас ведь опять проиграешь. 
- С чего вдруг проиграю? – отозвался Николай Васильевич, не глядя на нее. – Валокордин можешь Лизе нести. Сейчас мы разберемся. 
С этими словами он уверенно двинул вперед пешку. 
- Мамо, а на всякий случай несіть! – невозмутимо попросила Лизка. 
Изольда Игнатьевна вернулась в гостиную с пузырьком в одной руке и рюмкой в другой как раз в тот момент, когда Лиза самым обыденным тоном объявила шах Николаше. 
- Я пропустила что-то интересное? – полюбопытствовала она у мужа, присаживаясь возле него и определяя капли рядом с графином. 
- Как мальчишку! – провозгласил Николай Васильевич. – Изя, где там твой валокордин! 
Изей обожаемую супругу ее Тристан называл только тогда, когда пребывал в крайней степени раздражения. 
- Ну что, еще отыгрываться будешь? – улыбнулась она, протягивая ему рюмку с каплями, когда дошло до мата. 
- Разумеется! 
- Може, не треба? 
- Треба! 
- Так програєте! Я на всі Сутиски тільки хуже Василя, механіка, граю. 
- Лиза, - терпеливо ответил Николай Васильевич, опрокинув в себя валокордин. – Я, конечно, не механик, но в шахматы играю всю жизнь. И очень редко проигрываю. Голый вассер! Изя, подтверди! 
- Подтверждаю. И даже обещаю болеть за тебя. 
Лизка обреченно кивнула и выиграла третью партию подряд. 
- Как она это делает? – ошалело взвизгнул Николай Васильевич. 
- Ты меня спрашиваешь? – поинтересовалась Изольда Игнатьевна. 
- Ну не Владимира Ильича же! – он живо повернулся к Лизе. – Сколько лет играете, коллега? 
- П’ять. З половиной. 
- Черт подери! 
- Лиза, вы зря не говорили Николаю Васильевичу, что играете в шахматы, - Изольда Игнатьевна похлопала мужа по колену. – Он бы вас уже показал своим друзьям. А там попадаются увлекательные личности. Может, на сегодня достаточно? 
- Как это достаточно! Я еще не отыгрался. Лиза! 
- Слідуючу партію поддаваться буду! – честно предупредила Лизка. 
- И ты, Брут! 
- Я вже спати хочу. 
Николай Васильевич на мгновение задержался на ее лице, а потом повернулся к Изольде Игнатьевне. 
- Который час? 
- Десять уже, Капабланка! 
Лизкины брови подлетели к мыску волос, она посмотрела на часы и, убедившись, нахмурилась. Что не осталось незамеченным Горским старшим. 
- Отбой, - провозгласил он. – Пашка придет – ремня дам. А пока всем делать ночь! 
- На добраніч, - пискнула Лиза и тут же улепетнула в их с мужем комнату. 
- И что все это значит? – сердито спросил Николай Васильевич супругу. – Танька? 
- А я откуда знаю? – не менее сердито ответила Изольда Игнатьевна. – Или ты думаешь, он мне рассказывать станет? 
- Танька станет. Ладно, понято. Спать пошли, конспираторша. 
- Твоя нелепая инсинуация ничем не обоснована, - надулась Горская, отправляясь в спальню. 
Между тем, Лизка страдала. 
Мысль о муже в объятиях другой женщины не желала покидать ее светлой в прямом смысле слова головы. 
С час в абсолютной темноте она ворочалась с боку на бок. А когда сомнений в том, где в такое позднее время может находиться Павел, не осталось, не выдержала и вскочила. Включила ночник, перебралась на Пашкину половину кровати, села, подтянув к подбородку коленки, и тихонько всхлипнула. Твердое решение не плакать как-то разом позабылось. И пять минут спустя она с чистой совестью ревела, уткнувшись носом в ночную рубашку, натянувшуюся между коленей. Пока не почувствовала страшную усталость и не откинулась на подушку, наблюдая, как легкий сквозняк треплет занавеску. Слезы постепенно высыхали, а она засыпала. В таком состоянии ее и застал Павел Николаевич Горский, явившийся домой. 
Был он, мягко выражаясь, не трезв. 
Дело заключалось в том, что встречался он со своим закадычным армейским другом – Яшкой Булычевым. Яшка был из Воркуты, воспитывался в детдоме, и чем заниматься после дембеля не представлял совсем. Сдружились они после одного случая, приключившегося с Пашкой, о котором он никогда и никому не рассказывал. Но если бы не Яшка тогда, может, и не было бы товарища Горского сегодня на свете белом. В общем, уговорил Павел своего друга приехать с ним в Одессу, поступить в университет. И теперь служил Яков Иванович старшим лейтенантом в рядах славной советской милиции. Был Яшка убежденным холостяком, и редкие нынче встречи с Горским всегда заканчивались банальной попойкой (кальвадосили до состояния «мертві бджоли не гудуть», как говаривал известный полиглот Николай Васильевич). Это и было основной причиной, по которой Павел не взял Лизу с собой. 
- Лиза, - невнятно, но невероятно довольным тоном протянул Павел. 
Из кармана пиджака была извлечена бутылка пива на утро, одежда криво приземлилась на стул, а сам товарищ секретарь комитета комсомола сутисковского завода «Автоэлектроаппаратура» тяжело завалился на кровать. 
- О, Господи! – запищала Лизка, скатившись невольно к нему по прогнувшейся панцирной сетке. – Ти врем’я бачив? 
- Давно, где-то около одиннадцати, - хмыкнул Павел, забросив руку ей на талию и уткнувшись лицом в плечо. 
- Ти чи п’яний? Точно п’яний! Хуже Федьки! 
- Мы по чуть-чуть. Ну, правда, Лизончик. 
Лизка тихо охнула и закрыла нос рукой. К горлу подступила резкая тошнота. Еще хуже, чем от грузинского вина. 
- Ти шо? Іздєваєшся? Всю душу мені вимотав! Я ніч не сплю, чекаю, а він! По чуть-чуть! 
- Так спала бы. Я ж сказал, к другу поехал, буду поздно, - Павел потер глаза. 
Знала Лизка Пашкиных друзей! И подруг тоже знала! Она собиралась высказаться по этому поводу, как вдруг ее осенило: это ж Танька его напоила! Чтобы потом воспользоваться, так сказать… А этот-то? Поддался? Она устало провела рукой по волосам, убирая челку со лба – стало жарко. Быстро склонилась к Пашке с твердым намерением унюхать посторонний аромат чужих духов. Но запах самогонки перебивал все. Да так, что у нее в глазах потемнело, и снова подкатила тошнота. 
Она торопливо закрыла ладонью рот и бросилась в уборную. 
- Лизка, ты чего? – спросил вслед Павел, но, не дождавшись ответа, натянул на себя простыню и провалился в сон. 
Спустя двадцать минут простыня была сдернута. А Лизка, зеленая, будто наелась жаб, стояла над ним и сердито толкала в бок: 
- А ну прокидайся! Я з тобой спать не буду! Я відєть тебе не можу! 
- А с кем ты будешь спать? – непонимающе спросил Пашка, продирая глаза. 
- Сама! Я буду спать сама! А ти – з ким пив, з тим і спи! 
- Совсем рехнулась? – рявкнул Пашка. – Я с бабами сплю! 
Лизка задохнулась от ужаса. Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке – так мамка говорила! 
- Ну от і йди, з ким хочеш, куди хочеш! – зашипела она. – Я з тобой спать не буду! Хватіт! 
- Ну и пойду! – Горский вскочил с кровати. В майке, трусах и носках, взлохмаченный и с отросшей щетиной, он являл собой весьма живописную картину. – И пойду! Только заруби себе на носу, - деловито заявил он, - это ты сама меня выгнала! И я теперь куда захочу, туда и пойду! 
Он гордо развернулся, чуть качнувшись, и прошлепал к выходу. Неожиданно уже на пороге резко поменял траекторию на 180 градусов, вернулся, забрал с тумбочки пиво, отсалютовал бутылкой своей благоверной и, наконец, вышел из комнаты, громко хлопнув дверью. 
Лизка сердито легла в постель и попыталась уснуть. Но через пять минут уже бродила по дому в темноте, разыскивая, где устроился Павел. Ни в гостиной, ни на кухне, ни в маленькой комнатушке, где Лизка прикинула со временем сделать комнату для будущего малыша, мужа не обнаружилось. Едва сдерживая рыдания, она выскочила во двор, думая, что он мог улечься на лавке или в гамаке. Но и там Павла не было. Зато на соседнем участке, в домике, который пустовал уже несколько дней, горел свет. 
- Вони разом і приїхали? – простонала Лизка, понимая, где находится муж. 
Но все-таки надеялась на чудо. Чуда не произошло. 
Утром, после того, как Лизавета так и не сомкнула глаз ночью, Танька была обнаружена у забора их дачи, мило беседующей с Изольдой Игнатьевной. И очаровательно улыбающейся. Даже, пожалуй, весьма самодовольно улыбающейся. 
«Дура, дура, дура!» - повторяла про себя Лизка. И уныло смотрела на чемодан, выглядывавший из-под кровати.

… о маме, разлучнице и законной жене

- Что мы стоим у калитки? – любезно спросила Изольда Игнатьевна. 
Она бросила быстрый взгляд на окно детей – там колыхнулась занавеска. Ночью до нее доносился какой-то шум, но Горская не была уверена, что ей это не послышалось. Смущало, что не было видно ни Лизы, ни Павла. 
- Идем на веранду, Таня. Чаю хочешь? 
- Я с удовольствием, Изольда Игнатьевна! – радостно сообщила Татьяна, прошла во двор и уже на веранде защебетала: – Как вы эту неделю провели? Корову или кого там… гусей не завели? 
- Великолепно, Таня, спасибо, - Горская мило улыбалась, разливая чай, принесенный Ольгой Степановной. – Набираюсь новых впечатлений… для работы. Вот ты, например, что-то имеешь против гусей? 
- Ну что вы! Гуси играют колоссальную роль в народном хозяйстве. Как ваша война с редактором? Или на время лета вы объявили с ним перемирие? 
- Как обычно. Пока он в отпуске, в редакции тихо. Вот через две недели вернется… - с мечтательной улыбкой протянула Изольда Игнатьевна. – А ты как? 
- Спасибо, хорошо, - Таня, оттопырив пальчик, взялась за чашку и поднесла ее к губам. – Со смородиновым листом? Ольга Степановна верна себе. 
- Некоторые вещи не меняются. 
- Некоторые не меняются… - повторила Таня. – И правда. А потом раз, и будто холодной водой на голову. Столько перемен. 
- Что тут поделаешь, - вздохнула Горская, - случаются и перемены. 
- А вы верите в то, что человек, имевший определенные предпочтения, может в один момент все-все изменить? 
- Почему же так категорично? Все-все изменить невозможно. Но можно приспособить свои предпочтения, когда понимаешь, что тебе это действительно нужно. 
Таня опустила голову и стала рассматривать ткань своей юбки – шелковистая, в клеточку. Бледно-лилового цвета на белом. Выглядела она настолько сосредоточенной на этом разглядывании, что ее слова прозвучали неожиданно: 
- Вы считаете, что Паша приспособился? Что ему Лиза, и правда, нужна? Да? 
- Я не стану скрывать, - Изольда Игнатьевна смотрела прямо на Таню, – я долго надеялась, что вы с Павлом снова сможете быть вместе. И я была бы рада. Но все дело в том, что Павел думает иначе. И нынче я готова приспособить свои предпочтения под решение сына. 
- Помогите мне, Изольда Игнатьевна! – вдруг выпалила Татьяна. – Может быть, еще не поздно, и я никогда ни о чем вас не просила… Но сейчас прошу! Увезите ее куда-нибудь! У меня только выходные. Если ничего не получится, я больше его трогать не буду. Но, пожалуйста, просто увезите Лизу с глаз куда-нибудь, как на прошлой неделе! 
Горская долго молчала. Маленький червячок все еще нашептывал, что маленькая селючка из Винницкой области не пара ее сыну. Но она не могла не видеть, что Павел счастлив рядом с ней. И впервые за столько лет он снова приехал к ним в гости. А уж за будущего внука (внучка будет значительно лучше!) Изольда Игнатьевна, кажется, могла простить все на свете. Ну, может, и не все, по здравом размышлении. Но очень многое! 
- Нет, - твердо сказала она Татьяне, ожидающей ответа. – Я не стану этого делать. 
Таня вздрогнула и едва не опрокинула чашку. В глазах ее сделалось как-то… сухо. Нет, не в смысле слез или их отсутствия. Просто в них не было ничего. Ни отчаяния, ни обиды. 
- Я не отступлюсь, - сказала она негромко. – Это моя последняя надежда вернуть Пашу. Не хотите помочь - не надо. Но и вы не хуже меня знаете, что он мой. Всегда был мой. 
- Видишь ли, Таня… Он был твоим, да, когда-то давно. Несмотря ни на что, я не виню тебя. Все ошибаются. И я не отрицаю того, что поддерживала тебя все это время. Но ты сама от него отказалась. Даже если твой выбор был неверным, ты его сделала. Не вмешивайся сейчас. 
- Я его всю жизнь люблю, - ответила она упрямо, поставила чашку на стол и встала. – Я благодарна вам за все, но он мне дороже всего остального на свете. Я ему скажу, а он пусть решает сам. 
- Он все и всегда решал сам. Кроме одного единственного раза, - устало сказала Горская. – Не повторяй ошибку дважды. 
- Не повторю. Теперь – не повторю, - улыбнулась вдруг Таня. – До встречи, Изольда Игнатьевна. 
Она легко махнула рукой, приняв свой обычный вид. И с этими словами сбежала с веранды. 
- А ведь ни черта не поняла, - проворчала вслед Изольда Игнатьевна. 
Калитка негромко скрипнула, и Таня, перебежав через грунтовку, скрылась в своем саду, пару раз мелькнув среди кустов цветущих роз. Но не успела Изольда Игнатьевна перевести дыхание, как на пороге показалась Лиза. И, судя по выражению лица, она слышала, по крайней мере, часть разговора. 
- А на меня чай есть? – спросила она, так и стоя на пороге между прихожей и верандой. 
- Есть, конечно, - отозвалась свекровь и стала наливать чай, - присаживайся. Ты как себя чувствуешь, Лиза? 
- Паша вдома не ночував. Я його вигнала, - все еще стоя, ответила Лизка. 
Горская с трудом удержала чашку, чтобы не расплескать чай. Поставила ее на стол и подняла глаза на невестку. 
- Что значит «выгнала»? 
- Прийшов пізно, п’яний дуже. Я ж не знала, шо він з дому умайньоть. Думала, він на дивані в гостиній спать ляже. А потім назад покликать хотіла, а його нема ніде. І в… в… в Тані світ горить… 
Лизка выглядела измученной и совершенно несчастной, продолжая стоять на пороге и ожидая долгих нравоучений. Весь прогресс коту под хвост, но только ей теперь уже нечего было терять. 
- Ну-ка сядь! – строго велела Изольда Игнатьевна. – Ну пришел, ну пьяный. Бывает. Думаешь, Николай Васильевич убежденный трезвенник… Таня здесь при чем? 
Лиза быстро подошла к столу и присела на самый краешек стула, на котором только что сидела соседка. 
- А шо я вам? Зовсім дурна? Я ж знала, знала, шо в нього нєвєста в Одесі. Всі знали. Але він шість років не женився… Шість! Я й подумала… а коли заміж звав, я… ну як би я йому одказала, мамо?! Я з сімнадцяти лєт за ним… його… люблю. 
- Но женился-то он на тебе! – в сердцах ответила Горская. – Он не мальчик уж был и понимал, что делает. 
- Може, пожалів… А теперь... Таню встрєтіл, вспомніл, шо було… І я лишня, я ж бачу… 
- Чепуха какая! Ты же не котенок, чтобы тебя из жалости подбирать, - продолжала возмущаться свекровь. – Ты ему сказала про беременность? 
- Сьогодні скажу. Чесно. 
- Какой же ты еще ребенок, Лиза! 
Лизка шмыгнула носом и придвинула к себе чашку с чаем. Она была значительно бледнее обычного. Даже несмотря на сгоревший нос. Ресницы ее чуть подрагивали, словно бы она боролась со слезами. А потом решительно посмотрела на свекровь и неожиданно громко сказала: 
- А чай у вас вкусный. Тільки я б іще м’яту добавила. 
- Вот это правильно. Думай про чай, про вашего малыша… И не переживай из-за надуманного. 
Лизка неловко улыбнулась Изольде Игнатьевне, отпила глоток из чашки. Чай был горячий. А она отстраненно размышляла о том, что бедный Пашка теперь даже неизвестно, как с ней разводиться будет – он же партийный. Да еще такой ответственный!

… о любви

- Дядя, дядя, а ты чего тут спишь? – услышал Горский сквозь сон и резко сел. 
Рядом стоял белобрысый мальчишка с мячом подмышкой, показывая в улыбке отсутствующий передний зуб. 
- Гришка, а ну иди сюда, паразит! – послышался окрик, и мальчишку как ветром сдуло. 
Павел огляделся. Он сидел на лежаке, вокруг появлялись отдыхающие, занимая места поближе к воде. В голове промелькнула вчерашняя ссора с Лизой. С чего она завелась, он так и не понял. А вот как дошел до пляжа просто-напросто не помнил. 
Подперев голову рукой, он долго сидел, уставившись в одну точку на горизонте. 
Когда Павел Горский согласился на приглашение отца приехать домой в отпуск, он и предположить не мог, что отдых окажется отнюдь не безоблачным. Не предполагал он этой простой вещи по элементарной причине – не подумал. 
Не подумал о том, что мама не была в восторге от его выбора, что стало ясно еще на свадьбе. И это было не удивительно. Впрочем, здесь, кажется, все несколько утряслось. 
Не подумал он так же и о том, что по соседству с родительской дачей всегда была дача Коломацких. Как и не подумал, что встреча с Татьяной может всколыхнуть в нем то, чего давно не было. Да и то, что было – больше не имело названия. 
Павел не знал, когда именно влюбился в Татьяну. Нет, не с самого детства, да и не с ранней юности. Он не помнил, когда все началось. Он помнил, как его провожали в армию, здесь, на даче. Помнил, как ребята разошлись, и осталась одна Таня. Помнил, как утром, когда уходила, обещала ждать. Помнил, как писал письма, много писем. Она отвечала редко, потом вовсе перестала. А он мечтал, как вернется, они поженятся, она будет танцевать, он будет учиться. 
Вернувшись, Павел узнал, что мечты порой сбываются неточно. Он учился, она танцевала. Только вот замуж вышла за другого. 
Было странно осознавать, что жизнь от этого не закончилась. Он поступил в университет, переходил с курса на курс, получил диплом. Отец помалкивал, мать переживала. Как-то само собой все успокоилось, устроилось, но получив распределение в Сутиски, собрался, кажется, за сутки. Если бы отправили во Владивосток – собрался бы еще быстрее. 
На заводе он понял, что работа отвлекает. И за комсомол ухватился, потому что можно было сутками торчать в комитете. Это уже позже втянулся. Даже стало нравиться. Один Писаренко чего стоил со своими испанскими страстями. 
А еще случались командировки. В одной из них Павел познакомился с Анной Сергеевной. Аней. Она работала администратором в гостинице, была немного старше и замужем. Муж ее, полковник ВВС, оказался очень удобным. Он часто уезжал на сборы и учения, а Павел часто бывал в Виннице. 
Так и протекала жизнь товарища Горского вдали от родного города и семейного счастья. Тишина и спокойствие его размеренной жизни нарушались начавшими приходить ни с того ни с сего письмами от Татьяны, которые Павел выбрасывал, не читая, и частыми метаморфозами Лизы Довгорученко. Последняя его забавляла, порой смущала. До того самого дня, когда она призналась… 
Павел тряхнул головой. 
Сначала искупаться, потом домой – мириться с женой. Придумала она: видеть его не может! А он может! И хочет! 
Проблема была в том, что Таня тоже очень хотела видеть. Его. Павла Горского. 
Но на даче его не наблюдалось. А наблюдательную позицию Таня заняла с самого утра. В ее садике с розами, расположившись на кресле, которое всегда выносили в тень под абрикосами, и там, между кустов и деревьев, можно было смотреть на улицу и соседский двор, оставаясь незамеченной. Лиза в смешной беленькой панаме шерудела на клумбах. Изольда Игнатьевна периодически выходила с веранды и напоминала, что не стоит столько времени торчать на солнце. Николай Васильевич читал, устроившись в гамаке. Горского-младшего нигде не было. 
А потом Таня вспомнила. Вспомнила известное с самого детства. Семь утра. Пашка вылетал с дачи. Кидал камешки в ее окошко. И они вместе, пока все спали еще, шли купаться. Вместо того чтобы умываться и чистить зубы. Иногда даже и вместо завтрака, за что потом попадало. 
Она торопливо скинула тапки, обула туфельки и по знакомой с того времени узкой тропке между тынами дворов, по которой можно было сократить дорогу, хотя и поймать на себя пару насекомых, помчалась вниз, параллельно улице, а потом чуть свернула – на ту самую секретную дорожку. 
По этой самой дорожке и топал домой Павел. 
- Привет, - бросил он, намереваясь идти дальше. 
- Привет! – радостно отозвалась Танька и стала посреди тропинки, преграждая ему путь. – Уже искупался? Как вода? 
- Теплая, - он вынужденно остановился и усмехнулся: – Опять стремянка сломалась? 
- Почему сломалась? Я только вчера вечером приехала. Не успела еще. Слушай, ты что, забыл? 
- Возможно. О чем? 
- Аккерман! Берешь машину, я переодеваюсь – едем! 
- Я не беру машину, мы никуда не едем. Ты можешь съездить в Аккерман на автобусе. Или позвони Ерошкину. 
Таня удивленно посмотрела на него, поправила юбку и тихо спросила: 
- Что-то случилось? Мы всего несколько дней не виделись, а ты такой стал… 
- Чего ты хочешь? – спросил Павел. 
- Честно? 
- Честно. 
- Чтобы ты любил меня, как раньше. 
- Не унижайся. Все слишком давно кончено. 
- Разве давно? – она сделала шаг к нему. – Мне кажется, будто вчера. Ты не ответил ни на одно мое письмо. Как я не отвечала на твои. Я не сорвалась за тобой в твое село. Как ты не бросился за мной в Киев. Я пожалела. Насчет тебя – не знаю. Я думала, к лучшему, ладно. Только ничего лучшего быть уже не могло. Унижаюсь? Что унизительного в том, что женщина объясняется в любви? 
- Ты не объясняешься в любви, - проговорил Павел, глядя ей прямо в глаза. – Ты выпрашиваешь любовь. Это унизительно. 
- Как скажешь. Но это не меняет главного. Я люблю тебя. Я раскаиваюсь в том, что натворила. Я хочу вернуть тебя, Паш. 
- Меня нельзя вернуть, - устало сказал Горский. – Если ты не помнишь, я женат. И я люблю свою жену. 
Таня тихо охнула и сделала еще один шаг к нему, чуть поведя головой. Глаза ее неожиданно наполнились слезами. Словно бы не верила и верила одновременно. Она стала казаться моложе от этого дрожащего подбородка и блестящих глаз. Будто ей исполнилось восемнадцать, и она навсегда теряет что-то очень важное. 
- Ты меня совсем забыл? – хрипло спросила она. – Напомнить? 
Резко, очень резко и порывисто она обхватила его шею тонкими руками и торопливо прижалась губами к его губам. Так, что между их телами совсем не осталось места. И он мог слышать, как часто бьется в ней сердце. 
Павел отстранился, снял ее руки со своей шеи и отступил на шаг. 
- Перестань, - сказал он, - все это не имеет смысла. 
Он отвел глаза и увидел Лизу, бредущую по этой же тропинке между домами. 
- Лиза! – окликнул он ее. 
Лиза подняла голову, которая до того была опущена – она очень внимательно смотрела под ноги. И в то самое мгновение, когда взгляды их встретились, Таня глухо выдохнула: 
- Пашенька! 
Опять шагнула к нему. 
И снова его поцеловала. 
Он знал, что Лиза все видела. И с ужасом наблюдал, как ее лицо, на котором ярко блестели голубые глаза, исказилось, словно у обиженного ребенка. Губы поджались тоже совсем по-детски, будто сейчас всхлипнет. Она дернулась, отшатнулась назад, и, резко развернувшись, побежала обратно к даче. Павел отлепил от себя Татьяну и бросился вслед за женой. Всего несколько секунд – и все к черту! 
Впереди скрипнула калитка, и вскоре он сам вбежал во двор. Лизы нигде не было. 
Зато был папа. Николай Васильевич, мимо которого мгновение назад пронеслась Лизка, сидел, свесив ноги с гамака, и грозно смотрел на сына. 
- Что это было? – сердито спросил он. – Ее будто за шкирку взяли и швырнули подальше, так пронеслась! Я тебе говорил, что Горские один раз женятся? Говорил. Танька? 
- Потом, папа, - отмахнулся Павел, пробегая мимо. 
Но на веранде ему встретилась Изольда Игнатьевна. 
- Павел, - поднялась она из любимого кресла, - ты что такое вытворяешь? Лиза плачет, ты дома не ночуешь. На что это похоже? 
- Потом, мама, потом! 
- Когда потом? Когда совсем поздно будет? Разве я тебя так воспитывала? Лиза беременная, а ты к Татьяне бегаешь! 
Павел встал, как вкопанный. 
- Как беременная? – оторопело спросил он. 
- Как обычно! – фыркнула мать. 
Отчего на второй этаж Горский взвился с удвоенной скоростью. 
Лиза сидела на кровати, свесив ноги, и внимательно смотрела на чемодан на полу, который был только что вытащен и раскрыт. Она не плакала. Хотя грудь ее часто вздымалась после пробежки. Едва хлопнула дверь, Лизка громко сказала: 
- Я согласная на развод. 
- А кто тебя спрашивает? – сердито заявил влетевший в комнату Горский. 
- Ааа… то так… самі порєшали… 
- У Катьки своей научилась? Хочу – пришла, хочу – ушла. 
Лизка вскинула голову. Глаза были злые. Будто сейчас драться кинется. Не кинулась. Но зато вскочила с кровати и закричала: 
- А я нікуди не ходила! Я з твоїм батьком в шахмати граю! То всьо ти шляєшся! Зі своєю Танькою. От і женись! Мене чого сюди привіз? 
- Я тебе что – падишах? – заорал в ответ Павел. – Мне одной жены достаточно! 
- А я тобі й говорю – на развод я согласная! Шоб ти женився на своїй Танькє. І буде в тебе одна жена по нашим совєтським законам! Чи тобі партія не розрішає? Так я не партійна! Мені всьо можна! 
- Я сам себе не разрешаю. Развода никакого не получишь! Ты куда вообще собралась с нашим ребенком? – спросил он, пнув ногой чемодан. 
- Додому! До мами, в Сутиски! На шо ми тобі тут здалися, га? Тільки любов крутить нє даєм! 
- Какую любовь? Что ты несешь?! 
- Такую! Первую! Невмираючу! – Лизка всплеснула руками. - Господи, от я дурна! Знала ж, шо в тебе нєвєста! А все надіялась на шось! 
Брови Павла взметнулись вверх, и он на мгновение потерял дар речи. Потом подошел к Лизе и крепко взял ее за плечи. 
- Так! – спокойно проговорил он. – Для людей с богатой фантазией. Невесты у меня никогда не было. Вернее, была. Недолго. Одна сумасшедшая девчонка, которая многое делает хорошо, но лучше всего у нее получается сваливаться на голову. Потом эта девчонка стала моей женой. А теперь пытается со мной развестись. Только ничего у нее не выйдет, слышишь? 
Лизка скинула его руки и отскочила в сторону. Потом ткнула пальцем в его грудь и прошипела: 
- Ти з нею цілувався! Я бачила! 
- Все… все не так, как выглядело… Лиза, послушай. С ней у меня ничего нет, и быть не может. Потому что есть ты. Потому что я люблю тебя. 
Ее глаза поползли на лоб. Как-то уж совсем картинно. Но точно искренно. Она поморгала, палец убрала. И тихо спросила: 
- Шо-шо? 
- Что шо? 
- Ну… ти сказав, шо… 
- Я много, чего сказал. 
- Не понімаєш? Ну… шо любиш… - она подавила судорожный вздох и зачем-то обхватила себя руками, - шо мене любиш… 
- Конечно, люблю. Разве может быть иначе? – искренне удивился Павел, подходя к ней ближе. 
- І давно? – недоверчиво спросила Лизка. 
- С тех самых пор, как ты свалилась мне на голову, - усмехнулся он. 
- І ти цілий рік мовчав? 
- Как видишь. 
- Ну ти ж нічого не сказав… коли я сказала… і потім нічого не казав… я думала, ти… а ти… а коли замуж позвав, ти… І то було таке уніженіе, знать, шо ти знаєш, шо я тебе… а ти мене – нє… 
Горский рассмеялся, притянул Лизу к себе и крепко обнял, покачивая из стороны в сторону. 
- Я – болван. Но я очень тебя люблю, Лиза. 
Лизка зажмурилась, уткнулась носом в его плечо и тихо спросила: 
- А Таня? Ви ж… вона ж… Ви цілувались! 
- Она вбила себе в голову, что можно все вернуть. 
- Це вона тобі писала, да? Весь район говорив, шо в тебе нєвєста – Таня з Одеси… Я… як взнала, так питалась тебе розлюбити… З Васькой, з Федькой… з Шмигой… 
- Она писала, я не читал. Лиз, забудь, - Павел поцеловал ее в макушку. – Просто забудь – и все. 
- Нє-а, - она мотнула головой и тут же снова устроила ее на его плече. – Не забуду… Якби не це… ти б так і не сказав, да? 
- Ты тоже не торопилась сказать мне про ребенка, - усмехнулся Павел. 
- Ми з тобой женаті восьмий місяць. А про… ребьонка я тільки в понеділок взнала! Хто сказав? Мама? Я ж її просила! 
- Ах, ты еще и просила! 
Лизка хитро улыбнулась и подняла на него глаза. 
- В тебе спрашувать, де ночував? Га? 
- На пляже. Топчан оказался жестким. 
- От дурко́. Наче дівана нема. Паш, а ти мене правда-правда любиш? Чи просто помириться хотів? 
- Я тебя очень-очень люблю! 
- А я тебе довше люблю! – Лизка показала ему язык и ногой демонстративно задвинула чемодан под кровать. – Ну давай… Щекочи мені бік. Двері закрив?

Кінець

_________________

ДжЫн и Светлая,спасибо за отличную историю!
Ну что,мозги встали на место у Павла и наконец признался жене,что любит ее.Хорошо,что разобрались во всем.Отец у Павла отличный мужик,как сказал,что Горские женятся один раз...

Спасибо за истории! Все жизненные, но написаны с вашим бесподобным юмором! Понравилось очень! А еще будут?
_________________

Ну, Горский хоть и с опозданием, но очухался. Но леща бы ему прописала, чтобы понимал, что муж это не штамп в паспорте, это ответственность за человека рядом. До чего довёл Лизку, а всего-то и надо было, убедить свою женщину, что кроме неё никто не нужен... Даже непробиваемая свекровь оказалась куда внимательнее и заботливее. Учиться Горскому и учиться, дедушка Ленин того и завещал)))
За Лизку рада, получила, что хотела - своего Горского со всеми потрохами и в единоличное пользование. Надеюсь, плакать ей больше из-за него действительно не придётся. Разве что от счастья)))
А Татьяна... Кроме жалости такие женщины ничего не вызывают. Мужчина выбрал другую, а эта унижается, просит какой-то любви, время которой давно прошло. Ну на что она надеялась, вешаясь на шею Горскому и строя интриги? Были б чувства, не выжидал бы он, а давно бы её за косу схватил и в пещеру свою уволок, и муж бы не остановил, и карьера её. Значит не нужна, раз не утащил.
Спасибо
___________________________________

Отличная история .
Не понять столичным за что можно любить селяночку . Хотя бы за то , что она тебе на голову свалилась , так неожиданно .
Спасибо за любовь .

Замечательная история про Пашу и Лизу! Спасибо! Получила огромное удовольствие от истории.

Рано или поздно мозги, если они есть, обязательно становятся на место.


Изольда подтверждает: отличный!


И вам спасибо! Еще будут. Возможно, даже сегодня.


Мужики - существа малоизученные биологией. Но мы склонные верить, что Павел умеет учиться на собственных ошибках и в дальнейшем станет пользоваться мозгами достаточно регулярно.


Нууу... Таки не зря Павел ее привез. Лизку поближе увидели, получше узнали. Оно ж и правда, если сына любят - кому плохо?


И мы надеемся.


Ну он немного не из тех, кто таскает. Скорее ему пендель волшебный нужен. Но все, что ни делается - все к лучшему.
Нам так кажется


А вот да! Кирпич, как известно, просто так никому на голову не падает. Лизка тоже.


Рады очень!

Спасибо всем большое-пребольшое!!!
_________________

 » Попала ты, Рыжик!

Жанр: свадебный бэкстэйдж
Примечание: вдохновение явилось из литературно-ролевой игры «Тайны лайнера «Анастасия», проходившей на одном замечательном литературном портале в 2015 году. А еще из картинки с Рыжиком, нарисованной Лёлей Amilda… Короче, как всегда, многое срослось.
Предупреждение: в рассказе присутствует... короче, присутствует!

Двухлетию дуэта JK et Светлая посвящается…

Начало увертюры

- Рыжик, а Рыжик, - лениво позвал он, нахально щекоча травинкой ее ухо, - Рыжииииик!
- М? – медленно отозвалась она, по-кошачьи мотнув головой.
- Рыжик, а пошли жениться…
- Нафига тебе эта ерунда?
- Надо! Пошли?
- Не пойду.
- Ну пожаааааалуйста, - умилительно протянул он.
- Тебе надо – ты и иди! – отрезала она.
- Без тебя, что ли?
- Ну мне-то не надо, - было сказано самым доходчивым тоном.
- Я не понял… - он приподнялся с циновки и озадаченно посмотрел на нее. – Ты это чего? Замуж за меня сейчас выходить отказалась?
- Отказалась. Меня и без «замуж» все устраивает.
- Рыжик, я серьезно! Выходи за меня!
- И я серьезно, - подорвалась она на ноги. – Хочешь – живи со мной. Не хочешь – гуляй вольным ветром!
- Так, значит? – вскочил и он. И навис над нею всей своей огромной тушей.
- Не будь занудой, а?
- А я зануда! И ты это знаешь! И всегда им буду!
- Твое право. 
Она пожала плечами и подобрала с земли кофту. Он хмуро зыркнул на нее. И, по всей видимости, в противовес ей стащил через голову толстовку вместе с майкой.
- Стриптиз? – удивленно спросила она и поежилась.
- Размечталась! Пойду искупаюсь, - спокойно сообщил он, завозившись с кроссовками и тоже поёживаясь.
- Холодно!
- И чё?
- Да ничё! – буркнула она и уселась обратно.
Через секунду возле нее приземлились его джинсы. В плавках и носках он выглядел весьма живописно.
- Камеру постережешь? – звучало, как угрожающий рык.
Она фыркнула и отвернулась.
А потом услышала глухие звуки его бега по песку пляжа Ле-Конкет. И плеск холодных волн, омывающих берег.
Ждала недолго. Когда он вернулся, протянула полотенце. 
- Схватишь сопли – и кому что докажешь?
Он молча взял предложенное полотенце. Молча вытерся. Молча натянул обратно джинсы. Те поддавались плохо. Взял фотоаппарат. Снял крышку с объектива. Подошел к ней, обнял ее и молча сфотографировал их обоих. 
- Фото будет называться «Крушение матримониальных планов фотографа», - проговорил он, надеясь, что голос звучит достаточно флегматично.
Что в дальнейшем фотограф сделал с потрясающим снимком, на котором рыжее и лохматое показывало язык и ставило «рожки» своему занудному спутнику, в ближайшее время ей узнать не довелось…

Конец увертюры

Три года спустя
С самого утра Катерина пыталась убедить себя, что все будет хорошо. Как бы иначе – то есть нехорошо – быть не может. 
Куда уж хуже! 
Теперешние клиенты пожелали свадьбу в банановом раю. Голубая лагуна, белый песок, шелест пальмовых листьев //финики им на голову!//. Конечно же, она устроит все в лучшем виде. Собственно, все договоры подписаны, сделки оформлены. Отель, ресторан, пляж, катер //странно, что не прогулка на слонах!//. 
Но как же она устала от этой романтики! Нет, справедливости ради, попадались иногда уникалы, с которыми было реально так… живенько. То платье порежут //хорошо не подожгут//, то в горы на тандеме умчатся //благо, что после регистрации, а не до//. Вот с такими интересно! 
А нынче – скучно до оскомины. Букет из фиолетовых роз и главное, не считая еще четырех, платье с инкрустированным кристаллами Сваровски корсетом. 
Переступив порог агентства, Катерина бросила беглый взгляд на свою помощницу и по ее таинственному виду поняла: то, чего быть не может, свершилось! 
- Шансы все уладить есть или не очень? – спросила она без предисловий.
- Я не знаю, - шмыгнула носом Ирочка и отбросила длинную косу за спину. – Сукова больше нет с нами.
Катерина сначала подпрыгнула, потом со всего маха кинула себя на диван и, сделав три глубоких вдоха, спросила: 
- Чё?
- Он с лестницы свалился. Сильно. Орал так, что… всех тут на уши поставил… Когда увозили, обматерил уборщицу, она как раз полы мыла. Поскользнулся, представляете!
- Я другое представляю, - мрачно сказала Катя, сообразив, что Суков живой. – Я эту скотину сама еще раз с лестницы свалю. У нас вечером самолет. Вот гад, а!
- Он ногу сломал, Катерина Дмитриевна…
- Мне типа сейчас должно стать легче! – бурчала она, пока искала в сумке телефон. И уже через полминуты ворковала в трубку: - Афонечка! Сволочь ты такая! Ты думаешь, что сломанная нога – это самая большая твоя проблема?
- Скажи спасибо, что я на тебя в суд не подал! – гаркнул из телефона Афонечка так, что даже Ира вздрогнула вместе со стулом. – И на уборщицу твою! Какого хрена, Катерина? Волка ноги кормят, а я их у тебя переломал!
- А ты попробуй! Волчий билет и получишь!
- Спасибо, родная! Знал, что пожалеешь, приголубишь, котлеты станешь носить мне сюда! И чего, спрашивается, я суетился, а? От тебя только твоему Жорику и перепадает. И то – относительно!
- Какие, нахрен, котлеты! – взвилась Катерина. – У нас самолет вечером. У меня и… Черт! Они тебя хотели!
- Меня все хотят! – важно и одновременно жалобно подтвердил Суков. – Ладно, не реви. Я уже все уладил.
Далее последовала театральная пауза. Слишком короткая, чтобы он успел ею насладиться. 
- Благодарности не будет. Оглашай сразу.
Из телефона послышался вздох, и Афоня раскололся:
- Короче, есть один перец. Они на него тоже согласны. Я и с ними договорился, и с ним. И нам сказочно повезло, Катюха. Он сейчас как раз на Мартинике.
- В чем подвох? – заговорил ее врожденный скептицизм.
- Да ни в чем! Доверься мне, Катька! Он профи. Почти как я. Мы с ним пару лет назад за контракт с одним модным журналом сцепились. Вот это драка была. Так этот гад соблазнил главреда, прикинь! В итоге я тут остался отрабатывать, для отечественного читателя, а они его в головной офис забрали, во Францию.
- Главред – мужик или баба?
- Ну, судя по вторичным половым признакам, все же баба, а первичные она мне не показывала, - расхохотался Суков, потом что-то грохнуло, и он взвыл – видимо, от боли.
Далее следовала отборная и весьма витиеватая трехэтажная тирада, включающая непечатные слова и словосочетания в рандомном порядке. И, в конце концов, совершенно несчастным голосом Суков простонал:
- Ладно, давай… Фотограф тебя в аэропорту встретит и гостиницу покажет. По лестницам ходи аккуратно.
- Я провожатого не заказывала, - буркнула Катерина, но Афоня ее уже не слышал – отключился. 
Она сердито вскочила с дивана и сердито метнулась в свой кабинет. Сердито минут десять мерила его шагами. 
- Ну и ладно! – сердито провозгласила она и, тут же успокоившись, устроилась в своем любимом кресле. 
Но вместо того, чтобы еще немного поработать перед отъездом, она блаженно прикрыла глаза и вытянула ноги, представляя себя в гамаке на террасе дощатого бунгало и размышляя о коварстве творческих личностей в целом и фотографов в частности. Именно в этом состоянии неги и приятной истомы застал ее Жорик. Лицо его интеллектом обезображено не было, но при этом имелось в нем два несомненных плюса:
1. Он никогда не задавал дурацких вопросов и ничего не просил;
2. Его шикарный накачанный торс в обнаженном виде вызывал почти благоговение и неминуемый вопрос: Жорик, ты настоящий? 
Полгода назад Жорик пришел в агентство Екатерины Нарышкиной без диплома и рекомендаций – подсобным рабочим. И как-то сразу очутился в ее постели. Причем предпочитал оттуда совсем не вылезать. Плюс это или минус – большой вопрос.
Сейчас он тихонько прокрался в кабинет – почти на цыпочках. И, дойдя до Кати, вероломно и без объявления войны набросился на нее с поцелуями, захапав всю ее тонкую фигурку своими ручищами.
- Эээ… - принялась отмахиваться она. – Уймись!
- Котик, я соскучился, - замурлыкал Жорик, взявшись за пуговки на ее рубашке.
- Придется еще поскучать, - решительно убирая его руки от своей одежды, сказала Катерина. – Чемодан собрал?
- Вчера еще, котик! – закивал Жора. – Ну ты чего? Не хочешь к папке, что ли?
- Уйди, а? А то одна улечу.
- Месячные, да? – голос его прозвучал участливо. – Чаю будешь? С шоколадкой? Я сгоняю. 
- Сгоняй! 
И проводив взглядом исчезнувшее в двери идеальное тело с идеальным отсутствием мозга, Катерина вернулась в позу прежнего анабиоза, прерванного Жориком. 
Но мысли потекли иные, и она поддалась разбору собственного полета с вышеозначенным индивидуумом. Началось все живенько и весело. Катерину развлекал этот вечно готовый к бою пионер, да и удобно было – чего уж скрывать? Потом его постоянная готовность стала несколько утомлять. И сейчас она с удовольствием бы избавилась от этой привычки, если бы не два «но»: 
1. Вопли кумы: «Дура! А для здоровья?!»; 
2. Совершеннейшее нежелание искать что-то новое. Скучно! Ну ума бог не дал, так кому они нужны – умные мужчины. Только проблем добавляется. 
- То им ЗАГС подавай, то еще какую-нибудь фигню удумают, - выдала со вздохом Катя куда-то в сторону западного побережья Франции и, совершив перезагрузку чашкой кофе, любезно сваренным Ирочкой, заставила себя вернуться в рабочее состояние. 
У вернувшегося Жоры была отобрана шоколадка, сам же он был оставлен без сладкого до заселения в гостиницу на далеком сказочном острове. 
«Романтика, Жорик, романтика!» - было заявлено ему с полным знанием дела. 
Вероятно, этим и подбадривал себя Жорик, когда больше суток спустя легко и вдохновенно тащил два Катькиных чемодана в аэропорту Ле-Ламантена.
Катерина плелась за ним менее бодро – ей подбадривать себя было решительно нечем, кроме единственного варианта: надо!
Как вдруг в самый неподходящий момент, совсем того не ожидая //иначе непременно подготовилась бы к такой подставе или, по крайней мере, придумала бы способ, как ее избежать//, она увидела посреди аэропорта здоровенного патлатого мужика с отвратительно знакомым серебристым смеющимся взглядом на загорелом до состояния бронзы лице с уже совсем лохматой черной бородой. Мужик был похож на пирата, но вполне цивилизованно вместо мушкета или сабли какой-нибудь держал в руках листок бумаги, на котором черным по белому было распечатано «Рыжик». И смотрел прямо на нее.
- Ёпт! – встала Катя как вкопанная. – А этот что здесь делает?
- Кто? – удивился Жорик и проследил за ее взглядом, тоже остановившись.
Зато пират недоделанный с самым довольным видом, вызванным, видимо, реакцией на его персону, ломанулся вперед.
- Ну, привет, Рыжая! – прогрохотал он на весь терминал. – Свиделись!
- Вот Афонька гад! – прошипела Катька вместо приветствия.
- Афонька тебя спас! – рассмеялся Сережа Писарев, раскрывая объятия под удивленное Жориково «Эээээ!». – К тому же он не знал, мы с ним потом уже познакомились. Мальчик с тобой?
- Это Георгий! – сообщила она ценную информацию, увернувшись от длинных Сережиных рук, и поинтересовалась без всякой надежды: - У тебя ассистента нет, а?
- Дома остался, – ответил он, оценивающе глядя на «Георгия» и ловя на себе его ответный едва ли доброжелательный взгляд. Потом вернулся к Катьке и весело сказал: - Я вообще-то в отпуске здесь. Но без ассистента справлюсь, можешь не тревожиться. Я раньше один работал, если помнишь.
Раньше он действительно работал один. Жил у друзей, поскольку с папой разругался в хлам. Зарабатывал копейки. Называл себя вольным художником.  Еще три года назад…
- Лучше бы ты дома остался. Или нашел другое место для отпуска, - Катерина повернулась к Жорику. – Идем! В отель мы и без фотографа доберемся.
- Ага, - кивнул Жорик и ринулся вперед.
- Нас такси ждет! – запротестовал Писарев.
- Тебя! – поправила его Катя и предприняла обходной маневр, потащив за собой Жору.
- Вообще не изменилась! – раздалось им вслед. – Такая же зарраза!
- Сам зараза, - бурчала Катерина, пока искала такси и ехала в отель. 
Продинамив Жору в очередной раз и спровадив его в соседний номер, чуть не уснула прямо в ванной. 
Сколько проспала – осталось загадкой //чертовы часовые пояса!//, все это неопределенное время бегала по дремучим джунглям от двух дикарей – один был похож на пирата, а другой на Тарзана-нудиста. Подорвалась от настойчивого писка будильника и никак не могла понять, за каким дьяволом он разбудил ее посреди ночи. 
Однако ночь закончилась быстро, когда она включила мозг и сняла с глаз маску. Включенный же мозг напомнил и о предстоящей встрече со счастливыми брачующимися. 
Катерина смиренно вздохнула и выползла из кровати. 
Но когда через полчаса сидела в ресторане лучшего отеля острова, где предстояла встреча с клиентами, была бодра, свежа и исключительно язвительна. Кстати, небезосновательно. Потому что буквально через пару минут ее ожидания в том же зале нарисовался Писарев – в драных джинсах, рубашке с британским флагом и – внезапно! – с наполовину отчекрыженной бородой. Бронзовый загар оставался при нем. Окинув Катьку спокойным взглядом, он уселся напротив и заявил:
- Они будут через десять минут.
- Ты подрабатываешь секретарем?
- Я давно уже зарабатываю достаточно, чтобы не нуждаться в подработке. В жизни иногда случаются перемены к лучшему.
- Заметно, - с кривой усмешкой кивнула она на бороду.
Его рука дернулась к подбородку, но тут же вернулась на место.
- Ага, - улыбнулся он. – А тебе, кстати, возраст даже к лицу. Хотя на какие-то омолаживающие процедуры лучше раньше начинать ходить, а то потом может стать поздно.
- Зато будет причина для самооправдания у страдающего ранней импотенцией.
- Ого! У твоего нынешнего такие проблемы намечаются? Бросай, пока не поздно, Катька. Ну его, мучиться.
- Я тебе предлагаю варианты для отступления.
- О как! А не много на себя берешь? Хотя… о чем я? Это как раз в твоем репертуаре.
- Думаешь, если посмотрел первое действие первого акта одного-единственного шоу, то знаешь весь репертуар? – рассмеялась от души Катерина. – Вот уж у тебя точно не отнять самоуверенности.
- Я твой репертуар почти год изучал, Рыжая! – рявкнул Писарев. – И на что ты способна, знаю. Некоторые вещи прослеживаются в динамике.
- А ты чего так разнервничался, исследователь динамики? Это вредно. Для здоровья.
- Не тебе беспокоиться о моем здоровье!
- Молчу, молчу. Не беспокоюсь, - покорно склонила голову Катька. Разве что реверанс не отвесила.
Писарев крякнул и стал озираться по сторонам.
- Кормят тут чем? – проворчал он.
- Крокодиловым мясом.
- Ну и херня…
- Нахрена тогда приехал?
- В отпуск! К другу! Я не виноват, что меня Суков здесь застал!
- Вот и жри крокодиловое мясо по дружбе! Сукову спасибо скажи – денег подзаработаешь. Вдруг придется тратиться на соблазнение очередного главреда.
Если Писарев и был удивлен, то это выдала только изогнувшаяся на мгновение черная бровь. Но вскоре она вернулась в исходное положение, и Сергей улыбнулся.
- Я польщен. За моими успехами следили. К сожалению, ответить тем же не могу. С кем спишь ты, мне давно уже не интересно.
- Не льсти себе. Просто Суков тебя рекламировал. Вероятно, это твой наилучший талант.
- Возможно. А возможно и нет, - буркнул Писарев и откинулся на спинку стула. Помолчал некоторое время. И, наконец, добавил: - И это не повод для скандала, который ты пытаешься устроить. 
- Ты даже не догадываешься, что такое скандал в моем исполнении. Но тебе повезло. Его я закатываю только людям, которые мне особенно важны. 
Катерина взглянула на часы и скривилась. Страждущие окольцеваться на встречу решительно не торопились. Писарев смотрел на нее еще какое-то время, переваривая полученную информацию. «Особенно важны!» - в очередной раз в жизни возмутился он и мрачно проговорил:
- Они только с пляжа. Наверняка трахаются в душе. Жди.
- Да мне по барабану, - пожала Катька плечами. – Чем дольше они трахаются, тем меньше времени остается у тебя.
- Успеется. У меня по жизни все в последний момент.
- Ну вот сам и будешь объясняться с недовольной невестой. Блин, от безделья жрать охота! – сказала Катя и ломанулась к бармену.
Писарев остался. Наблюдал за ней. По счастью, среди бела дня народа в ресторане практически не наблюдалось. Потому можно было позволить себе без зазрения совести рассматривать ее – давно не видел. Любопытно же!
Когда накануне отзвонился Суков и умолял взять эту работу, Сергей, услышав имя владелицы свадебного агентства, едва не послал того в далекое путешествие по морям, по волнам на китобойном судне. Но что-то удержало его от такого поступка. Во-первых, встреча с ней в любом случае неизбежна, хотя в случае отсутствия совместной работы и общение можно свести к минимуму в виде пары неловких встреч без необходимости общаться. Но все же… было и во-вторых. Во-вторых, ему жуть как хотелось хвастануться. Со времени их расставания прошло три года. Вроде как, много воды утекло. Можно и забыть обо всем случившемся и неслучившемся. И спокойно поработать.
Любопытство. Верно, именно то слово. Ему любопытно было, какая она сейчас. И ёкнет или не ёкнет у него. Раньше и имя ее без дрожи слышать не мог. Потом, казалось, отпустило. Но это Катька… зарраза! За сутки второй раз довела! Однако он удовлетворенно отмечал про себя тот факт, что, кажется, не очень-то и ёкало. Желание придушить – это ж не всякие там рюшечные мурашки по спине и не ванильные сопли. Желание придушить – это такое… конкретное желание, блин!
И пофигу, что ей пофигу, что он все-таки чего-то добился! Решительно пофигу.
Катька топала обратно к столику с каким-то ярким замысловатым в оформлении коктейлем под стать ее яркой разноцветной юбке в многочисленных оборках. Писарев невольно усмехался под нос, представляя себе, как переломит эту птичью шейку. А когда она уселась перед ним, его рот, отдельно от головы, сам собой произнес:
- Ты поправилась, что ли?
- Типа тебя волнует, - Катерина бросила на стол соломинки и сделала большой глоток из бокала.
- Меня? Нет. Непривычно. Рыжий пирожок.
- Жоре нравится.
- Бедняга! Попробовал бы он сказать, что ему не нравится!
Катькины брови взлетели на лоб, глаза округлились. Она открыла рот, но из него долго не раздавалось ни звука. 
- Это ты сейчас на что намекаешь? – вкрадчиво поинтересовалась она у Писарева.
- На грандиозность скандалов, которые ты устраиваешь тем, кто тебе действительно дороги. Или он тоже – не особо?
- Исключительно особо! Знаешь, как с ним скандалим? Ночи напролет! Соседи от зависти полицию вызывают.
Писарев тоже от зависти чуть не вызвал полицию. Во всяком случае, куда-то себя деть ему захотелось, а это влекло за собой неизбежную пьянку, что само собой подразумевает дебош, разврат и мордобой. А значит, и полицию.
Открыл было рот, чтобы ответить хоть что-нибудь язвительное, но не успел. В это самое время в зале показались Горский с будущей супругой. Писарев натужно улыбнулся, вскочил со стула и не без облегчения протянул руку жениху:
- Слава яйцам! – воскликнул он. – Я всерьез собирался вас в розыск подавать!
- Сам жениться соберешься – я на тебя посмотрю! – рассмеялся Павел и крепко пожал его ладонь.
- Да ну к черту! Одни хлопоты. Это ради Лизки можно расплющиться, она у тебя уникальный материал.
«Уникальный материал» похлопал длинными ресницами и улыбнулся, сверкнув ямочками на щеках. Голубые глаза «уникального материала» влюбленно взирали на жениха.
- Эт точно! – довольно подтвердил Горский и повернулся к организаторше торжественнейшего торжества. – Когда будет фотосессия? 
Катька, удивленно наблюдая сцену приветствия, хлопала ресницами не хуже «уникального материала», но быстро пришла в себя и живо переспросила у Писарева:
- Когда будет фотосессия?
- А когда надо? – не остался в долгу Сергей. – Я-то хоть сейчас.
- А у меня идея есть, - выдала невеста и широко улыбнулась. – Грандиозная. 
Горский незаметно вздохнул, Писарев опустил глаза, а Катерина Дмитриевна озвучила: 
- С удовольствием выслушаем вас, Елизавета.
Лиза улыбнулась еще шире и объявила:
- В общем, мы же для журнала будем делать фото. Катер – это скука скучная. У всех было, все делали. Можно… ну я тут лайнер недавно видела в порту… ну вот представьте себе… открытое море. Мы с Пашкой на корме, прям как в Титанике. Потом на борт садится вертолет. Мы торжественно шествуем к нему и улетаем в небо. Вот!
- Потрясающе! – восхитилась Катька. – Не так ли, Сергей Сергеевич?
- Да ахренеть, - ошалело выдохнул фотограф. И перевел взгляд на жениха.
Тот сердито сопел, но молчал. Писарев приподнял бровь – она у него в этот день была на редкость подвижной. И все-таки ринулся в бой.
- Лиз, ты себе это как представляешь?
- Ну… Как? – невеста снова сверкнула – то ли ямочками, то ли глазами. Не разберешь в этом южном климате. – Закат… море обагрилось его цветами и переливается золотом. Я в платье… ну прям как фея… Паша, - она глянула на жениха, - в чем-то легком и светлом… или наоборот, как Джеймс Бонд, в костюме и очках… ну, в общем… Мы любим друг друга, любуемся видами… А потом возле нас приземляется вертолет, Паша подхватывает меня на руки, несет к нему. И мы вместе улетаем туда, где садится солнце.
- Потрясающе! – продолжала восхищаться Катька. 
Ее восхищение, однако, перешло в шипение Горского. 
- Лиза! Мы ведь решили это еще раз обсудить. Сами!
- Паш, ну это же здорово, неужели ты не видишь? – надула губки Лиза.
- Не ви-жу! – многозначительно посмотрел Павел на невесту. 
Катька не менее многозначительно взглянула на Писарева. Писарев сосредоточенно изучал стакан с замысловато закрученными в нем салфетками.
- А мне нравится! – возмутилась невеста. – Это бывает раз в жизни! Небо, море, романтика! Белые паруса на горизонте. Чего ты упрямишься?
- Тебе романтики мало? – продолжал шипеть Горский.
- А тебе что? Денег жалко?
- Надеюсь, ты сейчас несерьезно?
- А я другого объяснения не нахожу!
Катерина переводила взгляд с одной на другого. Не понимая, то ли плакать, то ли смеяться. 
- Вот совсем? – очень серьезно спросил Павел.
- Паша, ну пожалуйста! – плаксиво попросила Лиза.
- Давай поговорим об этом без свидетелей.
Невеста резко помрачнела. Окинула жениха горячим и тяжелым взглядом. А потом выпалила:
- Знаю я, что ты мне скажешь. Спасибо, что заставил почувствовать себя дурой!
- Лиза!
Лиза его уже больше не слушала. Тихо всхлипнула. Недобро зыркнула глазами, будто предупреждала, что в ближайшее время трогать ее опасно для жизни. Вскочила со стула и бросилась прочь из ресторана. За столом повисла тишина. Нарушаемая лишь негромким сопением жениха.
- Давай, - проговорил Писарев, глядя на Нарышкину. – Догоняй, разговаривай… А то она сейчас свалит с Мартиники. В Австралию.
- Кажется, это вы, Сергей Сергеевич, поборник матримониальности, - хмыкнула Катя, но поднялась и пошла за Лизой, успев услышать за спиной его саркастичный голос:
- Не будешь бороться – останешься без гонорара.
- Та она, вроде, не рвач, - вздохнул Горский.
- Она? – отозвался Писарев. – Ха! Все, что идет вразрез с ее интересами, ею воспринимается как личный вызов. Не рвач. Нервач моей нервной системы, твою мать!
- Да ладно! А производит впечатление адеквата, - удивился Павел. – Лизка в восторге, прикинь!
- Если это у нее восторг, то я боюсь предположить, что у нее не восторг. Что это сейчас было, а?
- Невосторг от меня. Она мне про этот летающий «Титаник» третий день рассказывает.
- Третий? – не поверил Писарев.
- Третий! Водки хочешь?
- Бляха, приехать на Мартинику на свадьбу друга, чтобы водяру глушить… 
- А текилу?
- Та давай уже что-нибудь, - мрачно рассмеялся Писарев, снова уныло глянув на выход из ресторана. – Все равно день загублен.
- А у тебя-то с чего? – спросил Павел, пока ждали заказ – три раза по текиле и что-то в виде салата.
- Да так… зарраза одна… - не раскололся Сергей.
В общем-то, и после первой текилы он не раскололся. И после второй. Но вот после третьего раза по третьей его понесло. Язык сделался легким-легким, а в голове противным дятлом задолбило: все беды от баб. В том, что все беды от баб из присутствующих, кажется, никто не сомневался. Уж во всяком случае, не Горскому было возражать – после Лизкиной выходки.
Писарев глядел на него посоловевшим взглядом, подперев одной рукой щеку, а другой, свободной, ковыряя вилкой странный салат. И уныло говорил:
- И вот знаешь, что хуже всего, а? Вот просто до омерзения! Знаешь?
- До омерзения? – оторвался от собственного салата Горский.
- До него! Вот то, что она меня… она даже не сказала мне остаться… понимаешь? Хочешь жить – живи. Не хочешь – вали… Полнейший пофигизм… Я, знаешь, уже сумку собрал, выходить, все жду: ща позовет… ну, как там нормальные бабы, захнычет… Фиг! Крикнула: Писарь, я в душ, дверь захлопни! И все!
Горский долго смотрел на Писарева, потом в свой пустой стакан, после гипнотизировал бармена и, вновь сфокусировавшись на Сергее, сказал: 
- Вот щас не понял!
- Да чё непонятного! – взвился тот. – Я Катьку замуж позвал, она отказала. Кому нужен нищий бездомный фотограф?
- А богатый с домом во Франции?
- А богатому с домом во Франции она не нужна, - промямлил Писарев. – Потому что… этта… как оно… типа гордый…
- Оно тебе виднее… конечно…
Писарев удовлетворенно кивнул и насыпал соли на внешнюю сторону ладони. Бросил несчастный взгляд на лайм и совершенно неподходящим случаю голосом торжественно заговорил:
- Я потом год с ума сходил! Еле оклемался! А ей пофигу, а! Про нее репортаж делали в Ла Пирамид. Преуспевающая бизнесвумен, красивая женщина, творческая личность, б*я!.. Я себя по кускам собираю, а она уже тогда с каким-то миллио… ннером мутила. Никогда себе не прощу, что в Бретань с ней ездил. Нахера я туда ездил? Она меня… того… ун-низила…
- Жлобом называла?
- Неееее… это не… И какой из меня жлоб, если нифига не было… Я тогда, помнишь, с фазером разосрался совсем, вусмерть, по сей день не общаемся… Ну и остался без… содержания. Даже Бретань… за Катькин счет…
- Вот! – глубокомысленно выдал Горский.
- И чё? Жлобом быть лучше, чем н-ничтожеством.
- Думаешь? У меня, ващет, на носу свадьба. А невеста свалила…
- Таа… Она нормальная, вернется… Все бабы хотят замуж, ну и платье… кроме этой зарразы.
- Нормальная… но мечтает о вертолете… Черт! Замуж, платье, вертолет! Ты логику видишь?!
- Не… бабам логика не нужна… бабам любовь нужна… Эта их… чего она там тебе сказала…. Романтичность, - недовольно поморщился Писарев, слизал соль с руки, опрокинул в себя очередную рюмку и сожрал дольку лайма. – Романтичность, твою мать! – прогрохотал он.
Горский последовал его примеру. 
- Может, я, правда, жлоб? – спросил он, жуя шкурку зеленого цитруса.
- Побежишь за вертолетом?
- Не знаю.
- Не дури… и не ведись… это реально херотень… я себе как представлю… аж фу!
- А вот если б… - начал Горский и замолчал.
Сергей поднял на него мутные глаза, и бровь его – на сей раз пьяно и совершенно несимметрично изогнулась буквой Зю.
- Чё если б? 
- Вот она б у тебя… ну тогда… вертолет попросила? Вот сказала б: оставайся… вместе с вертолетом.
- Катька б не попросила, - сокрушенно вздохнул Писарев. – Если б попросила – угнал бы… Это лучше, чем когда совсем ничего… не того…
- Угууу… - сочувственно протянул Павел.
- Агааааа…
Сергей с несчастным видом опустил свою уже едва ли вменяемую голову на стол, отодвинув тарелку с недоеденным салатом.
- Не боись… - устало пробормотал он. – Вернет Катька твою Лизу… У нее пять свадебных платьев. Думаешь, хоть одна девочка упустит шанс в них покрасоваться?
- Да как-то не хочется, чтобы со мной из-за платьев, - глаза Горского озарились короткой вспышкой разума.
- Любишь, что ли? – удивился Писарев.
- Что-то я опять не понял… А нафига тогда?
- Любовь – хрень… И бабы тоже…
- А нахрена жениться хотел?
- Любил…
Павел сонно кивнул.
- Баиньки? – пьяно хохотнул Писарь.
- Не помешает, - согласился Горский.
Но именно в эту ночь со сном у Писарева были проблемы.
Не, сразу, видимо, под действием алкоголя, спал отлично. Часа три точно. Потом еще около четырех часов проторчал в уборной, проклиная все на свете и спрашивая себя, на кой черт было брать текилу, а не водяру! А потом смысла ложиться уже не стало. Над Мартиникой забрезжил рассвет.
Сергей Сергеевич Писарев встречал его на балконе своего номера с видом на море и удивлялся в который раз тому, насколько причудлива жизнь вообще. А его в частности – любила выполнять самые неожиданные кульбиты.
Сказал бы кто девять лет назад, что его притаранят на свадьбу Горского в Ле-Ламантен, он бы долго ржал. Тогда он только-только окончил универ и наотрез отказался работать по специальности, полученной в своем бурситете, хоть и самом престижном, какой выбрал отец. Тот, недолго думая, послал его в свободное плавание со своими закидонами. И Писарев принялся барахтаться. Получалось это у него крайне слабо.
Кому нужен начинающий фотохудожник с замашками сибарита?
Особенно тот, который вообще нифига не умеет, кроме как изображать гениальность?
Хотя попробовал бы ему кто-то об этом сказать в те времена – получил бы по морде. В него никто не верил. Совсем никто. И он это очень хорошо понимал, все сильнее разочаровываясь в себе в течение пяти лет. До тех пор, пока не встретил Катю Нарышкину, у которой горел какой-то проект, и под рукой никого не оказалось. Так и познакомились. Его привел к ней общий знакомый. Оплата была символической, а результат… Кате понравился.
Он вцепился в нее мертвой хваткой, не желая отпускать от себя единственного человека, который в него вдруг поверил – как в талантливого фотографа. Именно этим он мечтал заниматься всю жизнь. И не знал, как доходчиво объяснить это миру. Кате объяснять не пришлось. Он и сам не заметил, как влюбился в нее.
Тем больнее было падать.
Тем важнее оказалось доказать!
Доказать, на что он способен – сам! Без других людей!
И именно этому были посвящены все последующие годы после их расставания.
И работать с ней согласился, дурак, чтобы носом ткнуть: видишь, чего я!
- А чего я? – пробормотал Писарев и тяжело вздохнул.
Натянул шорты, тенниску и кепку. В уши воткнул наушники, после чего покинул отель и легкой трусцой направился к пляжу. В отпуске он стал бегать. Тоже как последний дебил.
Утро было ясным и солнечным. У моря то тут, то там уже околачивались туристы. Солнце немного слепило глаза, в результате чего пришлось натянуть кепку пониже и пообещать себе, что после пробежки обязательно окунется в воду.
Так и бежал себе Сергей Сергеевич вдоль набережной, пока внезапно взгляд его не выхватил на пляже подозрительно рыжую голову и обнаженную узкую спину. А эту спину он узнал бы среди сотен похожих спин – ею он восхищался.
И тут случилось. Ёкнуло.
Писарев остановился. Перевел дыхание. Попытался понять, что именно ёкнуло: сердце засбоило, легкие от пробежки выкобениваются или, может быть, результат похмелья? Но бороться с собой, воистину, смысла не было. И потрусил он по пляжу к спине.
- Солнечные ванны принимаете, Катерина Дмитриевна? – крикнул он ей издалека.   
Она обернулась, разочарованно вздохнула и сообщила: 
- Принимаю.
А он, между тем, потерял дар речи, вперившись в ее ничем не прикрытую грудь.
- Отомри, - усмехнулась Катька и улеглась на живот.
Писарев икнул. Выдернул из ушей наушники и выдал сакраментальное:
- Ты это чего творишь?
- Загораю.
- Голая? Это что? Нудистский пляж?
Теперь зависла она. Приподняла голову, похлопала ресницами и… не нашлась, что сказать. Писарев тоже молчал. Понял, в конце концов, что сморозил. Нет ничего глупее, чем уйти от женщины, а потом, спустя три года, возмущаться тому, что она тут… голая.
Скрежетнув зубами, он уселся рядом на песок и, избегая смотреть на нее, поинтересовался:
- Что там Лиза?
- Дуется.
- Сильно?
- Я же не обидомер. Не уехала – уже хорошо.
- У человека свадьба, - вздохнул он. – Столько вбухали, куда она поедет теперь…
- Было бы желание.
- А у нее есть желание… вертолет… бред какой-то…
Катерина резко оторвала голову от полотенца и посмотрела на Писарева. 
- Та прям! Не ракету ж.
- А чё? И такое было? – удивился он.
- Нет, не было, - она подперла голову рукой. – А вот всякие воздушные шары, вертолеты-самолеты, катера-парусники… Обязательная программа, как розочки на трехъярусном торте.
- Аааа, - он понимающе кивнул, снял кепку с головы и откинулся на нее на песке, после чего совершенно бессвязно проговорил: - Катька, давай не будем больше ссориться, а?
- Ты сейчас серьезно?
- Серьезно. Отработаем, да и разъедемся спокойно. Как план?
- Сногсшибательный. Но мне все же интересно. Когда я с тобой ссорилась?
- Да с самого прилета! – возмутился он. – Чё я тебе сделал-то? Выручить тебя согласился, встретить приехал, жениха вчера на себя взял, пока ты невесту откачивала.
- Благодетель! На премию намекаешь? Привык: по дружбе, по знакомству, через постель?
Писарев быстро повернул к ней голову и ошалело посмотрел в ее красивое лицо – пока еще без веснушек. Знал, что завтра они обязательно проявятся. Но сейчас это еще больше накалило.
- Ты сейчас о чем это? – на всякий случай уточнил он.
- О твоих методах работы.
- Ты же ничего не знаешь о моих методах работы!
- Узнаю́, в последнее время достаточно, - лениво проговорила Катя. – Если не главредша, то друг Горский.
- Черт! Да он меня на свадьбу пригласил! А Суков мне позвонил, когда я здесь был! Мы только потом Пашку в известность поставили! Катька!
Писарев в ужасе понимал, что оправдывается, и никак не мог сообразить, зачем это делает. Но иначе пока как-то не получилось.
- Ну я так и поняла. Тебя же ко мне тоже привели?
- Я тебе щенок на поводке? – подхватился он с песка.
- Ты. Мне. Никто.
- А! Ну да! Я и забыл! Ты мне однажды уже очень ясно дала это понять, а я все на те же грабли!
- Я?! – она тоже вскочила и теперь сидела рядом, возмущенно сверкая глазами. – Да я! А впрочем… - она отвернулась к морю, сделала глубокий вдох и улыбнулась. – Если тебе так удобнее…
- То есть, опять я виноват? – умудрился он вставить, прежде чем до них донесся счастливый голос, верещавший на весь пляж:
- Коооотиииииииик! Кис-кис-кис! Я крем принеееееес!
- Спасибо, дорогой, - расплылась Катя в улыбке, любуясь неумолимо приближавшимися кубиками Жориного пресса.
Жорик мчался к ним по пляжу, играя под солнцем умопомрачительными мышцами, и напоминал беспечного и очаровательного песика в ярко-голубых плавках вместо красивой ленточки. На ходу он размахивал полотенцем, как флагом. А в руках действительно нес тюбик с кремом.
- Как тут мой Котик? Не сгорел? – совсем без одышки спросил он, едва добежал – будто шел прогулочным шагом. Писарев невольно скривился. И подумал о том, сколько же времени надо проводить в тренажерке, чтобы так выглядеть… не иначе крайняя степень нарциссизма. 
- Не сгорел. Ты как нельзя вовремя.
- Ты ж моя маленькая! – улыбнулся Жорик. – Давай намажу.
Катерина кивнула и подставила ему спину. Жорик выдавил на руку крем и принялся размазывать его по ее коже. И разве что сам не урчал от удовольствия. Писарев взирал на это безобразие приподняв бровь и в полнейшем недоумении. А уж когда гигантские лапы Жорика добрались до ягодиц, не скрытых крошечными плавками, его начало откровенно потряхивать.
- А что там наш животик? – продолжал кудахтать великан с идеальным телом. – Что там наши грудки?
- Приобретают равномерный загар.
- Ммммм, - замычал Жорик.
И тут Писарев не выдержал. Не дожидаясь, пока Жорик доберется до «животика и грудок», он встал с песка и хмуро брякнул:
- Позвонишь, короче… как понадоблюсь… мне еще бы для журнала их родителей снять… потом….
- Уговори Горского на вертолет – и все наладится, - сказала Катерина на прощанье.
- Это же идиотизм, - слабо возразил Писарев, но тут Жорик принялся переворачивать Катьку на спину, и, увидев мелькнувший в чужих руках маленький острый сосок, горе-фотограф судорожно вздохнул, буркнул: - Ладно, пока!
И спасся бегством.
Катерина дернулась и снова легла на живот. 
- Хватит! – сердито сказала она Жорику.
- Что-то случилось, Котик?
- Ничего не случилось. Голова болит.
- Ты слишком много работаешь! – очень серьезно сообщил ей он. – А я знаю хорошее лекарство от головной боли.
- Какое?
- Секс!
Катерина мысленно закатила глаза, но вслух произнесла: 
- Вероятно, я тебя удивлю, но менструации длятся дольше одного дня.
- Ну… мы осторожненько… в душе… тебе понравится, правда!
- Жорик! Иди… искупайся!
- А ты со мной пойдешь? – жалобно спросил он.
- В следующий раз, - заверила Катька, чувствуя себя живодеркой. Жорик был безобидным существом, которое она //простихоспади// приручила. Бедняга с самым удрученным видом кивнул и ломанулся в воду. А его яркая голубая идеальная задница замелькала среди волн.
Катерина проводила его взглядом, весело помахала рукой, когда он в очередной раз живописно вынырнул из воды и, быстро упаковав себя в длинный ядовито-зеленый сарафан, в котором напоминала рыжеволосую игуану, ретировалась с моря. 
Жорику была оставлена многообещающая записка. 
«До вечера, дорогой!» с алым отпечатком губ. 
Посчитав обязательную программу на личном фронте отработанной, Нарышкина приступила к боевым действиям на фронте общественном. Любыми правдами и неправдами надо было убедить Елизавету вернуться к намеченному плану: фотосессия → девичник → свадьба. В конце концов, эта чудачка хочет замуж за своего Горского. Хоть с вертолетом, хоть без. //Сто пудов//.
- Лиза! – влетев к непутевой невесте в номер, ринулась Катерина с места в карьер. – Есть компромиссное предложение: сегодня проводим первую часть фотосессии. Пока вы креативите на пару с талантом от фотографии, я договариваюсь с капитаном лайнера. Ну и мы дружно уламываем вашего жениха. Как вам такой план?
- К черту такой план! – решительно объявила Лиза, наполовину высунувшись из шкафа. – Я думала, он страдать будет, а он бухал вчера со своим Писарем, представляешь! Явился пьяный в стельку, даже прощения не просил!
- Да не будет он страдать. А фотографии нужны. Платья запечатлеть. И банановый рай.
Невеста надолго замолчала, снова скрывшись за дверцей шкафа. Потом оттуда вылетело одно из платьев, которые она привезла с собой для свадьбы. Здесь у нее сейчас было два. Еще три прибудут непосредственно к счастливому дню в обстановке строжайшей секретности. Так было условлено, чтобы Паша не видел, в чем она замуж собралась идти.
- Значит, я страдаю, а он не будет? – наконец, возмущенно донеслось из-за дверцы.
- Мужики страдать не умеют!
- Совсем?
- Совсем! Свадьбу не отменяет? Это главное. Потому наряжайтесь, а я звоню фотографу. Да?
- Нет! – выпалила Лиза, выбравшись из шкафа. И со слезами в голосе воскликнула: - Если они страдать не умеют, значит, и любить не умеют! Зачем тогда это все?
- Для создания семьи, - жизнеутверждающе заговорила Катя. – Сначала будет праздник. Потом медовый месяц. Потом еще много чего. Лет через пятьдесят, на золотую свадьбу, сядете со всеми своими многочисленными родственниками и предадитесь воспоминаниям, листая альбомы и просматривая видеофильм о вашем самом главном событии в жизни.
- Это пахнет нафталином!
- Отменяем свадьбу?
- Я хочу, чтобы он меня любил! А ты только подтверждаешь, что не любит! При чем здесь свадьба, фотографии и вертолет? 
- Вот и я задаюсь тем же вопросом.
- А я им тоже задаюсь! Давно! Вдруг он ошибся, и ему другая нужна… спокойная и умная!
- Павел не похож на человека, который не знает, что ему нужно. Вы сами хотите за него замуж?
- Хочу, - шмыгнула носом невеста.
- Тогда идем фотографироваться!
- Прямо сейчас?
- Прямо сейчас! – подтвердила Катерина.
Лиза растерянно посмотрела на платье, одиноко валявшееся на кровати и манившее легкостью кружев.
- Цветы хочу. Чтобы венок на голове и волосы распущенные! – выпалила девочка в ней, а женщина тут же добавила: - Пусть облизывается, гад!
- Будет вам венок. Я звоню фотографу?
- Звоните! – рыкнула Лиза. – И визажистке моей звоните! Всем!
Катерина облегченно выдохнула и вылетела из номера. 
- Часа через два невеста будет готова явить свою красоту твоей камере, - проговорила она в трубку, едва Писарев ответил.
- Да неужели! – деланно изумился тот.
- Ну вот ужели. Как там жених?
- Вчера уходил на своих двоих, но тяжко.
- За пару часов в себя придет?
- Та куда он денется! Как услышит, что Лизка согласилась на фотосессию, оклемается. Найти бы его только…
- Вот иди и ищи!
Собственно, именно это Писарев и сделал. Пошел и нашел.
Долго искать не пришлось. Как и ожидалось, молодой, маявшийся от похмельного синдрома, занял позиции у барной стойки неопознанного заведения неподалеку от отеля, пока молодая забаррикадировалась в их люксе для молодоженов. Вид у него, прямо скажем, был так себе.
- Тебя сейчас только снимать! – расхохотался Сергей Сергеевич. Сказать, что у него самого состояние было «огурцом», конечно, нельзя. Но все же выглядел он чуток бодрее клиента и друга.
- Куда снимать? – не въехал Паха.
- Ууууууу… тяжелый случай! В журнал, Горский!
- В какой, мать его, журнал! Я не буду без Лизки.
- И не будешь! Она согласилась.
- Really? – подскочил Горский и со всей дури шарахнулся коленом о соседний стул, зацепив им бамбуковую стойку, на которой ходуном заходили бокалы. – Бляяяя!!!
- Эй, полегче! – выкрикнул Писарев, придержав стойку и глядя на перепуганную морду бармена. – Катька ее уговорила. Короче, это… давай, приходи уже в чувства… Опохмеляться будешь или пошли окунемся?
- Пятьдесят грамм, пончик и холодный душ!
- А она на перегар нормально? Я ж вас целоваться заставлю, - хохотнул Писарев.
- Вуайерист недоделанный! – рявкнул Паха. – К тебе пошли, в мой душ меня точно не пустят сейчас.
- Пошли, - согласился Писарев, и тут же добавил: - Вуайерист! Ты когда-нибудь видел, как твою бабу кремом постороннее чмо намазывает? А она разве что не кончает при этом?
- Прибил бы! – безапелляционно сообщил Горский, направляя свои неожиданно твердые шаги в сторону отеля.
- Вот! А теперь представь себе, какая у меня выдержка! Утешает одно – она давно уже не моя баба!
- Вот и забей!
- Забьешь тут… каждый день перед глазами.
- Так не твоя ж!
- Угу, - мрачно согласился Писарев.
Они поднялись по лестнице на второй этаж, где расположился фотограф. Тот впустил в свой номер жениха и выдал:
- Я тебе пока пожрать раздобуду! И за костюмом сбегаю. Тебе все равно туда хода нет.
Доморощенный Фигаро слово сдержал. Пожрать раздобыл, за костюмом и двумя рубашками сбегал и спустя час сопровождал не менее доморощенного графа Альмавиву к первому месту фотосета с полным антуражным набором: солнце, воздух и вода + пальмы и совершенные тишина и покой. Мечта романтика. 
Паха принялся бродить вдоль берега, пиная песок носком ярко-красного ботинка. Писарев нахально щелкал его со стороны. Лиза прибыла на место еще через сорок минут. Сначала из автомобиля показалась ее ножка – к слову, босая. Потом чуток кружева подола ручной работы белоснежного цвета. А потом и вся новоявленная Розина выбралась на свет божий. С распущенными по плечам волнистыми золотыми волосами, в которые были вплетены тропические цветы, и в платье в пол, напоминавшем скорее замысловатый сарафан. Этот момент немедленно был запечатлен СергейСергеичем.
- Торжественность момента и совершенство непосредственности! – выдал он.
Горский непосредственно, но торжественно крякнул и ломанулся к Лизе. Бежать по песку в брендовых туфлях было неудобно, но он очень старался и добрался до машины, когда его фея уже самостоятельно вытащила из нее нечто похожее на сложенные крылья, в чем нормальные люди увидели бы самый обыкновенный шлейф. 
- Я ждал! – радостно выдал жених.
- Я вижу, - сделав самую равнодушную мину, на какую была способна, ответила Лиза и посмотрела на фотографа. – Куда идти?
- Да к водичке поближе, - жизнеутверждающе скомандовал Писарев.
Лиза решительно подняла подол и, как была, босиком потопала к морю, не глядя на своего жениха. Павел не отставал. 
Катерина, выбравшаяся из той же машины, которая доставила невесту на берег, наблюдала, как Горский, не иначе на правах жениха неотвергнутого, решительно взял Лизу за руку. Та руку немедленно отняла, бросив на него испепеляющий взгляд. И только Писарев, глянув на Катьку, тяжело вздохнул:
- Да уж… чую, предстоит… экзекуция…
- Та ладно! – усмехнулась Катерина. – Апофеоз любви. Тебе должно нравиться.
- Ну зачем ты так? – хмуро спросил он. Потом махнул рукой и, не дожидаясь ответа, пошел работать.
- Как «так»? – спросила она вслед, не задумываясь, слышит он или нет. – Ты такого же хотел… 
Она вздохнула и побрела по берегу в другую сторону. Голову озарило принятое решение: хрен еще когда Афонька от нее хоть один заказ получит. Такая подстава с его стороны! Мало ей проблем с Лизой, так еще и Писарев, присутствие которого напрягало двадцать пять часов в сутки. 
Каких усилий ей стоило сдерживать себя, чтобы не вцепиться в его патлатую голову. Или бороду, если ему будет больнее. Чтобы было так же больно, как и ей, когда она заперлась в ванной и скулила на полу в полотенце, прислушиваясь – хлопнет или не хлопнет входная дверь. 
Хлопнула. 
Эта чертова дверь хлопнула. 
Еще как хлопнула. 
Ей казалось, стены ходуном заходили. 
Актерище! Уходил красиво – неторопливо, эффектно! Каждой минутой впиваясь в нее. Будто она не чувствует, будто ей не больно. 
Приваливаясь к двери, Катерина заставляла себя оставаться на месте. Она никогда не бегала за тем, кому не нужна. Не хочет быть с ней – пусть катится на все четыре стороны! Лучше кто угодно, чем тот, кто остался из милости.
- Катерина Дмитриевна! – вдруг раздался за ее спиной знакомый голос, заставляя злые горькие мысли разлететься, как стаю чаек. – И вы здесь! По работе или отдыхаете?
На этот раз она чертыхнулась мысленно, бесконечно «обрадовавшись» очередному представителю семейства Писаревых, и повернулась к говорившему. 
- По работе, Сергей Сергеевич, по работе.
Писарев-старший в белых брюках, белой свободной рубахе, в белой же панаме и с трубкой в зубах широко ей улыбнулся. Точно так же, как его достопочтенный сын. И спросил:
- Уж не Горский ли вас заказал, постреленок?
- Свадьба здесь нынче единственная, а я пока род деятельности не сменила.
- Феноменально тесен мир! – торжественно объявил Сергей Сергеевич. – А я здесь гостем. На той самой свадьбе. Только утром прилетел. Мы ведь с Павлом Николаевичем партнеры, с отцом его сто лет дружим.
- Жаль, я не знала этого раньше, - пробормотала Катерина себе под нос.
- Ну и как вам работается на краю света? Устали поди от каменных джунглей? Хоть выдохнете.
- Вы безусловно правы, Сергей Сергеевич. Обстановка способствует.
- Обстанооовка, - протянул Писарев-старший, заметив жениха с невестой на пляже. Рядом с ними на песке валялась туша фотографа с камерой. Несчастный родитель вздохнул и мрачно пробормотал: - Вот уж кому не живется спокойно… в любой обстановке.
- Признайтесь, что завидуете ему, - улыбнулась Катерина.
- Его беготне по миру и отсутствию постоянного заработка в начале карьеры? Зависимости от прихоти работодателей и просто неспособности, наконец, повзрослеть? Он в прошлом году в Африку ездил, львов фотографировать. Как есть идиотизм!
- Он живет так, как хочет он. Без оглядки на вас и мнение чужих людей. Он свободен. Он может позволить себе в любой момент поехать в Африку, чтоб фотографировать львов. А вы спланировали путешествие на Мартинику ради свадьбы Горского-младшего месяцев восемь назад, верно?
Бровь Писарева-старшего изогнулась точно так же, как у его сына, он вынул трубку изо рта и задумчиво проговорил:
- Так точно, Катерина Дмитриевна… Но только вот что! Дело не в том, что он свободен. Дело в том, что он безответственен… вам ли не знать…
Она в ответ пожала плечами. 
- Нет, этого я о нем не знаю. Если, конечно, это вообще имеет место быть. У вашего сына буйная фантазия, и я уверена, он ее унаследовал.
- Мог унаследовать целую корпорацию… а вместо этого носится со своим так называемым талантом, на песке валяется.
В это самое время, будто подтверждая слова отца, Писарев-младший по колени забрался в воду и заорал на весь пляж:
- Да что вы такие напряженные! Лизка, у тебя бабочка в цветке!
Невеста вздрогнула и чуть не поскользнулась, благо жених поймал. На что, видимо, получил не самую лицеприятную реплику.
- Да и талант – штука весьма сомнительного свойства в данном случае, - проворчал Писарев-старший наблюдая эту возню.
- Его талант никогда не был сомнительным, хотя вы и отказываетесь это признавать. Из чистого упрямства, кстати, - сказала Катерина, тоже глядя на происходящее у воды.
- Вы правда так считаете?
- Правда, - Катерина повернулась к Писареву. – Правда.
- А еще он дурак, - хмыкнул Сергей Сергеевич. – Проворонил такую девушку…
- В жизни нет однозначного.
- Да? А вот Сережа назвал бы меня однозначным тираном и деспотом. Да, я слежу за его жизнью… И про вас знал, думал, вы на него повлияете… но нет, его так и тянет ко всякому дерьму… Причем однодневному. Единственные продолжительные отношения в своей жизни с успехом провалил! И даже не сомневаюсь в том, что бросили вы его, потому что жить с этим вечным ребенком невозможно.
- Я польщена, Сергей Сергеевич, вашим мнением о своей неоднозначной персоне. Если бы вы еще стали думать чуть лучше о собственном сыне.
- Он не давал повода лучше думать о себе, - пожал плечами тот.
- Он дает вам его постоянно, а вы не хотите замечать.
- Ну да… сейчас – особенно. Подрабатывая на свадьбе лучшего друга. А во время свадебной церемонии мне придется краснеть, что мой сын фотографирует гостей, - рассмеялся Сергей Сергеевич, потом смерил Катерину придирчивым взглядом, подмигнул ей и добавил: - Хорошего дня. Я думаю, мы еще увидимся.
И с этими словами он медленно побрел дальше по пляжу.
- Болван! – прошептала Катерина обиженно.
- Болван! – заорала Лиза так, что спугнула чайку, бродившую у кромки воды. И бросилась к машине. За ней бежал Горский. За Горским едва поспевал Писарев, пакуя на ходу камеру.
- Я не буду с тобой целоваться, понял? – продолжала орать Лиза. Цветы на ее голове испуганно подпрыгивали. – Я слишком зла на тебя! И эти ваши выкрутасы с Писарем со мной не прокатят!
Катерина безучастно наблюдала, ожидая окончания шоу, которое неминуемо наступало – Павел остановился на полпути и крикнул: 
- А я не буду тебя просить со мной целоваться! Я тоже зол!
- Ну и прекрасно! – верещала невеста. – Спать будешь на диване!
- Не переживай! Я сниму другой номер! В другом отеле! – крикнул в ответ жених, развернулся на сто восемьдесят градусов и гордо свалил с места атомного взрыва. Лиза в ужасе смотрела ему вслед, кинулась было за ним, но тут же удержала себя на месте. Всхлипнула, выдвинула вперед упрямый подбородок, села в машину и скомандовала возвращаться в отель, совершенно позабыв и про фотографа, и про организатора церемонии. Автомобиль тронулся.
Сергей ошалело глянул на Катьку.
- Я только попросил страсти добавить, - как-то по-детски попробовал оправдаться он.
- Так они и добавили, - хохотнула Катерина.
- Я имел в виду несколько другое…
- А они поняли… как поняли… 
Катя повертела головой и повернула к небольшой пальмовой рощице – туда еще никто из сегодняшних фигурантов не ходил. Писарев двинулся туда за ней. Ноги сами понесли. Рассматривал ее узкую спину в тонкой блузке и разве что волком не выл. Уже и забыл, какая она у него… была.
- К тебе отец подходил, - наконец, проговорил он. – Я видел. Вы знакомы, что ли?
- Знакомы.
- Только не говори, что ты его свадьбу последнюю делала!
- Хорошо, не скажу, - кивнула Катька.
- Зарраза, - вяло констатировал он.
- Если тебе нужно куда-то туда, - кивнула она прямо перед собой, - то я могу пойти и в другую сторону.
- О чем он с тобой разговаривал?
- О тебе.
Писарев мрачно кивнул, но дальше спрашивать не решился. Не то чтобы было страшновато, нет… Просто он имел примерное представление о том, что мог сказать о нем отец. И в какой-то степени догадывался, что Катерина с ним солидарна.
- Так и знал, что его тоже пригласили, - пробормотал Сергей. – Не могли не пригласить.
- Два болвана!
- Ты чего?
- Да ничего. Никак не пойму, что вы делите – песочницу или бабу.
- Я уже с ним много лет как ничего не делю. После того, как он меня выгнал. Потому… если он тебе вдруг нравится… ты учти, что у него характер – не сахар.
Сказал и осекся. Понимание, что сморозил какой-то бред, пришло быстро, но поздно.
- А это мысль! – оживилась Катька. – Стану твоей мачехой, нарожаю тебе братиков-сестричек. Здо́рово, правда?
- Прости, - это слово далось ему непросто. Он вообще крайне редко просил прощения. И только в детстве.
- Вообще-то я серьезно.
- Я тоже. Прости.
- Ты до сих пор пьяный? – участливо поинтересовалась Катерина, бросив на него беглый взгляд. – Или с утра с Горским похмелялись для добавления страсти?
- Не, обошлись завтраком и душем. Лиза все еще хочет свой дурацкий вертолет?
- Дурацкое имеет свойство владеть человеческими мечтами долго.
- Это точно… 
Говорить было больше не о чем. И самое простое, как ему казалось, просто уйти. Но Писарев, словно последний идиот, мучительно искал тему для разговора. А потом не нашел ничего лучше как сообщить:
- Пашка ее любит.
- Серьезно? – усмехнулась Катька. – А Лиза уверена, что нет.
- Значит, ему не повезло. Иногда люди склонны приписывать другим то, чего в помине нет. Или ожидать слишком многого.
- Хотеть взаимности от того, кого любишь – много? Наверное… Наверное, это действительно много – хотеть чтобы тебя тоже любили и в тебя тоже верили.
- Вот именно! – вспылил он. – Живешь с кем-то, строишь в голове планы, а потом – хлобысть по этой самой голове! Чтоб не расслаблялся. Потому что планы твои вообще до сраки! А твои фантазии – это твои фантазии. Как вообще фантазеров можно воспринимать всерьез!
Катерина резко остановилась, повернулась так, что теперь видела его лицо прямо перед собой – стоило лишь поднять голову, и весело спросила: 
- Фантазеров всерьез? Не знаю, я не пробовала. 
И не дожидаясь ответа, она отвернулась и потопала дальше. Да в общем-то, если он что и хотел сказать, то в эту минуту расхотел. Оказывается, это все еще больно, когда тебя мордой макают в лужицу. И ничего не изменилось. И фиг изменится. Давно смириться пора, а его все тянет.
Писарев быстро достал камеру и сделал несколько кадров ей вслед. Дома распечатает и соорудит коллаж. «Не знаю, не пробовала» - отличное для него название. Как раз в дополнение к «Крушению матримониальных планов фотографа» - фотографии, которую он до сих пор таскал в бумажнике и удивлялся, почему она на ней такая веселая?
Писарев психанул, спрятал фотоаппарат, резко развернулся и отправился обратно в отель. Дорогу туда еще следовало найти. А это казалось ему не самым простым занятием. В странно подавленном состоянии, в каком он пребывал, нужно было умудриться пройти мимо бара – а бары едва ли не на каждом шагу.
Однако миссия оказалась выполненной в достаточно короткое время. Потому что единственное, чего он хотел – это побыть в одиночестве. В течение этого дня и следующего будут потихоньку собираться гости. И он наверняка понадобится. Фотографировать родителей, друзей, двоюродных бабушек и прочую толпу сомнительного происхождения. Потому что никто не в курсе, что свадьба тут на волоске. Они ж веселиться приехали. А не факт, что та же Лизка еще не свалила с Мартиники – с нее станется.
Примерно с этими тяжкими думами он вошел в холл отеля. И примерно с этими тяжкими думами плелся по нему к лестнице. Как вдруг услышал радостный оклик позади себя:
- Писарев!
Обернулся. И мысленно застонал. Кошмар его жизни. Баба, от которой покоя не было ни на земле, ни в море, ни в космосе. Главный редактор журнала Ла Пирамид и его бывшая. Ну… как бывшая?.. Два уик-энда бурного секса… после которых он всерьез подумывал изменить внешность, имя и бежать в Мексику. Потому что ей двух уик-эндов оказалось маловато. Она так и сказала ему однажды: «Маловато будет». Видимо, поэтому спустя год безуспешной беготни за Писаревым-младшим, открыла для себя Писарева-старшего. Но тот отделался от нее еще быстрее.
- Натали! – надеясь, что голос звучит хотя бы не удрученно, воскликнул Сергей.
- Нежданчик! – подлетела она к нему с гораздо больше, чем приветственным поцелуем.
Он с трудом отлепил ее от себя и в ужасе спросил:
- Только не говори, что и ты к Горским!
- Сначала к тебе, потом к ним. Папу упоминать? – Натали лукаво повела бровью.
- Так, может, лучше сразу к нему? – съязвил он.
- Не, начнем с тебя. Ты не рад, что ли? Я же знаю, ты прилетел сам. Ну не в ду́ше же тебе развлекаться!
- А откуда такая уверенность, что здесь я не нашел себе никого для развлечения?
Натали хмыкнула и снизошла: 
- К проституткам не пойдешь. А гости на свадьбу приезжают только парами.
- Может, я кого из аборигенш подцепил, а?
- Аборигенши приравниваются к неумелым проституткам, - Натали прижалась к его боку и щекотно ткнулась губами в ухо: - Идем к тебе, у меня сюрприз для тебя есть.
- Слушай! – он отстранился и заглянул в ее по-кошачьи зажмуренные глаза. – Давай так! Я здесь сам по себе, а ты – сама по себе. Мне не нужна пара, Таш!
- Пара всем нужна!
- Бляха, ну и какого папа женился не на тебе, а?
- Спроси об этом у папы, - рассмеялась Натали, ухватив Писарева за руку. И он даже сделал попытку оказать сопротивление. БЫ. Если бы в этот самый момент в холле отеля не показалась… Катерина. Они как-то сразу встретились глазами. В одно мгновение. Сергей сглотнул подступившее вмиг воспоминание о фантазерах и серьезном к ним отношении. И решился:
- Он абсолютный болван, Натали. Не сумел оценить тебя по достоинству.
- Этот шанс есть у тебя, милый! – проворковала барышня, недвусмысленно стрельнув глазами.
- Ну и замечательно. К тебе или ко мне?
- Как тебе хочется.
- Тогда к тебе! У меня сейчас Горский обретается.
И легко развернувшись с ней к лестнице, Писарев потащил главредшу за собой. Не оглядываясь, но чувствуя сумасшедшее желание обернуться и снова посмотреть на Катьку. Справедливости ради, так паршиво ему уже давно не было! С самого утра, когда он наблюдал за ней же с ее Жориком. Тошнотворно! Но у тех хоть любовь, а тут чего?
Взмыв на второй этаж и удостоверившись, что хвоста за ними нет, Писарев резко отстранился от Наташки и осторожно спросил:
- Ну и куда?
- Вообще-то у меня бунгало на берегу, - рассмеялась она и полезла целоваться.
- Вот черт! – выдал он с досадой, быстро выворачиваясь из ее цепких лапок. И принялся вдохновенно пороть околесицу: – Ну прости! Слушай, беги в свое бунгало, я догоню! Мне это… презервативы захватить надо… А я их забыл… в номере, и там Горский… Короче, я сейчас!
- Не задерживайся, милый! – вздохнула Натали и умудрилась чмокнуть его еще разок, многозначительно потершись об него упругой грудью.
А после упорхнула яркой бабочкой. Хорошо хоть до номера не дошли – меньше шансов застать ее потом у себя. Писарев только тяжко вздохнул. Глянул на часы и вздохнул еще тяжелее. Свободы не получится. Родители жениха и невесты должны уже были давно прибыть. А значит, у него остается пара часов на то, чтобы сделать снимки для журнала. А потом мальчишник. Который еще не факт, что состоится.
Как и ожидалось, Пашка в номере не обнаружился. И где он сейчас шарится в своих брендовых красных туфлях – тот еще вопрос. Писарев надеялся только, что не квасит где-нибудь. А то вдруг свадьба все-таки еще будет.
Горские и Довгорученко нашлись в ресторане отеля, уже кишащего самой разнообразной родней будущих молодоженов, где мило обедали и ожидали фотографа, встреча с которым давно должна начаться. Впрочем, его отсутствия никто не замечал. Им и так было хорошо. Писарев примчался взмыленный и готовый работать. А его усадили «кушать». И спокойно обсуждать, какие фотографии они желают получить в итоге, где их напечатают, и как это безобразие будут потом обсуждать друзья и коллеги.
Слава богу, вертолетов никто не заказывал. Потому отделались малой кровью – нащелкали сватов на теннисном корте, замеченном возле отеля. И у бассейна. «Девочки» пожелали.
И еще спустя полтора часа Писарев мчался в ресторан с местным колоритом, расположенный прямо на пляже, где Пашка собирал своих на мальчишник. Украшенный разноцветными лампочками и какими-то «туземными» бусами, тот выглядел устрашающе для лица неподготовленного. Оттуда орала музыка, совсем не «колоритная», и периодически раздавались дружные крики, что говорило о том, что вечеринка в самом разгаре. К облегчению СергейСергеича. Потому что отмена мальчишника – это серьезно.
Здесь же был найден и Горский, притащивший себя, видимо, не без усилий. Сидел за барной стойкой и принимал поздравления. Правда, толпа была сама по себе, а Горский – сам по себе.
- Ты как? – участливо спросил Сергеич, приземлившись рядом.
- Херово! – сказал Паха и запил сказанное рюмкой какого-то заморского зеленого змия.
- Чё делать будешь, решил?
- Угу. Жениться.
- Эт правильно! – кивнул Писарев и крикнул бармену по-французски: - Мне такое же, как у него!
«Такое же» через мгновение стояло перед ним. И только фотограф потянулся за выпивкой, как к ним подлетело какое-то уже не совсем вменяемое тело и выдало:
- Горский, а стриптизерши будут? 
- А я знаю?
- Не знаешь? – искренно удивилось тело.
- Свали, а? – рявкнул Пашка.
Тело совета послушалось. Но не сразу. Успело брякнуть: «Нахрена жениться, если так бесит?» И только после этого ретировалось. Правда, на его месте тут же появился следующий гость. Будто бы в очереди стоял.
- Горский, а может, передумаешь? – хохотал он.
- Та мне б свадьбу пережить...
- Таааааа! Только начнется после нее! Свадьба – это цветочки! Характер она тебе потом покажет!
- А нахрена ей вертолет потом? – ошалело спросил Горский.
- Вертолет? – удивился советчик. – Нееее… моя шубу просила… И машину… И в Париж… И еще всякую херню… А если что не по ее, так у нее сразу голова болит. Знал бы, что такая болезненная, фиг бы женился! 
- Та то фигня, - со вздохом протянул Горский и повернулся к Сергею. – Париж – оно ежу понятно. Вот нахрена мы сюда приперлись? Вот че мы с тобой дома пива в спортбаре не могли выпить? Футбол там посмотреть. А вместо этого – вот это все?
Он развел руками, и в этот момент в баре погас свет, раздались дикие звуки танца шамана вуду, что-то где-то грохнуло, шумнуло, рявкнуло, заискрилось, и посреди бара возник гигантский торт, из которого выпрыгнула блестящая во всех местах почти голая //если не считать треугольной тряпицы между ног// девица с кожей цвета молочного шоколада. 
Горский сделал фейспалм и шарахнулся башкой о барную стойку.
- Ёкарный бабай… - выдохнул Писарев. И дальше уже молчал, наблюдая творящееся вокруг светопреставление. Барышня ритмично двигала бедрами и скакала почти по всему залу – народ расступился, образуя ей «место для творчества». И с каждым шагом она все ближе оказывалась к виновнику торжества. Глаза ее манко поблескивали. А руки призывно тянулись к нему, жизнеутверждающе позвякивая браслетами.
Советчик, между тем, плотоядно улыбнулся, похлопал Горского по плечу и выдал:
- Наш тебе подарок! Когда еще потом гульнешь! 
- Гуляйте сами со своим подарком! – махнул рукой Павел и ринулся сквозь толпу гостей, исчезнув из виду в темноте карибской ночи.
Впрочем, не считая Писарева и горе-дарителя, вряд ли кто вообще заметил, что жених свалил. Гости визжали и улюлюкали. Девушка старалась изо всех сил. И откровенно уже пошла по рукам. Маразм происходящего зашкаливал.
Сергей мрачно крякнул, заглотил жидкость, так и стоявшую все это время нетронутой перед ним. И тоже бросился прочь. Искать приключения в другом месте. В другом баре. И лучше всего, на другой планете.
_________________

 » Попала ты, Рыжик! Окончание

Оказавшись на пляже под открытым небом, мысленно поржал: жаль, что Лиза действительно не просила ракету. Можно было бы, и правда, рвануть куда-нибудь… а здесь… под этим же самым небом его подстерегает Наташка, затаившаяся в бунгало, отец с новой женой, который обязательно к чему-нибудь да прицепится, невменяемая толпа, которой вообще пофигу происходящее, только развлечения подавай… и Рыжик… которого он потерял.
И самое ужасное – этот кошмарный, безумный день никак не желал заканчиваться!
Чувствуя себя совершенным идиотом, Писарев сунул руку в карман. Достал из него бумажник, раскрыл и вынул небольшую, теперь уже изрядно помятую и чуток обтершуюся фотокарточку. Катька, рожки и его собственная свирепая морда. Вот как он до жизни такой дошел, а?
Не отрывая взгляда от солнечной фотографии холодного дня в начале бретонского лета //что он скорее угадывал по памяти в свете луны и многочисленных ресторанчиков//, он побрел куда-то вглубь острова. В отель возвращаться определенно не хотелось. Потому, наткнувшись на маленький неприметный бар, забрел и туда. Оглянулся по сторонам и невольно усмехнулся. «Потерянный Рыжик» нашелся. И по этому случаю фотографию, которую он не выпускал из рук, пришлось срочно прятать.
Катерина сидела за дальним столиком в темном углу, перед ней стоял наполовину пустой бокал с чем-то разноцветным, что она глубокомысленно изучала, подперев голову руками. Обреченно вздохнув, Писарев поперся к ней. Знал, что не стоит. И знал, что не может не подойти. Ноги, чертовы ноги сами несли его к ней.
- Тебя что? На девичник не взяли? – поинтересовался он. 
- Лучше бы не взяли, - вздохнула она и подняла голову.
- Чего случилось?
- Ты себе представляешь пьяную зареванную Лизу, сующую баксы в трусы стриптизера?
- Чё? – опешил Писарев и невольно сел на соседний стул.
- Чё-чё! – передразнила его Катька. – Включи свою фантазию.
- Как я понял, это к числу достоинств не относится… - промямлил он. – Она свадьбу отменяет или нет?
- Официально – нет. Но на что вдохновит ее столь грандиозный праздник, устроенный подружками невесты, большая тайна. Все-таки стриптизер там старается! – она кивнула куда-то в сторону побережья, где, по ее мнению, сейчас старался стриптизер.
- Черт, - буркнул Писарев. – А Пашка от проститутки свалил, между прочим!
- Это мужественный поступок, - рассмеялась Катерина. – Но зря он! Чё уж! Когда еще потом погуляет, если, конечно, женится.
- А если он ее любит? Вот любит и все! Нахрена ему?
- Откуда я знаю, нахрена вообще это все! – хмуро крикнула она. – Пять платьев! Рехнуться! А стриптизер этот… Бегает вокруг, звенит своими причиндалами. 
Катька передернула плечами и одним глотком допила свой коктейль.
- Как есть идиотизм, - согласился Писарев. – Эти тоже… дебилы с тортом… Прикинь, выскакивает из крема… голая… Пашка как шандарахнулся головой о стол – завтра полморды разнесет!
- Так ему и надо! – зло буркнула Катерина и попросила официанта принести еще выпивки. – И тебе так и надо, чтобы из фотошопа не вылезал, рихтуя.
- Ну ладно я, - взвился Писарев. – Он тебе что сделал? Не подогнал гребанный вертолет? Это же бред, Катька!
- Да ни при чем здесь вертолет! – она помолчала, тяпнула нового коктейля и выдала: - Ты не поймешь…
- Я приложу все усилия, чтобы понять! Одной вертолет подавай. Другой Париж. Третьей вообще нихера не надо – со мной, во всяком случае! Не много на себя берете?
Катерина уставилась на Писарева, переваривая его речь, допила оставшееся в стакане, и непонимающе спросила: 
- Тебе чё, не дали, что ли? А в холле вроде она тебя разве что не съела.
- А тебя это не касается! Я же не спрашиваю, почему ты ведешь себя так, будто у тебя перманентный недотрах! Жорик-то, вроде, тоже старается!
- Жорик очень старается! На все лады! – выпалила она и без всякого перехода выдала: - Официанта позови! Пусть сразу бутылку тащит!
Он долго ждать себя не заставил. Оглянулся по сторонам, да и заорал по-французски на весь бар. Уже через мгновение перед ними стояла тара. Бутылка того, что просила Катя, и бутылка такого… зеленого… ну вы понимаете. И два бокала. И какие-то фрукты //надо ж закусывать!//.
Разлив по бокалам жидкости, Писарев окинул Рыжую злым взглядом и проговорил:
- Ну чего? За встречу, любимая?
- За встречу, любимый! – звонко шарахнула она свой стакан о его, тут же выпив все, что в нем было. Он немедленно последовал ее примеру, понимая, что закипает. А тушить пожар спиртосодержащим было, естественно, не лучшей идеей.
- Еще? – рыкнул Писарев. 
Она молча толкнула свой стакан к нему. Он снова наполнил оба:
- Твой тост. 
- Да можешь не пить, если без тоста не можешь, - Катька пожала печами и хряпнула следующую порцию.
- Что ж ты зарраза-то такая, а? – вырвалось у него со смешком.
- Что ж тебя это так волнует теперь-то? – в тон ему рассмеялась Катя и налила себе сама.
- Ну вот волнует! Прикинь!
- Тогда у тебя три варианта! – постановила она после очередного стакана.
- Ща, подожди, - рассмеялся он. Быстро тяпнул, поморщился и зажевал долькой неопознанного цитруса. – Во! Оглашай!
Она торжественно подняла руку и демонстративно загнула один палец. 
- Первое. Пересесть за другой стол! 
Слова сопроводились действием, ставшим традиционным под неоглашенный вслух девиз: «Вздрогнули!». После чего Писарев мотнул головой и ответствовал:
- Не подходит. Дальше давай!
Дубль два отличался вторым загнутым пальцем и текстом. 
- Свалить отсюда нахрен!
- Не, я хочу дослушать!
Катерина кивнула, снова выпила, загнула третий палец и, с трудом вдохнув побольше воздуха, сказала: 
- Тогда сиди, пей и терпи. Моя бутылка закончится – свалю я!
- Не свалишь – не сможешь ходить. Слушай, дай я твое попробую, а ты мое, а?
- Свалю! – заявила она решительно, протягивая ему свой стакан. – Хоть ползком!
Писарев в ответ придвинул к ней свой, зеленый.
- На три-четыре?
- А на раз-два?
- Как скажешь! Твое здоровье! – огрызнулся он и крупными глотками выглушил до дна ее дрянь. А это была та еще дрянь – термоядерная.
Катерина выпила молча. Так же молча скривилась. Потянулась за закуской, скривилась еще сильнее и ничего не взяла.
- Ну как? – спросил он.
- Хрень!
- С-согласен! Еще будешь?
- Буду!
- Ну… будь…
Писарев повторил им по порции, обнаруживая, что, собственно, в бутылках уже был виден просвет.
Пристальный взгляд исследователя динамики… исчезновения спиртного из сосудов стал последним, что помнила Катерина, проснувшись утром в незнакомой комнате. И единственным просветом, который могла наблюдать она в данный конкретный момент, был тонкий луч света между плотными шторами, создающими в комнате уютный полумрак. Сказать, что голова болела, значило ничего не сказать. Она гудела, звенела, тарахтела и отъезжала по кругу. Очень медленно и очень аккуратно Катька повернула ее на подушке в сторону раздающегося рядом мерного дыхания и к собственному… крайне неопределенному чувству увидела заросшую морду Писаря, лежащую очень близко от нее, а точнее – прямо на ее подушке. 
- Ёпт! – беззвучно выдохнула она и зажмурилась. Произвела быстрый первичный осмотр собственного тела. Тело было одето в футболку и шорты, в которых она ходила на девичник Лизы. Облегченно выдохнув, Катька гибкой ящерицей поползла из-под одеяла к краю кровати. Только, к сожалению, не такой шустрой. И уже через мгновение была ухвачена цепкой Писаревской лапой за футболку.
- Ну и куда несет? – раздался его скрипучий голос.
- Домой! – не оглядываясь, втянув голову в плечи, ответила Катька и дернула ткань. – У меня сегодня встречи.
Он не отпускал. Смотрел на нее. Внимательно и… недоумевающе. Будто силился что-то вспомнить. Затем свободную руку быстро сунул под одеяло и пошарил по своему телу. Потом поморщился и глубокомысленно сообщил:
- Штаны на месте.
- Вот и прекрасно! – фыркнула она и снова задергалась. – Отпусти меня.
- Зачем? По-моему, тебе и здесь неплохо.
Катерина резко повернулась, отчего перед глазами запрыгали разноцветные фонарики, которые она стойко выдержала, и зло зыркнула на Писарева. 
- Мне не может быть хорошо в твоей кровати! Кроме того, у меня есть своя!
На сей раз его взгляд опасно вспыхнул. Она почти видела, как в нем отражаются пролетающие в Писаревой черепушке мысли. Причем не самые приятные.
- А раньше нравилось! – взревел он, охнул и тут же откинулся на подушку. Видимо, голова не выдержала встречи с действительностью. Зато футболку отпустил.
Катька тут же вскочила, смогла удержать равновесие и сделать несколько шагов к двери. Там, к счастью, обнаружились сумка и босоножки. Она замерла на мгновение, обернулась к нему и проговорила: 
- А потом тебе это стало ненужным. 
Вышло жалобно, и Катька в ужасе выскочила за дверь. Чтобы услышать донесшееся из комнаты: «А я тебе вообще никогда не был нужен!» И глухой удар – ей вслед полетела подушка, чей полет был прерван столкновением со стеной. «Мазила!» - добавил он и мысленно проклял тот день, когда Горский решил устроить свадьбу на Мартинике.
Голова раскалывалась. Че за дрянь они пили, он помнил смутно. После того зеленого точно был ром, а вот дальше… Дальше, кажется, они поперлись петь на сцену. «The show must go on» в исполнении двух бухих в стельку русских произвело на окружающих впечатление. Потом они опять что-то пили. А, кажется, после поперлись купаться. Это он еще припоминал отчетливо. Как и то, что в воде попытался ее поцеловать, но… промахнулся. Ее смех до сих пор в голове звенел. В жизни ее такой пьяной не видел… да и, собственно, вообще никогда не видел. Катя не пила… раньше. С ним. И то, что пьяная она прикольная, он ей, кажется, тогда же, в воде, и озвучил.
А вот уже после этого начинался жуткий провал. Просто чернота какая-то! Слава богу, хоть не тошнило, как накануне, но все это грозило закончиться забастовкой печени. Лежачей.
Обидно. Продержаться-то оставалось два дня. Этот – относительной свободы. И следующий. Свадебный. Второй сложнее. Потому что опять придется пить.
Писарев потянулся к часам, валявшимся на прикроватной тумбочке.
Почти девять.
Тяжело вздохнул и все-таки заставил себя подняться. Голове это не понравилось. Она выразила свой протест шумом и помехами перед глазами.
Но Писарев был мужиком. Потому приказал своему телу отставить сопротивляться и идти в уборную. Мыться, бриться, приводить себя в чувство //облегчиться в смысле//.
Но стоило открыть дверь, как он подумал, что все-таки у него галлюцинации.
- Эээээ! – вырвалось у Писаря при виде Горского, дрыхнувшего в ванне в одних трусах и с опухшей мордой.
- Не ори… - хрипло попросил Павел, не открывая глаз.
Писарев сел на бортик и спросил:
- И чё ты тут?
- Сплю.
- А другого места спать не нашел?
- На кровати было занято.
Неожиданно для себя Писарев смутился. Пошарил глазами по полочкам со средствами гигиены. Потом по кафелю на стене. Потом по занятному коврику на полу. Потом вернулся к Горскому.
- А к Лизе совсем не вариант? Или выгнала?
- Нууу… вот чтобы не выгнала, - Горский тяжко вздохнул и открыл глаза – мутные и страдальческие. – Выгонит и на свадьбу не придет. А так, может, еще придет.
- То есть вариантов, что она сама там мается, ты даже не рассматриваешь?
- Не знаю, - честно признался Павел. Он сел, подпер голову рукой и принялся толкать рассудифилис: – Она так замуж хотела. Все планы строила. Платьев нашила! А теперь… вдруг она просто поняла, что ей без меня лучше. А она добрая. Прямо не скажет, вот про вертолет и придумала.
- Добрая, - передразнил его Писарев. – Дура она! Так бы за раз отмучился, как я в свое время. А ты тут сидишь, гадаешь в неизвестности!
- Да пошел ты, Писарь! Не перекладывай с больной головы на здоровую!
- Это у тебя-то здоровая? Додумался – в ванне спать!
- А где мне было спать? Ты чувак свободный. Тягаешь к себе, кого хочешь. А у меня Лизка!
- Кого хочу, - как попугай, повторил Сергей и тяжело вздохнул. – А ты… ты не слышал… мы там… сильно того?..
- Чего?
- Ну… шумели не сильно?
- Я спал. А что случилось?
- Та так… ничего… - Писарев опустил глаза, а потом выпалил: - Мы, походу, с Катькой спали…
- Та ну! – подпрыгнул Пашка. В голове его что-то булькнуло, и он осторожненько принял прежнее положение. – А про гордость трепался.
- Ну так… какая гордость по пьяни?
- Может, заказать этот чертов вертолет?
- Ууууууууу!
- Ну не смогу я без Лизки, - вздохнул Горский.
- Исходя из твоей логики, Лизка не может без вертолета.
- Да?!
- Ну, если это цена вопроса.
- Черт! Ну и что делать?
- Для начала дать мне принять душ и побриться. Так что давай, переползай на кровать!
Что Павел Николаевич Горский и сделал без малейших пререканий. После чего Сергей Сергеевич еще долго изучал собственную бородатую физиономию в отражении зеркала. Потом поморщился, взял триммер и принялся стричь, оставляя лишь то, что принято считать модной небритостью. И, оставшись недовольным полученной картинкой, психанул:
- Да твою ж мать, было или не было?!
И следующие полчаса он провел в душе, смывая с себя соль и налипший по всему телу песок.
Когда, наконец, выбрался, обнаружил, что свои силы несколько переоценил – мужик в нем забился в угол и тихо плакал. Остался мальчишка после первой в жизни пьянки.
Потому, добравшись до телефона, он набрал администратора, по-французски пояснил, что ему требуется, взял свой лэптоп и увалился на кровать, бросив дремавшему Пашке:
- Двигайся!
Тот дернул на себя покрывало и буркнул: 
- Сказал бы кто, что день перед свадьбой я проведу в постели с Писаревым, дал бы в морду.
- Я заказал нам завтрак в номер, любимый, - не остался в долгу Писарь.
- Идиот!
- Ну, это спорно. В конце концов, я у себя в постели!
И с этими словами Писарев открыл крышку ноута и устало уложил свою отвратительно ноющую голову на подушку. Катька из мыслей не шла. Засела занозой. Ужасно колючей занозой, которую хрен еще вытащишь – проще ампутировать все к чертям, пока не началась гангрена.
«А потом тебе это стало ненужным». Ему – ненужным? Это она так издевается, что ли? Да он до сих пор в себя по-человечески не пришел, живет с оглядкой на нее! А она!..
Но хуже всего – тон, которым она это выдала. Так, что он на мгновение, и правда, почувствовал себя виноватым. Потому и взвился, потому и психанул.
Потому и валялся теперь полудохлым в постели, что боялся кинуться к ней и немедленно потребовать объяснений. Впервые за эти три года у него закралось сомнение в том, что он правильно тогда поступил. А вдруг… вдруг следовало остаться? Не просила, но ведь и не гнала же…
Поспешив выбросить эту хрень из головы, Писарев занялся работой. Фотографии, сделанные накануне, следовало еще перебрать, отсортировать, выбрать, к каким применять ретушь. Непочатый край!
И уже к вечеру разве что волком не взвыл. Самочувствие было немногим лучше, но и столько времени находиться без Катьки – невозможно. Хоть посмотреть на нее…
Долго бродить по округе не пришлось. Ее дивный образ мелькнул в распахнутом огромном окне второго этажа отеля. И если Писарев мог почувствовать себя несчастным Ромео под балконом своей возлюбленной, то это приключилось почему-то именно сейчас. Хотя и балкон был не балкон, да и номер – Лизкин //и Горского, но, кажется, они оба об этом забыли//. А уж сравнением с Джульеттой Катьку можно было только насмешить. Писарев уныло покряхтел. Да так и остался стоять под окном, пока в нем видно было самую рыжую на свете девушку, которую он бездарно профукал.
А ничего не подозревающая о жизненных открытиях Сергея Сергеевича рыжая девушка в это самое время узнавала истинное положение вещей о причине скандала в будущей //возможно// семье Горских-младших.
- Это все потому, что я дура! – безапелляционным тоном и совершенно несчастным голосом изрекла Лиза. 
- И в чем конкретно это выражается? – уточнила Катя и подумала: - «Я, собссна, тоже не особенно умная. Притащиться к нему в номер».
- Я про этот вертолет дурацкий специально придумала… - принялась объяснять невеста. – Понимаешь, я все сомневалась… Надо нам жениться, не надо… А вдруг я его не люблю? А вдруг нам не стоит? Вдруг свадьба ради свадьбы, а жить потом как? Вот и придумала… последнее испытание типа… 
- Результаты испытания впечатляют, - констатировала Катерина и нахмурилась. Из головы не шло количество песка, которое стекло с нее утром в канализацию. Что доказывало посещение пляжа. Но все бы ничего, если бы у себя в номере, собираясь в душ, она не обнаружила отсутствие слипов под шортами. И сколько ни пыталась вспомнить, что было ночью – ничего не выходило. 
- Ага, - хлюпнула носом бедная испытательница. – Вот как мне теперь ему на глаза попадаться? 
«А мне?!» 
- В свадебном платье, полагаю. 
- Ты что! – небесно-голубые глаза клиентки сделались круглыми-круглыми, как два блюдца. – Буду как дура… явлюсь на церемонию, а его нет! 
- Естественно, его дураком сделать проще. - «Где я могла их… потерять? Если где-то на пляже – то, может, ничего и не было. А если было, и они остались у него в номере?! Кружевные, белоснежные, с атласным бантом сзади». – Он придет – а вас нет. 
- Ну как же он придет? – заревела Лиза. – Видела, какой он злой уходииил! И ночевать не вернуууулся! Его больше суток нет! 
- Ну психанул! Не железный ведь. Успокоится – и вернется. 
«Успокоился и не вернулся». 
- А вдруг он меня не любит больше, а? Я же сама все испортила! 
- Любит! Конечно же, любит, - успокаивающе говорила Катерина. – Я узнавала утром – Павел с острова не улетал. 
«И он не улетал». 
- Да? 
- Да! 
«Так было или не было?! Черт!!!» 
- Это еще ничего не значит! У него же характер! И у меня тоже характер! Так и разойдемся, потому что характер! 
- Характер, - повторила за ней Катя. – У вас стресс, ваш жених это обязательно поймет. 
«Нихрена он не понял!» 
- Я боюсь! 
- Я буду с вами. 
«С кем он – вот в чем вопрос». 
- Звучит как-то не очень обнадеживающе, - вздохнула Лиза и уставилась на белоснежное облако, торчавшее из шкафа. Последние наряды на завтрашний день к вечеру, наконец, доставили. Пять платьев. Пять! Бред какой-то.
Невеста всхлипнула и поджала губы. 
И в этот момент в дверь поскреблись. Осторожненько так, невнятненько. 
- Это он! – подпрыгнула на месте Лиза. 
«Это он!» - подумала Катька, но, конечно же, не о Горском.
Да, собственно, и не о Жорике, который предстал на пороге во всей своей накаченной красе, облаченной в яркую гавайку и шорты, когда она открыла дверь. 
- Я работаю! – рявкнула обиженно Катя.
Лиза разочарованно вздохнула, а Жорик заныл:
- Котик, поздно уже. Весь день пахал, тебя не видел! Пойдем, а?
Катька подпрыгнула, быстро чмокнула его куда-то в ухо, успев шепнуть: 
- Иди ко мне и жди! Скоро буду. 
И развернув его на сто восемьдесят градусов, нежно подтолкнула в нужном направлении.
- Ну Котик! Я соскучился! 
- И я соскучилась, - мрачно сказала Лиза. – По Пашке. Вот где он сейчас, а?
- Я тоже, - проворковала Катька вслед Жорику, захлопывая дверь, и вернулась к Лизе, засунув собственную усталость подальше, и вдохновенно принялась разыгрывать финал утомившей ее трагедии: – Павел… Павел… У Павла по распорядку вечерняя фотосессия. Это будет красиво. Писарев умеет шедевры выдавать, когда хочет. Потом будете смотреть и любоваться его страдающим по вам видом. А вот вы сейчас выпьете рюмку успокоительного и будете спать сном ангела, как и положено невесте накануне самого важного события в ее жизни. Завтра в девять я буду у вас. Всё!
- Да я уже хоть с фотографиями, хоть без согласна! – воскликнула Лиза. – Только бы он пришел!
- А я тоже согласна! Хоть со штампом, хоть без! – брякнула Катька, не обращая внимания на округлившиеся от удивления глаза Лизы. – Завтра он будет. И все остальное тоже будет. Всем спать – завтра на охоту! 
С этими словами Катерина победоносно вышла из номера и разочарованно вздохнула. Жорик оказался непослушным и расположился на полу рядом с дверью, за которой пыталась скрыться от него Катька. 
- Ну пошли уже, трудяжка моя! – сказала она своему ручному Нарциссу и протянула ему ладонь. – Отдыхать будем.
- Это уж как получится, - загадочно ответил он. Но Жорик и интрига – два несовместимых понятия. Потому долго ее сохранять ему не удалось. – Только в обморок от счастья не грохнись, когда я тебе сюрприз покажу.
Закатив «от предвкушения» глаза, Катька кивнула и потащила его на улицу. Затем, чтобы уже там угодить прямо в поле зрения фотографа Писарева С.С., по-прежнему слонявшегося под окнами. И надо же было, чтобы именно в этот момент Жорик обнаглел настолько, что притянул Катерину к себе поближе и обнял за талию. Писарев только зубами скрежетнул. И руки его сами собой сжались в кулаки.
Оценив обстановку //не факт, что верно, но уже как получилось//, Катька довольно улыбнулась и радостно продолжала топать рядом с Жориком в направлении корпуса отеля, где находился ее номер.
- Хорошего вечера, Катерина Дмитриевна, - донеслось до них со всем ядом, на какой был способен до сих пор незабытый бывший //а способен он был на многое, и это она знала//.
- И вам… силенок побольше, Сергей Сергеевич! – не осталась в долгу Катька.
Расслышать его ответ, а он определенно что-то сказал, у нее не получилось, поскольку в это самое время Жорик подхватил ее на руки, прижал к своей могучей груди и потащил показывать сюрприз.
Собственно, при любых других исходных данных… в смысле, если сменить девушку, для которой предназначалось затеянное, то у Жорика не было бы шансов на неудачу. Профит был бы гарантировал. Однако Жора претендовал именно на Катьку. А о Катерину Нарышкину и посильнее претенденты зубы пообламали.
Но Жорик старался. Распахивая дверь ее комнаты, он поставил ее на пол и произнес:
- А теперь закрой глаза!
Глаза Катерина закрыла, но не потому, что так сказал Жорик, а потому что ее все еще вспышками побаливавшую голову вдруг озарила слишком яркая мысль: Писарев ревнует. Писарев ее ревнует. Писарев ее ревнует к Жорику!
Как оказалось, Писарев ревнует не так чтобы зря. После того, как Георгий скомандовал: «открывай!», - перед Катькиным неясным взором предстала следующая картинка. Вся комната была усыпана лепестками роз, включая убранную бледно-розовым шелком и бантами постель. //С утра еще заправляла кремовое покрывало! Точно!//
На этом Жорик не остановился. Повсюду стояли цветы – по всем углам. Он превратил обычный гостиничный номер в оранжерею, и теперь среди этого цветущего великолепия что-то звенело и жужжало – насекомые налетели, видимо, через распахнутое окно.
На прикроватных тумбочках горели свечи, на подоконнике тоже. Но больше всего впечатляло выложенное на полу сердце – из крошечных свечек, половина из которых уже погасла, а половина норовила поджечь валявшиеся вокруг лепестки.
И посреди всего этого безобразия, преклонив колено, сидел Жорик, держа в протянутой к Катерине руке бархатную коробочку, в которой озорным светом сверкал небольшой, но эффектный топаз.
- Выходи за меня замуж, Котик! – лоснясь от удовольствия и восторга, воскликнул он.
- Прямо сейчас? – мрачно поинтересовалась Катерина Дмитриевна, оглядываясь вокруг.
- Зачем прямо сейчас? Дома! Надо же все организовать еще! Ну там… церковь, платье, бантики на машину.
- Ок! – сказала она тоном, каким разговаривала на работе и только о работе. – Вот дома и обсудим. Сейчас туши свечи, чтобы пожар не устроить, а я… ща приду, в общем… 
Жорик послушно принялся задувать свечки, а Катерина тихонько выскользнула за дверь, мысленно восхваляя собственное серое вещество, которое додумалось заказать два номера. В комнате Жорика она и провела спокойную ночь, с тем чтобы уже утром, как и оговорено, явиться к Лизе. Ту надо было собрать, упаковать в кабриолет, украшенный цветами //только фруктов не хватало в этой экзотичной корзине// и привезти к месту церемонии, вчера приготовленному Жориком.
Лиза встретила ее с похоронной скорбью и бледностью на лице.
- Он опять ночевать не пришел, - в ужасе шептала она Катерине, пока ей сооружали прическу.
- Готовится к первой брачной ночи, - не моргнув глазом, парировала Катька.
- С красотками с шоколадной кожей и… и… такими задницами, что мне и не снилось? Нет, точно надо было на стриптизера соблазниться! Чтобы хоть такой лохушкой себя не чувствовать!
- Соблазнились бы – тогда и почувствовали бы! Ваш Павел сбежал от подарка на мальчишнике. Не беспокойтесь.
Лиза навострила ушки, но переспросить не успела. В комнату влетела ее мама и принялась кудахтать рядом, вмешиваясь в процесс преображения Лизы Довгорученко в прекрасную невесту. Хоть и очень грустную. И чем ближе стрелка часов подходила ко времени начала церемонии, тем более затравленно девушка смотрела по сторонам. И если бы не платье с пышным кринолином и корсетом, расшитым кристаллами Сваровски, в котором походила на принцессу, то выглядела бы она и вовсе жалко.
Правда в последний момент перед выходом все же успела учудить.
- Катя, - заныла она, - а там было такое коротенькое еще, как распашонка! Можно я в нем замуж пойду? Это не сильно сценарий нарушит? Не хочу я эти пять платьев…
- Коротенькое будет потом! – решительно отрезала организаторша и не менее решительно поволокла Лизу к машине.
Невесте оставалось только подчиниться. И всю дорогу до места проведения церемонии она перебирала кружево юбки и удрученно вздыхала. Не от волнения, присущего всем невестам, а от страха, что жених не явится.
Гости уже собрались и расселись по своим местам. По лужайке неторопливо лилась классическая музыка. Официанты стояли наготове. Приевшаяся картинка из американской мелодрамы в виде витиеватой арки, множества бантиков и вазонов с охапками цветов тоже имелась в наличии.
Как и жених.
Он стоял в стороне от шикарного подиума в белом фраке и с грустным лицом, раскрашенным покрасневшей правой скулой, практически в тон неизменным брендовым ботинкам. Но едва завидев Лизу, Паха расплылся в счастливой улыбке и, послав к славянской Бабе-Яге заморские традиции, ломанулся к ней вдоль винтажной цветочной аллеи. 
- Лизка! – крикнул он и распахнул к ней свои объятия.
- Пашка! – воскликнула невеста и, подхватив свой кринолин так, что стало видно даже подвязку чулок, последовала его примеру и помчалась к нему.
Папаши умильно хмыкнули, мамаши не менее умильно всхлипнули, а Катерина Дмитриевна, возведя очи горе, ретировалась туземными огородами в поисках самого талантливого из всех присутствующих – фотохудожника Сергея Писарева.
Писарев же, нахально вручив камеру какому-то местному дарованию и сверкая выбритой наголо физиономией, сейчас на церемонии значился просто гостем. Но среди всех не усидел. Стоял себе в сторонке под пальмой. И мрачно наблюдал происходящее. Пашка на руках поволок Лизу к тому, что символизировало алтарь, не прекращая ее целовать. Молодая жена //вторая за последние три года// шептала что-то отцу на ушко. Натали плотоядно поглядывала на него самого, разве что не облизываясь. И вся эта комедия постепенно начинала превращаться в цирк.
- Пошли жениться, - услышал он торжественным аккомпанементом происходящему.
Какофония в голове на мгновение стихла, и он повернул ее к Кате. Ему показалось, что даже тихий галдеж гостей смолк, и слышно стало только слова ведущего свадебной церемонии, вещавшего карамельную херь на тему «пока смерть не разлучит вас». А он смотрел на Катерину и пытался понять, какое отношение все происходящее может иметь к любви?
- Нет, -  медленно произнес Писарев.
- Пожалуйста, - просительно протянула Катька, хлопнув ресницами.
- Кать, не надо… Я не хочу… - растерянно ответил он.
Она суетливо покрутила многочисленные браслеты на тонких запястьях, отчего те жалобно звякнули, отвела глаза и понимающе кивнула. 
- Ну и ладно… 
Развернулась и стала ловко лавировать между пальмами.
- Катя, стой! – услышала она за спиной и прибавила скорости. Но скоро к крику присоединились и его громкие шаги. Писарев совершенно точно бежал за ней.
Она нырнула между банановых побегов и выскочила к месту, где позже начнется праздничная вечеринка. Столы и стулья, цветочные гирлянды и фонарики – все замерло в ожидании гостей. Сейчас же было тихо и пустынно.
Здесь он ее и настиг. Схватил в охапку, развернул к себе и опалил удивленным, испуганным и… отчаянным взглядом. Так же отчаянно она стала вырываться из его рук. 
- Пусти меня, - ворчала Катя. – Пусти, говорю!
- Куда и зачем? – поинтересовался он, пресекая ее попытки тем, что обхватил ее крепче и прижал к себе.
- К Жорику. Он жениться готов. Даже хочет.
- То есть теперь тебе пофиг, за кого, лишь бы замуж?
Она зло отвернулась от Сергея и молча сопела, глядя на океан. Он тоже молчал и тяжело дышал,  рассматривая ее профиль. Но из рук не выпускал, чувствуя напряжение во всем теле. И ее, и своем.
- Я люблю тебя, - заговорил он. – И не понимаю, что делать! Тогда ты меня послала, теперь я тебе вдруг понадобился! Ты сама хоть знаешь, чего ты хочешь? Внеси, пожалуйста, ясность в мою жизнь!
- Я тебя не посылала!!! – вскрикнула Катя и со всей силой, на какую была способна, толкнула его в грудь. – Ты сам ушел!
И в конце концов, оказалась на свободе. Он ошалело смотрел на нее и чувствовал себя идиотом. Полез в карман, быстро доставая бумажник, откуда вывалилась на песок пресловутая фотография, на которой он запечатлел момент их расставания. Веселая и спокойная Катя, рассерженный и обиженный фотограф. Карточку подхватил ветер и понес бы по песку, если бы Сергей не успел ее подхватить. И в следующее мгновение сунул фото Катерине под нос.
- Сам?! – заорал он. – Это ты называешь, сам?! Я жениться на тебе хотел! Зачем мне было бы уходить, если бы тебе не было пофигу, есть я или нет?! Прости, быть временным явлением под твоей крышей мне совсем не улыбалось! Ждать, пока ты наиграешься с нищим художником и выставишь за дверь – не лучшая перспектива!
Лишь секунду она рассматривала фотографию, которую показывал ей Писарев. Слишком хорошо она помнила тот миг и без его креативной визуализации.
- Ну вот не хотела я за тебя замуж! – закричала она в ответ и отступила на шаг. – Не хотела.
- А теперь резко захотела!
- Я и сейчас не хочу, - мрачно сказала Катерина. – Но если это единственная возможность жить с тобой…
- Что? – опешил он и резко, в один шаг, сократил расстояние между ними. – Чего ты сказала?
- Я сказала, что люблю тебя, что хочу прожить с тобой всю свою жизнь, и чтобы у нас был ребенок… или два. Я всегда этого хотела. И если для всего этого тебе обязательно нужно на мне жениться – давай жениться!
Его челюсть отвисла, а руки резко схватили ее за плечи – крепко и нежно одновременно.
- Кать!.. - прошептал он странно орущим шепотом. – Ты понимаешь, что ты сейчас?.. Это же… Кать, я не потому что тебя не хочу… я потому что вот эти все вертолеты, пальмы, цветочки, платья… не хочу, понимаешь? Я… я тоже тебя люблю. Я не хотел тогда уходить… я просто не знал…
Она уткнулась носом ему в плечо и пробормотала: 
- Знал бы ты, как я не хочу… и никогда не хотела все эти пальмы и вертолеты! А ты взял и ушел…
- Дурак… - согласился он, зарывшись носом в ее волосы. – А ты взяла и не остановила…
- Я не могла останавливать. Это неправильно – заставлять человека делать то, чего он не хочет.
- Человек-то хочет… у человека с мозгами проблема… Ты меня простишь?
Катька подняла к нему лицо и рассмеялась:
- Проблему с мозгами решишь?
- Рыжик мой, - выдохнул Писарев, прижимая ее к себе еще крепче.
- Твой!
Он зажмурился, оторвал лицо от ее волос и нашел губами ее губы. Быстро, будто боялся поверить, будто боялся не успеть, будто боялся, что сбежит. Но Катя не сбегала. Катя целовала его в ответ.
Потом спохватился. Бестолково отстранился и снова заглянул в ее зеленоватые, как океан, глаза.
- Будешь со мной? – спросил он.
- Буду!
И больше уже он не медлил. Быстро наклонился, пошарил по песку. Выдернул из него большую ракушку и осторожно разломил пополам – получились две одинаковые части. Бледно-розовые, перламутровые, с загнутыми краями.
Потом он взял ее за руку и вложил в ладонь одну половинку.
- Значит… с помолвкой, Рыжик, - прошептал Писарев.

Начало апофеоза

Кажется, это была самая обычная среда самой обычной октябрьской рабочей недели – сезона свадеб, а значит, галер. Декорации меняем на самый обычный ЗАГС где-то даже не в центре самого обычного столичного города. На часах отметка 9:30 утра.
Именно в это время двери ЗАГСа распахнулись, и оттуда вышли два крайне деловых и чрезвычайно спокойных персонажа.
- Я тебя до офиса подбросить не успеваю, надо бежать к клиенту, - проговорил Сергей Сергеевич Писарев. – Не обидишься? 
- Неа, - ответила Катерина Дмитриевна, деловито поцеловав его в губы. – Мне тут рядом.
- Только вечером не вздумай никуда двинуть. Я тебя заберу и это… отметим немножко, хорошо?
- Ладно, ладно… Не вздумаю.
- Тогда пока, Рыжик!
Он снова притянул Катерину к себе, вдохнул запах ее волос //сегодня пахло чем-то итальянским//, пробежал губами по губам и, легко сбежав с крыльца, скрылся в машине и был таков.
Она же помахала ему вслед рукой и отправилась по запланированному маршруту для осуществления очередной организации очередной свадьбы, чтобы из обыденного сделать праздничное.
Катин день прошел весело во всех отношениях, но прежде всего потому, что она постоянно вспоминала – вообще-то сегодня день ее собственной свадьбы, самой организованной из всех организованных. В смысле, неорганизованной. И намек теперь уже законного мужа на «немножко отметим» в своем благостном настроении Катька воспринимала шуткой, не стоящей внимания. 
Поэтому вечером, выскочив из офиса, она сбежала по ступенькам, подлетела на предельной скорости к Сергею, поцеловала в губы и счастливо сообщила: 
- Я тебя люблю!
- И я тебя! – торжественно объявил Писарев, вынул что-то из-за спины, и уже через мгновение Катя погрузилась во тьму.
- Ты чего творишь? – замахала она руками в разные стороны. Но эти ее порывы немедленно была пресечены. Новоиспеченный супруг обхватил ее длинными ручищами и ответил:
- Похищаю. Мешок на голову и через седло. В смысле… в машину. И не вздумай снимать!
- Что за бред! – жалобно пискнула она и еще разок шарахнула кулаками в хаотичном направлении. Куда попала – естественно, не видела. Но «похититель» охнул и на мгновение ослабил хватку.
- У нас свадьба! – разъяснил он. – Положено!
И с этими словами подхватил ее подмышки и поволок к автомобилю.
- Ничего не положено! Мы же говорили! Я… Серёёёёжа!
- Что Серёжа? – смеялся он, запихивая ее в салон. – Попала ты, Рыжик!
- Фиг тебе! У нас не рабовладельческий строй, - возмущалась Катька. – Разведусь! Завтра же заявление подам!
- Подашь, подашь. Только свадьбу отгуляешь, и сразу подашь!
- Тебе все равно? – всхлипнула она и затихла.
- Естественно! Потому что развода я тебе не дам. А если судиться вздумаешь, я все равно не съеду. А то потом опять все сначала.
В ответ раздалось что-то неразборчивое, сопровождающееся фыркающими звуками.
- Ну вот и добренько! – рассмеялся Писарев, завел машину, и они тронулись. То ли с места, то ли умом – история умалчивает. Включил магнитолу, из которой нежно полилась тошнотворно сладкая музыка из Romantic Collection. И принялся голосить вслед за ней The Lady in Red //а ведь хотела с утра надеть зеленый комбинезон!//. Получалось не всегда в такт, но вполне приличествовало случаю. В каком-то смысле Катерине с мешком на голове повезло – он хоть немного приглушал звуки.
Добирались недолго. Относительно. Невеста выслушала всего три арии. И то, третью не до конца.
Потом Писарев остановился и спросил:
- Готова?
- Придушу! – клятвенно прошипела Катька.
Но в ответ была извлечена из машины, подхвачена на руки и благополучно транспортирована куда-то…. Словом, куда-то. Мешка она по-прежнему не снимала. И только оказавшись где-то, где не было слышно звуков улицы, но продолжала литься сладковато-ванильная мелодия, почувствовала землю под ногами – Писарев поставил ее на пол.
Следующим его телодвижением было сдергивание с ее головы раздражающего фактора.
- Ну и куда ты меня приволок? – все еще сердито спросила она, оглядываясь по сторонам. 
Гостей не наблюдалось – уже легче.
Но большой банкетный зал был украшен по всем канонам. С гребанной аркой, цветочками, бантиками, кучей жратвы на единственном столе и музыкантами на небольшой сцене. Апогеем этого безобразия было пышное белоснежное платье в сияющих стразиках на полупрозрачном корсете, надетое на манекен. Оно стояло возле стола и никакого доверия не внушало.
- На праздник, - негромко ответил Сергей. – Для нас. 
- Зачем ты! – с улыбкой сказала Катька и показала на платье. – Но его не надену ни за что!
- Не надевай. Можешь взять ножницы и изрезать.
- Не буду, - рассмеялась она. – Пошли есть, я сегодня не обедала.
- Видишь, как я все предусмотрел. А еще у нас тут номер для молодоженов… ну там с шампанским, клубникой со сливками и прочим фаршем.
- А что-нибудь неванильное предусмотрел?
- Стриптизера для невесты.
- Да? – Катины глаза опасно блеснули. – И чем же в это время будет заниматься жених?
- Я ревнивая морда. Стриптиз будет наедине и в моем исполнении. Я репетировал.
- Агааа… - протянула Катерина, обвела придирчивым взглядом зал и схватила предусмотрительного супруга за руку. – К черту ужин. Клубники будет достаточно. И только попробуй!..
Она не договорила и уверенно потащила Писарева из зала.
Словом, авторы со всей ответственностью заявляют: это еще неизвестно, кто больше попал. Правда?

Конец апофеоза.

_________________

У Писаревых, по ходу, карма такая, на роду им написано трусить, сбегать, не понимать друг друга, а потом с горем напополам склеивать то, что было) Но Катька-Рыжик нонешнего розлива мне не понра, потому что чиста мужик с Йайцами. И отношение к мужчинам у ней как к щеночкам, которые миленькие, но под ногами вечно мешаются. И Жорик этот её... Лучше уж ориентацию сменить, чем с вот этим спать. Но одно точно, Писаревы стоят друг друга, угу. Любовь до гроба, дураки оба
И Горские здесь с пулей в голове. Особенно Лизка. Лизка советского разлива вменяемее была, хоть тоже с пёрышком в одном месте))) Тут у Лизки тоже пёрышко, ток радиоактивное Ну а Горский такой Горский)))
Спасибо
___________________________________

JK et Светлая, спасибо большое за продолжение! С удовольствием читаю!
___________________________________

Фух, прочитала! Браво! И сразу поняла, что нерадивый студент-это муж, и аж слезы выступили, когда Пашка с Танькой перед Лизкой маячили. А этот суржик-это нечто! Ну и Катя-организатор свадеб-высший пилотаж. Я все пыталась себе представить, как У Лизки платье не то, что с причёской, макияж от работающих лопастей улетит. Откровенно говоря, Котику-Жорику изначально ничего не светило, потому даже не важно, куда он делся.

Какие прикольные и влюбленные Писаревы и Горские!! Девочки, спасибо!
_________________

Ну что поделать, такова "селяви" ©


Канеш, мешаются. Потому что они не те, который надо. А тот, который надо, сам чего-то там придумал и решил не мешаться. Детский сад, штаны на лямках .


Ноу комментс.


Не без этого


Ниче. Замуж выйдет, успокоится. Или успокоят


Ага, он такооой


Всегда пожалуйста! Рады, что нравится.





Спасибо!


Мы тут тоже... представили...


Совершенно неважно!


Вот потому что они прикольные, мы с ними расстаться и не можем.

Дамы, спасибо всем огромное!

ПыСы. На сегодня берем тайм-аут. Но это еще всё...
_________________

А потому что когда женщина всё сама, мужчины предпочитают не мешать
К Писареву она тоже относилась снисходительно, как крутая мамка к заплутавшему дитяте. Она и его предложение восприняла как каприз. Тут бы любой мужик взбрыкнул. И если уж ей нужен был тот, который надо, могла бы хоть знак какой подать, подмигнуть хотя бы, что мол "ты это, туда не ходи, ко мне ходи". Да, Писарев отступил, ну дык он и не телепат, но и Катя сбежала и вообще спряталась, потому что собственная гордыня и крутые Йайца оказались дороже, такшо оба дурные. Но Катька дурнее
___________________________________