Робин ШОУН
НЕЖНЫЙ НАСТАВНИК
Добавлены вырезанные в официальном переводе отрывки из 19 главы и 20 глава.
Перевод – Daisy
Корректор – civ3
Редактор – suisen
Глава 20
В одну секунду Элизабет была невероятно растянута тремя пальцами и тонула в его глазах, таких голубых, что больно было смотреть, а в другую — стала невероятно пустой, и целый мир перевернулся с ног на голову.
Она вцепилась в плечи Рамиэлю, напрягаясь и замирая от усилий, которые он прикладывал, чтобы поднять ее, боясь, что он уронит ее, и одновременно желая этого. Разве недостаточно того, что он видел все ее недостатки, каждую растяжку? Неужели он еще должен ощутить и ее вес? Чтобы дразнить и насмехаться над ней?
— Я совершенно в состоянии идти сама, — запротестовала она.
— Не уверен, — пробормотал он, касаясь своими губами ее губ. Его рот был горячим и мокрым от ее влаги.
Тело охватила волна жара, когда она представила, как он наблюдает за ней, кормящей ребенка, — а потом сам сосет молоко из ее груди.
— Как... как ты собираешься предохраняться?
Рамиэль наклонил голову набок, его глаза сверкнули знакомой усмешкой. Она отчетливо сознавала, что его руки поддерживают ее под обнаженные ягодицы, а из тела сочится влага.
— Шампанским, я думаю.
— Шампанским? — Она уставилась на его подбородок, покрытый золотисто-каштановой щетиной того же цвета, что и волосы вокруг его мужского орудия.
— Арабы пили шампанское... триста лет назад?
— Возможно. — Его губы блестели... от ее влаги.
Он видел ее. Вдыхал ее. Пробовал ее.
— Едва ли состояние алкогольного опьянения может препятствовать наступлению беременности.
Он улыбнулся, мелькнув белыми зубами.
— Я имел в виду душ из шампанского. Следующий за обедом из шампанского.
Она безуспешно пыталась выкинуть воспоминание из головы. — На свадьбе мне было позволено выпить один бокал шампанского.
— Тогда сегодня в твоем распоряжении хоть целая бутылка.
Особенное место, что он нашел в ее теле, загорелось и запульсировало от вызванной его словами картины. Конечно же, он не имел в виду...
Она резко взглянула на него, задержав дыхание. Сокровенное знание блестело в глубинах его глаз. Знание ее. Ее желаний.
— Ты ведь это делаешь не из жалости, правда?
Его глаза потемнели.
— Элизабет, мужчина не станет вкушать женщину из-за того, что ее жалеет.
— Но полагаю, ты бы мог так поступить по доброте душевной.
— Я наполовину араб. Арабы не такие уж и добрые.
— Но наполовину англичанин, — настаивала она.
— Они так же не отличаются особой добротой, — сухо возразил он.
— Но ты-то, безусловно, научился доброте от графини.
— Не путай доброту с любовью. — Его дыхание было горячим, но во взгляде был холод. — Я познал любовь, но бывают такие моменты, когда становится не важным, араб ты или англичанин. Мы не можем быть всегда добрыми, особенно к тем, кого любим.
Элизабет не знала ни доброты, ни любви от своего мужа. Она не упустит из-за страха шанс испытать одно из этих чувств, если не оба.
— Надеюсь, шампанское не будет ледяным.
Холодность исчезла из его глаз. В его груди заклокотал смех, передавшийся и ей.
— Это будет эксперимент, taalibba, для нас обоих.
В основании его шеи бился пульс.
— Ты никогда раньше... не имел дело с душем из шампанского?
— Не было необходимости. Хочешь, мы можем подняться в спальню. Там есть презервативы.
Элизабет выровняла дыхание.
— Я не хочу, чтобы ты надевал презерватив. Я хочу чувствовать твою плоть своей плотью. Хочу ощутить твое семя внутри себя. — Как плод удовольствия, а не долга. — А затем я хочу, чтобы ты наполнил меня шампанским и пил из меня.
Его рот перехватил ее дыхание. Она закрыла глаза и раскрыла для него губы. В его поцелуе, помимо сильного мужского желания, была нежность. Язык непреклонным захватчиком имитировал предыдущие движения пальцев.
Она обхватила его за шею и притянула ближе, желая атак его языка, пальцев, мужской плоти. Ни один мужчина не хотел ее прежде. Добродетель была плохой заменой. Смерть — и того худшей.
Ледяная твердость уперлась в обнаженные ягодицы. Она инстинктивно выпустила теплую шею, чтобы схватиться за... керамический ирис. Он опустил ее на кромку плавательного бассейна.
Тишину разорвал всплеск, теплые капли воды попали на грудь.
Взгляд Элизабет метнулся вверх — Рамиэль стоял в бассейне. Дорожка темно-русых волос спускалась вниз по его животу, окружая основание большого, толстого пениса. Пурпурная головка в форме луковицы скользила по едва колеблющейся воде.
Она собиралась сделать нечто непростительное. Заняться сексом с мужчиной, который не был ее мужем. Мужчиной, которого общество называло Шейхом-Бастардом. Бастардом, который мог дать ей бастарда.
Элизабет изучала массивную длину его полового органа. Он мог ранить ее. Мог отвергнуть ее.
Мог раз и навсегда доказать, что есть нечто большее в соединении мужчины и женщины, нежели опустошение и разочарование.
Будто прочитав ее мысли, он направился к ней и схватил за лодыжки. Она проследила его взгляд, пожирающий ее черные вечерние туфли и теслесного цвета чулки. И в самом деле было что-то соблазнительное в женщине, одетой таким образом.
Жаркие руки, обхватившие лодыжки, притянули ее ближе по холодным керамическим плиткам.
— Выдвинься вперед, согни колени и широко расставь ноги на краю бассейна.
Она резко подняла голову. Он видел ее, когда одна ее нога стояла на ванне, но это...
— Я буду... неприлично выглядеть.
— Ты будешь широко открыта и абсолютно доступна. Ты раскинешься предо мною... так, что я смогу тереться о тебя своим жезлом... и стучаться в дверь створки влагалища... до тех пор, пока ты не станешь такой мокрой... и такой открытой... что сможешь поглотить меня целиком.
Ее записи.
Он помнил.
Элизабет тоже помнила. Он хотел горячую, влажную, раскованную женщину, не боящуюся своей сексуальности и не стыдящуюся удовлетворять собственные потребности.
— Это есть часть полного слияния души и тела?
Рамиэль не притворялся, что не понял ее.
— Вожделение, действительно, является частью полного слияния души и тела, taalibba. Но похоть легко удовлетворить. И она не подразумевает, что женщина должна полностью открыться мужчине так, чтобы стать доступной для любого его прикосновения, любого желания.
Так, как он хотел, чтобы она была раскрыта для него.
Глядя в его смуглое решительное лицо, она выдвинулась вперед, согнула колени и широко развела ноги ради его удовольствия.
Влажный пар, поднимающийся с поверхности воды, был теплой лаской. Она чувствовала себя так, будто Рамиэль мог заглянуть внутрь ее тела, будто ее плоть распахнута там, куда он проникал пальцами. Он установил ее ступни на краю керемаческой плитки, она же уперлась ладонями в пол.
— Без сожалений, Элизабет.
Ее груди подрагивали от силы биения сердца; она втянула влажный, теплый пар.
— Без сожалений, Рамиэль. Я не жалею, что танцевала с тобой прошлой ночью. Я сожалею лишь о том, что мы не сделали этого раньше.
Его пальцы плотно сомкнулись на ее лодыжках; он развел ноги еще сильнее.
— Откинься на руки.
Она не смогла бы отвернуться от его желания... или своего.
— Я хочу видеть. Хочу познать... все.
Каждое, даже самое легкое прикосновение, из тех, что она была лишена последние шестнадцать лет.
Он опустил руку и приподнял эрегированный член, демонстрируя ей. Пурпурная головка была гораздо крупнее, чем у искусственного фаллоса.
Медленно-медленно он направил себя к ее раскрытому телу.
— Тогда смотри.
Обжигающий жар коснулся вульвы.
Она задохнулась. Он задохнулся.
Когда она коснулась кончиками пальцев его губ, ее будто ударило током. Сейчас же — Элизабет будто пронзило молнией.
Ее взгляд взметнулся вверх, оторвавшись от места, где соприкасались их тела.
Он ждал, когда она посмотрит на него.
— Ты обжигающий. — Почти такой же, как твои бирюзовые глаза.
— Так же, как и ты, taalibba. — Палящий жар распространялся от входа во влагалище, вынуждая половые губы раскрыться, а ее — ерзать взад и вперед, пока она не стала полностью открыта, а ее желание не смешалось с его. — Как расплавленный шелк.
Она безуспешно пыталась выровнять дыхание.
— Я чувствую пульсацию члена, подобно слабым ударам сердца. На что же это будет похоже, когда ты окажешься внутри?
Он опустил глаза, и она проследила за его взглядом. Блестящие розовые губы были широко разведены огромной пурпурной головкой. На ее глазах та скользнула ниже и стала двигаться по гладкой плоти, надавливая, но не входя, заставляя ее почувствовать, как мускулы его тела напряглись перед толчком, в то время как он чувствовал, как ее мышцы напряглись, чтобы принять его.
— Хочешь сейчас почувствовать мою пульсацию?
— Да. — О Боже, да.
Его пульс. Ее. Она сможет ощутить все это. Увидеть все это.
Он плавно качнулся к ней; головка его члена была погружена в ее влагу, а вода омывала бедра. Будто втянутый нежными складочками, он оказался снова зажат между половых губ. Левой рукой он развел их еще шире, обнажая маленький твердый бугорок клитора, и стал водить головкой вокруг него, касаясь своей самой чувствительной частью тела ее самой чувствительной части.
Жар разливался внутри нее. Она плавилась. Как и он. Они оба были там влажными и твердыми.
— Наклони бедра.
Элизабет автоматически подчинилась, наблюдая будто со стороны, как его смуглая рука прижимает каштановые волосы ее лобка, в то время как другая направляет пурпурную головку члена, которая крупней, чем слива, толще, горячей... Та скользнула в вызванную им скользкую влагу, затем она почувствовала сильное давление и растянутость, и толстая крона члена полностью погрузилась в нее.
Ее плоть судорожно сжалась, но было слишком поздно. Жжение. Жалящая боль. Его головка ощущалась такой же большой, как кулак, и Элизабет не была к этому готова.
Рамиэль поднял глаза и поймал ее взгляд. Он решительно продвинулся еще на один дюйм, ее тело с усилием приспосабливалось к вторжению.
— Ты чувствуешь мою пульсацию?
— Да. — Его пульс бился в унисон с ее сердцем. Она стиснула зубы. — Мне кажется, ты в меня не поместишься, Рамиэль.
— Помещусь, taalibba.
Все еще удерживая ее взгляд, он медленно двинул назад; она была такой влажной, что не только почувствовала, но и услышала, как он вышел из нее. В том месте, куда он проник, все горело и трепетало. Он заставил ее гореть и трепетать еще больше, потираясь горячей пульсирующей плотью о твердый маленький бугорок, который она никогда раньше не видела — только чувствовала, — удерживая его открытым и незащищенным, равно как и сам вход во влагалище.
Элизабет ощущала, что все глубже и глубже погружается в мир, где существовали лишь мужчина и женщина, Рамиэль и Элизабет. Как это могло быть неправильным?
— Наклони бедра.
Она интуитивно приподняла бедра, чтобы усилить контакт с клитором; она вообразить себе не могла, что мужчина может быть таким мягким и твердым одновременно. В этот момент Рамиэль скользнул меж блестящих розовых губ вульвы, делая толчок вперед — долг для одного мужчины и желание для другого.
Почему кто-то собирается убить, чтобы остановить это?
— Подожди... поговори со мной, — она задыхалась, будто он перекрыл ей доступ кислорода. — Я чувствую себя... заполненной.
— Это хорошо, — вполголоса пробормотал он. — Я этого и хотел.
Но она не хотела в одиночестве наслаждаться этими невероятными ощущениями. Она пришла сюда не ради удовлетворения собственных эгоистических потребностей.
— А как же ты? Я хочу, чтобы ты чувствовал то же, что чувствую я.
— Тогда прими меня до конца, taalibba.
— Ох... — Элизабет уперлась в плитку, ее тело растягивалось, горело, принимая его все глубже и глубже. Она отчаянно пыталась отвлечься. — Что значит ибн?
— Сын. — Он медленно вышел из нее — она чувствовала, как ее плоть смыкается обратно. Он вновь был у припухших губ и пульсирующего клитора; она могла видеть пульсацию клитора и чувствовать ответную пульсацию у него. — Расскажи, о чем ты мечтала?
— Что?..
— Этим утром ты сказала, что думала обо мне. Наклони бедра.
Он еще глубже вошел в нее.
В мучительном наслаждении она откинула голову назад и стала разглядывать потолок высотой футов в двадцать, эмалевая краска которого отражала бирюзовую рябь воды.
— Я представляла, как ты сосешь мои груди. А я глажу твою голову, пока ты пьешь меня.
— Ты кормила меня молоком?
— Нет. — Этот звук скорей напоминал стон, нежели слово.
— Ты бы хотела? — Она едва узнавала его голос, он был хриплым и напряженным.
— Да. — Она смутно понимала, что и ее голос стал таким же.
Этого было недостаточно.
— Скажи...
Он замер.
— Что?
— Скажи... насколько ты одарен.
Плоть внутри нее запульсировала.
— Две мои ладони.
Десять дюймов.
— Скажи, сколько уже во мне? Я хочу знать все. Хочу запомнить каждую деталь.
И может быть, всего лишь может быть, однажды она сумеет забыть долгие одинокие ночи, когда она лежала в постели, принадлежащая мужчине, который никогда не желал ее. И все это стало возможным благодаря отцу, который решил убить ее, потому что она захотела большего.
— Одна ладонь.
Пять дюймов.
—Я хочу больше. Хочу всего тебя.
Он дал ей больше.
— Насколько больше? — задохнулась она.
— На дюйм. А теперь прими еще.
Еще один останавливающий сердебиение дюйм. А затем...
— О Боже. — Она стремилась принять еще больше, и становилось все трудней удержать себя.
— Смотри. Посмотри на нас.
Элизабет с трудом опустила голову и посмотрела на то место, где они были соединены. Рука, удерживающая ее нижние губы разведенными, скользнула вниз и приподняла ее за бедро, чтобы обеспечить полную видимость. Скользкая влага, сочащаяся из ее тела, омывала толстый ствол, проникший внутрь. Их лобковые волосы, его темно-русые и ее каштановые, встречались, но не смешивались. Он продвинулся еще на два дюйма.
— Ты чувствуешь пульсацию, Элизабет?
— Да, Рамиэль. — Она ощущала ее своей шейкой — горячее, упрямое давление.
Воздух вышел из легких. Рамиэль покинул ее, унеся с собой пульсацию. Она почувствовала, будто раскололась пополам, будто он забрал половину ее души.
— Пожалуйста, вернись.
— Через мгновение. — Он поддразнивал ее сливовидной пурпурной головкой, поблескивающей скользкой влагой ее желания, кружа ей вокруг клитора, слегка толкаясь внутрь влагалища, и опять — кружа, толкаясь, кружа.
— Ты думала об этом, когда терлась бедрами о матрас?
Элизабет о многом думала той ночью.
— Думала о чем?
— Ты предполагала, что будешь заниматься любовью со мной?
Она с трудом преодолела спазм удовольствия.
— Нет.
Ее голос звучал так, будто она испытывает невыносимую боль. Или удовольствие. Элизабет больше не могла сказать, чем они отличаются.
— Но хотела бы.
— Да... О Боже!
— Наклони бедра, — хрипло приказал он, а затем погрузился в нее, и ее тело раскрылось и поглощало его до тех пор, пока ее каштановые лобковые волосы не смешались с его темно-русыми, а она не оказалась заполненной до предела.
Она приняла его всего, и ничто в ее жизни не подготовило ее к этому слиянию, этой связи. Он был такой частью ее, что даже для воздуха не оставалось места. «Большой, как рука девственницы... с круглой головкой... девяти с половиной дюймов в длину», — процитировала она, смеясь и плача.
Макушки ее головы коснулось теплое дыхание.
— «И, ох! Я чувствую себя так, будто вогнал его в жаровню», — закончил строфу Рамиэль.
Она чувствовала себя так, будто внутрь нее поместили жаровню.
— Шейх знал даже тогда... Мужчина и женщина созданы друг для друга, чтобы быть вот так — вместе.
Рамиэль тоже знал это.
— Есть нечто большее, taalibba. Распусти волосы.
Элизабет оторвала взгляд от созерцания невероятно эротичного вида их соединения. Онасомневалась, что сможет вынести что-либо еще.
— Спокойно. — Он схватил ее под грудью. — Позволь мне поддерживать тебя. Сейчас... ты можешь пользоваться обеими руками. Распусти волосы для меня.
Ощущая в большей мере пульсацию его плоти, погруженной в нее, нежели собственное сердцебиение, она медленно подняла руки. До этого Элизабет не знала, что существует удовольствие, переходящее в агонию. Зато узнала теперь. С каждой вынутой из волос шпилькой ее вагина сокращалась вокруг него, с каждым звуком падения шпильки на керамическую плитку она чувствовала биение его пульса в своем лоне.
Ее дыхание стало хриплым, или, возможно, она слышала его дыхание. Она не понимала, где кончается один из них и начинается другой.
— Теперь встряхни волосами.
Теплая паутина ярко-рыжего шелка рассыпалась по плечам, груди, рукам. Ее плоть сжималась вокруг его, вода нежно плескалась о его бедра. Взезапно Элизабет поняла, что больше не может сдерживаться; она схватила его за плечи и закричала от наслаждения, что сотрясло все ее тело. А затем и в самом деле стала падать.
Ее придавило тяжестью, выбив остатки воздуха из легких. Рамиэль навис над ней, соединив их тела внутри и снаружи. Его смуглая кожа блестела от пота, равно как и ее. Она могла слышать его сердцебиение — оно билось у ее груди, отдаваясь в то особенное место за шейкой матки. Его бедра еще сильней развели ее ноги, пока мышцы ее лона сжимались вокруг его плоти, переживая последние мгновения оргазма.
Она не выдержала напряженность его взгляда и закрыла глаза.
Влага. Дыхание. Не было ничего, чего бы они ни делили в подобной позиции.
Почему кто-то хочет убить, чтобы предотвратить подобное интимное слияние мужчины и женщины?
Теплые, влажные губы коснулись ее волос, щеки, глаз, правого уха.
— Не плачь, taalibba.
Было нелепо плакать, переживая самые лучшие мгновения в своей жизни. Так же, как она не могла остановить слезы прошлой ночью, когда он ласкал ее грудь.
Элизабет уткнулась лицом в него, в шелк своих волос, зажатых их телами и цепляющихся за его отросшую щетину.
— Никогда не думала, что мужчина может настолько полно обладать женщиной. Не знала, насколько это прекрасно... Но то, что сделал Эдвард, отвратительно. Утром я не могла плакать. Ничего не чувствовала. Это было так... ужасно.
Рамиэль шевельнулся, малейшее его движение отдавалось во всем ее теле. Твердые, горячие пальцы ласково убрали волосы с ее лба и щек.
— Все хорошо, taalibba. Доверься мне. Он никогда больше не причинит тебе боль. Обещаю. Не плачь. Я никому не позволю навредить тебе и твоим детям. Не плачь, taalibba.
Она кожей чувствовала, как дрожит его рука. От желания. К ней.
Он заслужил большего, чем ее слезы.
Она открыла глаза... и посмотрела в его, находящиеся всего в дюйме от ее собственных. Взгляд был потемневшим и застывшим, черней бирюзы.
— Когда я терлась о матрас, я думала о тебе, Рамиэль, — прошептала она.
Он замер.
Она должна испытать всю силу его страсти. И жаждала этого.
Элизабет погрузила пальцы в роскошную гриву его волос; они были мягче тех, что щекотали ее соски и живот.
— Возможно, я нимфоманка. Я чувствую твой пульс своей плотью и больше всего на свете хочу, чтобы ты вошел еще глубже. Ты не мог бы пососать мою грудь, пожалуйста?
Казалось, его плоть еще больше увеличилась внутри нее. Одним рывком он выпрямился, поднимая и ее.
Она оперлась руками о керамическую плитку, но он крепко удерживал, обхватывая рукой под спину так, что она откинулась назад.
— Приподними грудь. Накорми меня.
Невозможно было ошибиться — в его глазах загорелся огонь. Она собиралась получить все — и даже больше того, — что когда-либо хотела получить от мужчины.
Дрожащей рукой — нормально ли для женщины так трястись от страсти? — она приподняла упругую, тяжелую грудь.
Вымя.
Нет! Рамиэль говорил, что у нее потрясающая грудь.
Он склонился над ней, шелковое золото его волос коснулось ее щеки, плеча, горячее дыхание спустилось ниже, еще ниже — он захватил сосок губами. Ее бедра дернулись вперед, потому что ее тело будто пронзил электрический заряд от груди до самого лона. У Рамиэля вырвался приглушенный звук, будто он тоже почувствовал это, а затем он погрузился в нее и стал делать выпады тазом. Dok, толочь, движения мужчины, подобные пестику. Она ответила ему женским движением, hez, ритмично раскачивая бедра в сладострастном согласии. И как ни странно, их совместные движения позволили ему погрузиться еще глубже в ее тело, однако этого все еще было не достаточно.
Она протянула правую руку, впиваясь в его бедро, ягодицу — она нуждалась в еще более сильных ударах.
Рамиэль ответил на ее потребность, сначала выходя, а затем делая короткие рывки, переходящие в длинные выпады; было так много всего: до сих пор неизведанный мир звуков и ощущений, шлепки плоти, затрудненное и учащенное дыхание, всплески воды, влажные хлюпающие звуки, издаваемые ее телом, которое было раскрыто, подобно цветку на солнце. Чмоканье, с которым Рамиэль выпустил ее сосок изо рта.
— Ложись обратно, — хрипло приказал он, выпрямляясь.
— Подожди...
Но он не стал ждать. Он перекинул ее ноги через свои руки, и она ощутила, что больше нет поддержки, нет опоры, а есть только его настойчивые ритмичные толчки. Отрывистые звуки эхом отражались от потолка; их сопроводил еще один, когда ее туфли упали. Одетые в чулки ноги подрагивали с каждым ударом и шлепком его тела об ее.
Элизабет никогда не чуствовала себя такой открытой, не знала, что женское тело может выдерживать такую нагрузку и жаждать большего — слишком много, недостаточно, слишком сильно, недостаточно сильно, слишком глубоко, недостаточно глубоко. Она не могла дышать. Должно быть это конец — женщина не может выжить после такого затяжного удовольствия.
Когда подошел конец, она не думала, что переживет кульминацию.
Она закричала, кричал каждый мускул ее тела, сокращаясь в сладких судрогах. Смутно она расслышала хриплый ответный крик:
— Аллах! Боже!
Покрытая потом Элизабет замерла с закрытыми глазами и бьющимся сердцем, чувствуя, как обжигающая жидкость резко выплескивается глубоко внутри нее, в самой сердцевине — дар удовольствия Рамиэля.
Дом.
Семнадцать лет она прожила в родительском доме, шестнадцать – в доме Эдварда. И никогда не испытывала такого чувства возвращения домой.
Она открыла глаза и встретила его бирюзовый взгляд.
— Спасибо.
Капельки пота повисли на его щетинках. С непонятным выражением на лице он поднял ее, их тела были все еще соединены, а ее ноги в чулках обвивали его талию. Развернувшись, он погружался в бассейн, пока теплая вода не поглотила ее ноги и не стала плескаться около груди. Вода волновалась вокруг них, а ее вагина — вокруг его истощенного члена.
— Я чувствую твое семя. Оно горячее.
Не отвечая, лишь пристально глядя в ее глаза, он нежно покружил ее в воде.
— Что мы собираемся делать? — смущенно прошептала она, вспомнив эхо своих криков, когда она получала разрядку.
Возможно, она разочаровала его. Возможно, неправильно истолковала его приглашение предыдущей ночью. Возможно, ей следует идти в гостиницу.
Выражение его лица все еще было неясным.
— Что бы ты хотела сделать?
Она хотела бы остаться здесь с ним, как сейчас.
Элизабет сосредоточилась на всплесках воды, а не на его непостижимом взгляде.
— Моя служанка спит с новым лакеем, а еще я уверена, что именно она сказала Эдварду, что я незаметно ухожу из дома, чтобы встречаться с тобой. Какова ирония: она нашла свое счастье, но не желает мне того же. Думаю, Эдвард нанял кого-то, чтобы напугать меня в тот день, когда я выступала перед Обществом милосердных женщин. Я была напугана. И мне не понравилось это состояние.
Он продолжал медленно кружить, вода ласкала ее снаружи, его член ласкал ее изнутри.
— Со мной ты в безопасности, taalibba. Когда ты выступала перед Обществом милосердных женщин?
— Вечером в прошлый четверг. Яговорила тебе, что в тумане врезалась в фонарный столб. Но перед этим, после собрания, сторож принял меня за проститутку и грозился убить. Когда я пришла домой, Эдвард ждал меня с констеблем, будто предполагал, что со мной что-то произошло.
Рамиэль присел, перехватывая ее повыше в своих руках. Плоть скользнула по плоти — его лоб дотрагивался до ее, головка члена касалась шейки матки.
— Что сказал констебль?
Руки Элизабет рефлекторно вцепились ему в шею. Страх постепенно отпускал ее.
— Он сказал, что Эдвард прав, переживая за жену, которая, рискуя жизнью, выходит из дома без компаньонки, а затем блуждает в тумане.
Он мял ее ягодицы, ритмичные действия, в свою очередь, вызывали возвратно-поступательные движения в других, более уязвимых частях ее тела. В растянутую вагину стала просачивалась вода.
— Что сказал Петре?
— Он... — Она судорожно напрягла мышцы, пытаясь пресечь затекание воды внутрь. Мужская плоть Рамиэля резко утолщилась, эффективно способствуя ей в этом действе.
— Он хотел, чтобы я переоделась к ужину. Что ты делаешь?
Его губы изогнулись в улыбке.
— Строю дамбу.
Она вдыхала его дыхание, чувствуя его и собственный пот, влажный жар плавательного бассейна.
— А построив дамбу, что собираешься делать?
Его плоть удлинялась до тех пор, пока для нее не осталось места; он наклонил ее бедра и искусно втиснулся в тесный кармашек за шейкой матки.
— Я собираюсь попросить принести шампанское.
У нее перехватило дыхание.
— А затем?
— Устрою тебе душ. Я собираюсь вылизать тебя и заниматься с тобой сексом в двадцать первой позиции — rekeudelair, скачки на жеребце. Ты оседлаешь мои бедра и будешь двигаться вверх и вниз, пока не закричишь, раз за разом испытывая оргазм.
Мне понравилось!