Тень ведьмы. Часть 6. Пять сияющих жемчужин

Антония замерла с гулко бьющимся сердцем. То, что она увидела в патио, показалось ей прекрасным сном. Двое, что стояли в вечерних сумерках среди жасминовых кустов, не заметили ее. Они вообще ничего не замечали. Мужчина подхватил женщину на руки и, прижав к груди, кружил легко, словно пушинку. Глаза их были закрыты, но Антония догадалась, что он видел ее внутренним зрением так же отчетливо, как и она, нежно проводя пальцами по лбу, щекам, губам. Они одновременно рассмеялись, и смех этот отозвался в Антонии легким головокружением. Мужчина опустил лицо в поток ее черных волос, нашел губами щеку, легко коснулся рта, и снова они счастливо рассмеялись, наслаждаясь мимолетной лаской. Выскользнув из его рук на землю, женщина сама охватила ладонями его голову, подставляя губы. Этот поцелуй был долгим и крепким. Антонию бросило в жар, рука сжалась, сминая белые соцветия жасмина. О, этот поцелуй был настоящим. Смущенная Антония уже хотела тихо уйти, но тут свет из окна упал на них, освещая лица. Женщина была ее родственницей из Европы Паломой, а мужчину она видела впервые. Палома, улыбаясь, отступила на шаг и Антония разглядела, наконец, незнакомца. В один миг ее взгляд охватил его фигуру, черные волосы, волной скользнувшие на лоб, тонкий профиль с горбинкой и глаза, ранившие сердце светом, предназначенным для другой. Антония застыла, крепко прижав руки к груди, пытаясь утихомирить громкое биение, которое, казалось, было слышно всем. «Пресвятая Дева Мария!» – шепнула беззвучно девушка, облизнув внезапно пересохшие губы. Ей хотелось закричать: «Мария Эсперанса, спаси меня! Я не хочу! Если это – Любовь, то не нужно мне любви!» Разве ОН когда-нибудь полюбит Антонию, да просто посмотрит в ее сторону, когда рядом с ним эта женщина с глазами, светящимися в темноте перламутровым блеском? Эта Палома Пилар, умеющая так смеяться и так целовать его? «Твоя любовь впереди, малышка. Будет Любовь и любовь» – сказала ей однажды Мария Эсперанса. И как она, дурочка, ждала эту Любовь, вглядываясь в каждого встречного. И как смеялась над признаниями мальчишек в колледже. Бедный Томас, бродивший за ней тенью, нет у него больше никаких надежд на взаимность. За одну секунду решилась ее судьба, бросив сердце в плен безнадежного чувства, потому что раньше, чем Антония поняла, что влюбилась, она была очарована любовью, связывающей его с другой. Антония почувствовала себя такой взрослой, такой мудрой, какой делает женщину безответная любовь. Она скользнула в дверь, оставив их вдвоем, и пошла помочь Рите с ужином. Но, быстро смешивая заправку для салата, Антония думала о том, кто же этот незнакомый мужчина, откуда он появился в их доме.

Еще три месяца назад она ощущала, как мучительно долго тянется время, события были незначительны, сознание оцепенело в сонном безразличии. И вдруг – вспышкой света, взрывом страстей – столько замечательных событий сразу: приезд гостей из Европы, знакомство с загадочной родственницей, в которой Антония сразу почувствовала особенную силу, Ингой Паломой Пилар, - и теперь - таинственное появление мужчины, поразившего сердце Антонии, как индейская стрела, смазанная ядом кураре. А может, ей это приснилось? Расставляя на столе тарелки, Антония ожидала, что Рита скажет: «Ты поставила лишнюю тарелку, Тони. Вас с гостями всего пятеро, может, ты думала, что придет донья Пепа?» Но Рита водрузила в центр стола большую миску с тушеным мясом и удовлетворенно оглядела все, вытирая руки о фартук. «Ты сама позовешь гостей к столу, Тони? Донья Палома с сыном доньи Пилар в патио. А я приглашу остальных». Антония застыла в изумлении, решив, что ослышалась. «Я ничего не понимаю!» – жалобно подумала она.

Два дня назад Антония после занятий вбежала в дом, спеша на тренировку, и услышала оживленные голоса из бабушкиной комнаты. «Антошка, иди скорее к нам! – выглянул в холл дедушка Антон, - Посмотри, кто приехал!» Она с любопытством скользнула в дверь. Две женщины, сидевшие на диване, неуловимо напоминали Эсперансу. У обеих глаза и брови так же поднимаются к вискам, - совсем как у нее, Антонии. Но у той, что помоложе, - вот чудо! – светлый взгляд был таким сияющим, словно луна пробилась сквозь тучи. Удивительные глаза! Антония взглянула раз, другой, и уже не могла оторваться. Встречный взгляд был прямым и внимательным. Ей показалось, что гостья читает ее мысли и знает про нее все-все.

- Познакомься, Антония, это наши родственницы из Европы: Пилар Гарсия Видст и ее внучка Инга Палома. Донья Пилар совсем недавно побывала в Малаге, а Инга Палома прилетела из России, представляешь! – голос дедушки дрогнул от волнения.

- Здравствуйте! Как поживаете? – поздоровалась Антония по-русски, и та, которую звали Паломой, засмеялась и одобрительно поглядела на нее.

- Ты говоришь, как настоящая волжанка, на «о»! Антон Сергеевич замечательно тебя выучил. Придется  отвезти тебя в Россию, чтобы ты все там увидела своими глазами.

- В Россию! Вместе с дедушкой? А разве это можно? – Антония перевела вопросительный взгляд с Паломы на Тонио, который от волнения даже разрумянился и казался помолодевшим.

- Теперь можно. Мы еще поговорим об этом. А теперь давай послушаем наши семейные истории.

Донья Пилар принялась рассказывать историю семьи Гарсия с того времени, когда у Фернандо Гарсия и его жены Ракель родились дочери близнецы Мария Пилар и Мария Эсперанса. Мария Эсперанса бежала вместе с возлюбленным в Новый Свет, и почти сто пятьдесят лет семья ничего не знала о ее судьбе. Сменялись поколения, от матери к дочери, от бабушки к внучке передавались древние колдовские знания. В одном поколении не было одаренных девочек, в другом появлялась прирожденная лекарка, а случалось – и ведьма, какой была от рождения Мария Эсперанса. В тридцать седьмом году Пилар Гарсия во второй раз нарушила обычай выходить замуж за мужчину из такого же чистого рода андалузских цыган. Во время войны она полюбила русского летчика Петра Болотова и уехала в Россию. Ее внучка Инга Палома Пилар – ее ученица и преемница.

- Но я не могу рассказать о своей семье так подробно, - с сожалением покачала головой Эсперанса, - Я знаю только, что у Марии Эсперансы была дочь Пилар, и у нее родилось в церковном браке четверо детей и девять внуков, но никто из них не обладал способностями к лекарству. Моя бабушка жила в доме Гарсия Эстевас как бедная воспитанница, звали ее Негрита. Потом случился какой-то скандал, о котором она мне не рассказывала, и ей пришлось уйти из дома. Она начала лечить людей и скот, была деревенской ведьмой. Ее боялись и сторонились, но от пациентов не было отбоя. Мужа у нее никогда не было, но она родила сына, и они жили вместе, пока он не привел в дом мою мать.

- Постой-ка, Эсперанса, - остановила ее внимательно слушавшая Пилар, - а при чем же тогда семья Гарсия? Если Негрита была взята в дом, значит, она не имеет отношения к Марии Эсперансе и не должна была иметь наших семейных способностей?

- В том-то и дело: бабушка говорила мне, что она внучка Марии Эсперансы, но не рассказывала, откуда она это знает. Она очень подробно описала мне молодую и красивую женщину в черном платье с черно-белыми четками в руках. Когда Тонио явился призрак, я сразу узнала ее по рассказам бабушки.

- Ну, что ж, остается только предположить, что Негрита – дочь Пилар Гарсия Эстевас. Такое могло быть? – вставила Инга Палома

- Как теперь узнать правду?

- Нужно спросить у Марии Эсперансы, - предложила внимательно слушавшая разговор Антония и смутилась под пристальным взглядом Паломы.

- Но Мария Эсперанса умерла, когда ее дочери Пилар было пять лет. Она не могла знать, как сложится ее дальнейшая судьба, - возразила Эсперанса.

- Мария Эсперанса всегда следила за своими близкими. Ведь правда, бабушка? – Антония затеребила руку Эсперансы.

- Да, это правда, - вынуждена была признать та, - Однажды дух ее явился Тонио, заставив сделать то, что было необходимо, а потом в день рождения Антонии случилось это чудо с четками. Она подарила нашей крошке свои четки. Антония, покажи их всем.

- Я видела описанную вами женщину в тот день, когда Эсперанса создавала Тень ведьмы. Она наблюдала за происходящим из зеркала, - добавила Инга Палома, и Антония с бабушкой удивленно уставились на нее.

- Это было так давно! – не удержалась Эсперанса, - Тебя еще не было на свете! Как ты могла видеть это?

- Вот это да! - воскликнула одновременно с бабушкой Антония, - А я-то думала, что она приходит только ко мне. Оказывается, все видели Марию Эсперансу. Она мне не говорила об этом!

- Ты разговариваешь с ней? – заинтересовалась Инга Палома, - Мы должны подробнее поговорить с тобой об этом, Антония. Ах, какие красивые четки! Я видела их в руках женщины из зеркала.

Инга Палома  взяла в руки четки из круглых гематитовых и хрустальных бусин, которые принесла Антония, и пропустила их сквозь пальцы. Лицо ее приняло тревожное выражение, и она с неохотой передала четки бабушке Пилар. Та с благоговением поцеловала распятие, висевшее меж черных и белых бусин, но, заметив напряженное лицо внучки, вернула ей четки. Палома опять пробежалась пальцами по бусинам и замерла, прислушиваясь к своим ощущениям.

- Но все вы не заметили одну особенность, которая озадачила меня, – вступил в разговор внимательно слушавший их Тонио, - С духами и призраками сталкиваются многие, но я никогда не слышал, чтобы призрак мог перемещать материальные предметы. Что вы скажете по этому поводу?

- И ведь это не первый раз, - согласно кивнула Инга и повернулась к Пилар, - Помнишь, бабушка, ты мне рассказывала, что фамильные четки пропали через шесть лет после бегства Марии Эсперансы из родного дома? Как они могли исчезнуть и объявиться на другом конце земли?

- Постойте-ка, вы говорите, через шесть лет? – переспросила Эсперанса, - Но ведь приблизительно в это время и умерла в Венесуэле Мария Эсперанса. Она всего пять лет прожила в новом доме в Каракасе, построенном мужем для нее и новорожденной дочери. Об этом стоит подумать... Ах, я плохая хозяйка! – спохватилась она, - Пора предложить вам кофе, но я хочу сразу пригласить вас закусить нашими особыми местными блюдами. В Европе вы, наверняка, такого нигде не попробуете. Антония, девочка, приглашай гостей к столу. Рита все уже приготовила. Отведаете и мясо с перцем, и кукурузные лепешки, и индейку с ананасами, и салат из авокадо.

Гостьи, смеясь, переглянулись и пошли за Антонией в кухню, где был накрыт стол. Весь вечер Антония наблюдала за Паломой, мысленно отбросив чужое и непонятное имя Инга. Оно совсем не шло этой женщине, которая оставалась для девушки загадкой. Вот Палома – это другое дело. Было в ее взгляде что-то от взгляда голубки. Что-то внимательное и нежное. Антония никак не могла определить, что же главное в этой женщине, потому что казалась она одновременно и решительной, умной, уверенной в своих силах, - и трепетной, открытой, страдающей за всех, беззащитной перед ударами судьбы, что обрушиваются на других. Антония была очарована. Она все время поглядывала в ее сторону, любуясь изящным профилем и нежным румянцем, окрасившим щеки, словно на акварельном портрете. И Палома тоже время от времени внимательно оглядывала  Антонию, но не торопилась заговорить с ней, отпивая из чашки крепкий бабушкин кофе и нахваливая печенье, испеченное Антонией.

На другой день, едва Антония вернулась из колледжа, к ним в гости пришла Пепа. Она, как всегда, жизнерадостной болтовней объединила всех в одну веселую компанию. Незаметно гости переместились из комнаты в кухню, где Пепа стала учить Палому печь тортильи так, чтобы края получались хрустящими, а середина мягкой. Эсперанса спросила между тем, как дела у ее пациентов, и Пепа стала жаловаться на один трудный случай.

- Давайте, я посмотрю, донья Пепа, я неплохой диагност, - предложила Инга Пилар. Встретив испытующий взгляд Антонии, она легкомысленно ей улыбнулась.

- Можно, я тоже пойду, крестная?

- Ну, что ж, устроим консилиум, - согласилась, засмеявшись, Пепа, - Это здесь, недалеко. После ужина и отправимся. А ты, егоза, прихвати свои колдовские травы.            

Отправились впятером, Пилар с Эсперансой тоже решили осмотреть больного. Это был довольно молодой человек. Родственники держали его дома, не желая пока отправлять в клинику для психически больных, но этим должно было кончиться в скором времени. Это признали все. Больной беспокойно ходил по комнате, отгоняя руками воображаемых пчел, которые по его рассказам собирались вокруг него со всей округи.

- Я лечу его уже третий месяц. Улучшения бывают лишь временные, а потом все возвращается. Кончается это обычно глубокой депрессией, - тихо пояснила Пепа.

- Да, он болен, все началось около года назад, - кивнула головой Эсперанса, - Но это не душевная болезнь. Душа его гибнет под бременем тела.

- У него гормональный сдвиг, - согласилась Инга Палома, - Пока это не стало необратимым, необходимо ввести в пищу нужные микроэлементы и гормоны. Но мне не хотелось бы давать лекарственные препараты, можно качнуть маятник в противоположную сторону, гормональное равновесие – тонкая штука. В тибетской практике лечат специальными минеральными и животными вытяжками. Отлично подойдут, для начала, морепродукты, богатые калием и йодом, например, осьминоги и мидии. Я, к сожалению, не знаю ваших трав. Донья Пепа, можно кое-что достать на бойне? Я объясню, как приготовить вытяжку.

- Я все сделаю, - пообещала Пепа, обрадовавшись возможности помочь больному.

- У меня есть то, что нужно, - сообщила Антония и достала из плетеной корзинки, которую взяла с собой, калабаш с высушенными внутренностями животных, - Вот это можно использовать? Я сейчас приготовлю.

Антония попросила чистой воды и бросила в нее несколько сушеных кусочков, выкрикивая при этом красивым глубоким контральто таинственные слова. Инга Палома внимательно следила за ней.

- Это на языке индейцев гвахарибо, я прошу духов животных передать силу их тел воде  - пояснила та, - Эта вода будет готова завтра в полдень. По два глотка каждые три часа, ты проследишь, крестная? И, наверное, нужно дать траву для почек, чтобы удержать в организме калий?

Инга Палома кивнула и посмотрела на Антонию с новым интересом.

- Ты делаешь все верно! Молодец.

- А как ты узнала про недостаток гормонов и йода? Ведь он обычный сумасшедший.

- Психическое состояние так же зависит от биохимического равновесия, как и все остальное в человеке. Ты интересуешься медициной?

- В общем-то, да. Раньше интересовалась.

- А теперь?

- Теперь меня интересует общее равновесие жизни.

- Экология?

- Экология – это только часть. Это здоровье Земли. А мне интересно равновесие души, мысли, магии и природы. Однажды мне это показали.

- Ты мне расскажешь?

- Попробую, - неуверенно сказала Антония, - Это сложно описать. Я побывала в Доме Солнца, и оно позволило мне... не знаю, как сказать... увидеть, нет, прочитать его разум. Нет, я не смогу объяснить!

- Я понимаю. Со мной тоже так было, - уверила ее Инга Палома, - Мы ведь с тобой почти сестры, знаешь? И теперь будем всегда вместе. Мы тебе все расскажем, подожди немного.

- Кто – мы?

- Потерпи еще, скоро ты все узнаешь, - Палома ласково потрепала Антонию по рыжим кудрям.

Ночью Антонии приснился сон, настолько похожий на действительность, что она так и осталась в уверенности, будто все происходило наяву. Антония вдруг очутилась в доме, который никогда не видела. Дом был просторный, богато обставленный и явно обитаемый.  Хлопали двери, слышался шум шагов, невнятный разговор. Антония испугалась, что ее могут застать в чужом доме. Как она объяснит, что попала сюда случайно? Еще примут за воришку.

- Не бойся, нас никто не увидит, - услышала она из-за спины и резко обернулась в испуге. Позади нее стояла Инга Палома в голубой ночной рубашке, которая ей очень шла. Бретели поддерживали кружева, сквозь них просвечивала нежная кожа. Антония с завистью оглядела чудесную фигуру, которая угадывалась под тонким шелком. «Будет ли у меня когда-нибудь такая же?» – подумала она, и Палома тут же сказала, словно прочитав ее мысли:

- А у тебя точно такая же фигурка, как была у меня когда-то. Это и не удивительно: мы ведь родственницы!

- Где мы, Палома?

- В доме Эстевас в Каракасе.

- Но зачем? И почему в ночной одежде? Неудобно, вдруг кто-нибудь увидит. Давай хоть оденемся.

- Зачем? Не обращай внимания! Мы здесь, чтобы узнать, как попала в дом Негрита. Хотя я уверена, что она действительно внучка Марии Эсперансы. Я чувствую, что мы с тобой родственницы.

- Я хотела спросить у Марии Эсперансы, но ее второй день нет. Через четыре дня новолуние и она придет обязательно. Тогда я вас познакомлю. Ой, но ведь ты ее можешь не увидеть! – сообразила Антония, - Вот бабушка, например, не видит.

- Обязательно увижу! – утешила Палома, - Ты забываешь, что я уже видела ее. А теперь давай посмотрим, какие тайны есть в этом доме.

Инга Палома подвела Антонию к большому старинному зеркалу в золоченой раме и зажгла свечи в таких же антикварных подсвечниках. В зеркале отражались две женские фигуры почти одного роста. Они были очень похожи белой кожей и удлиненными большими глазами, но у той, что моложе, пламенела копна рыжих волос, да одеты они были по-разному: одна в голубую шелковую ночную рубашку, другая – в кокетливую батистовую пижамку. Антония затихла рядом с Паломой, ожидая, что произойдет что-нибудь необычное. Палома протянула к зеркалу руки и начала читать заклинания. Антония сразу догадалась, что это заклинания, причем на том самом языке, на котором были все заклинания бабушки Эсперансы: это был не испанский язык. Она раскрыла рот спросить, но Палома положила пальцы на ее губы: «Ш-ш-ш».

Под таинственные звуки поверхность зеркала утрачивала серебряный блеск, и Антония вдруг заметила, что их отражения растаяли, исчезая, словно утренний туман, а вместо них проявляется новое изображение. Вместо просторной красивой комнаты, в которой они стояли, видна была конюшня. Конюх впрягал лошадь в легкую изящную коляску. Молодая женщина, одетая по моде прошлого века, вошла в конюшню и, незамеченная, остановилась, наблюдая за ним. Ее взгляд с наслаждением скользил по стройному и ловкому телу, по мускулам, игравшим под кожей цвета светлого кофе, по длинным черным волосам, стянутым сзади кожаным шнурком, по лицу с высокими скулами и удлиненными к вискам глазами, выдающему присутствие сразу трех кровей: испанской, негритянской и индейской. С громким стуком захлопнулась от сквозняка дверь, и женщина нервно вздрогнула. Напуганная лошадь подалась назад, всхрапывая и вскидывая голову. Женщина заметила, как вздулись мускулы на плечах мужчины, когда он сдержал испуганное животное. Его голос звучал почти нежно, уговаривая лошадь стоять спокойно. Женщина смотрела на конюха, не отводя глаз, и румянец медленной волной заливал щеки. С ней никто не говорил таким ласковым голосом. Поняв, что ее заметили, она вышла на освещенную солнцем середину конюшни и голосом, сбивающимся, как после быстрого бега, отдала распоряжение распрягать лошадь, она не поедет с визитами. Конюх вежливо склонил голову, спрятав сверкнувшие глаза. Она выскользнула в приоткрытую дверь, а он все смотрел вслед, машинально поглаживая лошадиную морду.

Вечером в спальне, при свете свечей у статуи Девы Марии, женщина жарко молилась, раскаиваясь в слабости и прося укрепить и защитить от соблазна. «Это Пилар, дочь Марии Эсперансы?» – шепотом спросила Антония, и сразу все исчезло, вернув зеркалу отражение двух женских фигур, напряженно подавшихся вперед.

- Антония, запомни, нельзя разговаривать, когда смотришь в зеркальный коридор времени. Да, я думаю, что это Пилар. Мария Эсперанса назвала дочь в честь любимой сестры-близнеца. Сама она слишком рано умерла, скорее всего, девочка воспитывалась при монастыре. Отсюда – набожность и покорность. Интересно, кто был ее мужем.

- А еще посмотреть нельзя?

- Сейчас попробую. Иногда это получается, но вполне может случиться, что придется ждать другого раза. Встань, пожалуйста, позади меня и молчи, что бы ни увидела, хорошо? - Антония только закивала головой, соглашаясь: если надо, она вообще не будет разговаривать до конца этой странной ночи. – Но попробуй повторять вместе со мной заклинания, может быть, это поможет.

Снова Инга Палома протянула руки к зеркалу, и Антония начала вторить ей, произнося непонятные слова, подражая ее голосу и интонациям. Опять подернулось рябью их отражение. В раме зеркала продолжало колебаться пламя свечей, но теперь они горели у церковного алтаря. Донья Пилар стояла на коленях, уткнувшись в молитвенник, взгляд ее бездумно скользил по строчкам. Наконец, она заметила, что служба закончилась, и поспешно прошла по проходу к чаше со святой водой. Рассеянно перекрестившись, она вышла на солнце, залившее площадь слепящим светом. Зажмурившись после полумрака собора, Пилар постояла, привыкая к яркости и синеве дня. Вот так вся ее жизнь разделена на две половинки, темную и светлую, освещенную любовью. Почему же теперь даже на ярком солнце все кажется ей покрытым мраком? Коляска ждала у ступеней, конюх подал руку, помогая сесть.

- Ты сегодня сказала про меня на исповеди? - тихо спросил он, не глядя ей в лицо. Она лишь помотала головой, так, что он скорее угадал ответ. - А он, он догадывается? И что теперь будет?

 Губы Пилар мелко задрожали, но она вскинула подбородок и махнула рукой, приказывая ехать. Дорога от монастыря шла среди пальм, вдоль маисовых полей. Пилар сидела в коляске, глядя прямо перед собой. Конюх настегивал лошадь, но постепенно замедлил ее бег и повернулся к ней.

- Ну, что я должен сделать?! Скажи мне! Я так люблю тебя. Почему мы не можем быть счастливы, ожидая рождения нашего ребенка! 

Он взял ее за руку и сжимал в такт своим словам. Пилар подняла глаза, наполненные страхом и страстью.

- Потому что я замужем, у меня дети, я не свободна! - выкрикнула она.

- Ты свободна любить, – тихо подсказал он.

Пилар лишь засмеялась сквозь слезы. Притянув за руку, она обхватила его за шею и крепко поцеловала в губы. Коляска давно уже остановилась, лошадь неторопливо ощипывала листья с придорожного куста.

- Нам недолго осталось! Скоро все выплывет наружу. Но я даже рада, - она нежно провела ладонью по его щеке, - Не могу больше врать. Я полгода не ходила на исповедь. Но я почему-то уверена, что если бы этой ценой можно было купить нам свободу, я с легкостью отказалась бы от вечного спасения.

- Пилар, уедем вместе куда-нибудь. Уедем к моей матери, у нее в горах за Меридой есть маленький домик. Мы любим друг друга, мы проживем как-нибудь. Ты не побоишься жить со мной в бедности?

- Ах, при чем здесь это! У меня четверо детей. Я не могу их бросить! Пусть все идет своим чередом. Одного я только боюсь: если наш ребенок будет похож на тебя цветом кожи, все сразу раскроется. Мой муж не дурак, он знает, что и в его роду, и в моем – только чистокровные испанцы. Вот тогда я и узнаю, что бывает с неверными женами.

- Он плохо с тобой обращается?

- Он никак со мной не обращается. Пока я выполняю свое предназначение: хозяйки, матери и жены генерала Эстеваса, он не тратит на меня свое драгоценное время. Вот когда я нарушу договор и обману его доверие - тогда он поступит со мной, как со своим солдатом, нарушившим дисциплину. Сурово, но справедливо... Поцелуй меня!

Конюх поднял Пилар на руки и понес в заросли маиса, выросшего почти в человеческий рост...

Инга подумала, что Антонии не следует смотреть продолжение. Изображение тут же дрогнуло и сменилось. Теперь это была та самая комната, в которой они находились сейчас. Обстановка была почти такой же, лишь исчезли более поздние вещи и современная мебель. В кресле сидела Пилар, и по ее виду сразу можно было сказать, что прошло немало лет, хотя внешне она не сильно изменилась. Только глаза выдавали постоянную тревогу и боль, каких не было даже в самый драматичный период ее тайной любви. Старуха метиска с лицом, словно вырезанным из темного дерева, и совершенно седыми волосами стояла у двери, не решаясь пройти по узорчатому ковру. Рядом с ней озиралась по сторонам девочка лет десяти в чистеньком желтом ситцевом платье.  Волосы ее были подрезаны до плеч и подвязаны желтой лентой. Глаза на светло-бронзовом личике сияли любопытством и восторгом.

- Как ее зовут? – спросила Пилар, всматриваясь в девочку.

- Негрита, - ответила старуха и чуть подтолкнула внучку вперед, - Мой сын сказал, что так назвала ее мать, когда впервые увидела новорожденную. Так мы и стали ее звать. Отец немного учил ее, и два года она ходила в школу к миссионерам.

- Где теперь ее отец? – голос Пилар напрягся в стремлении сдержать дрожь.

- Он умер месяц назад, - старуха перекрестилась, и Пилар машинально повторила ее жест, подавив стон, родившийся в горле.

- Умер! Боже мой, умер! – она мучительно передернулась, прикрыв руками лицо, но постаралась справиться с собой, - Подойди ко мне, - шепотом попросила внезапно охрипшая Пилар и, взяв за хрупкие плечики, всмотрелась в лицо девочки, отыскивая в нем черты отца, - Негрита! Негрита! Спасибо за все, донья, теперь девочка будет жить у меня.

- Вы расскажете ей все, донья Пилар? Мой сын хотел этого, - старуха разговаривала с Пилар почтительно и в то же время сурово.

- Позже. Я сделаю это позже, она должна подрасти.

Пилар долго еще после ухода старухи сидела с лицом, застывшим в усилиях скрыть слезы, рвавшиеся наружу. Негрита подошла, стуча грубыми башмаками по паркету, и положила пальчики на ее стиснутые руки.

- Ты будешь меня любить, как отец? – спросила она, и Пилар прижалась губами к ее ручке:

- Клянусь Девой Марией!

- Мама! Почему отец не позволяет нам поехать кататься к океану с Роситой и Лулу Фернандес? – ворвались в комнату младшие дети Пилар.

Ее второму сыну Франсиско было четырнадцать лет, старшей дочери Марии – пятнадцать, младшей Инес – двенадцать. Первенец, семнадцатилетний Себастьян, лениво прислонился к дверному косяку и смотрел на младших со снисходительной насмешкой. Он не нуждался в разрешении, ибо всегда делал то, что хотел. На темнокожую бедно одетую девочку никто не обратил внимания. Она стояла у кресла, жадно рассматривая нарядных детей, глаза светились простодушным восхищением.

- Раз отец запрещает прогулку, значит так и будет, - Пилар посмотрела на огорченные лица детей и постаралась смягчить разочарование, - Но вы можете поехать со мной после сиесты в Санта Крус.

Себастьян насмешливо фыркнул и направился к выходу. Без младших даже лучше, он поедет на прогулку верхом. У Марии и Франсиско вытянулись лица. Вместо веселой прогулки к океану – поездка в монастырь! Лишь Инес была довольна, что едет не с противной задавакой Роситой Фернандес, а с мамочкой. И тут она заметила Негриту.

- А это еще кто? – сказала она как раз таким голосом задаваки, каким разговаривала с ней Росита.

- Эта девочка будет жить у нас. Ее зовут Негрита.

- А почему у нас? Пусть живет у себя дома, - окинула Негриту критическим взглядом Мария.

- У нее умер отец, а бабушка старая и очень бедна. Негрита будет моей воспитанницей и помощницей. Я не прошу вас относиться к ней, как к сестре, но не обижайте сиротку.

- А папа знает, что ты взяла ее в дом? – поинтересовалась Мария, - И что она будет делать?

- Пока Негрита будет учиться вместе с Инес. А там посмотрим. К отцу я сейчас схожу, он, конечно, не будет возражать, если она останется жить в нашем доме, - добавила Пилар, но в ее голосе все-таки было заметно сомнение, - Мария, пошли ко мне Луиситу, девочку нужно вымыть и приодеть. Я думаю, подойдут старые платья Инес.

- Мои платья! – завопила Инес.

- Но ведь ты из них выросла! Мне стыдно, что вы мои дети: где ваши милосердие, сострадание и щедрость?

Мария, Франсиско и Инес стояли, молча рассматривая девочку, и в их глазах не видно было ни милосердия, ни сострадания.

Антония вздохнула, сжав плечо Паломы, ей ужасно хотелось высказать свое мнение по поводу увиденного, но она помнила, что нарушать молчание нельзя. Ее страшно интересовало, как же Пилар удалось тайно родить Негриту, а может, она во всем уже созналась мужу? Думая об этом, она отвлеклась на минутку и пропустила тот момент, когда изображение в зеркале сменилось на другое. Вообще-то Антонию это очень заинтересовало. Почему они видели именно то, что видели? Кто выбирал, что показать им? Антония подозревала, что Инга Палома как-то управляет процессом, направляя в нужное русло. Самой Антонии было бы интереснее посмотреть на свадьбу Пилар с ее мужем, ведь она вышла замуж в семнадцать лет, старше Антонии всего на год. Каким был ее муж, и почему Пилар его не любила? И почему они с Паломой не видели, как все происходило у нее с этим конюхом, и как все кончилось? Ясно, что потом он жил с дочерью у матери недалеко от Мериды. Интересно, где? Вот бы найти это место! Ведь Негрита – это ее прапрабабушка, если она правильно сосчитала, сколько раз нужно говорить «пра-». Хотя, скорее всего, теперь и места того не найти, где стоял их дом... Антония вдруг сообразила, что не следит за тем, что происходит. Разговаривали двое, Антония внимательнее вгляделась в тех, кто находился в спальне.

Это действительно была спальня Пилар. Седой старик в строгом сюртуке, в каких ходят судейские, шагал по ней из угла в угол, не замечая, что сыплет пепел от сигары на прекрасный ковер, затканный голубыми розами. Пилар полулежала на кровати с компрессом на лбу. Щеку ее от виска к подбородку обезображивал багровый рубец. Еще один вздулся на руке. Похоже, что она заслонилась ею от удара. Старик что-то спрашивал, Антония не расслышала.

- Нет, отец, меня возмутила та легкость, с которой Себастьян погубил юную девушку, - голос Пилар был наполнен страданием, - Только не говори мне, что она всего лишь служанка, воспитанница. Я все тебе объясню, но главное – то, что мой сын хладнокровный развратный эгоист, ничего не знающий кроме своих сиюминутных желаний.

- Пилар, хватит молоть чепуху. Я хочу знать, что произошло на самом деле: за что мой зять жестоко избил мою дочь! Он что, отхлестал тебя кнутом? Почему?

- Именно потому, что так же, как и ты, не сразу смог понять, что натворил его сын. Эдуардо не возмутил сам факт, что его сын негодяй, кого бы он ни соблазнял. Он не мог понять моего негодования. Он считает, что мальчику нужно иногда развлечься.

- Пилар, это не причина. Я тоже считаю, что Себастьян избалован до предела, но это не причина. Девушка сама, должно быть, строила ему глазки, знаю я их! Девушку можно выдать замуж, заплатить денег, не принцесса же она!

- Она не принцесса, отец. Она моя дочь, - Пилар сказала это тихо, но четко, и вскинула голову, посмотрев ему прямо в лицо.

Старик от неожиданности запнулся за ковер и вытаращил глаза.

- Пилар, может, ты повредилась в уме? Я могу прийти попозже, отдохни! Или привезти врача?

- Нет, я должна все тебе рассказать, мне нужна помощь. Я надеюсь, что когда ты все узнаешь, ты не откажешь мне в совете!

- Говори!

- Когда я догадалась, что произошло, это было... это было, как трубы страшного суда, отец. Я поняла, что настал час расплаты. Я пошла к Эдуардо и все ему рассказала. Он, как и ты, отмахнулся от внешних фактов и мне пришлось объяснить, что меня так потрясло в этой истории. Негрита моя дочь. Та самая, что родилась шестнадцать лет назад якобы мертвой и была нами оплакана и похоронена в монастыре Санта Крус. Я не стану рассказывать историю своей любви. Я никогда не упрекала тебя за то, что ты выдал меня замуж за генерала Эстеваса. Может быть, если бы я не помнила маму, я спокойно прожила бы с ним всю жизнь. Но я помню, отец! Я была совсем крошкой, но ее неистовая любовь к тебе поражала меня. Я помню, как она отстраняла меня, чтобы броситься в твои объятья. Так любят не мужа, - любовника. Ты не забыл?

- Да, я помню. Я никогда не забывал ее. Может, поэтому никто не мог заменить мне Марию Эсперансу.

- А я с семнадцати лет жила, словно в казарме, где главная добродетель – подчинение дисциплине и порядку. Когда родилась Инес, Эдуардо взял в дом нового конюха. Отец, когда я поняла, что могу любить так же, как мама, я наполнилась гордостью и ликованием. Я думаю, она тоже гордилась бы мной! Мы любили друг друга безумно. Но когда я поняла, что беременна, я чуть не умерла от страха. Вряд ли мне удалось бы обмануть мужа и выдать ребенка за его собственного. Я предчувствовала, что младенец будет темнокожим. Бросить все и уйти из дома за любимым я не могла из-за детей. Когда начались роды, я, как ни в чем не бывало, оделась и велела закладывать лошадь, чтобы ехать в монастырь к причастию. Я выдержала поездку, выдержала мессу и на обратном пути родила в поле, в меже среди маиса, там, где мы раньше, бывало, любили друг друга. Увидев дочь, я могла только сказать: «Моя Негрита!» Хорошо, что мы предусмотрели, что девочка будет смуглой. Отец устроил новорожденную к кормилице. Я же сказала дома, что родила по дороге мертвого ребенка и сразу похоронила его в монастыре. Эдуардо проявил ко мне удивительное снисхождение, пока я лежала в постели в горячке, переполненная молоком и любовью к своей крошке. Я действительно страдала без дочери. Ее отец через неделю уволился и увез девочку к своей матери в Мериду. Я ничего не знала о ней десять лет. А потом ее отец умер и бабушка привела девочку ко мне. Так Негрита появилась в этом доме. Я заботилась о ней, учила. Я любила ее. В этом доме ей жилось не особенно сладко, ты же знаешь своих внуков. Они привыкли, что  вся любовь, все подарки, все конфетки достаются только им.

- Девочка знала, что она... твоя дочь? – спросил старик, делая над собой усилие, чтобы голос не выдал смятение от услышанного.

- Ах, в том-то и беда, что я побоялась сразу признаться ей во всем. Я ждала, что она подрастет, чтобы понять меня и не винить за то, что я бросила ее на долгих десять лет.

- И остальные, конечно, тоже не знали. Пилар, я думаю, тебе не стоит во всем винить себя. То, что произошло – чудовищно, но за это несем ответственность все мы. Прежде всего, – я. Будь жива твоя мать, она нашла бы тебе настоящего мужа. Я же думал только о твоем благополучии: Эстевас – знатный и богатый род. Я виноват. Виноват и твой муж. Не казни себя. Ты не могла предвидеть всего.

- Спасибо, папа! Я и не надеялась, что ты поймешь и простишь меня. Что же теперь делать?

- Может, стоит сделать вид, что ничего не произошло? Конечно, для Негриты это печальное разочарование, но ее мог обмануть и другой мужчина, такое бывает. Себастьян уезжает учиться в Мадрид. Девочке всего шестнадцать лет, она так молода, что скоро все забудет, а потом полюбит другого. Ты найдешь ей хорошего мужа. Эдуардо постепенно забудет обо всем, я поговорю с ним по-мужски. Так как же?

- Боюсь, что Негрита не сможет больше делать вид, что ничего не случилось...

- Что ты хочешь сказать?

- Что у моего сына и моей дочери к Рождеству родится ребенок.

– Пресвятая Дева Мария, помилуй нас! - упавшим голосом взмолился старик, перекрестившись рукой с зажатой сигарой, - Ты уверена?

- Да, отец. А Эдуардо кричит, что не потерпит в своем доме ублюдков и меня вместе с ними. Что же делать? Дай мне совет. Отец, мы не можем жить в этом доме!

- Хорошо. Ты права. Ты знаешь, Пилар, я не богат, но я куплю вам дом. В конце концов, ты моя дочь, и выходит, что Негрита – моя внучка. И я скоро стану прадедом, как ни печальны обстоятельства, при которых родится мой правнук.

- Знаешь, мама гордилась бы сейчас тобой! Ты замечательный отец и дед.

В это время в комнату неслышно вошла Негрита со свежим компрессом. Она сменила влажное полотенце на лбу Пилар и нежно провела пальцами по рубцу на лице.

- Подержи еще руки на висках, дорогая, - попросила Пилар и криво улыбнулась, стараясь не шевельнуть ушибленной щекой, - ты можешь успокоить боль. У нее золотые руки, отец, она умеет снимать боль, как когда-то это делала мама. Помню, как она мгновенно успокаивала меня, когда я падала и приходила в слезах с разбитыми коленками.

- Выходит, это истинная внучка Марии Эсперансы Гарсия, а та была, скажу я тебе, настоящей ведьмой. Ну, девочка, подойди поздороваться со своим дедом! – старик обнял девушку, похлопав по спине, и неловко чмокнул в щеку, - Скажи, Негрита, а где ты жила, когда был жив отец?

- В домике в маленьком поселке в горах за Меридой.

- Хм, в домике... И что, он, должно быть, очень мал? Какая-нибудь лачуга. А что, если я построю там хороший дом для вас? Что скажешь, Пилар? Жизнь там, наверное, дешевая, не то, что в столице. Проживем мы вчетвером на мои деньги?

- Папа! – воскликнула пораженная Пилар и резко села в кровати, но тут же упала на подушку, со стоном  сжав виски, - Ты хочешь уехать из Каракаса с нами? Зачем такая жертва! Ты так привык к висту по средам и театральным премьерам каждый месяц, ты не сможешь жить в глуши. Я счастлива тем, что ты не перестал меня любить.

- Глупости, девочка моя! Я поеду с вами. Сорок лет назад  твоя бабушка бросила семью и уехала за осужденным преступником на другой конец света. Она больше рисковала, чем я, всего лишь отправляясь в другой город ради единственной дочери и внучки, рожденной в любви. Как только ты окрепнешь, мы отправимся в Мериду.

- Вот это да! Так может, наш дом – тот самый, что они построили? – не вытерпела Антония.

- Тони! Ты опять болтаешь! – укоризненно покачала головой Инга Палома, скрывая улыбку, - Тебе придется учиться сдержанности, ты не сможешь работать с зеркалом, пока не перестанешь так импульсивно реагировать на все.

- А ты меня научишь, как это делается? – обрадовалась Антония.

- Обязательно. Я многому тебя научу, - пообещала Инга Палома, - Мы будем работать вместе.

- Работать? А как? Что мы будем делать?

- Завтра, дорогая. Ты все узнаешь, а теперь пора возвращаться в наши сны.

- В сны? Как это? Опять ляжем спать?

- Глупенькая! Мы и так спим. Ты разве не поняла, что это мой сон?

- А как же то, что мы сейчас видели? Это тоже неправда?

- Нет, это все было на самом деле, но давным-давно. Спи, Антония! До завтра!

На следующее утро Антония вскочила с постели, едва открыв глаза, и первой сидела за столом, разливая всем кофе. Ее разрывало на части от любопытства: что же случилось на самом деле этой ночью. Сон это или не сон?! Взяв банан, она очистила его и протянула Паломе, испытующе глядя на нее.

- Ты хорошо выспалась? – задала Антония провокационный вопрос, и та улыбнулась ей с видом заговорщицы.

- Скажи мне, Эсперанса, ты помнишь свою бабушку? Ту, что звали Негритой? – как ни в чем не бывало, спросила Палома, словно поддерживала светскую беседу.

- Конечно! Ведь ей было всего тридцать шесть лет, когда я родилась, - подтвердила Эсперанса, -  Она меня воспитала и научила всему, что умела сама. Негритой ее звали близкие, при крещении ей дали имя Мария. Когда я родилась, она назвала меня Эсперансой, а потом уже люди стали называть меня Ла Негра. Мой отец Себастьян...

- Как? – вскрикнула Антония, - твоего отца тоже звали Себастьяном? Ты слышишь, Палома?

- Конечно, я слышу. Негрита, должно быть, любила Себастьяна, раз назвала сына именем отца. Эсперанса, мы с Антонией выяснили сегодня, что родителями твоего отца были брат и сестра, внуки Марии Эсперансы. Хотя церковного брака между ними и не было, твой отец мог по праву претендовать на имя Эстевас.

- Зачем? – пренебрежительно махнула рукой Эсперанса, - И мой отец Себастьян, и моя дочь Мария дель Роза, и внучка Антония родились без церковного благословения. Это ничего не значит, перед господом все равны. Но брат и сестра? Грех-то какой!

- Да, история неприятная, но зато в вас течет кровь Гарсия и по материнской, и по отцовской линии. Вы получили двойные способности. А как давно вы живете в этом доме?

- В нем родился мой отец. Это было еще в прошлом веке, в девяносто третьем году. Когда погибли мои родители, мы жили здесь с бабушкой Негритой. Давно это было, но я хорошо помню, как она учила меня лечить больных. Один только раз мне влетело от нее...

- Когда ты заговорила перышки Тенью ведьмы? – спросила Палома, - Я видела, как ты это сделала. Блестящая работа! Я бы так не смогла.

- Не смогла? – удивилась Антония, - Но ведь это так просто! – и, сообразив, что проговорилась, она смущенно замолчала.

- Антония! – грозно посмотрела на нее бабушка, - Ты что, сама пробовала сделать это? Не смей, пока не наберешься ума!

- Не бойся, бабушка, за мной есть кому присмотреть, - успокоила Антония и посмотрела на Палому, словно искала у нее поддержку.

- Да, теперь за ней есть кому присмотреть, - серьезно подтвердила Палома, ласково потрепав рыжую головку.

А когда Антония вечером пришла домой после тренировки, она увидела в патио Палому в объятиях незнакомого мужчины. Услышав от Риты о том, что приехал сын Пилар, Антония совсем запуталась. Ее сердце так колотилось в груди, что она была вынуждена посидеть в углу, мысленно считая обезьян, стайкой резвившихся на дереве. Обезьяны прыгали, и сосчитанные все время смешивались с теми, кого Антония еще не успела сосчитать. Рассердившись на непоседливых обезьян, она все-таки почувствовала, что немного отвлеклась и успокоилась. Выглянув в патио, Антония позвала Палому ужинать.

- Познакомься, Антония, это Андерс Видст, приемный сын бабушки Пилар, - представила незнакомца Палома.

Антония не сразу осмелилась поднять глаза и посмотреть в лицо, которое с одного взгляда запомнила до мельчайших подробностей. Она боялась, что по ней можно будет прочитать те чувства, которые вспыхнули сейчас в груди, учащая сердцебиение. Наконец, она решительно подняла голову и встретилась со спокойным взглядом темных глаз. Они были такими... такими... Антония никак не могла подобрать слово. В них было столько силы, словно все хекуры джунглей и рек, неба, звезд и Солнца жили там, подчиняясь владельцу. Машинально она приветствовала его на языке гвахарибо, и он ответил ей так же. Девушка, не глядя, опустилась на стул и спросила растерянно:

- Ты шапори? Где ты проходил посвящение?

- В Гималаях. Инга Палома расскажет тебе, как все происходило.

- Она тоже? – еще больше удивилась Антония.

- Мы были там вместе. И вместе приняли обязательства служения. Ты ведь понимаешь, что те, кому много дано, обязаны много отдавать людям. Но давай не путать «божий дар...»

- «...с яичницей»! – засмеялась Антония, произнеся последние слова, как и Андерс, по-русски, - Прошу к столу! Яичницы, правда, нет, но тортильи я жарила сама. Угощайтесь! А откуда ты знаешь язык гвахарибо? И русский?

- Из твоей головы, - Андерс увидел, как Антония залилась краской смущения, и поспешил заверить: - Ты только не думай, что я заглядывал в твои мысли! Я этого никогда не делаю. Просто, когда ты заговорила на неизвестном языке, ты включила языковую память.

Антонии ужасно интересно было узнать, может ли Андерс «вспомнить» любой язык, но спросила она о том, что первым привлекло внимание:

- А ты можешь? Я имею в виду – заглядывать в мысли?

- Да, - коротко ответил Андерс и, показывая, что не хочет продолжать этот разговор, повернулся к Эсперансе.

Антония почти ничего не ела. Чувства ее были в смятении. Наконец, Антония заметила внимательный взгляд Паломы, испугалась, что та заметит ее волнение, и постаралась взять себя в руки. Разговор за столом носил общий характер. Тонио, как всегда, перевел разговор на любимую внучку, решив посоветовался с Ингой и Андерсом, где лучше Антонии продолжать образование. Андерс высказал предположение, что где бы та ни училась, главное – это внутренняя потребность накапливать знания и использовать их в нужный момент. Инга согласно кивнула и предложила получить в Европе классическое образование, которое при развитой интуиции можно использовать в разных направлениях. Андерс хмыкнул, но согласился, что если выбрать несколько основных направлений одновременно: естественные науки, философию, социологию, психологию и несколько языков, то это может помочь для начала. Антон Сергеевич изумленно посмотрел на него, но Антония радостно закивала.

- Да, да! И еще хорошо бы прибавить антропологию и историю цивилизации. Меня очень интересует совпадение многих верований и мифов у народов, которые жили  в разные времена и на разных континентах.

Андерс с интересом посмотрел на девушку.

- А ты этим занималась?

- Да, Стив Бриджмен занимается со мной антропологией.  Ведь мифы – это то, что я слушаю каждый вечер на каникулах в шабоно Коматери. Это просто истории, которые рассказывают у костра старики. А верования... я знаю их изнутри. Я ведь посвященный шапори! – Антония не смогла скрыть гордости, - Жаль, что у меня сейчас занятия, я бы отвезла вас в шабоно и познакомила с отцом и дедом. Завтра как раз ночь новолуния, будет пляска в честь Луны. Правда, отец не разрешает мне в ней участвовать... Он думает, что я наивная девочка, которая не понимает, что означает этот обряд.

- И правильно делает! – согласилась Палома и взъерошила ей волосы на затылке, - К лунному культу это отношения не имеет и силы тебе не добавит. Есть другие дни.

- А ты знаешь, какие? Расскажешь? – встрепенувшись, Антония схватила Палому за руку, - Но ведь история про Солнце, Луну и их любовь так красива! В эту ночь все просят хороший урожай и здоровых детишек.

- В первый день лунного месяца сбываются лишь желания о материальных благах, тебя это не должно заботить. Я расскажу тебе о днях Силы, когда любовь удваивает силу не только мужчины, но и женщины, делая ее неисчерпаемым источником Шакти.

- Шакти? Какое странное слово, что оно обозначает?

- Это слово на языке Тантры означает женскую Силу.

- Может, Антонии еще рано знать о таких вещах? – встревожился Тонио, но Эсперанса успокаивающе похлопала его по руке, а Антония посмотрела обиженно:

- Дедушка! Да я в шабоно выгляжу старой девой! Ты ведь знаешь: у меня по их меркам уже должно быть не меньше двоих детей. Тишуна стала женой отца в четырнадцать лет. Да и потом, я все про это знаю! Но про силу – это мне интересно.

- Тебе это не просто интересно, тебе нужно это знать, чтобы не попасться в ловушку мужчины, - заверила Палома, -  Они слишком любят пользоваться силой женщины, жить за ее счет. А ведьма не может утратить часть себя, иначе она потеряет свою душу. А значит, – утратит способности. Но мы поговорим об этом наедине, это тайное знание.

Антония посмотрела на нее загоревшимися глазами, перевела взгляд на Андерса и залилась румянцем. Она подумала, что этот мужчина никогда не ставил бы ей ловушек, но он единственный, кому она с радостью отдала бы до капли всю свою силу. Вот только нужна ли она ему? Румянец мгновенно сошел с ее щек. Господи, - подумала Антония, - я как дурочка Мариса, то краснею, то бледнею! Еще не хватало, чтобы он заметил это и посмеялся над глупенькой Антонией. Больше не буду на него смотреть! Но взгляд ее, помимо воли, все время тянулся к лицу Андерса. Наконец, Антония сердито ущипнула себя под столом за ногу и встала, нарочито зевнув.

- Простите! Я устала на тренировке. Вы не обидитесь, если я пойду спать? Наступает новолуние, Палома. Попробуем завтра позвать Марию Эсперансу? – и Антония быстро прошла в свою комнату, чтобы не видеть, как они оба войдут в одну спальню. Или, все-таки - в разные? Что-то, детка, твоя фантазия разбушевалась не на шутку! Может, выпить сонной настойки? Антония так и сделала, но пришедший к ней сон был беспокойным.

Странные обрывки снов всплывали сквозь туман. То он, рассеиваясь, открывал солнечный простор джунглей, то освобождал клочок звездного неба, и голос отца пел заклинания хекурам: «Проведите ее на ту сторону лесного тумана... Приведите ее к Солнцу...» И Антонии казалось, что сама она идет через туман на «ту» сторону, чтобы увидеть там то, что будет с ней когда-нибудь... А то вдруг проблеснул сквозь туман золоченый шпиль, и Ангел полетел к ней, поднимая  в руке крест. Широким прыжком перенеслась она через свинцово-серую реку, неспешно несущую мелкие барашки волн, плещущих в гранит набережной. Антония спускалась вниз и навстречу ей прыгала громадная черная собака, игриво хватая передними лапами за ноги. Антония могла бы подумать, что и эта собака есть сгусток тумана и мрака, но солнечный луч пробился сквозь тучи, осветив ее серебряным призрачным светом. Такое Антония видела лишь на гравюрах и старинных картинах, где небесный свет льется из облаков мягко и лучезарно, напоминая свечение жемчужины. То ли дело у них в тропиках: обычно солнце затапливает все слепящим золотом, удваивая яркость красок. А вот этот непривычный свет нежно подчеркнул невиданный пейзаж, завороживший Антонию: серый асфальт, гранит набережной с каменным спуском к самой воде, ставшей теперь не свинцовой, но перламутрово-синей. Деревья за изысканной чугунной оградой были покрыты странной золотой и бронзовой листвой, совсем под цвет ее волос. Черный пес прыгал и радостно рычал, пытаясь достать языком до лица Антонии. Он оторвал ее от волшебного зрелища, стараясь привлечь внимание к своей персоне. Антония засмеялась и присела перед ним на корточки. Пес тут же вылизал ей нос и щеки и принялся бодать лбом, просовывая морду под ладонь и намекая, что пора уж и погладить эту чудесную собаку. Антония обхватила пса за кудлатую голову и стала гладить, заглядывая в карий глаз, весело блестящий из черных завитков.

- Знаешь, ты кто? Ты Монстро ла негро, черное чудовище! У тебя, наверное, очень белая душа, правда? Так ведь всегда бывает.

- Ну да, как в сказочке: Красавица и Чудовище, сиречь заколдованный принц! – раздался ехидный смешок сзади, и Антония, резко обернувшись на голос, не удержала равновесия и села на асфальт. Парень, что неслышно подошел сзади, показался ей снизу очень высоким. Он подал ей руку, и ее ладонь утонула в ней. Антония с восхищением оглядела незнакомца. Он казался одновременно длинным и нескладным, и в то же время поразил точностью движений. С почти балетным изяществом он поднял ее с земли и взмахнул рукой, отгоняя назойливого пса.

- Спешу разочаровать, это не принц, а заурядный собачий гений. То есть собака на уровне Homo sapiens, человека разумного. Чудовище, но, увы, не принц! Умный нахал, попрошайка и ценитель красоты.

Антония фыркнула негодующе:

- Беда наша в том, что черненьких никто по достоинству не ценит!

- А жалко, правда? – мягко поддакнул он, проведя рукой по коротко стриженным черным волосам.

Последнее, что запомнила Антония, - это его глаза, похожие на драгоценные камни. Как-то она видела в музее древнюю статуэтку кошки с такими же переливчатыми зеленоватыми камушками, вставленными на месте глаз. «Нет, он не кошка, он черный щенок, заколдованный в принца. Принц щенков!» – во сне пробормотала Антония, переворачиваясь на другой бок и погружаясь в очередной сонный туман.

На другой день было воскресенье. Палома собиралась рассказать Антонии о Гималаях, но вдруг предложила прогуляться к горам. Антония поняла, что той больше хочется побыть рядом с Андерсом, чем учить глупую девчонку. В сарае, переоборудованном в гараж, дожидался своего часа старомодный кадиллак бабушки Николь, который давно уже перегнал из Ла Чусмиты старый Игнасио. Тонио не разрешал внучке самостоятельно ездить на нем, но Антония прекрасно разбиралась в автомобилях, уже научилась водить и сама содержала машину в полном порядке. Рита собрала для них в корзину фруктов и бутерброды, и они поехали по дороге, поднимающейся все выше и выше в предгорья Кордильер. Наконец, у скал Андерс остановил машину, и Антония побежала вперед к склону, уходящему вниз, в долину. Рассматривая вдали крохотные домики Мериды, она захлебнулась вдруг закипающими в груди слезами восхищения и хихикнула, изумившись несвойственной сентиментальности чувств. Андерс с Паломой подошли и встали рядом, держась за руки. Палома указала рукой на парящих в небе орлов.

- Это самуро, - пояснила Антония, - Моего отца все здесь звали Самурито. У меня такое ощущение, словно я вижу его рядом.

- И подле него – девочка с голубой ленточкой в волосах, - голосом сомнамбулы сказала Палома. Она стояла с закрытыми глазами, протянув, словно слепая,  вперед руку, и тихо шептала: - Любовь... тут родилась любовь... они упали вниз и взлетели к небесам... Бедная девочка, ее сердечко больно любовью!..

Антонию била крупная дрожь и, чтобы не упасть на слабеющих ногах под откос, она рванулась последним усилием вверх, теряя сознание от безумного желания взлететь. Андерс мощным прыжком перехватил в падении обмякшее тело, не дав скатиться вниз с крутизны.

- Что это было? С ней ничего не случилось? – встревожено спросил он.

- Ее родители двадцать лет назад  упали здесь вниз, но их хранила любовь, - пояснила Андерсу Инга, склонившись к Антонии, уложенной на спешно подстеленную мужскую рубашку, и кладя руки ей на виски, - Опасная иллюзия. Я виновата, что поддалась ее настроению. Но она первая почувствовала их присутствие! Андерс, у нее феноменальные способности! Антония считывает эмоциональный фон давно прошедших событий. Я поняла это еще накануне, у зеркала. Тогда я впервые через нее не просто видела прошлое, но чувствовала вместе с теми, за кем наблюдала, представляешь? Я не сразу поняла, что «слышала» их переживания через Антонию. Девочка, ты меня напугала! – Палома охватила ее лицо ладонями и легонько встряхнула, - Ну, открывай же глаза, ты вполне пришла в себя!

- Они были здесь? – жалобно спросила Антония, посмотрев на Палому.

- Да, давным-давно. Расспроси как-нибудь своего отца, - предложила Палома и многозначительно улыбнулась, - Но я подозреваю, что кое-кто симулировал столь глубокий обморок! Если ты что-нибудь хочешь узнать, просто спроси, - мы ответим на любой вопрос.

Антония густо покраснела и неловко поднялась. Она подобрала рубашку Андерса и подала ему, не смея поднять глаз.

- Все равно – спасибо! Я бы камнем свалилась вниз. Что-то вдруг сделалось с головой, - смущенно пояснила она, испугавшись, что он подумает, будто она это проделала, чтобы оказаться в его объятиях, -  Но я слышала, что ты говорила, Палома. Я никогда не замечала за собой такого. Вот духов я вижу с детства. Сначала – Марию Эсперансу, потом лесных хекур. Я только недавно узнала, что остальные их не видят, а сначала – никак понять не могла, почему все притворяются, что никого нет рядом, не разговаривают с ними.

- Это чудесный дар, Антония! – сказал Андерс, и она просияла, - Ты сможешь помочь нам, когда пройдешь подготовку.

- Подготовку?

- Тебе многому нужно будет научиться, Палома этим займется. Она может работать с тобой каждую ночь. А когда ты кончишь учиться, приезжай в Европу, поближе к нам. Хотя, ты уже поняла, что нам не важны расстояния?

- Как это? – изумилась Антония.

- Ну, ведь мы с тобой уже побывали в Каракасе, а хочешь, я покажу тебе Петербург, в котором живу? – предложила Палома, - Или Гималаи? Или Малагу и Фуэнхиролу, где до сих пор живут твои родственники семьи Гарсия? Во сне можно перенестись куда угодно, ты ведь знаешь. И Эсперанса тоже пользуется этим вовсю.

- Я сегодня видела во сне странный город: весь сине-серый, а деревья золотые, и над городом на шпиле – золотой ангел с крестом. И умная черная собака...- задумчиво сообщила Антония.

- Это очень похоже на шпиль Петропавловки. А деревья золотые, потому что у нас сейчас осень. Ты ведь никогда не видела нашу северную осень! – сообразила Палома, - И я точно знаю одну черную собаку в городе, которая умна, как и ее хозяин! Я вас познакомлю. Но странно, что ты увидела это без моей помощи, ты ведь там никогда не была,  - Палома переглянулась с Андерсом и он пожал плечами в ответ, - Ну, если ты пришла в себя, может, перекусим? Вот там под скалой подходящее местечко, только не падай снова в обморок, хорошо?

Антония побежала к машине за корзиной с провизией, а Андерс придержал Ингу за руку.

- Знаешь, я ведь сегодня видел во сне, как иду от Института этнографии к твоему старому дому на Канале Грибоедова.

- Через Дворцовый мост? И видел Петропавловский шпиль... - Инга задумалась, - Значит, Тони неосознанно воспользовалась твоим сном. Но ведь там она была уже самостоятельна? Ты видел черную собаку?

- Нет, собаку я не видел. Черный пес... твой Шери?

- Или собака Даниила? – предположила Инга, - Нет, это слишком уж невероятно! Использовать чужие сны умеет только моя Анна, но она вообще невозможный ребенок! – Инга засмеялась, и Андерс тоже нежно улыбнулся  при упоминании о ее дочери.

- Знаешь, я уже соскучился! Давно мы с ней не беседовали во сне о серьезных вещах. И вообще, пора нам встретиться по-настоящему. А ты еще не познакомила Антонию с Даниилом?

- Нет. Ты хочешь сказать, что она видела собаку Дана и вполне сама могла познакомиться и с ним? Андерс, это невозможно! Она способная девочка, но это уже слишком!

- Антония могла нащупать его образ у нас в мыслях. Расспроси ее. Пора определить границы ее способностей. А что за разговоры про новолуние и Марию Эсперансу?

- Антония утверждает, что в новолуние она всегда появляется у нее. Сегодня мы это проверим. У меня есть кое-какие вопросы к ней. Милый, а тебе не показалось, что ты произвел на девочку слишком сильное впечатление?

- Как ты деликатно выражаешься! Показалось. Но это не беда, все утрясется. А тебе не кажется, что ты могла бы быть милосерднее ко мне? – жалобно упрекнул Андерс, - Я уезжаю послезавтра, а ты мне кое-что обещала, когда мы разговаривали в Брюсселе.

- Разве? – лукаво посмотрела на него Инга, - Посмотрим! Ну, пошли скорее, Антония ждет. А ведь она выбрала то самое место!

Но когда они подошли к Антонии, выкладывающей бутерброды из корзинки для пикника, Инга Палома ни словом не обмолвилась, что на этом месте в тени скал когда-то отмечали пятнадцатый день рождения Марии дель Розы. Зачем терзать нервы девочки воспоминаниями?

Вечером Антония сидела за столом, как на иголках. Она терпеливо ждала, когда Палома допьет кофе, и только нервное постукивание пальцев по столу выдавало ее волнение, а та спокойно беседовала с Пилар и Эсперансой, жалуясь на развитую не по годам дочурку. Андерс заметил нетерпение Антонии и положил узкую ладонь с изящными пальцами музыканта на ее руку.

- Тебе нужно заняться гимнастикой йогов. Это учит владеть своими чувствами так же, как и телом.

- Разве это дает только Йога?

- Да нет, есть, например, столь же эффективные китайские системы. Существуют и другие. В стремлении к совершенству все народы шли приблизительно одним путем.

- А разве владение чувствами – это хорошо? Я думаю, что они должны проявляться свободно.

- Всегда ли это полезно? Подумай.

- А ведь верно! – оживилась, добросовестно обдумав это, Антония, - Индейцы гвахарибо считают, например, что нельзя позволять детям плакать: со слезами можно потерять душу. Но обычное волнение, разве это опасно?

- Если это может отвлечь, рассеять внимание на пустяки, притупить сообразительность – это опасно. Мы воины, а воин всегда должен быть сосредоточен и свободен от всего, что мешает быть готовым.

- Готовым – к чему?

- К сражениям, которыми полна наша жизнь, - он мимолетно улыбнулся, увидев ее потрясенное лицо, - Сражаясь с тенями или с самим собой, многие идут по жизни путем воина. Но мы избранные, и наш враг значительно опасней обстоятельств, а битва предстоит нешуточная, уж ты мне поверь. Слабости тут места нет, - Андерс похлопал Антонию по руке, - Учись владеть собой.

- Ты хочешь сказать, что я буду... с вами? - глаза Антонии разгорелись счастьем, и Андерс засмеялся.

- Ты ведь не против?

- Тони, ты поведешь нас на какое-то определенное место? – спросила, подходя к ним, Палома.

- Во время новолуния Мария Эсперанса любит бывать в патио.

Антония не показала досады оттого, что Палома прервала их разговор с Андерсом. Находясь рядом, она испытывала восторг даже в молчании, впитывая исходившую от него удивительную силу, заполнявшую светом и теплом все ее существо. Он был для нее солнцем, тем самым Солнцем, в чей Дом она пришла однажды магическим путем. Свет разума – вот то, что он излучал, и Антония обладала способностью видеть этот свет, как с рождения видела духов, невидимых простым людям. Она не догадывалась, что так зорок порой бывает еще и взгляд влюбленной женщины.

Втроем они вышли в патио. Ночь стремительно захватывала небо, гася последние отсветы солнца. Звезда, зажегшаяся первой, вскоре потерялась в сверкающей россыпи. Тоненький лунный серпик сегодня лишь угадывался. Любимый бабушкин жасмин источал аромат, рождающий в груди сладкое томление. Антония прикрыла глаза, захваченная ночным колдовством, но видение подсмотренных накануне объятий Андерса с Паломой вернуло ее на землю. Они же стояли рядом, любуясь ночным небом, и их поднятые вверх лица отражали звездный свет.

- Ах, как пахнет жасмином! – прошептала Палома, и Андерс в тон ей ответил:

- Так же пахли твои благовония, помнишь, тогда, в монастыре?

Смешок, вырвавшийся у Паломы, был похож на воркование голубки. Сердце Антонии глухо заколотилось, но она вспомнила строчку из псалма, которую повторяла ей бабушка: «Пей воду из ТВОЕГО водоема и текущую из ТВОЕГО колодца!» Он принадлежит ей, не тебе! – внушала себе Антония.

- Колодец! Давайте подойдем к старому колодцу, – вдруг вспомнила она любимое место Марии Эсперансы.

Они вышли из кустов на мощеную площадку у колодца и встали в круг. Палома протянула руки Антонии и Андерсу. С минутной заминкой девушка взяла другую руку Андерса в свою, и все трое замолчали, ожидая Марию Эсперансу. Неожиданно рядом кто-то рассмеялся:

- Ну, и долго вы собираетесь так стоять? А малышка даже не может сосредоточиться. Я ведь тебя предупреждала!

Позади них в плетеном кресле сидела молодая женщина в черном платье и грозила Антонии пальцем. Та порадовалась, что в темноте никто не видит, как она покраснела. А ведь этой Марии Эсперансе ничего не стоит вслух сказать что-нибудь о влюбленной в Андерса «малышке». Господи, Господи, вразуми ее, - беззвучно молила девушка. Между тем, Мария Эсперанса сегодня совсем не напоминала дух давным-давно умершей, а была прелестной молодой женщиной с ярким лицом цвета чайной розы и нежным румянцем. Она отдаленно напоминала Пилар Гарсия черными бровями, которые почти сходились у переносицы и разлетались к вискам, словно крылья, а ее глаза походили на глаза женщин с египетских фресок. Выражение ее лица было решительным и насмешливым, но когда она внимательней взглянула, с кем разговаривает, Мария Эсперанса неторопливо, но почтительно встала.

- Я приветствую вас, Хранители! Рада, что вы обратили внимание на мою девочку. Выбор правильный! Вы не пожалеете.

- Вы знаете о нас? – спросила Палома с любопытством, - но откуда?

Мария Эсперанса небрежно пожала плечами.

- Телесная смерть дает некоторые преимущества, которые вы получили своим путем. Я многое знаю. А с тобой, Хранительница, мы ведь уже встречались, не правда ли?

- Да, я помню. Тогда я впервые была поражена увиденным в зеркале.

- «Есть многое на свете, друг Гораций, что и не снилось нашим мудрецам», как любил повторять мой муж, заядлый театрал, - лукаво улыбнулась Мария Эсперанса и снова села, кокетливо расправив юбку, - В зеркале живут лишь отражения тех миров, которыми заполнена реальность. Ты и сама можешь управлять пространством и бывать в некоторых из этих миров. Ты называешь их снами, но это ведь не сны! Хранитель, я уверена, владеет всеми мирами реальности.

- Конечно, - подтвердил Андерс, - Равновесие нужно поддерживать во всей системе. Значит, вы просто перешли в другой мир?

- Да, я знала, что умираю. Оспа. Я заразилась в поселке эмигрантов из Старого света. Я лечила там одного старика-баска, который в молодости жил у кочевников-берберов. Он много рассказывал мне о гуахунах. Меня очень интересовала их тайная магия. Он, конечно, не был посвящен в тайну, но был наблюдательным и многое видел.

- Гуахуны, как интересно! – не удержалась Антония, - Название очень похоже на слово Кахуна, в Полинезии так называют магов, это означает «Страж Тайны». Мне рассказывала о них бабушка Николь.

- Это одно и то же, малышка. Поинтересуйся как-нибудь путем, по которому древнее знание шло из Индии через Аравию в горы Атласа на краю Сахары. Наши предки потом попали с маврами в Испанию, а основная часть, двенадцать племен, постепенно вытеснялись пустыней и попытались спасти тайну на островах в океане.

- Откуда ты знаешь? Ты словно помнишь все, что происходило. Теперь уж я попытаюсь изучить все известные материалы о берберах и их верованиях. Вот об этом-то я и говорила: - повернулась к Андерсу Антония, - все связано между собой! Правда, интересно? Ой, прости, Мария Эсперанса, я прервала тебя. Рассказывай дальше!

- Так вот, я лечила старика и заразилась оспой. Мне очень не хотелось, чтобы за мной последовали в могилу муж  и крошка Пилар. Муж слушался меня, я приказала сжечь все вещи из моей комнаты и похоронить меня тихо и с соблюдением осторожности. Никакого прощания с усопшей, никаких поцелуев. Я не стала дожидаться, когда оспа изуродует меня и станет опасной для окружающих. Ночью я шагнула вперед, оставив за собой весь мир и моего любимого.  Теперь меня никто не мог видеть, Негрита, моя дорогая внучка, была первой из живых, с кем я смогла общаться, и кто не боялся призраков. Теперь вот – Антония. Да, Эсперанса создала совершенную ведьму, мага высшего разряда. Девочке нужно только немного подучиться, и равных ей не будет. Возьмите ее к себе, она станет верной помощницей. 

- Да, Антония теперь будет с нами, - заверил Андерс.

- Мария Эсперанса, я хотела бы узнать, как случилось, что фамильные четки, которые хранились в Фуэнхироле, оказались здесь у тебя? И вообще, меня очень интересуют эти четки. Они ведь старые? Когда их держишь в руках, возникает такое необычное чувство...

- Да, этим четкам почти три тысячи лет. Мы не знаем, для каких целей и кем были собраны и огранены эти хрустальные и гематитовые шарики, но они несут в себе силу вселенной, такую же, как шар на горе Монсеррат.

- А что это за шар? – тут же спросила любопытная Антония.

- Ты имеешь в виду статую Санта Марии де Монсеррат из бенедиктинского монастыря в Каталонии, недалеко от Барселоны? Шар, что держит в руке Смуглянка? – тоже заинтересовался Андерс, и пояснил Антонии: - В одиннадцатом веке прямо из моря достали фигурку Девы Марии, вырезанную из дерева. В одной руке она держала младенца, а в другой – шар. Это единственное изображение Девы Марии с предметом, назначение и символика которого неизвестны и никак не соотносятся с религиозной традицией. Больше таких изображений нет в целом мире. На этом месте построили собор, где хранится Морена Санта Мария с шаром, и монастырь.

- А почему ты назвал ее  морена - смуглянкой?

- Дерево настолько старое, что вся статуя почернела, словно обугленная. Но главное не в этом. Паломники приходят в монастырь, чтобы прикоснуться к ней. Все утверждают, что ощущают прилив энергии из космоса, когда кладут ладонь на шар. Есть поверье, что шар исполняет желания тех, кто чист сердцем. Я сам был там и подтверждаю, что шар – это аккумулятор энергии.

- Ах, как я хочу побывать там и потрогать этот шар! И загадать желание, - «чтобы он меня полюбил», - мысленно добавила Антония и быстро посмотрела в сторону Марии Эсперансы, надеясь, что та, угадав ее желание, удержится от комментариев, - Скорей бы кончить школу – и в Европу! Мария Эсперанса, так ты говоришь, что мои четки наполнены такой же энергией?

- Подождите-ка, - вмешалась Палома, - Я кое о чем догадываюсь. В Индии и сейчас считают, что гематит обладает способностью собирать и концентрировать тантрическую силу. Андерс, ты сам подарил мне гематитовое кольцо в Катманду, помнишь? Ну, а об магических свойствах хрустального шара слышали все.

- Ах, как интересно! - воскликнула Антония, - Палома, ты мне потом все про это расскажешь, ладно? Так как же ты получила четки, Мария Эсперанса? Ты забыла рассказать.

- Я просто их взяла. Когда я рассталась с бренным телом, я много путешествовала. Я могла перенестись в любую точку земли, куда пожелаю. Но сперва я отправилась в Фуэнхиролу, навестить любимую сестричку Пилар. Четки мне были нужны: первое время, пока не нашла вечный источник, я должна была получать силу извне, как живая. Приходилось заимствовать энергию у людей, а это ведь нехорошо, потому-то про нас, призраков, и ходит дурная слава.

- Вечный источник?– переспросила Палома.

- Ну да, вы ведь тоже черпали из него, и это расширило ваши возможности.

- И я, кажется, тоже – однажды, - вставила Антония радостно, - Это было в Доме Солнца!

- Конечно, малышка! Я знаю. Так вот, тогда мне нужны были эти четки, и я просто взяла их, - спокойно пояснила Мария Эсперанса.

- Но как? Как бесплотный дух может управлять материей?

- Что есть бесплотный дух? – хихикнула она, - Это чистая энергия, если отбросить суеверия глупцов. Что же еще может воздействовать на материальный мир, если не энергия? Я просто беру то, что мне надо, вот так! – Мария Эсперанса протянула руку и словно из воздуха на ее смуглой изящной ладони оказалась тонкая витая золотая цепочка, на которой нежно мерцали пять разноцветных жемчужин, - Видите, это очень просто! Вот то, что я должна передать Хранителям. Дар Света для воинов, хранящих Мир, - так сказала на Гаваях кахуна вахини, передавая их для вас пятьдесят лет назад.

Антония восхищенно вздохнула:

- Так это те жемчужины, про которые мне рассказывала бабушка Николь? Те, что она передала с моей мамой Эсперансе. Значит, они не исчезли, ты хранила их все это время!

- Конечно, малышка, - любуясь, Мария Эсперанса подняла руку, покачивая на пальце цепочку с жемчужинами, - Только это не жемчуг. Не в обычном понимании... Ну, какая тебе больше нравится?

- Вот эта, - не раздумывая, Антония ткнула пальцем  в одну, - Золотая. Ой!

Как только она дотронулась до жемчужины, та вспыхнула мягким пульсирующим светом. Антония с любопытством потрогала все остальные, но они никак не отозвались на прикосновение.

- Возьмите, Хранитель, - протянула цепочку Мария Эсперанса, - Пять жемчужин – по одной каждому воину. Вы видите, - они знают своего хозяина, ошибиться невозможно.

- Но что же это? – воскликнула Антония, схватив руку Андерса, и тут же выпустила, опомнившись.

- Источник Силы для избранных, детка, - ответила за него Мария Эсперанса, вставая, - Такой же, как в руках Смуглянки. Я счастлива была познакомиться, Хранители! Прощай, малышка! Теперь тебе есть, у кого учиться. Вспоминай обо мне! – приподняв пальцами юбку, Мария Эсперанса сделала церемонный реверанс и лукаво рассмеялась. В следующий миг ее уже не было в патио.

- Мария Эсперанса! – закричала в волнении девушка, - Куда же ты! Она что, больше не придет? Она же была со мной всю жизнь: учила, следила, чтобы со мной не случилось беды... - Антония всхлипнула, и Палома обняла ее за плечи.

- Не плачь! - мягко произнес Андерс, пряча цепочку с жемчугом в карман, - Ты воин, Антония, помни о том, что я тебе говорил. А свою жемчужину ты скоро получишь, для нее нужна соответствующая оправа.

Через день Андерс улетел в Европу. Сердце Антонии сделало рывок вслед за ним, но она точно знала теперь, что никогда он не посмотрит на нее так, как смотрел, прощаясь, на Палому. В тот момент слезы закипели в глубине и попытались прорваться наружу, но Антония усилием воли перехватила их на подступах, отчаянно надеясь, что никто не заметил, как глаза ее на мгновение заблестели влагой. Я – воин! – отчаянно и яростно убеждала она себя, и действительно, наступило вдруг состояние готовности, когда чувства сосредоточены на едином стремлении сражаться и победить, и отброшены досадные помехи, отвлекающие от главного. Лишь оставшись одна, Антония разрыдалась, наконец, потрясенная тем, что ее великая Любовь была отнесена ею же самой в разряд посторонних и несущественных мелочей. Тихо, чтобы никто не заметил, Антония проскользнула в патио и у старого колодца умыла лицо холодной водой, смывая слезы и детские мечты о сказочной любви. Прохладная рука легла на ее плечо и Антония прошептала с облегчением: «Мария Эсперанса!», но то была Палома. Она обняла девушку и прижала к себе с материнской нежностью, словно знала, что творится сейчас в ее сердечке.

Началось обучение Антонии тайнам, каких не знала даже бабушка Эсперанса. Вечерами Палома  звала девушку в свою комнату, и они подолгу сидели, склонив голову к голове, беседуя. Антония была способной ученицей и схватывала все налету. А ночами они отправлялись в долгие путешествия по мирам, подвластным Паломе. Антония впервые увидела священные горы, где прошло обучение Хранителей Мира, и, несмотря на то, что она сама жила у отрогов Кордильер и с детства знала и любила горы, Гималаи потрясли ее воображение. Антония сразу же уловила вибрацию силы, исходящую от гигантских снежных пиков. Магия этих гор была связана для нее с одним человеком, и паломничество по местам, где бывал Андерс, привлекало болью воспоминаний об их встрече. Антония представляла, что Андерс повсюду сопровождает их, и выдуманные незначительные знаки внимания с его стороны заставляли ее время от времени мечтательно вздыхать. Антония надеялась, что Палома ни о чем не догадывается.

Однажды, встретив во сне восход солнца, они спустились с монастырской стены в храм посмотреть службу. Монахи в шафраново-желтых халатах читали низкими голосами священные тексты, и Антония вскоре стала вторить им, повторяя протяжное «Ом-м-м-м», так, что ее голос звучал в такт вибрирующей в груди струне. Она увлеклась, впадая в состояние транса, близкое самогипнозу. Наконец, Палома положила руку поверх ее ладони и чуть пожала, привлекая внимание. Кивком головы она пригласила следовать за ней. Антония вышла из ворот храма и зажмурилась от яркого блеска небес и моря.

- Это Гималаи? – удивилась она, подставляя лицо ласковому ветерку, пахнувшему апельсиновым цветом.

- Это Фуэнхирола! – радостно смеясь, сообщила Палома, - это наши виноградники. Сейчас пора сбора винограда, - она сорвала кисть, напоминающую совершенной формой полную женскую грудь, каждая ягодка которой была розовато прозрачной, подернутой восковым налетом, источающей терпкий мускатный аромат, - Попробуй! Не понимаю, почему считают, что змей соблазнял Еву яблоком, - по-моему, то был виноград! Вот непреодолимый соблазн!

Антония отщипнула ягодку, ожидая спелой сладости, но виноград был приятно освежающим. Палома уже скинула платье и махала ей рукой, подзывая к каменистому пляжу маленькой бухточки. Они одновременно нырнули с большого камня в ласковую волну и поплыли в открытое море. Покачиваясь на спине и лениво загребая руками, они лежали, наблюдая за парой легких облачков, догоняющих друг друга на ослепительной синеве неба.

- Божественно! – сказала Палома с чувством и надолго замолчала. Наконец, она шлепнула обеими руками по воде, взметнув фонтаном брызги, и озорно рассмеялась.

- Эй! – раздался с берега крик, и Антония увидела маленькую девочку, которая махала им рукой, подпрыгивая на камне, чтобы лучше было видно.

- Вот сорванец! – весело сказала Палома, - Вечно она отыщет меня, ни минуты покоя! Это моя дочь Анна. Плывем знакомиться, иначе она не отвяжется.

- А я тебя знаю! –сообщила девочка по-русски подплывающей Антонии, - Ты живешь в Доме Ведьмы.

- Анна Пилар, неплохо бы сначала поздороваться, - напомнила Палома и, рассмеявшись, махнула рукой, - Сладу нет с девчонкой! Я разве приглашала тебя с собой? Но раз уж ты здесь, познакомься с Антонией. Она твоя родственница. А теперь объясни, что ты здесь делаешь.

- Я была у Дана, мы играли с Карашем. Потом я решила тебя найти, я соскучилась. Скоро ты приедешь?

- Скоро. Дома все в порядке? Дедушка и отец не забывают тебя кормить? – шутливо поинтересовалась Палома.

- Не-а. Сегодня были макароны с сыром! Дедушка сказал, что они называются спагеттти, - радостно сообщила девчушка, выделяя голосом большое количество «т» в названии макарон. Антония удивилась, как чисто она говорит, на первый взгляд ей было не больше двух лет.

- А мне в октябре будет два года! – словно прочитав ее мысли, сказала Анна, - Уже скоро. Пако обещал прислать мне подарок.

- Анна, не будь вымогательницей! Ты, небось, клянчишь подарок заранее! – Палома притворно нахмурила брови и погрозила дочери пальцем, - И за что тебя Франсиско любит? Кстати, почему ты называешь его Пако, он что, твой приятель?  Отправляйся-ка домой, спать! Ты не заблудишься? Может, тебя проводить?

- Ну, вот еще! – Анна хихикнула и лукаво подмигнула девушке.

Антония залюбовалась малышкой, которая неуловимо кого-то напоминала ей. Личико ее было одновременно детским и казалось взрослым. Огромные серые глазищи сияли таким же внутренним светом, как материнские, а в крохотном детском носике угадывалась аристократическая горбинка. Черные как ночь  волосы спадали тяжелой густой копной, охватывая ее головку, будто шлем вороненой стали. Словно Архангел, грозный небесный воин Георгий, победитель пернатого змея, - подумалось вдруг Антонии, - он наверняка в раннем детстве выглядел таким же решительным и прекрасным. Девочка уже скрылась в винограднике, а Антония все смотрела вслед: кого же она напоминает?!

Утром Антония поинтересовалась, как дочка Паломы  оказалась в Фуэнхироле вместе с ними.

- Она сама гуляет по снам, - засмеялась Палома, - А нас нашла, потому что соскучилась. Но скорее всего, - любопытство одолело: хотела посмотреть на тебя. Если ты ей понравилась, будет являться к тебе постоянно.

- Как, сама?

- Конечно. Анна – кошка, гуляющая сама по себе. Она многое умеет с рождения. Я боюсь того, что из нее вырастет, - доверительно сказала Палома, наливая себе кофе, - уж больно своевольна и умна.

- Она так хорошо говорит, - совсем как взрослая.

- Это только в снах, а вообще-то она еще половину букв не выговаривает. Ее понять может только дед, я и то иногда руками развожу. Тебе кофе подлить?

В следующий раз они с Паломой оказались в замечательно красивом месте. Лес странных деревьев с белыми стволами и листвой, похожей на россыпи золотых монет, подходил прямо к песчаному берегу реки, за которой тянулись бесконечные луга, покрытые желтеющей травой. Вверх по течению реки на широкой косе стояли строения из дерева, приобретшие от старости серебристо-серый цвет. Домишки были украшены резьбой и каждый обнесен забором из таких же отбеленных дождями и временем досок. На самом мысу стояла церковь с несколькими куполами, еще более старая и почерневшая. Антония видела на фотографии в журнале похожую на эту и знала, что на каждом куполе должен быть крест, но здесь крестов не было и церковь казалась заброшенной, как и вся деревня. Только стадо гусей важно топталось в церковном дворе среди диких зарослей крапивы. Бледно голубое небо казалось выцветшим, солнце никак не могло пробиться сквозь сплошные облака, скрывшие полнеба, заливая все приглушенным нежным сиянием. Бронза, серебро и неяркая синева, напоминающая цветом крыло голубки, придавали окружающему необычайную прелесть. Это так не походило на буйство красок в джунглях Гвианского нагорья, что Антонии казалось, будто перед ней одна из акварелей импрессионистов, так любимых дедушкой Антоном.

- Где мы, Палома? Какая красота! Это на самом деле? – восторженно спросила она, вдыхая полной грудью влажный воздух, пахнувший прелыми листьями.

- Это Волга, дорогая моя, родина Антона Сергеевича.

- А эти деревья всегда такие бело-золотые?

- Это березы. Сейчас осень. Желтые листья опадут и березы простоят всю зиму под снегом, а потом, весной, опять зазеленеют.

По реке, вверх по течению, натужно и хрипло гудя, поплыла самоходная баржа. Широкая волна плеснула в берег, закачав на воде опавшие листья. Баржа скрылась за поворотом и все, кажется, успокоилось и опять затихло. Внезапные мерные звуки заставили Антонию вздрогнуть в волнении и сжать руку Паломы. Громкое «ку-ку» гулко понеслось над водой и притихшим лугом, возвращаясь к ним легким эхом.

- Кукушка, кукушка, сколько нам лет жить? – спросила Палома и опустилась в траву, слушая бесконечные «ку-ку», - Врет, как всегда, но почему-то хочется верить! – она засмеялась: - А хорошо ничего не знать про себя, правда?

- А про других ты знаешь? – насмешливо поинтересовалась Антония, не ожидая прямого ответа.

- Знаю, - просто сказала Палома и вздохнула, посмотрев на вытянувшееся лицо девушки, - Но не думай, что я все тебе выложу: когда ты выйдешь замуж, за кого и сколько у вас родится детей. Ведь главное не в этом. Я не могу знать, что у тебя будет твориться на сердце, а факты... Факты еще не все! Не спрашивай меня больше об этом, ладно? – Палома подняла руку, останавливая вопросы, готовые сорваться с ее губ, - Забудь. То, что нужно будет, я скажу, когда придет время.

- Ну как же, скажешь! – буркнула обиженно Антония, - Сказала  уже Мария Эсперанса: «любовь и Любовь»!

Палома внимательно посмотрела на девушку и промолчала. А кукушка все выводила свои «ку-ку», обещая бесконечную жизнь. А может, вечную Любовь?..

Попав на набережную серого гранита, о который бились маленькие волны, поднятые проплывшим катером, Антония испытала радостный шок. Да вот же за рекой золоченый шпиль, увенчанный летящим ангелом, который поднимал над городом золотой крест! Вот чугунная решетка, поразившая Антонию строгой гармонией. Вот огромные деревья с кронами цвета старого золота. А собака? Тут ли Монстро ла негро и его хозяин? Антония вдруг поняла, что ужасно хочет еще раз увидеть этого парня с черными волосами и кошачьим блеском разноцветных глаз. Но вряд ли повезет еще раз встретиться. Палома с улыбкой следила за девушкой, которая в восхищении оглядывалась по сторонам.

- Нравится? Это Петербург, город, в котором я родилась. Самый красивый город в мире – для меня, конечно. У каждого есть такой город.

- Палома, но я уже видела его! Я здесь была и видела черную собаку, - почему-то Антония ничего не сказала про черноволосого парня

- Какие гости! – прозвучало за ее спиной, и снова Антония резко повернулась на голос.

- Ты всегда подходишь сзади? – она смутилась, поняв, что выдала радость от встречи.

- А мне понравилось, как ты шлепнулась тогда! Не хочу упустить второй дубль, - глаза черноволосого парня озорно блеснули, став такими же зелеными, как у Антонии.

- Похоже, вы уже встречались! – констатировала Палома, - Познакомься, Антония, это Дан, Даниил.

- Он тоже?.. – с новым любопытством посмотрела на него девушка.

- Интересно! Что значит это «тоже»? – свел к переносице прямые черные брови Даниил, - Я – всегда!

- Даниил учится у Андерса, - пояснила Палома, - Вы будете в одной команде.

Антония еле сдержалась. Быть его учеником! Почему это некоторым так везет? Он учится у Андерса, а значит, часто видится с ним, разговаривает... Да она же сама мечтала об этом! Она посмотрела на Даниила с неприязнью. Выскочка! Если бы Антония познакомилась с Андерсом первой, он взял бы в ученицы ее! Палома, как всегда, будто угадала ее мысли:

- Мальчик, конечно же, хотел учиться у меня, но мужчинам наши секреты я не открываю. А мы с тобой – ведьмы!

- Ну разумеется! – ответила в тон Антония, тут же сменив гнев на милость, но Даниилу это решила не показывать. Пусть не задается! – А где Монстро ла негро?

- Играет с Анюткой.

- Да? – спохватилась Палома, - Ну, пообщайтесь сами, а я выполню свой родительский долг, - она перебежала дорогу и вошла в ворота парка, высматривая девочку с собакой.

- А тебе понравилась моя собака? – спросил Даниил, - Его, между прочим, зовут Караш. Анютка на нем тренируется говорить букву «р».

- Как это?

- Ну, знаешь, есть такие скороговорки, например: «Карл у Клары...» или «На дворе трава...». А Анна придумала: «Кара а кара кон каро Караш». Это по-испански, значит...

- Я знаю: «Лицом к лицу с любимым Карашем». Я ведь говорю по-испански.

- Откуда? – подозрительно спросил Даниил, который сам только что начал учить язык.

- Оттуда! – улыбка превосходства мелькнула на лице Антонии, но она тут же устыдилась и пояснила: - Я из Венесуэлы, у нас все говорят по-испански.

- А!.. Откуда же ты так хорошо знаешь русский?

- Один мой дедушка русский.

- А второй нерусский! – насмешливо пропел Даниил по складам, на манер детской считалочки.

- Конечно, - пожала плечами Антония, - Он индеец-гвахарибо. А что здесь такого?

- Да ничего. Извини. Индеец - это здорово. А ты его видела? Ты мне расскажешь?

- Ладно. Когда Палома научит меня путешествовать в снах, я покажу тебе шабоно.

- А что это такое?

- Ну, давай, я тебе расскажу, - Антония уселась на гранитные ступеньки у реки и принялась рассказывать о жизни в шабоно, об отце, охоте и шаманских обрядах.

Даниил с увлечением слушал, спрашивая время от времени подробности. Но тут примчался черный Караш и заюлил вокруг Антонии, пытаясь просунуть морду к ней подмышку. Она засмеялась, отталкивая кудлатую голову, но потом обняла за шею и пес затих, время от времени шумно вздыхая.

- Кара а кара кон каро... - шепнула Антония, глядя в преданные собачьи глаза, и внезапно, подняв голову, встретилась с потемневшими почти до черноты глазами Даниила.

Почему-то Антония страшно смутилась и залилась румянцем. Подбежавшая вприпрыжку Анна разрядила обстановку. Поздоровавшись с Антонией, она выпалила с обидой:

- Мама сказала, что вы теперь – вместе! А кто же со мной будет играть? У вас тут свои секреты, а мне скажете – маленькая еще!

- Анна, тебя никто не ущемляет в правах: игры есть игры, но когда мы работаем, – попрошу не мешать, - пресекла нытье Палома.

- Мы с тобой еще обязательно поиграем! – присела перед девочкой Антония, - Хочешь, я научу тебя испанскому языку?

Анна хитро посмотрела  нее и шепнула доверительно:

-Да я и так его знаю, мама говорит со мной по-испански с рождения. Ты только Даньке не говори, а то он расстроится. Вот ты его лучше научи! А ты так и будешь жить в своей Венесуэле? Это же так далеко!

- Я скоро приеду в Европу учиться.

- В Испанию?

- Нет, в Париж.

- Ну, зачем тебе тот Париж! – девчушка состроила уморительную гримаску и всплеснула руками, -  Давай лучше в Мадрид, или сразу в Барселону. Мама брала меня туда. Знаешь, как там здорово! Я тебя познакомлю с Пако, он мой друг. Бабушка Пилар сказала, что, когда я рождалась, он принял меня на руки. Я его очень люблю! – Анна хихикнула, - А мама как-то сказала бабушке, что Пако женится на ее дочери, представляешь? Это значит – на мне?! Мама не знала, что я слышу. Ты только никому не говори, ладно? Это большой секрет! Мама опять будет ругаться, что я сую нос куда не надо.

- Выдумщица! – засмеялась Антония, вспомнив свои собственные детские фантазии, - Ведь тебе только два года! Тебе рано говорить о мужьях. И потом, сколько лет твоему Пако, четыре годика, что ли?

- Ему сейчас двадцать шесть. Но он вовсе не старый. Он испытывает на себе бабушкин тибетский эликсир, значит, будет молодым еще долго. Он меня подождет!

Антония позавидовала ее вере. Малышка ужасно ей нравилась. И надо же было такое придумать! Пройдет совсем немного времени, и Антония поймет, что стоит принимать на веру все, что говорит Анна: как правило, она бывала права.

Антония встречалась теперь с Даниилом почти каждую ночь. Им было интересно друг с другом, очень многое они чувствовали одинаково. А еще Антонии нравилось, как Дан на нее смотрит. Обычно он подтрунивал над ней, и то, что она никогда не позволила бы ни одному парню, и за что в свое время поплатился Томас, у Даньки выходило так здорово, так забавно, что Антония никогда не обижалась. Она попыталась отвечать ему тем же, чувствуя, что у нее получается неуклюже, не так остроумно и легко. Но иногда Дан переставал реагировать на ее шутки, и Антония ловила его пристальный, почти угрюмый взгляд, от которого сердце уходило в пятки. Его глаза, которые имели особенность менять цвет по настроению, внезапно темнели и притягивали ее, гипнотизируя скрытым в них пламенем. В такие моменты Антония вдруг чувствовала себя способной подчиниться, и это было неожиданно приятное ощущение. Никого из своих сверстников она еще не ставила выше себя. Но настал момент, когда Антония порадовалась, что никогда не показывала Даниилу свое особое отношение. Вышло это совершенно случайно. Они говорили о своем детстве и Данька назвал одну дату. Антония не сразу сообразила, что это значит, потом замолчала, ошеломленная догадкой, и он сразу заметил ее растерянность.

- Эй, бэби, что выбило тебя из колеи?

- А сколько тебе лет, «бэби»? – спросила она как можно небрежней.

- Пятнадцать. Молодой ишшо! – Данька быстро взглянул в ее вытянувшееся лицо и поправился: - Скоро пятнадцать. Что, ты думала, мне больше? Я для тебя недостаточно большой?

- Нет, - упавшим голосом сказала Антония и постаралась уверенно улыбнуться. Она не знала, получилось ли у нее, но Данька потрепал ее по волосам и примирительно предложил:

- А ты относись ко мне, как к Анютке: юный гений, infante terrible . Не думай о том, кому сколько лет. Как раньше, идет? – глаза его при этом сияли незамутненной лазурью и Антония посмотрела на него с подозрением: он прикидывается, или правда ничего не понял?

Антония задумалась, пытаясь вспомнить, как она воспринимала открытую влюбленность Томаса полтора года назад. Понимала ли она, что он чувствует, или просто не брала в голову такие глупости? «Я не помню, - огорченно констатировала Антония, - я тогда не думала о такой ерунде, как любовь, мне было совершенно все равно. Так же, как теперь этому мальчишке. Что он понимает в любви!» Собственное разочарование потрясло ее. Антония не предполагала, что Данька настолько нравится ей. И снова его внезапно потемневший взгляд заставил дрогнуть сердце, но она гневно топнула ногой: никакие взгляды, никакие черные брови и щенячьи повадки больше ее не тронут. С ребенком она будет обращаться соответственно и не позволит себе!.. Тут она залилась багровым румянцем от злости на саму себя и, буркнув что-то невразумительное, бросилась вон из сна, чтобы дома поплакать без помех.

Но так же, как раньше Мария Эсперанса приходила пожурить и подбодрить ее, так теперь появилась нежданно Палома, и Антония всласть выплакалась у нее на плече, а потом слушала ее утешения. Злость на себя помогла ей справиться с разочарованием. Надо же, дурочка! Только что умирала от любви к Андерсу – и вот тебе, пожалуйста – плачет по какому-то малолетке! Чуть успокоившись, Антония начала прислушиваться к словам Паломы и с интересом узнала историю любви, связавшей ее отца и мать. Оказывается, сын Пилар всю жизнь любил свою приму, двоюродную сестру, которая была старше его на три года, и у них родилась Палома. Но больше удивила Антонию история ее собственного замужества: Палома оказалась замужем совсем не за Андерсом! Мысли Антонии все время возвращались к той волшебной встрече, которую она подсмотрела в патио. То, что произошло у нее на глазах, было прекрасно, как ночь полнолуния, как стихи из маминой книжки, как сама любовь. Она же видела, как Андерс боготворит Палому! Может быть то, что Антония впервые увидела его таким влюбленным, неважно, что не в нее, - это и придало ему в глазах девушки небывалую притягательную силу... Палома вывела ее из задумчивости, снова переведя разговор на Даньку. Она рассказывала, как отыскала его в Душанбе, как познакомилась с ним уже по-настоящему в Петербурге, и Антония начала вскоре улыбаться ее шуткам, забыв и разочарование, и слезы. Больше никогда она не заговаривала о возрасте Даниила. Палома решила, что все забылось среди новых впечатлений, которыми полна была теперь жизнь Антонии.

Перед отъездом Палома передала девушке амулет, который теперь должен быть все время с ней. Она не объяснила, каким образом получила его от Андерса. Антония подозревала, что он использовал умение Марии Эсперансы переносить материальные предметы сквозь таинственные миры, о которых упомянул тогда в разговоре. Амулет представлял собой ожерелье из трех металлов: меди, серебра и чистого железа, из какого сделана делийская колонна. Оно охватывало шею кованой трехцветной вязью, образующей там, где сходятся ключицы, знак «ом», в центре которого светилась незримым для непосвященных светом жемчужина. Работа ювелира, создавшего это чудо, была уникальной и вызывала восхищение. Ожерелье казалось очень древним. Не верилось, что еще четыре таких же было изготовлено совсем недавно. Антония, затаив дыхание, приложила его к себе и щелкнула замысловатым замком. Коснувшись тела девушки, жемчужина запульсировала золотистым свечением в такт ровным ударам ее сердца. Антония дотронулась до нее пальцем и почувствовала живое биение, словно коснулась грудки птички, зажатой в кулаке. Так и представилось, что это маленькое золотое сердечко Великого духа колибри. Улыбка радости невольно родилась на губах. Антония благодарно погладила жемчужину, поклявшись никогда не снимать ее, что бы ни случилось. Встретившись во сне с Даниилом, она заметила на его груди такое же ожерелье, в центре которого была крупная зеленоватая жемчужина. Любопытная Антония протянула руку потрогать ее – и не смогла, а ведь она держала в руках все жемчужины, когда Мария Эсперанса впервые показала их Хранителям. Что же произошло теперь? Зеленая жемчужина нашла своего владельца! – поняла Антония. Она «включилась» и так же, наверное, пульсирует на груди Дана, как и у нее самой. Антония подумала, что надо бы как-нибудь поэкспериментировать со своими жемчужинами, выясняя их возможности. Но только через три года, совершенно случайно, они узнали об одном свойстве своих амулетов.

У молодых свое отношение ко времени, им кажется, что оно ради них может нарушать свои законы, то растягиваясь, то спеша, но его все равно никогда не хватает. За три года с Антонией произошла масса самых разнообразных происшествий. Но никто кроме Хранителей не знал, что она прожила за это время вторую, скрытую от посторонних жизнь, вместившую неизмеримо больше, чем в действительности, известной всем. Антония-воин входила в тонкости магии и училась использовать Знание и Силу, помогая Хранителям найти еще двух недостающих воинов. Она приняла Вику как свою новообретенную сестру и дальше они вместе учились у Паломы древней ведовской мудрости. Джона они искали все вместе и это были самые незабываемые и фантастические поиски. Между тем в обыденной жизни Антония была послушной внучкой, кончала с отличием колледж и готовилась вместе с Томасом учится в Европе. Ей исполнялось через несколько месяцев девятнадцать лет.

 Наконец, свершилось: самолет из Каракаса приземлился в Орли, и молодая рыжеволосая девушка в элегантном костюме, про который никто не мог бы сказать, что он не из парижского модного салона, в сопровождении моложавого несмотря на хромоту и седину старика прошла через таможенный терминал. Мило улыбнувшись служащему, который восхищенно уставился на нее, задержав в руке документы, она на прекрасном французском языке сказала, чтобы он поторопился, потому что она опаздывает на деловую встречу. При этом взгляд зеленых глаз заставил его проглотить комплимент, готовый сорваться с губ. «Мерси!» – пропела она, подхватив документы и нагружая тележку чемоданами и дорожными сумками.

Их никто не встречал. Денек выдался пасмурный и Антония была этому безмерно рада. Вот она, Европа, виденная только в снах! Старая Европа, серая, замшелая, особенная, тысячелетняя. Антония прилипла к окну машины, наслаждаясь городом, само название которого вызывало у нее восторг. Париж, Париж! Наконец она здесь. Квартира для нее была снята заранее. Удобная квартирка в Латинском квартале, где когда-то жила бабушка Николь. Выглядела она пока безликой и нежилой. Окна выходили на соседний дом и шумный перекресток. Оглядев взглядом собственницы улицу за окном, Антония запихнула чемоданы в стенной шкаф и чмокнула деда в щеку.

- Ты хочешь отдохнуть? Я пойду пока побродить немного? Мне не терпится! А потом мы где-нибудь поедим. Хорошо?

- Ну уж, нет! – засмеялся Тонио, - Я тоже хочу побродить. Последний раз я был в Париже с экскурсией руанских лицеистов в тридцать девятом году. Подумать только, - я был младше, чем ты сейчас! Теперь я смогу узнать, должно быть, только Нотр Дам. Достань мне куртку, что-то зябко после тропиков.

Первые дни они без устали осматривали город. Антонию, кроме того, поразила инфекция, которая не щадит ни одну женщину, попавшую в Париж. Она ринулась в соблазны мира моды, с наслаждением отдаваясь созерцанию шедевров портновского искусства. Кое-что она даже купила, завершив превращение в истинную парижанку. Дедушка не подозревал, сколько денег она потратила на это. Но перед отъездом бабушка Николь сунула ей в сумочку чек, тихо пояснив, что это на личные потребности молодой девушки. Посмотрев уже в самолете на проставленную сумму, Антония чуть не поперхнулась в изумлении: может быть, бабушка думает, что она будет покупать одежду вместе с магазинами? Как бы там ни было, Антония на несколько дней позволила завладеть собой парижскому безумию. Это быстро прошло, и когда дед разрешил купить ей машину, выбор пал на подержанную малолитражку. Прилетевший через месяц Томас хихикал каждый раз, когда видел ее юркую горбатую оранжевую машинку, пламеневшую так же, как и волосы хозяйки.

Антония уже записалась в Сорбонне на курс антропологии, истории философии и раздумывала, не записаться ли также на медицинский или биологический. Томас не верил, что она сможет все это осилить. Сам он довольствовался журналистикой. Отправив дедушку домой к Эсперансе, Тони засела за книги, пресекая попытки Томаса вовлечь себя в водоворот веселой парижской жизни. Они ходили иногда вечерами на студенческие пирушки в каком-нибудь дешевом ресторанчике, или собирались у кого-то из парижских друзей, но Томас уже знал, что Антония ограничится несколькими глотками вина и после одиннадцати вечера уйдет домой. Его поражало, что она как маленькая ложится спать не позже двенадцати и ничто не могло заставить ее изменить режим. Сон для Антонии был священен и никакие шутки Томаса не могли убедить ее лечь спать попозже.

Не прошло и месяца занятий, как за Антонией увивались все парни, которые попадались ей в стенах университета. Она и ухом не вела, делая вид, что не замечает их настойчивых ухаживаний. С особенно надоедливыми разбирался Томас, всегда готовый встать между Антонией и любым, кто покусится на ее спокойствие. В Сорбонне никто не подозревал, что Антония очень богата, похоже, что она сама не придавала значения тому, что будет единственной наследницей бабушки и получит контроль над состоянием отца. Об этом забывал и Томас, которому еще дома надоели причитания матери о том, что нельзя упускать богатую невесту. Но однажды, увидев афишу русского балета, приехавшего на гастроли в Гранд Опера, Антония пригласила Томаса на спектакль. Он зашел за ней и терпеливо ждал, пока за дверью слышались шуршание, плеск воды и стук роняемых в спешке вещей. Когда она вышла к нему в вечернем платье от кутюр, Томас обалдел. Студентка в потертых джинсах и дешевом свитерке превратилась в блистательную наследницу миллионов. Томас помог запихнуть немыслимый шлейф  шикарной юбки в рыжую машинку и уже ничему не удивлялся, сев рядом с Антонией на самые дорогие места в ложе. Пока не погас свет, ее рыжая головка, горящая язычками пламени над шелком платья, расшитым павлиньими перышками, привлекала взгляды сидящих в зале, словно она была принцессой крови и знаменитой моделью одновременно. Томас, терзаемый острым чувством своего несоответствия, ерзал на стуле, пока не запели скрипки увертюры и не раздвинулся занавес. Тут Антония схватила и сжала его руку. Что происходило на сцене, Томас не разглядел, снова, в который уже раз, захваченный надеждой. Он до сих пор не знает, какой балет смотрел в тот вечер. Но когда по окончании они зашли в кафе на площади глотнуть чего-нибудь холодненького и Антония попросила принести самого лучшего шампанского, а гарсон бросился выполнять заказ, Томас недоверчиво посмотрел на нее.

- Ты выиграла в лотерею, Тони? Откуда такие королевские замашки? И это платье стоит целое состояние!

- За восхитительный балет нужно пить лучшее шампанское, Томми. А деньги мне прислала вчера бабушка. Это подарок на день рождения. Хватит еще слетать в Барселону и в Бомбей.

- О, Господи, а туда-то зачем?

- Нужно проверить одну фантазию одной маленькой девочки. Впрочем, это не важно. Я улетаю через день. Хочешь пользоваться пока моей машиной?

- Я полечу с тобой! –решительно заявил Томас.

- Вот еще! Это тебя не касается.

- Тони, меня касается все, что имеет отношение к тебе. Пора, наконец, поставить точки над «и». Я люблю тебя и хочу, чтобы ты всегда была со мной!

- Я не буду ни с кем, Томми, - спокойно и терпеливо, словно ребенку, сказала Антония, - Я не такая. Пойми это наконец! Я никогда не буду с тобой спать.

- Я разве об этом? Я ведь говорил о любви! – попытался объяснить свои чувства Томас, понимая уже, что зря завел этот разговор, да и вообще все его надежды напрасны. Но, Господи, кто еще будет так ее любить! К несчастью, Антония имела на этот счет свое мнение.

В Бомбей Антонию позвала Анна. Пятилетняя девочка не могла свободно лететь туда, куда захочет, а просить мать сопровождать ее в Индию она не хотела. Ведь тогда нужно было бы рассказать, что ей нужно в штате Махараштра, а Анне не хотелось пока раскрывать свои секреты. Антония, которая видела в девочке воплощение отца, любила Анну и покорно выполняла все ее просьбы, причем не без удовольствия, потому что это всегда было интересно. Просьба слетать к бабушке Андерса в Бомбей заинтриговала, и Антония пообещала в конце недели отправиться по маршруту, который составила для нее Анна.

Антония заказала билет в Бомбей сразу из Барселоны, куда впервые должны были собраться четверо избранных. Гора Монсеррат была в Европе тем центром, где они могут почувствовать связь со вселенной и получить ее силу. Туда, в Бенедиктинский монастырь хотели привезти их Андерс и Инга Палома.

В барселонском аэропорту Антония уверенно направилась к стойке проката автомобилей. Раздумывая, не арендовать ли микроавтобус, чтобы все могли поместиться, Антония разглядывала окружающих, отыскивая в толпе знакомые лица. Самолет из Петербурга приземлился три часа назад, значит Данька и Виктория уже здесь, Джон, который прилетел вчера, обещал ждать их у стойки проката.

- Что растерялась, бэби? – прозвучало над ухом, как всегда, неожиданно, - Вот же наш Ванька!

Антония с шипением втянула в себя воздух и демонстративно бросилась на шею подошедшему молодому человеку. Позади раздалось хихиканье.

- Эй, не захватывай его целиком, оставь немножко и Вике. У Джона тоже должна быть свобода выбора!

Антония ткнула пальцем в ухмыляющегося Даниила:

- Если ты не прекратишь, я не знаю, что с тобой сделаю!

- Я тоже тебя люблю, малышка! Лишь бы не поливала кислотой! – Дан увернулся от кулачка, ощутимо ткнувшего его в бок, и согнал улыбку, - Ну, давайте знакомиться на самом деле? Вот Вика! Я Даниил, а это наша несравненная Антония! И, насколько я понимаю, мы все можем говорить по-русски.

- Как ни странно – да, - подтвердил Джон.

- Что же тут странного! – пожала плечами Антония, знавшая от Паломы родословную каждого, - У нас у каждого есть русские родственники. Джон, ты знаешь, где сейчас Хранители?

- Андерс и Инга Палома? – уточнил он, еще не привыкнув к своему новому положению, - Они ждут нас у парка Гуэль.

- Берем машину и едем. Возьмем побольше, чтобы все поместились? – Антония с детства не любила долгих раздумий.

- Андерс говорит, что у них есть машина, - сообщил Джон, прислушавшись к чему-то, неслышному остальным.

Антония с завистью посмотрела на него:

- Ты можешь разговаривать с Андерсом, когда захочешь?

- Да, а ты не можешь?

- Я пробовала, но что-то не выходит, - сокрушенно призналась Антония и мельком взглянула на Даниила: не смеется ли он.

- Ты тренируйся. Здорово, когда можешь держать связь с кем-нибудь близким. Вы все тренируйтесь, - Джон посмотрел на Вику и слегка покраснел.

Антония почувствовала, как он старается не поддаваться магнетической силе, что притягивает его взгляд к экзотической девушке. Выглядела она действительно потрясающе. Восточные миндалевидные глаза бархатно смотрели из-под узких бровей, словно прорисованных тушью. Их изгиб придавал лицу то ли удивленное, то ли слегка надменное выражение. Черные с огненным отливом волосы были сколоты на затылке гребнем из слоновой кости. Шемаханская царица! – вспомнила Антония сказку Пушкина, которую читал ей в детстве дедушка. Рядом с ней Антония чувствовала себя несколько неуверенно. Джон сразу понял, в чем тут дело.

- Девочки, вам нельзя ходить вместе без необходимости. Полный нокаут. Вы такие разные и обе такие ведьмы, что становится страшно. Ваша красота взаиморазрушительна, но успевает при этом сразить всех мужчин, попавших в поле зрения. По-моему, у меня уже поднялось давление.

- Ага, у меня тоже пульс зачастил, - смешливо поддакнул Даниил и Антонии сразу стало легче. Данька удивительно чутко почувствовал ее настроение и шуткой разрядил атмосферу.

- Раз у Хранителей есть машина, возьмем себе самую дешевую, лишь бы поместиться, и поедем скорее – решительно повернулась к стойке проката Антония и принялась выяснять у агента, что он может им предложить.

Машины вырвались из цепких объятий мегаполиса и по серпантину дороги  поднимались от моря в горы. Антония, любившая горы с первобытной страстью, наслаждалась открывающимся простором. Долина уходила вниз, к морской синеве, слившейся у горизонта с небом. Старые обветренные вершины выступали из кудрявой бархатистой зелени. Обогнавший их при выезде из города автобус с туристами отъезжал со смотровой площадки. Антония посигналила Андерсу и, затормозив у обочины, вышла из машины.

- Прекрасный вид! – с чувством сказала она, оборачиваясь к остальным, - Как мне хотелось бы навсегда поселиться в горах. Я – горная ведьма!

- Я вырос в горах, я тоже люблю их, - согласно кивнул Даниил.

- И я в детстве жил в горах Атласа. Замечательное время! – поддакнул Джон.

- А я – нет, - огорченно сказала Вика, - Только один раз отец возил меня в Крым и мы поднимались на Кара-Даг. Мне было так страшно! Вокруг кипела лава и жар был невыносимым. Гора стонала, и камни лопались с громким криком боли. Я все это чувствовала, и когда гора взорвалась, я потеряла сознание. Отец страшно перепугался.

- И ты все это почувствовала? То, что происходило так давно? Ведь Кара-Даг был в древности вулканом и ты сейчас описала, как его разорвало во время извержения, – удивился Даниил.

- Я сама тогда перепугалась. Решила, что свихнулась, как баба Нюся у нас на Валааме. Я не могла понять, что это происходило не сейчас. Но с тех пор я немного боюсь гор. Мне лучше на равнинах, покрытых лесом. Покой и красота!

- И мне тоже, до тех пор, пока я не побывала в Гималаях, - согласилась с ней Инга Палома, - Кто хоть раз там побывает, околдован навсегда.

- В Гималаях бытует своя история о происхождении гор, - раздался позади них голос Андерса, - Возможно она объяснит вам то, что вы чувствуете среди величественных вершин. Когда Создатель трудился над сотворением Земли, он создал плодородные равнины, где привольно жилось бы человеку. Но Матерь Мира сказала ему: « Когда золото загрязнит равнины, куда же пойдут чистые духом для укрепления и праведной жизни? Или дай им крылья, или пусть им будут даны горы, где найдут они спасение от золота» И Создатель ответил: «Крылья давать им еще рано, они могут принести смерть и разрушение, но дадим им горы, там тело их будет вознесено над золотом, там смогут они очиститься и воспарить духом. Некоторые будут бояться гор, другие же обретут среди них спасение» Вот в чем отличие горных людей от жителей равнин, - пояснил Андерс, - Кстати, в горах чаще всего находятся места силы.

- Мы едем к одному из них? – спросила Вика, глядя на него своими колдовскими восточными глазами, - Я тоже знаю одно такое место. Рядом с Валаамом есть остров Дивный. Там, если встать в древнем круге камней, можно увидеть время.

- Как это? – удивился Джон, - Разве можно его увидеть?

- Ну, я не знаю... может быть, я неправильно сказала? На Дивном, если встать точно в нужное место, одновременно видишь все, что происходило здесь с сотворения мира. Это как прозрачные слои, видные насквозь. Может, и на горе Монсеррат то же самое?

- Посмотрим. Возможно, каждому откроется свое, - пожал плечами Андерс, загадочно улыбнувшись.

Монастырь был наполнен праздными туристами и паломниками, ожидавшими начало мессы в знаменитом храме Санта Мария де Монсеррат. Во дворе монастыря, окруженном с двух сторон колоннадой, в арочные проемы которой виден был прекрасный вид на горную долину, обращала на себя внимание статуя основателя монастыря аббата Олибы. Статуя была старой и выполнена в средневековой традиции. Но аскетически худое лицо с ввалившимися щеками и руки с изящными длинными пальцами музыканта были не только данью художественной моде. Они притягивали взгляд.

- А ведь он имел, наверное, особые способности, раз нашел именно то самое, оптимальное, место для постройки монастыря. Мудрый был дядечка! – задумчиво заметил Даниил.

- А самое главное – не испугался ереси и язычества, которыми так и наполнены такие места, - кивнула головой Вика, - Я дома прочитала все, что смогла найти об этом монастыре. Статую Морены нашли в конце десятого века, монастырь построен в тринадцатом. Значит, именно Олиба перенес статую сюда. А вы знаете, что вдоль каталонского побережья из Старой Европы пришел в Ирландию и Британию древний кельтский культ Лунной богини?

- Ты хочешь сказать, что Морена – это статуэтка богини с Луной в руке? – завопил восторженно Даниил, но потом усомнился, - Вряд ли в древности знали, что Луна – шар.

- Все это наши предположения, - закончила разговор Палома, - Тысячу лет паломники приходят в монастырь поклониться Санта Марии. Какое бы имя она не носила, сила ее сохраняется и передается верующим, иначе давно бы иссяк их поток. Кстати, бабушка сказала мне, что одна из причин, отчего семья Гарсия принадлежит католической церкви, та, что поклоняются там Святой Деве, как одному из ликов Великой Богини. Вот так! Ну, пошли скорее.

Во внутреннем монастырском дворе, прямо перед входом в собор, находилась выложенная цветной мозаикой площадка. Посередине на сером фоне были прорисованы два концентрических круга: внутренний, серый, был заключен в белый, по которому вилась латинская надпись. По четырем сторонам были выложены четыре стилизованных знака, напоминающие то ли языки пламени, то ли ветви с пышной удлиненной листвой, то ли струи воды, текущей из тонкого горлышка.

- Здесь верят, что если встать в центр круга, ты очистишься от злой энергии и получишь с небес добрую и светлую. Давайте, проверим, - предложила Палома, делая шаг в центр круга.

- Как странно! –  не торопясь шагнуть следом и внимательно разглядывая рисунок, заметила Вика, - Эти круги мне что-то напоминают. Что-то очень знакомое.

- Опять, наверное, связанное с любимыми Лунными культами? Потом вспомнишь! Шагай! – подтолкнул ее сзади Джон.

Вика подала руку Антонии и они встали рядом с Паломой, подняв сцепленные руки вверх. Андерс  вошел в круг позади Паломы и протянул руки Джону и Даниилу. Их руки образовали второй круг позади женщин. Антония почувствовала, как Данька осторожно придвинулся к ней, чтобы удержаться в границах круга. Потом... потом ей показалось, что над ними сверкнула молния! Мелькнула мысль, что они оказались в лейденской банке, которую демонстрируют на уроках физики. Энергетические потоки струились сквозь них, щекоча кожу, как пузырьки воздуха в бурлящей воде. Антония ощущала себя под водопадом в джунглях Венесуэлы. Вместе с Даниилом ей казалось, что она упала в бокал с шампанским и каждое движение рук взметает мириады пузырьков, задевающих обнаженную кожу. С Джоном она блаженствовала в ванне джакузи, наслаждаясь кипением ароматной прохладной воды. С Викой она лежала на самой кромке прибоя, в пенном бурлении волн. Ощущения хранителей были выше ее понимания и прекрасны, как солнечный смех, как поцелуи звезд, как нежная ласка лунного света ... Все они чувствовали сейчас друг друга как самих себя, соединившись в единое целое. Энергия омывала их тела, вытянутые в струнку, руки тянулись вверх навстречу невидимым потокам. Это наполнило их восторгом. Антония запрокинула голову, коснувшись Данькиного плеча. Хотелось вечно стоять так, держась за руки. Ее жемчужина запульсировала сильнее и Антония испугалась, что с ней может что-то случиться. «Выходим из круга» – скомандовал Андерс и сделал шаг назад.

Они постояли немного молча, приходя в себя и прислушиваясь к своим ощущениям. Чувство бурлящей в них энергии сохранилось.

- Я вспомнила! – радостно вскрикнула Вика, - Меня сбила с толку надпись. Ведь это же викканский ритуальный круг! Отмечены даже астральные врата и четыре сторожевые башни присматривающих. А белое кольцо с надписью – магический коридор между мирами, по которому струится астральная энергия.

- Вот это да! – только и мог сказать удивленный Даниил, - И как же этот ведьмовский круг мог оказаться в католическом монастыре?

- Я не знаю. Старый монастырь был полностью разрушен во время наполеоновских войн. Удалось сохранить только Морену Санта Марию, ее прятали в пещере ниже по ущелью, там сейчас часовня Санта Кова де Монсеррат. То, что вы видите вокруг, было отстроено  в течение века. Я думаю, что архитектор, руководивший реставрацией, один из самых известных в то время, воспроизвел  этот рисунок в мозаике по записям и рисункам восемнадцатого века, а может, просто подновил сохранившийся.

- Ты основательно подготовилась, Вика, - улыбнулась Палома, - И заинтриговала меня. Стоит продолжить поиски истины. А теперь пойдемте в собор? Начинается месса, это стоит послушать.

- Да, ведь в этом монастыре лучший в мире хор мальчиков, - подсказала Вика и смутилась оттого, что все время обращает на себя внимание.

Они вошли, когда прозвучали первые звуки органа. Огромное помещение собора охватывали две галереи, наклонно поднимающиеся к святилищу над алтарем, где под стеклянным куполом хранилась Морена Санта Мария. Лишь небольшое отверстие открывало доступ к шару, который держала Святая Дева в правой руке. Вереница жаждущих дотронуться до чудотворной заполняла галерею, двигаясь бесконечным потоком. Пока Хранители с учениками стояли в очереди, ожидая возможности прикоснуться к таинственному шару, раздались первые псалмы, исполняемые знаменитым хором. Юные голоса взлетали вверх под самый купол и сердца слушателей летели вслед за ними. Это было воистину ангельское пение. Антония замерла, ощущая, как душа ее воспарила над землей. Детская молитва сама собой полилась с губ, и слезы умиления готовы были закапать на руку Даниила, сжавшую ее плечо:  «Радуйся, Мария, благодати полная! Господь с тобою. Благословенна ты между женами. Благословен плод чрева твоего. Причина радости нашей, Пресвятая Мария, Роза духовная, Крепость Света, Звезда Давида, звезда утренняя, молись о нас...». Антония заметила посветлевшие глаза Даниила, серьезное лицо Джона и нежную улыбку на губах Паломы. Они только что были единым целым там, в круге астральной силы, и все еще чувствовали друг друга. Как хорошо, что мы встретились именно здесь! – подумала Антония. Потом мысли ее вернулись к размышлениям о таинственной Морене. Правда ли, что она выполняет желание того, кто прикоснется к шару? Ведь такого не должно быть! Это противоречит всему, чему ее учила бабушка Эсперанса, а потом Палома. Мир свихнулся бы, если выполнять желания всех, кто приезжает сюда. Антония представила, что просят эти хорошо одетые праздные туристы, скучающие в толпе на галерее, и едва сдержала смех. Ерунда и глупость! А сама она? Что попросила бы она, если бы верила, что это исполнится? Силы, чтобы идти путем воина! Силы совершить то, что она обязана совершить по рождению. Вот и ответ: она получит эту силу, но выполнит предначертанное сама. Значит, Морена всем дает свою силу, чтобы люди сами добивались выполнения заветных желаний. У мудрых и энергичных это получалось, остальные сидели и ждали манны небесной, таких не жалко. Она повернулась рассказать о своей догадке остальным и встретилась с проницательным и немного загадочным взглядом Андерса.

- Ты могла бы попросить что-нибудь и для себя, - мягко подсказал он, вызвав краску на щеках Антонии. Охваченная смятением, она изо всех сил старалась скрыть мысли, чтобы он не смог узнать самого заветного желания, которое она никогда не выскажет из гордости. Даже у Морены она не осмелится попросить для себя хоть немного его любви. А мальчики из хора все пели ангельскими голосами псалмы, и у Антонии все-таки покатились по щекам предательские слезы.

Последние несколько человек прошли вперед, на секунду кладя ладонь на шар. Наконец, настал их черед. Первым храбро шагнул к стеклянной витрине Джон. Прикоснувшись рукой к отлакированному миллионами прикосновений дереву, он замер и по телу его прошла видимая волна дрожи. Палома обняла Джона за плечи и подтолкнула к выходу. Вика уже протянула руку, помедлила секунду, а потом решительно положила ее на черный шар. Даниил пропустил Антонию вперед, и она, зажмурившись, охватила ладонью удобно поместившуюся там округлость шара. На краткий миг ей захотелось отдернуть ее, потому что показалось, будто под рукой ритмично бьется живое сердце. Ощущение было настолько достоверным, что Антония вгляделась широко распахнутыми глазами: да нет же, вот она, небольшая, черная от времени, примитивно вырезанная деревянная статуэтка женщины. Левой рукой она придерживает сидящего на коленях мальчика, а в правой протягивает перед собой шар. Антония продолжала ощущать под ладонью живое биение. Ее жемчужина пульсировала в унисон, и когда Антония почувствовала, что и ее сердце забилось в такт с ними, она просто представила, как поднимается трудной и опасной дорогой все вверх и вверх, на неприступную гору, к сияющей снегом вершине. Даниил взял ее сзади за плечи, и ощущение, что он помогает ей преодолевать горную тропу, принесло облегчение и уверенность, что у нее все получится. Антония улыбнулась Морене и пошла вниз по галерее. Она знала, что они поняли друг друга и все, о чем она подумала, исполнится.

Вернувшись из монастыря, Инга Палома повезла всех к своему родственнику Франсиско Гарсия, который жил в коттедже на территории барселонской клиники. Антония вдруг вспомнила, что ей про него рассказывала Анна, и с новым интересом посмотрела на мужчину, который когда-нибудь станет мужем малышки. Он ей понравился, но не верилось, что он был уже врачом, известным во всем мире  своими исследованиями в области иммунологии. Испытания его метода борьбы со СПИДом завершались и результаты были потрясающими, Антония на днях читала об этом статью в медицинском журнале. А выглядел Франсиско, словно студент-первокурсник, ни за что не скажешь, что ему почти тридцать лет. Палома очень нежно поздоровалась с хозяином дома и принялась знакомить его со своими спутниками. Андерса, похоже, он хорошо знал, а вот на Антонию взглянул с удивлением, особенно после того, как Палома представила ее как родственницу из семьи Гарсия. Франсиско пригласил всех устраиваться с удобствами, угостил вином с виноградников Фуэнхиролы, но видно было, что он думает о чем-то своем. Палома заметила это.

- Пако, что случилось? Ты рассеян, как никогда. Ты кого-то ждешь?

- Скорее – чего-то. Две недели назад мы впервые испытали эликсир на пациентах. Пока на шестерых. Анализы делаются ежедневно. Я жду сегодняшние результаты.

- Ах вот оно что! Может, мы пойдем вместе с тобой в лабораторию? Нам с Антонией любопытно посмотреть на больных. Знаешь, ведь Антония целитель, способный на чудеса. Давай проведем свой эксперимент: проверим  твои выводы нашими методами! Хочешь, Тони?

- Ну конечно! – загорелась Антония, - Хотя я никогда не лечила больных СПИДом. Так что могу не справиться.

Выходя из комнаты вслед за Паломой и Франсиско, Антония заметила, что Андерс, как обычно, сидит, расслабившись, и можно подумать, что он отдыхает, но она знала, что это не так. Каждая минута Хранителя была заполнена деятельностью и в этот момент он мог обдумывать что-нибудь очень важное, анализировать новые факты или планировать вмешательство в ситуацию, грозящую катастрофой для многих людей и целых народов. Джон и Вика сидели на диванчике у открытой двери на балкон и были заняты разговором. Похоже, им было достаточно друг друга. Только Даниил разочарованно посмотрел вслед Антонии, но, заметив ее взгляд, направился к книжным полкам, шутливо помахав ей рукой.

Экспресс-анализ  еще не был готов, и Франсиско предложил пока осмотреть пациентов. Они оделись в специальную одежду и вошли в стерильные боксы, где лежали шестеро больных. Трое мужчин смотрели трансляцию футбольного матча. Несмотря на то, что все были с печатью болезни на лицах, живость, с которой они следили за игрой, показывала, что чувствуют они себя неплохо. Инга Палома постояла возле каждого и удовлетворенно кивнула. Антония же подходила к ним по очереди и держала ладони на висках, уставившись в угол и шепча неслышно заклинания. Бросив пациентам озорную улыбку, она поманила Франсиско и Палому за собой.

- Этот парень почти здоров. А тот, в углу, еще очень слаб. Воспаление легких в полном разгаре. Но ведь у него аллергия на антибиотики. У меня дома в Париже есть кое-какие препараты, которые могут помочь. А вот третий... С третьим я не могу разобраться. Чувствую только угрозу, но в чем? Угроза его жизни? Не могу понять, откуда она исходит. А ты, Палома?

- Угроза исходит от него самого. Третий – уже только носитель вируса иммунодефицита. Его кровь заражена. Он представляет пока опасность для окружающих. Но количество вирусов снижается, его иммунная система восстановлена и успешно борется с ними. Франсиско, на лицо поразительный успех! – подвела итог Палома, - Ведь ты брал не самых легких больных?

- Ну, конечно! Так ты считаешь, что они на стадии излечения? Посмотрим женщин? – пригласил Франсиско в соседний бокс.

Женщины сидели в кружок, тихо разговаривая о каких-то своих, женских делах. Одна из них была очень слаба и полулежала в кресле, подложив под голову подушку. Вторая сухо кашляла, досадливо морщась и держась за грудь во время особо сильных приступов. Палома и Антония начали осмотр. Антония несколько раз возвращалась к той, что бессильно склонила голову, наблюдая за ними. Губы ее время от времени морщились, словно от боли.

- Ее нужно срочно оперировать, - подвела итог Антония, вопросительно посмотрев на Палому и ища у нее подтверждения, - Воспалительный процесс зашел слишком далеко.

- На этой стадии болезни операции уже не делают. Она не переживет ее, - пояснил Пако, тяжело вздохнув: эта пациентка, похоже, станет его первой неудачей и отодвинет признание эликсира.

- Не понимаю. Почему?

- Девочка права, Пако. Абсцесс – это сейчас единственная проблема этой женщины. Она настолько ослаблена, что вряд ли сама справится с этим. А вирус я не обнаружила. Увидишь сам.

- Подождите, что вы имеете в виду? А как же ВИЧ-инфекция?

- Ее нет. Пако, срочно созывай консилиум. Операция и интенсивная терапия могут ее спасти. Пошли, Антония, - направилась к двери Палома, но потом повернулась в удивлении, - Антония? Что ты собираешься делать?

Антония расстегнула на больной одежду и, встав перед ней на колени, положила руки на солнечное сплетение. Низкий звук, похожий на крик огромной птицы, заставил всех вздрогнуть. Следующий был похож на клич ягуара. Женщины в испуге посмотрели на доктора. Франсиско, сам ошеломленный  не меньше их, сделал движение остановить девушку, но Палома сжала его плечо и подала всем знак молчать. Высвободившись, Франсиско на цыпочках подошел к креслу и осторожно откинул спинку, укладывая больную поудобнее. Антония благодарно кивнула и продолжала движения ладонями, словно оглаживая шар, наполовину выступающий из тела женщины. Она сдвинула мешающие ей респиратор и шапочку, с облегчением встряхнув рыжей копной. Заклинания на языке гвахарибо полились из нее экзотическим песнопением. Никто не вымолвил ни слова, пока Антония не закончила их резким вскриком в тот момент, когда ладони полностью обхватили невидимый шар и осторожно увели его в сторону. Больная лежала, словно в трансе, легкий румянец выступил на щеках, дыхание было легким. Франсиско, наклонившись к ней, пощупал пульс и всмотрелся в лицо.

- Да она просто заснула! – изумленно обернулся он к Паломе.

- Да. Возможно, операция будет и не нужна, - улыбнулась та, забавляясь его реакцией, - Сделай новые анализы, Пако. Пойдем, Тони, тебе нужно отдохнуть.

- Может, лучше остаться? – с сомнением возразила Антония, - Я отлично себя чувствую. Хорошо бы с ней поработать дня три. Жаль, что у меня уже заказан авиабилет, но можно и отменить, если что.

- Посмотрим, что покажут анализы.

Франсиско бросился отдавать распоряжения и вернулся с распечаткой из лаборатории.

- Вы были правы! Она здорова, если не считать воспалительных процессов, дающих ужасающую картину крови. Но никакой ВИЧ-инфекции! Через полчаса проверим динамику. Пойдем, мне позвонят домой, - Франсиско с опаской пропустил Антонию вперед.

Через полчаса позвонили из лаборатории. Выслушав отчет, Франсиско изумленно ахнул. Количество лейкоцитов ощутимо снизилось. Сообщив об этом, он заметил, что, возможно, удастся обойтись без операции.

- Завтра с утра я еще полечу ее, - пообещала Антония, - Все будет хорошо, не волнуйся!

- Не волнуйся! – горячо возразил Франсиско, - Ты не представляешь, в каком состоянии она поступила ко мне! Я не надеялся на чудо. Но что я напишу теперь в отчете?

- Пако, ты вылечил эту женщину! – Палома положила ладонь на плечо Франсиско и слегка сжала, успокаивая, - Антония послужила всего-навсего антибиотиком и подтолкнула организм к борьбе с обычной инфекцией. Хотя как она это сделала, для меня загадка... Создалось впечатление, что из тела вынули большую часть бактерий и продуктов распада, а заодно и лишние лейкоциты. Да, Тони?

- Не знаю, - пожала плечами Антония, - Я не задумываюсь, что происходит на самом деле. Я просто вызываю духов, лечат они.

- Каких духов, расскажи! И что ты пела? Я чуть с ума не сошел от страха, когда ты зарычала, как дикий зверь.

Антония, не сдержавшись, хихикнула. Она сидела в кресле в расслабленной позе. Даниил тут же подставил ей под ноги скамеечку, а Палома подошла сзади и легкими движениями ладоней помассировала виски и затылок.

- О, как приятно! – пробормотала Антония, прикрыв глаза, - Всегда бы так после работы. Хотя сегодня я совершенно не чувствую усталости. Кстати, я забыла поблагодарить главных участников.

Она соскользнула с кресла на пол, усевшись на корточки, и мгновенно, без малейшего напряжения, сделалась собранной. Современная комфортабельная гостиная наполнилась звуками, и ошеломленным зрителям показалось, что в них слышны шорохи леса и птичий гомон, смолкший, когда раздался первый грозный рык гигантской дикой кошки. Испуганно шарахнулись на деревья обезьяны, но ягуар миролюбиво мурлыкнул пару раз и бесшумно удалился. Благодарственная песнь лилась вслед, поднимаясь над поляной, где кружил хоровод ярких светящихся и пульсирующих сгустков света... Франсиско очнулся от видений совершенно потрясенным. Он посмотрел на присутствующих, чтобы выяснить, видели ли они то же самое.

- Здорово, Тони! – опередил его Даниил, - Мы были в джунглях?

- Да, возле шабоно Коматери. Вы тоже видели? Ах, да! Вы видели моими глазами.

- Что ты пела? – хрипло спросил Франсиско, еще не пришедший в себя от колдовства.

- Я благодарила хекур ягуара, выдры и колибри за помощь. Это они вылечили женщину, забрав себе ее болезнь. Вам понравилось в мире гвахарибо?

- Здорово! Хотел бы я там побывать, - откликнулся от окна Джон.

- Так мы можем отправиться туда сегодня ночью. Ложитесь пораньше спать. Кстати, сегодня ночь новолуния. Я приглашаю всех на праздник Луны.

- Лунный праздник бывает в полнолуние, - поправила ее Вика.

- У гвахарибо поклоняются дню лунной любви. Хотите, расскажу?

- Погоди-ка, Тони, я принесу бутерброды и кофе, - остановила ее Палома, - Ну-ка, помогите мне.

Допивая кофе, все слушали историю волшебницы-Луны, которая смогла разжечь в Солнце вечную любовь.

- Как интересно! Я мало знакома с верованиями индейцев, – восхитилась Вика, которая досконально знала лунные культы Востока и Старой Европы, - В истории нет и намека на влияние матриархата, но центральные фигуры мифа – три женщины, олицетворяющие три подхода к жизни: ничем не обремененную чувственность, разум, подавляющий инстинкты, и магическую золотую середину, сплав разума и чувств. Даже сильный мужчина подчиняется женскому совершенству. Здорово!

- Ну, в этом вы могли уже убедиться! – вставил, засмеявшись, Даниил, - Мы, сильные мужчины, давно у ваших ног!

Тут уж рассмеялись все.

Перед сном Франсиско все-таки позвонил еще раз на пост дежурной сестры, чтобы удостовериться, что у пациентки снизилась температура и она спит. Заснули все мгновенно, и вот уже перед ними мелькают в танце обнаженные тела индейцев под ритуальные выкрики и стук стрел по натянутой тетиве луков. Антония показала рукой на танцующих Ритими, Арасуве с молодой женой, своего отца и Тишуну. Танец все убыстрялся. Взлетали вверх руки, словно стремясь достать до звездного небесного бархата. Тела казались тенями в отблесках костров и зажженных факелов. Зрители, захваченные ритуалом, возбужденно хлопали себя в такт по бедрам. В глазах Джона и Вики блестели отсветы пламени. Антония заметила, что руки Андерса и Паломы переплелись, и ей тоже захотелось стоять вот так, держа за руку своего мужчину, остро чувствуя нарастающий вал желания и чего-то еще, что и представляет собой любовь. Непроизвольно схватив руку стоящего рядом Даниила, она смутилась, встретив его удивленный взгляд, рассердилась на себя и, чтобы избежать неловкости, потащила в круг танцующих. Их охватил азарт пляски. Повторяя движения рук, бешено кружась и подпрыгивая, Антония выкрикивала слова заклинания Луны, прося дать плодородие и удачу в делах. Она видела рядом ставшие почти черными глаза Даниила, и читала в них, как в открытой книге, не просто любовь, которую давно уже подозревала, а страсть, заставившую екнуть сердце. Антония от неожиданности сбилась с ритма и пошатнулась, оступившись. Даниил подхватил ее, и у них вырвался одновременный вздох. Не разжимая объятий, они застыли в вихре движения, которое обтекало их, словно они заключены в заколдованный круг. Губы сами собой потянулись навстречу, потому что это было сейчас самым верным действием. Время милосердно оставило их в покое, объятия и поцелуи стали, наконец, единственным, что не потеряло смысл в том мире, где они стояли, крепко прижавшись друг к другу и почти теряя сознание от этой восхитительной близости. С усилием вернувшись в реальность, Антония мельком заметила, что Андерс с Паломой исчезли, и помогла Джону с Викой выбраться из путешествия по снам. Очутившись в своей постели, она несколько раз перевернулась с бока на бок, с трудом просыпаясь. Сердце ее громко колотилось в груди и было жарко. Антония несколько раз  глубоко вздохнула, стараясь вернуть утраченное спокойствие, но это не помогло. Перед глазами снова и снова мелькали картинки увиденного в шабоно. Обнаженные лоснящиеся тела танцоров... Парочки, в обнимку уходящие в темноту из  освещенного круга... Отца, подхватившего на руки смеющуюся Тишуну... Ингу, закинувшую руки на плечи Андерса, его руку, обвившую гибкую женскую талию... Впервые это подействовало на Антонию с силой, ошеломившей ее саму. Чтобы прийти в себя и избавиться, наконец, от этого жара в крови, она решила выйти на кухню и выпить холодной воды. Ощупью пробираясь по незнакомой квартире, Антония услышала шорох и с облегчением вздохнула, заметив в темноте слабое зеленоватое свечение на груди незнакомца, осторожно идущего ей навстречу.

- Тоже водички захотел? – хихикнула она, скрывая волнение.

- Нет, я шел к тебе.

- Что? – возмущенно вскрикнула Антония и Данька зажал ее рот ладонью.

- Не буди весь дом. Давай не будем обсуждать это при всех, - просительно сказал он, - Я просто хотел спросить... Если не хочешь впускать к себе, пойдем в мою комнату.

Антония молча повернула к себе. Она встала посреди комнаты, словно давая понять, что ответит лишь на один вопрос. На самом деле тело вдруг покинули силы, так, что ее заколотила дрожь.

- Тони, я хотел спросить, тебе тоже все это приснилось, или это только мои фантазии?

- Что – это? – ее голос предательски зазвенел.

- Ну, что мы с тобой... Что ты позволила...

- Да, - тихо подтвердила она, - Мы с тобой.

- Антония! – на едином дыхании прошептал Данька и опустился перед ней на колени, обнимая за талию, - Тони! Милая! Но ведь там было не по-настоящему? Ты когда-нибудь позволишь мне... позволишь?

- Ты здесь. Что ты еще хочешь, я ведь уже позволила! - Антония сглотнула комок в горле, сдерживая слезы.

Даниил вскочил с пола, как пружина, и подхватил ее на руки. Словно Андерс – Палому, - удовлетворенно подумала Антония, впервые не ощущая сожаления, что – не ее. Вот и она дождалась. Легкий ликующий смех сорвался с ее губ. Сейчас ведьма впервые познает любовь. Пора брать все в свои руки. Или не брать? Может, нужно замереть, впитывая его любовь, наслаждаясь необычными ощущениями? Или нет, нужно самой любить, как мечталось в тайных снах, показать, что ведьма многое умеет! Пока Антония металась в раздумьях, решая, как надо себя вести, Даниил бережно посадил ее на кровать и сел рядом, теребя покрывало.

- Тошка, - смущенно признался он, - Я ведь еще ни с кем... Ты меня научишь?

- Вот дурачок!  - облегченно вздохнула Антония, - Ты что же думаешь, что у меня богатый опыт? Я ведь тоже – ни с кем! Придется учиться вместе.

Антония встала и, бросив покрывало на пол, потянула Даниила за руку, приглашая встать посередине. Достав из сумочки флакончик с бабушкиным розовым маслом, она отлила несколько капель на ладони и принялась втирать его себе в плечи, грудь, бока, тихо напевая заклинания, обращенные к Луне. Даниил затаил дыхание, не зная, что делать. Антония капнула еще масла и провела руками по его напряженному телу, растирая его, разминая, заклиная Солнцем и его любовью к Луне. Она не знала, что повторяет почти в точности сцену, произошедшую за двадцать три года до своего рождения. Но тот любовный экстаз, который родился в них, был так же совершенен, как в свое время у Тонио в объятьях Эсперансы. Наслаждение любовью одновременно вспыхнуло в них солнечным огнем. Миг этот длился и длился, вливая в них магию красоты, совершенство мудрости, понимание всех тайн... Зачарованные, они не слышали заполнивший комнату тихий звук, вибрирующий, словно горлышко певчей птички. То пели в унисон их жемчужины, впитывая энергию, что так бездумно выплескивалась ими через край. Антония, побывавшая однажды в Доме Солнца, одна могла понять, что с ними случилось.

- Тони! – прошептал, очнувшись, Даниил, - Ты тоже была со мной там? Ты видела, ты поняла?

- Мы были вместе. Ой, Данька! Спасибо тебе! Неужели так будет всегда? Это прекрасно!

- Что это было?

- Мы поднялись в Дом Солнца. Я была там однажды. Ты все запомнил? А интересно, такое испытывают все?

- Ну уж, нет! – негодующе заявил Даниил, - Это только для нас с тобой!

- Ты эгоцентрист! – фыркнула Антония, устроившись головой на его плече и просовывая руку под спину.

- Тони, я никогда бы не поверил, что ты выберешь меня! Ни-ког-да. А ты взяла и выбрала! Как здорово так лежать, правда? – прошептал он, потершись носом о ее щеку, - Какая у тебя бархатная щечка, - как у младенца! Но я бы предпочел устроиться на мягкой кровати!

- А я бы предпочла мягкую листву под деревьями в джунглях. Там так здорово заниматься любовью!

- Откуда ты знаешь? – с подозрением спросил Данька.

- Мне рассказывала Тишуна. Как-нибудь попробуем, правда? У нас вся жизнь впереди. Ты ведь меня не разлюбишь?

- Не дождешься! – засмеялся Данька, к которому постепенно возвращалась способность шутить.

Засыпая, Антония, как обычно, подумала об Андерсе. Она всегда при этом видела внутренним взором его глаза, сиявшие над ней. Не потому, что он был намного выше ее ростом, а просто оттого, что он следил за ней сверху. Теперь же в памяти Антонии почему-то всплыла мамина любимая книжка стихов. Между страниц была заложена засохшая роза.

Звезда эта не для меня, - подумала Антония, - но как хорошо, что она есть и хранит всех нас и нашу любовь...

Через день Антония вылетела в Бомбей. Малышка Анна задала ей задачку, но так ведь интересней жить, не правда ли?