Карта ролевой игры "Неделя Высокой Моды"

Он разобрал оборудование, спрятал его и десять раз перепроверил. Дал помощнику подробную инструкцию, обещая выпотрошить, если с аппаратурой что-нибудь случится, но всё равно не спешил присоединиться к общему празднику.
В конце концов, когда это уже перестало казаться серьёзным, Чед засунул руки в карманы и покинул главный зал. За "кулисами" уже все собрались. Шампанское, разговоры, смех...
Чед остановился где-то у входа, чтобы если что смыться как можно скорее. Он пытался не смотреть на радостную веселящуюся толпу, боясь и одновременно желая увидеть там Стэйси.
Охренеть! Он опять думает о ней. Зря он, наверное, пришёл сюда. Видеть её в этой среде... Почему-то, знать, что она недавно тут работала, что здесь её территория, где она полноправная хозяйка, было очень сексуально. Да чёрт! Это сносило крышу. Он на её территории... Почему-то это возбуждало. Чертовски возбуждало.

Чедомир стоял у стены, как будто ожидал наказания. Рядом совершенно неожиданно возникла Джулиана... с бокалом в руке.
-А я-то думал, ты хочешь опять плеснуть на меня. - Он взял протянутый бокал. - Я делал их не затем, чтобы удалять... Они достойны одного из лучших мест в моей галерее. - Он ухмыльнулся и легонько стукнул своим бокалом о её.

-Тебе так хочется быть раздетой мной? - Чед намеренно повысил голос, - В прошлый раз ты сама прекрасно справилась! - Он громко рассмеялся, вызывая удивлённые взгляды окружающих.

Чед поспешил за Джулианой, которая кинулась к Стэйси.
-Уже напилась, Миллер? - Он выхватил из рук Стэйс вешалку. - Забыла, что тебе... противопаказано?

-Осторожнее, Миллер, платье стоит больше, чем твоя зарплата. - Его голос звучал холодно и отстранённо.


Чед опрокинул в себя шампанское.
-А тебе так хочется? Прямо здесь? - Он быстро вытащил ремень из пояса брюк. - Поворачивайся.
Он говорил серьёзно, но с некоторой долей иронии, провоцируя её... Хоть на что-нибудь.

Он был удивлён? Чёрт, да она растоптала его! Да, в его жизни были женщины, разные, но... но почему-то он не мог припомнить подобной ситуации. Он вообще с трудом мыслил. Ладони вспотели, пальцы сжались в кулак от желания прикоснуться к ней. Пряжка ремня звякнула ещё больше выводя его из равновесия. Он мог только представлять, как врезается в её горячее тело, грубо и жестко, чтобы проучить эту стерву. Чед понял, что сделал шаг вперёд. Но это же Стэйс! Та самая, которая его всегда ненавидела. Стэйс, которая беременна. От другого.
И всё равно Чед сделал ещё один шаг вперёд. Наверное, он действительно конченный ублюдок, раз это его не останавливает... Он провёл кожей ремня по округлой попке. Она ещё и бельё не надела... Пока он был возле подиума и снимал всех этих тощих созданий, она ходила здесь, без трусиков. Охренеть!
Он прикоснулся губами к местечку в основании шеи, тяжело дыша. Она пахла просто потрясающе - женщиной, настоящей женщиной. Ремень выпал из руки, и он погладил её упругую попку. Пальцы дрожали от усилия сдержаться. Он потёрся губами о её кожу. Пальцы скользнули в расщелину попки. Какая же она там узкая... Даже для его пальца.
Нельзя об этом думать! Это ведь Стэйси. В мозгу что-то щёлкнуло - он должен её сфотографировать! Именно так... Опирающуюся руками о стену. Он говорит, она выполняет. Звук спускаемого затвора. Он фотографирует каждое её провокационное движение, а она становится всё более распущенной...
Это Стэйс. И она беременна от другого.
-Моё наказание надо заслужить.
Он только очень надеялся, что она не обратит внимания на его хриплый голос, не поймёт, что он готов трахнуть её прямо у этой стены...
Чед опустился на колени и поцеловал её попку, лизнув языком тёплую кожу, а потом снова поднялся.
-Нас ждут в ресторане, Миллер.

Она была той, кто действительно способен свести его с ума. А становиться сумасшедшим он не хотел. А, может, просто самолюбие не позволяло. Почему-то ему стало необходимым довести её до невменяемого состояния. Он видел, знал, что она не равнодушна к его прикосновениям. Но насколько сильно ей хотелось именно его, а не любого?
Чед отвесил ей и издевательский поклон и поцеловал поданую руку.
Они вышли вниз, к длинному лимузину. Похоже, все уже давно разъехались.

Ранее. Ещё до судьбоносных событий в ресторане. Фотографы люди отстранённые, поэтому они не заметят даже землетрясение.
Чед вылетел из лимузина, когда тот ещё не успел затормозить. Полчаса... Время на то, чтобы принять душ, выкурить сигарету и... И что ещё?
Чедомир надел костюм и направился к выходу. Возле дверей он остановился.
Как она сказала? "Мне нравится, как ты пахнешь"? Да ну, ерунда. Он взялся за дверную ручку. Нравится... Твой запах...
Чед развернулся и направился в ванную. Он нашёл свой почти уже пустой флакон Yamomoto Homme. Чёрт! Да какая ему может быть разница?! Но он всё-таки нажал на распылитель, проклиная сам себя.
Стэйси решила его добить окончательно. На ней было сверкающее короткое платье, которое чуть-чуть задралось, когда она садилась в машину. Он смог увидеть тонкую резинку чулка с красивым зажимом. Чёрт... Он мог только гадать, какой под этим платьем пояс и... Днём она была без трусиков, а сейчас?..
Чед почувствовал себя долбаным вуайеристом. Стэйс беззаботно улыбалась ему своими яркими, почти красными губами. Чед не сдержался, протянул руку и стёр с её губ помаду.
-Так тебе больше идёт.
Всю дорогу до ресторана, Чед пытался смотреть куда-то в сторону, только не на Миллер. Но то и дело его взгляд возвращался к её красивым ногам.
Как только они доехали до места, Чед бросился вперёд. Внутри было полно народу. Мисс силикон нарядилась в красное. Твою мать! Он резко повернул в другую сторону.
Он хотел спрятаться ото всех. Пара минут покоя и Стэйси... Обнажённая и возбуждённая. На коленях перед ним... В его объективе. Набухшие соски и блестящее от влаги лоно... Надо выпить.

Чед застыл над бутылкой с виски, разглядывая янтарное дно. Он разрывался на две части. Фотограф в нём хотел уехать отсюда в свою студию, лечь на пол и фотографировать потолок. Мужчина в нём не мог думать ни о чём, кроме Стэйси, насаживающейся на его член, с влажной от пота кожей, задыхающейся.
Надо срочно уходить отсюда. И, чем быстрее, тем лучше. Чед курсировал по залу, избегая красных пятен и Стэйси. Он хотел почувствовать в своих руках фотоаппарат, хотел слепнуть от софитов, хотел щёлкать затвором. И чтобы всё это было направлено на неё...
А потом вдруг началась какая-то неразбериха. Человек с пистолетом, испуганная девушка.
Чедомир метнулся в другую сторону, где стояла Стэйси. Он загородил её собой, навсинув над женщиной.
-Стой здесь!
Минута, две, три... Выстрел. Всё закончено.
Чед внимательно посмотрел на Стэйс.
-Тебе не надо в больницу?

Чед, занятый осмотром "места происшествия", не сразу обратил внимания на бокал в руке Стэйси. Он жалел, что не взял свой фотоаппарат - снимки получились бы в лучших традициях 60-х.
Голос Стэйс привлёк его внимание. Она с такой скоростью опрокинула в себя вино, что он даже глазом успеть не моргнул. А теперь с наглым видом посылала его за следующим бокалом. Разве беременным можно пить спиртное? А разве его это касается?!
Доведённый до бешенства, Чед наклонился к Стэйси и вкрадчивым голосом проговорил:
-Видишь того парня, возле столика? В белой рубашке, - он повернулся и указал рукой на мужчину. - Его называют официантом. Официанты нужны как раз для того, чтобы выполнять такие вот просьбы. Так что, открой свой хорошенький ротик и попроси его.
Чед отвернулся и бодро зашагал в сторону, мечтая кого-нибудь придушить. И Миллер была первой в этой очереди.

Чед замер на месте. Он не ослышался? Кровь сразу же ускорила свой бег раза в три. Он чувствовал себя деревенским мальчишкой, подглядывающим за приехавшей горожанкой. Настоящая женщина, которая знает, чего хочет. Она снимала свою чёрную городскую одежду, обнажая ажурную комбинацию, а он подглядывал в окно, борясь с желанием опустить свою руку вниз.
Чёрт! Он влез в эту трясину по самую голову. Вся беда в том, что она слишком хорошо знала. Пятнадцать лет... Пятнадцать лет они спорили, ругались, оскорбляли и заводили романы на глазах друг у друга. Она слишком хорошо его знала. Его слабости, его привычки, его вкусы и предпочтения. И она могла всё это использовать против него. Но и он знал. Знал, что она любит, а что ненавидит. Знал её характер... И чертовски её хотел. Но, наверное, в глубине души он всё-таки был извращенцем. Если между ними что-то и будет, то только на его территории. Чед медленно повернулся к Стэйси. Он заставит её умолять, просить, взрываться от желания получить необходимое.
Странно. Она всегда была в центре всех вечеринок. Но всегда выглядела идеально. Он ни разу не видел её возбуждённой, доведённой до того состояния, когда перед глазами темно от желания. Влажная блестящая кожа со сверкающими капельками пота... Волосы, пилипшие к шее и щекам... Соски горят от его щетины, покрасневшая кожа, напряженные, ноющие... Её лоно истекающее влагой так сильно, что он может пить.
Контроль! Надо держать контроль. Он очнулся от осознания, что просто пытается загипнотизировать её взглядом, мысленно пердать, что только что видел.
Медленно достал из кармана клочок бумаги и ручку, что-то написал.
-Я не трахаю стилисток в ресторанах.
Он отдал её кусочек плотной бумаги и, развернувшись, ушёл.
Арт-протрантво Guide Birger. Фото-студия January, Avenue, 7
Внутри было темно, но он знал здесь каждый уголок и мог бы пройти любым маршрутом с закрытыми глазами. Свет из окон освещал длинные галереи с фотографиями и рисунками. Место, которое он мог бы назвать домом. Место, куда приходили стилисты, дизайнеры, модели - все, кто имел хоть какое-то отношение к фотографии. Но ни разу он не приводил сюда женщину. Впрочем, он и сейчас пришёл один, но надеялся, что Стэйси всё же примет его "приглашение". Он не просто хотел её на своей территории. Он хотел заманить её в своё логово, откуда она бы уже не смогла выбраться. Ведь она заманила его в чёртову трясину. Он до сих пор не мог понять, почему она вдруг захотела именно его. Просто развлечься? Пополнить коллекцию? Как же он ненавидит женщин! А Стэйс, наверное, больше всех! Потому что она умная, смелая, талантливая - то, что он уважает в людях.
Чед стянул душащий галстук и расстегнул пуговицы на рубашке. Ему не хватало кислорода. Желание фотографировать просто сжигало внутренности. А желание обладать Стэйси доводило до безумия. Она разрывала его на части.
Чед прошёл в широкий зал. Они назвали его "Зал невест". Здесь он воплощал в жизнь свой новый проект. Было отснято слишком мало материала, но эта работа его невероятно вдохновляла. Почему он забрёл именно сюда? Кропотливо стилизованный Кёртисом - его дизайнером - под зал двадцатых годов. Ничего лишнего - старинный диван, дощатый пол, прозрачные занавески. Всё выкрашено в белый и искусно состарено. Здесь Чед снимал "невест"... Самых обычных девушек, с самой заурядной внешностью, на которых не было ничего, кроме ажурной фаты, белых чулок или свадебных туфель.
Он лёг на маленький диванчик, который жалобно скрипнул под его весом и утавился в окно. Ветер трепал занавеску, лунный свет пробирался через балконные двери. Он потянулся к фотоаппарату и пару раз щёлкнул эту развеиваемую темноту.
Теперь, когда больше ни о чём не надо было думать, он отался абсолютно беззащитен. Мысли о Стэйси заполонили мозг. Он проклинал своё воображение, которое рисовало самые грязные и порочные картины с её участием. Он проклинал своё тело, которое уже было готово сделать фантазию реальностью. Собтвенный хриплый стон был как вытрел в отдающей эхом комнте. Он представлял её... Здесь, перед ним. Развратную и готовую на всё. Она не будет ждать, она сама сделает то, чего захочет. Чертыхнувшись сквозь зубы, Чед опустил руку, расстегнул "молнию" и сжал напряжённый член. Он ненавидел её за то, что так властна над ним. Ненавидел. И всё быстрее двигал рукой.

Он слышал, как она вошла в зал. Слышал, как тихо тупает по скрипучим досками, как опускается на пол...
Он знал, что она видит, но не прекратил движение. От того, что она смотрела, стало только хуже - жарко, невероятно жарко. Горячо. И было что-то сводящее с ума, усиливающее кипение крови. Он хотел, чтобы она опустилась вниз, прикоснулась губами, вобрала в рот. Нестерпимая жажда почувствовать, как горячо и влажно, тесно...
Она накрыла его ладонь прохладной рукой.
-Возможно... - Он прохрипел, едва в состоянии мыслить.
Убрал руку, затонав от прикосновения её тонких пальцев. Одно прикосновение, способное свести с ума. Если она сделает так, как ему хочется, то он чокнется. Но он уже и не против. Лишь бы она сжала и начала медленно двигать рукой, а потом быстрее, быстрее, пока он не приблизиться к краю. Но за секунду того, как он кончит, она сожмёт осонование, сдерживая его, и прикоснётся губами... Её маленькая месть ему.
Она ещё не сделала не единого движения, а он уже представил всё, что только было возможно. Псих! Но ему хотелось сохранить воспоминание об этой ночи. Сохранить каждоё её движение. И Чед сделал это единственным доступным ему способом: поднял с пола фотоаппарат и нажал на затвор...

Он смотрел на неё, словно впервые в жизни видел. Ничего более сексуального и сумасшедшего он не встречал в своей жизни. Каждое её движение, каждый взгляд, каждый жест... На него ещё никто так не смотрел, с такой жаждой, с ожиданием, с нетерпением. Это заставляло пальцы дрожать, пускало ток по всему телу.


Он тяжело дышал, чувствуя, как подрагивают расслабленные мышцы. Пальцы скользили по нагретому пластику фотоаппарата, рубашка намокла от пота. Она возбудила его и довела до взрыва. Её горячий рот, мягкие губы влажный язык...
Чед потянулся к плечу Стэйси - она до сих пор была в лёгком плаще. Развязав тонкий пояс, Чед нежно убрал с плеча борт плаща и задышал ещё тяжелее - ему открылась обнажённая светлая кожа, которая матово блестела в лунном свете.
Чед резко поднялся с дивана и рывком сорвал со Стэйси плащ. Она стояла перед ним на коленях, губы влажно блестели, на коже ярким пятном выделялся пояс и чулки - всё, что на ней было.
Сумасшествие, залитое во флакон из тонкого стекла, которое нагрелось, и может лопнуть в любой момент. Чед уже почти чувствовал, как в его тело впиваются осколки горячего стекла, вызывая почти чокнутое наслаждение.
Чед встал с дивана и посадил на него Стэйси. Он опустился перед ней на колени, разводя в сторону красивые стройные ноги... Стянув с шеи белый галстук, Чед подался вперёд и завязал Стэйси глаза.
Его губы легко прикоснулись к её. Нежное касание языком, лишь немного углубился в её рот. Интересно, на сколько его хватит? Пальцы впились в её бёдра, не давая их сдвинуть. Он отодвинулся и опустился на пол. За окном громыхнул гром, молния осветила желанную женщину. Ещё один всполох, и Чед нагнулся над её лоном. Здесь его губы не были нежны. Резкие удары языком по влажному лону. Губами обхватывал горячие набухшие складочки. Боже, столько влаги, что он мог её пить...
Проникая языком в её влажное тело, он едва сдерживался, обжигая горячим дыханием её лоно. Пьянящий вкус...
Чед отстранился назад и поднял с пола фотоаппарат. Тихо он прошептал:
-Я хочу, чтобы ты блестела...
Чувствуя, как возбуждение накрывает новой волной, он начал фотографировать ту, которая свела с ума...

Чед замер на коленях перед Стэйси. Она всё-таки поймала его. Опутала и заключила в сети. Что он мог против неё? Только ответить правду.
-Да.

Ему нравилось снимать на плёночный фотоаппарат – в этом было какое-то старое волшебство, наполненное удивлением людей, открывших небывалое чудо. В фотобумаге, в растворах и в красном свете чувствовалась магия, которую однажды придумал человек, сумев поймать одно-единственное мгновение в свой капкан. Ловушка снов для лиц, фигур, взглядов и порывов ветра.
Сейчас Чед снимал на плёнку мало. Ему казалось, что это драгоценный ресурс, который нельзя тратить понапрасну. Последние месяцы плёнка была только для толпы людей, облачённых в серые и чёрные костюмы, куда-то спешащих и не замечающих ничего вокруг. Он собрал толстую папку с блестящими фотографиями, которые были похожи одна на другую. Точно такие же фотографии, с потоком людей, были развешаны по стенам в маленькой комнатке в его студии. Десятки превращались в сотни, закрывая собой пустующее пространство стен. Лица, лица, лица… Их было так много – самых разных. Но у всех этих фотографий было кое-что общее – нет, не цветовая гамма или место съёмки. Это была лицо, которое встречалось на каждой фотографии. Ради этого лица он снимал всех этих людей. И если этого лица не оказывалось, он просто рвал снимок и выбрасывал в ведро, как ненавистную вещь.


― ТЫ ОГЛОХЛА? Я СКАЗАЛ ЛЕЧЬ И ВЫПРЯМИТЬСЯ! УЛОЖИТЕ ЕЁ КТО-НИБУДЬ! ЧТО У ТЕБЯ С НОГАМИ?! ЭТО НЕ НОГИ, А ДВЕ ПАЛКИ! МНЕ НУЖНЫ ДРУГИЕ НОГИ!
Чед носился вокруг распластавшейся на земле модели и с остервенением щёлкал затвором. Эта фотосессия выжала из него все соки. Он ни черта не мог сделать приличного, никто, кажется, не понимал его простых требований. Всё было против него – как будто весь мир сговорился.
Наконец, эта пытка прекратилась. Время вышло, и на электронном циферблате загорелись вожделенные цифры 17:00. Холодное голубое свечение больно било по уставшим воспалённым глазам, но он почти с наркотической зависимостью всматривался в эти цифры почти целую минуту. Потом, как будто очнувшись, вернулся в студию, взял старый фотоаппарат, накинул ветровку и вновь выбежал на мокрую улицу.
Дождь поливал бегущих туда-сюда прохожих, беспощадно пробираясь под одежду. Двадцать минут он шёл под холодным сверкающим в свете фонарей потоком, накинув капюшон на голову и уставившись в чёрный блестящий асфальт. Как странно, но на этой тёмной поверхности, в проявившихся лужах отражался целый мир. Почему никто, кроме него не видит, сколько всего таится под ногами?! Как можно не замечать рассыпавшегося на огненные шары фонарного свечения? Как можно не увидеть причудливый изгиб старой скамейки? Почему никто не замечает, как дрожат кривые тени, смазанные дождём?
Он был заключён внутри мира, о существовании которого никто не подозревает. Это было проклятием и тюрьмой. Это было то, что он ненавидел и перед чем преклонялся. Это была его жизнь – наполненная миллионами вариантов постановки света, миллиардами поз и застывшего дыхания. Ему нравилось сохранять одно-единственное мгновение, которое никогда не умрёт, в отличие от его менее удачливых собратьев. Чед знал, что он псих, что ни один врач его не вылечит, ни одно лекарство не поможет. У него будут случаться обострения и рецидивы , он будет просыпаться ночами и метаться по студии, пытаясь ухватить ускользающий момент в своей собственной голове. Пальцы будут дрожать от желания нажать на затвор и услышать тихий щелчок, который будет означать конец этой ужасающей ломки. И он каждый день будет приходить сюда – к огромному бизнес - центру, в котором жизнь может просто снести своим бурным потоком с ног. Он будет проходить внутрь через стеклянные двери, и проходить к стройному ряду будок с телефонами – ведь отсюда лучше всего видно Её. Обычно, Она спускается на первый этаж на эскалаторе – неподвижная, будто застывшая фигура, рука на перилах, вторая держит ремешок сумки. Когда настаёт черёд последней ступеньки, Она делает плавный шаг вперёд, проходит мимо магазинчика открыток, берёт с подставки газету и проходит мимо, не замечая его пристального взгляда. Она никогда его не замечает. Она спешит по своим делам. Домой. К кому? Зачем? Потому что её там ждут, или потому что она хочет скорее оказаться с этим человеком? Она сосредоточена и внимательна. Идёт к своей цели, не обращая внимания на фигуру в капюшоне со старым фотоаппаратом. Среднего роста, женственная фигура, ямочки на щеках, лукавый взгляд. Он начинает быстро снимать, едва она появляется в поле зрения и заканчивает, лишь когда её фигура исчезает за стеклянными дверями. Её лицо, профиль, спина, ускользающая от него фигура.
Всё дальше и дальше. Она уходит от него, не подозревая, что тут её тоже ждут. Она не знает, что человек возле телефонов мечтает, чтобы она обернулась, посмотрела. Что будет в её взгляде? Удивление? Радость? Страх? Насмешка? Жалость? Но она уже ушла, а он по-прежнему смотрит ей вслед, надеясь… На что?

Плач ребёнка прорвался сквозь сон, и Чед судорожно подскочил на кровати. Аккуратно ступая в темноте, он подошёл к колыбельке и взял на руки малыша. Ребёнок, почувствовав знакомое тепло, чуть успокоился, но продолжил хныкать. Светящаяся стрелка циферблата строго указывала на 3:35. Ну, конечно! Ночной ужин. Мягкий свет залил просторную кухню, и Чед прошёл к холодильнику. Мальчик затих в предвкушении. Этот ночной ритуал был знаком обоим до мелочей. Сейчас Чед откроет дверцу и достанет заранее приготовленную бутылочку. Маленькая пухлая ручка потянется к ней, но он не даст детской руке соприкоснуться с холодным стеклом. Потом поставит молоко в микроволновку. Вместе они будут ждать, пока оно подогреется, разговаривая друг с другом на лишь им понятном языке. Потом, когда молоко станет достаточно тёплым, Чед достанет бутылочку, наденет голубую блестящую соску и поднесёт к уже открывшемуся детскому ротику. Потом ещё минут десять они будут стоять на кухне, глядя в большое окно на ночной город. Чед будет рассказывать о истории фотографии, а малыш сосать, тихо причмокивая. Наконец, половина бутылочки опустеет, и он удовлетворённо засопит, а Чед ещё пару минут постоит, глядя малыша в своих огромных руках. С каждым днём он становится всё более похожим на него – те же дуги бровей, та же форма носа и цвет глаз уже почти такой же.
Нет, он не пытался себя утешить. Он старался никогда себе не врать. Просто смотрел так, как смотрел бы профессионал, настоящий фотограф. И он видел всё это – видел свои собственные черты в лице этого малыша. И почему-то в этот момент становилось очень грустно. А когда он отворачивался от окна, укачивая на руках ребёнка, то вдруг начинал чувствовать себя самым счастливым человеком на земле.

Около семи лет назад…
Она усомнилась в его профессионализме. Назвала грубым дилетантом, который ничего не может сделать путного и потому орёт на всех. Она раскритиковала всю его работу, найдя изъяны даже в мелочах. Она сказала, что он не сможет даже статую нормально фотографировать. И он полез в фонтан. В чёртов грёбаный фонтан с холодной водой, от которой стыла кровь и зубы стучали так, что слышно было на весь Рим. Долбанная нимфа держала в руках кувшин, из которого низвергался поток ледяной воды. По кругу торчали какие-то сосуды, из которых тоже вылетали упругие холодные струи – будто стрелы пронзали тело. Он сфотографировал статую. Сквозь брызги воды, окоченевшими пальцами, дрожа от холода. Он сделал кадры, которые принесли ему какую-то очередную ненужную награду и порядка пяти миллионов. А что она? Она усмехнулась и пошла на очередную тусовку.
Когда его выпустили из участка, она уже зажигала на after-party с каким-то смазливым пацаном. Что ему оставалось сделать? Стоять в стороне и щуриться от вспышек фотоаппаратов. Она веселилась, танцевала, пила, обнимала и целовала. Не с ним. Не из него. Не его. он чувствовал себя идиотом? Конечно. Он ненавидел её? Именно! Она бесила его? Да! Чего он хотел? Её…

В давящей тишине Чед рассматривал фотографии. Он снова и снова перебирал блестящие глянцевые снимки, вглядываясь в лица. Сегодня ему повезло – Она была везде. На каждой фотографии. Думающая о своём и не замечающая его. Прошла мимо. Хватит ли у него когда-нибудь смелости подойти к ней и…
Тёплая ладонь прикоснулась к плечу, и Чед вздрогнул. Он даже не слышал, как вошла Стэйси – так погружён был в фотографии. У него не было ни малейшего шанса спрятать их. Пойман с поличным. Она как-то слишком медленно потянулась к одному из снимков. Нахмурив брови, посмотрела, взяла другой. Третий, четвёртый, пятый… Она такой же профессионал, как и он, вряд ли не заметит. Тем более, там было её собственное лицо. Везде. На каждом.
Боже, ну как?! Как объяснить ей, что он псих?! Что просто не может не снимать её?! С той ночи, в студии, это превратилось в такую же потребность, как дышать и спать. Если не будет делать этого, то просто умрёт. Все остальные фотографии потеряют свой смысл, если не будет этих – с ней, возвращающейся с работы, спешащей к нему. Как дать понять, что просто должен видеть её всегда и везде?
Но почему-то она и так всё поняла. И, комкая простыни на огромной кровати, когда они сражались друг с другом за право быть главным, когда он чувствовал кожей холодную гладкость фотографий, когда острые края оставляли царапины на теле, он знал – только она будет понимать его.