Наверное, стоило извиниться,
Сказать, что исправлюсь, что виноват...
Вот только вода на твоих ресницах,
Которую хочется сцеловать
По капле, и каждое полуслово,
Что вместе с дыханьем срывалось с губ...
Прости меня, милая, боль условна.
Мы в городе, выжженном до основы –
Куда ж я теперь от тебя сбегу?

За окнами вечный промозглый полдень,
Гудки паровозов, возня машин,
Что строем лениво ползут в депо, де
В безвременье ада куда спешить?
В затерянном мире какая нега?
Какое желанье? Какой восторг?
Здесь все то ли мертвые, то ли не-до,
И траурным пеплом крошится небо,
И стрелка повернута на восток.

Здесь в каждой груди шестеренки, поршни
И сердце тик-такает как часы.
И с каждой секундою все истошней
Вопит обездоленный сукин сын
В моей голове. И чем громче крики,
Тем сбивчивей я и сильнее он.
Прости меня, милая, я двуликий,
И каждый из нас – оторви и выкинь,
И каждый безумно в тебя влюблен.

В тебя, предназначенную Всевышним
как луч исцеляющий в темноте.
В тебя как единственный способ выжить
под вспышками пламени и плетей.
В глаза, что сейчас отражают бездну,
И в нервную жилку в изгибе плеч...
И если когда-нибудь я исчезну,
Другой обещает тебя сберечь.

И если когда-нибудь я не вспомню
Послушное тело в моих руках,
Влекущее лоно, движенья, стоны
И милую родинку у виска,
И сердце в груди барабанным боем,
И волосы шелком по простыням...
Все то, что так нравится нам обоим,
навечно и прочно, в любви и боли...
А если не вспомню – прости меня.

Прости, что безликим пустым сегодня,
Скупым на прелюдии и слова,
Я слишком поспешно и грубо обнял
И слишком неистово целовал.
Что тело сминал, выжимая воздух,
И зверем безумным срывал наряд...
Что после бездушно улегся возле,
Считал, что дарил золотые звезды,
А вышел все тот же кромешный ад.

______

Прости, что рожденный огнем и сталью,
Прости, что крещенный мечом и кровью.
Прости, что однажды меня не станет –
Я сам себе дуло прижму к межбровью.
Прости, что двудушен и обесцелен,
Что каждое слово – смертельным залпом.
Прости, что прощаюсь с таким азартом,
Но... ты – это все, что сейчас бесценно...

И помни...
Однажды наступит завтра.

Ревность меня разрывает на части!
Ты моя жизнь! Мой спаситель! Мой Бог!
Разум и чувства мои в твоей власти.
Держи! Закрой их на замок!
Согласна на всё, лишь бы быть твоей музой,
Наложницей страстной… и кроткой женой.
На твоем пути, верь, я не стану обузой.
Подарю море ласки и любви внеземной.
Упаду на колени, разорву плоть до крОви,
Но, прошу, не гони… не ломай все мосты…
Я нуждаюсь в тебе, в твоих снах, в каждом слове…
Не нужны мне алмазы! Нужен мне только ты!
Вспомни наши желанья! Нашу жажду… безвольность…
Как одежду срывали в порыве огня.
Я пылала от жара! Вся моя бесконтрольность
Распаляла тебя, что под нами аж тлела земля.
Твои нежные руки, раскаленные лавой,
Моей плоти дарили разрядку и блажь.
Ты победно взирал на меня… величаво!
Только чувства не жги! И любовь не размажь!
По звенящей струне наши пальцы играли,
Обдавая тела, распаленные, эхом любви.
В страстном танце огня наши сны догорали,
Ну, а стоны и крики в край всевластья влекли.
Накажи! Привяжи… на глаза черной тканью соблазны…
Покажи! Как возможно испытывать боль!
Пусть от страсти к тебе я в истоме погрязну!
Но такую сама я уж выбрала роль!

Как говорил мой друг Кутузов –
Все зло и беды от французов.
Орловский, слушай и молчи!
И... брось пистоль свой у свечи!
А доломан пристрой тут сбоку,
Да сядь уже... ох и морока!
«Вдовы» бутылочку хватай,
На ус мотай – и не зевай!
Так вот, мон шер. Во время оно,
Льняно, лучинно и посконно,
Мы жили просто и добрО –
Любили баб вельми зело.
Любили смачно и со вкусом,
Так, что не снилось тем французам;
Знал каждый от роду боец,
Что повелел нам тут Творец.
И слуху не было у нас,
Чтоб лезть туда, где свет погас...
Что ржешь, коняка? Рот прикрой,
Тут рядом бродит постовой!
И вот треклятые лягушки,
Одевши бабьи эти рюшки,
Пошли на нас, мон шер, войной -
Да не простой, а голубой,
И познакомили с извратом,
Гори в геенне супостаты!
Орловский – это неспроста!
Дай водки мне скорей... с полста!
Ведь тут расчет злодеев верный:
Будь ты хоть натурал примерный,
Прочтя их басни раз пятьсот,
Жену возьмешь ты в оборот!
Пристанешь к ней, тряся гравюрой,
Где содомируют натуру,
И скажешь: «Мой сердешный друг,
Разнообразим наш досуг?»
Супруга – в слезы, ты – в азарт,
А бес-француз – куда как рад!»
«Так ты, Давыдов, за цензуру?»
«А как еще спасти натуру,
Скажи мне – как? Француз уж бит,
А воз и нынче там стоит,
Мы их, Орловский, победили –
А после стыд и страх забыли!
Давно ль в столице не бывал?
Давно ли дев ты не встречал?»
«Порядком... что там нынче девы?»
«У большинства уж нету плевы,
А на уме содом с гоморрой –
Орловский, мы так вымрем скоро!»
«Что ж делать? Как вернуть свое?»
Давыдов встал. Достал копье...
(не то, что дал ему Всевышний,
а то, что друг оставил бывший)
... «Клянусь, Орловский - с этих пор
С врагом короткий разговор!
Себя растлил – и черт с тобой,
Но к нам с содомом – ни ногой!»
... И говорят, гусар Давыдов
Дал клятву вовсе не для виду:
Он стал учителем утех,
На верный путь наставил всех,
При нем, раскаявшись, девицы
Взлюбили вновь мужчин и спицы,
Варенье, шляпки, коленкор...
На том и кончим разговор.

Твой нежный аромат вдыхая,
Я замираю на мгновенье,
Стою, как пред вратами рая,
Не в силах совладать с волненьем.
Боюсь к тебе я прикоснуться,
Боюсь - развеется виденье,
И утром без тебя проснуться, -
О, это будет мне мученье!
Твой запах разум затмевает,
И я всецело в твоей власти,
Душа моя огнём пылает
От жгучей, неприкрытой страсти.
Я лишь твой раб, а ты – богиня,
Сошедшая с небес на Землю.
Ты - оберег, моя святыня,
Ума я голосу не внемлю.
Твой нежный взгляд ловлю украдкой,
Не веря в то, что происходит,
Моя погибель будет сладкой.
А ночь безжалостно уходит.

И утро болью отзовётся
Рассыпав счастье на осколки
Твой муж уже домой вернётся
Как кратки же командировки!

Бесовы шутки – пересеченье линий.
Разве бывает ближе и неделимей?
Разве бывает горестней и бездонней?
Чертовы игры – линии на ладони.
Переплетая судьбы и имена и
Грани приличий твердой рукой сминая,
Сводит безликих вместе – таких похожих...
Чтобы глаза в глаза или кожа к коже,
Чтобы сегодня, завтра и век от века,
Чтобы любимый образ застыл на веках,
Чтобы без лишних слов и пустых обетов,
Чтобы одним касаньем – до края света.
Танец – рукой к бедру и губами к шее –
Разве бывает тоньше и совершенней?
Разве не стоит это таких лишений?
Станешь рабом, изгоем, врагом, мишенью...
Лишь бы еще раз встретить, узнать, запомнить,
Кто бы и как бы вам ни чинил препоны,
Кто бы и чем бы ни пожелал унизить...
Лишь бы забились чертовы механизмы
Где-то в груди – хотя бы под страхом казни.
Разве бывает яростней и опасней?
Разве бывает горше и обреченней?
Если без этих глаз мир смертельно черный,
Если без этих губ все погрязнет в фальши,
Если без этих рук невозможно дальше...

Бесовы шутки – пересеченье судеб.
Разве так важно, кто и за что осудит?
Разве так важно, что и зачем нарушить?
Если слились тела и смешались души...

В таинственном мерцании свечей
Сплетались тени пламенно и страстно,
И с каждым вздохом всё быстрее и быстрей
Они стремились к сладостной развязке.

И стону нежному был хриплый стон в ответ,
И губы яростно сливались в поцелуе,
И рук касания свой рисовали след,
И стук сердец был близок зову бури...

Ах, если б только не спешил рассвет,
Ах, если б только солнце опоздало...
Три дня любви после десятка лет –
Как это много, как - чертовски мало!

Но всё же близится свидание к концу,
Уже лучи проникли в мрак темницы.
Вот-вот появится тюремщик на плацу,
Вот-вот палач достанет рукавицы.

Последние мгновения вдвоём –
Отчаянно жестокие объятья,
Вкус крови на губах горит огнём,
Сжигают душу горькие проклятья.

В ней всё его в мгновение взбесило:
неспешная походка, дерзкий взгляд.
«И где же вас, голубушка, носило?» -
её спросил он, «впрыснув в голос яд».

«Голубушка» ответить не спешила -
сосед, живущий ниже этажом,
был для неё в известном месте шилом
в претензиях с подземным гаражом.

«Вам по парковке правила известны,
но вы», - обжёг огнём бездонных глаз -
«свою машину на чужое место
поставили уже в который раз!»

Он прав. Она с завидным постоянством
была к предупреждениям «глуха».
И это «непонятное» упрямство
препроводить грозило до греха.

А как еще устроила бы встречу
с тем, на кого свой «положила глаз»?
Чтоб отступить, не может быть и речи.
И вот они вдвоем в вечерний час.

Друг с другом выясняют отношенья.
И пусть неподходящий антураж,
но, видит бог, какое искушенье -
сосед, её фантазий персонаж.

Она его приметила, как только
сюда вселилась десять дней назад.
И разглядеть-то не успела толком,
запомнила лишь глаз бездонных взгляд.

Потом столкнулись как-то с ним у лифта.
«Как он хорош!» едва сдержала стон.
И тут же ей огромным жирным шрифтом
желание нарисовало «Он!»

Сосед, похоже, не заметил вовсе,
не обратив вниманья на неё.
А вот она почувствовала после,
как стало влажным нижнее бельё.

«Голубушке» снесло конкретно крышу -
сосед был удивительно хорош.
Сейчас, его чуть хриплый голос слыша,
почувствовала сладостную дрожь...

...«Через консьержку передал записку,
что это место числится за мной!
А может быть, не русский, а английский
язык для вас понятный и родной?

Тогда понятно, почему неделю
Я достучаться не могу до вас!
И, честно, мне все это на-до-е-ло!
Давайте, всё уже решим сейчас».

«Голубушка» смотрела на соседа -
Похоже, тот за место начал «бой»:
«Такое ощущенье, что беседа,
ведется у меня с самим собой.

Так, я не понял, что вас задержало?
Назначил встречу я на семь часов».
Её молчанье очень раздражало:
«Услышу ль я от вас хоть пару слов?»

«Голубушка», нисколько не смущаясь,
с ухмылкой, словно нёс он полный бред,
молчала. Этим фактом возмущаясь,
«Нахалка» - про неё решил сосед.

«Но хороша. И очень сексуальна.
И если б не возникший с ней конфликт,
Я не был бы таким «официальным».
Узнал бы ближе», - вынес он вердикт.

«Ну, раз меня услышать так хотите», -
Тон, как и взгляд, уверен был и смел, -
«Ваш монолог, уж вы меня простите,
эффекта на меня не возымел».

О! Этот бархат в голосе. Он сразу
Навеял мысль о смятых простынях.
Воображенье, словно по заказу,
Представило кровать в свечей огнях.

Сосед «прогнал» возникшую картину,
Себя заставил вспомнить встречи цель.
Но что поделать, коль неукротимо
Влекут мужчину мысли «про постель»?

«Да, опоздала, признаю, немного».
Он хмыкнул. – «Хорошо. На полчаса
И на мою «парковку» ну, ей Богу,
могли б закрыть, по-моему, глаза.

Пусть пару раз не там припарковалась,
но в гараже свободных столько мест!
Не знаю, что вы так разволновались?»
Сосед на это выразил протест:

«Не важно, сколько мест пустует рядом.
Порядок заведен не вами был.
И нарушать, пожалуйста, не надо.
Так что умерьте гонор свой и пыл!

Я ждал вас, чтобы в личном разговоре
Вам суть моих претензий объяснить.
Что действий прежних в случае повтора,
Останется саму себя винить».

«А если не послушаюсь? И снова
Я припаркуюсь там, где захочу?»
«Тогда даю, голубушка, вам слово
Что правилам вас лично научу».

«А вот отсюда можно поподробней?
Ответ бы мне хотелось получить,
Хоть утруждать вас, право, неудобно,
А как вы собираетесь учить?»

Ни капельки раскаянья во взгляде.
Скорее, вызов, брошенный ему.
Всё дело, может быть, в её наряде,
Что вдруг так жарко стало самому?

Из ткани, что на тюль похожа очень,
Не платье, комбинация точь-в точь.
И поневоле возбудишься. Впрочем,
Он ближе познакомиться не прочь.

«Что ж. Приступайте», – в голосе издёвка -
«Считайте, мой расплаты час настал».
Сосед себя почувствовал... неловко
И «неудобство» в джинсах испытал.

Вмиг изменился вектор разговора.
Пусть приглашенье не звучало вслух,
ТАКОЕ у голубушки во взоре,
что просто перехватывает дух.

Ударив в пах волною вожделенья,
рассудка голос заглушила страсть.
И он, отдался ей без промедленья,
Признав своих над ним желаний власть...

Все громче становился «голос» плоти.
И спор недавний тут же был забыт.
Желание сметало всё, что «против»,
Круша запреты и стирая стыд.

Кто первым сделал шаг, уже не вспомнить,
Как имени порою своего.
Он так хотел войти в неё, наполнить.
Она – в себе почувствовать его.

Капот машины послужил опорой.
За поцелуем следовал другой.
«Голубушка» уже пылала. Вскоре
Под Ним со страстью выгнулась дугой.

И наплевать, что каждое мгновенье
Их кто-то может здесь застать врасплох.
Свидетель «сексуального» затменья
Их все равно бы удержать не смог.

Он в ней. Она под ним. Полунагая
Нет «завтра». Нет «вчера». Есть лишь «сейчас».
Своим палящим зноем обжигая,
Их нёс за край немыслимый экстаз.

Его шептали губы, как молитву:
«Голубушка, давай, давай со мной».
Их, заставляя ускоряться в ритме,
накрыло наслаждение волной...

Потом, спустя минуту после «взрыва»,
шепнул своей голубушке сосед:
«Вы умопомрачительно красива,
Но так упряма, просто спасу нет».

Голубушка, еще в плену истомы,
С улыбкой возразила: «Это ложь!
А вы ревнитель правил и законов,
Но в сексе удивительно хорош».

«Тогда, быть может, в гости приглашенье
Не станет неожиданным?» «Ничуть».
«К тому же по парковке соглашенье
Я заключить, голубушка, хочу».

«Моё занять вам разрешаю место.
Отныне к вам претензий больше нет.
Но есть одно условие – мы вместе
Не раз «обсудим это» тет-а-тет»...

Полуночная интрига...незнакомка...
тишина...
Ничего вокруг не видно: лишь перила и стена.
Учащённое дыханье, флер таинственности, мрак,
Звук шагов и, в заключенье, роковой последний шаг.

Сделан шаг, и ты в объятьях: прижимаю как свою.
Эта встреча, что проклятье: вижу- нет,
не устою!
Эти губы слишком близко, эти руки
так нежны.
Эта страсть растёт из мрака, из покрова тишины.

Запах похоти, желанья, запах пота
и духов,
И познание руками заповедных
уголков.
Это, словно, притяженье плюс и минус полюсов
И стремление проникнуть под одежду, вглубь трусов.

Мы целуемся так нежно, после- страстно
и взасос.
Ничего теперь не важно, а в душе один вопрос:
Надо снять с неё одежду и начать последний акт,
Если это неизбежно: мы сошлись
не просто так!

Просто так уже не выйдет: мы прижались
и слились.
Как мелодия услады, крики, стоны полились.
Бег безудержный к вершине, начинаем «марафон».
И уже не разобраться, где твой крик
и где мой стон.

Вот и финиш, миг экстаза: ты летишь,
и я лечу!
Утомленье и услада...и на ухо я шепчу...
Что? Не важно... я не помню, просто,
было хорошо!
Отдыхаем, остываем...повторим потом
ещё.

Не прогоняй меня, не говори: «Постыла...»
Тебе кажусь сейчас нелепой и смешной.
Ах, было время – я, безумная, любила,
Была твоею я и телом, и душой...

Рассказывал ты мне обманчивые сказки,
Лаская грудь мою, ты поцелуй срывал.
Ах, не боялась я, безумная, огласки,
Когда лежала средь измятых покрывал...


Я исполняла все нескромные желанья,
Была твоей рабой и падала у ног.
К чему теперь мои безумные стенанья,
Коль прежнюю любовь ты сохранить
не смог?


Ты рисовал меня, прекрасную, нагую.
Смеялась я в лицо тому, кто говорил,
Что бросишь ты затем безумную, слепую,
Ах, мне бы все вернуть, да не осталось сил...


Я плачу оттого, что душу рвет на части,
Она еще жива, она еще болит.
Безумная, я помню ночи нежной страсти.
Ах, мне бы позабыть, да сердце не велит...

Разрываем в клочья вещи
Не жалея ни о чём
До тебя не знал я женщин
Душу закрывал ключом.

До тебя я жил, как узник,
Смысл искал всегда не там;
Думал, что ты - друг, союзник
Страсть бежала по пятам.

Глаз твоих, зелёных,омут
И бедра крутой изгиб.
Тут врачи уж не помогут
Я влюбился! Я погиб!

Мне, раскрой скорей объятья,
Пропусти к своим вратам,
Не жалей простого счастья,
За тебя всю жизнь отдам....

Как прекрасен миг блаженства!
Резко двигаюсь , внутри.
Не встречал я совершенства
И такой большой груди!

Вот и всё! Прощай невинность!
Я, теперь - крутой самец
И спасибо за взаимность,
Ты такая молодец!

Мне пора, дела, заботы
Робот уж почти готов;
Мама дома, ждёт с работы...
Всё, пока, счастливых снов!

Я сегодня не такой как вчера,
Я сегодня буду лютым как зверь!
Буду мучить и пороть до утра:
Ох, покрутишься ты, сучка, поверь!

Я сегодня как в Олимпе Гефест
Откую себе характер стальной!
Мне не ведом будет всякий протест:
Быстро в стойку, не скули и не ной!

Хочешь кайфа? Всё получишь сполна!
Цепь висит: сейчас отправишься в плен!
Плётка рядом и «скучает» одна:
Будешь ползать и не встанешь с колен!

Будешь виться подо мной как змея,
Будь послушной, а награда - постель!
Ты вся преданная сучка моя,
Я хозяин твой и строгий кобель! ...

Я запутался: где смех, где всерьёз,
Где забава, а где драма сердец?!
Ох, достал меня сей важный вопрос:
Разъясните, дураку, наконец!

Объявлен бал! Собрался высший свет.
Блистали дамы в бриллиантах,
Танцуя словно на пуантах.
Вели мужчины тет-а-тет
Беседы вслух. Трещал паркет,
Звенел металл на аксельбантах.

Графиня мельком оглядела зал.
Горели свечи, отражаясь.
Она, притворно возмущаясь,
Вздохнула: «Скучен нынче бал...»
Случайно взгляд ее упал,
Она умолкла, поражаясь.

«Ужели он?! Того не может быть!»
Надменен, молчалив, но честен,
Считающий, что мир так тесен,
Что трудно в этом мире жить,
Удел других – напрасно ныть
И плакать вслух от грустных песен.

«Что привело его, когда вошел?
Увидеть я не ожидала!»
Ему бы многое сказала,
Когда бы не был он так зол
И к ней с поклоном подошел.
Она чуть веер не сломала -

Он, кажется, ее заметил взгляд!
Улыбка тронула ей губы.
Мелодией взорвались трубы,
И пары встали дружно в ряд.
Он подошел: «Премного рад!»,
И пригласил небрежно - грубо.

Причины для отказа не нашла.
На стуле спал супруг законный,
И встрепенулся зал чуть сонный -
Графиня руку подала
И молча в тесный круг прошла.
Изменой пахнет?! Случай спорный...

Ей надобно бы честь свою сберечь
И, отвернувшись горделиво,
Уйти из зала торопливо
И дома на диван прилечь.
Картины милых сердцу встреч
Всплывают в памяти так живо!

Сесть в экипаж и приказать «Домой»?
Закрыть глаза, казаться спящей
Иль куклою ненастоящей?..
Ей сделаться пред ним немой,
Или никчемной и пустой,
Или красавицей блестящей?..

Нет сил уйти, она в плену у глаз.
Волшебно пианист играет,
Она о прошлом забывает,
Танцуя вальс за разом раз.
Не нарываясь на отказ,
Ее он нежно обнимает.

Окончен бал и гости разошлись.
Они беседуют у двери.
Ей муж отныне не поверит,
Свидетели всему нашлись,
Поведали: «Они сошлись,
Графини честь - смешна потеря».

Не все ль равно теперь, что скажут вслед!
А сплетники, увы, повсюду,
Следить за всем глазами будут,
Укажут тысячу примет,
На ваш вопрос найдут ответ,
Но лишь проверить позабудут.

Они умчались в экипаже вдаль
Предаться в спальне нежной страсти
(Другой бы не было напасти!).
Не ведая, что будет жаль,
В сердцах поселится печаль,
Разрушив судьбы их отчасти...

Ночь поглотила очертанья тел,
Лишь простыня слегка белела.
Графиня слишком осмелела:
Он так давно ее хотел,
Что сам немного оробел,
Взирая на нагое тело.

О, как же сладостен слиянья миг!
От близости она дрожала,
Его за плечи обнимала,
Целуя, он в нее проник...
Сдержала бурной страсти крик
И лишь тихонько застонала.

«А помнишь счастья несколько недель,
Когда сливались воедино,
А после грелись у камина.
Ты мне шептал «Моя Адель!»
Смущалась мятая постель -
Какая милая картина!

Прости, молю!»- уткнулась в грудь ему.
« Я долго о тебе не знала,
Давай мы все начнем сначала!»
Он промолчал. « Я не пойму,
Меня оставишь ты одну?!» -
Ему в отчаянье сказала.

Он обхватил ладонями лицо.
Смахнул непрошенные слезы.
Там, за окном, февраль, морозы...
А на руке его - кольцо,
Какое страшное словцо!
Оно страшней любой угрозы.

Что делать ей, к кому в ночи бежать?
Она окно скорей открыла,
И долго так себя корила:
«Ах, если бы могла я знать!
Меня ты хочешь удержать?
Дай мне уйти», - его молила.

Что сталось с ней – пусть не узнает свет,
Была графиня, и графини нет.