Карта ролевой игры "Началось в колхозе утро..."

- Дима, ты не сходишь в местный магазин?
- Конечно, матушка, - Дмитрий надел рубашку и застегнул жакет. - Что нужно купить?
- Вот список, - она протянула клочок газеты, на которой было написано наименований десять. Мелким почерком, который без очков просто расплывался перед глазами.
- Матушка, где я найду тебе сливки?
- Загляни к Глаше, может у неё остались.
- Хорошо, - Дима тяжело вздохнул, засунул клочок "Правды" в карман и вышел на улицу.
Солнце только поднималось, но уже нещадно палило. Натянув пониже шляпу, чтобы не слепило глаза, Дмитрий направился по дороге вниз с горки. Вниз в станицу спускаться намного проще, чем тащится обратно в горку с продуктами, и именно по этой причине он, а не матушка, ходил в магазин вот уже третий раз за последние два дня.
Но зато он мог выспаться как следует.
Последние месяцы были невероятно напряженными. Пришлось изрядно побегать за грабителями, которые не оставляли улик, действуя настолько чисто, что порой казались призраками. Но как оказалось, всё было гораздо проще. Управляющий банком, уволенный по статье, решил таким образом отомстить. Прежде чем милиция его поймала, успел обчистить три сберкассы. И никто не додумался, пока Дмитрий Николаевич не предложил проверить всех нынешних и бывших сотрудников. Громкое дело раскрыли, Диме вручили наградную грамоту, повесили его портрет на Доске Почета, и выдали новые погоны. А ещё отпустили в заслуженный отпуск.
Дима уже подходил к "Березке", когда заметил её. Она немного изменилась, но он в любом случае узнал бы эту слегка мечтательную улыбку и огромные серо-зеленые глаза. Пока она медленно подходила к углу улицы, Дима просто стоял и наблюдал.

А мысли вдруг перенеслись на два года назад.

Он возвращался домой, когда в переулке услышал крик о помощи. Инстинкт сработал быстрее, чем он успел сообразить. Через секунду, двумя ударами раскидал негодяев, что пытались обидеть девушку, порвали ей сумку и пальто.
- Вы в порядке? - спросил он, как только убедился, что парочка бандитов не угрожает, быстро отползая в тень. Девушка кивнула, опираясь о шершавую стену. - Идти можете?
- Могу, - отозвалась она и подняла на Дмитрия свои огромные глаза. И тут товарищ Миронов понял, что тонет в из глубине. Он бы так и смотрел в них, если бы она не вскрикнула.
- Что такое?
- Кажется я подвернула лодыжку.
- Где вы живете?
На его вопрос девушка подозрительно взглянула, и это вызвало улыбку, впервые за этот бесконечный день.
- Я из милиции, просто хотел проводить вас.
Но слова не произвели на девушку впечатления, и это тоже понравилось Диме. Мало ли кто кем может представится, если нет твёрдых доказательств, лучше не верить.

Поэтому, Дима достал документ, удостоверяющий его, как лейтенанта милиции. Девушка внимательно изучила его, после чего её плечи немного расслабились.

- Мой дом на следующей улице, за поворотом.
- Тогда я всё же провожу вас.
Он подал руку и помог девушке встать. Она прислонилась к плечу и так хромая мужчина повел её к дому за углом. Там повезло, что она живёт на первом этаже.
- Это общежитие?
- Да, я учусь на педагогическом.
- Учительница?
- Вы что-то имеете против?
- Нет, - второй раз за день эта девушка вызвала улыбку, - мне нравятся учителя. Я даже считаю их большими героями, чем милицию. Только никому не говорите...
- Ну, сегодня из меня не получился герой.
- Я имел в виду, совсем другое. Ваше мужество в обращении с детьми вызывает уважение, а сегодня... вы хрупкая девушка и не могли противостоять двум бандитам.
- Мне повезло, что вы оказались рядом.
- Мне тоже, - пробормотал Дима себе под нос.

Он проводил её домой, до самых дверей, потом попрощался и предложил написать заявление на негодяев. Девушка кивнула, но ему показалось, что она не желает вновь вспоминать этот кошмар. Однако всего через три дня, ему доложили, что по факту нападения и ограбления есть новое заявление. В начале он решил, что это новая зацепка в деле о банде Тобольцевых. Но оказалось, что это молоденькая учительница всё же решила прийти.

- Вы здесь?
- Да.
- Сержант!
- Да, товарищ лейтенант?
- Постарайтесь не затягивать с делом товарища...? -вопросительный взгляд на девушку, ведь она так и не сказала своего имени.
- Лебежинская.
- С делом товарища Лебежинской. Если найдете их и посадите за решетку, я лично буду ходатайствовать начальству о награждении вас премией.
- Будет сделано, товарищ лейтенант.
Обернувшись, он увидел, что щеки молодой девушки порозовели, отчего её глаза засверкали ещё больше серыми искрами.

Позднее он узнал её имя и всё остальное из заявления, но встретиться снова сначала не решился, а потом стало поздно. Она уехала, оставив где-то в груди Дмитрия пустоту.

Жизнь постепенно вошла в свою колею, и только иногда проходя мимо дома номер 34 по Советской улице, Дима ловил себя на том, что надеется увидеть свет в окне.


И вот спустя два года и четыре месяца он встретил её здесь. Она остановилась возле него, щурясь от яркого утреннего солнца.
- Доброго утра, Мария Игнатьевна, - поздоровался он, снимая шляпу с головы.

С этой встречи начался его день. Пока она рассказывала о своей жизни, Дима смотрел на её губы, вдруг совсем некстати представляя, какие они мягкие и нежные. Он хотел поцеловать, но не мог настолько нагло себя повести. Не здесь и не с ней. Было что-то такое в Марии Лебежинской, что вынуждало его быть сдержанным и серьёзным. Но это не могло остановить его мысли. Он прослушал почти всё, что она рассказывала, и очнулся, только когда узрел на горизонте Евдокию Могучую. Диме совсем не улыбалась возможность стать новым предметом этой завзятой сплетницы. Быстро попрощался с девушкой, и растерянность в её больших глазах, вызвала какое-то щемящее чувство в груди. И весь день его не отпускало чувство, что он допустил ошибку, распрощавшись с девушкой. Однако, Дима убеждал себя, что так будет правильно. Зачем он ей? Покореженный войной с детства, потом работой, угрюмый и подозрительный.
Но доводы разума словно таяли, когда он вспоминал искрящиеся глаза и теплую улыбку, которая согревает сердце, словно освобождая его от тяжкого груза.

Дима смотрел, как она направляется ниже по улице, по всей видимости, в библиотеку, и когда она обернулась, он едва не отправился следом за ней.

Весь день после этого, он думал о ней. Надо же такому было случиться, что они встретились здесь и сейчас. Что они вообще встретились здесь.

День пролетел за делами. После магазина, Дима помогал матери по дому. Там гвоздь вбить, здесь полку повесить, а здесь покрасить ножку стола. Потом он занялся перекапыванием участка за домом, чтобы на следующий год, матушка смогла высадить свой огород. А вечером, к нему заглянул друг детства и пригласил в клуб. Сказал, что сегодня там соберется вся станица, плюс приезжие. Дима согласился, ни за что даже себе не признаваясь, что из всех собравшихся в клубе этим вечером ему нужна была только одна. И когда он заметил знакомые глаза, даже подумать не успел, как оказался рядом.


- И вам, добрый вечер, Мария Игнатьевна, - вежливость на первом месте. И пусть, он целый день мечтал увидеть её, услышать этот нежный голос. – Многолюдно сегодня здесь.

Дмитрий осматривался вокруг, чувствуя присутствие Марии рядом, даже не глядя прямо на неё.

Он избегал прямого взгляда «глаза в глаза». Боялся, что если заметит на дне серо-зеленых глаз голод и нужду, просто не сможет устоять. Но ведь он не варвар, да и никогда не был им. Однако рядом с этой девушкой, привычное хладнокровие таяло, как пломбир на солнце. Песни заморского певца вызвали почти экстаз у женской половины станицы. У всех кроме одной. Повернув голову, чтобы спросить, как ей выступление итальянца, Дима почувствовал, что язык прилип к небу. Он так и не смог ничего сказать. Просто продолжал стоять рядом, и как влюбленный подросток просто смотреть в эти омуты глаз.

Но тут объявили конкурс самодеятельности. Дима пытался отшутиться, говорил, что не в форме, да и голоса у него нет, но… друзья, настояли на своём, и вот он уже на сцене, освещенный и ослепленный светом рамп. Сейчас он больше предпочитал видеть серо-зеленые глаза, но тут к нему вытолкнули музыкантов. И Дима запел.



Сначала неуверенно, но постепенно его голос приобрел твёрдость. Миронов пел, но видел перед собой огромные серо-зеленые глаза. И только уверенность, что она здесь и смотрит на него, помогла не сбежать со сцены.

Надрыв, полные боли воспоминания, всё это словно таяло, с каждым произносимым словом, словно отпускало.

А после исполнения он быстро ушел со сцены, пытаясь найти Машу. И нашел.

- Не знаете, где у них здесь лимонад? У меня в горле пересохло.

Он и так знал где стоит аппарат с газировкой, но хотелось увести девушку подальше от всех остальных. От воздыхателей, которые вызывали неконтролируемое раздражение одними только своими приветствиями и шутками, и ещё что Мария улыбалась в ответ, успевая отшучиваться.

Вечер самодеятельности.

Она не ответила, просто не успела, и ему бы развернуться и выйти, но ноги не сдвинулись с места, а голос... чистый и глубокий контральто просто загипнотизировал его.

Дима стоял и, как завороженный, слушал её песню. И постепенно до него стало доходить, что нет на свете большего счастья, чем смотреть на эту девушку, слышать её и говорить с ней. Ну, возможно он и слукавил сам перед собой. Есть большее счастье, но сейчас оно ему недоступно.

Однако при мысли, что Маша выйдет замуж за какого-нибудь местного сельчанина, Миронов почувствовал, что закипает.

Моя! – кричало всё существо, и когда Мария допела, он окончательно утвердился в своем решении. Главное, чтобы она согласилась. Да и матушка будет счастлива.

После её номера она подошла именно к нему, ни к ученикам, кстати, он до сих пор не знал, кто ходит к ней на занятия, ни к другим работникам колхоза «Красный богатырь», а к нему. Димке Миронову.



– Мария Игнатьевна, вы совершенно правы, после песен ужасно хочется пить.

Он предложил руку, как последнюю проверку на готовность уйти с ним, и Лебежинская приняла её.

Аппарат с лимонадом нашли быстро, он стоял прямо перед входом в клуб, а вот со стаканами была проблема. Слишком много народу сегодня собралось здесь, слишком много для колхоза. Пришлось делить один стакан. Дима бросил монеты, чтобы была не простая газировка, а с сиропом, и угостил девушку « Буратино», а потом налил себе в тот же стакан своё любимое «Ситро». И залпом выпил, почти не почувствовав вкус. А всё потом, что он хотел почувствовать вкус этих нежных губ, которые и сейчас скромно улыбались ему. Внизу перед входом, горел яркий свет, чтобы народ не переубивался и не полетел с лестницы. И Диме прекрасно было видно, что глаза у неё потемнели, став почти зелеными, а румянец на щеках только вынуждал ещё больше желать эту девушку.

И язык в этот раз опередил мозг. Прежде чем Миронов сообразил, что говорит, и для чего, слова уже сорвались с губ.

– Мария... - шаг вперед, так что ноздри защекотал запах её духов. - Мне мало лимонада, никак не мгу вздохнуть полной грудью, давайте прогуляемся вокруг клуба и подышим чистым сельским воздухом.

Нда... топорно получилось, но язык словно закостенел, когда она так на него посмотрела.

Дима боялся поверить, что он нравится этой красивой и скромной девушке, да что он вообще может кому-то нравиться. Хотя девушки в отделении милиции и вздыхали, но он воспринимал это как шутку. Коллеги по работе романы не заводят.

Нет, он, конечно, не был девственником, но последний роман закончился год назад, когда Катерина ему объявила, что либо он женится на ней, либо всё кончено. Дима выбрал наиболее предпочтительный для себя вариант, а потом служба закрутила и не до романов стало.

Но сейчас всё было иначе, словно он ждал этого момента, словно именно на ней он должен был жениться и сделать своей перед Богом и людьми. Мария, Маша, Машенька...

Он катал на языке её имя, как самое лучшее лакомство, а глаза не отрывались от влажных то ли от лимонада, то ли от волнения девичьих губ.

Я хочу тебя, – хотелось ему сказать, но он не мог, услышь это скромная учительница, тут же убежит. Но желание никуда не пропало, наоборот, наполненный ароматами цветов воздух только сильнее обострил потребность мужчины.

Он корил себя, что тогда, два года назад, просто отошел в сторону, не настаивая на новых встречах, даже толком не поговорил, когда она заглянула в участок.

Идиот!

Но теперь Дима не собирался терять подаренный свыше второй шанс на счастье.

Не сейчас!

И никогда!

Они спустились по деревянным ступенькам, и свернули в сад, что рос слева от здания клуба.
Несколько минут шли в тишине. Мария держалась за его руку, а он старался идти как можно медленнее, приноравливаясь к женскому шагу. Он молчал, она тоже не произнесла ни слова. Но даже это молчание было каким-то особенным, не тяжелым, а словно они общались без слов.

Дима притормозил возле раскидистой яблони и сорвал одно из уже созревших яблок. Достал батистовый платочек, который матушка всучила ему перед уходом, и вытер яблочко.

– Дарю, – он старался перевести всё в шутку, хотя вместо яблока хотел подарить себя. – Настоящие колхозные яблоки.

Что за чушь я несу?

И снова его накрыла неуверенность, Мария поблагодарила и приняла яблоко, потом откусила, и капелька сока скатилась с губ на подбородок.

И снова мысли опоздали за действиями. Не пристало товарищу майору так реагировать. Где сдержанность? Где самоконтроль? Ничего не осталось. Рядом с этой девушкой он чувствовал себя не представителем власти, а влюбленным дурачком.

Дима протянул руку, поймал капельку сока и, совершенно машинально, облизал палец. И тут то ли свет от луны упал так, то ли ему так этого хотелось, но Дима увидел в глазах Марии Игнатьевны призыв.

– Маша? – голос внезапно охрип.

Миронов придвинулся ещё ближе, так что учительнице пришлось опереться спиной о ствол дерева, и наклонился, почти приблизив своё лицо к её.

– Маша? – она посмотрела на него, и Дима понял, что назад дороги нет. Но и останавливаться не захотел. Наклонившись ещё ниже, почувствовал яблочный сок на нежных девичьих губах. Вкусных и мягких. Именно таких, какими он и представлял долгие ночи после той первой встречи. Девушка замерла, словно до недавнего времени и не знала, что так можно целоваться. Дима ласкал её губы своими, лизал кончиком языка, прося их раскрыться, позволить ему в полной мере насладиться яблочным вкусом её рта. И когда она вздохнула, Миронов не преминул воспользоваться представившимся шансом. Язык нырнул между зубов, прикасаясь к розовому язычку девушки, лаская его, заигрывая и поглаживая, так что спустя мгновение Дима почувствовал, что девушка робко отвечает, дотрагиваясь до его языка своим. Это почти лишило самообладания, руки обхватили тонкую талию, теснее прижимая к себе. А в груди родился стон наслаждения, который Дмитрий Николаевич не смог удержать.

Оторвавшись от её губ, Дима начал лихорадочно целовать её щеки, глаза, нос, потом спустился на шею, и только когда девушка в руках застонала, к нему вернулась хотя бы толика здравого смысла.

Не здесь, где каждый может увидеть их, а если, не приведи Господь, нарваться на Могучую, так та разнесет по всей станице и уже не отмыться от сомнительной славы.

– Маша, а давай после концерта уйдем отсюда, сходим на реку, знаешь как красиво там при свете полной луны? Я в детстве постоянно пропадал на реке, заставляя мать волноваться, но лунная дорожка на темной глади воды просто завораживала. Можем даже искупаться там.

– Идём, – он погладил её по щеке, словно извиняясь за такое поведение, но не собирался отступать. — Надо вернуться в клуб, пока нас не поймали здесь и не ославили на всю станицу.

Сегодня ночью... это случится сегодня ночью...

Теперь ему не забыть вкус её губ, смешанный с яблочным соком, не забыть, как потемнели серо-зеленые глаза, выдавая желание, и оно находило отклик во всем его существе. Диме хотелось целовать и целовать эти губы, пока они не распухнут от его поцелуев, а ещё больше Миронову хотелось целовать её всю, каждую клеточку тела, ласкать, так чтобы Маша загоралась желанием ещё сильнее. Хотелось занимать все её мысли и чувства, чтобы она ни о ком другом и думать не могла, точно так же, как не может и он. Чем его приворожила эта маленькая учительница, Дима не мог взять в толк, но теперь он очень четко понимал, что та встреча два года назад была судьбоносной. И хотя Миронов никогда не считал себя фаталистом, но откуда-то эта уверенность появилась в нем. Каждый взгляд, каждый жест, даже то, как Маша отпускает глаза, поправляя выбившийся локон – всё это сводило с ума, заставляя медленно гореть. И сгорать от неудовлетворённого желания. И хотя девки в станице всегда были, кто не откажет в любви и ласке, теперь Миронову подавай только эту. Невинную, но при этом до ужаса соблазнительную девушку. Ему хотелось вновь ощутить мягкость её губ, почувствовать у себя на лице взволнованное дыхание и прижать к себе крепко-крепко, так чтобы всем телом ощутить её.
Но Дима держал себя в руках, понимая, что Мария не простая подружка на ночь, что если он будет себя вести с ней так же, это может напугать её. Мария Игнатьевна не простая крестьянка, а значит и обращение с ней должно быть соответственным. Поэтому, несмотря на болезненное желание, Миронов просто шел рядом, пытаясь взять под контроль собственное тело.
Видели бы его сейчас товарищи по службе – со смеху бы покатились.
Майор Миронов, как подросток, пытается ухаживать за дамой.
Но Диме было не до смеха, его изнутри сжигало желание сделать её своей, навсегда, только бы она была с ним. Рядом. Но для этого нужно, чтобы он, наконец, сказал ей про свои намерения, и Маша согласилась принять его, с его работой, постоянными командировками и миром, в котором он варится вот уже тринадцать лет.
Они гуляли по полю, почти не разговаривая. Миронов всё пытался подобрать нужные слова, но каждый раз словно передумывал, считая, что просто сказать «Маша, я люблю тебя. Выходи за меня замуж» будет слишком примитивно и слишком резко. Тем более он не знал, как поведет себя, если девушка откажет. Просто не знал.
Он сводил её к реке, как и обещал, показал лунную дорожку, но купаться не предложил.
В следующий раз.
И Дима из кожи вон вылезет, но ускорит наступление этого следующего раза.
Однако в его планы вмешалось восходящее солнце, и к тому времени, как он проводил Марию к дому, где она снимала комнату, уже поднялось над горизонтом, словно огненный диск.
Он остановился, собираясь ещё раз поцеловать её, но за забором раздалась отменная брань. Степаныч спьяну не рассмотрел, куда шагнул и влез в приготовленный его женой разведенный навоз для удобрения. Молодые люди в этот момент узнали всю родословную семьи Березкиных. И стало ясно, что момент упущен. Ни к чему Маше пятнать себя любовью до брака. А потом он заберет её в город. Дима уже планировал, в какую школу пойдут их дети: в четырнадцатую или седьмую, когда поймал тоскливый взгляд девушки, который остановился на его губах. Всё тело скрутило. И его имя, произнесенное этими сочными губами, было лучше самой изысканной ласки.
Но делать было нечего, и сухо попрощавшись, он развернулся и направился домой.
Матушка уже встала, замесила тесто, собираясь сегодня напечь пирогов с вишней, с яблоками и мясом.
– Ты один, Митенька? – так его называла только она, и раньше это ужасно раздражало мужчину, теперь же вызывало теплую улыбку.
– А с кем мне быть?
– Ну мало ли... – матушка появилась в дверях, вытирая муку с рук о передник. – Поговаривают, якобы учительница наша тебе приглянулась.
– Вот сплетники, – проворчал Дима, обнимая мать.
– Так это неправда?
– Ну отчего же? Мария Игнатьевна – отличный работник и замечательный преподаватель.
– Дмитрий Николаевич! – матушка уперла руки в бока. – Ты мне тут болванчика не строй! Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю.
– Господь с тобой, матушка, даже не догадываюсь.
– Иш какой хитрый! Да вся станица уже судачит, что ты с учительницей обнимался!
Дима растерялся, ведь мог поклясться, что никто не видел их в саду.
– Да? И что же говорят?
– Говорят, якобы, ты совсем стыд потерял, раз среди белого дня прижимаешь к себе учительницу
– Белого дня? – он уже понял, откуда ветер дует. – И кто же тот человек, который рассказал это? Уж не Евдокия ли?
– А ежели она, то что? Разве это неправда?
– Мама, а то ты не знаешь Могучую. Да, я виделся с Марией, мы поговорили, но и только. Она спешила по своим делам, а я в магазин пошел. Надо на неё точно написать куда следует. Уж больно пронырливая баба.
– Так у тебя серьёзно с ней?
– С кем? С Евдокией?
– Да при чем здесь Дуся! Я про Марию Игнатьевну.
От одного лишь имени её на душе у Димы потеплело. Словно она снова согрела его своей милой улыбкой.
– Очень, мама, но я же не могу так сразу с наскока к ней?
– А чего не можешь? Ты у меня не урод, не калека какой, красавец, работящий и служащий на благо Родины...
– Мама...
– Если нужна, надо жениться, а иначе Марию эту быстро уведут. Знаешь, какие за ней толпы уже ходят?
– Скажешь тоже...
– Ничего не скажешь, тут девушки приличные наперечёт.
– Я тебя понял, – заулыбался Миронов, увидев в глазах матери мечту понянчиться с внуками.
– Пойду, полежу немного, – Дима поцеловал мать в щеку и направился в свою комнату.
Там, завалившись на кровать, закинул руки за голову и уставился в потолок, продолжая размышлять, как всё сделать в лучшем виде. И к утру, когда почти вся станица была на ушах из-за потерянного ключа замминистра, Дмитрий решился, что скажет ей, как только увидит. Умылся, причесался, одел новую рубаху и выскочил на улицу, прежде чем матушка снова пристала к нему с расспросами.
Через десять минут он уже был у дома, где жила Мария, и она вышла навстречу, словно чувствовала или знала, когда он придет. А может быть, Миронову только так хотелось, чтобы она чувствовала его.
Но в любом случае, улыбка на лице её была искренняя, что не могло не радовать.




Он только открыл рот, чтобы ответить, что оно стало ещё добрее от её улыбки, как от бани раздался вопль.




Никогда ещё товарищ майор не отказывал кричащим о помощи. И сейчас, даже зная, кому принадлежит сей голос, он понимал, что не откажется помочь. Но и Машу оставлять не захотел, из эгоистичных ли побуждений или ревности, но теперь Миронов хотел видеть и чувствовать Марию Лебежинскую рядом с собой.
Добрались до бани в считанные минуты, и застали картину маслом. Иностранцы с гитарой, Галка, Евдокия вопящая, как оголтелая на всю округу и ещё одна парочка.
Диме хватило несколько секунд, чтобы понять, что эта сумасшедшая тетка едва не довела его до смертельного приступа.
- Евдокия, что здесь происходит? - внезапно место влюбленного мужчины занял майор милиции.

Вот так происшествие! Ключи потеряли! Дима подавил в себе сильнейшее желание хорошенько тряхнуть орущую женщину. Но воспитание, впитанное с молоком матери, не позволило ему даже выругаться при Евдокии Могучей. Наоборот, сделав самое серьёзное лицо на её слова, он кивнул, но руки Маши не выпустил, чтобы там не говорила эта женщина.

– Найдем мы эти треклятые ключи. Только разве в бане их нужно искать?

Дима взглядом пригвоздил местную сплетницу, и она так и не сказала ничего по поводу ладони учительницы в его руке. Затем развернулся и повел Марию за баню, туда, где была женская раздевалка. Но ни там, ни во всех подсобных помещениях ключа не нашлось. И снова крики, визги о помощи, словно они все именно сегодня сговорились. Именно сегодня, когда Дима хотел побыть наедине, чтобы никто не орал, не звал на помощь, не мешался под ногами, и сделать предложение дорогой учительнице.



На слова Марии он улыбнулся и даже не дернулся в сторону женской парилки. Она права: тут и без них много народа, и ещё сарай, который недавно отремонтировали, покрыв крышу шифером и поменяв перекошенную дверь. Они направились туда, но и там ничего не нашли, кроме как до Миронова дошло, что, наконец, они оказались одни. Пока Маша ворошила веники, хотя там уж точно ключа быть не могло, он запер дверь изнутри. Теперь при всём желании Дуся Могучая не сможет сунуть нос в их дела. Он продолжал с улыбкой наблюдать за серьёзным и сосредоточенным личиком девушки, уже почти не контролируя себя.



– Я нашел то, что искал, – Дима оттолкнулся от двери, наступая на девушку, пока она не уперлась спиной в противоположную стену. – И не отпущу тебя так быстро, – он придвинулся ещё и погладил шелковистую прядку волос, убирая её за ушко.

Глаза девушки потемнели, и теперь, в свете дня, пробивающегося в маленькое окошко, ему было вполне понятно, что и вчера ночью ему не казалось.

– Маша... – прошептал он, поглаживая её шею и чувствительное место за ушком. – Я бы никогда не подумал, что могу встретить такую девушку, как ты...

– Какую? – прошелестели её губы возле его губ, согревая дыханием.

– Необыкновенную, Мария Игнатьевна. Знаешь, – он поцеловал уголок её губ, намеренно больше не прикасаясь никак к девушке, – надо было сделать это ещё два года назад. Тогда, когда я увидел тебя такую серьёзную и напуганную.

– Что сказать? – голос Маши дрогнул, потому что губы Димы сместились на шею, опускаясь ниже и оставляя дорожку из поцелуев.

– Сказать, – его губы вернулись к девичьему рту, и, глядя ей прямо в глаза, Дима выдохнул: – Я влюбился в тебя.

С этими словами он накрыл её губы своими, сминая их и толкаясь языком вперед, лаская розовый девичий язычок, пока руки теснее прижимали Марию к себе, обнимая за плечи и талию. Девушка отвечала с не меньшей страстью, сильнее распаляя мужчину. Оторвавшись от её губ, Дима стал целовать глаза, щечки и нос, через каждый поцелуй, повторяя слово «Любимая». Мария улыбалась, когда он вернулся к губам, и в этот раз она в свою очередь обняла его за шею, выгибаясь навстречу его губам и рукам.

– Маша? – она вопросительно взглянула на него, так что слова вдруг снова застряли у Димы в горле. Она ждала этого, он видел это в зеленых глазах. – Ты согласишься стать женой милиционера? Милиционера, который любит тебя и который из-за своей глупости потерял два года жизни без тебя.

И замер в ожидании ответа. От того, что она скажет, будет ясно, как ему дальше себя вести.

Разве может быть большее счастье любить и быть взаимно любимым? До этого момента Дима не знал и даже не предполагал, что его может распирать от счастья.


- Дорогая, - Дима чувствовал, как его грудь переполняет теплое и невероятное счастье. Он чувствовал её прикосновения, чувствовал, как нежные пальцы гладят волосы лицо, и поцеловал их, когда Маша прикоснулась к губам. Словно любопытный ребенок она изучала его лицо.



Мария улыбалась, когда он вернулся к губам, и в этот раз она, в свою очередь, обняла его за шею, выгибаясь навстречу его губам и рукам. Его руки сместились со спины на грудь, сжимая сквозь одежду девичью упругую плоть, а Миронова уже несло без тормозов. Он хотел и желал получить доступ к нежному телу Маши, поэтому недолго думая, стал быстро расстегивать маленькие пуговички, пока не распахнул блузку.
Губы с лица скользнули по шее, пока руки ласкали, уже ничем не прикрытую, талию и подбирались к груди, бурно вздымающейся и до сих пор скованной бюстгальтером. Зачем женщины носят это кошмарное приспособление, которое заставляет только больше действий совершать? Но товарищу Миронову не привыкать к сложностям, и умело расстегнув замочек сзади, он потянул хлопковые выбитые чашечки вниз, и замер, любуясь на идеальной формы полушария. А темно-розовые сосочки уже напряглись, просясь в рот, но Диме вдруг захотелось поиграть с девушкой.


И вместо быстрого и не очень нежного секса, он растягивал удовольствие. Подняв руку, обвел пальцем ореолу, легко касаясь напряженного сосочка, так что девушка часто и неглубоко задышала. Он снова обвел сосок, потом слегка сжал и потянул, и едва не кончил в штаны, услышав тихий всхлип.

– Девочка моя... – он вновь вернулся к шее, целуя и лаская нежную кожу языком, пока руки его мяли и гладили бархатную кожу груди. –
Любимая... прости, но я больше не могу терпеть...

Он подхватил её под ягодицы, усаживая на небольшой стол, который оказался свободным, и стал задирать юбку, поглаживая обнаженные ножки, пока не добрался до трусиков. Когда рука легла между бедер, девушка застонала, шире раздвигая бедра. Ткань была мокрой, что могло означать только одно. Она тоже его хотела. Дима снова погладил мокрые
трусы, слегка надавливая пальцем между половых губ, так что Мария откинулась назад, опираясь на руки, и двинула бедра вперед.

– Приподнимись немного, любимая, - и когда она исполнила его просьбу, Дима стащил с неё бесполезный предмет гардероба, закинув его куда-то за спину. – Иди ко мне, – рука по-хозяйски накрыла нежный холмик, пока пальцы ласкали горячую и уже абсолютно влажную плоть, проникая пальцами в жаркую глубину, пока не наткнулся на преграду.

Собственнический инстинкт смёл все остальные разумные доводы. Он хотел сделать её своей, окончательно и бесповоротно. Ласкать нежную плоть, пока Мария не запросит пощады, пока не закричит от наслаждения.

Он шире раздвинул бедра, так чтобы можно было встать между ними, и расстегнул штаны, спуская их к щиколоткам. Приподнял ягодицы, устраивая девушку почти в лежачем положении, и стал медленно входить, постепенно растягивая и подстраивая женскую плоть под себя. И вот он уперся в преграду, говорящую лучше всяких слов, что он первый, и им и останется. Моя! Всё существо Дмитрия стремилось заявить все права на эту девушку, и сейчас он сделает её своей, или умрет прямо в этом сарае со спущенными штанами.

– Прости, – только и смог прошептать он, прежде чем одним резким толчком, лишить Марию Лебежинскую девственности. Девушка закричала, стараясь отодвинуться, но Дима сильнее прижал её к себе, чувствуя, как пульсирует внутри её нежного тела. Он не двигался, давая ей привыкнуть девушке к своим размерам, но стал целовать зажмуренные глаза, влажные ресницы, из-под которых скатывались слезы. Ему было ужасно больно самому, но он не знал, как облегчить её боль. – Прости, Маша, я не хотел делать тебе больно...

Она сама поцеловала его, не дав договорить свои извинения. Да и не в чем было извиняться, ведь он хотел её и стал для нее первым. Первым и единственным, но об этом позднее. Миронов почувствовал, как девичье тело расслабилось, впуская его ещё глубже, словно засасывая в нежную глубь.

– Я люблю тебя, Маша, – он отодвинулся немного и вновь толкнул бедра вперед, поймав выдох девушки своими губами. – Люблю и не отпущу теперь никогда.

Новый толчок – и уже послышался стон, а тонкие пальцы сильнее сжали его шею, словно она цеплялась за него, боясь упасть. И Дима не позволит ей упасть ни в прямом, ни в переносном смыслах.

Темп нарастал, движения становились более хаотичными, пока их обоих не накрыла волна чистейшего наслаждения. Мария бы закричала, не закрой он ей рот поцелуем, чувствуя, как наполняет её собой, вздрагивая от волн оргазма, что пронзали его тело, словно электрические импульсы.

Когда всё было кончено, Дима не торопился покидать такое гостеприимное тело. Он сжимал Машу в объятиях, баюкая её, как маленькую девочку, пока она переживала оргазм.

– Ты что-то говорила про ярмарку? – пошутил он, на что Мария улыбнулась. – Можем, конечно, прогуляться, но если ты сможешь стоять на ногах.
Он помог любимой спуститься со стола, и заметил, как, встав на ноги, она поморщилась.

– Прости, – снова сказал он, опять одолеваемый муками совести.

Всё должно было быть как у людей, после свадьбы, на мягкой кровати, а не как с деревенской девкой в сарае. Но он не мог бы остановиться, даже если бы она попросила, а Маша и не просила.

– Больше не будет больно, обещаю, – он поцеловал её припухшие губы и помог надеть блузку, тоже каким-то образом оказавшуюся не на ней. - Никогда не будет больно.

Спустя полчаса. Ярмарка.

Они держались за руки, переплетаясь пальцами,точно так же, как всего меньше часа назад переплетались тела, соприкасаясь всеми возможными гранями и клеточками. От одно воспоминания мурашки бегали по телу Димы, и дыхание сбивалось, когда он вспоминал нежное и податливое тело своей будущей жены.
кого здесь только не было... и лесорубы местные и комбайнеры подтянулись с полей. Но Дима искал матушку, чтобы сказать ей радостную новость. И конечно, не мог не услышать зычный голосище в центре ярмарочной площади. Но прежде чем двинуться, Миронов взглянул на Машу.
- Хочу побаловать тебя, - Дима потянул её к сладостям, где прикупил "петушок" на палочке. - Ты у меня всё равно слаще, но пока придется обойтись леденцом. Ну и надо поздороваться с матушкой и рассказать ей, что мы собираемся пожениться.
И тут...

Если бы он был непривычен, от этого вопля подскочил бы на месте. Ну и баба.
Маша только охнула, а Дима рассмеялся.
- Только этого не хватало! Если и пригласим Дусю на свадьбу то неприменимо надо ей рот заклеить. Идём, - и Дима потянул Марию в направлении зеленого платка матери. - Пора поделиться с матушкой новостями, пока Евдокия не разнесла по всей станице.