Карта ролевой игры "Началось в колхозе утро..."

Станица просыпалась рано. В первый месяц Маша никак не могла привыкнуть, что уже в четыре часа утра вслед за криком петуха вокруг начинает разгораться жизнь. Мычали коровы, требующие дойки, под окнами то и дело слышался топот лошадиных копыт и поскрипывание телеги: в поле выезжали работники. Утро еще только золотило окрестные степи, а в Красной синьке оставались спящими лишь совсем крошечные дети да болезные.
В эту залитую солнцем станицу Мария приехала три месяца назад, сразу после окончания института. Можно было дождаться осени, когда откроются основные классы для детворы, но Маше хотелось к этому времени обжиться и познакомиться с деревенским бытом. Раньше ведь только проездом в таких местах бывала, да и то в детстве.
А когда предложили место учительницы русского языка и литературы еще и в вечерней школе для работников «Красного богатыря», согласилась, не раздумывая. Ну и что с того, что многие из учеников старше ее, а кое-кто даже и в два раза? Опыта у нее пока было совсем не много, а вот желания работать – хоть отбавляй.
Маша скучала по дому, по младшей сестренке, с которой до этого не расставалась ни разу, по старенькой маме, каждую неделю присылающей ей длинные трогательные письма, после чтения которых долго щипало в глазах. Читала, всматриваясь в каждую строчку, и как будто наяву видела перед собой мамино лицо и слышала тихий голос, ведающий о том, что происходит дома.
Но в станице все равно было хорошо. Здесь все очень сильно отличалось от города. За короткое время она привыкла к размеренному течению деревенской жизни, полюбила ее воздух с ароматами пшеницы и ячменя, развешанными на жердяных пряслах в тугих снопах. Маше нравились просторные дома с деревянными ставнями, из-за которых внутри в знойные дни было прохладно, пухлые колосья хлебов на полях, со всех сторон окружавших Красную синьку, старинные колодцы с высоко вздернутыми журавлями, где вода даже в жару была почти ледяной. Во дворе дома у Авдотьи Никитишны, где молодой учительнице выделили комнату, как раз находился такой колодец, и Маша каждое утро спешила к нему, чтобы горстями зачерпнуть из ведра свежей и как будто душистой водицы, от которой мгновенно уходили остатки сна.
Уроки начинались в пять часов, чтобы женщины могли освободиться до вечерней дойки. После завтрака девушка старалась помочь хозяйке в огороде, а потом принималась за свои тетрадки, принесенные накануне вечером из школы. Надо было проверить задания, выполненные учениками, и приготовиться к новым урокам. Как раз только-только успевала управиться к началу занятий.
Сегодня пришлось немного отступить от привычного плана, чтобы заглянуть в библиотеку за новым номером «Роман-газеты». Вчера библиотекарь сказала, что журнал уже привезли, а Маша старалась не пропускать ни одного выпуска. Вот и собралась зайти туда, чтобы опередить остальных, хорошо зная, что желающих почитать найдется немало.

Почти дошла до края улицы, когда почувствовала этот взгляд, и обернулась, мгновенно уносясь мыслями в прошлое.
Как странно, ей следовало испытывать страх или хотя бы раздражение при таких воспоминаниях. Что-то сродни тому, что чувствовала тогда, в пустынном переулке, столкнувшись с негодяями, решившимися поднять руку на беззащитную девушку. Но вспоминалось совсем другое. Сдержанное, серьезное лицо, задумчивый взгляд, словно оценивающий ее. А еще – удивительный покой, пришедший на смену смятению, после того, как поняла, что ей больше ничто не угрожает. Благодаря этому мужчине.
Мария не собиралась подавать заявление, считая, что поймать уличных хулиганов будет непросто, но желание увидеть Миронова пересилило здравый смысл. Только ничего из этой встречи не вышло. Маша смущалась, как девчонка, а лейтенант держался вежливо и отстраненно. Как и подобает должностному лицу. Уходя из отделения, девушка лишь вздохнула, убеждая себя, что искра интереса, замеченная ею в темных глазах три дня назад в переулке, всего лишь почудилась.
Жизнь текла своим чередом, но Маша время от времени возвращалась к событиям двухлетней давности. Особенно когда на глаза попадался кто-то, одетый в милицейскую форму. Тогда она стремительно отводила взгляд, стараясь отвлечься, но где-то в сердце гнездилась грусть, и в голову лезли непрошенные мысли о том, чем может быть занят сейчас ее спаситель.
Однако встретить его в Красной синьке Маша точно не рассчитывала. За одно мгновение в душе всколыхнулась целая буря эмоций: радость узнавания, смущение, волнение и совершенная растерянность от того, что Миронов за столько времени не забыл ее имя.

– И вам доброго утра, Дмитрий Николаевич, – она кивнула в ответ. – Не ожидала встретить вас здесь.
И правда, не ожидала. Из всех мест на земле Красная синька казалась самым неподходящим местом, где мог оказаться лейтенант милиции. Он здесь по долгу службы? Так у них в станице не происходит ровным счетом ничего, что могло бы привлечь внимание правоохранительных органов.
Словно в ответ на ее неозвученные размышления мужчина пояснил, что находится в отпуске. Маша отчего-то заулыбалась. И себе бы не могла объяснить причину, но узнать, что Миронов родом из этой станицы, было приятно.
Разговор прерывать не хотелось, как будто это не она только что спешила в библиотеку. Так бы и рассказывала, отвечая на его вопросы, и про распределение в Красную синьку и про работу здесь. И еще о многом. Но мужчина неожиданно засобирался уходить, и Маше ничего не оставалось, как сдержанно кивнуть на прощанье. Она обернулась уже в самом конце улицы, как будто невзначай, и, наткнувшись на его взгляд, торопливо отвела глаза, постаравшись сосредоточиться на предстоящих делах. Вот только понимала, что сделать это будет очень непросто.

Маша почти не заметила, как пролетел день. Увлеклась своими мыслями. Даже на уроках то и дело возвращалась к случившейся утром встрече. И почему-то улыбалась, то и дело ловя на себе недоумевающие взгляды парней и понимающие – девушек. Вела урок, выслушивала ответы учеников, а сама унеслась мыслями так далеко, что и сама подивилась. Никогда не случалось такого с ней прежде. Даже тогда, два года назад, хоть и решилась помечтать, быстро себя осадила. А сейчас вот не выходит. Лезут в голову мысли глупые, так и хочется скорее выяснить, придет ли товарищ Миронов вечером в клуб.
В школе пришлось задержаться. Нужно было проверить тетради с контрольными работами, сегодня их оказалось больше обычного, и Мария опасалась, что не успеет все сделать за завтрашний день. Да и в клуб отправлять с сумкой, полной тетрадей, было неудобно, а делать целый крюк по станице, заходя домой, не хотелось.
Она поднялась в просторную учительскую на втором этаже и невольная поморщилась: комната пропахла табаком. Курить разрешалось только здесь и учителя старались вовсю. Маша распахнула окно настежь, спеша избавиться от неприятного запаха, и присела за стол. После сутолоки и шума на занятиях было очень хорошо побыть одной.
На проверку контрольных работ ушло около часа, Маша даже подивилась тому, как быстро справилась со всеми тетрадками. Еще полчаса, и готов план занятий на завтра. Все-таки как чудесно работается, когда никто тебе не мешает!
На улице уже смеркалось, когда, наконец, вышла из школы.
– До завтра, Федор Иванович, – попрощалась со сторожем, позевывающем на завалинке,
и поспешила в клуб. К началу вечера она не успевала, но хотя бы часть выступлений посмотрит. Уж очень нравилось, как поют местные девушки: звонкими, глубокими голосами, будто речка течет, то бурная, заставляющая волноваться душу, то мирная и спокойная, от которой легко и светло становится. Маша и сама любила петь, в городе, в училище частенько выступала с подругами, да только с местными певуньями ей никогда не сравниться.
Улицы почти уснули, погрузившись во тьму, и только здание клуба приветливо сияло огнями. Изнутри доносилась музыка, чье-то пение и заливистый многоголосый смех. Маша взбежала на крылечко, на ходу отвечая на полетевшие со всех сторон приветствия. Еще бы – среди пришедших в клуб работников колхоза половина точно ее ученики.
И хоть и расстались с многими из них в классе совсем недавно, все стараются поприветствовать, поделиться местными новостями и рассказать о насыщенной программе вечера. Мария слушала с интересом, но то и дело оглядывалась по сторонам, выискивая в толпе лицо, которое очень хотелось увидеть. А когда ее мечта неожиданно осуществилась, почувствовала, как лицо заливает румянец. Да что же это такое, опять она краснеет, словно несмышленая школьница!
– Дмитрий Николаевич, вот мы и снова встретились… Доброго вечера! – улыбнулась, надеясь, что в неярком свете ламп Миронов не обратит внимания на ее полыхающие щеки.

А она еще думала, что ее могут впечатлить песни местных артисток! Да, девушки пели замечательно, да, их голоса переливистыми ручейками лились со сцены, но отчего-то сегодня совсем не трогали сердце.
Никогда прежде не увлекали ее разговоры. А ведь говорить часто приходилось: работа обязывала, и других слушать умела, стараясь никого из учеников своих не обидеть, каждому дать и мнение высказать, и вопросы необходимые задать. Но так, как сейчас, не случалось с ней. С этим мужчиной, едва знакомым, и слова другие в душе рождались, и слушать его хотелось, как никого другого.
А потом, когда Дмитрий оказался на сцене и начал петь, она и совсем потерялась в своих ощущениях.

Знакомая песня. И слова те, что с детства в памяти хранились. Но теперь они по-другому звучали, словно для нее одной мужчина пел. И она – будто не учительница в преуспевающем колхозе, где под мирным небом колосятся хлебы, а совсем юная девушка, в тревоге ждущая своего нареченного с войны.
«Я бы тебя ждала», – вдруг подумала Маша, не сводя глаз с человека на сцене. «Отовсюду ждала бы… Доколе сил бы моих хватило…» – и, наткнувшись на его взгляд, к ней обращенный, смутилась, опуская глаза. Знал бы товарищ Миронов, какие смелые и дерзкие мысли приходят ей в голову, вряд ли бы похвалил. Понимала это, корила себя, но ничего не могла поделать с непослушным хороводом, кружащимся в голове. Лишь порадовалась, что Дмитрий, вернувшись к ней со сцены, был поглощен собственными размышлениями о чем-то серьезном и вряд ли заметил растерянность на лице спутницы. Да и она постаралась спрятать свои истинные переживания за ничего не значащим разговором с кем-то из своих учеников, случайно оказавшимся рядом.



Про лимонад Маша не знала, но была рада, что нашелся повод о чем-то поговорить и отвлечься от нахлынувших ощущений. Покачала головой, однако не смогла не высказать своего удовольствия по поводу его пения.
– Чудесная песня, Дмитрий Николаевич. И спели вы ее прекрасно. Не думала, что в милиции обучают самодеятельности, – попыталась пошутить, чтобы как-то сгладить затянувшееся между ними напряжение.
Но тут стихла музыка, по которую танцевала молодежь, и кто-то из Машиных учеников вдруг окликнул ее, предложив тоже исполнить какой-то номер.
А вот это было некстати. Совсем не хотелось блистать своими так называемыми талантами, невольно соревнуясь с другими участниками вечера. Еще и после того, как узнала, что Дмитрий так хорошо разбирается в музыке. А вдруг ему не понравится? Но нелепую просьбу выступить поддержали остальные, и ей ничего не оставалось, как вздохнуть и отправиться на сцену.
Она пела свою любимую песню, пела так, как желала того душа, вкладывая в слова все, что кипело и волновалось внутри.

И все равно очень смущалась, потому, вернувшись, снова выдавила из себя несмелую улыбку, надеясь, что Дмитрий не станет обсуждать ее исполнение. Даже постаралась его отвлечь, напоминая об упомянутом недавно лимонаде.
– Знаете, я бы и сама не отказалась попробовать глоточек. Душновато здесь, да и в горле першит почему-то…

Вечер самодеятельности

Маша не различила вкус лимонада, но была готова пить его как можно дольше, чтобы продлить эти удивительные мгновенья, когда под пристальным взглядом мужчины что-то невероятное, незнакомое происходило в ее душе.



Сердце восторженно откликнулось, прежде чем Маша успела обдумать предложение Дмитрия. Они ведь почти незнакомы, почему же ей так спокойно рядом с ним? Почему так хочется оказаться подальше от всех остальных людей, подальше от любопытных глаз учеников и односельчан, и просто наслаждаться тем, как он смотрит на нее. Смущаться от этого взгляда и одновременно восторгаться им?



Сад спал, пропитанный запахом яблок, душистым, свежим, а по всему телу растекалось тепло от руки мужчины, поддерживающей ее. Обычный вроде бы жест, но он так много значил для Маши сейчас, волновал ее, рождая в теле неведомые прежде желания. Она старалась сосредоточиться на своих шагах, чтобы удержаться от становящейся все острее потребности провести рукой по щеке Дмитрия. Поглядывала на него искоса, стараясь скрыть свой интерес, но то и дело представляла, какой может быть его кожа на ощупь. Гладкой и удивительно прохладной. Как летний дождь, орошающий свежестью утомленное духотой тело.



Если бы он достал звезду с неба, это не было бы желанней сейчас, чем душистый сочно-красный шар, опустившийся в ее ладонь. Никогда еще яблоко не казалось таким вкусным, никогда еще от сладкого сока так не щипало губы… И Маша не могла даже представить, что одно только прикосновение может вызвать в теле и сердце такую бурю эмоций.



Хрипота в голосе Дмитрия царапнула кожу вслед за нежным касанием его руки, разливаясь по клеточкам какой-то тягучей болью. И губы, накрывшие следом ее рот, нежные, жадные, лишили остатков здравого смысла.
Пальцы сами собой разжались, роняя яблоко во влажную от росы траву, а сама Маша не видела уже ничего, кроме стремительно темнеющих глаз мужчины. И хотя должна была бежать как можно дальше, мечтала об обратном: полностью оказаться в его сласти. Подчиниться. Что и сделала, подаваясь навстречу жаждущим губам.
Им немедленно следовало остановиться. Они находились совсем близко от клуба, где собралось столько народу, и их в любую минуту могли увидеть. Но аргументы не действовали. Вообще не имели значения. Маша видела перед собой только его глаза и не могла сдвинуться с места, желая, чтобы это мгновенье подольше не заканчивалось.
Руки машинально опустились на плечи Дмитрия, потом скользнули по его лицу, касаясь волос, а с губ сорвался стон. Маша едва сдерживалась, чтобы не прошептать то, чего хотелось сейчас больше всего на свете: «Еще…»
Еще… Было мало его взгляда, почти черного от желания, так привлекательно пугающего. Мало рук, окутавших ее стальным кольцом. Мало огня, обжигающего почти до боли.
А когда Дмитрий отстранился, она сразу ощутила пустоту, будто лишилась чего-то важного, ставшего неожиданно родным и очень близким. Почти не поддающаяся контролю жажда вернуться назад сделалась нестерпимой. Однако они и так зашли очень далеко, выбрав для этого совершенно неподходящее место.
Маша вздохнула, пытаясь успокоиться и вникнуть в смысл произносимых мужчиной слов.



Девушка промолчала в ответ, не в силах подобрать слова. Во рту все еще ощущался сладковатый вкус яблока. И его вкус. И она была уверена абсолютно точно, что теперь всякий раз при виде сочных плодов будет вспоминать совсем другую сладость: негой растекающуюся по телу, терпкую и пронзительную.
Но в клуб они так и не вернулись. Тропинка из сада по небольшой улочке спускалась к степи, даже в темноте кажущейся золотой от полных колосьев. Шли, почти не разговаривая, лишь легонько соприкасаясь ладонями, и Маша таяла от невероятного ощущения радости, переполняющего ее сердце.
Казалось, что вместе с ней была счастлива и синяя, светлая от звезд ночь. Земля тоже наслаждалась тишиной и прохладой. Над станицей стоял чуткий покой, не нарушаемый их негромкими голосами, а голова кружилась от медового запаха трав. Или не в травах было дело вовсе, а в том, кто шел рядом, занимая все Машины мысли и заставляя думать о том, что никогда прежде не приходило в голову.
Гуляли так долго, что вдалеке, у самого горизонта уже начала разгораться заря. Короткая, удивительная ночь заканчивалась, первыми золотились верхушки самых высоких деревьев в лесопосадке, и навстречу струился ветер из степи прозрачной рекой. И весь мир как будто был иным, и вместе с ними ранний жаворонок встречал восходящую зарю. Он взлетал высокого-высоко, словно маленькая черная звездочка повисал в небе, и там бился, подобно человеческому сердцу, и в его песнях звенело раздольное счастье…
Дмитрий проводил девушку до самого ее дома, и, расставаясь, Маша невольно задержала взгляд на его губах. Хотелось… нестерпимо хотелось снова ощутить их прикосновение, но ночь заканчивалась, и кое-где во дворах уже слышны были голоса пробудившихся жителей. И вместе с угасающей темнотой она ощутила смущение.
– Спасибо за чудесный вечер, Дмитрий… – оборвала себя на полуслове, понимая, как нелепо сейчас было бы назвать его по имени-отчеству. – Дима… – попробовала это краткое обращение на вкус и задохнулась от того, как сладко снова стало на языке. – И спокойной ночи…
Ни о какой ночи уже и речи не могло быть: над станицей медленно разливался новый день, но других слов она найти не сумела. И удержав еще на мгновенье свою руку в теплой, сильной ладони, поспешила домой, боясь, что если обернется, уже не сможет уйти.

Утро

Машу разбудил солнечный свет, проникающий тонкими лучами даже сквозь полузакрытые ставни. Она медленно, сладко потянулась, соскальзывая с постели на прохладный деревянный пол, приятно защекотавший босые ноги. Приоткрыла окно, и свежий воздух коснулся разогретой ото сна кожи. Ветер донес запах колосьев и трав, густой, насыщенный, наполняющий душу каким-то удивительным восторгом.
Вышла во двор, поздоровавшись с торопящейся куда-то хозяйкой, и неожиданно заметила на столе корзину с яблоками. Или это сама Авдотья Никитишна принесла откуда-то спелые плоды, или …
Сердце зашлось от вновь нахлынувших ощущение и воспоминаний. Вряд ли Дмитрий мог пробраться в их двор с целой корзиной яблок, но это было и неважно. Она смотрела на яркие фрукты в темно-золотой соломенной корзине и не могла удержать улыбку. Осторожно тронула кончиком языка припухшие губы и ощутила почти физическую потребность снова увидеть Дмитрия. Только вот где он может быть сейчас и какую причину придумать, что встретиться с ним? Вместе с желанием встречи неожиданно пришло смятение. А если он жалеет о том, что случилось? И осуждает ее за допущенные вольности? Что ей делать тогда и как справиться с бурей внутри?
Маша невольно порадовалась, что вчера перед клубом успела приготовиться к занятиям. Сейчас сосредоточиться на уроках ей бы точно не удалось.
Девушка переоделась и вышла за калитку, намереваясь немного прогуляться и привести в порядок мысли.
Но стоило ей пройти совсем немного, как в конце улицы появилась знакомая фигура и сердце пропустило удар.
Маша едва сдержалась, чтобы не броситься Дмитрию на шею, не поспешить навстречу. Пыталась контролировать эмоции, переполняющие ее, но понимала, что проигрывает. Скрывать радостную улыбку было сложно. Сложнее с каждым мгновеньем, пока девушка видела, как он медленно приближается.
- Доброе утро... - хотелось сказать совсем другое, но никак не могла истолковать, что виделось ей в темных, серьезных глазах. И смутилась, не зная, как вести себя дальше.
Мужчина не успел ответить, потому что как раз в этот момент тишину нарушил звучный крик, который нельзя было спутать с чьим-либо другим.

Дмитрий посмотрел туда, откуда доносился крик и нахмурился. А потом вдруг взял Машину ладонь, потянув девушку за собой в сторону станичной бани, откуда неслись пронзительные крики Евдокии.

Маше никогда до этого не приходилось бывать в колхозной бане. На хозяйственном дворе у Авдотьи Никитишны стояла своя собственная, хоть и небольшая, но ладная банька, и пользоваться общественной не было нужды.
Да и не понимала она прелестей общественной бани, вот никак! По разговорам, что ходили в станице, народ там больше пил да песни пел, разомлев от жара и расслабляясь после рабочего дня. Неловко было ей, городской жительнице, всю жизнь до приезда в Красную синьку, пользующейся ванной, купаться в чьем-то присутствии. Девушки, что посещали ее уроки, частенько звали Марию Игнатьевну в баньку, но она всегда отнекивалась, предпочитая уединение в доме хозяйки.
Сейчас из двери парилки сильно, ровно, будто река, плавно загибаясь кверху, валил дым. В предбаннике вкусно пахло теплой хвоей и было так жарко, что Маша невольно поморщилась: неужели кто-то может париться в такую погоду? Еще и с утра? Но желающих оказалось немало: то из женской, то из мужской половины время от времени доносились голоса.
А поиски потерянных ключей не увенчались успехом. Маше казалось, что просторный банный двор они обошли уже добрый десяток раз, заглядывая во все щели. Даже умудрились перебрать аккуратно сложенные дровишки в поленнице, но и это ни к чему не привело. Как в воду канул заветный ключик…
Подумав про воду, Маша заглянула и в глубокий колодец с нависающим над ним журавлем. Почти таким же, что был во дворе ее хозяйки, только большим по размеру. От зеркальной темной глади веяло прохладой, но если ключ и был где-то там, то найти его в колодце уж точно не представлялось возможным.
Но было и то, что волновало Марию куда больше министерской пропажи. Девушка то и дело ловила на себе пристальный, как будто оценивающий взгляд Дмитрия и терялась, не зная, что ей делать. Им так и не удалось поговорить, а при свете дня вчерашние события выглядели иначе. Маша робела, стеснялась, как девчонка, не зная, куда деть глаза и как утихомирить собственное сердце и фантазии, яркими красками расцветающие в голове. Не ключ сейчас хотелось искать, а оказаться подальше от этого людного места, хотя бы в том же яблоневом саду, где сладкий сок на губах сменился еще более сладкими поцелуями.
Ей никак не удавалось разгадать, что таится в глубине глаз мужчины, и ждала, и боялась того, что может услышать. Что было вчера между ними? И что будет дальше? И будет ли?
Как бы не тревожилось ее сердце от неопределенности ситуации, Маша предпочла бы прямой разговор, но думать об этом под неусыпным оком Евдокии, то и дело зыркающей в их с Дмитрием сторону, вообще не следовало. Того и гляди разнесет по деревне новости, которых и в помине нет.
А потом, когда из парилки донеслись пронзительные крики, сначала Галины, потом иностранцев, что были вчера на концерте, а под конец их дополнил зычный голос тетки Дуси, Маша выдавила из себя робкую улыбку, обращаясь к Дмитрию.
– Что-то случилось опять. Но раз Евдокия такой шум подняла, туда вряд ли стоит идти. Если ключ там, они его найдут. А нам, может быть, посмотреть еще вон в том сарае? – она указала в сторону от основного помещения, где в отдалении располагалось небольшое бревенчатое здание. Вспомнила, как кто-то из учеников рассказывал, что недавно привез туда целую партию свежих веников. Кто знает, вдруг и замминистра успела заглянуть в сарайчик, чтобы оценить качество хозяйственного инвентаря, предлагаемого рабочему классу.
Пряный запах березовых листьев чувствовался даже снаружи. Царивший в небольшом помещении полумрак снова возвратил Машу в прошлую ночь. Дмитрий находился так близко, что можно было дотянуться рукой. Но она не осмелилась, все острее воспринимая его молчание. Пыталась отвлечься на поиски, перебирая подвешенные ровными рядами веники, рассматривая присыпанный соломой пол, и заглядывая под полати, где в душистом сене квохтали и копошились куры. Ключа не было. И слов, которые ей так хотелось услышать, тоже не было.
Она повернулась к мужчине, покачав головой.
– Опять ничего… Мне кажется, его и нет здесь, этого ключика. Где-то в другом месте Даздраперма Никитична обронила. Не лучше ли пойти в центр станицы? Там на ярмарке много народу собралось, может, кто и знает, где его искать.

Это и в самом деле была она? Робкая девушка, которая минувшей ночью впервые ощутила на своих губах поцелуй мужчины? Сдержанная и умеющая контролирующая себя всегда и везде? Маша гордилась умением управлять собственными эмоциями – столь важным качеством и для учительницы, и просто для сознательного человека. Что случилось сейчас?

Слова мужчины выбили почву из-под ног, одновременно принося такую радость, что ей хотелось визжать, как ребенку, внезапно получившему долгожданный подарок.



«Не отпускай. Ни быстро, ни медленно. Никогда…» Что бы подумал о ней Дмитрий, угадав такие мысли? Маша почти отчаялась дождаться новой встречи, она решила, что явившийся когда-то на пути мужчина был простой случайностью, и никак не могла понять, отчего эта случайность не оставляет в покое и не позволяет подумать о ком-то другом. Ведь и городе, и здесь, в колхозе, ей не раз попадались те, кто весьма неоднозначно выказывал свой интерес. Среди таких были вполне достойные люди, а мама давно ждала внуков, да и замужняя женщина в школе наверняка бы пользовалась большим авторитетом у учащихся. Только сердце упрямо молчало, и никакие аргументы не могли заставить его отозваться и хоть как-то ответить на ухаживания молодых людей. А сейчас оно будто проснулось от долгой спячки, жадно улавливая то, что говорил Дмитрий.



- И я должна кое-что сказать… – Маша прикусила губу, решаясь на откровенность, которую до этого не допускала ни разу, признаваясь и Дмитрию, и самой себе в том, что скрывала столько времени.

– Я тоже влюбилась в тебя… Еще тогда, в переулке… И все это время боялась поверить, что такое возможно в моей жизни. Я ведь не знала о тебе ничего, кроме имени и звания. Что ты любишь. Чем живешь. Вообще, свободен ли ты хотя бы. Даже не знала, увидимся ли мы когда-нибудь еще. Только мечтала иногда и ждала… сейчас понимаю это… Все это время ждала тебя…

– И еще… – порядочные девушки не думают о подобном. Тем более не произносят вслух. Маша всегда считала себя именно такой… До этого мгновенья. До того, как любимые губы и руки взяли в плен, желанней которого не было ничего на свете. До того, как она утонула в темном омуте глаз, видя в них свое отражение.

Слов не нашлось, только кончики пальцев засвербели от желания прикоснуться к его лицу. Как вчера в саду. Маша медленно подняла руку, дотрагиваясь до прохладной кожи, погладила скулы, виски, тронула рот, который тут же отозвался на ее касание уже ставшим знакомым жаром.



Маша посмотрела в любимые глаза, улыбаясь. Здесь ведь все было очевидно. И ее ответ мог быть только одним.
– Наверное, эти два года были для чего-то нужны. Тебе. Мне. Понять и осознать то, что мы хотим…

Последнее слово зацепилось на губах, и Мария вдруг с невероятной ясностью поняла еще одну истину. Ту, что растекалась по всему телу сладким, пьяным восторгом. Предвкушением. Жаждой. Сумасшедшим желанием, для которого у нее не находилось определения.

– Ди-ма… Да. Я согласна. Я стану твоей женой, если тебе нужна учительница, робкая и не очень уверенная в себе. И любящая тебя больше всего на свете. И…

Она подалась вперед, почти касаясь его губ, так что стало ощутимо теплое дыхание.

– Поцелуй меня еще…

А пальцы вдруг осмелели, пробежали по плечам, угадывая затвердевшие мышцы, двинулись в путешествие по груди, скрытой тонкой тканью рубашки. А потом дрогнули, задержавшись на маленьких пуговицах. Крохотных. Которых было так много. И которые так мучительно хотелось расстегнуть, чтобы добраться до разгоряченной кожи. Сначала руками, чувствуя, как под ладонями ощущаются участившиеся удары сердца. Потом – внезапно пересохшими губами, языком, ощущая незнакомый, но такой манящий вкус и замирая от смеси страха и восторга.

Еще ближе, так, чтобы спрятать лицо где-то на шее, прикусить пульсирующую жилку, сходя с ума от собственной дерзости. Сплести руки на спине и оказаться так близко, как еще никогда и ни с кем.

Снова поймать поцелуй, запрокидывая голову в бесстыдном поиске ласки. Стиснуть рот почти до боли, удерживая немыслимые просьбы, рождающиеся в голове быстрее, чем она успевала их осознать. И могла лишь смотреть, с трудом сдерживая стон, когда пристальный взгляд угадывал намерение избавиться от мешающей одежды.

– Дима… – ей безумно нравилось, как звучит его имя, как оно щекочет губы, наделяя неожиданной смелостью. Нравились темнеющие глаза, где не было ни укора, ни осуждения, только все больше разгорающаяся страсть.

Понимала, что жар румянцем заливает лицо, а ноги делаются ватными, но не хотела ни убежать, ни отстраниться, да и стена за спиной не позволяла сделать ничего подобного. Девушка прикрыла глаза, дергая непослушными руками пряжку ремня, и, когда та не поддалась ни с первой, ни с последующих попыток, тихонько всхлипнула, утыкаясь носом в плечо Дмитрия. Он сдерживался, щадя ее неопытность, но Маша сейчас нуждалась совсем в другом.

– Помоги мне… – произнесла внезапно охрипшим голосом, так тихо, что сама едва расслышала. – Я хочу тебя… Сейчас...

Вот это нашли ключик! Между ног саднило, но такой сладкой боли Маша не испытывала еще никогда в жизни. Глаза Дмитрия все еще были темны от страсти, а в их глубине таилось что-то, очень явно напоминающее чувство вины.



– Я ни о чем не жалею. И даже эта боль принесла мне радость…

Мария улыбнулась, приподнимаясь на носки и прикасаясь губами к его рту, желая стереть это столь очевидное напряжение.

Ей хотелось доказать свою любовь, дать понять, что все в порядке. То, что случилось сейчас между ними может быть и стало слегка преждевременным, но они оба нуждались в этом. Оба с одинаковой силой хотели того огня, который ураганом накрыл с головой в крошечном бревенчатом сарае. Маша знала наверняка, что навсегда запомнит этот пряно-сладкий запах сухих березовых листьев на подвешенных к потолку вениках, слабый шелест сена и его душистый аромат, и такие короткие, бесконечно-дорогие минуты, соединившие их.

Снова потянулась к Диме, по-прежнему осторожно целуя его, все еще не до конца уверенная в себе, ослабевшая от счастья, встречая ответные прикосновения его губ. Он уже тоже успел одеться, и его грудь под тонкой тканью сорочки была теплой и твердой. Маша припала к ней щекой, улыбнулась, опустив ладонь туда, где билось его сердце.

Ярмарка



Маша пыталась сконцентрироваться на богатом содержимом ярмарочных прилавков. Украшения, наряды, сладости. Еще никогда в Красной синьке ей не приходилось видеть такого изобилия товаров и скопления людей. Воздух звенел от звонкого смеха ребятни, катающейся на ярких каруселях, а со всех сторон доносящиеся голоса делали станичную площадь похожую на пчелиный улей, полный густого, насыщенного меда. Маша и чувствовала себя так, будто напробовалась этого меда. И только обилие людей вокруг удерживало ее от того, чтобы не прижаться теснее к Дмитрию и не сказать о том, что кипело в сердце и переполняло душу. О том, как она счастлива, как сильно любит его и как хочет поскорее оказаться вдвоем.

Ощущая, как сильная ладонь сжимает ее пальцы, девушка не могла думать ни о чем ином. И предпочла бы сейчас находиться совсем в другом месте, не среди шумной толпы, среди множества людей, бросающих на них любопытные взгляды. Ей бы хотелось снова оказаться в том саду, где они были вчера ночью, почувствовать аромат яблок и их сочный вкус. Один на двоих.

Им многое надо было обсудить. Теперь Маша не сомневалась в будущем, счастливом, светлом, наполненном любовью и пониманием. И еще тем, что до сих пор вибрировало в теле невероятной смесью наслаждения и боли и томительным желанием испытать это вновь. Но были и те вопросы, о которых следовало поговорить. Работа, жизнь, их интересы, близкие, которых нужно поставить в известность о планах, изменившихся так внезапно. Девушка не сомневалась, что ее мама обрадуется подобным новостям. И надеялась, что и матери Дмитрия придется по душе выбор сына. По другому просто не могло быть.



В веселых, почти беззаботных слова Димы Маша снова расслышала хрипловатые нотки желания. Девушка тихонько рассмеялась, забирая леденец и тут же прижимаясь к золотистой карамели губами. Ничего подобного она не ела с детства. Мама готовила такое лакомство для нее и сестренки, но сахар в их доме был почти что роскошью, поэтому такое случалось очень редко, по самым большим праздникам, и воспринималось детьми как некое волшебство. Как сейчас было волшебством то, что произошло в жизни Маши за столь короткое время. Сбылась ее мечта, и мужчина, о котором она тайком грезила так долго, был рядом, любил ее и мечтал сделать своей женой.

От этой мысли сердце забилось сильнее, а леденец показался еще слаще. Ей даже захотелось и Диме дать попробовать лакомство, и только опасение вызвать неодобрение окружающих удержало Машу от такого желания.

– Спасибо, – она улыбнулась, высматривая в толпе маму Дмитрия, с которой он собирался поговорить. И сама ждала этой встречи и чтобы женщина первой узнала новости. А еще хотела поблагодарить ее за такого замечательного сына и за то, что и ей Маша обязана своему неожиданному счастью.



За время, проведенное в станице, Маше же однажды «посчастливилось» услышать пение Евдокии Могучей. И сейчас, представив подобное сопровождение на собственной свадьбе, девушка испугалась было, но тревога тут же улеглась, когда она услышала слова Димы.



Маша на мгновенье прижалась губами к его щеке. После громогласного заявления Евдокии сохранить в тайне их предстоящую свадьбу все равно не удастся, а поблагодарить Диму за обещание чудесного избавления от пения тети Дуси она могла единственным кажущимся ей правильным способом.

Потом были объяснения с его мамой, ее трогательные слезы и наставления. Маша почувствовала такое тепло, исходящее от пожилой женщины в свой адрес, что и сама не сдержала слез, расплакавшись от радости на виду у всей станицы и вызвав снисходительную улыбку Димы.

Стараниями Евдокии новость разлетелась по площади, и еще долго пришлось выслушивать многочисленные поздравления, посыпавшиеся со всех сторон, и от учеников Марии, и от остальных работников колхоза.

Когда, наконец, удалось покинуть ярмарку, на улице уже сгущались сумерки. Маша возвращалась домой, так же, как днем, крепко держась за руку Дмитрия, не опасаясь теперь, что кто-то увидит или осудит их. Дух прохладный ветерок, напоминая о скором приходе осени, а на еще не убранных до конца колосьях качался лунный свет.

Девушка подняла голову, взглянув в небо, – и в груди что-то дрогнуло: через весь небосклон серебристой полосой простирался сияющий Млечный путь. И Маше в этот миг показалось, что там, наверху, кто-то прошел с большой охапкой соломы из нового урожая, растрясая ее по пути. И в вышине, словно от прикосновения ветра, шевельнулись золотистые соломинки, мякина и ость. Мария даже увидела зерна, просыпавшиеся вместе с мякиной, – крошечные звезды, засиявшие ярче обычного. Как добрый знак того, что сбылись все ее мечты. И хоть она не знает, что ждет впереди и какой будет новая жизнь, но ее простая земная мечта совпала с желаниями справедливости, времени и добра. Вот-вот закончится жатва в Красном богатыре, и урожай наверняка будет добрым. Как и в ее жизни. В их жизни.

Она повернулась к мужчине, сжимающему ее руку, потянулась к нему, пряча лицо на плече, и тихонько выдохнула: – Люблю тебя.