Глафирка:
-Алиса- писал(а):
p.s. Девочки, у меня приказала долго жить флешка, на которой была 46 глава. Сейчас немного отойду от транса и напишу ее по новой. Надеюсь, получится еще лучше. Извините меня за задержку. Хочется хотя бы пару глав в неделю писать, но, увы, не получается.
Ох! представляю, как обидно! Написать целую главу и потерять!
Пара глав в неделю, это конечно было бы здорово, но лучше писать наверное не торопясь и с удовольствием. А мы, читатели подождём)))
-Алиса-:
Всем доброго дня!
Соечка писал(а):
Юлия, какие извинения, ты что. Мы же все понимаем и ждем.
Мне очень приятно знать, что каждую главу ждут читатели.
Глафирка писал(а):
Ох! представляю, как обидно! Написать целую главу и потерять!
Обидно, это не то слово.
Глафирка писал(а):
Пара глав в неделю, это конечно было бы здорово, но лучше писать наверное не торопясь и с удовольствием. А мы, читатели подождём)))
Когда посещает вдохновение, хочется писать не отрываясь, но, увы, жизнь диктует свои правила.
-Алиса-:
» Глава 46
Глава 46Обветшавший деревянный дом всю ночь стенал и скрипел, будто старый больной человек, жалуясь на свои хвори. Софье не спалось, то чудилась чья-то тяжелая поступь по коридору, то чей-то шепот за стеной. Несколько раз она садилась в кровати, прислушиваясь к звукам, доносившимся, казалось, отовсюду.
Откуда-то снизу послышался глухой стук, и звон разбившегося стекла. Торопливо перекрестившись, Софи спустила ноги с постели и, нащупала в кромешной тьме комнатные туфли. Несмотря на конец мая, ночи были все еще прохладными. Зябко поежившись в тонкой ночной рубашке, Софи наощупь двинулась в сторону комода, намереваясь найти что-нибудь, что можно было бы накинуть на плечи, вместо теплого бархатного капота, что так и остался в неразобранном багаже.
Её французская камеристка mademoiselle Бланш едва переставляла ноги, когда им посчастливилось добраться до усадьбы, и потому Софья не стала настаивать на том, чтобы разобрать вещи, решив оставить сие занятие до утра.
Открыв верхний ящик, Софи вытащила первое, что попалось под руку. Мягкая кашмирская шаль уютно укутала плечи, защищая от прохлады, царившей в комнатах. Погладив тонкую шерсть ладонями, Софи сглотнула ком в горле. Непрошеные воспоминания хлынули потоком, прорвавшим плотину.
Это была та самая шаль, что приглянулась ей в Гостином дворе, та самая, которую подарил Раневский в день ее семнадцатилетия. Уезжая из Нежино в Петербург, она полная решимости оставить в прошлом все воспоминания о нем, нарочно оставила здесь его подарок. Но судьба, будто посмеявшись над ней, вновь вернула ее в скромное поместье, вновь спустила с небес на землю, лишив надежды обрести то, к чему так стремилась душа.
Сжимая в руках концы шали, Софья выглянула в коридор. Внизу послышались приглушенные голоса и топот. Страх шевельнул волосы на затылке, даже дыхание пресеклось при мысли, что кто-то мог незваным явиться к ее дом. Осторожно ступая, Софи крадучись дошла до лестницы. Деревянные ступени заскрипели под ногами, и она замерла, опасаясь выдать свое присутствие: «Трусиха! – обругала себя Софи. – Ну, кто бы стал врываться в дом посреди ночи?» Внизу в переднем заметался огонек свечи.
- Севастьян, - тихо позвала она. – Ты ли это?
- Я, барыня, - отозвался снизу скрипучий старческий голос. – Не серчайте. Ветрище вон какой задувает, окно в библиотеке разбилось.
Из груди Софи вырвался вздох облегчения.
- Убери там все! – крикнула она вниз и развернулась, намереваясь вернуться в спальню. Наступив на подол длинной сорочки, Софи тихо чертыхнулась. Под ступней жалобно скрипнула и, затрещав, надломилась рассохшаяся ступенька. Ощутив, как пол уходит из-под ног, Софи испуганно вскрикнула и попыталась ухватиться за ускользающие перила. Падение ее было недолгим, но ей показалось, что вся жизнь промелькнула перед глазами.
Коротка вспышка неимоверно острой боли погасила сознание. Выплыв из небытия, Софья поднесла ладони к вискам, в голове зазвенело, перед глазами все поплыло.
- Живая, барыня, - перекрестился, трясущейся рукой Севастьян.
Попытавшись подняться, Софья сдавленно охнула от боли, пронзившей поясницу.
- Помоги мне, - протянула она руку дворецкому.
Кряхтя и охая, Севастьян с трудом помог ей встать на ноги. Голова кружилась, ноги дрожали, опираясь на руку дворецкого, Софи дошла до банкетки и тяжело опустилась на нее. На шум в передней сбежались немногочисленные обитатели господского дома.
- Permettez je vais Vous aider. (Позвольте, я помогу Вам), - склонилась над Софьей Бланш.
Вцепившись в протянутую руку, Софи поднялась.
- Madame, Vous avez du sang. (Мадам, у Вас кровь), - в ужасе глядя на окровавленный подол сорочки, прошептала камеристка.
- Севастьян, пошли в деревню за повивальной бабкой, - охнула Софи.
С помощью Бланш и няньки близнецов, Софья насилу добралась до своей спальни. Боль выкручивала внутренности, вгрызалась в тело, заставляя скорчиться на окровавленных простынях. «Господи! За что?» - кусая губы, стонала женщина, боясь шевельнуться.
За окном уже серел рассвет, когда скрюченная годами старуха, ступила в господскую спальню. Что-то, приговаривая себе под нос, она ощупала руки и ноги барыни, задрав окровавленный подол сорочки, осторожно ощупала живот и поцокала языком.
- Не томи, - выдохнула Софья, глядя на нее измученным взглядом.
- Дитятко-то Вы скинули, барыня, - прошамкала старуха беззубым ртом.
Уткнувшись в подушку, Софья завыла в голос.
- Это наказание мне, - повернулась она к повитухе.
- Полно убиваться. Что случилось, того уж не поправить, - вздохнула старуха. – Я крапивы заварю, пить надобно, чтобы крови остановить.
Софи проплакала всю ночь, вспоминая, как проклинала Адама и нежеланную тягость. Три дня она провела в постели. Боль внизу живота отступила, и почти прекратилось кровотечение. Остались только синяки да ссадины, полученные при падении.
К вечеру третьего дня в усадьбу вернулся Горин, ездивший в Вознесенское к новому управляющему Раневского, дабы попросить денег на ремонт усадьбы. Савелий Арсеньевич приехал не солоно хлебавши. Нанятый Александром вместо погибшего Вебера прижимистый еврей наотрез отказался дать денег, сославшись на то, что все средства ушли на восстановление дома в Рощино.
Для разговора с управляющим, Софья попросила вынести на террасу кресло, в котором устроилась, укрывшись пледом, греясь в лучах заходящего солнца. Несмотря на теплый вечер, ее знобило.
Ранее ее встречи с Гориным проходили в библиотеке, служившей ей одновременно кабинетом, но после того, как в ту злополучную ночь в комнате разбилось окно, его заколотили досками, и ныне там было темно как в погребе.
Застав хозяйку имения в усадьбе Горин и обрадовался и расстроился одновременно из-за того, что вверенное ему хозяйство оказалось в столь плачевном состоянии. Расположившись на террасе, засыпанной лепестками чубушника, Софья отстранённо слушала его рассказ о том, что творилось в имении в ее отсутствие.
- Софья Михайловна, Вы уж не судите строго. Дела в последнее время совсем плохо пошли. С тех пор, как Вы два года назад дали добро на то, чтобы всех мужиков здоровых в рекруты забрали в ополчение в деревне только бабы, старики да дети остались, - оправдываясь, говорил Горин. - Пахать некому, сеять некому, то, что удалось в прошлом году засеять, в августе градом побило. Сами едва зиму пережили. Амбар пустой. В этом году последние средства ушли на то, чтобы зерна к посевной прикупить.
- Я Вас ни в чем не виню, Савелий Арсеньевич, - вздохнула Софья. – У меня есть небольшие сбережения. Надобно бы дом в порядок привести до следующих холодов.
- Лес, положим, я найду, - смутился Горин, - а людей где брать? Своих плотников да лесорубов, почитай, совсем не осталось.
- Во истину, пришла беда – отворяй ворота, - невесело усмехнулась Софья. – Ничего, Савелий Арсеньевич, как-нибудь с Божьей помощью…
- А супруг Ваш, отчего же не приехал? – осмелился полюбопытствовать Горин.
Софи нахмурилась:
- Мы с Александром Сергеевичем приняли решение отныне проживать раздельно, - тихо обронила она.
- Ну, а в помощи, может, он не откажет? – осторожно спросил управляющий.
- Я отпишу ему, - помолчав некоторое время, отозвалась Софья.
Настроение после разговора с Гориным испортилось совсем. Писать Раневскому и уж тем паче просить о помощи, не хотелось. Ей казалось, что ее письмо Александр воспримет не иначе, как новую попытку сблизиться, а уязвленное самолюбие требовало самой найти выход из сложившейся ситуации.
На следующее утро, наступив на горло собственной гордости, Софи села писать письмо.
«Mon chér, Alexandre», - вывела она на бумаге. Нахмурившись, она перечеркнула написанное и, скомкав лист, швырнула его на пол.
«Милостивый государь, Александр Сергеевич!» - написала она на другом листе. «Прошу извинить меня за то, что вынуждена обеспокоить Вас своей просьбой. Следуя Вашему пожеланию, я не стала обременять Вас своим присутствием в Рощино или Вознесенском и приняла решение поселиться в Нежино. Однако усадьба оказалась совершенно непригодной для проживания, дом нуждается в ремонте, на который у меня совершенно нет средств. Кроме того, после рекрутского набора в ополчение, у меня в имении почти не осталось лиц мужского пола, способных произвести подобные работы. Мне ничего не остается, как только просить Вас о помощи. Надеюсь, Вы мне в том не откажете».
После долгих и мучительных раздумий, Софья вывела под посланием свою подпись: «Софья Михайловна Раневская».
Перечитав еще раз письмо, она торопливо засунула его в конверт и позвонила. Передав письмо явившемуся к ней лакею, Софи перевела дух. Уже завтра поутру ее послание отправится в долгий путь в Вознесенское. Раневский, ежели он все же подал в отставку и вернулся в Россию, получит его не ранее конца июня. Бог его знает, сколько времени пройдет до той поры, когда она получит столь нужную ей помощь, ежели он вообще, сподобится ей ее оказать.
***
На следующий день после визита Софьи к Раневскому, испросив предварительно его согласия и разрешения у Шеншина, явился граф Завадский.
Андрей начал разговор из далека, рассказав Александру о всех злоключениях Софьи с момента ее похищения из Рощино. Раневский слушал, не перебивая, лишь ироничная усмешка время от времени кривила его губы, выдавая скептический настрой.
- Софи, весьма изобретательна, - поднявшись со стула и разливая по бокалам принесенное Андреем вино, заметил Раневский.
- У тебя есть основания сомневаться в ее искренности? – принимая из рук Александра бокал, поинтересовался Завадский.
- Ей не впервой лгать к собственной выгоде, - отозвался Раневский, пригубив вино. – К тому же, mon cher ami, я имел счастие услышать все из ее уст при нашей встрече.
- У нее были причины, дабы солгать тебе тогда, - тихо заметил Андрей.
- Оставь, - повертел в руках фужер, Александр. – Ежели она так часто прибегает ко лжи, должна быть готова к тому, что однажды ей перестанут верить вовсе.
- Но мальчики… Твои… Ваши дети, - запнулся Андрей.
- Отчего ты решил, что это мои дети? – вздернул бровь Раневский.
- Близнецы родились в июне. Чартинский не может быть им отцом, - не очень уверенно ответил Андрей.
- В последний раз мы с Софи виделись в августе двенадцатого года. Считать я еще не разучился, - грохнул по столу бокалом Александр. – К тому же двойня. Она могла и не доносить их до положенного срока.
Завадский смутился. Обсуждать столь интимные подробности он не собирался. В словах Раневского была немалая доля здравого смысла, и ежели ему бы не довелось увидеть племянников собственными глазами, он точно также усомнился бы в искренности Софьи.
- Ты даже не собираешься увидеться с ней? – разочарованно поинтересовался Андрей.
- Нет! – отрезал Раневский. – Передай ей, что не стану препятствовать ее возвращению в Россию, но более не желаю видеть ее подле себя.
- Это твое последнее слово? - поднялся с кресла Андрей.
- Верно, - усмехнулся Раневский. – Быть рогоносцем – весьма сомнительное удовольствие. Надеюсь, мое решение никак не повлияет на наши с тобой отношения. Мне бы не хотелось лишиться твоей дружбы из-за…
- Я не стану более вмешиваться в твои отношения с женой, - вздохнул Завадский, - но не откажу ей в помощи, коли она ей понадобится.
Раневский кивнул головой, соглашаясь с ним.
- Она твоя сестра, - пожал он плечом и тотчас скривился от боли, пронзившей грудь. – Я не жду от тебя, что ты станешь избегать ее.
- Боюсь, мы более не увидимся с тобой до рассмотрения твоего дела, - прощаясь, заметил Андрей. – Я и так довольно злоупотребил хорошим отношением Шеншина ко мне.
Оставшись один, Раневский тяжело опустился в кресло, где до того сидел Андрей и закрыл лицо руками: «Боже! Софи, что же ты делаешь со мной?! - покачал он головой. – Вот ежели бы сама рассказала обо всем, но, нет. Андрея прислала. Отчего не сказал ничего в прошлый раз? Впрочем, сам виноват. Накинулся с упреками, слова сказать не дал. Но как же хороша была в гневе! Каким огнем глаза горели!»
Память вернула его в прохладную послегрозовую августовскую ночь двенадцатого года: «Сашенька, милый мой, любовь моя, ты как здесь?» – скользили по его лицу тонкие пальцы. Теплая, гладкая как шелк кожа по его ладонями, мягкие нежные губы под его губами, тихий шепот, слезы, повисшие на ресницах и отчаянный крик в темноту: «Саша!»
Александр рванул ворот душившего его колета, вскочил на ноги и одной рукой смел со стола бокалы и бутылку с недопитым вином. Вино разлилось по паркету, под ногами захрустели осколки битого стекла. На шум в комнате заглянул один из часовых:
- Александр Сергеевич…
- Вон! – рявкнул Раневский. – Вон!
Сердце молотом бухало в груди, кровь стучала в висках, ярость бешеная, необузданная туманила рассудок. Окажись сейчас перед ним она, убил бы собственными руками, задушил. Аки змея вползла в сердце, вырвать гадину из груди, вырвать и забыть, как ночной кошмар. Раневского затрясло в ознобе, силы оставили и он, едва удержавшись на ногах, упал обратно в кресло. С уходом Завадского спала маска ледяного спокойствия и невозмутимости, оставили сарказм и ирония, осталась только боль от предательства, что когтями рвала душу в клочья, заставляя корчиться в муках в приступе бессильной злобы.
«Довольно!» - одернул сам себя. Глубоко вздохнул, в попытке выровнять дыхание и унять бешено бьющееся сердце. На рубахе выступила кровь из потревоженной раны.
Раневский с трудом переносил свое заточение. Вот уж почти седмица минула с последнего визита Андрея, а рассмотрение его дела вновь откладывалось. Словно дикий зверь, заключенный в клетку, кружил он по комнате. Пять шагов от стола к окну, поворот налево, десять шагов до узкого диванчика, пятнадцать до двери и так по кругу. Его тяжелая неровная поступь действовала на нервы приставленным к дверям его узилища часовым.
Наутро седьмого дня за дверью послышались голоса, в одном из которых, как показалось Александру, он узнал голос Шеншина. Он не ошибся. Едва он застегнул и одернул колет, как дверь распахнулась и на пороге предстал Василий Никонорович собственной персоной.
- Александр Сергеевич, - склонил голову Шеншин, - должен сопроводить Вас к Государю.
- Дайте мне четверть часа, - отозвался Раневский.
- Ваш денщик уже здесь, - отступил в сторону Шеншин, пропуская в комнату Тимофея.
Едва дверь за комендантом закрылась, Тимошка, повесив на спинку стула новый мундир, принялся раскладывать на столе бритвенные принадлежности.
- Откуда? – указал на мундир Раневский.
- Андрей Дмитриевич распорядились, - ответил Тимофей. – Седмицу назад портной приходил, его сиятельство велели ему Ваш старый мундир отдать, дабы по нему новый сшить.
- Вот как, - усмехнулся Раневский. – В отставку, значит, в новом мундире.
- Да уж довольно Вы, барин, повоевали-то, - кивнул головой Тимофей. – Домой бы надобно, - вздохнул он.
- Уж скоро, - кивнул головой Раневский, присаживаясь на стул.
Аудиенция была короткой. Государь говорил с Раневским так, будто тот уже написал прошение об отставке, и оно было удовлетворено. Посетовав на то, что необдуманный поступок стоил полковнику блестящей карьеры, Александр Павлович отпустил его. Откланявшись, Раневский собирался выйти, но Государь окликнул его, подав знак приблизиться.
- Александр Сергеевич, - тихо обратился к нему монарх, - я наслышан о причинах толкнувших Вас к этой дуэли. Ежели вздумаете подавать прошение о разводе, я не стану противиться, - закончил он.
- Благодарю, - отозвался Раневский, еще раз склоняясь в учтивом поклоне.
- Ступайте, - отпустил его Государь.
Покинув дом князя Талейрана, в котором разместился российский император, Раневский отправился на бульвар Сен-Мартен. Спешившись, он передал поводья Тимофею и торопливо вошел в переднюю. Справившись у мажордома о графе Завадском, Александр поднялся на второй этаж и, остановившись перед дверью комнаты, которую занимал Андрей, коротко постучал.
- Entrez! – откликнулся Андрей.
- Ну, вот я и в отставке, - толкнув дверь, усмехнулся Раневский.
- Я ждал тебя, - улыбнулся Завадский, доставая из шкафа бутылку шампанского.
- Бренди было бы уместнее, а лучше водки, - вздохнул Александр.
Пожав плечами, Андрей убрал бутылку и позвонил. Спустя четверть часа денщик Завадского внес на подносе бутылку водки и пару рюмок. Андрей сам разлил водку по рюмкам и протянул одну Раневскому.
- За твою свободу! – поднял он рюмку.
- За свободу, - вздохнул Раневский. – За свободу от всего, от любви, от службы, - поднял он рюмку.
Опрокинув рюмку, Андрей поморщился:
- Что теперь?
- Домой! – бросил Раневский, поставив пустую рюмку на стол. – Но сперва… Ты ведь был в поместье Чартинского?
- Собираешься навестить могилу его сиятельства? – не удержался от сарказма Андрей.
- Нет, - нахмурился Александр. – Хотелось бы жену свою увидеть. Государь, сказал, что не будет противиться, коли я подам прошение о разводе, но прежде я хотел бы с Софьей поговорить.
- Ее там нет, - поставил на стол свою рюмку Андрей.
- Софи здесь? – удивленно вздернул бровь Раневский.
- Софьи нет в Париже, - отозвался Андрей. – Думаю, нынче она уже должна быть на границе Пруссии и Австрии.
- Сбежала, стало быть, - невесело усмехнулся Раневский. – Очень похоже на нее.
- Не ты ли, mon ami, говорил, что не желаешь ее более видеть подле себя? – поинтересовался Андрей.
- Говорил, но не думал, что она покинет Париж.
- Что же ей оставалось делать? – пожал плечом Андрей. – Родня Чартинского ее не признает. Венчаны они не были, дети не его.
- Оставь! – резко оборвал его Раневский. – Довольно о том!
Андрей нахмурился:
- Как скажешь, - обронил он, вновь наполняя рюмки.
- Мне велено передать тебе командование эскадроном, - уже спокойнее заметил Раневский. – Стало быть, и повышение в чине не за горами.
- Ты будто обвиняешь меня в том? – протянул ему рюмку Андрей.
- И в мыслях не было, - улыбнулся Раневский. – С тебя выйдет толковый командир. Придется тебе задержаться в Париже, mon cher ami.
- Я бы охотно поменялся с тобой местами, - вздохнул Завадский. – Тоска по дому одолела.
Александр молча опрокинул рюмку: «Где теперь дом? Раньше был там, где Софья, а ныне… Но надобно возвращаться, Кити ждет его».
- В Рощино поедешь? – поинтересовался Андрей.
Раневский отрицательно качнул головой:
- В Вознесенское. Кити, должно быть, там.
Завадский вздохнул: «О Софье так и не спросил. Пожалуй, упрямей Раневского еще поискать надобно. Даст Бог со временем остынет, одумается».
Александр покинул Париж на следующий день. Спустя три седмицы он был уже в Гродно. Мелькнула мысль повернуть на Москву через Смоленск, но он тотчас отмел ее. «От Рощино до Нежино чуть более полутора сотен верст, слишком близко. Нет-нет. Дальше, как можно дальше. Только в Вознесенское!» До Вознесенского оставалось около десяти дней пути. Теплый май сменился июньской жарой. На третий день миновали Вильну. Псков, Луга, все ближе был Петербург.
Проезжая поворот, ведущий в усадьбу в Прилучном, Раневский придержал жеребца. Совесть требовала убедиться в том, что madame Домбровская благополучно добралась до своей усадьбы, но здравый смысл подсказывал, что его появление в Прилучном будет воспринято, как акт капитуляции, и тогда его отношения с Мари закрутятся в новый виток. Однако ни что не сможет заполнить звенящую стылую пустоту внутри, что образовалась в сердце с момента встречи с Софьей. Не желала более душа ни любви, ни страсти, одного лишь покоя.
После недолгих колебаний, Раневский подстегнул жеребца, оставляя позади узкий проселок, ведущий в усадьбу в Прилучном. Не сдержавшись, за спиной шумной выдохнул Тимофей, затаивший дыхание в момент остановки.
Последние двадцать верст пути пролетели в одно мгновение. Спешившись у ворот, Александр кинул поводья, выбежавшему навстречу сторожу и пошел пешком. Над головой, потревоженные легким ветерком, зашумели вековые липы. Из глубины парка пахнуло ароматом отцветающего чубушника. Поверхность пруда, возмущенная ветром заиграла солнечными бликами, слепя глаза.
- Барин приехал! Барин приехал! – зазвенел у крыльца тонкий мальчишеский голосок казачка.
Кити выглянула в раскрытое окно библиотеки, отложила книгу и, путаясь в подоле платья, устремилась на улицу навстречу брату.
- Саша! – влетела она в раскрытые объятья! – Сашенька! Милый! – целуя колючую щеку, повисла у него на шее. – Приехал! Наконец-то!
Раневский сдавленно охнул, и Катерина отступила на шаг, с тревогой вглядываясь в побледневшее лицо.
- Пустяки, - улыбнулся Александр. – Бог, мой, Кити, расцвела-то как!
Кити смущенно опустила глаза:
- Две седмицы назад Александр Афанасьевич проездом был, сказал, что тебя ждать вскорости надобно. Я и покои твои велела приготовить. Идем, - потянула она его за руку.
Слушая неумолчное щебетание Катерины, Раневский вошел в переднюю. С момента его отъезда из Вознесенского в доме ничего не изменилось, за исключением одного: Софьи более не было в этом доме. Сестра, не выпуская его руки, проводила до хозяйских комнат.
- Господи! Все глазам своим не могу поверить! - гладила она рукав пыльного колета. – Ты отдыхай, Саша, а я пойду об обеде распоряжусь.
В комнате Тимофей уже раскладывал вещи. На кровати лежала свежая рубаха, а на спинке стула висел темно-синий сюртук. «Все, Раневский! Кончилась твоя военная карьера!» - ухмыльнулся Александр, окинув взглядом спальню.
В распахнутое окно ворвался зной июньского дня, наполненный ароматом пионов, жужжанием насекомых, многоголосым птичьим гомоном. Раневский опустился на стул, вытянув ноги, а Тимофей принялся стаскивать с него высокие сапоги. Постучавшись, в двери заглянул лакей, сообщить, что обед будут подавать через час. Сквозняком со стола сдуло небольшой запечатанный конверт.
- Подай, - приказал Раневский, кивнув на конверт.
Только взглянув, на знакомый почерк, Александр не распечатывая швырнул письмо на стол. Словно обожгло в груди, едва он прочел свое имя на конверте, выведенное аккуратным ровным почерком Софьи.
***
sveta-voskhod:
Спасибо!
Гнев бушует в Александре, гнев и боль. Но, и я вместе с Тимофеем выдохнула, Слава Богу, не повернул к Мари... Софья-сама Судьба распорядилась, кому родиться, кому нет. Не виноват ребенок, но что бы его ждало. Такое спокойное повествование главы- много в ней, боль, гнев, перемены. А слышишь-все пройдет, все будет что суждено. Прямо в душу!
Соечка:
Ух, какая глава получилась. Сплошная боль, что у Саши, что у Софи.
Потеряла ребенка все-таки. Вот вроде и жалко, но по-моему это наилучшее разрешение вопроса. Теперь они в равных условиях: оба изменили. А ребенок был бы всегда напоминанием о "грехе" Софи. И для нее, и для Александра да и для всего светского общества. Уж там бы перемыли косточки чете Раневских, а так скорее все забудется. Лишь бы Александр теперь не тянул сильно, а для начала, надеюсь, прочитает письмо. И может под предлогом оказания помощи и приедет к Софи.
Глафирка:
Вот знала я, что не будет ребёнка этого. С одной стороны жалко конечно, но с другой стороны - генетика у Адама плохая, выросло бы чадо таким же истероидом жестоким...
буду с нетерпением ждать встречи Александра с детьми. Спасибо!
-Алиса-:
Всем доброго дня!
sveta-voskhod писал(а):
Спасибо! Гнев бушует в Александре, гнев и боль.
Все таки дало трещину самообладание. Снежным бураном вымело все из души, заморозило.
sveta-voskhod писал(а):
Но, и я вместе с Тимофеем выдохнула, Слава Богу, не повернул к Мари...
Отвращение к ней победило благородство. Нет более у него долгов перед ней.
sveta-voskhod писал(а):
Софья-сама Судьба распорядилась, кому родиться, кому нет. Не виноват ребенок, но что бы его ждало.
Ничего хорошего это уж точно. Живой упрек перед глазами.
sveta-voskhod писал(а):
Такое спокойное повествование главы- много в ней, боль, гнев, перемены.
Внешне все спокойно, только в душе бушуют ненависть, гнев и обида.
sveta-voskhod писал(а):
А слышишь-все пройдет, все будет что суждено. Прямо в душу!
От судьбы не уйти ни Софье, ни Александру. А какой карт-бланш ему в руки сам Государь вложил.
Спасибо, Света.
Соечка писал(а):
Ух, какая глава получилась. Сплошная боль, что у Саши, что у Софи.
Несладко пришлось обоим. Нет сил поговорить, слишком много обид и претензий к друг другу.
Соечка писал(а):
Потеряла ребенка все-таки. Вот вроде и жалко, но по-моему это наилучшее разрешение вопроса.
Иначе зашли бы в тупик. Не простил бы Раневский с его-то характером.
Соечка писал(а):
Лишь бы Александр теперь не тянул сильно, а для начала, надеюсь, прочитает письмо. И может под предлогом оказания помощи и приедет к Софи.
Посмотрим, сможет ли переступить через свои обиды.
Глафирка писал(а):
Вот знала я, что не будет ребёнка этого. С одной стороны жалко конечно, но с другой стороны - генетика у Адама плохая, выросло бы чадо таким же истероидом жестоким...
Надюш, а может от мамочки бы взяло только самое лучшее. Но теперь-то... Что случилось, то случилось, ничего не изменить.
Ася, пожалуйста.
Глафирка:
-Алиса- писал(а):
а может от мамочки бы взяло только самое лучшее.
Если в шутку углубиться в медицину - генетику, то истеричность у мужчины говорит о том, что в прошлом, у родни был сифилис, а он как известно изменяет цепочку ДНК и провоцирует истероидность у потомства. Так что по любому проблемы были бы!
Ma-DL-eN:
Юля, привет!
Ребенка жалко конечно, но это к лучшему. Не та ситуация да и не те характеры, чтобы смириться с подобными обстоятельствами.
А будет ли история о детях героев романа "Звезда любви"?
Mary:
Очень жаль Софью. Тяжело ей пришлось. Потерять ребёнка очень больно для любой женщины. Да ещё и Александр не хочет её знать. Хоть и был ребенок от Адама, н о все равно его очень жаль. Дитя-то не в чём не виновато. Очень интересно, что будет дальше.