Nadin-ka:
Франсис Жамм
Молитвы, как цветы, восходят к Богу;
Никто не знает как… Одни богаты
И с запахом тяжелым туберозы,
Другие бледные, без аромата,
Как чахлый одуванчик у дороги.
Они идут к Небесному Владыке,
И только Он один судить умеет.
Что бедность кроткая вербены дикой
Перед Творцом богаче иль беднее
Какой-нибудь изысканной гвоздики…
Пер. И. Эренбург
Svetass S:
МАРИЯ ФРАНЦУЗСКАЯ
(XII век)
Уж если дал Господь
Таланта и ума –
Не стоит избегать
Ни чтенья, ни письма.
Увидел – записал.
И смотришь – семена
Уже взошли, цветут,
Прошли сквозь времена.
Услышал – повтори.
А тот, кто рядом был,
Не слышал ничего.
Что помнил – все забыл.
А ты-то видел знак –
Луч солнца, например.
Вергилий делал так,
И старенький Гомер.
Для тех, кто слаб умом,
Приходится творить.
Им надобно сказать
И трижды повторить.
И ключик повернуть
В заржавленном замке –
Чтоб звякнул бубенец
На самом языке.
Взяла – перевела
Я все на тот язык,
Который вам знаком,
И всяк к нему привык.
Пусть многие брались –
Иных давно уж нет…
Слова еще нашлись,
Да потеряли цвет.
И вот я принялась
За сказочки в стихах –
Чтоб не перевелась
История в веках.
Чтоб шел за ночью день,
Чтоб миром Бог владел.
Чтоб знала место тень,
А демон – свой предел.
Нет в мире короля,
Которому смогу
Все песни перепеть,
Что в сердце берегу.
А, если уж найду
Мужчину без грехов,
Тотчас ему отдам
Тетрадь своих стихов.
…Кому ж не дал Господь
Таланта и ума –
Пусть избегает хоть
И чтенья, и письма.
(пер. Вероники Долиной)
Nadin-ka:
Х. Л. Борхес
ВЕЩИ
Монеты, ключ, податливый замок,
заметки в дневнике — хоть вышли сроки,
чтоб смог ты вновь вчитаться в эти строки,
трость, карты, шахматы, сухой цветок,
запрятанный в страницах старой книги
на память о каком-то дорогом,
но тем не менее забытом миге,
и зеркало, где мертвенным огнем
дрожит рассвет в закатном алом круге.
Гвоздь, рюмка, дверь — велением судьбы
тебе даны послушные рабы,
слепые и безропотные слуги.
Уйдешь — они не сохранят твой след.
Им безразлично, жив ты или нет.
(перевод — В.Резниченко)
Svetass S:
ЗБИГНЕВ ХЕРБЕРТ
(1924-1998)
ДОМЫСЛЫ НА ТЕМУ ВАРАВВЫ
Что стало с Вараввой? Я спрашивал ничего не известно
Спущенный с цепи он вышел на белую улицу
мог повернуть направо пойти вперед свернуть влево
завертеться от радости или закукарекать
Он Император головы и рук
Наместник своего дыханья
Я спрашиваю поскольку в какой-то мере причастен
Привлеченный толпою перед дворцом Пилата
я кричал как другие отпусти Варавву, Варавву
Кричали все если б я один и молчал
всё равно бы стало в точности так как стало
А Варавва быть может вернулся в разбойничью шайку
Убивает мгновенно грабит до нитки
Или решил заняться гончарным делом
И руки замаранные преступленьем
очищает божественной глиной
Стал водоносом погонщиком мулов ростовщиком
корабельщиком -
на одном из его кораблей Павел плыл к коринфянам
или - этого тоже мы исключить не можем -
ценимым шпионом на жалованье у римлян
Глядите и удивляйтесь игре судьбы
возможностям шансам улыбкам фортуны
А Назаретянин
остался один
без альтернативы
с крутой
дорожкой
крови
(пер. Владимира Бриташинского)
Svetass S:
Джордж Байрон
«Паломничество Чайльд –Гарольда»
( отрывок в переводе Вильгельма Левика)
Какая ночь! Великая, святая.
Божественная ночь! Ты не для сна!
Я пью блаженство грозового рая,
Я бурей пьян, которой ты полна.
О, как фосфоресцирует волна!
Сверкая, пляшут капли дождевые.
И снова тьма, и, вновь озарена,
Гудит земля, безумствуют стихии,
И сотрясают мир раскаты громовые.
Nadin-ka:
Габриэла Мистраль
ВЕРШИНА
Час закатный, вечерний, который
Своей кровью кровавит горы.
В этот час, в час вершины алой -
Ужас женщины, что теряет
Грудь единственного мужчины,
Грудь, к которой она, бывало,
Всем лицом, всей душой припадала.
В чье же сердце вечер макает
Окровавленную вершину?..
А долина уже во мраке
И готова к ночному покою,
Но из глуби своей наблюдает,
Как сливается алость с горою.
В этот час, как всегда, хоть тресни,
Затеваю все ту же песню:
Да не я ли сама багрянцем
Горьких мыслей кровавлю гору?
Прижимаю к сердцу три пальца -
Ощущаю влагу меж ребер.
Перевод Инны Лисянской
Nadin-ka:
Габриэла Мистраль
Песни Сольвейг
I
В объятия дорог заключена,
Сладка земля, как губы человечьи.
И при тебе такой была она.
Любовь моя, я жду с тобою встречи!
Гляжу, как мчится времени река,
На водопад судьбы гляжу в тревоге
И жду, что ты придешь издалека, -
Всю землю опоясали дороги.
Тобою, как вином, живет душа.
Изранена тобой, но не убита,
Я вдаль зрачки вонзаю, не дыша...
Ах, вся земля дорогами обвита!
Меня в твоих объятьях видел Бог.
Когда умру, что я отвечу Богу,
Коль спросит - где ты задержаться мог
И почему забыл ко мне дорогу?
В долине заступа угрюмый стук,
И приближаюсь я к своей могиле.
И все-таки я жду тебя, мой друг, -
Не зря дороги землю всю обвили!
II
Горный склон на своем пути
Сосны тенью покрыли синей.
Отдыхает на чьей груди
Тот, кого я люблю поныне?
По оврагу ручей течет,
К водопою спешат ягнята.
К чьим устам приникает тот,
Кто к моим приникал когда-то?
Ветер клены треплет, шутя,
И, смеясь, к земле пригибает,
Но, как плачущее дитя,
Он к моей груди припадает.
Жду тебя уже тридцать лет
У дверей на своем пороге.
Снег идет - а тебя все нет,
Снег ложится на все дороги...
Перевод с испанского: И. Лиснянская
Svetass S:
Халина Посвятовская
если захочешь уйти от меня
не забывай об улыбке
можешь забыть свою шляпу или перчатки
записную книжку с важными адресами
что угодно — такое чтоб вернулся
вернувшись, внезапно застанешь меня в слезах
и уже не уйдешь
если захочешь остаться
не забывай об улыбке
можешь забыть, когда у меня день рожденья
где мы впервые поцеловались
из-за чего впервые поссорились
но уж если захочешь остаться
сделай это не со вздохом
с улыбкой
останься.....
(пер. Натальи Астафьевой)
Nadin-ka:
Генри Лонгфелло.
ДНЯ НЕТ УЖ...
Дня нет уж... За крыльями Ночи
Прозрачная стелется мгла,
Как легкие перья кружатся
Воздушной стезею орла.
Сквозь сети дождя и тумана
По окнам дрожат огоньки,
И сердце не может бороться
С волной набежавшей тоски,
С волною тоски и желанья,
Пусть даже она - не печаль,
Но дальше, чем дождь от тумана,
Тоска от печали едва ль.
Стихов бы теперь понаивней,
Помягче, поглубже огня,
Чтоб эту тоску убаюкать
И думы ушедшего дня,
Не тех грандиозных поэтов,
Носителей громких имен,
Чьи стоны звучат еще эхом
В немых коридорах Времен.
Подобные трубным призывам,
Как парус седой кораблю,
Они наполняют нас бурей, -
А я о покое молю.
Мне надо, чтоб дума поэта
В стихи безудержно лилась,
Как ливни весенние хлынув,
Иль жаркие слезы из глаз,
Поэт же и днем за работой,
И ночью в тревожной тиши,
Все сердцем бы музыку слышал
Из чутких потемок души...
Биенье тревожное жизни
Смиряется песнью такой,
И сердцу она, как молитва,
Несет благодатный покой.
Но только стихи, дорогая,
Тебе выбирать и читать:
Лишь музыка голоса может
Гармонию строф передать.
Ночь будет певучей и нежной,
А думы, темнившие день,
Бесшумно шатры свои сложат
И в поле растают, как тень.
Перевод Иннокентий Анненский
Svetass S:
Джон Китс
Четыре разных времени в году...
Четыре разных времени в году.
Четыре их и у тебя, душа.
Весной мы пьем беспечно, на ходу
Прекрасное из полного ковша.
Смакуя летом этот вешний мед,
Душа летает, крылья распустив.
А осенью от бурь и непогод
Она в укромный прячется залив.
Теперь она довольствуется тем,
Что сквозь туман глядит на ход вещей.
Пусть жизнь идет неслышная совсем.
Как у порога льющийся ручей.
Потом - зима. Безлика и мертва.
Что делать! Жизнь людская такова.
(пер. С.Маршака)
Svetass S:
ТЕОФИЛЬ ГОТЬЕ
ЦВЕТОЧНЫЙ ГОРШОК
Малыш нашел зерно – и вот, пленившись сразу
Сокровищем своим, взрастить его готов;
Берет он яркую фарфоровую вазу,
В драконах голубых и в золоте цветов.
Росток стремится вверх упорно, неуклонно,
Выходит из земли, растет, дарит цветок –
И лезет вглубь, пока фарфоровое лоно,
Не лопнет от толчков его мохнатых ног.
И видит, возвратясь, ребенок изумленный
Зловещий стебля взмах над грудой черепков,
Он вырвал бы его – но зол тиран зеленый
И режет руки в кровь кинжалами шипов.
Так проросла в душе любовь – растенье злое;
Я думал, что цветок лелею полевой –
Но вдребезги разнес неистовый алоэ
Фарфоровый горшок с узорной синевой.
(пер. Юлия Даниэля)
Nadin-ka:
Ричард Маккейн.
ТОРЖЕСТВО ЗЕЛЕНИ.
Цвета смарагда или нефрита,
листьев процежена тень через сито.
В зелени рост, в зелени шаг,
моря весеннего реющий флаг.
В зелени парки, где сбросила шкурку
чья-то лягушка, царевна, подружка,
чтобы напомнить о тине пруда.
Зелень растет, словно наши года,
чтобы вершину занять и украсить
ласковой тварью безрогой из ясель.
Зелень - тот хрусткий и новый банкнот,
что подтверждает, что ты не банкрот.
Зелень ревнива, тоскуя по раю,
зелень оскомину нам набивает.
В зелень одетый, иду выступать -
в лавре рубашка моя и тетрадь.
Лист пролистну и открою часть света -
буйную зелень, зеленое лето.
Svetass S:
ИОГАНН НЕПОМУК ФОГЛЬ
(1802-1866)
НА МОСТУ
Прислонившись к балюстраде,
Я люблю смотреть с моста.
В бархатистой чёрной глади,
Отражается звезда.
Чуть заметно ли теченье,
Или бурный мчит поток -
Остаётся без движенья
Серебристый огонёк.
Точно так твой образ милый,
В жизни светится моей:
То беспечной, то постылой,
Череде бегущих дней.
Образ зримый, ощутимый,
Но далёкий навсегда,
Как реке не достижима
Отражённая звезда.
(пер. Эрнста Левина)
Nadin-ka:
Райнер Мария Рильке
Немецкий юг, полуночь, полнолунье,
оживших сказок тающий обман.
Секунды с башен падают в туман —
в глубины ночи, словно в океан, —
дозора зов, деревьев многострунье,
и только миг один молчанью дан;
и молвит скрипка из безвестных стран
о ней, о белокурой, о колдунье…
Nadin-ka:
Октавио Пас
ПРИШЕЛЕЦ
Я понял на ходу, что я в тумане.
Струились лица, контуры текли,
все исчезало прежде, чем возникнуть.
Я плелся по безлюдным мостовым.
Вдруг на углу мне улыбнулся мальчик,
и мне взбрело потрогать его кожу
и убедиться, что она живая.
Но кисть руки в мальчишеских вихрах
растаяла — и мальчик содрогнулся,
впервые ощутив небытие.
И замер, изумленный этой дрожью.
Я плыл, меня несло ленивым ветром.
Стал виден сад и женщина в саду.
Я крикнул: «Это я! Ты не узнала?»
Слова мои, бесшумные снежинки,
расплылись в безответной тишине.
Чтоб добудиться, я поцеловал,
но губ ее, изваянных из камня,
коснулся только воздух — и казалось,
что целовало их воспоминанье.
И я оставил женщину вдвоем
с ее судьбой — остаться изваяньем.
И вновь меня несло ленивым ветром.
И были серы площади и стены.
И люди во плоти или в металле
выказывали, как они горды
быть явью, плотью, кровью или бронзой.
(А между тем наедине с собой
довольно взгляда, зеркала, молчанья,
чтобы разверзлась бездна под ногами —
мгновенье пустоты, неумолимость,
неизмеримость этого провала,
и злая безнадежность ожиданья,
и вечный страх, что ты такой, как есть.)
Опять меня несло ленивым ветром.
Пустыни улиц. Крик. Небытие.
И, от химер устав, я растворился
в тумане, из которого возник.
Перевод Анатолий Гелескул