Ветер вересковых пустошей (ЛР),под впечатлением от Светорады

Люся, спасибо огромное)))))


Да, Прекраса - молодец, сама ей поражаюсь. Когда начинала первый вариант писать она была совсем другой, хотя так и сводила ее судьба с Дагом. Но в этой версии мне она нравиться больше, она взрослеет и умнеет, как ее жизнь не бьет, а ей по сути досталось больше, чем Горлунг, Прекраса не отчаивается. Сама удивляюсь тому какая героиня у меня вышла))))) У меня же обычно или такие как Эва - пофигистки или очень депрессивные барышни. А Прекраса приятное исключение)))))

Катя, спасибо большое!!!!

Воспользовался, мужчины они редко упускают то, что им само в руки плывет))))) А уж такой как Даг тем более, в нем благородством и не пахнет. Но я обещаю, что Прекраса его еще помучает, не все коту Масленица)))))


Катя, прода будет и скоро, наверное, в понедельник, сейчас дописываю о Горлунг)))))
_________________

О, отлично! Ждем-с!
_________________

Катя, , спасибо!

Тут вот решила визуализировать героинь ))))

Наверное, вот такой должна быть Прекраса:


Ну, а вот так, наверное, должна выглядеть Горлунг:



Думаю, что вы представляли их себе немного иначе)? Или я хоть немножко, но попала?
_________________

В моем понимании Прекраса (Эми Адамс):

Горлунг (Лив Тайлер):

или такая (просто девушка из инета)

_________________

Очень хороший кусочек только вот переживаю я за эту глупую Прекрасу !!!! Я вот эту девушку увидела и сразу твой рассказ вспомнила это в моем воображении Горлунг
_________________

Эля! Поздравляю с новым званием!

Мне понравилась Прекраса Изабеллы и Горлунг Антонины, примерно такими я их и представляла.
Эля, фото маленькие плохо видно
_________________

Катя, не знаю как Эми Адамс она у меня стойко ассоциируется с Эммой Птичкой из Нормандской легенды Симоны Вилар)))
Но очень понравилась девушка из инета, что-то в ней есть)))))


Антонина, спасибо огромное за внимание!


С девушкой абсолютно согласна, точно Горлунг))))

Получилось так, что мои любимые читатели оучше меня представляют героев))))
Но я реабилитируюсь на Гуннхильд, точно)))))

Люда, спасибо огромное!!!!
И тебя поздравляю с новым званием, лазуритовая ты наша)))))
_________________

 » Часть 3, глава 33

Катя, спасибо огромное)))))

Выкладываю продолжение:
ГЛАВА 33
Горлунг с того памятного дня на берегу фьорда, когда Олаф ударил ее, долго собиралась с силами. Словно кошка, зализывала свои раны, готовилась к новым испытаниям, что приготовили ей боги.
Горлунг истово молила Фригг о наделении ее разумом и силами, ей столько нужно было понять и решить. И гнать от себя мысли о самом красивом воине Торинграда.
Чем больше проходило времени, чем больше думала она о всем произошедшем, тем больше ненавидела Торина. Права была Суль, ох, как права, когда внушала ей рвущую сердце неприязнь к отцу. Как мог он лишить ее последнего, что давало ей силы жить? С каким удовольствием, наверное, он смотрел на нее измученную, неуверенную, подавленную на свадебном пиру с Карном. Теперь же его душа томиться в Хеле, мучаясь и глядя на нее сильную и могущественную.
Теперь Горлунг будет применять свою силу только так, как учила ее Суль. Не будет больше игр в знахарку, отныне она станет самой беспощадной из всех живущих в подлунном мире. Ее будут бояться также как и бабку.
В тот вечер Горлунг первые за долгое время достала руны. Она долго смотрела на них, благоговейно любуюсь, ей казалось, что каждый камешек поет ей свою песню, рассказывает историю своей тоски и печали. Резные маленькие камни, словно ласкали ее руки каждой своей выпуклостью, каждым острым краем. Руны легли также как и прежде, быть ей женой правителя, она положит начало новому могущественному роду, ничего не изменилось, значит, все ее терзания были напрасными.
Горлунг заглянула не только в свое грядущее, нет, ее интересовала судьба еще двух человек. В раскладе рун боги показали ей ответы на терзающие ее вопросы. Горлунг увидела у одного длинный жизненный путь, богатство и почести, а у другого скорую смерть, грядущие горести и терзания, но чужие слезы, как говориться вода.
Подойдя к полированному подносу, что отражал стоящих перед ним, Горлунг увидела свое изможденное лицо с наплывающими синяками. Чудовищно, никогда она не была красавицей, но нынче она просто ужасна. Горлунг невольно вспомнила Суль, что считали подобной самой Фрее, ее, в отличие от бабки, никто не примет за красавицу.
Как такое может быть, что Олаф предпочтет ей свою белокурую, прелестную жену? И тут на ум Горлунг пришли слова Суль: "ты будешь женой смелого, доброго воина, который станет конунгом, он будет тебя сильно любить, вопреки всему: твоим словам, твоим силам, твоим делам".
Неужели так действительно будет? Вопреки всему? Горлунг вспомнила как готовилась ко встречи с княжичем Карном, уверенная в том, что он полюбит ее с первого взгляда и ни разу не посмотрит в сторону Прекрасы. Смешно. Теперь придется все это повторить заново. Пройти этот путь снова, шаг за шагом.
В тот вечер Горлунг заставила себя съесть весь ужин до последней крошки, ей предстояла битва, еще одна, теперь уже настоящая. А та, далекая, что лукавые норны посылали ей испытанием, была лишь подготовкой, которую она не выдержала.
***
Спустя две седмицы, после того памятного вечера, когда боги приоткрыли ей завесу грядущего, а с лица сошли синяки, Горлунг появилась в общем зале. В нем было шумно и жарко, мужчины вкушали вечернюю трапезу, рабыни подносили подносы и кубки. Гуннхильд и жены хирдманнов сидели немного в отдалении за маленьким столиком и пряли пряжу.
Свет очага отражался в белокурых волосах Гуннхильд, делая их необыкновенного цвета, словно полированное серебро. Когда кто-нибудь из женщин говорил ей что-то, Гуннхильд слегка поворачивала голову, и свет скользил по ее белоснежной шее, румяной щеке, и казалось, что в этом неверном свете она еще прекраснее, чем в свете солнца.
Горлунг увидев это, сразу же почувствовала себя не так уверено, как прежде, опять она будет сражаться за мужчину с красавицей. Почему, ну почему, у нее нет ни капли очарования бабки? Горлунг тут же одернула себя, зато она сильна, она возьмет иным, не пригожестью. И тут же в душе Горлунг змеей шевельнулось гордость, не смотря ни на что в Торинграде Олаф забыл свою красивую жену и на коленях умолял ее, Горлунг, уехать с ним.
Это воспоминание ободрило Горлунг и она гордо вскинула голову, как истинная княгиня и твердым шагом вошла в зал. Быстро осмотрев зал, она осталась недовольна им. Стол, что стоял посередине был узок и мал, его не сравнить с широким и длинным столом в гриднице князя Торина. Хирдманнов тоже было немного, у Олафа не было хорошей и боеспособной дружины, те наемники, что шли с ним в набеги летом, зимой разъезжались по своим домам. Поэтому за столом сидело с дюжину мужчин, остальные несли этим вечером дозор, вокруг двора Утгарда.
И как-то неуютно было в этом общем зале, то ли слишком темно, то ли очаг не грел так как надобно, то ли спускавшиеся по углам тенеты создавали такое запущенное впечатление. Горлунг сразу же вспомнилась наука княгини Силье, будь ее воля, она бы навела здесь порядок. Ничего, скоро здесь все будет иначе, так что не стыдно буде смотреть в глаза заезжающим гостям.
Взгляд Горлунг опустился на яства и сидящих за столом мужчин, которым прислуживали женщины, разносившие подгоревшее мясо и странного вида овощи. Горлунг передернуло, она недовольно посмотрела на Гуннхильд, чернавка проклятая, не может даже стол накрыть как подобает. Но ничего не долго ей быть здесь хозяйкой.
С таким мыслями, надменно вздернув голову, чтобы никто не забыл, что перед ними княжеская дочь, Горлунг прошествовала к очагу и села возле него на лавку. Взгляд ее более ни разу не обратился на сидящих за столом, казалось что все ее внимание было обращено на изменчивое пламя. Но это была лишь видимость, на самом деле Горлунг спиной чувствовала каждый взгляд, все эти холодные враждебные взоры, все кроме одного.
Она одела тоже бордово-красное платье, шитое черными нитками, что когда-то много дней назад одевала в день пира и знакомства с будущим князем Торинграда – Карном. В вороте платья виднелась тонкая белоснежная сорочка, черные волнистые волосы также, удерживались серебряным обручем, тем самым, что подарила ей Суль. И лишь одна вещь была новой - кровавый рубин, величиной с женский кулак висел на ее шеи. Тот, что когда-то давно подарил ей Олаф, знак покорности ему, того что она приняла его как хозяина.
Олаф смотрел на сидящую возле очага фигуру в красном, и думал о том, что эта проклятая женщина, похорошела за эти дни, что он не видел ее. Более она не похожа на безумную. В этот самый миг Горлунг немного наклонилась вперед, и в отблесках пламени очага вспыхнул рубин, его дар. Олаф, который не ожидал увидеть его когда-нибудь на ней в первый момент опешил, но после все его существо затопила волна первобытного животного удовлетворения.
Горлунг ни разу не взглянула в сторону Олафа, но тот факт, что она пришла в залу, что она спокойно сидит, не чураясь его людей, непомерно радовал Олафа. Она сделала свой выбор между проклятым, мертвым торинградским дружинником и живым воином. Горлунг выбрала его, Олафа, и все теперь будет иначе, она будет делить с ним ложе, будет радостно встречать его каждый вечер, день за днем и не будет более разрывающих душу и сердце терзаний, недостойных воина мыслей.
Олаф вспомнил сколько сил ушло у него на то, чтобы заполучить эту женщину и раздражение стальным кольцом охватило его, Горлунг ответит за каждый день, за каждый миг его терзаний, понесет свое наказание сполна.
***
Так продолжалось день за днем, Олаф уже привык к тому, что во время вечерней трапезы, дверь в общий зал отворяется, в проеме показывается худенькая женская фигурка. Горлунг одевалась в свои старые платья, пошитые еще по славянской моде, все они были темных тонов, и большинство из них в свете очага казались черными. Волосы ее черным руном окутывали худые плечи и тонкий стан, а на лбу красовался обруч, такой непривычный в Норэйг, где женщины скрепляли волосы на затылке и они свободно струились по спине, оставляя лоб открытым. Одно лишь было неизменно на ней – кроваво - красный рубин, что висел на тонкой шее, слишком массивный для Горлунг, он, словно камень на шее утопленника, тянул ее к земле.
Каждый вечер Горлунг неспешно ступая горделивой походкой, проходила к очагу и садилась на лавку подле него. Она не делала попыток поговорить с кем-нибудь, подсесть за стол, где сидели женщины. Нет, она выбирала одиночество среди полного зала людей.
Олаф понимал, что Горлунг делает все, что позволяет ей гордость, показывая покорность ему. Теперь его очередь делать шаг и Олаф расчетливо обдумывал его. Больше он не будет молить Горлунг о милости, нет, теперь боги сделали его хозяином положения. Довольно унижаться перед ней.
Но не смотря ни на что для Олафа самыми долгожданными стали эти вечера, вечера томления, ожидания. Он мог заставить Горлунг, принудить, показать свою силу. Но Олаф хотел, чтобы все было иначе, поэтому его душа опять начала метаться и терзаться, забыто было хрупкое перемирие с Гуннхильд, он больше не отворял дверь в ее покой. В неверном свете очага взгляд Олафа был неотрывно прикован к спине дочери князя Торина, Олаф следил за ней хищным взглядом. Стоило Горлунг только зайти в общий зал, и воздух в нем становился для Олафа, словно иным, тягучим, тяжелым, жарким. Его игра началась.
И если Горлунг еще не до конца понимала намерения Олафа взойти с ней на ложе, то все прекрасно понимала Гуннхильд. Она лишь грустно качала головой, наблюдая хитрый, ждущий взгляд, с которым ее муж смотрел на славянку. Гуннхильд не узнавала своего мужа в этом мужчине. Ее Олаф был добрым, благородным, нежным, а эта женщина сделала его иным - жестоким, равнодушным, злым. Ночи Гуннхильд опять стали полны бессмысленного ожидания мужа, волнений и тревог, за что боги так ее карают?
А Горлунг же при всей своей вновь обретенной уверенности и не догадывалась, что Олаф собирается сделать ее своей наложницей. Горлунг была наивна, весь ее опыт общения с мужчинами сводился к постылому замужеству и заигрывания с Яромиром. Чуравшаяся в детстве славянских женщин, Горлунг была уверена что Олаф сделает ее неполной женой, ей даже в голову не приходило, что может быть иначе. Она же княжеская дочь, княгиня, а не простая девка, к несчастью для Горлунг, она не понимала, что в Норэйг она утратила все свои титулы.
В один из таких вечеров Олаф во время вечерней трапезы подозвал Горлунг к столу. Она подошла к нему, смело глядя прямо в глаза.
- Горлунг, завтра у нас будет гость. Мой отец прибудет, дабы благословить меня на новый набег.
- Неужели мне доведется увидеть самого Ингельда Гудисона? - без должного интереса спросила Горлунг.
- Да, доведется. Я хочу, чтобы ты была любезна с моим отцом.
Горлунг послушно кивнула, склонив голову. В этот момент рубин, висящий у нее на шее, стал нестерпимо жечь кожу, хозяин отдал распоряжение. И тогда Горлунг впервые поняла, насколько она недооценила Олафа, он больше не будет просить ее взаимности, он заставит ее и накажет в случае непослушания. Новый хозяин ее тела, души, помыслов, достойный приемник Карна.
- Ты будешь сидеть с нами за столом. Ты - дочь Торина, дочь конунга и не гоже тебе прислуживать нам.
И Олаф, и Горлунг понимали, что он сказал глупость. Жены и дочери конунгов подносили им кубки на пирах, так было заведено из по кон веков и редко сидели за одним столом с мужьями и отцами, исключение делалось в случае сватовства, если конунг был милостив. Значит, Олаф хочет похвалиться перед отцом трофеем.
Горлунг ничего не возразила, лишь кивнула еще раз. Кивнул ей и Олаф. Игра хозяина продолжилась.
_________________

Эля, ну заинтриговала так заинтриговала!
Ну кто же эти неизвестные "два человека"?????

Я уже предвкушаю его расплату!
_________________

Эля, какая интересная глава,
Мне очень нравится как ты описываешь размышления и чувства героев
Ой как хочется узнать что же дальше

_________________

Катя, Люся, спасибо вам огромное!!!!



Старалась, ох, старалась)))))



Если честно, я тоже ее предвкушаю))))



, я аж засмущалась, как приятно)))))



Прода будет, скорее всего завтра, надо кое-что подправить...
_________________

 » Часть 3, глава 34

Девочки, извините за долгое молчание, что-то приболела. Исправляюсь и выкладываю новую главу:
ГЛАВА 34
На следующий день в маленький двор Утгарда приехал конунг Ингельд Гудисон, прозванный Молчаливым. Ингельд был одним из самых могущественных конунгов Норэйг, его земли простирались на северо-востоке норманнских владений, каждым своим поступком он старался подчеркнуть свою значимость. Поэтому, даже приехав благословить сына на новый набег, конунг Ингельд окружил себя таких количеством хирдманнов, словно сам собирался пойти в поход.
Горлунг не выходила встречать конунга Ингельда Молчаливого утром со всем народом Утгарда, она знала, что ее временем является вечер. Когда заходит солнце даже боги устают и не так пристально смотрят за происходящим в подлунном мире. К тому же Горлунг не хотела видеть друга Торином, даже не зная конунга Ингельда, Горлунг воспринимала его, как врага.
Увидела Горлунг Ингельда Молчаливого лишь вечером, предчувствия не обманули ее. Даже внешне конунг Ингельд был похож на своего теперь уже покойного друга: светлые волосы с проседью, ухоженная короткая бородка, только глаза у него были, как у сына, невероятного сине-зеленного цвета, словно царство Эгира плескалось в них.
Когда Горлунг вошла в зал, никто не обратил на нее внимания, ей внезапно вспомнился другой такой вечер, когда она заходила в гридницу Торинграда. Как давно это было! А после, в тот памятный вечер дружинники принесли к ней в покой раненного Яромира. Нельзя, нельзя о нем вспоминать, милая Фригг, дай сил забыть, не помнить. Горлунг тряхнула головой, прогоняя мысли о Торинграде, и огляделась вокруг.
Хирдманны шумно спорили друг с другом и наперебой рассказывали сальные истории, их хохот эхом отражался под сводами закопченного потолка общего зала Утгарда. Рабыни разносили полные кубки, блюда, ставили их на стол перед хирдманнами. Воины же пытались их ненароком погладить за округлые места. Все было также как и в Торинград, воины везде одинаковые.
Гуннхильд вся невыразимо прекрасная в белом одеянии, шитом серебром, впереди с большими серебряными фибулами , украшенными изумрудами, подносила кубки Олафу и конунгу Ингельду Молчаливому, вымученная улыбка не сходила с ее уст. Но улыбка померкла на ее устах, стоило лишь Гуннхильд увидеть славянку, вошедшую в общий зал. Все существо Гуннхильд не понимало, как можно променять ее на эту черноволосую, худую женщину.
Горлунг пришла одетая в черное, шитое по славянской моде, платье, вытканное по подолу и рукавам золотыми лепестками, в вороте белела тонкая сорочка, на шеи алел подарок Олафа, голову украшал золотой обруч. Все то, что другая на ее месте спрятала или постаралась сделать менее заметным, Горлунг выставила напоказ и это удивительным образом шло ей. От черного платья ее волос казался раскинутым по плечам шелком цвета крыла ворона, кожа казалась белее сорочки, румянец легкий причудливо оттенялся рубином, пальцы тонкие в золотых перстнях, казались хрупкими, словно молодые ветки вереска.
Горлунг неуверенно стояла в дверях и, заметив, что никто не обратил на нее внимания, отошла к своему месту у очага. Сколько вечеров она просидела здесь, составляя план того, что нужно изменить в Утгарде, она думала о чем угодно, лишь бы мысль о еще одном постылом муже не посещала ее. Но на этот раз у нее будет власть, у нее будет свой двор, ведь именно для этого и стоит жить, все остальное вода, что течет из одного русла в другое.
- Горлунг, твое место подле меня - услышала она громкий окрик захмелевшего Олафа.
Горлунг, гордо подняв голову, подошла к сидящему во главе стола хозяину Утгарда. Наклоном головы она поприветствовала его и села на указное им место.
- Отец, хочу тебе представить Горлунг - дочь конунга Торина - твоего давнего друга - важно сказал Олаф.
- Ты дочь Торина? - недоверчиво переспросил Горлунг конунг Ингельд. Его глаза внимательно следили за каждым ее движением, словно Ингельд не верил, что перед ним живой человек.
- Да - хрипло ответила Горлунг.
- Ты не похожа на него - заметил Ингельд.
- Боги пожалели меня - глядя ему в глаза, сказала Горлунг. Ей не нравился Ингельд, слишком уж он был похож на Торина, такой же холодный и жестокий. Горлунг никогда не испытывала неприязни к своему свекру - князю Фарлафу, она никогда и не вспоминала о том, что они с Торином друзья, но почему-то мысль о дружбе отца Олафа и Торина не отпускала Горлунг. Она сразу же люто возненавидела конунга Ингельда.
- Дерзко - хмыкнул конунг.
Горлунг посмотрела прямо в зеленые хитрые глаза конунга Ингельда и ответила:
- Мой отец не дал мне повода гордиться сиим родством.
- У тебя глаза Суль - как бы, между прочим, заметил Ингельд - но больше ничего нет в тебе от этой ведьмы. Жуткая была она баба, настоящая ведьма, словно околдовала нашего Торина, с виду прекрасная, яко Фрея, но сердце у нее было черное, словно сам Локи правил в нем. А мать твоя была мила, но в тебе нет ничего от нее.
- Я знаю это - все также ровно ответила она.
- Почему ты здесь? Как ты оказалась во дворе моего сына? - спросил Ингельд.
- Я увез ее - вставил свое слово Олаф.
- Твой отец отпустил тебя с моим сыном?
- Он к тому времени уже томился в Хеле - хрипло ответила Горлунг.
- Она твоя жена? - спросил Ингельд сына.
- Нет.
- Ты сделал наложницей дочь моего друга? - строго спросил конунг Ингельд.
- Почему только дочь друга - хищно улыбнувшись, сказала Горлунг - я - княгиня Торинграда, жена князя Карна - сына князя Фарлафа.
- Ты бросила своего мужа, чтобы стать наложницей моего сына? - потрясенно спросил конунг Ингельд.
Горлунг ничего не ответила, лишь передернула плечом, словно ее совсем не интересовало мнение конунга Ингельда.
- Ты достойная внучка Суль - брезгливо ответил Ингельд - поди, прочь.
Горлунг с достоинством встала и величаво пошла к выходу. Но она заметила потрясенный взгляд, которым проводила ее Гуннхильд, видимо, с конунгом Ингельдом никто ранее так не говорил.
Гуннхильд же молча, смотрела в прямую спину, удаляющейся соперницы. Княгиня! Дочь князя! Вот почему Олаф так упорно добивается ее. Для незаконнорожденного сына конунга славянская княгиня была мечтой о всеобщем признании, той женой, что можно с гордостью показать отцу. А она, Гуннхильд, лишь любовь молодости, бедная и теперь уже забытая.
***
На следующий день, когда конунг Ингельд отбыл в свой двор, в покой Горлунг пришла рабыня и передала ей приказ Олафа прийти в общий зал.
Горлунг быстро переоделась в свое бордовое платье, которое по ее мнению несло ей удачу, и пошла в зал. Сердце ее стучало гулко, громко, ей казалось, что этот звук слышен даже во дворе.
Олаф, словно загнанный зверь, метался из угла в угол один в холодном зале. Увидев вошедшую Горлунг, он остановился, и долго смотрел на нее, словно увидел в ее облике что-то, чего раньше не было.
- Почему ты не сказала ему правду? - зло спросил ее Олаф.
- Какую правду? - спокойно уточнила Горлунг.
- Что ты не бросила Карна, что так получилось, что были восстания славян?
- Ему это все равно, он сделал свой вывод.
- Почему ты позволила ему думать, что ты моя наложница? - Олаф задал главный вопрос, что терзал его.
- А почему ты позволил так думать своему отцу? - в ответ спросила она.
Олаф промолчал.
«Значит, он решил, что я буду лишь его наложницей? - поняла Горлунг. - Ну, что же думай, но норны все сплетут иначе, наши судьбы связаны. Ты станешь конунгом, только рядом со мной» - подумала Горлунг.
- Выходит, это лишь вопрос времени - покорно склонив голову, сказала Горлунг, перед тем как уйти.
А Олаф остался потрясенно стоять один в общем зале, раздумывая над тем, было ли в ее словах обещание или приглашение. Нет, в ее словах была покорность, и даже не ему, а богам. Значит, скоро, совсем скоро она станет его.
Горлунг же до дрожи в коленях боялась той ночи, когда Олаф наконец-то призовет ее на свое ложе. Эта ночь неумолимо приближалась.
***
Горлунг ходила по своим покоям кругами, ей казалось, что стоит только остановиться и страх навалиться железным кольцом, сомкнет свою черную лютую пастью над ее головой.
Придет ли сегодня Олаф? Будет ли он ее заставлять? От этих мыслей ладони Горлунг становились влажными, колени начинали трястись. Еще один Карн. Ну, почему, почему все именно так? Олаф опять ударит ее, как всегда это делал Карн, но тот хоть не бил по лицу, а этот...
Маленький очаг весело пылал жаром, но ей не было тепло, нет, по коже пробегал легкий морозец, озноб. Когда в последний раз она так боялась? Горлунг не помнила. Даже в брачную ночь с Карном в ее душе не было ни капли страха, лишь тупая покорность княжичу, она тогда еще не ведала о том, что грядет. В голове Горлунг всплыл образ Карна, молодого, сильного мужчины, не лишенного привлекательности. Она вспомнила как он своим каждым прикосновением старался причинить ей боль и страшно досадовал тому, что жена не плачет.
Горлунг остановилась возле своего узкого ложа, обняв себя за плечи, печально, как печально все. И опять чужой нелюбимый мужчина, хозяин ее тела и даже не в силу святых уз супружества, нет, просто потому, что она живет здесь, в его дворе.
Такой и увидел ее Олаф, отворив поздним вечером, дверь в покой Горлунг.
- Почему ты не пришла вечером в зал? – с порога громко спросил он.
- Ты был зол днем на меня. Я решила, что мне там не рады – не повернув головы, ответила Горлунг.
- Зря. Тебе здесь рады.
Повисло долгое молчание.
- Горлунг, я устал от этого. Когда я увозил тебя из Торинграда, то поклялся Эврару Одином, Тором, Бальдром, что не трону тебя против твоей воли.
- Правда? – удивленно вскинув бровь, спросила она. Надо же предатель Эврар позаботился о ней.
- Да. Я хочу знать, станешь ли ты моей по своей воле?
- Разве мой ответ что-либо изменит? – горько спросила Горлунг, в душе надеясь на его благородство.
- Нет, не изменит.
- Зачем ты спрашиваешь тогда? – упавшим голосом спросила она.
- Я ухожу в набег, Горлунг, скоро, тебе не дадут здесь жить без меня, ты сама отгородилась ото всех. Но если я оставлю тебя своей женщиной, они побояться и не тронут тебя.
Олаф промолчал и подал Горлунг руку, на которую она долго смотрела перед тем как принять ее. Но все, же положила свою холодную ладонь в его руку, рано или поздно придется все равно.
Они вышли из покоя Горлунг и Олаф уверенно вел ее по коридору. Встречные им на пути хирдманны глумливо улыбались, но глядя на хмурое лицо Горлунг, ничего не говорили. Наверное, такими же взглядами провожали торинградские дружинники князя Торина и очередную чернавку или девку теремную. И этот ее позор хирдманны будут помнить долго.
И вот, наконец, они вошли в покой Олафа, он был просторным: посередине стояло ложе, у стен стояли сундуки, а напротив ложа был большой очаг.
Горлунг остановилась возле большого застеленного белой меховой полостью ложа. Когда она обернулась назад, то увидела, что Олаф закрывает дверь в покой на засов, паника поднялась в душе ее. Горлунг беспокойно стала оглядываться по углам опочивальни, словно ища другой выход. Но темные углы, казалось, усмехаются ей в ответ, показывая свои цельные стены.
Горлунг зажмурилась сильно, до рези в глазах и на какой-то миг ей послышался злорадный хохот Карна, что смеялся над ее страхом. Горлунг встряхнула головой, она не боится, разве можно ей сделать что-либо хуже, чем то, что боги забрали Яромира? О, боги, нельзя, нельзя о нем помнить.
В этот момент Олаф подошел сзади к ней и обнял за плечи, крепко, словно боялся, что она убежит и прижался щекой к макушке Горлунг.
- Ты ведь не боишься? – спросил он. Хотя прекрасно видел, что, несмотря на каменное выражение лица, каждая частичка ее тела просто трясется от страха.
- Нет – глухо ответила Горлунг – я – мужняя жена, чего мне бояться? Я всего лишь изменю своему мужа, ведь только так я его еще не предала – горько ответила Горлунг и слово обмякла в его руках, смирилась.
Горлунг старалась зажмуриться покрепче и не смотреть, как Олаф раздевается, как стаскивает с нее платье, снимает с головы золотой обруч. Открыв глаза, она увидела, что на ней осталась лишь белая тонкая нижняя сорочка, да красный рубин на шее. Словно только осознав, что стоит почти раздетая перед чужим мужчиной, даже не мужем, она быстро забралась под меховую полость. Олаф усмехнулся.
- Видно хорошим Карн был мужем.
Горлунг промолчала, глядя на стену над его головой невидящими глазами, а потом и вовсе их закрыла. Она прекрасно знала, что сейчас будет: Олаф ляжет подле нее, уберет полость, задерет ее сорочку и скажет, подобно Карну, «тощая, страшная, смотреть неприятно», ударит, будет терзать ее тело. Все это уже было, сколько раз она выносила эти ночи с Карном? Раз в седмицу точно, ну, и эту ночь она переживет.
Но вместо всего этого, Олаф нагнулся над ней и начал целовать ее лицо, Горлунг удивленно моргнула. Ладно, сейчас увидит ее тело и все будет, как и прежде. Вот его рука уже шарит по ее боку, осталось немного.
Но к удивлению Горлунг, Олаф лишь целовал открывающуюся ему кожу, так словно до этого не видел ничего более достойного такой ласки. Горлунг удивленно смотрела на его темную голову, склонившуюся к ней.
Время шло, а Олаф ни разу не ударил ее, и никаким другим образом не причинил ей боли. Странно, может, он не силен в этом? Внезапно Горлунг поняла, что вот так это и должно быть, вот, почему бабы славянские так любили говорить об этом в светлицах, а она никогда не слушала их, и, брезгливо поджав губы, уходила.
Горлунг в порыве благодарности к Олафу погладила его по голове, а он, подняв голову, прижался к ее руке и перецеловал каждый пальчик, так словно они были бесценными. А потом Олаф поцеловал ее, как когда-то в Торинграде, когда убеждал ее бросить Карна и бежать с ним. И такая сладость разлилась по телу Горлунг, что вся она словно растаяла в этих сильных руках, под этими жаркими поцелуями.
***
В свой покой Горлунг вернулась поздней ночью, она незаметно покинула опочивальню Олафа, пока он спал, раскинув руки на ложе.
Горлунг зябко повела плечами, очаг давно догорел, и в покое стало довольно прохладно. Подложив дров в очаг, Горлунг быстро развела в нем огонь и подошла к стоящему в углу покоя сундуку. Она достала из него тонкий шнурок с подвеской оберегом, все, что связывало ее с Яромиром.
- Прости меня, Яромирушка, предала я тебя – тихо сказала Горлунг, вертя в пальцах оберег.
Предала, так как только может предать женщина: и душой, и телом, нет ей прощения. Лучше бы, лучше бы было, если бы Олаф бил ее, издевался, стал вторым Карном. Тогда бы она так и осталась верна своему Яромиру, она бы представляла его каждый раз, восходя на ложе с Олафом, точно также как это было с Карном. Но, нет, теперь все иначе.
И ни разу Горлунг не подумала о том, что предала она того, кто ей не принадлежал ни единого мгновения своей жизни.
_________________

Выполняю свое обещание, визуализирую Гуннхильд, о-моему, она вот такая:
, ну лили такая
_________________

Эля, поправляйся скорее!
Спасибо за продолжение. Вот у них и случилось ЭТО. Думаю, что Гуннхильд без боя не сдастся. Тут ещё и Олаф уезжает.
Кстати, из двух образов Гуннхильд мне больше второй нравится. София Майлз более натуральной кажется и вполне соответствует стандартам красоты того времени.
_________________

Эля, спасибо за продолжение
Уряяяя!!! Как я рада что у Горлунг с Олафом *это* случилось
Может я наглею, но сегодняшнее утро прошло
ЗЫ: Эля, выздоравливай !
_________________