В тебе моя жизнь... (исторический ЛР)

Marian, прочитала 22 главу.


Впечатлена развитием сюжета и вся нахожусь в задумчивости по поводу дальнейшей судьбы героев.
Спасибо автору за удовольствие читателя

П.с. Насчет смоделированных персонажей (визуальных) остаюсь при прежнем мнении. Загорский не таков.
_________________

бяка,
приняла к сведению ваши замечания. Просто мне эту главу тяжелее всех было перечитывать, поэтому и появились такие недочеты. Перепроверю все еще раз.


Поверьте, им еще немало предстоит всего


У каждого свое представление о героях. Даже я иногда, глядя на обложку, негодую - куда смотрел художник-оформитель, когда текст читал


Заходи, буду ждать с нетерпением.


Бяка, Одинец/Марина и все-все мои читатели, известные и неизвестные мне, спасибо вам за то, что следите за моими героями
Муз у меня, конечно, очень капризный (на предыдущей главе вообще отказывался помогать писать - идею подкинул и ушел гордо), но обещаю стараться радовать вас продолженими, как можно чаще.
_________________

Уважаемая, Marian!
У меня просто нет слов, чтобы выразить свое впечатление. Мне очень нравится Ваш роман! Занимательный сюжет, интересные герои. Был момент, когда я надеялась, что Марина примет предложение Воронина. Но потом, после объяснения с Загорским, ее согласие вызвало неприятие.
Есть одно маленькое замечание, почему вы называете Воронина Анатолем Михайловичем? Ведь ребенка не могли крестить Анатолем. Это неприятно режет глаз при чтении.
Надеюсь, Муза Вас не оставит, и Вы вскоре порадуете своих читателей продолжением.
_________________

Спасибо за приятные слова.


А чем вам имая не понравилось? Крестили его, конечно, не Анатолем, а Анатолием (см. святцы http://tonos.ru/articles/nameday). Но так как раньше имена любили коверкать на французский лад, потому что второй, вернее, первый язык речи был французский среди русской знати, то и Анатолий превратился в Анатоля.
Это имя еще мелькало у Толстого в "Войне и мире".

Девы, мистика какая-то! Когда я имя выбирала, то руководствовалась личными симпатиями к нему - прямо-таки запало оно у мне Льва Толстого. А сегодня решила проверить, есть ли имя в святцах, и нашла несколько ссылок по значению имени. Девы, это просто мой герой, как я его задумывала, и как он осуществляет свою линию в моем романе. Зацените:

"Анатолий умеет ладить с людьми и слывет, как правило, человеком с покладистым характером. Однако в экстремальных ситуациях может противопоставить себя коллективу, стать неуправляемым, колючим и неуживчивым.
У Анатолия развито чувство справедливости; если он руководит людьми, то будет это делать в форме, не унижающей человеческого достоинства. Деликатен. Эти мужчины обычно рассудительны, уравновешенны, легко завоевывают доверие женщин. Обожают блондинок. С родителями жены быстро устанавливают хорошие отношения, особенно с тестем, к которому относятся как к своему доброму и старому другу.
Анатолия частенько можно застать за рюмкой водки, но к добру такое "общение" вряд ли приведет, так как Анатолий легко привыкает к алкоголю. Ему не следует пить еще и потому, что в нетрезвом состоянии он плохо контролирует себя, бывает груб, может затеять драку.
Когда Анатолий взрослеет, для многих становится неожиданностью, когда в нем вдруг начинает проявляться огромная воля и упорство. Он редко горячится, предпочитая вместо этого внешне спокойно гнуть свою линию, и очень часто добивается своего! Анатолию чужды резкие и быстрые атаки; тихой сапой он добивается гораздо большего. При этом он способен долгое время сохранять верность и прощать людям их слабости и ошибки до тех пор. Пока в один прекрасный момент вдруг не охладеет к человеку. Тогда уже никакие уговоры и обещания не смогут смягчить Анатолия, он останется холоден и равнодушен.
Из недостатков Анатолия можно выделить, пожалуй, только особую падкость на лесть и похвалы, а так же чрезмерную скрытность даже с самыми близкими людьми."

О как! Прямо-таки в точку! Теперь я вижу, что герой стал Анатолем вовсе не случайно.
_________________

Против самого имени я ничего не имею. Просто Анатоль - это изменение на французский манер. Вы же не называете Загорского "Серж Кириллович" или Арсеньева - "Поль Григорьевич".

 » Глава 23

Тогда прошу простить авторское видение .

Глава 23

Марине никогда не забыть тот июль. Именно этот месяц так перевернул всю ее дальнейшую жизнь. Иногда, оглядываясь назад, она понимала, что это само провидение так сложило судьбы всех персонажей, окружающих ее, так скрутило их в один клубок, что по-иному и быть не могло. Все сбылось так, как предрекала старая цыганка в имении Арсеньевых, словно кто-то свыше уже предначертал линию жизни каждого.

На торжестве по случаю дня рождения Александры Федоровны Марина повторно предстала пред императорской четой, но уже в качестве нареченной графа Воронина. Ей уже было не избежать этого звания в свете – их оглашение на вечере у Львовых было словно снежный ком, неся вслед за собой многие события, остановить которые или придержать ход которых девушка уже не могла. Ей стало казаться, что скоро этот ком поглотит ее с головой, и нет от этого никакого спасения.

- Les Marieiages se font dans les cieux•, - произнес тогда император, смутив и Марину, и Анатоля. – А уж браки по любви тем более. Скажу вам en grand secret•, милая барышня, граф без ума от вас, поверьте мне, я вижу почти каждый Божий день, как он витает в облаках, - стоявшая рядом с ним супруга легонько толкнула его в бок.
- Nicolas, вы смущаете молодых, - мягко проговорила она и обратилась к Анатолю и его невесте. – Поздравляю вас. Уверена, что вы найдете в друг друге свое счастье.
- Как нашли свое мы с Аликс, - добавил император, поднося руку императрицы к губам. Потом он перевел взгляд на своего адъютанта. – Когда же вы намерены венчаться? Настаиваю на скором венчании, ибо хочу вернуть обратно своего прежнего Воронина с небес. По крайней мере, на службе.
Окружающие их гости рассмеялись шутке императора. Марина же лишь вежливо улыбнулась – ей показалась эта шутка оскорбительной для ее жениха, посему неприятной ей самой, что слегка удивило ее.

- Вы так говорите, государь, - постаралась сгладить углы Александра Федоровна, будто заметив возникшую напряженность в ней. – Словно брак возвращает человека с небес влюбленности на грешную землю. Негоже такие шутки шутить при обсуждении предстоящего венчания – вы можете спугнуть молодых, и они переменят свое решение.
Ее слова вызвали очередную волну негромкого вежливого смеха и улыбок среди окружающих их. Император же поспешил возразить в ответ в их шутливом обмене репликами:
- Разумеется, я не это имел в виду. Но иногда, ах, иногда так бывает. Мне ли, получающему просьбы о разводе, не знать этого? Но будет об этом! Так, когда же венчание, граф? Мы бы хотели, чтобы оно состоялось в церкви Аничкова дворца, если у вас нет возражений по этому поводу, - Анатоль и Марина тут же склонились перед царской четой: он – в поклоне, она – в низком реверансе. Это было большая честь для них, ведь Аничков – любимейший дворец императора, и лишь избранные удостаивались такого положения.
- Кроме того, насколько мне известно, у вас, граф, нет пока никого на примете, кто мог бы стать вашим посаженным отцом. Я буду счастлив разделить с вами радость этого наиважнейшего дня в вашей жизни в этом качестве, - продолжил государь, и молодые снова склонились перед ним.
- Благодарю вас, Ваше Величество, за оказанную мне и моей нареченной честь. Мы будем только рады, - ответил Анатоль. – Что касается даты венчания, то мы планировали назначить его до Филиппова дня.

Филиппов день! Марина почувствовала, как у нее задрожали ноги и онемели пальцы на руках, а скулы свело от напряжения держать при всем этом счастливую улыбку на лице. О Боже, Боже, Боже! Как все запуталось! Венчание в Аничковом, а государь – посаженный отец Анатоля. Как скажите на милость им выпутаться теперь с Сергеем из всего этого?
- Будь я на вашем месте, граф, и имей такую очаровательную невесту, я бы тоже торопился под венец, - улыбнулся император, и все рассмеялись, а императрица шутливо стукнула супруга сложенным веером по локтю.
Лишь Марина стояла ни жива, ни мертва. Она улыбалась окружающим ее людям, кивала им, обменивалась репликами, а ее мозг в это время напряженно работал, обдумывая, как ей следует вести себя далее. И роскошный бал после торжественного обеда, и даже великолепный фейерверк, устроенный в честь дня рождения императрицы тем же вечером не смогли отвлечь ее от ее тяжелых дум.

После торжества по случаю помолвки Марина наотрез отказалась выезжать куда-либо, ссылаясь на мигрень и страшную духоту. Даже в день собственных имен она не изменила своему настроению и отказалась устраивать прием, даже небольшой для самых близких знакомых, несмотря на все уговоры матери.
Позднее Марина стала объяснять свое нежелание выходить в свет дождями, что непрерывно проливались на Петербург во второй половине июля. Уже всем ее близким было очевидно, что она ищет предлоги, чтобы избежать общения с кем-либо. Анна Степановна как могла объясняла это странное поведение дочери волнением и нервозностью перед предстоящей свадьбой, подготовка к которой шла полным ходом. Не каждой же приходится идти под венец в церкви Аничкова дворца да еще с императором в качестве посаженного отца жениха!

- Это большая честь для нашей семьи, - убеждала она Воронина, приезжавшего с визитами раз в два дня. – Естественно, Марина переживает по этому поводу, как и любая другая девушка переживала бы на ее месте.
- Скажите, Анна Степановна, а что там с письмами князя? – вдруг в один прекрасный день спросил Воронин свою будущую тещу. – Он все еще пишет к ней?
- С начала июля ни одного письма, Анатоль Михайлович, - ответила застигнутая врасплох Анна Степановна. Она не успела ничего придумать путного за эти мгновения и решила открыть правду - с того дня, как женщина перехватила письмо от князя, переписка то ли прекратилась, то ли стала вестись в обход Бориски. Хотя письма для Арсеньевой ему передавались еженедельно.

Воронин кивнул собственным мыслям и задал очередной каверзный вопрос:
- А не думаете ли вы, что сии странности в поведении вашей дочери могут быть связаны именно с этим обстоятельством?
Précisément!• Иногда по ночам Анна Степановна слышала, как Марина плачет в своей комнате, и это разрывало ей душу. Она корила Загорского за то, что разбил сердце ее дочери, ибо догадывалась, что что-то произошло, но что именно понять так и не могла. Скорее всего, он уже наигрался в любовь и оставил Марину в покое. Вопрос был только в том, насколько серьезно их увлечение, и женщина установила пристальное наблюдение за бельем девушки. Слава Богу, ее опасения вскоре были развеяны, и Анна Степановна с легкой душой приступила к приготовлениям к предстоящим торжествам. Поплачет и перестанет, решила она. Не ей первой на этой земле разбили сердце.
- C'est une absurdité!• Разумеется, нет, - чуть нервно рассмеялась Анна Степановна. К ее явному сожалению, убедить Воронина в ложности его предположения она так и не смогла.

В отличие от Анны Степановны, не обеспокоенной состоянием Марины, Агнешка все с возрастающим беспокойством наблюдала за своей девочкой. Ей совсем не нравилось отсутствие аппетита той, ее вялость и сонливость, перепады настроения. Конечно, были крови в начале месяца, но все же… Она слыхала, что так иногда бывает – вроде и крови есть, да в тягости жинка.
Или вдруг от этой хандры какая болезнь нападет на ее девоньку? Агнешка помнила, как тяжко дались Марине те несколько лет в Ольховке, что она провела в попытках забыть Загорского. Теперь же будет еще горше – ведь посетивший рай, никогда не забудет его плодов, и тяжелее будет вычеркнуть из памяти их вкус и сладость.
- Прости грехи моей девочки, Господи, - ежедневно молилась она перед образами. – Помоги ей пережить те трудности, что посылаешь ей в испытание. Матка Боска, верни здоровье моей девочке, телесное и духовное. Помоги ей, помоги ей…

Агнешка каждое утро ходила сама к почтарю (Анна Степановна была права в своих подозрениях), но заветного конверта так и не было. Старая женщина не понимала, как и Марина, что произошло с князем. Ужели он обманул ее касаточку? Ужели оставил? Но нет – Агнешка вспоминала ту странную бабочку, залетевшую к ним в комнату, и неистово молилась с того дня перед образами, прося Господа защитить супруга и защитника ее девоньки, втайне от Марины. Она слыхала, что там, в том далеком краю идет война, и кто знает, как может обернуться эта поездка. Ведь пуля или сабля не разбирает, кто перед ними – благородный человек или простой солдат, и жизнь отнимает одинаково.

Марина же за прошедшее время со дня их расставания с Загорским устала лгать и притворяться донельзя. Ей, презирающей ложь и обман, было тяжело как никогда ранее. Она же была просто в панике от того, что все идет далеко не так легко, как расписывал ей Загорский. Девушка стала очень раздражительной и нервной, то и дело срывалась на крик и слезы, за что сама себя потом корила. И самое ужасное во всей этой ситуации было то, что она чувствовала себя совсем одинокой.
Одна и беззащитна перед всеми теми, которым лгала в глаза, мило улыбаясь.

Бедная девушка писала к Загорскому письмо за письмом. Умоляла, просила, уговаривала объявить об их браке и забрать ее к себе. Куда угодно – в имение, на Кавказ. Ей уже было все едино. К середине июля, не получив более почти за месяц ни одного письма от князя, Марина совсем пала духом. Вскоре ее письма из умоляющих превратились в угрожающие.
«… Я не понимаю, что происходит. Я не понимаю твоего молчания. Где ты и что с тобой? Разве не обещал ты писать мне еженедельно, чтобы я получала твои письма как можно чаще? Разве не говорил ты, что это будет служить лишним доказательством того, что ты не забыл про меня?»
«…. Филиппов день. Эта дата висит, словно Дамоклов, меч над моей головой. Ты обещал, что к Покрову мы разрешим нашу situation, но я не вижу ни единого подтверждения твоим словам. Если ничего не изменится к назначенной тобой дате, я самолично открою тайну и своей семье, и старому князю. Клянусь тебе, я пойду на этот шаг, ибо у меня нет иного пути».

Совесть девушки отягощало к тому же поведение ее жениха. Воронин ездил к ней исправно, привозил подарки, присылал цветы и конфеты, словом, вел себя, как влюбленный мужчина. Что, кстати, Марина легко читала по его глазам: они смотрели на нее с таким слепым обожанием, когда он предполагал, что этот взгляд незамечен окружающими, что ей становилось прямо-таки дурно от переживаний.
Анатоль имел полное право на то, чтобы быть любимым, и не его вина была в том, что она не могла дать ему этой любви. Каждый раз, когда Марина отстранялась от него, стремясь избежать объятия или поцелуя, она видела боль в глазах Анатоля, которая отзывалась в ее сердце резким уколом.

Этот водевиль необходимо было прекратить, решила Марина для себя. Более так продолжаться не может. Ждать письма от Загорского не стоит – почта всегда работала из рук вон плохо. Да и потом решать тут должна для себя она, а не он.

В тот день прямо после полудня в дом на Морскую приехала m-lle Monique, одна из самых популярных мастериц столицы. Запись к ней на пошив гардероба велась чуть ли не за три месяца да и стоил он отнюдь недешево, зато ее наряды смотрелись на хозяйке лучше остальных, подчеркивая то, что необходимо было подчеркнуть, и скрывая то, что необходимо было скрыть. Граф пожелал, чтобы гардеробом его будущей супруги (а уж тем паче венчальным платьем) занималась только она, и вот m-lle Monique, переложив текущие заказы на своих модисток, приехала, чтобы обсудить фасоны и цвета. Кроме этого, она привезла с собой целый ворох лоскутов, чтобы продемонстрировать, какие ткани будут использованы при пошиве, а сопровождающая ее кузина (тоже модистка ее салона) занесла в диванную, где принимали знаменитую мастерицу, два чехла. В них лежала основная работа m-lle Monique, доверить которую она не могла никому.

В одном из чехлов было венчальное платье. Даже сейчас, без лишних украшений и кружев, оно выглядело очень красивым и элегантным. А уж когда Марину, стоявшую на скамеечке, облачили в него девушки, помогавшие при примерке (m-lle Monique лишь отдавала приказы, стоя в отдалении, да поправляла ткань при необходимости), то сестры и мать, находившиеся в комнате дружно выдохнули от восторга, а Агнешка, стоявшая скромно у дверей, прослезилась от умиления. Даже Марина, увидев собственное отражение в зеркале, была помимо воли вынуждена признать, что платье – это настоящий шедевр портняжьего искусства.
- Моя кровь! – затем гордо улыбнулась Анна Степановна, промокая платком глаза. – В меня пошла красой, не иначе.

- O-la-la, le sein de m-lle a légèrement augmenté•, - нахмурилась m-lle Monique, делающая наметки рисунка на корсаже, чтобы в дальнейшем расшить его жемчугом, и для наглядности продемонстрировала свое замечание, показав его жестами. Агнешка, завидев эту пантомиму, вдруг побледнела и метнула взгляд на Анну Степановну, но та целиком была сосредоточена на обсуждении платья с модисткой. Марина не обратила на странное поведение няни внимания – в тот момент ей помогали снять венчальный наряд и облачиться в другой, принесенный в тот же день.

- M-lle a de la chance avec mari, - щебетала меж тем непрерывно m-lle Monique. – Il est non seulement noble, il est bien coté de souverain, mais très riche. Hier j'ai reçu un rouleau de blondes•. Rouleau, figurez-vous! Personne dans la capitale n'ont pas eu et n'aurait pas tant de blondes en robe de mariée, seul m-lle. Dans la capitale? Dans empire!•
Марину тем временем облачили в другое платье, атласное, тягуче-черного цвета с черничным отливом при движении юбок. Она расправила складки на юбках («O-la-la, avec précaution, m-lle, tres capricieux tissue!•»), повернулась к зеркалу и, увидев собственное отражение в зеркале, остолбенела. На ней было красиво скроенное и превосходно сидевшее на ней траурное платье.

«….Черное облако смерти витает над тобой. Но не твоя это смерть, не тебя Господь забрать хочет...» - вдруг вспыли в голове слова предсказания старой цыганки.
Марина вдруг побледнела и рухнула со скамейки, как подкошенная, под крики всех присутствующих в комнате. Благо, что дворня успела подхватить и уберечь от неминуемого падения на пол.

- Ну что ты, дурочка, распереживалась? – тараторила после над ней, лежащей на софе, маменька, пока под нос ей совали нюхательные соли. – Неужто, не знаешь, что траур готовят вместе с венчальным нарядом? Так ни одна невеста в обморок не грохалась на примерке. До чего ж ты впечатлительная-то! Все книги твои!
Примерку пришлось прервать и перенести на следующий день. Марину же Анна Степановна отправила в спальню отдохнуть и набраться сил. Агнеша была только рада, что вся эта суматоха улеглась, и ее девонька может спокойно полежать в тишине комнаты, вдали от матери, непрерывно судачащей о предстоящей свадьбе, да суматошных сестер.
- Скажи-ка, касатка моя, как твое здоровьичко? – подоткнув одеяло, спросила она у Марины. – Можа, беспокоиць чего? Голова, часом, кругом не идзець? Дурнота не мучаець?
- Ах, Гнеша, оставь! – отмахнулась от нее Марина. – А то сама не знаешь? Просто коршуном за мной следишь, продыху не даешь. Уйди, одна хочу побыть.
Агнешка поджала губы, но ничего не сказала в ответ. Только вышла из комнаты, предварительно опустив плотные шторы.

Марина лежала в полусумраке спальни и напряженно размышляла. Траурное платье заставило ее вспомнить все те предсказания, что ей были даны в последнее время. Сначала цыганка на вечере в Киреевке, затем гадание по книге. Что за смерть суждено ей встретить на своей доле? Чья она? Неужели их обман приведет к такому трагичному исходу?
Марина вспомнила, как ей рассказывали историю, где девушка бежала с любимым из-под венца, но была поймана родней и женихом. Ее нареченный был вынужден вызвать ее любимого на дуэль, чтобы кровью смыть позор, нанесенный ему и семье невесты. Или это был брат этой девушки, что послал вызов?

«…опасайся белого человека, когда снег будет падать в мае. Прости ему его поступки, прими его слова. Он будет искренен. Есть два пути в твоей жизни. Выберешь прощение – жизнь сохранишь. Выберешь гнев – погибнешь…». Что имела в виду цыганка? Первое еще куда ни шло: белый человек – это человек с белокурыми волосами. Но снег в мае…?

Марина села рывком в кровати. Боже мой! Белокурый человек! Уж не Загорский ли это, часом? Нет, упаси Господь, от такого исхода! Обман обманом, а вот такого конца их запутанной истории она вовсе не хотела.
Марина поднялась с постели и позвонила.
- Одеваться буду, - коротко она бросила прибежавшей девке. – Да еще Бориса позови, письмо отнести надо.

Тем же вечером она ждала к себе с визитом Воронина, записку которому так спешно отправила с лакеем. Будь что будет, решила она, но правда должна открыться ему не в качестве моего жениха. Ей думалось, что это может смягчить удар, что он получит при известии о ее тайном венчании с Загорским, а значит, его ярость и гнев не приведут к тем последствиям, что пророчила Анатолю цыганка.

Марина ходила по гостиной кругами (дверь – софа – камин – софа – дверь), дожидаясь назначенного часа для визита. Ей было страшно, как никогда до этого. Как найти слова, чтобы убедить его, что их помолвка не должна быть? Просто не должна…
Отворилась дверь, напугав ее до полусмерти. Вошедший лакей сообщил о приходе ее жениха. Марина приказала провести его сюда, в гостиную, и судорожно стиснула руки, стараясь унять собственное сердце, бешено стучащее в груди.

Анатоль вошел и сразу же нашел ее взглядом в комнате. Он всегда так делал. Даже если комната была полна людей, он сразу же находил глазами ее взгляд, а уж потом приступал к многочисленым приветствиям.
Вот и сейчас его глаза наполнились тем самым теплом и нежностью, при виде которых у Марины всегда перехватывало дыхание и хотелось плакать горючими слезами.

- Марина Александровна, - он быстро подошел к ней и порывисто прижал ее руку к губам, отпуская затем ее кисть с явным сожалением. – Я слышал, вы были нынче утром нездоровы. Как ваше самочувствие сейчас?
- Благодарю вас, Анатоль Михайлович, я вполне здорова, - Марина присела на софу и знаком показала мужчине на место напротив себя. – Не желаете ли чаю?
- С превеликим удовольствием, - ответил ей Анатоль. Марина кивнула лакею, и тот вышел, оставив дверь гостиной открытой. По всем правилам им недолжно было оставаться наедине за закрытыми дверями, но как еще при этом сообщить Воронину то, что она намеревалась сказать, Марина даже представить не могла. Поэтому она предпочла пока молчать. Молчал и граф, не отрывая своего взгляда от нее.

Подали чай, что заставило Марину немного расслабиться, занявшись обслуживанием своего гостя. Она наливала ему чай («Черный крепкий с капелькой молока и немного сахара, да-да, я помню ваши вкусы!»), щебетала меж тем о толках в свете да о предстоящей премьере в домашнем театре Барятинских, куда они были приглашены завтра вечером. Воронин же молчал и только с какой-то странной улыбкой на губах наблюдал за ней. Потом он оставил в сторону чашку и проговорил:
- Марина Александровна, что вы хотели мне сказать?
Марина ошеломленно замолчала от подобной прямоты, а потом тихо пролепетала:
- Почему вы решили, что я хочу поговорить с вами?
- Ну, во-первых, вы прислали мне записку, что хотите видеть меня нынче. Ранее за вами не водилось столь ярого желания увидеть меня, значит, вы что-то хотите обсудить со мной. Во-вторых, вы ведете себя довольно странно, несхоже с вашим обычным поведением, следовательно, вы очень волнуетесь, и разговор для вас этот не из легких, - он помолчал, давая ей время собраться с мыслями, а затем произнес. – Говорите, Марина Александровна. Нет такой темы, в которой вы не могли бы не найти моего понимания. Даже неприятной мне. Что у вас стряслось такого страшного?

Марина резко встала и отошла к окну. То, что Анатоль разгадал ее намерения да так быстро, напугало ее. Видя ее напряжение, Воронин сменил свой тон с серьезного на шутливый в мгновение ока.
- Сегодня была m-lle Monique у вас с примерками. Это как-то связано с ней? С вашими заказами? Если превысили отведенный кредит, то я готов, как будущий примерный супруг, повысить его.

Марина помолчала минуту, затем глубоко вздохнула и быстро проговорила:
- Анатоль Михайлович, я сожалею, очень сожалею, но я вынуждена признать, что наша помолвка с вами была ошибкой. Мы совсем разные натуры, разный склад ума, и я не уверена, что это поспособствует нашему совместному счастью. Поверьте, вы достойны другой супруги, той, которой я никогда не смогу стать для вас. Я понимаю, что подготовка к торжеству идет уже полным ходом, и заверяю вас, что наша семья возместит…
- Какие, к черту, возмещения? О чем вы толкуете? – ледяной тон Воронина заставил Марину замереть в испуге. Он совершенно не изменился в лице, ни одна черта не дрогнула. Но его тон…
- Я прошу вас расторгнуть…, - начала было говорить девушка, стараясь утихомирить собственные эмоции.
- Я не страдаю потерей слуха, - оборвал он ее и медленно поставил пару•, которую до этого держал в руках, на сервировочный столик. – Ваши родители осведомлены об этом решении? – и когда Марина покачала головой, он продолжил: - Понятно. В таком случае могу я узнать причину подобного решения?
- Я не считаю себя достойной составить ваше счастье. Поверьте, это действительно так. Вы удивительный человек. Где-то на земле есть та, другая, что сделает вас более счастливым, чем я.

Марина замолчала, не зная, что еще сказать ему, какие доводы привести. В этом случае любые доводы и слова будут выглядеть нелепо и наивно.
- Нет, - покачал головой Воронин. – Это все не то, n'est-ce pas? Причина совершенно в другом. Давайте уж лучше начистоту. Я знаю, что Сергей Кириллович писал к вам (не смотрите на меня глазами испуганной лани, все тайное становится явным рано или поздно), догадываюсь, что вы отвечали ему. Но с недавних пор, полагаю, ваша тайная переписка прекратилась, и отнюдь не по вашей вине. Я также имею предположения, по какой причине, - он вдруг прервался, коротко вздохнул, а потом, вдруг переменив выражение лица (оно стало таким жестким, что Марина почувствовала себя неуютно даже в отдалении от него), продолжил. – Вы напоминаете мне мотылька, летящего на свечу. Его отгоняют от огня, зная, что он погубит это хрупкое создание, но мотылек всенепременно продолжает стремиться к этому обжигающему пламени. Так и вы стремитесь обжечь свои хрупкие крылья об этот огонь. А ведь вы обожжетесь, Марина Александровна, обожжетесь, ведь страсть, она словно огонь от кресала – вспыхивает моментом, но так же быстро и гаснет после этой мимолетной вспышки.
- Какое вы имеет право так говорить со мной? – вдруг разозлилась Марина. Злость всегда была первой в ее самозащите, даже во вред самой себе. Она из всех сил стиснула спинку стула, у которого стояла, прикрываясь им, как щитом, от пугающего ее Воронина. Таким жестким, таким язвительным она не видела его еще ранее ни разу.
- Вы дали мне эти права сами, Марина Александровна, - резко ответил ей Воронин. – В день, когда дали мне ваше слово.
- Прекрасно! В таком случае я забираю его назад!

После ее выкрика Анатоль вдруг поднялся в одном быстром и резком движении, и Марина отшатнулась, подумав, что он сейчас метнется к ней и… Но он лишь громко проговорил, глядя ей прямо в глаза:
- Ради кого?! Ради мужчины, вскружившего вам голову, пока он был в столице, пишущего вам нежные письма, и в то же время стрелявшегося на Кавказе из-за другой?!
Марина шатнулась – услышанное поразило ее. Она тотчас поняла, о ком говорит Воронин, и осознание смысла сказанного обожгло ее, словно огнем.
- Это не может быть правдой! – упрямо сказала она. – Я не верю вам.
- Об этом знает весь Петербург уже пару недель. Говорят, его застали чуть ли не в ее постели, потому и пришлось любой ценой защищать честь графини, но я не верю в эти бредни. Серж никогда не позволит поставить себя в подобное неловкое положение, - также тихо ответил ей Анатоль с явным состраданием к ее боли в глазах. – Я, как мог, ограждал вас от этих слухов до сей поры. Но теперь понимаю, надо было рассказать вам ранее. Теперь вы понимаете, ради кого вы ломаете свою жизнь.

Марина отвернулась от него к окну, чтобы скрыть слезы, что маленькими ручейками побежали по ее щекам. Ей было так больно, что каждый вздох давался ей с трудом.

«…князь – большой ходок. Пусть это не так бьет по семейному бюджету, но это во сто крат хуже – это разобьет твое сердце рано или поздно. Он желает тебя (да, именно так!), но не остынет ли он, получив желаемое? Не оставит ли он твою постель ради другой?...»

Эти слова маменьки все крутились и крутились в ее голове, всякий раз отдаваясь тупой болью в висках. Тем не менее, она нашла в себе силы ответить Воронину:
- Не судите да не судимы будете.
Он промолчал на ее реплику, видимо, не найдя слов для достойного ответа. Затем медленно проговорил:
- Вижу, яд глубоко пустил свои корни. Но, поверьте мне, я приложу все усилия, чтобы исцелить вас от этого недуга.

Марина так резко повернулась к Воронину, что локоны больно ударили по ее щекам.
- Я уже сказала вам, что не стану вашей супругой!
- А я ответил вам, что не принимаю вашего отказа! – также зло ответил Анатоль, стиснув кулаки. Он прошел к выходу и у самой двери обернулся к ней. – Вы моя невеста, и отныне я намерен требовать от вас достойного поведения. С этой поры все ваши отговорки по поводу нездоровья не будут приняты. Мы начнем выходить в свет, как и подобает обрученной паре. Довольно я потакал вашим капризам. Завтра же мы едем к Барятинским, и далее принимаем приглашения.
- Нет! Вы не сможете меня заставить! – прошипела Марина. Ее голова ходила кругом. Она почти не соображала от злости и дикой сердечной боли, что ей следует говорить и как поступать.
- А вы попробуйте! – бросил он ей в ответ. – Мне доставит истинное удовольствие прийти сюда и вытащить вас из постели. Вы пойдете на вечер даже в исподнем, коли хотите скандала, мне уже все едино. Мне этот скандал будет только на руку! Позвольте откланяться! – он склонил голову в прощальном поклоне, щелкнул каблуками и вышел вон из гостиной.

На Марину вдруг навалилась такая слабость, что она медленно опустилась на пол, прямо там, в гостиной. Она обхватила себя за плечи руками и принялась раскачиваться из стороны в строну.
Где-то рядом прошелестели юбки. Рядом с Мариной на пол настолько быстро, насколько позволяли той больные колени, опустилась Агнешка. Она знала о намерениях своей девоньки расторгнуть помолвку и караулила под дверью – кто знает, как поведет себя рассерженный мужчина, даже если он из благородных. Агнешка слышала каждое слово из их разговора и теперь поняла, что Марина еще больше увязла в той трясине, куда сама же ступила несколько недель назад.

Няня обхватила лицо девушки ладонями и повернула к себе.
- Что с тобой, сердэнько мое? Он сделал тебе больно, окаянный?
- Ох, Гнеша, как худо мне, - прошептала Марина одними губами. – Худо мне. Я словно муха в паутине – сколько ни кручусь, чтобы вырваться, только еще больше запутываюсь.
Нянечка прижала к себе девушку и принялась легонько раскачиваться, как раньше, когда ее Мариша была совсем маленькой девочкой. Как же ей хотелось, чтобы все страдания и муки, что сейчас переживала Марина, ушли безвозвратно!
- Подождем воротанья твоего соколика, - прошептала она Марине, целуя ее в макушку. – Должен же ен воротиться оттудова! Вот тогда и будем думу думать. А сейчас утри слезоньки свои – знать, доля так легла у каждого, и не зменить ее таперича, не зменить. Табе жа надо быть поласкавее с женихом своим. Не серчай его более, не серчай.

Марина решила последовать совету своей нянечки. Тем более, что неожиданная для нее вспышка ярости Воронина, всегда вежливого и хладнокровного, напугала ее. Кто знает, каков на самом деле его нрав? Ведь, как подозревала Марина, его нынешнее поведение – результат многолетней службы при дворе. Что будет, если выпустить всех демонов, загнанных в рамки на долгое время условностями и требованиями?
Потому она на следующий же вечер уже была готова к выходу в свет вместе со своей матерью и женихом. Кроме того, Марина обожала оперу (она приобщилась к ней в свой прошлый визит в Петербург) и слышала, что в домашнем театре Барятинских есть настоящие таланты оперного ремесла. Поговаривали даже, что их пытался перекупить господин Гедеонов, вершитель судеб в театральном Петербурге, но княгиня отказалась продавать их.

В тот вечер давали «Орфея». Потом, спустя некоторое время, Марина поймет, что сама судьба подавала ей знак о том, что ей суждено пережить в недалеком будущем.
Перед тем, как занять свое место в партере перед сценой, Марина огляделась и наткнулась взглядом на старого князя Загорского. Он сидел слева от нее, в хозяйской ложе, вместе с четой Барятинских и их дочерью. Марина встретилась с ним глазами и тотчас присела в реверансе. Мать за ее спиной последовала ее примеру, а Воронин, обернувшись к князю, склонил голову. Князь же оглядел их маленькую компанию ледяным взглядом и лишь спустя несколько мгновений соизволил кивнуть, после чего резко отвернул от них голову.
- Ce qu'il est malappris!•- прошипела зло за ее спиной Анна Степановна так, чтобы не услышал ее Воронин. – Подумать только!
Марина же никак не отреагировала на холодность старого князя. Она была благодарна ему и за этот кивок, хотя и подозревала, что они удостоились его, исключительно благодаря его теплому, почти родственному отношению к Воронину.

Марина поняла теперь, как тяжело будет им с Сергеем убедить его простить и принять их тайное венчание. Судя по всему, он не особо приветствует ее и ее семью, и как изменить его отношение к ним, она не могла придумать. Да, Марина вполне могла понять его неприязнь к полякам, но в чем виновата она, выросшая в Петербурге, воспитанная, как любая другая русская девушка – в православной вере и любви к империи и своему государю? Она ничем не отличалась от других, только фамилией.

Грянула музыка, поднялся занавес, и Марина постаралась забыть о своих невзгодах и заботах хотя бы в театре и получить удовольствие от удивительного мира оперы. Она погрузилась в него целиком, почти полностью растворившись в нем, и потому не сразу поняла, что уже в середине второго акта в зале творится нечто странное – люди вокруг начали перешептываться и один за другим устремлять взгляд в хозяйскую ложу. Спустя несколько мгновений и Марина, отвлеченная от оперы глухим шепотом соседа сзади, оглянулась, заметила происходящее в зале и, движимая любопытством, посмотрела в ложу. Там бледному, как смерть, старому князю, видимо, стало дурно – он откинулся назад, положив голову на спинку кресла, верх его фрака был расстегнут, а стоявший рядом лакей подавал ему бокал с водой. Князя Барятинского в ложе не было, княгиня же, такая же белая, как и князь Загорский, суетливо обмахивалась веером. Было видно, что мысленно она находится не в зале. Княжна же плакала, приложив к губам кружевной платок.

- Кажется, князю стало плохо с сердцем, - предположил Воронин, проследив взгляд Марины. – Я оставлю вас на минуту, узнаю, не нужна ли моя помощь.
- Да, конечно, - проговорила Марина уже удаляющемуся Воронину. Она наблюдала, как он прошел перед сценой к хозяйской ложе, а заметив его, княгиня Барятинская, словно очнувшись от своей странной задумчивости, вдруг поднялась и сделала знак актерам и оркестру прекратить оперу. Тут, словно по команде, многие повскакивали со своих мест, весь зал дружно заговорил, обмениваясь догадками о причине происходящего. Князю плохо с сердцем? Он получил весть об очередной выходке своего наследника? Что на этот раз выкинул этот polisson?

Тем временем Воронин дошел до ложи. Марина довольно неплохо видела его со своего места, несмотря на движения в зале. Княгиня перегнулась через перила и что-то сказала ему, активно жестикулируя ладонями. Даже с расстояния, разделявшего Марину и Воронина, она увидела, как он вздрогнул, повернулся сначала к старому князю, а затем обернулся назад, к ней. Князь Загорский, заметив направление его взгляда, тоже взглянул на девушку. В глазах обоих Марина без труда прочитала боль и такую горесть, что у нее перехватило дыхание. Какое горе могло объединить этих двух людей, столь разных по возрасту и нраву?

Нет, покачала головой девушка, отрицая мысль, что тотчас, почти мгновенно возникла в ее голове. Нет, этого не может быть. Она отвернулась от ложи, прервав столь мучительный для нее зрительный контакт. Этого не может быть!

- Опера не будет продолжена, - объявил им вернувшийся тем временем Воронин. – Случилось большое несчастье, - он замялся, так как Марина так и не повернула к нему головы, по-прежнему глядя на сцену, которую постепенно покидали растерянные актеры. Анна Степановна же слушала его внимательно – она моментально поняла, что весть касается Сергея Загорского. - Три недели назад на аул, где проходил службу Сергей Кириллович Загорский, было совершено нападение. Князь… князь был убит.
Анна Степановна вскрикнула и схватила Марину за руку, но та даже не шелохнулась, не повернула головы, словом, осталась полностью безучастна к речам Анатоля. Воронин, обескураженный ее поведением, наклонился к ней поближе:
- Нам ни к чему оставаться здесь более. Едемте домой, я провожу вас.
Марина подала ему руку и поднялась.
- Partirez!• - проговорила она едва слышно.

Их маленькая компания издали попрощалась с четой Барятинских, которая сразу же после Воронина была атакована любопытствующими, и покинула их дом, как сделал это незаметно для окружающих чуть ранее старый князь Загорский.
В карете стояла тишина. Воронин пытался сдержать свои эмоции, рвущие на части его душу после этих страшных слов, произнесенных княгиней Барятинской, и в то же время был весьма обеспокоен состоянием Марины, равно как и Анна Степановна, державшая ее за руку. Девушка и вправду вела себя довольно странно, учитывая ту весть, что настигла ее недавно – она смотрела в окно на проплывавшие мимо дома, разглядывала проходивших пешеходов.

- Как вы, Марина Александровна? – спросил тихо Анатоль. Ему до боли хотелось прижать ее себе, зарыться лицом в ее волосы, выплакать свою боль у нее на плече. Но он потерял друга, она же потеряла любимого… Что сейчас там творится, в ее душе?
- Très bien, merci•, - ответила Марина, переводя на него на мгновение взгляд. Затем снова уставилась в окно. Воронин же вздрогнул – такая пустота и странная безмятежность были в ее глазах, что ему стало страшно.

Страшно стало и Анне Степановне, хотя она сидела рядом с дочерью и не могла видеть выражение ее глаз. Зато она уже знала – резкий переход на французский язык да эта отрешенность от мира были вовсе не к добру. Она видела разные реакции на горе, но с подобной сталкивалась впервые. Уж часом не тронулась ли Марина разумом от потери? Поэтому наспех попрощавшись с Анатолем (Марина сделала же это со всеми формальностями, что все более пугало ее мать), Анна Степановна, подобрав юбки, быстро направилась вслед за Мариной, которая медленно шла в свою спальню по коридору.
- Дитя мое, - остановила она дочь. – Милая моя…
Она крепко обняла Марину, но та быстро отстранилась от нее.
- Pardonnez-moi, mere, je suis fatigué•, - с этими словами Марина присела в реверансе перед матерью. Та не стала задерживать ее.
- Ступай, дитя мое, отдохни, - а потом окликнула ее у самой двери спальни. – Ты поплачь, милая. Поплачь. Легче станет.
Анна Степановна наблюдала, как дочь заходит в спальню и прикрывает за собой дверь, заглушая мягкий и неспешный говор Агнешки. Потом направилась к себе. Какое-то дурное чувство не оставляло ее. Ей казалось, что она должна была что-то сделать, но не смогла.

Как же так произошло, думала Анна Степановна, пока ее горничная расстегивала крючки платья. Как это могло случиться? Ей стало жаль Загорского – такого молодого и красивого, жаль Марину, жаль… что уж греха таить, жаль еще и себя, ведь совсем непонятно, как теперь дело обернется. Как Марина переживет потерю человека, которого так безрассудно любила? Вдруг в монастырь уйдет? Анна Степановна нахмурилась. Уж на это ее дочь вполне была способна, в этом она не имела никаких сомнений.
А что, если она умом повредилась? Анна Степановна ахнула от ужаса. Она видела блаженных возле церквей, и иногда они пугали ее своими выкриками да жестами. А вдруг и вправду Марина разума лишилась? Сидела ведь такая безмятежная по дороге домой, словно и не весть о гибели любимого получила, а со свидания с ним ехала…

Анна Степановна вдруг выпрямилась, напугав своим резким движением горничную, приступившую к расшнуровке корсета.
- Оставь да подай мне капот, - приказала женщина. На душе у нее стало так тревожно после всех этих мыслей, что она ощутила необъяснимое желание увидеть старшую дочь и поговорить с ней. А если необходимо будет, привести ту в чувство любой ценой. Все, что угодно, кроме выражения этой безучастности на ее лице!

Она уже вдевала руки в рукава капота, когда в тишине дома вдруг раздался непонятный шум, а затем дикий нечеловеческий вопль. Столько боли и горя было в нем, что Анна Степановна сначала замерла от ужаса, а потом понеслась прочь из спальни, на ходу натягивая на себя капот. Она узнала голос кричавшей, ноги сами несли ее к комнате той, у которой уже начинали толпиться домашние и слуги. Анна Степановна растолкала их и вбежала в спальню через распахнутую настежь дверь, замерев на пороге от увиденной картины.

Прямо в центре комнаты на ковре лежала Марина, словно сломанная кукла. Ее волосы растрепались, юбки разметались вокруг и задрались, обнажая стройные лодыжки. Ее глаза были закрыты, лицо белое, как снег. Она была в глубоком обмороке. Рядом с ней сидела Агнешка, прижимая к груди голову девушки. Она раскачивалась взад-вперед, гладя ее по волосам, и плакала, тихо скуля, как собака. От этого плача у Анны Степановны кровь застыла в жилах.
В углу у комода стояла бледная перепуганная горничная. На полу у ее ног лежали осколки фарфорового кувшина для умывания. Она подняла голову и, встретившись взглядом с Анной Степановной, быстро запричитала:
- Я не виновата, барыня! Кувшин из рук выскользнул и разбился! А барышня как возьми, как закричи! А потом – хлоп на пол! Я не виновата! Не виновата!

Ее сбивчивая речь словно привела Анну Степановну в чувство. Она кивнула ей на дверь, мол, пошла вон отсюда. Затем быстро подошла к лежащей на полу дочери и опустилась на колени рядом с ней.
- Быстро несите соли! Пошлите за доктором! Да ступайте же прочь! Не видели, что ли обморока ни разу?! – обратилась она к слугам, толпящимся в дверях. И уже к мужу, переминающемуся на пороге с ноги на ногу. – Уведите детей, Александр Васильевич. Негоже им тут быть.
- Дай мне, - Анна Степановна протянула руки к дочери, но к ее удивлению Агнешка лишь взглянула на нее через голову Марины и даже не пошевелилась. Анна Степановна удивленно и зло уставилась на нее в упор. Старая, видимо, тоже рассудком тронулась – не отдать в руки матери ее собственное дитя? Но сейчас было не время и место для споров, поэтому женщина поменяла тон своего голоса на более мягкий, решив все разбирательства отложить до поры. – Дай мне ее. Пожалуйста.

Нянечка медленно передала в руки матери Марину, как можно более бережно устроив ее голову на сгибе локтя женщины, словно девушка была из хрусталя, что мог разбиться при любом неосторожном движении. Анна Степановна взглянула в безжизненное лицо дочери, лишенное малейших красок. Женщина нежно отвела ладонью прядь волос с лица с дочери и покрепче прижала ее к себе. За что ей такие муки, Господи? Слушала бы мать, сейчас все было бы иначе.
- Доля, видать, такая у ней, барыня, - тихо сказала сидевшая рядом Агнешка, и Анна Степановна смутилась, осознав, что произнесла последние слова вслух. Она отвернулась и обратилась к Парамону, стоявшему у порога в ожидании ее приказов и пожеланий:
- Позови лакеев, барышню перенести в постель надо. Что там доктор?
- Послали-с, барыня. Скоро будут.

Анна Степановна вновь перевела взгляд на лицо дочери. Его неестественная бледность пугала ее до дрожи в коленях. Марина вдруг показалось ей мертвой, лишь мерно вздымающаяся грудь при слабом, еле уловимом дыхании доказывало ей, что это отнюдь не так.
- Абы горячки не было, - проговорила Агнешка. – Дзитятко мое, такое перажыць!
- Типун тебе на язык! – разозлилась Анна Степановна. – Накличешь еще, старая!

Марину аккуратно перенесли в постель и сняли платье, нижние юбки и корсет, оставив лишь в сорочке. Принесенные нюхательные соли из обморока ее не вернули, лишь веки слегка потрепетали, но так и не поднялись. Это еще больше усилило страх Анны Степановны за жизнь дочери. Она впервые сталкивалась с таким глубоким обмороком и понимала, что это не к добру. И зачем только возник в их жизни князь Загорский? Зачем Господь свел этих двоих вместе?

Опасения женщины о здоровье дочери вскоре подтвердились. Осмотревший девушку доктор сообщил домашним, собравшимся в диванной и ожидающей его вердикта, что, судя по всему, у той началась нервная горячка.
- Жар довольно силен, - отрывисто говорил доктор, протирая платком очки. – Я останусь на ночь рядом с больной. Мне нужен человек в помощь. Приготовьте также простыни да холодную воду. И молитесь. Молитесь, ибо все сейчас в руках Господа.


• Браки совершаются на небесах (фр.)
• под большим секретом (фр.)
• Вот именно! (фр.)
• Это абсурд! (фр.)
• О-ля-ля, мадемуазель немного поправилась в груди (фр.)
• имеются в виду блонды – очень дорогое кружево тонкой работы. Использовалось в основном на подвенечном наряде.
• Мадемуазель очень повезло с мужем. Не только знатен и на хорошем счету у государя, но и очень богат. Вчера мне доставили целый рулон блондов. Целый рулон, подумайте только! Ни у кого в столице еще в венчальном наряде не было и не будет столько блондов, только у m-lle. Да что там в столице? Во всей империи!
• аккуратно, m-lle, очень капризный материал! (фр).
• ранее так назывались парные чашка и блюдце в сервизе.
• Как он груб! (фр.)
• Поедемте! (фр.)
• Хорошо, благодарю вас (фр.)
• Простите, матушка, я устала (фр.)
_________________

Marian, извините, вовсе не хотела Вас обидеть. Я иногда слишком резко реагирую на несоответствия нормам русского языка.
А глава как всегда замечательная! Буду с нетерпением ждать продолжения.
И еще хотела спросить, а почему траурное платье шили вместе с подвенечным?

Marian, как всегда изумительно. Это все нарастающее напряжение, страх, нервозность, безысходность, - как замечательно передано. Очень жалко Марину, а Анатоль приоткрылся с новой, неожиданной стороны, когда отказался дать ей свободу. Сцену с кувшином надолго, видимо, запомню.
Еще к предыдущей главе хотела вернуться. Ты же знаешь, я твой роман всегда читаю с удовольствием, но той, посвященной приезду Сергея на Кавказ, главой, просто наслаждалась без преувеличения. Армейский, гарнизонный быт, хоть и невелик метраж посвященного ему текста, описан очень интересно, я вообще такое обожаю. Типажи занимательные, особенно тот молоденький корнет. Одно только хотела заметить: сигарами не затягиваются.
А окончание главы мне просто всю душу растерзало. Я этого мальчика-черкеса, пощаженного, но ударившего в спину, видела, словно живого. Удивление, боль и отчаяние Сергея видела. Прощение, любовь и покой, что были подарены ему в конце, - удивительно выразительные краски, и несмотря на трагизм, ощущение Света, что делает трагедию еще более мучительной. Словами не передать, как великолепно написано, ведь по-настоящему цепляет и заставляет страдать вместе с героями.
Спасибо тебе.

Да нет, что вы. Вы меня ничуть не обидели.


Если честно, не знаю. Может, для того, чтобы потом не тратиться особо? Ведь похороны это тоже расходы и немалые.
Кто сейчас поймет логику поступков людей, живших в ту эпоху да еще по другим, отличным от наших, канонов и правил? Я сама была удивлена, когда узнала об этом. Ведь потом (когда платье надо надевать), оно же устаревало по моде или по размеру уже не подходило, и приходилось его расставлять или подгонять. Я лично в этом смысла не вижу. Или может оно шилось по какому-нибудь классическому фасону?


Спасибо, старалась.

Скоро будет очередная глава... Заходите
_________________

Marian, прости, что так давно не заглядывала!!!! Перестали приходить сообщения, я, по незнанию, подумала, что ты перестала писать. А потом... просто забыла название истории. А сегодня сидела, думала, чтобы почитать, и вспомнила про твой роман. К счастью, нашла!

Читала весь вечер!!! Я в восторге!!!!!!!! Столько событий пропустила! Столько эмоций испытала при прочтении!!!

Теперь я отсюда ни ногой С нетерпением жду продолжения!!! Надеюсь, что будет какой-то поворот событий, что вернет нам Сергея...
_________________

Спасибо за приятные слова . А я-то думала, куда пропала... Но теперь еще один постоянный читатель отметился. Ура-ура!

Девочки, у меня, благодаря вам и вашей поддержке, какой-то значок появился. Теперь я "официально" начинающий писатель на форуме

Если бы вы знали, девочки, как вы моего Муза питаете ! Он прямо так и витает надо мной, далеко не отлетая... Так и ноет в ухо - "бросай дела свои, писать пошли! пошли писать!". Вот и строчу главы , надеюсь, не разочарую вас.
_________________

 » Глава 24

Итак, глава, которая опять перевернет все с ног на голову...

Глава 24

Марина медленно возвращалась из страны снов на грешную землю. Ее веки показались ей такими тяжелыми, что она открыла глаза с большим усилием, преодолев желание снова сомкнуть их и продолжить свой сладкий сон. Потом она потянулась, разминая затекшие во сне члены, и внезапно замерла, застыв, глядя в потолок. Вернее, в балдахин кровати.

Марина рывком села и огляделась. Она была отнюдь не своей комнате в доме на Морской. Она была в спальне флигеля в имении Арсеньевых. Она повернулась и заметила, что постель рядом с ней сбита, а в подушке рядом остался след головы. Протянула руку и медленно потрогала подушку, словно не веря своим глазам.
О Боже, Боже, Боже! Марина в одном прыжке покинула постель, стремясь осмотреть оставшиеся комнаты во флигеле. Он должен быть где-то рядом, ведь соседняя подушка в постели еще хранила его тепло.

В салоне она резко остановилась, почуяв знакомый аромат сигарного дыма. Двери в комнату были распахнуты настежь, впуская прохладу извне, из сада, и она заметила в темноте белеющую рубашку да маленький красный огонек. Не веря своим глазам, она быстро преодолела расстояние в несколько шагов, что разделяли их, и почти с разбегу, опустившись позади него на колени, обняла его, крепко прижавшись щекой к его широкой спине, вдыхая до боли знакомый запах его тела. Он даже не вздрогнул от ее резкого появления, а лишь положил свою свободную ладонь на ее сомкнутые руки у себя на груди.
- Мне приснился ужасный сон, - прошептала Марина, еще крепче прижимаясь к нему, словно намереваясь раствориться в нем, стать с ним одним целым. – Мне приснилось, что я потеряла тебя.
Загорский молчал. Только по-прежнему курил да легонько поглаживал ее длинные пальцы.
- Все было так реально, словно наяву, - проговорила Марина. – Эта дикая боль… даже врагу не пожелала бы. Мое сердце будто разорвалось в один миг на сотни маленьких кусочков.
Она почувствовала, как под ее ладонями напряглось тело Сергея. Он одним щелчком отбросил в сторону окурок и теперь сидел, опустив голову, словно в скорби.
- Я не хочу, чтобы ты покидал меня, - продолжила Марина. Она уткнулась носом в его шею и нежно коснулась губами его кожи, вызвав в его теле легкую дрожь. – Не хочу оставаться одной, без тебя. Быть может, есть какой-нибудь иной путь?
- Иного пути нет, - глухо проговорил Сергей. В его голосе звучала такая грусть, что у Марины защемило сердце. – У каждого писан Господом свой путь на земле. И не под силу смертным изменить его.

Марина в удивлении от его слов отстранилась от Загорского и вдруг заметила, что его рубашка не полностью белая, на его спине темнело какое-то странное пятно. Затем она пригляделась к себе и увидела, что это же пятно отпечаталось и на ее сорочке, так сильно она прижималась к нему. Она разомкнула руки, чтобы расправить ткань и рассмотреть, в чем она успела запачкаться за это время, и, взглянув на свои ладони, почувствовала, как сердце больно ударилось о грудную клетку, а затем рухнуло куда-то вниз.

Ее руки были в липкой темной жидкости. В крови.

Марина подняла растерянный взгляд на Загорского, который стоял, уже повернувшись к ней лицом, перед ступеньками. Позади него густо клубился плотный туман. Настолько плотный, что она не видела даже деревьев в саду.
Его рубашка была почти вся в крови теперь, Марина прекрасно это видела со своего места.
- Прости меня, - прошептал он. Его глаза смотрели на нее с такой грустью, с такой обреченностью, что ей стало трудно дышать. Внезапно Марина осознала, что то, что происходило с ней до этого, было явью – он ушел от нее. Ушел навсегда.
- Нет, - покачала она головой. – Нет, я не верю.

В одном резком движении она подскочила к Сергею и попыталась снова обнять его, прикоснуться губами к его губам. Он, как мог, уворачивался от ее губ, пытался разомкнуть ее объятия. Но душевная боль придала Марине дополнительные силы – она повисла на нем всем телом, не давая ему уйти из ее рук.
- Прекрати, прошу тебя, - наконец проговорил Сергей с надрывом в голосе. – Я не могу… не могу…

И Марина замерла. Она просто стояла, обняв его за шею и уткнувшись в ямочку под его горлом, прижавшись к нему всем телом.
- Ты такой теплый, такой живой…, - шептала она глухо, не сдерживая слезы, струившиеся по щекам. – Я не верю… не могу поверить… не хочу….

Сергей молчал. Лишь притянул ее к себе, обнял так крепко, что у нее перехватило дыхание, и немного заболело в ребрах. Но Марина промолчала, боясь спугнуть эту невольную ласку. Только плакала тихонько, глотая соленые ручейки слез.
- Ты должна проснуться, - проговорил еле слышно Загорский ей в ухо, легко коснувшись его губами. – Ты сейчас проснешься…
- Я хочу уйти с тобой, - покачала головой Марина. – Прошу тебя… хочу быть с тобой, - она, уже не таясь, рыдала во весь голос, зажимая между пальцев батист. – Я не смогу без тебя, не хочу. Забери меня с собой, забери…
- Не могу, - с надрывом в голосе ответил ей Сергей. – Не могу.
Он взял ее заплаканное лицо в свои ладони и заставил ее посмотреть на себя, глаза в глаза.
- Я хотел бы, поверь, но я не в силах… Одно могу обещать тебе – настанет день, и мы снова будем вместе. А пока отпусти меня, дай уйти с миром…
Сергей на мгновение коснулся лбом ее лба, затем с силой разжал ее пальцы, сжимающие его рубашку, и быстро, не раздумывая не минуты, не оборачиваясь на нее, скрылся в тумане.

Марина осталась одна. В отчаянье она закрыла глаза, а когда открыла, то обнаружила, что больше не стоит у флигеля, а лежит в постели, уткнувшись лицом в мокрую подушку. Она повернулась на спину и невольно застонала – видимо, спала на руке, и теперь та нестерпимо болела.
Тут же над Мариной склонилось лицо Агнешки.
- Дзитятко мое, воротилась-таки к нам, - она заплакала и стала целовать девушке руки. – Я уж и не спадзавалась•…
- Я долго спала? – спросила равнодушно Марина, пока Агнешка вытирала ее лицо, мокрое от слез, рушником.
- Почивала?! Не, ты ж в гарячке была! – возразила ей нянечка. От переживаний она почти полностью перешла на свой язык, забыв русскую речь. – Почитай, побольше тыдзеня•. Мы все тут уж так пережывали, так перержывали… Жар збиваем, ен зноу, збиваем, ен зноу•… Учора тольки управились з ним.

Нянечка замолчала, вспоминая те страшные дни, когда Марина билась на этой самой постели в бреду. Она плакала во весь голос, кричала, рвалась вон из постели с такой силой, что только три девушки смогли удержать ее на месте. Звала и звала, не смолкая Загорского по имени, и столько боли было в этом зове, что кровь стыла в жилах у окружающих.

Анна Степановна смогла выдержать это только около часа. Горько плача, она покинула комнату и возвращалась только тогда, когда Марина спала, чтобы посидеть рядом с ней или просто помолиться в ее комнате у образов. И все эти восемь дней, что Марина была в горячке, она, словно пасьянс, раскладывала вероятные дальнейшие течения их жизней: ее дочери, ее самой, ее семьи. Она напряженно думала, думала и думала.

Этот московский скупердяй немного попритих, когда узнал, кто в скором будущем войдет в семью Ольховских зятем, но теперь же, когда Марина находилась между жизнью и смертью, а значит, вероятность брака была почти сведена к нулю, он снова поднял свою змеиную голову и стал распоряжаться в доме. Иногда Анне Степановне хотелось, чтобы ее тетка наконец отдала Богу душу, и вскрылось бы завещание. Тогда уж расстановка сил была ясна, как никогда, тогда бы она уже знала, как вести себя с этим Заболотневым – отстраненно вежливо, едва скрывая свое раздражение, или подобающе бедной родственнице – тепло и с явной подобострастностью.
Сейчас же ей оставалось лишь мило улыбаться тому да свести их общение почти на нет, ибо даже несколько минут наедине с этим занудой казались ей невыносимыми. Зато, как видела Анна Степановна, Заболотнев не на шутку увлекся ее дочерью Лизой, и теперь перед женщиной стояла еще одна забота – поощрять ли его неуклюжие знаки внимания или сказать Лизе отвергнуть незадачливого кавалера, что та сделает с большим облегчением.

Потому-то Анна Степановна тем же утром ворвалась в спальню Марины, как только ей сообщили, что та пришла в себя, едва не сбив с ног выходящую с переменой белья горничную. Она быстрым шагом подошла к кровати дочери и расцеловала ее в обе щеки.
- Ты даже себе не представляешь, как я рада, что ты вернулась к нам! – сказала Анна Степановна, ничуть не кривя душой. – Я даже не могу и думать, что было бы в ином случае со мной! Мари, Мари, как же ты напугала нас своей болезнью. Ну, разве ж так можно с родными?
Она отстранилась и посмотрела на бледное лицо дочери. Поморщилась невольно – волосы той были спутаны, кожа казалось неживой без малейшего намека на румянец.
- Агнешка, вымойте ее вместе с Дунькой, волосы причешите, приберите ее. А когда придет с визитом Анатоль Михайлович, на щеки румяна нанесть. Не хватало того, чтобы он увидел то, что я сейчас вижу перед собой, - она рассмеялась счастливо. – Если бы ты знала, душенька, как твой жених переживал твою болезнь! Как переживал! Чуть ли не каждый час справлялся о тебе. Уважь жениха, прими его, коль почувствуешь себя лучше.
- Как можно принимать мужчину, маменька, тут, в моей спальне? – возразила ей слабо Марина. Она чувствовала себя еще не очень хорошо – все ее тело было таким тяжелым для нее сейчас, что она еле поднимала голову да руками шевелила. Голова же ее просто раскалывалась на части от боли, так долго она рыдала, придя в себя и осознав, что нет более для нее опасности покинуть этот грешный мир.
- Какой же он мужчина, милочка? – улыбнулась одними губами Анна Степановна, хитро прищурив глаза. – Он нареченный твой.
- Нет более, - устало проговорила Марина, откинувшись на подушки. – Я отказала ему за день до… до моей болезни. Он не жених мне более.

Анна Степановна напряглась, но, тем не менее, улыбка не покинула ее лицо.
- Но он по-прежнему считает тебя своей невестой, ma cherie. А кроме него, и твоя семья думает также.
- Я повторяю вам, я не имею намерения быть чьей-либо невестой, - Марина отвернулась от матери и уставилась куда-то в сторону, прикусив нижнюю губу, чтобы не заплакать. – Тем паче теперь… Если я и стану чьей-то невестой, так только Господа нашего.

Где-то в отдаленном углу комнаты тихо ахнула Агнешка. Анна Степановна же резко выпрямила спину и сжала с силой ладони.
- Боюсь, у тебя нет иного выбора, Марина. Ты станешь супругой графа Воронина, и это решено. По-другому и быть не может.

Их напряженный разговор переврал стук в дверь. Вошедший Парамон сообщил, что пришел доктор и желает видеть Анну Степановну.
- Меня? – удивилась та. – Он же видел меня нынче поутру, когда Марину осматривал. Он не сказал, по какой причине желает поговорить со мной?
- Нет-с, барыня, - ответил Парамон. – Что сказать господину? Вы не можете принять его?
- Приму. Проводи его в малую гостиную, - Анна Степановна поднялась с постели, расправила юбки и повернулась опять к Марине. – Советую, милочка, выкинуть тебе любые мысли о постриге. Это даже не обсуждается. Тем паче теперь, как ты говоришь. Разве ты не видишь сама, какая судьба уготована тебе Господом? Отнюдь не та, что ты себе придумала!

Марина уже более не сдерживалась, от резких слов матери слезы сами потекли по ее щекам. Почему она так жестока с ней? Сейчас, когда так болят открытые раны Марины? Когда так стонет сердце?
- Касаточка моя, - на постель рядом с ней опустилась Агнешка после того, как Анна Степановна вышла из комнаты. – Поплачь, голубка, поплачь… сердцу может полегчее станець…
- Как он мог оставить меня, няня? – спрашивала Марина сквозь слезы. – Как мог оставить?
- Это только Езус знает, дзитятко, только ен одзин, - Агнешка помолчала, а потом продолжила, запинаясь. – Я туточки к дому ягону ходила, дворню паспрашала. Скоро подвода с телом придзець. Службу тут, в Петербурхе, справяць и в имение ягоны увезуць. Там и в землю положуць.
- Узнай, в каком храме служба будет, милая. Хочу сходить. Пока гроб не увижу, не поверю, что нет его более рядом, - проговорила сквозь слезы Марина. - Не верю, Гнеша, до сих пор не верю. Мне видится, что меня кругом обманывают, что он ушел. Словно, он по-прежнему там, на Кавказе. Просто писем нет, и все. Ах, Гнеша, это ведь нам за грехи наши наказание! За ложь нашу, за обман родителей моих. Но слишком жестоко… слишком. Как жить, милая? Как же теперь… без него…, - ее сбивчивая речь напугала нянечку. Ей показалось, что у Марины опять жар начинается. Но нет – ее лоб был холодный, не было ни малейшего намека на возвращение болезни. – Гнеша, милая Гнеша, в монастырь мне надо. Грех замаливать свой да за него Господа просить. Чтобы ему там, где бы он ни был, хорошо да покойно было. Он обещал, что будем вместе (при этих словах Агнешка быстро перекрестилась), обещал забрать с собой. Там ждать буду… в тиши монастырской.
- Ах, дзитятко, - тихо вздохнула старая нянечка. – Нет нам дороги в монастыр-то.
- О чем ты, няня? И ты туда же?

Ничего не ответила Марине Агнешка. Лишь взяла ее ладонь и положила ту на живот ее.
- Тут, касатка моя, - прошептала няня, нежно улыбаясь ей. – Туточки у тебя жыцце новая. Туточки частичка каханага• твоего.
- О чем ты толкуешь? - Марина недоверчиво взглянула на нее.
- В тягости ты, милая моя. Дзиятко у тебя будзе, - а потом объяснила, видя ее недоумение. - Крови-то были в чэрвене• да мало, а в липене• совсем не было. Грудзи у тебя потяжелели, сосцы потемнели. В тягости ты, не иначе. Хорошо, что в гарачке не скинула. Видать, крепко за жыцце дзержицца…

Ребенок. Дитя Загорского…
Марина потрогала свой плоский живот. Даже не верилось, что где-то там внутри нее зародилась новая жизнь из ее и его любви. Плод их страсти. Как она не могла подумать о том, что может быть ребенок? Ведь у супругов всегда появляются дети…

Она откинулась на подушки и улыбнулась особой, блаженной улыбкой Агнешке, которая, заметив ее настрой, улыбнулась в ответ.
- Цяпер ты павинна берагчы не только сябе, но и яго, твое дзитя•, касатка моя, - она ласково провела ладонью по щеке Марины.

Да, Агнешка права. Теперь она должна думать не только о себе, но и дите, которого носит в себе. С этой поры она ответственна за чужую жизнь. Подумать только, в ней теперь будет расти маленький человечек, соединивший в себе частичку Сергея и ее частичку. Человечек, который жить за ее любимого, покинувшего ее столь рано.
У Марины слегка закружилась голова от волнения, и она закрыла глаза, стремясь обуздать все те эмоции, что захлестнули ее при осознании того, что происходит сейчас в ее жизни. Теперь никто не сможет заставить ее делать то, что она не желает. Как только она поправит здоровье, то нанесет визит старому князю и расскажет ему, что Сергей ее венчанный супруг, а ребенок, которого она носит, - наследник рода Загорских. Марине казалось, что должно непременно быть так, как она задумала, и ином она даже не думала, в отличие от Агнешки, которая выразила сомнение, что князь вот так уж легко признает правнука.
- Ах, касаточка моя, не думаю, что яго сиятельство вот так сразу повериць тебе, - покачала она головой. – Что тогда робиць будем? Коли он не поверит тебе?
- Тогда я уеду в Ольховку и буду растить ребенка там, - уверенно заявила Марина в ответ. – Когда дитя будет постарше, повезу его старому князю. Он не сможет не уловить сходства, ведь каждое дитя берет чуточку от внешности своих родителей. Убеждена, что мой ребенок непременно будет схож со своим отцом. Их сходство будет лучшим доказательством правоты моих слов.
Агнешка покачала головой. Ей все же не верилось, что будущее Марины столь безоблачно, как та представляла себе. Не по правилам они соединили свои судьбы, нелегкая доля будет из-за этого у ее Мариши. Она вдруг подняла голову и прислушалась: в коридоре за дверью спальни явственно послышались чьи-то быстрые шаги. Кто-то спешно направлялся либо к ним, либо в соседние комнаты. Последнее, правда, было менее правдоподобно – там жили младшие сестры Ольховские, которые недавно ушли с горничной на прогулку в парк.

Дверь спальни Марины с грохотом распахнулась, с силой ударившись ручкой о стенку. На пороге стояла Анна Степановна. Ее лицо раскраснелось, она тяжело дышала, словно бежала не одну сажень. Марина не успела даже удивиться странному виду матери, как та резко оторвалась от косяка, к которому прислонялась на несколько мгновений, переводя дыхание, и быстрым шагом пошла к ее постели. Мать подняла вверх руку, и Марина увидела, что она сжимает в ней хлыст. Тут же, за какое-то мгновение до удара, ее верная нянюшка в одном движении накрыла девушку своим телом.

Хлысь! На спину Агнешки со свистом опустился хлыст. Та только вздрогнула, стиснув зубы, чтобы не застонать от боли, и еще крепче прижалась к Марине, закрывая ее своим телом. Потом хлыст опустился на ее спину еще раз, и второй, и третий. Марина билась под нянечкой, крича во весь голос и пытаясь скинуть с себя Агнешку, но та вцепилась в нее, словно клещ, принимая на себе удары, предназначенные ее девоньке.

После третьего удара Анна Степановна поняла, что ее наказание бесполезно. Она отошла, шатаясь от постели, отбросила в сторону хлыст и разрыдалась во весь голос.
- Дрянь! Какая же ты дрянь! – она повернулась к Марине и закричала, устремляя на нее указательный палец. – Ты! Как ты могла так упасть?! Ты падшая женщина, вот ты кто! Как ты могла сделать это со мной? Ублюдок! О Боже! Ублюдок!!!
- Не называй так моего ребенка! - крикнула матери из постели Марина, отстраняя нянечку, которая всячески препятствовала ей ответить Анне Степановне. Она жутко боялась, что та опять впадет в неистовство, но на этот раз она не успеет защитить свою девоньку. – Не называй так!
- А как еще назвать дитя, зачатое в грехе?! – прошипела красная от злости Анна Степановна. – Зачатое дитя вне брака – ублюдок, по иному и не назвать!
- Мое дитя зачато в браке! – выкрикнула Марина и если бы не была так напряжена, непременно рассмеялась бы – так забавно смотрелось со стороны, как резко захлопнулся рот Анны Степановны. – Я обвенчана с князем Загорским два месяца назад. Мы совершили таинство за несколько дней до его отъезда.

Анна Степановна отошла к окну и стала смотреть в сад, обхватив себя за плечи. Было видно, она пытается изо всех сил успокоиться и подумать разумно над сложившейся ситуацией.
- Как ты, Гнеша? – обратилась тем временем к нянечке Марина. – Очень больно? Ступай в кухню, пусть кто-нибудь осмотрит твою спину. Я вижу кровь на твоем платье. Ступай, не бойся, она более не причинит мне вреда. А если и будет так, то я приму это. Мой грех – мне и ответ нести.
Агнешка поколебалась немного, но затем вышла из спальни, притворив за собой плотно дверь, оставив мать и дочь наедине для откровенного разговора.

Анна Степановна, окинув комнату взглядом и убедившись, что они остались одни, поднесла к кровати стул.
- Расскажи мне все, - приказала она, заняв место у постели Марины. – Я должна знать, как это произошло, где и, самое главное, почему без родительского благословения.
И Марина рассказала ей обо всем: о таинстве, произошедшем в маленькой сельской деревушке в соседнем от Киреевки уезде, о небольшом торжестве по этому случаю в имении Арсеньевых, о тех нескольких днях, что она и Загорский провели вместе. По окончании ее исповеди мать немного помолчала, а потом спросила:
- Кто был дружками на венчании?
- Я не знаю их, - призналась Марина. – Ни разу не видела их до того.
- Значит, люди не того круга. Офицеры, - решила Анна Степановна. - А что Арсеньевы?
- Арсеньевы на таинстве не были. Так решил Сергей. Мол, чем меньше людей посвящено в нашу тайну, тем лучше.
- Значит, из числа твоих знакомых только Арсеньевы знают о вашем браке, более никто? – Марина кивнула, а Анна Степановна нахмурилась. – Прекрасно, они в отъезде, а вернутся, Бог знает, когда. Церквушка-то, знаешь, где находится? Ее-то вспомнишь?
- Вспомню, коли потребуется. А зачем вам это, маменька?
- Так для того, чтобы пред старым князем объявляться в качестве невестки, надобно иметь preuves• оного на руках, а не быть пустословными! – отчеканила Анна Степановна. – А другого пути у нас теперь нет. Только к князю на поклон идти.

Она поднялась со стула и прошлась по комнате в задумчивости, поглаживая пальцами подбородок. Марина наблюдала за матерью со своего места в постели. Ей на мгновение показалось подозрительным, что мать вот легко приняла ее тайный брак с Загорским, что она напряженно обдумывает какие-то свои тайные планы, и ей стало боязно. Но затем Анна Степановна остановилась на месте и радостно улыбнулась дочери.
- Что такая смурая? – спросила она. Потом подошла к Марине и наклонилась, заглянула ей прямо в глаза. – Поправляй здоровье. Как получше тебе станет, поедем в твою церквушку. Далеко она?
- В верстах двух от Киреевки.
- Вот и славно, - улыбнулась опять Анна Степановна и поправила подушки дочери. – Вот и славненько.
У самого порога она обернулась и внимательно посмотрела на дочь. Потом тихо проговорила:
- Моли Бога, чтобы мы нашли preuves твоего тайного брака, Марина. Иначе тяжко нам придется, ой, как тяжко!

Спустя несколько дней, когда Марина смогла вставать и ходить без слабости в членах, Анна Степановна заявила, что надобно ехать как можно скорее в церковь, где проходило их с Загорским венчание. «Le temps presse•», - сказала она, намекая на то, что уже через несколько месяцев вполне вероятно станет затруднительно скрывать положение Марины.

Сначала они ехали молча. Марина вдыхала полной грудью свежий воздух деревни, наслаждаясь ароматом скошенного сена, что сохло на лугах, которые они проезжали. В столице воздух никогда не пах так здесь – слишком грязно, слишком людно было в городе.

Анна Степановна же в задумчивости теребила ручки своего ридикюля. Марина сразу же поняла, что ее маменька что-то хочет ей сообщить, но не решается, и подобное поведение, совсем не свойственное ей, удивило девушку. Затем Анна Степановна решилась:
- Не хотела тебе говорить, Марина. Боялась расстроить попусту. Все это, конечно, пустое, так – мои домыслы, deux fois rien•. Просто уж слишком подозрительно для меня поведение Загорского в этом случае. К чему таить брак? Для чего? Мне сие непонятно. Пытаюсь понять и не могу. Никак не могу, - Анна Степановна пожала плечами, а затем продолжила, то и дело, запинаясь, словно ей было не себе вести этот разговор. – Когда я была молода (только вывели в свет, помнится), прогремел на всю столицу один пренеприятный случай с некой jeune fille•. Она влюбилась в некого графа. Сильно влюбилась. Вот как ты в Загорского. Но она была из бедной семьи да сирота, а он – отпрыск знатного старинного рода. Ему сам Бог велел другую партию. В общем, не пара они были совсем. Проходит время, и в свете появляется толк, что он намерен делать предложение одной богатой невесте. И буквально через несколько дней свет опять faire des cancans•, что та самая jeune fille пришла в дом к семье этого polisson и заявила, что она является его венчанной супругой. Тот категорически все отрицал. Выяснилось, что венчал их развенчанный поп в какой-то захудалой церквушке, а значит… значит, не брак то был вовсе, а fiction•. И не в женах любимый хотел ее иметь, а в полюбовницах. Любить-то, может, и любил, да вот что с той любви-то? Позор один! Он спустя время comme si de rien n'était• женился на той самой богатой невесте. Мужчине ведь в свете позволено многое, а вот женщине. Та jeune fille… Один Бог ведает, где она теперь.

Мать и дочь помолчали немного, каждая погруженная в собственные мысли. А потом Марина вдруг спросила у матери:
- Зачем вы рассказали мне это, маменька?
- Сама не знаю, - призналась Анна Степановна. – С тех пор, как ты мне рассказала о вашем тайном венчании, вспомнилась эта давняя история да из головы нейдет. Не по себе мне, милая моя, от всех тайн, не по себе…
Остальной путь они проделали в молчании. Марина обдумывала судьбу той бедной девушки из рассказа матери. Несчастная! Быть обманутой, преданной человеком, за которого ты готова отдать все на свете. Быть отвергнутой всеми. Разве может быть худшая доля?

Увидев ту самую церквушку, где она соединила свою судьбу с князем, Марина почувствовала, как ее сердце забилось где-то в горле, стало сразу трудно дышать. Она вошла, перекрестившись, в храм и тут, в окружении святых ликов да в тусклом мерцании свечей ей вспомнилось, как они стояли вместе перед священником, как обходили аналой, сомкнув руки.
- Моя жена… Муж мой… - донеслось до нее сквозь время из того дня, и пахнуло сладким ароматом ладана.

Они были так счастливы… Почему Господь разъединил их так скоро, не дав испить полностью чашу их любви? Почему забрал к себе его?

- Тебе дурно, ma cherie? – обеспокоенно спросила стоявшая рядом маменька, и Марина поняла, что невольно застонала от боли в тишине храма. Она покачала головой и отошла от Анны Степановны, чтобы одной помолиться об успокоении души ее супруга.

Когда Марина окончила свою молитву, то увидела, что Анна Степановна уже покинула храм. Ее фигуру она видела через распахнутые двери церкви. Рядом с ней стояла невысокая женщина в темном платке. Видимо, матушка, решила Марина и поспешила присоединиться к ним.
- Матушка Фатиния, моя дочь Марина, - представила их друг другу маменька Марины. Девушка удивилась – матушка оказалась довольно молодой на вид женщиной, лет тридцати, когда венчавший их отец Паисий был уже сед, как лунь. – Батюшку уже позвали, сейчас подойдет, - пояснила ей мать.
- Как здоровье батюшки? – поинтересовалась Марина.
- Благодарствую, не хворает, - удивленно ответила ей матушка. – Да вот и он.

Она махнула рукой в сторону, за спину Марины, и той пришлось обернуться. К ним приближался высокий темноволосый человек, аккуратно придерживая сутану, чтобы не намочить ее в лужах, оставшихся после ночного дождя. Девушка в растерянности повернулась к матушке и Анне Степановне, наблюдавшими за ней – одна с нескрываемым любопытством в глазах, вторая – напряженно вглядываясь.

- А где священник этой церкви? – спросила Марина у матушки. – Где отец Паисий?
- Бог с тобой, дитя мое, - ответила ей удивленно та. – У нас один батюшка, отец Александр. Вот уже почти пять годков, как мы тут с ним приход держим.
Земля качнулась под ногами Марины. Быть того не может!
- Был другой священник. Седой. Отец Паисий, - отрывочно твердила Марина матушке, но та лишь качала головой на каждую ее реплику. Девушка почувствовала себя так, словно она сходит с ума. Что происходит? Она в отчаянье посмотрела на Анну Степановну, и та поспешила взять ее под руку. Заверив, что сейчас проводит дочь в коляску («Ей дурно, бедняжке, только горячкой отмучилась»)и тотчас воротиться, женщина попросила матушку подождать ее возвращения.
- Успокойся, - твердила она по дороге к коляске дочери. – Да, выглядит довольно дурно, не скрою. Но есть же еще приходские записи. Надо их глянуть. Может, этот священник куда-то отлучался… по делам…в епархию, например. Была замена какая-нибудь, да мало ли что! Жди меня. Я переговорю с ними, а затем вернусь и расскажу тебе, что и как.

Но Марина не могла ждать возвращения маменьки с хорошими вестями или дурными, просто сидя в коляске. Она все ходила и ходила от коляски до ограды церквушки и обратно, туда и обратно, и думала, думала, думала… Разве это возможно? Разве мог он обмануть ее так жестоко? Разве человек может так лгать, прямо в глаза, под сводами церкви?

Нет, это какая-то глупая ошибка, - решительно тряхнула она головой, отгоняя от себя дурные мысли. Она вспоминала, как они были счастливы, как он шептал, что любит ее… Так невозможно лгать!

Вскоре вернулась к коляске мать, хмурая, напряженная. Она кивнула Марине на коляску, мол, поехали, но та покачала головой.
- Что там? – спросила она, и нерешительный отрицательный кивок головой матери заставил ее сердце похолодеть. – Нет, - покачала она головой. – Я не верю, быть того не может! Не верю!!!
Марина подобрала юбки и метнулась обратно в церковь. Анна Степановна еле поспевала за ней.

Батюшка уже уносил книгу, когда Марина перехватила его прямо в дверях церкви. Немало не заботясь о приличиях под гнетом эмоций, захлестнувших ее, она прямо-таки вырвала из его рук приходские записи и принялась судорожно листать. Краем глаза она заметила, как ее маменька делает извиняющий жест в сторону батюшки, но это ее совсем не волновало сейчас.

Четвертое июня… пятое… шестое… Ее палец скользил по строчкам. Отпевание… крещение… отпевание… Вот венчание! Но не то, не их имена стояли в записях.
Снова крещение…. Крещение… Отпевание…

Марина замерла. На первой неделе июня была запись только об одном венчании, и там стояло вовсе не ее имя. И если ее имени не было записано тут, в этой книге, то никакого венчания и не было. Получается, Загорский солгал ей. Как обманул любимый человек ту jeune fille из истории матери.

Он предал ее. Предал так жестоко, так больно…

Весь мир качнулся вокруг Марины и разлетелся вмиг на тысячи осколков.

• не надеялась (бел.)
• недели (бел.)
• жар сбиваем, он опять, сбиваем, он опять (бел.)
• любимого (бел.)
• июне (бел.)
• июле (бел.)
• Теперь ты должна беречь не только себя, но и его, твое дитя (бел.)
• доказательства (фр.)
• Время не ждет (фр.)
• пустяк (фр.)
• девушка (фр.)
• сплетничать (фр.)
• фикция (фр.)
• как ни в чем не бывало (фр.)
_________________

Вот это поворот!
Никак я этого не ожидала. И верить очень не хочется, что все так безнадежно. Совсем автор нас извел загадками!)) Но я очень надеюсь, что этой истории найдется объяснение.
А глава, как всегда, отличная. Сцена сна-прощания с Сергеем очень удачно вписана и хорошо сделана. Чувствую, увязаю в этом романе все больше и больше. И очень хочу эту книгу в свою библиотеку.

Marian, спасибо, очень жду продолжения.

Ура!!! Прода!!! Пошла читать - потом отпишусь!
_________________

Начала читать и не отрывался пока не дошла до последней страницы!
Marian, спасибо огромедное! Но! Я в шоке! Последняя мысль Сергея было о Марине и казалось он ее любит! И тут такое со свадьбой! Как? Почему? Куча вопросов! Марину жалко до слез. С нетерпением жду продолжения!
_________________