-Алиса-:
» Глава 49
Глава 49
После разговора с братом Кити не могла уснуть. Она то зарывалась лицом в подушку, то вскакивала с постели и принималась ходить по комнате. Да и как можно было уснуть, коли судьба ее решилась столь стремительно и при том, совершенно без ее участия. Ведь угроза Александра бросить вызов Морозову, была не чем иным, как попыткой шантажа. И даже понимая это, Кити не могла оставить все как есть, пустить на самотек.
Она не могла не признать тот факт, что брат ее уже не тот, что прежде. Александр переменился и ныне Кити не могла быть уверенной, что он не пойдет до конца в устроенном им же самим фарсе. Только представив себе на мгновение, как Морозов падает, сраженный выстрелом из дуэльного пистолета, она едва не лишилась чувств. Голова ее закружилась, а глаза тотчас защипало от непролитых слез. «Как же он мог?» – злилась Кити. Ведь знал, каким потрясением стала для нее смерть Чернышова, и что подвергнуться подобному испытанию вновь, не хватит ни сил, ни духу.
Остановившись у окна, она отдёрнула в сторону плотную портьеру и потянула на себя оконную раму. Прохлада ночного парка ворвалась в комнату, остужая пылающие щеки. Кити прикрыла глаза. Сладко и томительно перевернулось сердце в груди при воспоминании об ощущениях, что нахлынули на нее, когда твердые мужские губы коснулись ее рта, сильные руки взяли в плен крепких объятий.
Кто бы мог подумать? Пять лет назад Александр привез с собой худенького подростка, волчонком смотревшего на всех обитателей усадьбы, а ныне пред ней предстал мужчина, во взгляде которого так приятно было видеть восхищение собственной персоной.
Два года назад она поняла, что Сашко к ней вовсе неравнодушен. Но тогда слишком сильна была боль утраты, от того и воспротивилось все в ней тому чувству. От того и злилась на него, будто случайно открывшись ей в своих чувствах, свершил он нечто недостойное.
Нет, Сержа она так и не смогла забыть и ничуть не лукавила, когда говорила о том брату, но и желание удалиться от жизни мирской уже не было столь сильно, как раньше. После того, украденного на террасе поцелуя, когда вновь взыграла кровь, когда вновь ощутила себя живой и желанной, не сможет она надеть на голову монашеский клобук и посвятить жизнь служению Господу. Провести остаток своих дней в трудах и молитвах, с тем, чтобы никогда более не познать сердечного томления и упоительных моментов пылкой страсти более невозможно, коли откликнулись и тело, и душа на каждое прикосновение к ней мужчины.
Думая о Сашко, она невольно сравнивала его с Чернышевым. Морозов уступал Сержу в росте и был всего на полголовы выше ее самой. Тонкий в кости, гибкий он не производил впечатления человека, щедро наделенного физической силой, но, тем не менее, часто притягивал к себе взгляды прекрасной половины. Его коротко остриженные угольно-черные волосы, завивались кольцами и непокорными прядями падали на высокий лоб. Пристальный взгляд карих глаз, опушенных длинными ресницами, коим могла с легкостью позавидовать любая девица, будоражил кровь.
Несколько раз, глубоко вздохнув, Кити вернулась в постель. Восточный край неба уже начал светлеть, когда она, измученная переживаниями ушедшей ночи, наконец, уснула. Но сон ее был столь чутким, что стоило заворочаться в будуаре ее горничной, как Катерина тотчас отняла голову от подушки.
Зная, что по привычке, приобретенной в военных походах, брат ее просыпался с первыми лучами солнца, Кити, чувствуя себя совершенно разбитой, неохотно поднялась с постели. Но уже спустя четверть часа, она беспрестанно поторапливала прислугу, помогавшую ей с утренним туалетом, дабы увидеться с Морозовым раньше, чем тот встретится с Раневским.
Выглянув в коридор и удостоверившись, что он совершенно пуст, Катерина, крадучись дошла до покоев, где разместили Сашко. Она тихо постучала в двери и, дождавшись короткого «входи», робко приоткрыла белую с позолотой дверную створку.
Морозов нетерпеливо расхаживая по комнате в ожидании своего денщика, занятого чисткой доломана, оглянувшись на двери, смутился. Менее всего в столь ранний час он ожидал увидеть на пороге спальни, Кити. Одетый только в форменные брюки и тонкую рубаху, Сашко стремительно подхватил ментик, висевший на спинке кресла, и накинул его на плечи.
Бросив быстрый взгляд на неубранную постель, Кити залилась жарким румянцем и поспешно отвела глаза.
- Екатерина Сергеевна…, - запнулся Морозов, - простите мне мой неподобающий вид.
- Я не задержу вас, - скороговоркой произнесла Кити. – Это вы простите мне мое вторжение в столь ранний час.
Взгляд девушки скользнул по его лицу, переместился чуть ниже, туда, где в распахнутом вороте виднелись ямочки под ключицами. Сердце ускорило свой ритм, несмотря на утреннюю прохладу, ее всю от макушки до пят обдало душной волною.
- Я только лишь хотела сказать, - Катерина облизала пересохшие губы, - что согласна стать вашей женой.
- Кити, - Морозов шагнул к ней и опустился на колени. – Боже, Кити, знали бы вы, как я счастлив нынче, - прошептал он.
- Встаньте, встаньте же, - начала сердиться Кити, - Это еще не все. Я знаю, что вы с моим братом разыграли дурную пьесу…
- Я бы никогда не осмелился, - прошептал Морозов, поймав тонкую кисть и прижимаясь к ней губами.
- Ах, не все ли равно нынче, - в сердцах топнула ногой Кити. – Вы получили то, чего желали.
Морозов поднялся с колен. Он был так близко, что Катерине было отчетливо видно, как под смуглой кожей на его шее бьется тонкая жилка пульса. Нестерпимо захотелось коснуться его: «Будь, что будет», - мелькнула в голове бесшабашная мысль. Кити поднялась на носочки, опустила ладони ему на плечи и прижалась губами к его губам. С тихим стоном Сашко обхватил тонкую талию, отвечая на ее поцелуй, притиснул к своему телу, так, что у Кити перехватило дыхание. Горячий, головокружительный, нежный, пьяный как вино, поцелуй туманил разум. Алый ментик соскользнул и неслышно упал на толстый ворс ковра. Ладони Катерины заскользили по его плечам и груди, прикрытой лишь тонким полотном рубахи. Опомнившись, она оттолкнула его и замерла не в силах оторвать взгляда от его лица.
Морозов отвел глаза и постарался выровнять дыхание. Если бы Кити не оттолкнула его, еще немного он бы подхватил ее на руки и опустил бы прямо на постель, что была от них всего в нескольких шагах.
- Увидимся за завтраком, - прошептала она, нащупав за спиной дверную ручку. – Я сама скажу Александру, - добавила, выскальзывая за двери.
Тяжело привалившись к двери со стороны коридора, Кити перевела дух. Губы горели от поцелуев, ноги сделались ватными, а в голове не осталось ни одной связной мысли.
И Катерина, и Сашко, и Раневский почти одновременно спустились в малую столовую. Морозов отодвинул стул для Кити и, склонившись к ее уху, что-то прошептал. Девушка вспыхнула, быстрая улыбка мелькнула на зацелованных ярких губах. Поймав пристальный взгляд хозяина усадьбы, Сашко залился пунцовым румянцем и торопливо обошел стол, присев напротив Кити.
- Саша, - тихо произнесла Катерина.
Оба и Морозов, и Раневский повернулись к ней. Катерина улыбнулась и, откашлявшись, повернулась к Раневскому:
- Mon cher frère (Мой дорогой брат), Александр Афанасьевич сделал мне предложение, и я ответила ему согласием.
- Я заметил, - ухмыльнулся Раневский.
Морозов еще ниже опустил голову. Метнув сердитый взгляд брату, Кити подала знак лакею, подавать на стол.
- Не могу сказать, когда вернусь из Парижа, - тихо отозвался Морозов.
- Вот когда вернетесь, поручик, тогда и объявим о помолвке, - ответил Раневский, решив более не дразнить сестру.
За завтраком Кити притихла. Морозов не мог долее оставаться в Вознесенском, он еще вчера должен был быть уже на пути к Парижу. Она полагала, что вынужденная отсрочка принесет ей облегчение, но предстоящая разлука не обрадовала, а напротив огорчила. Долгие дни ожидания вновь станут ее спутниками.
После трапезы, Кити вышла на крыльцо проводить своего теперь уже жениха.
- Берегите себя, Александр Афанасьевич, - осенила она его крестным знамением.
- Мне ничего не угрожает, - блеснул белозубой улыбкой Сашко, - коли вы будете вспоминать обо мне в своих молитвах.
Катерина опустила глаза. Ее молитвы два года назад оказались напрасными и не уберегли Чернышева от уготованной ему участи. Склонившись над ее рукой, Морозов едва коснулся ее губами и, не оглядываясь, сбежал по ступеням. Девушка оставалась на крыльце до тех пор, пока всадник не скрылся за воротами усадьбы.
- Война окончилась, Кити, - услышала она за своей спиной. – Он непременно вернется.
- Он еще совсем мальчишка, Саша, - вздохнула она, оборачиваясь к брату. – Я стану посмешищем для всего света, ведь он младше меня.
Раневский нахмурился:
- Этому мальчишке в жизни довелось испытать куда больше, чем иным мужам, убеленным сединами, - ответил он. – Ну, довольно о том, пора и мне собираться в дорогу.
После полудня Раневский выехал из Вознесенского. Натали проводила глазами из окна своих покоев отъехавший экипаж. Ей пришла в голову мысль: тотчас собраться и уехать, забрав с собой Машу, но вспомнив, чем ей пригрозил Александр, коли она его ослушается, она решила не рисковать. Видимо, у каждого существует свой предел терпения, а терпение Раневского она давно исчерпала.
Что касалось их отношений, то он и ранее не больно-то баловал ее своим вниманием, но при жизни Анатоля бывало даже, что и утешал, когда промеж супругов случались размолвки. Но так было до тех пор, пока она однажды не открылась ему в своих истинных чувствах. Александр был ошеломлен, и ей даже показалось, что напуган. После того откровенного разговора он старался всячески избегать ее, заставляя испытывать помимо мук сердечных еще и стыд, и страх, что все откроется, и Анатолю станет известно о ее истинных чувствах к его младшему брату.
После того, как ее муж, почти разорив семью, пустил себе пулю в висок, Натали недолго горевала о нем. Ей нечего было более опасаться, и она вновь попыталась сблизиться с Александром. После смерти Анатоля случилась одна единственная ночь, когда она пробралась в его спальню и, дрожа от страха и предвкушения, осмелилась забраться к нему в постель, прижаться к теплому сонному, коснуться поцелуем чуть приоткрытых губ. Александр был невозможно пьян и, обнимая ее, в хмельном бреду шептал вовсе не ее имя, но Натали было все равно.
Поутру, придя в себя, Раневский был и удивлен, и сконфужен. Он поспешно выставил Наталью из своей спальни, и уже на следующий день сбежал из Рощино обратно в полк. Она так и не поняла тогда, было ли его удивление притворным, или он, в самом деле, не запомнил ничего из того, что случилось между ними в спальне.
Какое-то время Натали бережно хранила воспоминания о каждом мгновении той ночи, лелея в душе надежду, что однажды все может повториться. Какое-то время эти воспоминания служили ей источником радости, но чем больше проходило времени, тем холоднее становился к ней Раневский. А то, что ранее радовало, стало источником постоянной сердечной муки, ибо никогда более не суждено было повториться пережитым в его объятьях мгновениям страсти.
Она вновь воспряла духом, когда до нее дошли слухи о переменах произошедших в жизни Раневского, но сам он опроверг все домыслы, касающиеся его брака. Более ей нечего было делать в усадьбе. Оставаясь до его возвращения, она могли лишь навлечь на себя его гнев, а то и вовсе лишиться содержания, как он ей и пообещал. Тем не менее, Натали решила не торопиться покидать Вознесенское. Путь до Рощино не близкий, и у нее оставалась седмица, другая, чтобы побыть со старшей дочерью. Предстояло еще объяснить Маше, отчего она оставляет ее в Вознесенском, а сама уезжает обратно в Штыково, да еще столь поспешно.
Натали разыскала дочерей в будуаре Кити. Сияя насквозь фальшивой улыбкой, она устроилась на кушетке около окна и с воодушевлением принялась расписывать дочери грандиозные планы на предстоящий сезон. Мари оказалась совершенно не готова к тому, что мать оставляет ее в Вознесенском на попечении тетушки и дядюшки, а сама торопиться вернуться в Штыково. С одной стороны, девушке было грустно расстаться с маменькой и младшей сестрой, но с другой, заманчивая перспектива окунуться в шумную праздную атмосферу столичного сезона, приятно будоражила воображение.
- До начала сезона еще далеко, - задумчиво протянула Кити. – Отчего бы тебе не погостить у нас подольше? – обратилась она к Натали.
Натали тяжело вздохнула:
- Ах! Кити душечка, я бы рада, но ты же знаешь, как велико хозяйство в Штыково. Разве могу я оставить имение без присмотра надолго? Аарон Исаакович помогает, конечно, - скромно потупила она взгляд, - но у него сейчас и без меня забот хватает.
Кити сделала вид, что удовлетворилась ответом Натальи, хотя прекрасно понимала, что это лишь отговорка, а истинная причина кроется в чем-то ином. Она никак не могла взять в толк, отчего Александр с трудом выносит присутствие Натали? Отчего он намерено груб и невнимателен к ней? Подобное отношение брата к вдове Анатоля ее безмерно огорчало и, потому, она пообещала себе, непременно переговорить с ним, как только он вернется.
Раневский не стал заезжать в Рощино, а поехал напрямки через Москву в Тулу, сократив дорогу почти на сотню верст. Поскольку в путь он отправился на долгих, путешествие заняло чуть более седмицы, но уже на восьмой день после полудня показались ворота усадьбы в Нежино. Привыкший путешествовать верхом и налегке, Александр в замкнутом пространстве экипажа чувствовал себя неуютно, безумно раздражали духота и пыль, оседавшая на обивке и сидениях. Но как бы то ни было путешествие его подошло к концу, и, миновав покосившиеся ворота и сторожку привратника, экипаж по короткой подъездной аллее подкатил к дому.
Раневскому было достаточно одного взгляда на старый деревянный особняк, чтобы понять, что Софи несколько не преувеличила истинных масштабов бедствия в своем письме, и усадьба, в самом деле, переживает не самые лучшие свои времена.
Спустившись с подножки, Александр осмотрелся. Дверь парадного со скрипом открылась и ему навстречу кряхтя и охая на каждом шагу, спустился весьма престарелый дворецкий в поношенной ливрее.
- Вы к кому, барин будете? – обратился он к Раневскому.
За все время своего супружества Александр ни разу не был в Нежино, и ничего удивительного не было в том, что здешняя прислуга его совершенно не знала.
- Барыня дома будет? – ответил он вопросом на вопрос.
- Дома, - настороженно покосился на него дворецкий, начиная догадываться о том, что за гость пожаловал в имение.
- Доложи, что Александр Сергеевич Раневский просит принять его, - отрывисто бросил Александр.
Почесав в затылке, старик, подслеповато щурясь, вгляделся в лицо Раневского.
- Вы проходите, барин, - посторонился он, пропуская Александра в переднюю.
В доме пахло сыростью и плесенью. Раневский тяжело вздохнул, осматриваясь в убогой гостиной. Софья никогда не рассказывала ему о том, как обстоят дела с ее имением, но, справедливости ради стоит заметить, что он никогда и не интересовался этим. Насколько он помнил из разговора с ее дядюшкой, при обсуждении брачного договора, дом был построен еще в середине прошлого столетия, и было удивительно, что без должного ухода и содержания, он до сей поры не рассыпался. «Проще все снести и отстроить особняк заново», - нахмурился Раневский. Однако, такие траты нынче ему не по карману. Но и оставить Софью здесь просто немыслимо, дом совершенно непригоден для жилья.
Размышляя подобным образом, Александр дошел до окна и выглянул на улицу. Старик дворецкий размахивая руками, что-то говорил Софье. Сердце пропустило удар, когда она швырнула в корзинку садовые ножницы и, стянув с рук испачканные в земле перчатки, поправила выбившуюся из-под соломенной шляпки пепельно-русую прядь. Широкие поля скрывали в тени выражение ее глаз, но губы ее сжались в тонкую линию, выдавая недовольство. Коротко кивнув слуге, она подобрала юбки и неспешно направилась к дому. Раневскому показалось, что она стала еще тоньше, чем была при их последней встрече в Париже. Но ведь это просто невозможно, она ведь была в тягости по весне и сейчас в самый разгар лета, это должно быть уже заметно.
Софья подняла голову и взглянула на окна гостиной. Солнце отразилось в стекле приоткрытой оконной рамы и на миг ослепило ее. Александр отшатнулся от окна в тень портьеры.
Обогнув дом, Софи медленно поднялась по ступеням. Весть о том, что приехал Раневский, была для нее подобна грому среди ясного неба. Сначала сердце забилось учащенно, неистово, волна радости затопила все ее существо, но стоило ей подумать о причинах его приезда, и эйфория схлынула, оставив тревогу и беспокойство.
Она давно не бывала в обществе, с самого своего приезда в Нежино, никому не наносила визитов, и гостей принимала у себя весьма неохотно, ссылаясь на плачевное состояние дома. Она могла бы и далее оставаться в неведении, ежели Лиди не написала ей. Стараясь обеспечить сыну Алексея, нужные связи в будущем, ее кузина поддерживала отношения с соседями, друзьями покойного мужа и собственными приятельницами, а потому почти всегда была осведомлена обо всех скандальных слухах, ходивших в высшем свете. Именно Лиди, написала ей о том, что Раневский намерен подать прошение о разводе, и его приезд в Нежино мог означать только то, что он торопится покончить с этим делом, раз решил лично встретиться с ней, а не вести дела через поверенных.
Остановившись перед зеркалом в мрачной и темной передней, Софья сняла шляпку, поправила прическу и стряхнула с платья прилипший к нему мусор. Глубоко вздохнув, дабы унять волнение, она, помедлив на пороге гостиной, толкнула дверь и вошла. Раневский обернулся.
- Софья Михайловна, - небрежно кивнул он.
- Александр Сергеевич, - выгнула бровь Софья, не оставшись в долгу. – Что вас привело в наше захолустье?
- Исключительно желание увидеться с вами, - шагнул ей навстречу Александр.
- Подозреваю, что желание сие вызвано определенными обстоятельствами, - осталась стоять на месте Софья.
- Я получил ваше письмо и решил лично удостовериться в том, что усадьба нуждается в ремонте.
Софья вспыхнула. Значит, он не поверил ей, а посчитал ее письмо лишь уловкой.
- Весьма странно, - заметила она. – Вы пожелали, чтобы я никогда более не пыталась вернуться в вашу жизнь, и потому видеть вас здесь для меня весьма неожиданно. Хотя, наверное, желание побыстрее покончить с нашим браком в вас столь велико, что вы преодолели неприязнь, что испытываете ко мне.
- Отчего вы решили, что я собираюсь покончить с нашим браком? – удивленно воззрился на нее Раневский. – Я не собираюсь подавать прошение о разводе.
- Лиди написала мне, - не стала лукавить Софья, - что сию пикантную новость весьма оживленно обсуждают.
Александр нахмурился:
- Я приехал, что бы забрать вас в Вознесенское.
- Отчего? – отступила от него Софья. – Отчего вы передумали?
Александр принялся ходить по комнате.
- Думаю, это очевидно, - заложив руки за спину, повернулся он к Софи. – Вы написали, что дом не пригоден для жилья, денег на то, чтобы произвести здесь необходимый ремонт, у меня сейчас нет, - слукавил Александр, - потому я приехал, чтобы забрать вас и детей, - закончил он.
- Мы могли бы перебраться в Рощино с вашего позволения, и тогда вам не придется терпеть мое присутствие подле себя, - отозвалась Софья.
- И позволить и дальше распространять слухи, - усмехнулся он. – Нет, вы поедете со мной.
- Вы сбираетесь признать мальчиков? – парировала Софи.
- У меня нет выбора, - пожал плечами Раневский. – Я признаю мальчиков и ребенка, которого вы ожидаете.
- Ребенка не будет, - опустила ресницы Софья. – Я упала с лестницы месяц тому назад.
Александр вздрогнул.
- Мне жаль, - тихо заметил он. – Вероятно, вам пришлось нелегко.
- Я осталась жива, и уже за это мне следует благодарить Господа, - вздохнула Софи.
Неподдельное страдание тенью мелькнуло в ее глазах и у Раневского перевернулось сердце, едва он представил, что мог потерять ее безвозвратно.
- Жаль, что меня не было рядом с вами, - взял он ее за руку, - и вам пришлось самой пережить все это.
- Жизнь меня не баловала в последнее время, - грустно усмехнулась Софи.
- В этом есть и моя вина, - покаянно произнес Александр.
Тонкие пальцы в его ладони дрогнули, и Софья осторожно отняла у него свою руку.
- Раз вы все уже решили, мне остается только покорно принять вашу волю, - отошла она от него в противоположный угол комнаты. – Дайте мне время уладить мои дела здесь. Я не могу бросить все на произвол судьбы.
- Об этом не беспокойтесь, - поспешно ответил Раневский. – Горин позаботится об усадьбе в ваше отсутствие. Коли вы все равно уедете, ремонт можно будет отложить до будущего года, а там с Божьей помощью, постараемся что-нибудь придумать.
- Как вам будет угодно, - кивнула головой Софья.
Повисло неловкое молчание. Александру безумно хотелось взглянуть на мальчиков, но просить Софью о том он не решился. «Всему свое время», - вздохнул он.
- Я распоряжусь, чтобы вам комнаты подготовили, - поспешила покинуть гостиную Софья.
- Благодарю, - отозвался Раневский, провожая ее глазами.
Оставшись в одиночестве, Александр вновь вернулся к тому самому окну, из которого видел Софью и дворецкого в саду. Под окнами гостиной в изобилии росли розовые кусты, благоухавшие дивным ароматом в жаркий июльский полдень, доносившийся до него через приоткрытое окно. На деревянной скамье стояла плетеная корзина, оставленная Софьей. Его внимание привлек тихий мелодичный голос. Что-то напевая по-французски, по садовой дорожке шла женщина, за руку которой держался пухлый розовощекий малыш, не уверенно совершавший свои первые шаги. Следом за ней шла худенькая девчушка, совсем еще подросток, на руках которой пристроился брат-близнец отважного первооткрывателя.
Раневский не мог оторвать взгляда от этой маленькой компании, не подозревавшей, что за ними пристально наблюдают. Оба мальчика светловолосые и ясноглазые так напомнили ему собственную племянницу Лизу, что последние сомнение в собственном отцовстве у него отпали. Сглотнув ком в горле, Александр оперся руками о подоконник и наклонился вперед, стремясь не упустить ни малейшей детали и позабыв об осторожности. Заметив его, нянька испуганно охнула и поторопилась увести близнецов подальше.
Раневский попытался развязать туго затянутый узел шелкового галстука. Кровь застучала в висках, ему не хватало воздуха. Острое чувство вины и сожаления больно кольнуло в самое сердце. Как, после всего, что он наговорил ей в Париже, можно все забыть и простить? Как жить дальше, будто ничего не случилось? Что бы он ни сделал отныне, обвинения в неверности, брошенные им в запальчивости, всегда будут стоять между ними. А ведь есть еще и Мари. Александр медленно опустился на низкий диванчик. Галстук, наконец, поддался ему и он, нетерпеливым жестом, сдернул его с шеи. Двери тихо приоткрылись, и на пороге замерла Софья.
- Александр Сергеевич, вам нехорошо? – обеспокоенно поинтересовалась она.
- Проклятая духота, - чуть заметно улыбнулся Раневский. – Я только что видел Мишеля и Андрея, - тихо заметил он.
Софья побледнела. Не было сил произнести ни слова.
- Я признаю, что был неправ, - выдавил из себя Александр. – Они очень похожи на Лизу.
- Лиза ведь не ваша дочь? – чуть слышно спросила Софи.
- Нет, - покачал головой Раневский, - не моя. Она унаследовала черты от моего отца, как Кити, как я сам, а вот Анатоль был очень похож на нашу матушку.
- Я почти ничего не знаю о вас, о вашей семье. Пять лет прошло, а у нас никогда не было времени даже поговорить о том, - грустно улыбнулась Софья.
- Вы видели моего дядю? – поднялся с дивана Раневский.
- Имела удовольствие, - буркнула Софья, вспоминая свою первую и единственную встречу с Владимиром Александровичем.
- Тогда имеете представление о том, как должен был выглядеть мой отец, будь он жив, - улыбнулся Александр. – Они - близнецы. Я был настоящим ослом, - усмехнулся Раневский, - коли только сейчас додумался до того.
***
...