Николай Звегинцов:
Сад
Евдокия Ильинична явно нервничала и пыталась хоть чем-то занять руки, потому внезапно кинулась открывать коробочку с подарком. Звегинцов в украшениях разбирался примерно так же, как и в дамских нарядах: бывают дорогие, а бывают очень дорогие. Иногда среди них попадаются еще и красивые, но в основном это всего лишь витрина благосостояния. Однако женщины как-то иначе смотрят на все эти финтифлюшки. Сам он толком и не разглядел надетое графиней на палец кольцо, но, разумеется, вежливо похвалил:
- Очень милое и прекрасно смотрится на вашей ручке. Что же до интересовавшего вас вопроса: при таком освещении ничего не видно даже мне, а я сейчас к вам близко стою.
Они почти подошли к дому, когда графиня вспомнила о цыганском гадании.
- Я ведь уже говорил, что склонен сегодня побыть фаталистом. Если желаете рассказать, так тому и быть.
Однако он не сумел отказать себе в удовольствии еще чуть-чуть подразнить девушку:
- Но вы не боитесь, что в этом случае может не сбыться? Или же вы как раз хотите, чтобы не сбылось? Подумайте до завтра, чего вам больше хочется. Если захотите рассказать – я с удовольствием послушаю. А сейчас вам лучше подняться к себе, ведь ваша горничная, как нам уже известно, очень любит наблюдать за вами из окна.
Он вежливо коснулся губами тонких пальчиков графини, вместо перчаток украшенных кольцом со странной формы жемчужинами, и удалился в отведенную ему спальню.
Евдокия Аристова:
У крыльца, далее в доме
Докки и слышит, и не слышит, что говорит Звегинцов. Она занята своими мыслями, самая главная из которых: «Не уходи, ну, пожалуйста, я так хочу побыть еще немного рядом. Мне совершенно все равно, сбудется ли гадание, и про кого оно, я просто не хочу расставаться, вот сейчас, не хочу». В мыслях Докки называет Николая Александровича на «ты», и даже готова сказать Николя или Никки, но вслух этого не произносит. «Ну, вот что мне сделать? Сказать прямо – цыганка нагадала свадьбу с каким-то знакомым моего отца, и я хочу, чтобы это были вы. Женитесь на мне, Николай Александрович. Сказать и что?» Глупая маленькая Докки, так не делается, это неприлично, – шепчет кто-то умный внутри. «Но я все время веду себя неприлично – сначала рассказала про брюки, потом обрызгала водой, откровенничала сверх меры. И этот поцелуй – напросилась, потом напомнила, а после вовсе сама поцеловала…» Докки краснеет, хорошо, что в темноте этого не видно, забирает свою руку из ладони Звегинцова, кивает ему и, не в силах вымолвить ни слова, потому что боится расплакаться, подхватывает юбки и буквально бегом несется в свою комнату, там падает на кровать и захлебывается слезами.
– Барышня, ой, барышня, – гладит ее по плечу Алена. – Такой мужчина видный. Обидел он вас, чи шо? Вы не сумлевайтесь, барышня, я никому не скажу про поцелуй. Ни словечка.
– Не обидел, нет, – Докки поднимает голову. – Сама я дурочка, да еще какая.
– Влюбились нешто, барышня? – Алена садится на пол около кровати и мечтательно смотрит куда-то поверх головы графини, – так то здорово. И миловаться с миленком приятно. – Вздыхает она явно о чем-то своем. Докки не особо вслушивается в то, что говорит Алена, ей не до нее, иначе б непременно спросила, с кем это ее горничная миловалась. Она встает с постели, с помощью все той же Алены снимает бальное платье, принимает ванну, в которой лежит долго, пока не остывает вконец вода, которая, как кажется Докки, успокаивает ее, смывая усталость этого дня, все трудные мысли, непринятые решения и несказанные слова. После переодевается в рубашку и укладывается в постель. Алена устраивается на кушетке и тут же засыпает, а графине не спится – как не смывай в воде мысли, они никуда не деваются. Она продолжает думать о Звегинцове, о том, что, похоже, она и в самом деле влюбилась – все время ищет его общества, не хочет расставаться, при этом говорит и делает глупости, словно рядом с ним рассудок покидает ее напрочь. Больше всего ее волнует поцелуй – с одной стороны, подобных ощущений она никогда еще не испытывала, с другой, – Звегинцов слишком быстро отстранился. Ему не понравилось или берег ее репутацию? Не отпустил, да и про гадание слушать не стал – не хочет ее смущать или не желает услышать, потому что может коснуться его? «А как приятно, когда целуют руку без перчатки», – Докки тихонько рассмеялась, и ей очень захотелось дотронуться до его руки без перчаток.
Так она лежала и думала, вертелась в постели и не могла уснуть. В конце концов решила выпить молока для сна. Будить Алену не стала, надела халат, крепко завязав пояс, сунула ноги в комнатные туфли без задников и тихонько вышла в коридор, надеясь, что все спят и ни по дороге, ни в самой кухне ей никто не попадается.
Так и вышло. Докки спустилась в кухню, нашла молоко в кувшине на столе, налила себе стакан, ничего не разбив и никого не разбудив, но молоко возымело обратный эффект – она окончательно проснулась и. видимо, столь же расхрабрилась, потому что совершила невероятный для нее самой поступок – на обратном пути направилась не в свою спальню, а вошла в комнату к Звегинцову. Как у нее хватило смелости, как она нашла именно ту самую дверь, и вообще, зачем она это сделала, Докки сказать не смогла – ни Николаю Александровичу, ни самой себе. «Дурочка, как есть дурочка…»
Сергей Сергеевич Демидов:
Большой Гатчинский дворец
Сергей Сергеевич терпеливо ждал, когда распахнуться двери кабинета, открывая ему возможность для высочайшей аудиенции.
Император сидел за массивным дубовым столом, просматривая папку с докладом очередного министра.
Александр III прекрасно знал с каким трепетом и уважением относится к нему Демидов. Но все равно долго откладывал встречу, словно предвидя, о чем тот попросит.
- Что за срочность, Сергей Сергеевич? Какие-то проблемы в строительстве железной дороги?
Именно производству Демидова государь заказал проложить железную дорогу в Сибири. Этот масштабный, почти грандиозный проект обещал стать ведущим в жизни купца и навсегда изменить Россию.
- Подготовка идет полным ходом, ваше величество. Вы поручили мне строительство и сделано все будет в срок - Демидов прищурился - только...я вам ее бесплатно построю.
Император отложил бумаги.
- Слово купеческое - дороже золота. Однако, я не верю в подобные прекрасные душевные порывы. Чего вы хотите?
- Я знаю, что князь Трубецкой просил у вас дозволения жениться.
Александр III глубоко вздохнул, всем видом показывая, что разговор ему неприятен.
- Мои семейные дела вас не касаются.
- Выходит, что касаются. Долли Мещерская мне как семья, больше, крестница она моя. Лучше невесты для вашего племянника не то что по всей России, по миру не сыщешь.
Император вытащил из золотого портсигара папиросу и закурил.
- И вы вот так со своим состоянием готовы расстаться?
- Ну, не со всем, а с половиной по моим подсчетам. Смог заработать столько - заработаю еще - Демидов глубоко вздохнул - Я был влюблен лишь однажды, ваше величество. Женщины меня любили, на свою беду. А вот мне испытать то сладостное чувство довелось только в юности и закончилось все печально. Пусть хоть дочь ее будет счастлива. Кто мы такие, чтобы стоять на пути двух влюбленных? Разве мы хозяева своим чувствам? Иногда оно возникает к тем, о ком мы и помыслить не могли и становиться нашей судьбой.
Император перевел взгляд на портрет Марии Федоровны, который стоял на столе. Возможно вспомнил, как и сам когда-то влюбился в невесту собственного брата? Затушил папиросу и произнес:
- Ладно, пусть женится.
Окрыленный Демидов покидал Гатчину, насвистывая веселую мелодию. То был час его триумфа. Казалось не было такой затеи, которая ему не оказалась бы под силу.
Поначалу так и было. Строительство железной дороги возвысило его среди всех промышленников, а благосклонность императора сделала недосягаемым.
Скоропостижная кончина Александра III надломила что-то в Сергее Сергеевиче. Тяжело переживавший утрату, он на некоторое время отошел от дел. Чем не преминули воспользоваться конкуренты, уговорившие банки и кредиторов разом затребовать возвраты займов. Демидов и раньше брал займы и неизменно возвращал в срок с процентами. Но в этот момент нужных средств под рукой не оказалось и кредиторы подали на него в суд.
На суде Демидов был полностью оправдан, однако, деловой репутации был нанесен большой урон. К тому же, новый император отменил государственные заказы, которые составляли его основной доход.
Но Сергею Сергеевичу, казалось, было уже все равно. Он словно спешил жить, предчувствуя скорую кончину, тратил и кутил, продавал и буквально швырялся деньгами, будто бы намереваясь избавиться от собственного состояния в кратчайшие сроки. Жертвовал огромные суммы на благотворительность, построил еще два театра и галерею и обеспечил пожизненной рентой с десяток художников, писателей, ученых...
Он умрет на постоялом дворе не дожив и до шестидесяти лет. Слухи о том будут ходить самые разные, кто-то даже поговаривал про убийство на почве ревности. Другие утверждали что всему виной чрезмерные возлияния, а врачи скажут причина - апоплексический удар.
Доподлинно известно было, что скончался он на руках у женщины, но даже о личности той велись споры. Была ли это очередная облагодетельствованная Демидовым актриса, или черноглазая цыганка - история умалчивает.
Хоронила его приехавшая ненадолго в Россию княгиня Трубецкая. Длинная вереница великих художников, поэтов, артистов пришла провожать Сергея Сергеевича в последний путь, горюя об ушедшем навсегда щедром благодетеле. Который всегда жил на широкую ногу, пил от души и никогда ни о чем не жалел.
Долли Мещерская:
Эти счастливые жаркие августовские дни в "Отрадном", которые так много изменили в жизни почти каждого гостя и жителя усадьбы, Долли всегда вспоминала с особой теплотой. Она всегда улыбалась, перебирая фотографии тех памятных дней, размышляя о том, что празднование именин действительно словно провело некую черту, перевернув очередную страницу книги ее судьбы.
Пройдет совсем немного времени, уже в начале осени, и Долли предстоит надолго покинуть любимую усадьбу из-за болезни генерала Мещерского. Доктора настойчиво посоветуют сменить климат. В надежде, что это поможет любимому дядюшке - Долли в сопровождении Павла Павловича спешно отбывает в Биарриц.
Верный своему слову, Аркадий остается добиваться у императора разрешения на их брак. Государь, не любящий когда нарушаются его планы, первоначально и слышать о том не хотел, несмотря на все просьбы князя Трубецкого. Однако, при участии Сергея Сергеевича, высочайшее дозволение все же было получено.
В конце декабря в Биаррице преставился генерал Мещерский. Аркадий спешно выехал во Францию, где они с Долли и обвенчались.
Поскольку в России их брак считался монаргатическим, супруги предпочитали жить в Париже, лишь изредка бывая на родине. Долли завела светский салон и стала законодательницей мод и негласной властительницей умов высшего французского общества. С Ниной они оставались подругами и часто виделись.
Аркадий во Франции возглавлял дипломатическую миссию, а с приходом к власти нового императора Николая, ему предложили вновь возвратиться на военную службу.
У Долли и Аркадия родилась дочь - Ирина. Княжна Ирэн Трубецкая. Которая много лет спустя с нетерпением будет ждать своего первого выхода в свет - на балу в Зимнем дворце, куда ее проводит гордый отец. Но это уже совсем другая история.
Нина Чарская:
Лейпциг, 1887 год.
- У вас блестящие рекомендации герр Складовский и я очень рад, что вы решили присоединиться к моей кафедре - профессор Отто Гейнц отложил бумаги и внимательно посмотрел на молодого мужчину, который расположился в кресле напротив его стола.
- Благодарю вас, профессор. Признаться, прочитав в последнем журнале, какого прогресса вы добились в области изучения аминокислот и их реакций, я был поражен. Думаю, вы стоите на пороге великого научного открытия и я хотел бы поучаствовать в нем.
Гейнц усмехнулся и погладил аккуратно стриженную бороду. Поднялся из-за стола и предложил отправиться вслед за ним.
- Секрет здесь довольно прост герр Складовский - торопливо произнес профессор, шагая по кажущимся бесконечными коридорам университета - Мы добились таких успехов благодаря конкретному человеку. И, кстати, она ваша соотечественница.
Он толкнул двери одной из лабораторий, войдя в которую Складовский с удивлением обнаружил красивую девушку. Она стояла перед огромной доской, исписанной формулами, сжимала в ладони кусочек мела, о чем-то задумавшись.
- Mein Herz, Нина! - девушка обернулась, заинтересованно посмотрев своими кажется бездонными глазами сначала на профессора, а потом и на него.
- Позволь представить молодого ученого из России, Складовского, который хочет с тобой работать. А это фрау Чарская, та которой мы все здесь обязаны последними успехами.
Девушка опустила глаза, несколько смутившись. Отерла ладони, испачканные в мелу о ткань и протянула ему руку.
- Илья Петрович - вежливо отрекомендовался он.
- Нина Ивановна - она слабо улыбнулась - Вас не смущает работать над исследованием вместе с женщиной?
- Я готов работать хоть с самим чертом, если нам удасться доказать теорию - усмехнувшись, произнес Складовский.
Довольно скоро Нина знала о нем все. Что дед переехал из Польши в Россию, у отца скромное имение в Ковно, он - единственный сын и учился в университете Лозанны...
Что когда он погружен в мысли и не может решить задачу, то принимается ходить кругами по комнате. Не любит цветной мел. Всегда открывает настежь окна в лаборатории и безошибочно может угадать, какая птица поет в университетском парке...
- Кажется, на сегодня все - Нина глубоко вздохнула. Перевела взгляд с доски на Илью Петровича, который написал последнюю формулу, а потом чем-то явно раздосадованный, вновь принялся за свои круги по комнате.
Чарская сделала пару записей в тетрадь.
- А вы...были в местной кнайпе рядом с университетом? - вдруг нерешительно спросил Складовский.
- Не имела чести - Нина несколько смутилась. Подруг из числа здешних студенток она так и не завела, все время было посвящено работе и учебе. Она ни за что бы не променяла это, но все равно чувствовала себя одиноко. Словно безмятежное оранжерейное растение, вдруг пересаженное в шумное место у дороги.
- Друзья собираются...пойдемте вместе...если у вас нет других планов?
Крошечная комната в пансионе и книги - Нина старалась экономить - вот и все ее планы, возможно письма дорогой Долли или ее благодетельнице княжне Голицыной. Но сегодня с удивлением для себя самой, она согласилась.
Кneipe оказалась веселым и шумным местом. Длинные столы, массивная дубовая мебель, вкусная кухня и пиво лилось рекой. Нина действительно увидела здесь многих студентов и студенток и даже перекинулась с одной из знакомых парой фраз, пока Илья отлучился, чтобы принести и ей попробовать знаменитого немецкого пива.
- Герр Складовский, когда же вы представляете свою научную работу?
К барной стойке протиснулась компания студентов, среди них и его коллега по кафедре. Все в порядочном подпитии.
- Герр Штольц - Илья попытался отодвинуться в сторону - В этом году нет, нужно еще отточить теорию. Я помогаю фрау Чарской сейчас, ее работа будет представлена на суд общественности в самое ближайшее время.
Штольц, пошатываясь, вынул из кармана папиросу. Его друзья принялись гоготать, требуя, чтобы их обслужили скорее.
- Чарская? - он засмеялся - И что она может открыть? Максимум провести пару опытов и сделать записи - только для этого они и годятся. Это же вы делаете всю работу за нее.
Складовский нахмурился.
- Тогда вы будете разочарованы и удивлены одновременно.
Штольц вынул изо рта папиросу, которую безуспешно пытался поджечь.
- Неужели желание залезть под юбку Чарской стоит того, чтобы принижать свои заслуги? Разве вы не этим часами занимаетесь в тесной лаборатории?
Последнюю фразу Штольц произнес так громко, что ее слышали все посетители пивной и сидящая за столиком Нина тоже. Которая вмиг вскочила и бросилась вон под смех товарищей Штольца. Но успела увидеть, как Илья ответил тому мощным ударом в челюсть, отчего Штольц повалился на ближайший столик, держась за лицо.
На следующий день в лаборатории царила необычайная тишина. Нина предпочла хранить молчание, Илья тоже, перебрасываясь лишь короткими и необходимыми для работы фразами. Уже вечером, когда она засобиралась уходить, Складовский произнес:
- Нина Ивановна, нам надобно объясниться.
- Я спешу, Илья Петрович. Сегодня бал в ратуше. Там будет моя подруга, а мы давно не виделись. - она вздохнула - Но вам не следовало таким образом вступаться за мою честь, я и сама могу за себя постоять...а это лишь даст пищу нелепым слухам.
- Вы правы - он нахмурился - Я завтра же попрошу профессора Гейнца о переводе.
Чарская быстро отвернулась, не желая выдавать своих чувств.
- Как угодно.
- ...и напишу господину Чарскому, если вас это беспокоит...
Нина горько усмехнулась и пожала плечами.
- Никакого господина Чарского не существует в природе. Для меня, девицы, сделали исключение, приняв в университет, но чтобы избежать пересудов и не делать прецедент, профессор Гейнц представил меня всем как фрау Чарскую.
- Я...я не хочу ни коим образом бросать тень на вас, Нина Ивановна. Я вас бесконечно уважаю. Мы ведь так превосходно дополняем друг друга в работе и...ведь между нами есть...химия.
Нина подошла к нему совсем близко и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала. Она всегда думала, что одного поцелуя будет достаточно. Давно решила, что в науке не место любви и семье. Что никто и никогда не смириться с ее сильной личностью и независимостью. До тех пор пока не встретила Илью. Потому что никто не относился к ней, как он, поддерживал, уважал, и имел настолько схожие взгляды на мир. И к тому же обещал стать в будущем выдающимся ученым.
Нина сразу же пожалела о содеянном. Потому что ей тут же захотелось поцеловать его снова. Но тогда все слухи о них окажутся правдой.
Она отстранилась.
- Решайте сам, Илья Петрович. Остаетесь вы или уходите. Мне действительно уже пора.
- Долли, право слово, я не могу больше танцевать. Пожалей бедного Аркадия, которого ты заставляешь быть моим партнером...потанцуй с мужем сама!
Нина действительно устала и вынуждена была воспользоваться предложением князя Трубецкого принести ей воды.
Долли пожала плечами и загадочно усмехнулась.
- Доктора запретили. Вальс еще куда ни шло, но вот что-то порезвее...Ниночка, какая досада...мебель для приличного декорирования детской комнаты нынче не сыщешь ...
- Ах, я поздравляю тебя...вас обоих!
- Спасибо - Долли разгладила видимую лишь ей складочку на рукаве платья - Но лучше расскажи о себе.
- Я все подробно описываю тебе в письмах.
- Тогда о том, что осталось между строк...об Илье Складовском, к примеру...
Нина вздохнула.
- Который наверняка сейчас забирает свои вещи из нашей лаборатории. Я все испортила, Долли. Мне не следовало...и думать о таком не следовало. Может, я не увижу его боле.
- Увидишь, если обернешься. Если тот мужчина, который буквально пожирает тебя взглядом не Складовский, то я даже не знаю...
Чарская обернулась. Перед ней действительно стоял Илья. Который тут же пригласил ее на танец. Когда он закончится Складовский объясниться ей в любви. И Нина ответит ему взаимностью.
- А где же Ниночка, вот ее вода - князь Трубецкой вернулся к жене и поглядел на танцующих.
- Можешь отдать ее мне - Долли отпила из бокала - Дорогой, нам следует задержаться в Лейпциге на пару недель.
- Зачем? Мы же собирались в Париж.
- Потому что я обязана присутствовать на свадьбе своей лучшей подруги.
1907 год.
Оксфордский университет.
В большом старинном зале не протолкнуться, люди толпятся в коридорах и занимают дверные проемы, тесня репортеров, желающих сделать заветные снимки. Шум смолкает, как по мгновению волшебном палочки, когда на сцену за кафедру поднимается она и слабо улыбается.
- Добрый день, дамы и некоторые господа. Меня зовут Нина Чарская-Складовская. Я родилась в небольшом городке огромной Российской империи и с самого детства у меня была мечта - наука. Однако, окружающие наперебой твердили, что химия - не женское занятие и что образование подобного рода - не для меня. А когда у меня стало получаться, стали заявлять иное - что мне никогда не стать хорошей женой и матерью.
То что я сегодня стою перед вами здесь, в одном из престижнейших университетов, куда меня пригласили, чтобы рассказать о собственных достижениях - само говорит об обратном. Что до второго...
Нина подняла глаза и нашла рядом со сценой Илью, который, как всегда приехал поддержать ее в столь важный день.
- ...вам нужно спросить у моего мужа или сына, который находится в числе студентов Оксфорда.
Она вздохнула. Всмотрелась в эти пытливые и открытые лица молодых девушек, которые внимали каждому ее слову.
- Поэтому мой совет вам, не слушайте тех, кто говорит, что вы чего-то не сможете, потому что женщины. Вы должны этим гордиться. Да, мы женщины и с нами нужно считаться. Да, мы - женщины и у нас тоже есть голос! Голос, который мы с вами сможем отдавать наравне с мужчинами!
- Право голоса для женщин! - уверенно выкрикнула одна из девушек и ее тут же поддержали аплодисментами остальные.
Нина Чарская-Складовская и Илья Складовский оба стали выдающимися учеными и навсегда вписали свои имена в историю химии. Именно Илья Петрович настоял, чтобы Нина взяла двойную фамилию и рьяно критиковал тех, кто поначалу не верил в талант его жены.
Она получила ученую степень, стала автором многих научных работ и передовых открытий, а позже педагогом, популяризатором науки и активным борцом за права женщин и дарование женщинам избирательного права. Как профессор, побывала с лекциями в ведущих вузах Европы и Америки и даже была избрана членом-корреспондентом Петербургской академии наук.
Нина и Илья сначала проживали в Германии, затем переехали во Францию. У супругов родился сын Иван, в будущем также известный ученый и общественный деятель.
PS
Однажды, я с узнала факт, что во многом прорыв науки на рубеже 19-20 веков обеспечили женщины из Российской империи, которые вынуждены были покидать Родину в надежде получить образование. Образ Нины навеян, конечно же Марией Кюри, Софьей Ковалевской и Юлией Лермонтовой и множеством других этих бесстрашных женщин. Фамилия взята от писательницы Лидии Чарской.
Мне хотелось показать с какими трудностями сталкивались женщины в своем праве на образование, да и вообще, какой нелегкий путь пришлось приодолеть нам в элементарном желании быть равной и самой себе хозяйкой.
Елена Артемьева:
Ноябрь 1880 г.
Осень в Энске. За листьями вслед
Ветер жадно врывается в окна,
Дождь стучит по заплаканным стеклам.
Я - одна, а тебя рядом нет...
В сентябре, с наступлением осенней прохлады, Артемьевы вернулись в свой городской дом. В это время в Энск съезжались семьи, проводившие лето в усадьбах или имениях. Осень в этом году выдалась ненастной. То и дело шли дожди, небо было затянуто хмурыми облаками. К концу октября почти со всех деревьев опали листья, добавляя дворникам работы. Город выглядел уныло, и было отчего хандрить его жителям. И, однако же, самые нетерпеливые, самые жадные до удовольствий искали себе развлечения: ходили в гости, устраивали вечеринки, посещали театр. Те, кто мог себе позволить, собирались провести зимний сезон в столице. Но таких было немного: жизнь в Петербурге требовала больших денег. Потому дворянские семьи, в которых были дочери на выданье, предпочитали более скромную, но радушную Москву.
В семействе Артемьевых произошли перемены: два месяца назад Петр Николаевич посватался к Зинаиде Ивановне, и она приняла его предложение. Елена Петровна была искренне рада этому, поскольку все душой желала отцу счастья. Мысль о том, что отныне в доме хозяйкой будет мачеха, разумеется, вызывала у нее некоторое беспокойство, но только лишь потому, что сама барышня продолжала жить в отчем доме. Она надеялась, что Зинаида Ивановна окажется женщиной умной и сердечной. Впрочем, Елена Петровна прекрасно понимала, что ей самой придется подстраиваться под мачеху, и вела себя безукоризненно вежливо по отношению к Зинаиде Ивановне.
Она по-прежнему помогала отцу в качестве секретаря. С мечтой управлять Задонским имением пришлось расстаться: стараниями отца и при помощи генерала Мещерского там появился новый управляющий, человек весьма толковый и знающий. Петр Николаевич надеялся, что доходы с имения вырастут, что в его положении вновь женатого мужчины становилось особенно важным.
С Долли Артемьевы после ее именин больше не виделись, но до Елены Петровны и ее отца доходили слухи о том, что князь Трубецкой добивается разрешения на брак с девицей Мещерской у самого императора.
О князе Загряжском Елена Петровна изредка справлялась у папеньки, но у них Георгий Александрович еще ни разу не был, и тому были важные причины: требовалось уладить дела. Но зато сам Петр Николаевич виделся с князем в его вновь приобретенном имении. И потому на правах соседа и давнего знакомца пригласил Загряжского на скромное семейное торжество по случаю своей женитьбы. Шумного застолья не предполагалось, поскольку Зинаида Ивановна только недавно сняла вдовьи одежды.
Венчание Петра Николаевича Артемьева и госпожи Лопатиной состоялось в Христорождественском соборе в присутствии родных и близких жениха и невесты. После все поехали в дом Артемьевых, где гостей ждало застолье.
Когда прислуга доложила о приходе его сиятельства князя Загряжского, Елена Петровна вызвалась встретить его и сопроводить к столу. Она вышла в переднюю и, обнаружив там князя, вспыхнула от внезапной радости. Ей показалось, он совсем не изменился за те месяцы, что они не виделись. Те же глаза, та же улыбка.
- Георгий Александрович! – Елена Петровна подошла к князю и протянула ему руку, которую он тотчас поднес к губам. – Папенька и мачеха будут рады вам!
- А вы? – спросил он, улыбнувшись.
- Разумеется, я тоже! – воскликнула она и улыбнулась в ответ. - Что же мы стоим? Идемте! Мне так много хочется вам рассказать...
Николай Звегинцов:
Спальня
Звегинцов понял, что совершил ошибку, едва запонки с легким стуком коснулись столешницы. Ночная прогулка к реке его взбодрила, а значит, в ближайшие пару часов уснуть он не сможет, нет даже смысла ложиться. Самое неприятное, что короткий сон тоже не пойдет на пользу: после часа-другого сна он чувствовал себя разбитым и расстроенным, словно старые, давно забытые на чердаке клавикорды. Ему с юности проще было перенести бессонную ночь, нежели краткое, недостаточное для отдыха полузабытье. Если бы с вечера приказал оседлать Репку к концу бала, уже был бы дома, сейчас же, даже если распорядиться седлать, пока добудятся конюха, пока тот очухается… ехать придется в самый темный час. Никакой острой необходимости для этого нет, только Прасковью перепугает, вломившись в дом посреди ночи. Проще уже было дождаться рассвета, когда дворня начнет заниматься делами, уехать к себе и спокойно выспаться в собственной кровати.
С тоской взглянув на снятый галстук и прочие детали костюма, Звегинцов отказался от мелькнувшей идеи пойти погулять по саду: пришлось бы снова одеваться, а так не хотелось все это на себя натягивать. По той же причине не пошел он и в библиотеку за каким-нибудь романом, чтобы скоротать ночные часы. Вместо этого он закатал рукава до локтей и уселся на подоконник в одних брюках и рубашке, благо, в темноте его все равно никто бы не увидел.
Ветерок приятно холодил кожу, звезды тихонько подмигивали с бархатного неба, а Звегинцов наблюдал за их перемигиваниями и неспешно уносился мыслями то в прошлое, то в будущее. Несказанно радовало отсутствие вестей от управляющего. Стало быть, Анна в Петровском больше не появлялась. Оставалось надеяться, что она не шныряет по окрестностям, разнюхивая и выведывая все подряд, а убралась к своим опрощенцам, где со свойственной ей энергичностью уцепилась за какую-нибудь новую идею причинения добра окружающему миру. Пусть причиняет на здоровье, лишь бы не им с Анютой. Дочка вскоре должна была воротиться от родни, где гостила несколько последних недель. В той семье тоже была единственная дочь, ровесница Анюты, и Звегинцов надеялся, что девочки смогут подружиться. Ему очень хотелось, чтобы Анюта не чувствовала себя одинокой. А дальше, даст Бог, Евдокия Ильинична…
Дверь чуть слышно скрипнула.
Звегинцов понял, что умудрился задремать, сидя на подоконнике, потому что сперва ему показалось, будто в комнату вплыло привидение, которое на глазах соткалось в образ девушки, о которой он только что думал. Потерев переносицу, он попытался отделить сон от яви.
Видение не исчезло, более того, чуть качнулось вперед и приблизилось на пару шажков.
- Что-то случилось? – тихо спросил он, недоверчиво всматриваясь в полумрак комнаты.
Ему казалось, что глаза давно привыкли к полутьме, но сейчас зрение его явно подводило, выдавая желаемое за действительное. Он все еще упорно видел перед собой графиню с распущенными волосами и в длиннополом одеянии. Но в его реальности Евдокия Ильинична могла оказаться среди ночи в его же комнате лишь по ошибке. Во сне, конечно, варианты были бы разнообразнее. Вопрос он задал лишь для того, чтобы удостовериться, отзовется ли видение.
Не отозвалось, зато еще немного приблизилось, и на девичье лицо лег лунный луч, высветив такую смесь испуга и решимости, что Звегинцов окончательно перенесся из мира грез в явь.
Похоже, он недооценил склонность графини поступать наперекор стандартам и условностям. Он по-прежнему находил эту черту ее характера весьма привлекательной и не имел ничего против визита красивой женщины в свою спальню, вот только предпочел бы, чтобы спальня была на самом деле его и находилась в Петровском, а не в «Отрадном», переполненном посторонними людьми. Понимая, что действовать нужно предельно аккуратно, чтобы не испугать и не обидеть девушку, Звегинцов поднялся на ноги и подошел к замершей посреди комнаты гостье.
Легонько коснувшись ладонью ее плеча и окончательно убедившись, что перед ним живой человек, а не бесплотное видение, он бережно обнял Евдокию Ильиничну, и тихо заговорил, приблизив губы к ее уху, чтобы никто при всем желании не смог подслушать, включая пронырливую горничную:
- Я бесконечно польщен вашим доверием и безмерно рад вашему визиту, ведь мне нужно было с вами поговорить, а вы, как истинная женщина, это почувствовали. Я собирался навестить вас в «Аристово», но, возможно, сейчас даже более удобный момент, чтобы предложить вам стать моей женой. Не спешите давать ответ, подумайте хотя бы до утра. Если решите ответить отказом - я приму ваш выбор, если же посчитаете возможным согласиться – сделаете меня самым счастливым человеком на свете, - он скользнул пальцами вдоль руки девушки и, поймав ее кисть, запечатлел на ладони теплый поцелуй.
От кожи и волос Евдокии Ильиничны свежо пахло ландышами, и Звегинцов предпочел выпустить девушку из объятий, пока этот аромат не вскружил ему голову окончательно и не заставил пойти по излюбленному графиней пути пренебрежения стандартами и условностями.
- Полагаю, вам будет удобнее размышлять о моем предложении в уединении. Минуту, - он приложил палец к губам, предлагая гостье сохранять молчание, после чего, совершенно не скрываясь, вышел в коридор.
Внимательно осмотревшись, Звегинцов убедился, что никто не бродит рядом в неурочный час, а все двери вокруг закрыты. Вернувшись в комнату, он галантно придержал дверь открытой, чтобы Евдокии Ильиничне было удобнее выйти. Оставалось надеяться, что он достаточно аккуратно сместил мысли девушки с первоначальной цели ее визита на свое внезапное предложение.
Сергей Сергеевич Демидов:
1. Замысел взять внешку Михалкова появился после прочтения его мемуаров. Думаю, Никита Сергеевич своими ролями идеально воплощает картинку "барин приехал". Однако же, у Сергея Сергеевича Демидова имелся вполне реальный прототип. Это, конечно же, два Саввы - Савва Иванович Мамонтов и в некоторой степени Савва Морозов.
Мамонтов действительно поддерживал Васнецова, Врубеля, Коровина и других гениев, построил первый частный оперный театр и попал под конец своей жизни под суд.
2. О судьбах родины говорить мало кто хотел, "мохнатого шмеля" я спел, так что цель достигнута.
Евдокия Аристова:
В комнатах, далее на крыльце
– Я… я согласна, – еле слышно прошептала Докки, остановившись в шаге от Звегинцова. – Но нам надо… поговорить. Не здесь и не сейчас, простите, идея была глупой, – она робко улыбнулась, быстро вышла из его комнаты, тихо прошла по коридору и скрылась за дверью собственной спальни.
«Боже, какая непроходимая дура! А если бы он??? Нет, он ни за что бы не воспользовался моей глупостью… Но я сама? А если бы это была другая спальня? Господи, что я натворила? Что Николай Александрович обо мне подумает?» – Докки прижала ладони к пылающим щекам. О том, что происходит в спальне между мужчиной и женщиной графиня в теории знала от замужних приятельниц. Правда, их впечатления разнились от «Ох, как это приятно» до «Боже, какой это ужас», и она хотела бы испытать и это «приятно», и даже, возможно, «этот ужас» именно с этим мужчиной, но не здесь и не в данный момент. Открывая дверь его спальни, Докки не думала о том, как это будет выглядеть со стороны, ни о том, застанет она Звегинцова спящим или бодрствующим, она вообще ни о чем не думала, а, наверное, стоило.
Докки прилегла на кровать, не раздеваясь, но спать не могла – в голове, набегая одна на другую, как волны в бушующем море, теснились мысли. «Николай Александрович позвал меня замуж, и я согласилась. Надо радоваться, но почему я в таком смятении? Что не так? Я своим появлением вынудила его на предложение? Нет же, нет, он сказал, что собирался приехать и… И что так даже лучше!!! Дура ты, Докки, – рассмеялся внутренний умник. – Он просто вежлив и хорошо воспитан. Постарался выпроводить тебя, сохранив репутацию. Да нет же, Николай Александрович предложил мне стать его женой, – попыталась Докки возразить. И тут же ответила сама себе – Я поставила его в такие условия, что ему ничего другого не оставалось. Я весь день ставила его в такие условия – три танца, причем, два вальса и мазурка, уединение на террасе, поцелуй… Боже, я вынудила мужчину на мне жениться. Какой стыд!!!»
Она встала, подошла к кувшину на столе, умыла раскрасневшееся лицо и попила воды, потом снова легла, продолжая в голове прокручивать сложившуюся ситуацию, с каждым разом чувствуя все больший стыд и растерянность.
Едва забрезжил рассвет, Докки разбудила Алену:
– Поехали, я очень хочу домой. Прямо сейчас.
– Конечно, барышня, – не стала возражать горничная. – Вы совсем не спали?
– Не спалось, – кивнула головой Докки.
Алена быстро помогла барышне умыться и собраться и, оставив ее в комнате, пошла распорядиться заложить экипаж.
– Я мигом, Гришка, поди, уже проснулся, сейчас скажу, чтобы подавал быстрее.
Горничная вскоре вернулась, принеся чашку чаю и теплую булочку.
– Вот, барышня, на кухне разжилась, а то вы же глаз не сомкнули, да с голоду, в дороге, неровен час, плохо станет.
– Спасибо, – тихо проговорила Докки. Выпила чаю и постаралась впихнуть в себя хоть немного сдобы – кусок в горло не лез.
– Пойду гляну, что там Гришка, – Алена вышла из комнаты и совсем скоро вернулась обратно. – У крыльца уже, спускайтесь, барышня, а я вещи снесу. Только шалочку накиньте, свежо.
Докки послушно накинула на плечи поверх дорожного костюма шаль и спустилась вниз, задержавшись на крыльце, пока Алена с Гришкой укладывали вещи. Она очень хотела поговорить со Звегинцовым, разрешить все свои сомнения и страхи, но еще одного вторжения в его спальню, точно не переживет… «Он же сказал, что приедет к нам, вот и поговорим», – подумала она еще сильнее кутаясь в шаль и ежась от ветра.
Наконец, вещи были уложены, и Докки стала спускаться вниз, чтобы сесть в коляску. «Надо бы Долли поблагодарить, но еще слишком рано… Пришлю ей записку и цветов, как домой доберусь».
Николай Звегинцов:
«Аристово»
Спустя два дня после именин Дарьи Петровны
Евдокия Ильинична не стала раздумывать и ответила согласием сразу же, но Звегинцов все же счел своим долгом соблюсти формальности, дать девушке время осознать случившееся и сделать официальное предложение в присутствии ее ближайших родственниц, если, разумеется, графиня не успела передумать.
В «Аристово» он отправился верхом, и по дороге успел поймать себя на мысли, что абсолютно точно помнит, каких традиций следует придерживаться, предлагая девушке руку и сердце, но совершенно никаких подробностей не может вспомнить о своей первой помолвке. Вот, к примеру, на помолвку принято дарить перстень с бирюзой или опалом, символизирующими верность, постоянство и счастье, и он ведь дарил Анне такой перстенек, но теперь не мог вспомнить ни как тот выглядел, ни как Анна его подарок приняла. Наверное, это даже хорошо, судьба словно сделала круг и вывела его в ту точку, откуда можно начать все заново.
Для Евдокии Ильиничны он выбрал у Энского ювелира изящную вещицу с бирюзой. Ему показалось, что яркий насыщенный цвет больше подходит графине… По крайней мере, Звегинцов счел, что камень так же ярок, как и характер будущей владелицы.
Евдокию Ильиничну он нашел на веранде с книгой. После обмена приветствиями Звегинцов с улыбкой спросил:
- Надеюсь, вы еще не успели пожалеть о своем ответе на мое предложение и не желаете взять данное слово обратно?
- Ах, Николай Александрович, мне так стыдно: я ведь вас практически вынудила сделать это предложение, - смущенно произнесла девушка.
- Правильно ли я понял, что вы считаете меня человеком, не обладающим собственной волей? – чуть выгнул бровь Звегинцов.
- Нет, что вы, я совсем не это имела в виду, - окончательно смешалась собеседница.
- Это хорошо. Потому что девиз моего рода, как вам, наверное, известно: «Слову своему хозяин и раб», и я не имею привычки давать необдуманных обещаний и делать необдуманных предложений. Я в любом случае собирался предложить вам стать моей женой, хотя изначально представлял обстоятельства подобной беседы несколько иначе. Но получилось так, как получилось. Теперь, когда мы все прояснили, может быть, примерите мой подарок, Евдокия Ильинична? – он протянул девушке коробочку, в которой лежало кольцо.
- Близкие зовут меня Докки, - негромко промолвила графиня.
- Я запомню. Хотя лично мне всегда больше нравилось другое сокращение вашего имени: Душа. Я бы только чуть изменил произношение – Душа моя.
Князь Георгий Загряжский:
Имение Веселое – Дом Артемьевых – Санкт-Петербург
Все время после праздника у Мещерских Жорж занимался имением. Он втянулся в это настолько, что практически нигде не появлялся, но в какой-то момент барство ему наскучило. Он вдруг понял, что сидеть в имении, в глуши, давать три бала ежегодно, ездить на охоту, а дома ходит в шлафроке и тискать горничных – не его. Он был человек деятельный, потому подумывал даже вернуться на службу или хотя бы уехать в большой город – в Москву или в столицу. А тут и оказия случилась – старая тетка – дальняя кузина отца прислала письмо. В Петербург на Сезон звала, навестить просила и прозрачно намекала, что невесту ему подыскала. Дочь чьих-то знакомых, хорошенькую и не совсем чтобы юную. Да и Петр Николаевич Артемьев, с которым Загряжский иногда виделся, пригласил его на свою свадьбу, князь обещал быть и подумал, что, может быть, и ему в самом деле жениться, раз так все складывается. Он согласился приехать к тетушке в столицу после Рождества.
На венчание Артемьева Жорж опоздал, но к свадебному обеду успел.
Встретила его Элен, которая за то время, что они не виделись, совершенное не изменилась.
Он поздоровался и поцеловал кончики девичьих пальчиков. Элен сказала, что отец и мачеха ему обрадуются.
– А вы? – спросил он, улыбнувшись.
– Разумеется, я тоже! – воскликнула она и улыбнулась в ответ. – Что же мы стоим? Идемте! Мне так много хочется вам рассказать...
– Весь внимание, – поклонился Загряжский, – только я ведь проститься приехал. На днях в Петербург уезжаю. Тетушка мне невесту там нашла. Женюсь, поступлю на службу, а сюда станем на лето приезжать.
– Проститься?...Как жаль... – растерянно ответила Элен. Ее улыбка было потухла, но она тотчас взяла себя в руки и вежливо произнесла: – Рада за вас, Георгий Александрович. Надеюсь, вы о нас не забудете в своем Петербурге?
– Конечно, не забуду. Непременно напишу вашему папеньке и дам адрес. А вы не собираетесь в Москву или в столицу? Может быть. Петр Николаевич с супругой? – увидев Элен и считав ее первую реакцию на его отъезд, Жорж вдруг почувствовал, что девушка обиделась. Неужели, я в ней какие-то чувства вызываю, – подумалось ему. – Она так искренне обрадовалась».
– Ежели сестра моя Наталья Петровна останется на зиму в Петербурге, я приеду к ней на Рождество, – ответила она. – Бог даст, свидимся, Георгий Александрович.
– Бог даст, – кивнул он. – Надо засвидетельствовать почтение молодоженам. Вы не проводите меня?
– Конечно. Вы позволите? – спросила она с улыбкой и взяла Загряжского под руку. – Как приятно идти с вами в паре, князь!
Что это? Она со мной флиртует? Неожиданно, – подумал князь, в душе радуясь тому, что Элен оттаяла, но, решив сойти с опасной стези, тему сменил.
– Ваша сестра в столице с мужем проживает? – спросил он, чтобы что-то спросить.
– Ее муж дипломат Ипполит Александрович Ташков, и они больше времени проводят в Германии, чем в России, – пояснила Элен. – А в Петербурге у них квартира, в которой они останавливаются в редкие приезды на родину.
– Вот как? Интересно. Но если у них пустует квартира в столице, вы могли бы спокойно остановиться там? – предложил князь.
– Об этом мне следует просить сестру и отца, – сказала она. – Но в любом случае, я не могу ехать в столицу одна.
С этим нельзя было не согласиться, к тому же они уже подошли в столовую залу, где сидели новоиспеченные муж и жена.
Загряжский поздравил чету Артемьевых и пожелал им здравия и благоденствия. Потом разговор перекинулся на Сезон, и Жорж рассказал, что собирается в столицу и что дальняя родственница присмотрела ему невесту – родственницу каких-то ее знакомых.
– Девица, по ее словам, не юная, но милая и обходительная, – поделился он, а вскоре распрощался и уехал.
Елена Петровна проводить его не пошла.
В столицу князь Загряжский прибыл аккурат к Рождеству, отметил праздник с тетушкой, а на Новый год они отправились в гости.
– Я тебе говорила. Знакомцы мои, Ташковы, к ним как раз и приехала девица, что я тебе сосватать собираюсь. Уверен, она по нраву тебе придется, – сказала тетушка, когда Жорж помогал ей выйти из кареты.
При этой фамилии что-то шевельнулось в его памяти, но что именно, и где он ее слышал – вспомнить не получилось.
Встретил их высокий приятный мужчина примерно одних лет с Жоржем.
– Ипполит Александрович Ташков, – представился тот Жоржу. С тетушкой он явно был знаком ранее, или даже состоял в родстве, потому что при встрече они обнялись.
– Князь Георгий Александрович Загряжский, – Жорж подал руку Ташкову. – С праздником.
Раздевшись, все прошли в гостиную, где стояла украшенная елка и сидели две дамы в декольтированных платьях.
– Калерия Тихоновна, князь, позвольте представить вам мою жену и свояченницу, – Ипполит Александрович подошел к дамам, приглашая гостей последовать за ним. Но Жорж остановился как вкопанный, не сводя глаз с Элен, которая сидела рядом со своей, как он теперь понял, сестрой, и удивленно взирала на него. От кого он слышал фамилию Ташков, Жорж тоже моментально вспомнил.
– Елена Петровна, рад видеть, – нарушая правила, князь подошел к Элен и наклонился поцеловать ее руку. Теперь на них удивленно взирали все остальные.
– Мы – соседи по имениям, – только и могла выговорить Елена Петровна.
– И надо было мне уехать в столицу… – Жорж не договорил, чтобы никого не смутить, лишь подумал о том, что мир невероятно тесен и пути Господни неисповедимы.
Евдокия Аристова:
Имение «Аристово» через два дня после именин у Мещерских
Дорогой Алена спала, а Докки ела себя поедом за все, что происходило в «Отрадном». И что она там натворила. Добравшись до дома, она поднялась к себе, дала волю слезам. А потом уснула. На другой день Докки предпочла тоже отсиживаться в комнате, сказавшись не совсем здоровой.
Понимая, что если она и дальше будет сидеть у себя, ссылаясь на мигрень, тетушки вызовут доктора, Докки решила все-таки спуститься к завтраку, что-то поела, не особо понимая вкус, а потом устроилась на веранде с книгой – день выдался теплый, сидеть в комнатах не хотелось, книга же была взята во избежание расспросов от Аглаи Петровны или ее сестры Нины Петровны о прошедшем вечере. Тетушки очень живо интересовались тем, что происходит вокруг, особенно если им самим не пришлось в этом поучаствовать. В день отъезда Докки к Мещерским обе пожилые дамы с утра мучились той самой мигренью, которую вот уже как два дня симулировала она сама. Потому от поездки отказались, отчего они не прибыли к балу, Докки не знала, но сейчас была абсолютно не в состоянии общаться с родственницами.
Она сидела на веранде с раскрытой книгой на коленях, но не читала, а, прикрыв глаза, вспоминала. Вот у нее сломалось колесо, и на дороге появился Звегинцов. Он быстро решил все ее проблемы и пообещал засечь время приезда. Это было очень мило, и протянуло между ними некую ниточку доверия и, одновременно, некого легкого флирта. Потом разговор в беседке, когда ее неожиданно потянуло на откровения, и как он внимательно слушал, и вообще весь этот разговор… Это было крайне неприлично – рассказывать такое мужчине, но она рассказала, а он понял, Докки тогда это четко уловила – Звегинцов понял ее чаяния так, как не понимал даже отец, который, в общем-то, любил ее. Потом хулиганская выходка на реке, и опять со стороны Николая Александрович ни тени порицания. А дальше, когда он перевернул ее слова с ног на голову, вложив в них совершенно иной смысл?! Это было неожиданно, потому немного выбило Докки из равновесия, но при этом как-то потрясающе, и еще больше сблизило их. Тогда Докки поняла, что, кажется, влюбилась… Ей было удивительно хорошо и покойно рядом со Звегинцовым, но при этом обуревали желания, которых она за собой прежде не замечала – дотронуться до его лица, попросить поцелуя, потом самой поцеловать – это было ужасно неприлично, но удивительно прекрасно. И вот теперь она ждет, что он приедет и повторит свое предложение, очень надеясь, что это случится и как можно скорее. Докки так хочется снова его увидеть, глаза, улыбку, услышать голос, почувствовать ласковый взгляд. Пусть подтрунивает, пусть даже смеется над ней, это все неважно, главное, чтобы приехал.
Перед ее внутренним взором вдруг встал Звегинцов, каким она его видела в последнюю ночь в «Отрадном» – в рубашке с закатанными рукавами и расстегнутым воротом. Она почувствовала, как жаркая волна, поднимаясь откуда-то из глубины, окутывает ее теплом, как краснеют щеки – все-таки это было pas comme il faut, когда услышала конский топот на подъездной дорожке.
Докки так обрадовалась Звегинцову, что сначала не могла вымолвить ни слова, а потом сказала вслух то, о чем думала все эти дни. И, естественно, оказалось все не то и не так, впрочем, это стало входить у нее в привычку – говорить при нем разные глупости, потому что все мысли куда-то исчезали…
Колечко, что Николай Александрович надел ей на палец, было из бирюзы, очень тонкой работы, и, главное, оказалось точно по размеру.
Графиня предложила Звегинцову называть ее Докки, на что услышала совершенно очаровательное сокращение ее имени Душа, а потом он сказал Душа моя, и Докки чуть не расплакалась – от счастья. Она чувствовала себя абсолютно и совершенно невозможно счастливой. Так просто не бывает, – подумала она. – Откуда вдруг пришло это понимание, что Николай Александрович – позже она спросит, какое сокращение его имени ему нравится – которого она знает очень давно как соседа и друга, даже, скорее, знакомца ее отца, вдруг за эти несколько дней стал столь родным и близким? Как вышло, что она абсолютно четко чувствует, что он – ее человек, тот, с кем она готова прожить жизнь? Так же не бывает или бывает лишь в сказках… Это не любовь с первого взгляда, это нечто большее, такое огромное, что вместить сложно. Когда он ее поцеловал, Докки почувствовала некое единение, то самое, наверное, что в молитве написано – будете два в плоть едину, а сейчас, когда он надевал ей на палец кольцо, это ощущение вернулось и стало еще более ярким. И еще одно – что это навсегда. На всю жизнь она связана теперь с этим человеком, и это наполняет ее душу, и всю ее невероятным счастьем. Есть только одно, что еще важно для Докки – его дочь Анечка, которую он любит, и которая дорога ему. Докки тоже непременно ее полюбит. Вот только как сама девочка отнесется к происходящему...
Говорить об этом при тетушках Докки не стала. Они разахалисть-разохались, даже всплакнули слегка, когда Николай Александрович сказал, что приехал свататься и попросил благословения.
– Гришка, неси икону Спаса, большую, что в гостиной висит, – крикнула слуге Аглая Петровна.
– Становитесь на колени, – это уже Нина Петровна. Она взяла образ из рук Гришки, но икона оказалась такой тяжелой, что сестре ее пришлось подхватить с другого края, и так вместе они и накрыли образом склоненные головы Звегинцова и Докки.
– Будьте счастливы, дети, – прошептала Аглая Петровна. В голосе ее стояли слезы, и Николаю Александровичу пришлось подхватить икону – тяжелый аналойного формата фамильный образ в золотых ризах. Целуя икону, Докки посмотрела на Спасителя, и ей показалось, что Он тоже смотрит на нее, и от этого взгляда в сердце рождается какая-то теплая волна – счастье.
Потом был обед и кофе, который накрыли в гостиной. И Докки играла на пианино, и даже что-то пела, а после, когда Звегинцов стал прощаться, и она вышла проводить его на крыльцо, Докки все-таки спросила:
– Николай Александрович, есть один момент, который хотелось бы прояснить. Анечка. Когда она осталась без матери, с ней был любящий отец, как я вижу – очень любящий. А теперь вы приведете в ее дом другую женщину. Не почувствует ли она себя преданной вами? Обделенной вашей любовью? – Докки очень важно было получить ответ на этот вопрос – сама лишившись матери в шестнадцать, она была эгоистично рада, что отец больше не женился, и ей не пришлось делить его любовь с кем-то.
– Не волнуйтесь, Душа моя, уверяю вас, что с Анютой проблем не будет, мы ведь с вами венчаться будем явно не завтра. Оглашение, помолвка, пройдет несколько месяцев. За это время вы успеете познакомиться с Аней поближе, и даже подружиться, – Звегинцов взял ладони Докки в свои и поцеловал кончики пальцев. Его взгляд говорил – все будет хорошо, не волнуйтесь, и Докки в это поверила. Безоговорочно.
Николай Звегинцов:
Эпилог
Петровское-Звегинцово
- Выпей, Душа моя, - Николай вложил в ладонь молодой жены бокал с шампанским.
- У меня голова закружится, - робко возразила та.
- Ничего, в данном случае это даже на пользу.
Он обхватил ладонями талию Души, прижал девушку спиной к своей груди и негромко произнес, согревая дыханием мочку ее уха:
- Тебе ведь известно, что в первый раз бывает больно?
- Я… слышала, - девичья щека порозовела, выдавая смущение.
- Так вот это неизбежно, как бы я ни был аккуратен, но только в первый раз. Потом все заживет, и ты узнаешь, что близость бывает весьма приятной. Главное – не бойся меня, а я постараюсь, чтобы ты испытала не только боль, но и удовольствие. Ты мне веришь?
- Конечно, - еле слышно шепнула она.
Николай коснулся ее волос и начал вытаскивать шпильки, крепившие к прическе белую фату. Шелковистые локоны все так же пахли ландышем, как и в ту ночь, когда он сделал предложение, и этот запах по-прежнему будоражил воображение. Пропустив освобожденные от заколок пряди сквозь пальцы, он ласково коснулся тонкой шеи и принялся расстегивать пуговки на воротнике, задевая подушечками пальцев нежную кожу.
Душа была особенно красива в золотистом свете свечи, горевшей на столике: огромные влажно поблескивающие глаза, пылающие жаром щеки, прикушенная губа и очертания стройного тела, высвобождающегося из тяжелого платья, словно бабочка из кокона.
Николай пощадил девичью стыдливость и не стал снимать с супруги тонкую нижнюю рубашку, сквозь которую были отчетливо видны очертания высокой груди. Меньше будет стесняться – быстрее поймет, что бояться нечего. Он и свечу погасил, доверившись льющемуся из окна лунному свету.
Девичье тело чуть дрожало, когда он целовал губы, плечи, шею, снова губы, небольшую ямку под ухом и вновь по кругу, между поцелуями шепча, как она красива – его Душа. Оглаживал ладонями разгоряченное тело, изучая выступы и впадинки, небольшую родинку под грудью и упругие бедра. Душа испуганно вздрогнула и попыталась отстраниться, лишь когда он скользнул пальцами между ее ног.
- Не бойся, - шепнул он, крепко целуя жену.
Она послушно замерла, и он продолжил ласкать ее, пока не добился тихого вскрика, вырвавшегося из широко раскрывшегося рта. Ее сбивчивое дыхание отчетливо раздавалось в тишине спальни.
- Страстная, мне повезло, - улыбнулся он и раздвинул ее бедра, чтобы почувствовать жар и трепет размякшего от ощущений женского тела.
Потом она доверчиво прижималась к его груди, позволив перебирать пальцами разметавшиеся локоны.
- Не так уж и больно, - тихий шепот раздался у самого уха.
- Это хорошо. А теперь отдыхай, Душа моя.
Евдокия Аристова:
Петровское-Звегинцово
Год спустя
– Барин, Николай Александрович, уйдите, ради Бога, – дородная повитуха буквально выпихивала Звегинцова из спальни, а он не мог отвести глаз от своей Души, около которой суетился доктор.
– Подите прочь, ждите внизу, вы мешаете, – эскулап обернулся и сердито посмотрел на Николая Александровича, и тот, наконец, ретировался из спальни.
Он ходил, сидел, выпил два бокала бренди, но алкоголь не брал, снова ходил, так и не уснув за те сутки, что длились роды. Доктор сразу сказал, что первые роды долгие и сильно возмущался, что за ним приехали в ночи, уверяя Звегинцова, что супруга его разрешится еще не скоро.
Из спальни иногда доносились стоны, и тогда все внутри у Николая Александровича переворачивалось и спазм сжимал горло. Очень тяжело слышать и понимать, что близкий человек страдает, а ты ничем не можешь помочь. «Что за дурацкие предрассудки, черт возьми? – злился он на доктора. – Будь я рядом, Душе стало бы легче». Звегинцов не знал, почему он так решил, просто чувствовал.
Пару раз пробегала Алена за тряпками и водой, вся в слезах. И когда терпение Николая Александровича совершенно иссякло, и он готов был уже бежать наверх, и наплевать на доктора и иже с ним, в спальне вдруг все стихло. А потом раздался странный мяукающий звук. «Котенок? Откуда там котенок?» – едва успел подумать Звегинцов, как на лестнице появился эскулап.
– Сын у вас, Николай Александрович. Здоровый такой малыш, сейчас там повитуха закончит, и сможете подняться посмотреть, – доктор прошел к столу, налил себе бренди и выпил, руки у него подрагивали.
Звегинцов вихрем взлетел по лестнице, но около двери в спальню вдруг остановился. Он никого и ничего не боялся в этой жизни, а тут оробел.
– Входи, Николя, я знаю, что ты там, – послышался чуть надтреснутый голос супруги.
Звегинцов распахнул дверь и увидел на кровати на высоко взбитых подушках свою жену. Она как-то робко и одновременно устало улыбалась ему, придерживая руками спеленутый сверток. Он подошел и наклонился поцеловать Душу, а она протянула ему этот сверток.
– Сын, у нас сын. Давай назовем его Александр. Мне кажется, это его имя. Саша или Алекс, и повитуха сказала, по святцам Александр нынче или завтра, – Докки вдруг расплакалась, пытаясь пальцами стереть слезы с лица. – Прости, это от счастья.
Николай посмотрел на сына, которого осторожно держал на руках, а тот неожиданно широко распахнул свои небесно-голубые глаза и зачмокал губами, а потом улыбнулся, хоть все говорят, что младенцы до какого-то возраста не умеют улыбаться.
– Спасибо, родная, – Звегинцов присел на кровать рядом с женой, не выпуская из рук младенца. – Я люблю тебя. Вас обоих.
– Moi aussi, – откликнулась она. – Тебя, Анюту и нашего малыша. Мне кажется, она будет рада брату.
– Несомненно.
Выкладываю тут также все видео голубиной почты.
На память
Диалог с Николаем Александровичем согласован
Сергей Сергеевич Демидов:
1887 год
Канада. Фронтир - приграничная территория между Канадой и США, край бесконечных лесов, живописных гор и золотоносных жил, неизведанные земли заката Дикого Запада.
Небольшой городок Энск-сити живет своей размеренной жизнью, но внезапно его жители взбудоражены новостью - после дерзкого ограбления поезда и похищения груза золотых слитков банка в округе скрывается банда.
COMING SOON.....